II Покровитель Мелиорак. 18. У озера Дикоглаз

       ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.

       Часть 2.
            ПОКРОВИТЕЛЬ МЕЛИОРАК.
       Глава 18.
            У ОЗЕРА ДИКОГЛАЗ.

РАССКАЗЫВАЕТ ПЕТРИК ОХТИ.

   Вообще, странный случай.
   Скажу вам сразу: Рики мы не нашли.
   Не остановившись отдохнуть даже когда выбрались на поверхность, мы продолжили полёт к реке на западе. И когда достигли её, скользили в нашей странной лодке от берега к берегу, вверх и вниз по течению. Я всё время ощущал присутствие Рики… где-то. Где-то вообще, но не рядом. Всё дальше от нас. Я даже не мог с уверенностью сказать, дальше в каком направлении. Это не удивляло. Зов Крови не может служить указанием точного места. Только подскажет, жив ли твой родственник, не болен ли, не страдает ли, не попал ли в беду.
   В пещерах было проще. Это как если бы вы были в доме с вашим младшим братом. Вы всё время знали бы, где конкретно он находится: в комнате, в кухне или в прихожей. Ориентировались бы по звуку шагов, по голосу. Но вот он крикнул вам: «Я иду купаться!» - и умчался на улицу прежде, чем вы успели выяснить подробности: где, с кем, как долго. Он может сразу побежать на пляж, может по дороге завернуть к отцу на работу, на рынок, в парк, за приятелями – за какими конкретно? Вы знаете: мальчишка направился к морю, он где-то недалеко. И всё.
   Рики ищет Миче. Он где-то в этой части континента.
   Он не понимает, что я ищу его, и что я близко. Ощущая моё участие, Рики знает, что я тоже где-то есть. Да, где-то на этой планете.
   Мы поздно поняли нашу ошибку. Если мальчик быстро удаляется от нас в тележке, значит, он не на реке. И не в лесу. Следовало искать на дорогах. Но неужели он решился двигаться у всех на виду в столь странном сооружении, в которое даже лошадь не впряжена? Или он прибег к иллюзии, наплевав на преследование чернокрылых волшебников? Как нам искать его? Догнать можно только в летающей лодке. Но нам на преследование не наплевать. Привыкшие, что на нас без конца нападают, мы не знали ни минуты покоя. Канеке боялся до такой степени, что стал слегка заикаться. В пещерах он проявил гораздо большую храбрость. Тем не менее, мы немного порыскали по дорогам, пугая редких прохожих и проезжих.
   Это всё не способствовало скорейшему выздоровлению Милло. Надо помнить, что он отправился в путешествие не оклемавшись вполне от последствий воздействия на свой организм колдовства Рогана, многолетнего сна и вмешательства Таена. Боба озабоченно хмурил лоб.
    В общем, двое суток мы потратили на безрезультатное шараханье взад и вперёд. Все предположения о том, каким образом будет действовать Рики, не подтвердились. Хитрый мальчишка! Канеке сказал, в тревоге озираясь по сторонам:
    - Когда он узнал, что я у вас в море натворил, он так орал! Так вопил! И проговорился, что работает над заклинанием, которое снижает вероятность быть обнаруженным. Чтобы от меня сбежать, и я от него отвязался. Мы попали. Ага?
   - Угу, - уныло согласилась компания.
   Ни современные, ни даже контрзаклинания страшной древности, применённые Бобой, не дали никакого результата.
   - Дальние родственнички стоят друг друга, - кривовато усмехнулся Милло. – Один придумал, как навсегда заблокировать прибрежные воды Някки, другой, наконец, сообразил, как избавиться от настырного братца Петрика.
   - Ха-ха. Жуть, как смешно, - фыркнул я.
   Следовало перестать носиться и хорошенько обдумать наши дальнейшие действия.
   На самом деле, всё было ясно. Рики мчится к Миче, и, поскольку неизвестно, что угрожает последнему, за обоих страшно становится. Когда мы придём в себя после подземных приключений, то немедленно и с большой скоростью отправимся к берегам Виляйки («Вилюйки», - сказали Лёка и Канеке) («Нет, Аринари», - поправил их Боба). («Виляйки, если вам это интересно», - поддержал меня Милло). Круг поисков сужался: я уже знал название нужного нам притока этой славной реки. 
   - Когда Милло поправится, он найдёт Рики. Очень быстро. Найдёт и поговорит с ним. Передаст ему всё, что вы хотите сказать. Он даже может принести вам весть от вашего Миче, - вдруг сказала Аринар.
   - Можешь, Милло?
   - Конечно.
   Это сразу решило всё.
   Мы озаботились проблемой, как обеспечить нашему Мелиораку покой, и больше не гоняться пока по дорогам и рекам за неуловимым Рики. Решили свалить это на Милло, имеющего большие возможности от природы. Так мы оказались в деревушке, затерянной в густом лесу где-то на полпути между территорией Покровителей и берегом океана.
   Прежде, чем явиться туда, мы потратили много времени, наблюдая за аборигенами из кустов и камышей озера Дикоглаз. Выбранное нами село было не единственным на его берегах, но самым большим. Соответственно, носило то же название, что и озеро. Оно было огромно и прекрасно, несмотря на странное, и при этом мужское, имя. Острова топорщились лесом и причудливо уложенными самой природой валунами. Это всё были дома весьма мало пуганных животных: громкоголосых птиц, разнообразных гадов, тяжёлых, сытых насекомых и толстеньких, маленьких зверьков, похожих на тюленей. Или скорей, на их детёнышей – так они были малы. По утрам и вечерам здесь звучит потрясающая, вечная симфония в исполнении исконных обитателей древней Мидар. Рыбы, высовывающиеся за мошками, кажется, задерживаются над водой, чтобы послушать. У них там, в подводном царстве, свои песни. Их нам не получится услышать. Хотя Боба пробовал.   
   Мы, конечно, отмылись ещё в Беглянке и кое-как постирали ту одежду, которой не было смены, а испорченную выкинули. Собственно, запас у каждого изначально был невелик, и к этому моменту почти иссяк. У меня не было больше запасных штанов, и поэтому те, что на мне, пугали своим видом и вызывали нехорошие воспоминания. Как я ползал в них по влажному, глинистому, залитому кровью подземному залу. Гадость! Вот ещё причина, по которой требовалось посетить населённый пункт: прикупить какой-никакой одежды и обуви. Преображение Лёки лишило его всего, что на нём было надето и обуто, он ходил босиком.
   Боба всё время упоминал о перевязочных материалах. По его мнению, на мою повреждённую ногу их уходило слишком много, в то время, как Милло требовалось ещё больше, а сам он из-за нас лишился полотенца. Не пойму, чем Боба был недоволен. Мы все лишились. И как зеницу ока берегли последний кусок мыла: его потерю наш чистюля нам не простит.
   Село Дикоглаз, хоть и считалось самым большим и богатым на озере, казалось нам, выходцам с континента Оо, обычной такой, хорошей деревней, затерянной в глухомани. Но, как мы потом узнали, культурная жизнь там была на уровне. Имелась изба, где проходили общие собрания огородников и садоводов, праздники, концерты и репетиции концертов. В избе имелась библиотека, так что о школе я даже не говорю. Позади трёх корпусов больницы торчало вычурное, резное здание ветеринарной клиники. Но больше всего изумлял музей. Настоящий такой. Краеведческий. Оказывается, берега озера Дикоглаз дали Запретной Гавани многих славных граждан. На избах, где они родились, висели памятные таблички. Там и сям, за маленькими загородками, увитыми цветами, которые в Някке встретишь только в горшках на подоконниках, виднелись памятники этим самым гражданам. Но центр главной площади занимала отвратительная в своей помпезности статуя светлейшего Моро в окружении малых деток. Канеке очень смеялся: он, как никто знал, что диктатор ненавидит детей любого возраста и пола. Никогда не возьмёт на руки малыша и не погладит по голове девчушку.
   - Бред! Вот бред! – возмущался он. – Лучше всего изображать Моро с удавкой в руке и перекошенного от злости, когда дети подошли слишком близко. Народ вообще ничего о Моро не знает!
    - Знает то, что народу положено знать о любимом диктаторе, - буркнул Лёка. – Кстати, обратите внимание: мы впервые имеем честь созерцать эту детоненавистническую рожу. Портретное сходство хоть есть? – обратился он к Канеке.
    - А то! С надутым индюком.
    Уже за те часы, что мы втихаря наблюдали за селянами, они навели на нас тоску отвратительно однообразной одеждой. Дома тоже не радовали глаз разноцветьем.
    - Ага! – торжествующе воскликнул Канеке. – Я говорил вам! Мудрость мудростью умудренных мудрецов разбушевалась. Порядок диктатуры тирании в самом разгаре.
    - Я не понимаю, что ты говоришь, - помотала головой Норочка.
    - Разве тебя, тётенька Аринар, не угнетает серая серость серого цвета?
    - Меня угнетает, что ты так и не разучился называть меня тётенькой.
    - Но ты же тётенька, - резонно возразил Капараколка. – Нельзя же назвать тебя дяденькой.
    - По твоим меркам, мне около двадцати лет.
    - Несколько тысяч и двадцать. Ага! Но мне-то четырнадцать. Мне Таен невежливым быть не велит. Сестра Канута расстроится, если узнает, что я взрослую тётеньку просто по имени называю.
    - Я тебе разрешаю.
    - Я ещё не привык.
    На самом деле, в этом краю, перенаселённом птицами от гнёзд у корней деревьев и до самого синего неба, у четырнадцатилетнего Птицеведа, случился птицеведческий шок. На нас он мало обращал внимания. Мы не шли ни в какое сравнение с желтопёрыми лебедями, черноголовыми зеленушками и хохлатыми лысухами. Маленькие очаровательные тюлени интересовали его постольку, поскольку соседствовали с птичьими колониями. Насекомые и рыбы – постольку, поскольку птицы ими питаются. Когда мы спрятали нашу лодку в камышах, надёжно защитив её заклинаниями, когда устроили Милло на самодельных носилках, а я разжился подходящей палкой для опоры при ходьбе, пришла пора выдвигаться в село. Но нам ещё пришлось выкликать Канеке с дерева и взывать к его совести.
   - А кУпите мне новый блокнот для зарисовок? – потребовал юный нахал.
   - Я тебе ремень куплю, - пообещал Лёка. Птицевед не понял и отказался:
   - Ремень не нужен. Вообще ничего не нужно. Только блокнот. Карандаши у меня ещё есть.
   Странным свойством обладает чертёнок: что бы ни натворил, долго сердиться на него не получается. Подумаешь и поймёшь: любая его затея чем-то очень серьёзным обусловлена и несёт в себе его же оправдание. 
    Кстати, это Канеке подсказал нам, как не вызвать подозрения селян. Вид нашей потрёпанной компании и Милло на носилках непременно должен вызвать сплетни, пересуды и здоровый интерес местных блюстителей порядка.
   - А скажем мы вот что, - предложил пострелёнок. – Будто по приказу самого светлейшего Моро… Заметьте: по его личному приказу! Мы выполняем задание, которое, с одной стороны не так чтобы секретное, но с другой, трепаться об этом не надо. Личный приказ – это главная фишка. В этом случае у нас будет время на отдых. Ведь не пошлют же кого-нибудь отсюда или даже из ближайшего города с расспросами прямо к Моро. Прямо к Моро вряд ли кто направится, таких дураков нет. Слушайте меня, я знаю: это прокатит.
   - А задание-то в чём заключается? – поторопил Малёк.
   - Как в чём? В исследовании пещер. Тех, что за известными местами лежат. Глубже. Дальше.
    - Зачем?
    - Как зачем? Это тайна. Хотят знать – пусть спросят у Моро. Мы не уполномочены направо-налево болтать. Но можно сделать намёк на громострел. Дескать, в будущем производство или хранение планируется в недра гор перенести. Туманный намёк. Не больше. Я слышал какой-то такой разговор. Так что это правда. Но ни в какие ворота! Ещё в недра гор с громострелом лезть не хватало! Его вообще уничтожить надо. Пришла пора! Вот… Ой!
    В этом месте своих рассуждений, Канеке с плеском полетел в воду.
    - Прости, - засуетился Лёка: ведь это он, неловко повернувшись, случайно столкнул Птицеведа в озеро. Я сказал:
    - Разобраться с громострелом необходимо. Потому что…
    - И погода-то какая отличная! – громче, чем требовалось, воскликнул Малёк. – Погода для нашего путешествия очень хорошая. Вы не заметили? В природе прямо благодать.
    - Громострел бы уничтожить, говорю… - неуверенно продолжил я, дивясь Лёкиной суетливости и озабоченности погодой. Как-то уже я наблюдал такое его поведение. Где это было? Всвязи с чем? Не зашиб ли его птицеящер сильнее, чем мы думаем?
    - И вот, стало быть, в такую погоду путешествовать гораздо приятнее, чем какую-либо другую. Хотя, и впрямь, гром какой-то был слышен недавно. Гроза, как погляжу, собирается. Вылезай, Канеке, хватит плескаться. Пора двигать в деревню. Неровен час, погода испортится. И в природе станет мокро и неприятно.
    Он протянул Птицеведу руку, заторопил всех нас собираться, упустил момент, когда Канеке занесло на дерево, зато, не умолкая, рассуждал о погоде. О природе тоже рассуждал. Боба покрутил пальцем у виска и сказал мне:
    - Мы с тобой, Петрик, уже наблюдали такое. Когда Лёку переклинило на погоде, не так ли? 
    - Так ли.
    - Не шмякнуло ли его в детстве по темечку большой градиной?
    - Не помню.
    - Хотя, если он боится грозы, его можно понять. Некоторые люди боятся.
    - Или громострела, - Милло подал голос с носилок. – Я тоже боюсь. Хорошо, что мы сейчас не на севере.
    - А то что?
    Норочка пояснила:
    - Там, на острове, делают громострел. Там Милло мог бы и не поправиться. Опасен громострел для нашего здоровья.
    - Вот, допрыгались! – повысил голос Малёк. – Допрыгались, я вижу тучу! Только что видел в той стороне над горизонтом. Поднимайтесь! Зовите Канеке! Идём, живо, живо! Природа и погода! Всё страшно взаимосвязано! Как нигде! Никогда! Канеке, где ты?
    Но Канеке не мог отозваться, поскольку как раз подбирался по ветке к гнезду пестрокрылой цапли. Озаботившись проблемой погоды, мы забыли про громострел и переключились на Капараколку, задерживающего нас здесь.
    Я слышал, как по пути к постоялому двору Аринар тихонько сказала Милло:
    - Ну, грозы-то никакой не предвидится.
    - Тут что-то не так, поверь мне. Надо подумать, что именно, - также тихо ответил Покровитель.
    Я перехватил встревоженный Лёкин взгляд и понял, что ещё слово, и он заведёт этот свой припев: погода-природа. А почему?

    *
     Появление в здешних краях нашей команды неудачливых исследователей пещер вызвало любопытство и сочувствие. У любого нормального человека подобный выгляд себе подобных сочувствие вызовет непременно. У меня самого вызывал. Расположились мы на небольшом постоялом дворе, сразу решив материальные проблемы Прая, его хозяина. Аринар, взамен наших, наколдовала нам местных денег. Клялась, что никакого подвоха, они настоящие. И ни у кого не украденные. Я, как брат ювелиров, подтвердил её слова, но Лёка был полон недоверия. Ворчал что-то про волшебничьи штучки. Его особо не слушали, всем не терпелось добраться до бани и постелей. Впереди были несколько дней так необходимого нам отдыха. Причём, Бобе повезло тоже: в краях, где водятся великаны, в каждом постоялом дворе вы найдёте комнаты и для них. Главное, он никого не удивлял огромным ростом. И легко нашёл в магазине и на рынке одежду и обувь на свой размер. Избы подобных верзил стояли вперемешку с обычными домами и выделялись шириной и высотой.
    С утра мы все кинулись за покупками по мокрой от ночного дождя дороге. Грозу и этот ночной ливень – я точно знаю! - устроила нам Аринар. Я слышал, как она сообщила об этом Милло: дескать, чтобы слова Лёки не приняли за ложь, не усомнились бы в его правдивости и ясном уме. Отчего такая забота о репутации нашего друга в нашем же тесном кругу?
   Увидев, что я слушаю, Покровительница отвела глаза.

   *
   Здоровым людям, не раненым, эти дни тоже дались нелегко. Все мы извелись и испереживались. Мы поклялись друг другу, что никто из нас нигде не будет ходить в одиночку, но на деле постоянно разбредались, чтобы без свидетелей предаться мыслям о тех, ради кого мы на этом берегу и о тех, кто оставлен нами дома. Тревога была невыносимой. Бездействие замучило невероятно. Разбредались мы и для того, чтобы немного отдохнуть друг от друга. Отдых даже от самых близких людей необходим. Иначе маленькие кусочки раздражения, накопившись, вызовут взрыв. Вы начнёте ругаться и впадать в тоску. Отдыхайте друг от друга! Одиночество выращивает ростки терпимости, понимания, любви и энергии.
    Каждый в вашей семье – отдельная личность. Его сокровенные мысли, его территория неприкосновенны. Никто не обязан вечерами развлекать вас, если ему хочется за запертой дверью почитать книгу или послушать любимую музыку. Знайте, чем занять себя в такие вечера. Скука – это не столько потребность в общении, сколько неумение быть наедине с собой.
    Отпускайте супругу к подругам, отпускайте её пожить в другом городе – неважно, что там тоже море! Ей нужен отдых. Да, от вас и от детей. Ей нужен отпуск, нужна смена обстановки, нужно, чтобы раз в году она почувствовала себя свободной, как птица, как девочка – домашняя рутина это её работа. Любимая. Но отпуск необходим. В одиночестве она запасётся новыми силами, благодарностью и любовью. Другие вечера, другие дни, другие отпуска – где вы вместе, где вы единое целое, возместят вам ваше понимание и вашу разлуку, и вы поймёте, что всё на пользу, всё к лучшему.
     Члены нашей маленькой компании слишком долго не имели возможности побыть наедине с собой, привести мысли в порядок в своём личном пространстве. Всё время торчали на виду друг у друга. От такой жизни, от тревоги и неведения, мы начали немного переругиваться и огрызаться. И теперь нас словно что-то отшвыривало одного от другого. Временно, конечно. Потом мы, несомненно, снова потянемся друг к другу. К тому же, чернокрылые люди видят и слышат всё, рано или поздно они явятся сюда по наши души. И уже очень скоро эта опасность снова сплотит нашу команду, заставит держаться вместе.
    И вы видите, поскольку я дал обещание, я совершенно не рассказываю вам о наших переживаниях и страхах. Ничуть не пускаюсь ни в какие психологические рассуждения.
    И никаких описаний красот природы, занимающих место и время. Это вы могли заметить и оценить.
    Кстати, о природе. Только лишь всвязи с нашим Канеке. Если мы хотели его найти, то искали на озере. Я, не слишком спокойно относящийся к разного рода перевоплощениям, подозревал, что вот-вот Капараколка при моём приближении захлопает крыльями, загогочет, как дикий гусь, улепетнёт подальше от берега и зашипит на меня. Его находили ползущим на коленях по влажному мху, читающим птичьи следы на песке, выглядывающим гнёзда куличков-мелкоклювов, что маскируют яйца под круглые пёстрые камушки. Он болтался в чужой лодке по островам, кажется, в бессознательном состоянии. Иначе сообразил бы, что такое его поведение не способствует душевному спокойствию «дяденек» и «тётеньки».
    - Чернокрылые люди, волшебники!!! – шёпотом выговаривал я ему, изловив среди чаек. – Где ты шляешься, потомок такой-сякой?!
    - А? А! – улыбался он. – Да! Прости, дяденька Петрик, я больше не буду.
    Тревога усиливалась. В следующий раз пришлось пойти на крайние меры.
    - Таен, - сказал я, - будет недоволен. Если тебя здесь, одного, столько прошедшего и уцелевшего, прикончат обладатели кристальных кусочков, Таен сильно огорчится. Станет предъявлять нам претензии. При чём тут мы? Это ты будешь виноват, неслух.
    - Тс! – просиял Канеке. – Тише, дяденька Петрик. Какой прекрасный закат! Где небо, а где озеро, а? Тс! Эти полоски облаков – нотный стан. Все птицы знают об этом. Небо мира записывает их песни. А для чего? Для счастья. А для кого? Для нас. Для тебя, дяденька Петрик. Таен – он знает об этом.
    Я чуть не прослезился. Оставил мальчишку в покое. Если его на закате кокнут чернокрылые, и он, и Таен будут знать, во имя чего: во имя музыки мира, записанной в облаках.   

    *
    Милло, однако, точно сделан не так, как люди. Любого человека, а может, даже и Покровителя, получившего такие раны, давно бы уже похоронили. Да он и не очнулся бы после того, как его так сильно поцарапали и с такой высоты швырнули. Милло же быстро шёл на поправку. Это было удивительно. На четвёртый день, утром, он уже удачно попытался встать и прошёлся по комнате. На шестой – походил с Аринар по коридору. Потом погулял в саду. И вот уже объявил нам, что ещё пара дней, и он, наверное, сможет отправиться с важной миссией на поиски всех пропавших. С одной стороны, это воодушевляло. С другой, смотреть на Милло было страшно. Он был ужасно бледным, потому что потерял много крови. Время от времени приступ слабости заставлял его опуститься на пол или на землю прямо там, где он стоял. Но он сказал, что ведь не сейчас собрался в разведку, а через пару дней. Чем мы слушаем?
   Слово «разведка» вызвало у меня самые нехорошие воспоминания и чувства, и, чтобы ни с кем случайно не поругаться, я тихонько смылся в село. Смылись все.
   От околицы я поднимался выше и видел поля, разделённые полосами посадок сирени и диких абрикос – вплоть до самого леса. Здесь, на Запретной Гавани, у меня не могло быть никаких претензий к делу охраны природы. Разве что громострел… Но луга и водоохранные лесные полосы святы, построить дом на берегу, у самой реки или озера – преступление. Это то же самое, что вам – да, именно вам! – перекрыть приток крови к органам и конечностям. Здесь рождаются родники, питающие реку, как ваш мозг питает кровь, посланная сердцем. А любое вмешательство человека убивает источники, перекрывает или нарушает приток воды бережно приготовленной для реки в укромных полостях самой планеты.
    На Запретной Гавани не расходуют бездумно воду, забирая её на орошение земель, изначально, по задумке природы, поливаемых лишь дождём и в положенные сезонами сроки. Просто на этих полях выращивают то, что приспособлено для таких условий. Здесь речи нет о рождении электричества в изуродованных руслах рек. На континенте Оо шла о подобном речь. Я вовремя подсуетился, чтобы подобного не случилось. Есть другие способы получения электричества. Используйте магию, думайте над другими источниками энергии и освещения улиц – только так. Как можно уродовать прекрасное тело планеты-матери, заставляя воду разливаться по низинам, затопляя города и священные места?
    Потом заболачиваются окрестности, а высокие берега разрушаются, падая вниз, в воду, которой здесь быть не должно. Падают вместе с лесами, обнажая камни и кости древних захоронений, которые трогать нельзя. Укрепляя берега, свозят к воде булыжники. И вот уже нет клочка берега, где могли бы искупаться в жаркий день ваши же мальчики и девочки. А вы выезжаете на пикник, с тоской смотрите на манящий, прохладный разлив, но увы… Это называется водохранилищем. Смешно. Будто не хватало кому-то реки-кормилицы, выпестовавшей на своих берегах поколения ваших предков. Здесь туристу уже в голову не придёт просто зачерпнуть воду для чая. Ведь люди, не стесняющиеся делать такое, не постесняются вывести в реку трубу канализации. Не захотят чистить пруды и озёра и мелкие русла притоков – и вот они заросли камышами и полны тины и ила. Не стыдно им не следить за колодцами с холодной и сладкой водой, и те удручают крышами, рухнувшими внутрь сруба.
   Заболоченные деревни покинуты. Земли, на которые более не хватает воды, превращаются в пустыню – а ещё пятьдесят лет назад в устье этой реки хотели строить огромный порт, и морские суда, груженные арбузами и пёстрыми тканями, поднимались вверх по руслу, едва ли не до истока. Теперь здесь ветер гоняет песок и треплет выцветшие волосы разгорячённых мальчишек, которым нечем заняться, кроме как бить бутылочное стекло, а его никогда, даже за миллион лет, не переработает почва. Которым никогда без опаски не бегать босиком. Которым рассказы матерей о том, что в овраге, где на дне смердит вязкая жижа, можно было купаться, и он на самом деле являлся руслом глубокой реки, кажутся бредом.
   О, этот ветер, изменивший своим древним путям! Не добровольно, а по вине людей, вырубивших леса – преграды и указатели на их дорогах. Леса, составляющие с водоёмами одно целое, один мир, один организм. Ветры изменили пути, не имея зелёных преград – и нет дождей в положенное время.
   Воду добывают всё глубже, всё тяжелей, и вот уже борются за каждый глоток. И вот вам планета Земля. Я слышал о вас, земляне, от дяди Ника Аныка. Одумайтесь! Убившие реки, погибнут раньше, чем погаснет солнце вашей части галактики. Мне вас жаль.
   Правда, с недавнего времени дядя Ник утверждает, что одумались, хвала светлому Радо!
   К счастью, полноводные водоёмы древней Мидар поражают чистотой. Душа отдыхает, радуется сердце.
 
    *
    В селе Дикоглаз отчасти живут разными лесными и озёрными промыслами – рыбалкой, добычей мёда, дичи, шкурок, изготовлением предметов из дерева. Предметы из дерева расписывают интересными, разнообразными узорами… всех оттенков серого. Я был в музее. Так вот. Раньше на берегах Дикоглаза серым не расписывали ничего. Узоры были многоцветны, радостны и ярки. Теперь же нет.
    - Сынок, - спросила меня пожилая смотрительница, - откуда ты? Твои товарищи, которые приходили, все из разных мест. Не ошибусь, если предположу, что ты родился и живёшь в городе Агише, что на востоке?
   Я усмехнулся: если женщина предполагала сама, то у моих друзей, по очереди заглядывающих в музей, не возникло трудностей с тем, чтобы назвать свою малую родину.
    - Из Агиши, - кивнул я. И, помня, что на Запретной Гавани не знают обращения на «вы», спросил: – Но как ты догадалась, тётушка Элла?
    - По рукам, - охотно ответила она. – По пальцам. Это пальцы человека, склонного к тонким искусствам, а Агиша – город великих мастеров. К ювелирному делу…
    - О да! Я склонен к ювелирному делу.
    - К музыке…
    - Это очень, очень верно.
    - Скрипка? – спросила смотрительница.
    - Скрипке отдаю предпочтение.
    - Под подбородком у тебя, сынок, характерное пятно, вроде мозоля. Такое всегда бывает у скрипачей. Тебе руки надо беречь, а глянь-ка, какие покоцаные! Зачем же ты в пещеры полез?
    - Да я… э-э…
    - Не слишком хорошее дело затеял Познавший Всё.
    - Дело затеял?
    - Ах, как это страшно: громострел в центральных частях континента! Что скажут те, что на территории Покровителей? Сколько они протянут, болезные, после этого? Что нас ждёт? Наших малых детей? Это будет конец всего самого лучшего на нашем большом и прекрасном острове.
    - Но что я мог поделать? – пришлось оправдываться, будто я и впрямь искал под горами место для нового производства. – Дан приказ – и марш, марш.
    - Тебе дан приказ? Тебе, скрипачу?
    - Нам всем. Даже художнику Лёке. Я объясню, почему выбор пал на нас…
    - Ах, что уж тут объяснять! Известное дело. Небось, собирались вместе, строили планы, как сбросить тиранию Познавшего Всё. Коль скоро он один-единственный остался, вам казалось это возможным. Может, гадали, как войну предотвратить. А тут вас и сцапали, и в застенки тюремные уволокли. А там сказали: «Вот выбор: смерть или исследование пещер». Может, припугнули чем, как вашего великана: чай, у всех вас семья, а у него уже детки. Два мальчика да две девочки. Как их лишиться? Вот и пошагали вы в пещеры: марш, марш. Дело известное, никто не осудит. Не вы, так другие. Да только нам-то как быть? Засохнут поля. А озеро наше – неужто не жаль? В нём всё передохнет. Коровушки будут молоко давать нехорошее, даже для нас опасное, а потом перемрут. И мы перемрём. А у меня внуки. Как же это, сынок? 
   Смотрительница заплакала. Я принялся утешать пожилую женщину. Говорил, что всё это не точно. Что в пещерах водятся жуткие, злые звери: вон, что сделали они с нашим товарищем Милло. Что злая магия Дико Страшных мест не позволяет развернуть производство. Нашу экспедицию послали узнать и составить отчёт, и он таков: под горами этой части континента не стоит строить заводов, плохо кончится.
    - Вот и твои друзья то же самое говорили, сынок, - повеселев и вытерев глаза, сказала новая знакомая. – Хочешь, я тебе экскурсию проведу? Уж все ваши тут были, разве что кроме пораненного.
    Я с радостью согласился на экскурсию, и женщина повела меня по залам. Из её рассказа выходило, что злой тиран Познавший Всё, вспомнил старые порядки и запретил яркие краски в южной части континента. Народные умельцы выходят из положения. Они открыли, что серый, чёрный и коричневый цвета имеют множество оттенков. Белые чёрточки-оживки на чёрно-серых цветочках и на бурых листьях позволяют примириться с действительностью. Чем Познавший Всё руководствовался, придумывая нелепый запрет?
    - Да фиг его знает, чем он всю дорогу руководствуется, - пожала плечами смотрительница. - Зато все мудрецы Врат Сна у него купленные. Или запуганные. Что он велит, о том и строчат в трактатах.
    - Почему в южной части?
    - Видимо, потому, что в северной он по-своему чудит. Соответственно, в восточной и в западной тоже свои закидоны. Совсем из ума выжил. В старости многие разума лишаются. Что уж тут делать?
     - Тирания Познавшего Всё, говоришь ты, госпожа Элла? А разве не светлейшего Моро?
     - Что ты! – замахала руками женщина. – Светлейший Моро – святой человек! И он, и его семья: сестра Атта и супруг её, Плор. Великие, славные… - теперь на глазах смотрительницы были слёзы умиления. – О! Если бы не они, а, главное, если бы не светлейший Моро, мы все стонали бы под древней пятой Познавшего Всё! Что ты, сынок? Светлейший Моро – всего лишь проводник его воли. Он сдерживает её, обуздывает безумие. Да. Так.
    Ну, ясно. Спорить я не стал. Но внутренне содрогнулся: здорово родня Лалы переводит стрелки на Таена! Вокруг нашего друга сгущаются тучи. Если планы Моро не увенчаются успехом, разгневанные мидарцы растерзают Секретика.
    Скорей бы поправился Милло!
    В лавке при музее я купил чёрно-серую разделочную доску. В подарок дяде Туме Мале, ненавистнику живописи и прочих искусств.
 
   *
   Малёчик возобновил свои занятия с Канеке, и был в восторге от способного ученика. Милло рассматривал наброски самого Лёки, и был в восторге от них.
    - А вы знаете, ребята, - вдруг сказал он, - ведь я очень неплохой музыкант. Я сам сочиняю музыку. Несколько раз побеждал на конкурсах… там… Ну, вы не знаете этих мест.
   - Да! – хлопнула в ладоши Норочка. – Милло бесподобно играет. Давайте попросим у хозяина какой-нибудь инструмент.
   Но хозяин не любил музыку и инструментов не держал. Милло сам купил себе дудочку, когда смог прогуляться по улице. Да. Играет он изумительно.
   Любовь Норочки и Милло расцветала, как яблоня, на наших глазах. Мы всё время заставали их целующимися. Силы быстро возвращались к Аринар. Она поправилась, на щеках у неё играл румянец, глаза сияли. На отдыхе она дала волю своему острому язычку и не упускала возможности подшутить над кем-нибудь из нас. В свободное от заботы о Милло время, она занималась тем, что бродила там, где поля, сады и огороды. Ей нравилось повышать их урожайность, а ещё – лечить заболевших животных во дворах и деревенском стаде. Втихаря. Чтобы никто из селян не заподозрил. Мы звали её Норочкой – кто тут знает, что это уменьшительное от Аринар? Кто знает, что Милло – это Мелиорак?
   - Ну всё, - сказал он, - я готов попробовать отыскать вашего мальчика Рики. Нужен новый Полдневный Поиск, чтобы дело скорее шло. Я доберусь до Рики на просторах нашего большого острова, но не так, наверное, быстро, как хотелось бы. Сейчас мне потребуются остановки в пути. Что мне сделать? Уговорить мальчика остаться там, где он есть? Подождать нас?
   - Так и сделай, Милло.
   - Затем мне нужно будет завернуть к Камню Клятв. Убедиться, что там нынче написано два имени, и что это за имена. Я должен увидеть сам. Так положено. Это займёт очень мало человеческого времени. Большая стрелка на часах сделает круг и ещё немного. Забота о предотвращении войны с Няккой – наше первостепенное дело. Основной пункт. Ведь так?
   - Да, Милло. Несомненно.
   - Всё что можно будет разузнать по дороге о нынешнем положении дел, я разузнаю. Если сегодняшний Поиск покажет всё то же в отношении Миче и Таена… Придётся сосредоточиться на Миче. Познавшего Всё я поищу. Но найду ли? Что скажете?
   - Конечно, Милло.
   - Послушайте, что я скажу про северо-запад. Туда мне лучше не соваться, для здоровья не здОрово. Но придётся. Там ваш Миче. Там Врата Сна и всякое такое. Конечно, северо-запад ещё не так чтобы совсем север, но если вдруг что… Ну, вы понимаете. Не поминайте лихом.
   - Береги себя, Милло.
   - Боба, я сожалею. В то место, где твоя Вара, я не смогу проникнуть, если там всё так, как было раньше. Но, может быть, что-нибудь разузнаю путём подслушивания и подсматривания. Ты понимаешь?
   - Я понимаю, Милло.
   Полдневный Поиск прошёл без Покровителя. Пусть отдыхает, решили мы. Все вместе отправились в лес, нашли три полянки и занялись этим делом. Бобино Обращение к Зениту дало всё те же результаты. Вара оставалась в недоступном для Милло замке на озере Совсем Проклятое.
   В судьбе Миче произошли изменения. Там, где он находился до этого, его больше не наблюдалось. Он переместился западнее по реке Виляйке («Вилюйке», - сказал Малёк. Вот никогда не промолчит!) Движения карандаша охватывали город Глаз Моря и его окрестности. Очень широко и неопределённо. Это значило, вероятно, что Миче пытается скрыть своё точное местонахождение. Сам? От нас? Или от преследующих его врагов? Как тут можно было знать?
   Таен оставался невидимым Поиску. Мне обнаружить его не удалось. Где он? Это загадка.
   Канеке, разыскивающий Познавшего Всё, тихо плакал на отдельной полянке в центре пентакля, думая, что мы не видим, и не замечая, что подошли. И всё же воспитанник Таена оказался удачливей меня, и это дало нам надежду: карандаш юного птицеведа кружил над областью, на краешке которой, у самого океана, всё-таки удалось обнаружить Рики.
   Я сказал, что Канеке плачет зря: по всему выходило, что Таен жив, хотя и не понять, чем он там, в этой области, занимается, и зачем его туда занесло. Согласно данному мне обещанию, он должен быть там, где Миче, а не там, где Рики. Но, может, Познавший Всё, решил, что сначала следует перехватить младшего брата, а затем, уже с ним, отправиться выручать старшего? Пока Рики не начудил чего-нибудь и не попал в беду. Или же Таена преследуют, а он скрывается. Это соображение я при Канеке озвучивать не стал 
    Представьте себе большой неправильный четырёхугольник, выпуклый в середине. То есть, нечто вроде естественной пирамиды среди океана – это и будет Запретная Гавань, древняя Мидар. Так вот. Наша компания сейчас находилась ближе к западной стороне четырёхугольника, между берегом и границей территории Покровителей. Если бы вы имели в запасе много дней и путешествовали в сторону запада по южному побережью, то есть, по нижней стороне четырёхугольника к его левому нижнему углу, и хотели бы идти дальше, то однажды вам пришлось бы сделать резкий поворот на север, опять же, следуя берегом. Вы бы словно завернули за угол пирамиды. Теперь вы продвигались бы на север западным побережьем и находились бы в нижнем углу. Отступив известное расстояние, примерно треть стороны, от верхнего левого, то есть северо-западного угла, вы могли бы нарисовать на карте место впадения Виляйки в океан. Там стоит славный город Аринари, отметивший место встречи брата и сестры. А теперь бесславно названный Глазом Моря.
   Помните, что вы ещё в нижнем левом, юго-западном углу четырёхугольника? Минуя середину этой стороны, ниже и ближе к вам, в океан впадает широкая, глубокая и спокойная река Наива, о которой многое будет говориться в дальнейшем. Ещё ближе к вам находится город Ишта. Стоит он на побережье, и как становится ясно из путеводителей, является одним из тех морских больших портов, куда без проблем могут заходить суда иноземцев из-за океана. Так вот. Рики следовало искать в Иште или же рядом: он двигался морем, и за малый отрезок человеческого времени преодолел нечеловечески большое расстояние.
   Карандаш Канеке в поисках Таена выписывал кренделя от Наивы до Ишты, до того места, где вы только что завернули за угол пирамиды и до того, где находилась наша компания. И доходил даже до границы запретных мест. То есть, Таена следовало бы искать на территории, равной примерно одной двенадцатой части населённых людьми земель Запретной Гавани. Милло сказал, что вряд ли он сейчас сможет исследовать такое расстояние так быстро, как бы хотелось.
   И всё же рано утром, став то ли ветром, то ли ещё чем, больной и слабый ещё Милло отбыл на запад, на поиски наших товарищей. Как и обещал. Норочка была полна тревоги о здоровье любимого. Мы все были полны тревоги. И вот теперь она нас сплотила. Теперь, как я и говорил, мы снова потянулись друг к другу, и уже не так часто каждый из нас бродил в одиночку. Мы ждали нашего разведчика назад.

    *   
    Село Дикоглаз, украшенное в нынешнюю пору только буйным цветение кустов и трав, не было весёлым селом, когда мы там отдыхали. В общей избе проводились собрания огородников, сводящиеся, однако, к одному: ко вздохам женщин об их мужчинах, забранных в армию. Мобилизация опустошила города, деревни и сёла. Женщины тосковали и горевали. Тётушка Элла плакала. Двое её сыновей и зять были отправлены на корабли, на флот, ждущий команды двинуться на войну с Няккой из гавани Глаза Моря. Муж тётушки Эллы, как местный блюститель порядка, уныло бродил там и сям и требовал, на его взгляд, несусветную глупость: чтобы закрашивали или как-то иначе скрывали цветные пятна в интерьерах, дворах и одежде.
   - Когда-нибудь папочку побьют! – восклицала дочь этих почтенных людей. И просила нас приглядеть за отцом по возможности.
    Главу семейства крючило от его теперешних обязанностей. Обычно он прицеплялся к намеченной жертве с таким лицом, будто его тошнило от самого себя.
    - Послушай, - говорил он, - ну перекрась ты уже лавочку. Ну закрась, чего тебе стоит? Ну зачем тебе скамейка, разрисованная красными цветами?
    - Её ещё мой папа расписывал! – упрямилась жертва. - Не могу закрасить.
    - Хорошо. Давай лопату.
    - Зачем?
    - Выкопаем скамью. Утащим её в сарай. Накроем дерюжкой до лучших времён. Тащи лопату, сказал. А то арестую…
    - Послушай, соседка, - нудил этот бедолага в форме, продвигаясь по улице. – Давай считать, что я этих розовых туфель у тебя не видел. Сунь их в сундук до лучших времён.
    - В уме ль ты, сосед? – отвечала ему соседка. - Ты что, с дуба рухнул? Это ж не туфли. Туфли у меня, согласно приказаниям, все сплошняком серо-чёрные, фу, мерзость. Это ж тапки. Домашние тапки, а я у себя во дворе. Не видишь, что ли? Сто лет они у меня.
    - В сундук, говорю! А то тапки изъять придётся. Никогда их уже не увидишь. А так… потом… когда-нибудь… В сундук, я сказал!..
    - Эй, там, на дворе! – кричал полицейский через забор. – В чём нынче ваши двойняшки?
    - В чём положено, - кричали в ответ.
    - Покажите-ка. Давайте, зовите, я погляжу. Помнится, день рожденья у них сегодня. А маленьких именинниц вечно норовят то в жёлтенькое нарядить, то в красненькое. Непорядок. Зовите девчат.
    - Да вот они. Смотри: где жёлтенькое? Где тебе красненькое? Чёрные с ног до головы. Два года всего, а как вороны на погосте. Надоел! Отвяжись! Или заходи, выпьем, отпразднуем. Не нуди только.   
    - Снимите с них бусики голубые. Голубые бусики – непорядок. Спрячьте в ящик до лучших времён…
    И вот опять:
    - Шторы у вас на кухне с зелёными крапинками. Уберите.
    - Но общий фон серый. Крапинок и не видно, считай.
    - Раз разглядел я, значит, разглядят и другие. Да церемониться с вами не станут. Сразу в тюрьму. Давайте-ка, снимайте, да аккуратненько сложите до поры…
    И с нашим хозяином:
    - Не понимаешь, Прай, дурья башка, что и меня, и себя подводишь. Я к вам лояльно, а ты, значит, хочешь мне гадость сделать.
    - Да Эя с тобой! Что за гадость?
    - Каждый выходной к тебе на твой постоялый двор прихожу я, а зачем?
    - Ну как зачем? В шашки поиграть. Вот, стало быть, играем. Что не так?
    - Говорил я тебе: смени набор. Часть шашек у тебя палевого цвета.
    - Ну так палевый почти коричневый, можно сказать. Ерунда это, друг мой.
    - Для нас с тобой ерунда, а первый же проверяющий тебя того… И всё. А кто с тобой дружен? Я дружен. И бдительность не проявил. Попустительствовал. И сошлют меня или в тюрьму посадят. И кто тогда о неразумном здешнем народе заботиться станет? Я на недочёты указываю, исправлять помогаю, а у пришлого, чужого, огребёте вы полной мерой.   
    - Ну-ну, не кипятись. Видишь, вот, весь наш с тобой набор на твоих глазах в печь кидаю. Доволен?
    - Вот это ты молодец.
    - А что ты за спиной прячешь? Ну-ка, покажи.
    - Оп-ля! Это наши новые шашки. Отличные, чёрно-серые.
    - Ого! Давай скорее.
    - Сначала ответь, что в том углу пестреет.
    - Да это же половая тряпка! Из старого халата жены.
    - Непорядок. Убирай.
    - Зануда!.. 
    Такая вот бесцветная жизнь протекала в южных пределах Запретной Гавани. Серо-чёрно-коричневые тона, окружившие каждого, не способствовали хорошему настроению женщин, проводивших на войну мужей, сыновей и братьев.
    - Между тем, - сказала тётушка Элла, когда я завернул на огонёк, - коренные племена Отца Морей, говорят, взбунтоваться готовы. Всему виной эти порядки насчёт детей.
    - Насчёт детей? Что это за порядки?
    - Ну как же? Тебе в пещерах, что ли, память отшибло? Кто считается, что плохой родитель – того дитя лишают и другому, тому, кто хочет, передают. А ежели некому передать, так в отстойник спроваживают. В лагерь для неудачников.
    Это сообщение требовало времени, чтобы уложиться у меня в голове. Что за ужас? Что за плохой родитель? Который лупит дитя почём зря?
    - Лупит или не лупит, - поморщилась тётушка Элла. – Всё больше мухляции – вот что это.
    Очаровательное слово «мухляции» сразу способствовало пониманию. И в голове, наконец, всё уложилось.
    - Узаконенные и тайные взятки несправедливо обвинённых родителей и деньги тех, кто ждёт, что здоровенького, домашнего, а не брошенного в день рождения ребёнка передадут ему… - проговорил я. Многое идёт в казну, она пополняется, это выгодно… Моро ненавидит детей, ему всё равно…
    - Ах, нет, не светлейший Моро! Это Познавший Всё ненавидит детей. В нашей глуши чиновники особо не зверствуют, на озере таких случаев пока не было, а чем ближе к Вратам Сна – тем круче. А на востоке, сынок, – совсем страшно. Ты из Агиши, так неужели не знаешь случай один вопиющий? С мальчиком по имени Рысик? В твоём же городе всё и случилось. Вот кошмар-то где!
    - Да-да, точно. Как не помнить! Конечно, помню, - закивал я, не представляя, о каком конкретно кошмаре незнакомого мальчика Рысика речь идёт.
    - У вас там, в Восточных пределах, беспредел совершеннейший! А уж правила-то, правила! Невозможно не то, что соблюдать, а и читать даже. Чуть не так плюнешь – и всё, уже плохой родитель.
    - Плюнешь? В каком смысле? В переносном?
    - Да нет. В самом, что ни на есть буквальном. Сходи-ка в библиотеку, освежи память, почитай предписания, как правильным родителем быть. Старые племена вот-вот взбунтуются. Да и мы, те, что с Зокарды, не останемся в стороне. Мы давно уж единый народ, так я думаю.
    - Да-да, это верно, - рассеяно подтвердил я, планируя себе занимательное чтение на вечер.
    - А поведёт нас на Познавшего Всё, - сказала тётушка Элла, - Миче Охти. Вот кто!
    - А? – спросил я и почувствовал, что у меня шевельнулись волосы на макушке, норовя встать дыбом. – Чего поведёт? Куда? КТО???

    *
    - Всё, хватит, - выкрикивали мы, все по очереди, носясь с нашей поклажей туда и сюда. Утративший бдительность Боба зацепился ухом за люстру и в нервах оторвал её совсем. – Хватит, уезжаем! В Ишту, а потом – в Глаз Моря. Миче их поведёт! Ишь, ты, что выдумали!
    - Люстру отдай, а лучше повесь на место, - сказал Бобе Прай, хозяин постоялого двора. – Куда ты её пихаешь в свой рюкзак? Люстра – она моя. Тебе не нужна в походе. Чего вы тут орёте, как полоумные?
   - Ты, - сказал я, нацелив на него палец, - знаешь, кто такой Миче Охти?
   Прай заозирался, осенил себя знаком Эи и прошептал:
   - Вы пришлые. Не буду говорить. Но если кто и справиться с Познавшим Всё, так это только он. Спасёт нас от его тирании, а светлейшего Моро от рабства…
    - Моро – раб Познавшего Всё? А не наоборот?
    - Да что вы, ребятки? Никак нет.
    - Стоп, - растопырил руки Лёка и тем самым прекратил нашу беготню. - Что за штука такая, «Миче Охти».
    - Так королевич он… того… Из Запределья.
    - Кто такой тогда Петрик Охти?
    - Ну так… Брат его. Но старший. У него там… ну, в Запределье… свои дела. Если Миче тут, а Петрик там, то вот уже и никто воевать не станет. Как можно?
    - Младенческий лепет, - назвал это Лёка. И, отняв у Бобы люстру, вручил её Праю. – Зачем какому-то Миче, королевичу, тут воевать с Познавшим Всё? Зачем ему Познавший Всё? Какое ему дело до Познавшего Всё?
    - Ну как же? Дело у него или не дело, но он может повести за собой и правильно всё организовать. Потому что умеет. И на Навине уже привёл кого-то к победе. Не должен, мальчики, я говорить с вами об этом. Ступайте себе.
    - Не должен с мальчиками, поговори с девочкой, - выдвинулась вперёд Аринар. – Откуда тут вообще какому-то Миче взяться? Границы от нерационального из Запределья надёжно охраняют континент.
    - Миче Охти легко их преодолеет, если надо. И ведь есть такие люди, патриоты… Но я их не знаю, - поспешно добавил Прай. - Так, ладно. Кто рассчитываться со мной будет? Пожалуйте в кабинет.
    Всё ясно. Патриоты похитили Миче. Вот для чего! Очень просто заставить его возглавить освободительное движение. Немного угроз в адрес любого из его семьи, например, в адрес меня… Но стравить Миче и Таена! При том, что во всём виноват Моро… О!
     Хватит! В дорогу! В Ишту, за Рики! Милло найдёт нас в пути, на то он и Милло.
     И тут вдруг новая напасть!
     Мы уже выдвинулись с постоялого двора и взяли курс на озеро, к нашей лодке – и тут прямо на нас из переулка выскочила запыхавшаяся тётушка Элла:
    - Норочка, дочка! Ребятки! Война!
    И вот уже всё село Дикоглаз, и все сёла и деревни на берегах озера поставлены на уши.

    *
    Оказалось, война не с Няккой. Някка тут вообще не при чём. Флот Запретной Гавани не покинул родных берегов. Военные корабли континента Оо не вторглись в воды древней Мидар. Никто не явился из портала в развалинах дома Отца Морей или из других каких-либо порталов.
   Неизвестный флот под неизвестными флагами напал на западное побережье. На город Ишту.
   «Ишта!» - бумкнуло в голове. Там Рики.
    Что за флот? Почему неизвестный? Откуда взялся? Много ли жертв?
    Сведений ноль.
    Но среди напавших – волшебники. Я облегчённо вздохнул: значит, точно не Някка. И не Джата, тем более. 
    - Рики! – охнул Канеке. – Его убили?
    - К лодке! - крикнул Боба. – Разберёмся на месте.
    И эту лодку – о, светлая Эя! – нам пришлось отвоёвывать у чернокрылых.
    Они как раз добрались до нас и устроили там засаду!
    Засаду на пути к моему младшему брату, попавшему в беду.
    Вместо того, чтобы спешить в Ишту, захваченную неведомым врагом!
    Когда, поднявшись над озером в нашем летучем приспособлении, мы оглянулись…
    - Я боюсь тебя, Петрик, - проговорил Боба, делая вид, будто хочет отстраниться от меня. – Ты ненормальный какой-то.
    - Он чудила, - защитил меня Лёка.
    - Отстаньте. Чего всполошились? – нервно выкрикнул я. - Ну, побудут пару часов такими, а потом очухаются. И поспешат влиться в ряды защитников этой гнусной Запретной Гавани. Или вы желали бы, чтобы я их угробил? Когда наша компания и так лишила чёртов континент доброй половины чернокрылых?
    - Я бы сказал, что как раз самой не доброй, - поправил воспитанник Таена.
    Мы ещё сделали круг над камышами, чтобы рассмотреть результат моего озверизма. Там копошились четыре чёрных тюленя, покрытых перьями, с длинными шеями водоплавающих птиц и с остроконечными колпаками на клювастых головах. Ну, просто я попытался по-быстрому и не рассусоливаясь заколдовать напавших на нас волшебников и волшебниц. Из-за нехватки колдовских рук, на нас в этот раз натравили двух женщин в компании двух мужчин.
    Ну да, колдовство получилось неудачным, ведь раньше я никогда не интересовался тем, как это делается, а в голове у меня были одни превращения, эти милые крошки-тюлени, да водоплавающие птицы – благодаря Канеке. Это ничем, кроме потрясения, чернокрылым не угрожало. Правда, подозревал я, что заклинание Трясучки тоже подействовало.
    - Два часа! – крикнул я вниз и показал на пальцах. – И вперёд, на защиту Отечества!
    - Кря-кря-кря! - дружно откликнулись пернатые утко-тюлени в колпаках. Аринар смеялась. Канеке попросил:
    - Пожалуйста, дяденька Петрик, так больше не делай. Нехорошо мучить птиц.
    Обитатели села Дикоглаз бежали к озеру, скакали и махали руками на берегу. Кажется, они благословляли нас на борьбу с захватчиками. Кажется, я услышал среди выкриков собственное имя, но меня это не взволновало, потому что правдой быть не могло.    

    *
    Мы достигли Западных пределов раньше, чем Милло достиг нас. Мы неслись вперёд под защитой лесных крон, над заброшенными дорогами и пустынными ущельями. И вскоре стали замечать действительные приметы войны. Сгоревшие священные леса – здесь, на Запретной Гавани! Дымящиеся останки храмов и целые сёла, лишившиеся крыш, оград и запасов сена. Беженцы были напуганы до полусмерти, местные жители не знали, что делать. Куда бросаться, где прятаться на небольшом континенте? Люди с побережья рассказывали всякие ужасы, детально описывая корабли захватчиков и то, как чужие воины вторглись в Ишту и другие населённые пункты, не обращая внимания ни на какие границы.
   Самое удивительное и страшное было в том, что Моро не озаботился тем, чтобы помочь этим людям и как-то упорядочить движение. Заметьте, это, в основном были женщины, дети, старики и калеки, словом, те, кого бесполезно призывать на битву с Няккой. Флот Запретной Гавани, возможно, спешил дать отпор, но о беззащитных обывателях не позаботился никто. Ужас. Паника. Беспорядочное бегство. Голод. Мрак.
    - Рики в Иште нет, - такой вывод пришлось сделать после первого же Полдневного Поиска.
    Он был жив и удалялся от нас по направлению к Вратам Сна очень далеко от побережья, образно говоря, за нашими спинами. Что ещё за шутки такие?
     - Нам об этом расскажет Милло, - говорила его невеста.
     Милло нашёл нас, конечно. И после его рассказа как-то так получилось, что вся наша компания впряглась в тяжёлую работу: спасение беженцев и организацию обороны в этой части Запретной Гавани.
    А что же Рики?
    Пусть об этом расскажет он сам.

    КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ РОМАНА "ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ".

    ПРОДОЛЖЕНИЕ (часть третья "ВОЛШЕБНИК ЗАПАСА"): http://www.proza.ru/2015/07/19/1346


Иллюстрация: картинка из "ВКонтакте".

      


Рецензии