90-5. О пороках. Трусость

     Вспомним «Мастера и Маргариту»  Булгакова. Что мучило несчастного Понтия Пилата после того как он утвердил приговор Синедриона? Чем он будет казниться во веки вечные?  «Неужели… из-за человека, совершившего преступление против кесаря, погубит свою карьеру прокуратор Иудеи?». Это – мотив. Мечтатель, философ и врач Иешуа ни в чём не виноват. Но не губить же из-за него свою карьеру, и кому – всесильному прокуратору Иудеи! Это уже потом он точно знал, что самый страшный порок на свете - трусость. Пилат струсил, приняв решение, противное его совести. Будет казниться, значит.

     Трусость и храбрость.  Два антипода. Две стороны медали поведения человека (или многих людей) в обстоятельствах, когда надо принимать решения, грозящие опасностью.  Собственно, храбрость – это умение подавить инстинкт самосохранения, который природой заложен в человеке, как и в других представителях животного мира. Без этого инстинкта вид не может выжить. Боятся все, но сама по себе боязнь в категориях трусости и храбрости ничего не значит. Человек может дрожать как осиновый лист от страха, но при этом делать то, что положено ему делать в данных обстоятельствах, будь то бой, пожар, ночной лес, совещание или любовное свидание. Это – храбрость, т.е. подавление волей своего страха. Да можно и не подавлять, бойся на здоровье – только делай то, что от тебя требуется. Не дай инстинкту взять верх над разумом. Смотри прямо в глаза опасности.

     У Роберта Геррика (17 в.) есть такое двустишие: «Замечено в войне, и не одной: глаза побеждены – и выигран бой». Трусости подвержены не только отдельные индивидуумы, но и целые армии. Есть и коллективная трусость – та, что называется паникой. Что-то похожее произошло, очевидно, с воинством Мамая на Куликовом поле, когда  одна внезапная и успешная конная атака засадного полка привела к панике во всём татарском войске, превосходящем наше по численности,  и к его бесславной гибели. Таких примеров – не счесть в человеческой истории войн, сражений, боёв.

     Толстой в «Войне и мире» красочно описывает подобное состояние объединённых австрийских и русских войск, сражавшихся под Аустерлицем с французской армией Наполеона. Охватившая войска  паника  бесповоротно решила исход дела в пользу французов. Вот что пишет Толстой: «…теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колёс толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно также убитыми». У людей остался только страх смерти, фактически они превратились в охваченную ужасом стаю, в которой – каждый за себя, и это губит всех в конечном итоге.

     Ещё один пример из классики – «Беглец» Лермонтова. Тут всё «заточено» до предела. Никаких полутонов. Если джигит сбежал с поля боя, оправдания не принимаются изначально. Их никто не хочет слушать.  «Ты отомстил? – не отомстил» - и всё, это приговор, самый страшный позор для горца. «В преданьях вольности остались позор и гибель беглеца». С точки зрения исхода – и так, и так гибель. Но со славой всё-таки лучше. В этом, очевидно, - отстоявшаяся веками человеческая мудрость. Честь воина, бойца  ценится выше жизни. Рим в своё время возвысился во многом благодаря именно этому качеству его боевых когорт и манипул, а именно - бесстрашию в боях. Трусость каралась беспощадно. А много позже империя пала под натиском варваров - когда то, что называется «боевым духом», рассеялось «аки прах».

     Есть хорошая поговорка – надо делать то, что надо, и пусть будет то, что будет. Это универсальное правило, в которое страх никак не вписывается. В конце концов,  никому не интересно, страшно тебе или нет, это твои проблемы. Бойся или не бойся, но делай то, что надо, что требует долг ли, совесть, закон или что-то ещё. Лучше будет в результате, хуже или совсем плохо – на всё воля Божья, как говорят. Но по-другому было нельзя. Аминь.