Миры Бартини 5 Гопак на граблях

5.Гопак на граблях.
               

Танцуют все!
к/ф «Иван Васильевич
меняет профессию»

   «В углу кабинета стоит великолепно выполненное чучело одного старинного знакомого Кристобаля Хозевича, штандартенфюрера СС, в полной парадной форме, с моноклем, кортиком, железным крестом, дубовыми листьями и прочими причиндалами». Это было первое, что пришло Олегу в голову, когда его, протащив бесконечными коридорами и лифтами, втолкнули в очередную дверь, наконец-то усадили на стул и содрали с глаз повязку. Чучело, однако, оказалось живым – оно вертело в руках ухарски выгнутую черную с серебром фуражку, и вдумчиво изучало впечатанного в стул Олега. Чуть приглядевшись, Олег осознал, что на старого знакомого Хунты – человек, в общем-то похож весьма условно. Не было при нём ни монокля, ни кортика, ни креста с листьями. И воротник кителя – стойкой. И отутюженные брюки с начищенными до блеска элегантными туфлями вместо галифе и сапог, и многое чего другого по части «причиндал». Но общее впечатление - «кино и немцы». На третий раз история таки обернулась фарсом.
   - Замечательно. Превосходно. «Так сказать, экселент, эксви, шармант», - штандартенфюрер сел за стол, примостил свою фуражку рядом с массивным пластмассовым с алюминиевой окантовкой дипломатом, крышка которого была  вертикально откинута, а ещё поперёк столешницы лежала трость, и учтиво улыбнулся. - Как я понимаю, вы и есть тот самый Олег, уж простите, отчества и фамилии - пока не знаю, что пришёл в нашу многогрешную реальность в октябре 67-го года.
    - Совершенно верно, уж простите, так получилось… – Олег чуть было не рассмеялся в ответ, хоть и понимал, что напоминающее пока фарс действо в любой момент может обернуться для него самой настоящей трагедией с расправой и моральной, и физической. Но эти регулярно повторяющиеся общения с представителями секретных служб. Вдобавок, лицом своим хозяин кабинета удивительным образом напоминал… то ли уже достаточно известного и здесь актера Бельмондо, но только в «зрелом» возрасте, то ли канделябра Люмьера (в этом мире пока неизвестного). Скорее – даже второе. И сочетание такой лукавой физиономии с таким мундиром  - на серьёзный лад никак не настраивало.
   - Ну, что же, бывает…  но, давайте для начала познакомимся. Генерал-полковник Коллегии Государственной Безопасности Лаврентий Евгеньевич Ламонт, к вашим услугам. А за спиной вашей стоит подполковник КГБ Степан Тарасович Приходько.
   - Олег Николаевич Подразский, - представился Олег, попытавшись встать со стула, но будучи остановленным тяжёлой дланью Степана Тарасовича. – Чинами похвастать не могу.
   - И не нужно. Более всех чинов впечатляет одно ваше умение. Понимаете, о чём я говорю. Так, Олег Николаевич?
   - Так.
   - Вот и хорошо. Думаю, что мы с вами найдём общий язык. А для начала, полагаю, нам нужно установить в наших отношениях некий «модус вивенди». Понимаете?
   - Понимаю. Условия, что обеспечат, если не саму возможность совместного существования каких-либо враждующих сторон, то хотя бы временные мирные отношения между ними. Только почему вы уже решили, что я вам противостою?
   - А как мне относиться к вам, после ваших визитов в нашу «святую святых»? – Ламонт чистосердечно рассмеялся, и тут же стал серьезен:  –  Даже, если бы вас взяли в момент не попытки совершения кражи государственных тайн, а мирного пития кваса в парке, как мне вообще относиться к человеку с такими способностями, и неподконтрольному государству, чью безопасность я обеспечиваю?
   - Как к потенциальной опасности…
   - Правильно, Олег Николаевич. Приятно иметь дело с думающим человеком.
   - Тогда… что вам мешает стереть меня в порошок прямо сейчас? Точнее, выбив сначала из меня всё, что касается моего умения и того, зачем я полез в ваши заначки?
   - Ничего. Если вы хотите пойти по этому пути – извольте. Организуем по полной программе, и уж не обессудьте. И ничего личного – вы сами сунулись туда, куда не надо было. Только нужен ли такой исход нам обоим? Вы ведь не мазохист?
   - А вдруг?.. Стойте, пошутил! – Олег понял, что перегнул палку, и вожатый снова схватил за ошейник собаку, спущенную было по кивку Ламонта-Люмьера, а Приходько, отстранившийся, чтобы не мешать экзекуции, снова встал у Олега за спиной.
   - Вернёмся к разговору, Олег Николаевич, - Ламонт сделал вид, что ничего вообще не произошло, но Олег усвоил, что «кино» кончилось, и канделябрфюрер, если что, скормит его собакам - только в путь. - Так вот, у меня нет и малейшего желания втаптывать вас в ничтожество, и уж тем более самому упиваться своим превосходством. Хоть и кнутов, и пряников имеется в избытке. Я хочу, чтобы вы сейчас поняли простую истину – сложившие к данному моменту обстоятельства принуждают нас с вами к взаимно уважительному сотрудничеству, безусловному – во всём остальном. Фишка так легла. На длительную перспективу я пока не загадываю, но то, насколько будет успешно сегодняшнее наше сотрудничество, наложит отпечаток на все дальнейшие наши отношения. Вас что-то смущает? Шутите уже же…
   - «Сотрудничество» - очень ёмкое слово, - усмехнулся Олег, - и может подразумевать моё последующее участие в мероприятиях от геройского броска на амбразуру – и до, прошу прощения, долбёжки в зад при большом стечении народа.
   - В первом случае, при определённых обстоятельствах, не вижу ничего предосудительного и наносящего урон чести мужчины. Вторым - мы вас уж точно заниматься не принудим. Но, оставим лирику и красочные метафоры. Мой опыт и события последних дней подсказывают мне, что вы угодили в чью-то интригу. И вместо того, чтобы попытаться сразу же выскользнуть – принялись финтить и сами же себя методично загонять в угол. Вам, кстати, известно, что из вашего, дорогой Олег, нагана с диковинным клеймом –  застрелили главного редактора широко известной либерально-демократической газеты, и участкового милиционера, пытавшегося задержать убийцу?
   - Что?!! – Олег невольно дёрнулся вперёд. – Но это…
   - Минуту. Я знаю, что это не вы стреляли. Но, опять же, думаю, что и отпечатков ваших пальчиков на оружии найдено достаточно. И оружие может быть использовано, как главная против вас улика, независимо от того, в каком мире вы родились… - Ламонт скосил глаза во внутренности открытой крышки дипломата, и пробежался пальцами по поверхности горизонтальной. А Олег только сейчас обратил внимание на прикрытые фуражкой провода, что уходили от чемоданчика под стол. И понял, что перед ГэБистом стоит тот самый здешний аналог ноутбука, о котором приходилось слышать. Дескать, есть такие персоналки у ученых и инженеров, занятых в крутых разработках и высокотехнологичных производствах. Портативный персональный компьютер. Массивный, неуклюжий в сравнении с тем, что было в мире Олега на момент его отбытия, не для широких продаж, но… созданный лет на 10-15 раньше, чем тот же «Осборн», и, наверняка более, чем он, совершенный. Один только плоский экран в крышке дипломата чего стоит!(Osborne1 - первый коммерчески успешный портативный микрокомпьютер, выпущенный в продажу в 1981 году)
   - Так как, Олег Николаевич? Будем сотрудничать?
   - Будем…  - Олег понимал, что выбора-то и нет, «сотрудничать» всё равно придется либо по доброму слову, либо из-под палки, и причин, обязывающих к героическому молчанию и ко второму варианту, тоже не наблюдается. – Только я уже согласился на сотрудничество с Коллегией. Ко мне приходил полковник Коллегии Государственной Безопасности Бешенцев. Пятое управление. Если верить его словам и удостоверению. Он и забрал у меня револьвер.
   - Вот даже как? (Олегу показалось, что бровь Ламонта на мгновение удивлённо взлетела вверх, и таки жаль, что монокля не было – выпал бы) Опознать этого полковника сможете?
   - Ну, конечно!
   - Хорошо. В архив полезли с подачи Савельева? (Олег угрюмо кивнул, точно провинившийся школьник) Тоже всех обмануть хотели, пока вашу голову в петлю пристраивали? Как думаете, сколько ещё жизни было отпущено? Ладно, не будем о грустном, хотя компашка, чувствую, подобралась у вас та ещё. Сколько раз вы были в архиве, Олег Николаевич?
   - Два. Сегодня – третий.
   - Тогда скажите мне, кто из ваших знакомых обладает схожими с вами способностями. И, кто, по вашему, мог сегодня приходить сразу следом за вами? Ну же, дорогой мой, уж не мнитесь, коли сами вызвались. Кофе хотите?
***
    Честно говоря, Александр Барсков (остальные фамилии перечислять - пока смысла нет) не ожидал такого подвоха, когда попытался скрутить ещё одного неизвестного, нахально заявившегося в спецхран. Да ещё следом за только что удачно оприходованным первым визитёром. Многое Барсков повидал, в каких только переделках побывать довелось, а вот не зря говорят про старуху и проруху. Прыгнул… и полетел, не пойми куда, в какую-то темноту вслед за тем, кого поймать пытался. А тот, паскудник, почувствовав противника на своей спине, ещё и ловко швырнул майора броском через спину. Хоть Барсков и не грохнулся со всей дури о землю-матушку, но улетел вперёд, ободрался и крепко приложился обо что-то, и если не сомлел, то растерялся, успев лишь встать на четвереньки. А противник шустро отобрал у него травматический наган, торчавший за поясом, ткнул стволом в затылок, и отскочил назад. Надо полагать - на безопасное расстояние.
   - Не дёргайся родной, не поворачивайся. Хуже будет. И, не прикидывайся, очухался ведь, вижу. Скажи что-нибудь.
   - Акваланг… - Барсков быстро приходил в себя.
   - Правильно. Нахал ты, братец.
   - Майора КГБ в братцах не западло иметь?
   - Нет, ничего. Я вашу контору даже уважаю. Так, что теперь будем делать, гэбня кровавая?
   - Не знаю. А, мне то, зачем что-либо делать?
   - Чтобы шкуру свою спасти.
   - Стреляй… - Александр уже понимал, что прямо сейчас стрелять в него не будут, коль была бы нужда, то и не рассусоливали бы столько.
   - Рано. Где Олег?
   - Это кто?
   - Кого вы сейчас в архиве прихватили?
   - Кого-то прихватили. Оно вам надо? Так давай, обсудим…
   - Обсудим, только позже. Я сейчас по делам своим скорбным кое-куда мотнусь и опять загляну, а ты денёк-другой здесь посиди, проникнись, подумай. Не умрёшь, потерпишь. Далеко не убегай, всё равно никуда ты без меня отсюда не выберешься. Это место такое, специальное. Место, которого нет. Заблудишься – подохнешь. Я тебя искать не буду. А пулемет твой я пока прихвачу, на всякий случай… Интересно, хоть одна деревня наша без нагана обходится? Не поворачивайся, а то нервничать начну.
   Неизвестный проворно отступил назад, и, когда Барсков поднялся на ноги – никого позади уже не было. Неподалёку треснула сухая ветка. Александр ухмыльнулся - можно было и рискнуть, попробовать скрутить незнакомца, но весь его опыт подсказывал, что спешить - пока не следует. Тем боле, что «ходок» обещал вернуться, и не врал – врут немного по другому. Судя по голосу – его противник не пацан. Скорее – дядька около полтинника, жизнью умудрённый, и в себе достаточно уверенный. Это уже неплохо. Пара суток ожидания – хоть и не верблюд, а переживаемо. Зато можно было не спеша обдумать текущий момент и приготовиться к серьёзному разговору. Недоволен майор был лишь тем, что не удалось даже увидеть неизвестного. Ну, да ладно. Чуть осмотревшись, Барсков неожиданно нашёл окружавшую его унылую местность знакомой. Очень знакомой. А уж когда вышел к отвесному обрыву, что здесь представлял берег неизвестно какого моря…
   Причем, с одной стороны это казалось невероятным (ну, не может быть такого), а с другой – совершенно естественным (все дороги ведут в Рим, в конце концов). Осмотреться следовало внимательнее, и он осторожно, чтобы не заплутать, расширил зону поиска, и уже вскоре нашел редкий участок с мелким каменистым крошевом, на котором были чуть заметные следы колёс, а потом и хорошо отпечатавшийся в мелкой, подобной лунной, пыли - рисунок протектора. Внимательно рассмотрев отпечаток, Александр выпрямился и неожиданно рассмеялся. Получалось, что не такой уж и «тихой» была эта заводь – тут была натоптана хорошая тропа, если только не накатан санный спуск, по которому сюда скатывались все, кому не лень. Это было плохо. Но теперь действительно можно было подготовиться к серьёзному разговору. Барсков отряхнул с колен пыль и снова вернулся к обрыву, уже отыскивая какие-то знакомые ему ориентиры. И быстрым шагом двинулся вдоль берега, становившегося то более пологим, то – снова обрывистым. Спустя несколько часов, Барсков вышел к заливу, на берегу которого располагался причал, от которого вверх, на плато поднималась накатанная дорога. Берег был вполне пригоден для выхода из воды амфибий и судов на воздушной подушке. А на самом плато, недосягаемом для волны даже приличного цунами, была основательно оборудованная база. По периметру хозяйство было ограждено забором из колючки, с дозорными вышками, которые в данный момент совершенно пустовали, да и за забором никого видно не было. Проигнорировав запрещающие надписи на пяти языках и таблички с черепами-костями-молниями и знаками радиационной и прочей опасности, которыми щедро был обвешан забор, Барсков перемахнул через закрытые ворота и оказался по другую сторону. Внутри оплетённого колючкой периметра компактно и продуманно разместились ещё и скромное одноэтажное здание с вышкой, напоминающей аэродромный диспетчерский пункт, ангары, размеченные площадки и открытые склады, заставленные контейнерами и штабелями ящиков, а под брезентом угадывались контуры стоящих там танков, грузовиков и самолётов. И чуть обособленно - утопленное в грунт бетонное сооружение, похожее на долговременную огневую точку. Здесь Барскову всё было хорошо знакомо, и, пройдя по безлюдной базе, он уверенно вошёл в здание, и дальше в помещение-пультовую, где привычно осмотрелся и перекинул несколько рубильников. В принципе, теперь можно было просто сесть в кресло, и дождаться инженеров и бойцов дежурной группы, но Барсков не привык терять время. Открыв оружейную комнату, он обзавелся револьвером - уже не травматическим наганом, а «удавом» под мощный магнумовский патрон. Запустив дизель-генератор, Барсков снова вышел на улицу, скинул брезент со стоявшего на ближней площадке камуфлированного БТР-152, и принялся деловито его осматривать. Возможно, столь тщательный осмотр был излишним - ещё одной странной особенностью этого места была необыкновенная сохранность техники не только в законсервированном, но и в рабочем состоянии. Так, что дизель, установленный ещё «в прошлой жизни» взамен родного мотора - прожорливого и более пожароопасного бензинового, запустился, что называется «с тычка». Когда Барсков принялся хозяйственно складывать брезент, из дверей ДОТа, где располагались в постоянной готовности к открытию, дежурные «ворота», показались вооруженные люди. Он положил револьвер на массивный бампер броневика, отошёл от машины и замер, держа напоказ пустые ладони.
    - Здравия желаю, товарищи бойцы. Жетончик вам переброшу, аккуратненько… - Барсков с осторожностью сапёра снял с шеи цепочку с жетоном, и не допуская намёка на суету, отправил её в руки командовавшего тревожной группой капитана КГБ.
   Капитан, не говоря ни слова, принял цепочку, глянул на жетон, передал стоявшему чуть позади бойцу и кивнул в сторону бетонного «ДОТа», в помещения которого бойцы тревожной группы шагнули из обширных подземелий столичного комплекса Коллегии. Спокойствие Барскова и жетон сотрудника Коллегии свою роль сыграли – непрошенного гостя не стали сгибать в бараний рог, раздевать до исподнего и сковывать по рукам и ногам, несмотря на всю неординарность происшедшего, и грозные инструкции, которые хоть и существовали, но проходили среди сотрудников скорее по разряду фантастики: в реальность того, что на базу Пятого управления в Запруде нагрянет незваный гость - мало кто верил. Всё же майора вежливо и неумолимо приставили руками на бампер, с которого оказавшийся ближе других автоматчик прибрал лежавший там револьвер. Барскова сноровисто обыскали и держали под прицелом автоматов, пока не вернулся боец. А боец вернулся не один – сопровождал его подполковник Коняшов – в чёрных с тонким серебряным лампасом галифе и надраенных до блеска сапогах, но с АКМ в руке и камуфляжной куртке нараспашку, очевидно поспешно наброшенной взамен кителя с аксельбантом и прочими полагающимися цацками. Убедившись, что перед ним действительно Барсков, он скомандовал «вольно», и с видимым облегчением вздохнул.
   - Трындец, Санечка…  копать-колотить… вся контора уже на ушах стоит, а ты, оказывается, здесь торчишь головой в радиатор и жопой в белый свет. Уже и не знаю, чем ты удивишь в следующий раз. Как тебя сюда занесло? 
   - Чёрту одному прыгнул на спину, - Барсков медленно выпрямился, принял назад жетон и револьвер. Кивнул головой в сторону, приглашая Коняшова отойти и переговорить с глазу и на глаз.
   - Вот как? Стало быть, посторонние уже и здесь шастают?
   - Сам офонарел, Костя, но факт имеет место быть. «Он улетел, но обещал вернуться». Так, что собираемся, - Барсков выразительно глянул на галифе и сапоги Коняшова,- и едем организовывать торжественную встречу. У него, кстати, есть как минимум, травматика. Не скажу - откуда, потому как - стыдно.
- Не понял... У него твой травмат? - растерялся Коняшов.
- Ага. Скорее, конечно, это я его протанцевал, а не он у меня его отнял... Но, всё равно, как то не по себе.
- Мне уже тоже, Саня. С оружием ты, вроде, неохотно расстаешься. Травмат, конечно не оружие, но...
- Стоп, Костя. Всё нормально. Идём. Подкину сейчас тебе ещё подробностей...
   Подробностей у Барскова оказалось не так уж и много, и изложены они были, пока офицеры переодевались, и наносили визит в оружейную комнату. Доклад Коняшова о том, что удалось узнать к тому моменту от задержанного в архиве Олега Подразского, заслушанный уже в одном из БТРов, на которых вскоре выдвинулась срочно переброшенная и возглавленная Барсковым группа, был куда содержательнее и интереснее. Нарисовавшаяся фигура Петра Батурина хоть пока и не тянула на роль ведущего кукловода в развернувшихся событиях – была внушительна и, безусловно, интересна. Ещё и тем, что Батурин оказался пришельцем из того же мира, что и Подразский, и Гоша Лепёхин, да и чего уж там… большая часть команды «гезельшафта». Но в первую очередь беспокойство вызывали те люди, что выследили Подразского, взяли его в оборот и начали выламывать руки в каких-то своих личных интересах – эти люди, пока так и остающиеся в тени были насквозь «местными», да вдобавок, похоже, ещё и «своими». Коллегами, так сказать…
   Обратный путь, проделанный на колесах, занял куда меньше времени, чем пешим строем до базы. Само место, где «приземлился» Барсков, нашли довольно быстро. Осмотрелись - работать следопытом здесь было тяжело: следы на каменистом грунте найти было трудновато, а собак сюда не брали – не любили они это место. Наткнулись на очередной «маяк», просмотренный Барсковым. Простительно, если учесть его состояние и то, что дело было в рассветных сумерках. В отличии от найденной в архиве Коллегии хорошо запоминающейся, броской книги, здесь это были три известковых глыбы, образующих вершины равнобедренного треугольника. Кто уж их так уложил, Батурин, или кто-то до него – вопрос был интересный, но пока безответный. К тому же, маяк маяком, но судя по редким обнаруженным следам, Батурин, как опытный «пользователь» появлялся вовсе не в одном и том же месте, и даже направлении. Но вот последний раз Батурин вышел строго на одну из глыб, и Барсков до неё немного не долетел. Так, что где именно придётся хватать визитёра, было пока непонятно. Коняшов полушутя полусерьёзно с ходу предложил «дёшево и сердито»  засеять весь квадрат противопехотными минами (как обычными осколочно-фугасными нажимного действия, так и «выпрыгивающими»), и посмотреть потом со стороны – кто придёт и что от него останется. Барсков глянул на каменюку, о которую мог разбить себе голову, и с явным сожалением идею с минированием отверг, добавив, что столь радикальный подход ему нравится, но Батурина есть о чём расспросить. Потому надо его взять. Живым и не шибко покалеченным. Коняшов усмехнулся и принялся расставлять людей. Лихой человек хоть и обещал прибыть аж через пару суток - следовало быть готовым к его визиту в любой момент.   
   Ближе к маяку пока устроился сам Барсков – с тем расчетом, чтобы смениться через несколько часов. Чтобы не так грустно было сидеть в сгущавшейся темноте и ждать, ну и, заодно, привлечь внимание добычи и облегчить ей путь в ловушку –  Барсков ещё и насобирал сухих веток, и запалил небольшой костерок. У которого и устроился совершенно не таясь, в отличии от других «охотников». И, осмысляя доклад Коняшова, погрузился в тяжёлые раздумья. Было, о чем подумать.
   Кроме всего остального Константин, не теряя времени, успел навести справки о заинтересовавшем его физике Викулове, который жил по соседству и был в хороших отношениях с исчезнувшим Усятинским. Талантливый физик, оказавшийся поблизости от разыгравшихся событий – совпадение? Ага. Ещё и выяснилось, что Викулов не так давно временно прервал работу в расположенном в столичном пригороде небольшом, но великолепно оснащенном научно-исследовательском лабораторном комплексе, который уже несколько лет полагал «своим», и, откликнувшись на чью-то просьбу, последние полгода посвятил изучению «возможности увеличения мощности ядерных устройств». Точнее  - при значительных полномочиях и возможностях руководил группой учёных, занимавшихся в Снежинске под Челябинском разработкой и совершенствованием этих самых «ядерных устройств». Какая связь? Вроде и никакая, тем более, что эта программа находилась под строгим контролем и военных, и Коллегии. Но Барсков, услышав такие новости, нехорошо скривился и тихо выругался. Точно, уже предчувствуя возможное осложнение и без того запутанной ситуации.
   Программа эта была следствием желания ответственных за безопасность Родины людей иметь в критический момент под рукой готовую (или - почти готовую) к применению «кузькину мать». Ну, так… на всякий случай. Случаи ведь разные бывают. Первый термоядерный бомбуз, дурью около 100 мегатонн в тротиловом эквиваленте был смастрячен «воплоти» ещё в конце пятидесятых под чутким руководством академика Курчатова и живейшем участии профессора Сахарова. Естественно, что взрывать его никто не собирался, тем более, что уже было почти готово к подписанию международное соглашение о запрете атмосферных, заатмосферных, подводных и подземных ядерных испытаний. Теоретизировать и лепить – сколько угодно. Взрывать – нет. Хотя Андрей Дмитриевич сугубо в интересах науки настаивал на завершающей, практической так сказать, части эксперимента. Для уменьшения страхов по поводу того, что взрыв может инициировать термоядерную реакцию в самой атмосфере и снижения радиоактивного загрязнения - он был готов «облегчить» конструкцию сего шайтана до двухступенчатой, заменив урановые компоненты третьей ступени на их свинцовый эквивалент. А, упразднив таким образом реакцию Джекила–Хайда и уменьшив мощность - бабахнуть хотя бы оставшиеся 60 мегатонн. (Ядерная реакция деления ядер обычно устойчивого к делению урана-238 быстрыми нейтронами, образующимися при взрыве термоядерного заряда, позволяющая значительно повысить общую мощность взрыва, но увеличивающая количество радиоактивных осадков) Но, и эту инициативу не поддержали, и профессор по-детски искренне обиделся.
   С доставкой царь-бомбы к «месту действия» случились ожидаемые проблемы. Почти 30-ти тонное чудовище диаметром чуть ли не три метра и длиной – восемь, не лезло в бомбоотсеки стратегических бомбардировщиков. Ни стоящих на вооружении  -  мясищевской красавицы «белухи» и облюбованного флотом чуть архаичного турбовинтового «гризли», ни проектируемых им на смену в КБ Туполева «изделия 70» и в КБ Сухого - стосемидесятитонной «машины судного дня» с титановым планером. Бандура требовала спецноситель. На всякий случай, конечно, было Пятое управление Коллегии с возможностью доставки такого устройства в любую точку мира с точностью, допустимой для бомбы такой мощности. Правда, афишировать эту возможность не собирались. Но и строить серией самолёты и ракеты, или перепиливать напильником то, что есть, специально ради такого эксклюзива с вероятностью его применения, близкой к нулю – тоже. Так что весь последующий хоровод вокруг сверхбомбы заключался ни сколько в увеличении мощности, сколько в уменьшении размеров. А ввиду опять же низкой вероятности применения такого устройства - работы по оптимизации его габаритно-весовых характеристик велись ни шатко, ни валко и припадками. Викулов, очевидно, откликнулся в период очередного такого обострения. И можно не сомневаться, что его талант даром не прошёл – чего-то там он наверняка оптимизировал. А теперь, уважаемые, картина маслом – имеется неустановленная группа лиц, с высокой долей вероятности связанная с Коллегией, и уже имеющая в своём распоряжении некие наработки в области пространственно-временных перемещений грузов и людей, а этажом выше одного из деятелей этой группы проживает физик, имеющий доступ к ядерному оружию. Каково? Похоже, что кАково. Особенно, если учесть то, что вчера сам Викулов, почему то инкогнито, вернулся из Снежинска в столицу и теперь сидит в своём исследовательском центре…
   Позади Барскова хрустнула сухая ветка – торопыга, оказывается, Пётр Геннадьевич наш. На двое суток он по делам собрался, а ещё и одних не прошло. Барсков теперь знал - с кем имеет дело, и снова дать себя прокатить на загривке в неизвестность не собирался. Да и помощники были. Так, что в этот раз скрутили визитёра куда суровее, чем Подразского в архиве. Ох, как чисто они отработали – в момент спеленали супостата по рукам и ногам, не дав ему даже рот открыть, который по ходу дела залепили скотчем, и на волне эйфории от одержанной победы чуть было не понеслись в Контору в ожидании допроса с пристрастием и очной ставки. Не успели – для начала Барсков охлопывая задержанного при свете фар подогнанного БТРа в поисках своего нагана, вытащил из кармана его куртки сотовый телефон и, мягко говоря, озадачился. А Коняшов, уже озадаченный несоответствием возраста Батурина и того, кого они скрутили, вытянул паспорт, раскрыл его и непроизвольно выругался. Осторожно стащил ленту со рта задержанного. Задержанный был основательно помят, от него слегка потягивало спиртным.
   - Кто вы?
   - Петров Валерий Владимирович. 
   - Совпадает… Саша, смотри… - Коняшов передал Барскову потёртый паспорт гражданина Республики Сибирь с геральдическими, когда-то золотыми соболями на ярко-зелёной обложке. Барсков успел открыть его, прежде чем за камнями маяка началось какое-то движение. Александр бросил и паспорт, и телефон Коняшову и ринулся туда. Но, лишь затем, чтобы выругаться, плюнуть и облегченно вздохнуть: хоть не уволок никого, демон. Вернулся и как-то устало спросил Валерия:
   - Как вы здесь оказались?
   - Здесь? Простите… а, я сейчас  где?
   - На… - Барсков покрутил головой, удержавшись от «где именно». – В запретной зоне.
   - В зоне? Я не знал, что здесь запретная зона. А, страна… государство какое?
   - Не отвечайте более вопросом на вопрос. Ну?
   - Трудно так вот сразу ответить… видите ли, я могу путешествовать в другие миры… и непроизвольно угодил сюда. Не считайте меня за сумасшедшего…
   - Куда уж там. И вы нас тоже - не настолько мы ещё… - Барсков повернулся к Коняшову, который с интересом перебирал конфетно-фантичного вида купюры разного достоинства: - Что там?
   - Баксы и ещё какие-то сибирские рубли с флорой и фауной. Ни Кучума с Едигером, ни Ермака с Колчаком. А каким же образом вы между мирами путешествуете? Где, так сказать аппарат… приспособление?
   - Это происходит прямо так. Без технических средств. И, как бы сказать… почти непроизвольно.
   - Что, прям вот так – нежданчиком?
   - Ну… - Петров нервно рассмеялся, - в какой-то мере, хотя я чувствую приближение момента перехода, но управлять процессом, в общем-то, не получается…
   - Всё! Хорош! – Барсков кивнул бойцам на Петрова: - В БТР его. Возвращаемся в лавку, там спокойно разберёмся. Ипатьев с ребятами остаются здесь на всякий случай… только шиш он нам обломится. Нет, определённо - не мой день…

***
   Олег, сидя на жёстком стуле, попробовал потянуться и яростно потёр лицо ладонями, пытаясь придти в себя. Прошедшее с момента его пленения время (почти сутки) для него слилось в одну полосу, в которой фрагментами мелькнули бесконечные вопросы (зачастую – об одном и том же), расспросы и уловки, написание подробной автобиографии и отчета о своём почти четырёхлетнем пребывании в данной реальности. Фотографирование, проведенный прямо в этом же кабинете медосмотр заодно с обработкой руки, тяпнутой ещё в архиве собачиндой и снятие отпечатков пальцев. Просмотр одного альбома с фотографиями, во время которого был опознан парень, сидевший пассажиром в злополучном «лексусе», и как оказалось, переместившийся вместе с Олегом сюда. О том, что одновременно его самого опознал Лепёхин, смотревший на действо через «зеркало» в стене – Олегу не сказали. Просмотр другого альбома – в котором он никого не опознал. Ламонт, кажется, облегченно вздохнул. Быстрое, на коленке (приглашённого художника с «дежурным чемоданчиком») создание портрета человека, представившегося полковником Бешенцевым. Пауза. Снова просмотр очередного альбома, в котором среди других нашлась и фотография визитёра. Вопрос Олега «кто это» был пропущен меж ушей. И… главная тема, шедшая красной нитью через весь процесс  - Батурин, Батурин, Батурин…
   В какой-то момент времени состоялась «смена караула», когда генерала Ламонта сменил… сюрприз-сюрприз… настоящий полковник Бешенцев: белобрысый вихрастый детинушка, которому как нельзя лучше подходило имя Макар – «Макар, не дерзи! Не дерз-з-зи!» Ни капельки не похож на приходившего «полковника». С ним они зачем-то почти сразу перешли на «ты», перекусив «на брудершафт» бутербродами (снова с кофейком), и продолжили задушевную беседу. Точнее – начали всё сначала. Потом к Макару ненадолго присоединился ещё и какой-то Леонид Сергеевич  – милейший дядечка: то ли бравый зольдер Швейк, то ли гестаповец Мюллер. Вопросы он задавал редко, но настолько в масть, что у Олега не осталось сомнений – эти господа офицеры прекрасно осведомлены о состоянии дел в родной его реальности, и как минимум, бывали там наездами. Если только не провели там достаточно долгое время. Перерывы на туалет и очередной перекус, составление фоторобота Петра Геннадьевича Батурина и снова карусель с вопросами. Вопросы, вопросы, вопросы на которые Олег отвечал удивительно быстро, легко и искренне. Они всё сыпались и сыпались, и ни капли усталости, что свидетельствовало сейчас лишь о том, что его подсадили на какую-то «химию». Скорее всего – кофеек, будь он неладен. В какой-то момент Олег перестал соображать – кто он, где находится и в «когда». От силы час на сон, точнее – полузабытье, прямо тут же – на появившейся из стены жёсткой кушетке, и за него снова взялись дознаватели. В момент, когда Олег уверился в том, что карусель эта не остановится, пока он не сойдёт с ума – всё внезапно кончилось, и Олегу показалось, что он опять проваливается в забытье. Стряхнув наваждение, он осознал себя сидящим всё в той же комнате, которую для себя назвал «допросной». За столом снова оказался разлюбезный Леонид Сергеевич.
   - Плохо?  Это ещё ничего, могло и хуже быть, –  утешил он Олега, и тот, уловив интонации, почему то решил, что с допросами пока кончено, а судьба его определилась и далеко не в самую худшую сторону. – Сейчас вы отдохнёте, а потом продолжим. Обещаю много интересного.
   - Что взамен?
   - Меркантильный вы человек, Олег Николаевич. Боитесь, что обманут?
   - Боюсь. Ещё больше боюсь… как бы сказать? Я честно сказал, что мне уже не раз предлагали сотрудничество на взаимовыгодных условиях, и вскоре, а то и прямо тут же начинались какие-то катастрофы.
   - Хотите сказать, что приносите несчастье? Что ж, попробуем совместными усилиями сломать эту негативную тенденцию, - Леонид Сергеевич скосил глаза на экран стоявшего перед ним ноутбука, и пробежался пальцами по клавишам, очевидно, отвечая на полученное сообщение. - Но, пожалуй, вы правы Олег, и потому мы вас переведём в одно уютное местечко, где уже проведено немало подобных экспериментов с благополучным исходом, - Леонид Сергеевич рассмеялся. - Пусть тамошняя позитивная аура развеет накопленный вами негатив.
   Они с Олегом ещё успели перекинуться парой слов о погоде, прежде чем дверь в очередной раз распахнулась, и в кабинет нагрянула делегация в составе пяти человек. Двое были при оружии, в камуфляже, берцах, наколенниках-налокотниках и лёгких «брониках». Один - уже знакомый Олегу парняга, что схватил его в библиотеке. Второй – даже в боевом снаряжении выглядел аристократом, но в самую масть ему был бы как раз мундир истинно арийского штандартенфюрера или белокостного офицера какого-нибудь лейб-гвардии конного полка герцога Леопольда Саксен-Кобург-Готского. Остальные трое – безликие люди в серых комбинезонах и закрывающих лица масках- балаклавах.
   - Собирайтесь, Олег Николаевич, - не так давно скрутивший Олега в архиве парень вполне дружелюбно улыбнулся. - Вас ждут великие дела…

***
    Макар Бешенцев сидел за небольшим столиком в комнате смежной с ещё одной «допросной», в которую притащили схваченного в «запруде» гражданина Сибирской Республики  Валерия Владимировича Петрова. Макар поглядывал сквозь прозрачную с этой стороны зеркальную стену на сидевшего по другую её сторону Валерия и задумчиво перебирал диковинные деньги и паспорт. Коняшов с интересом и пользой экспериментировал с мобилой задержанного человека – местную сеть она не ловила, но зарядки пока хватало, и Константин с неприличным любопытством полез в записную книжку. Александр просто смотрел на Петрова, которому соскучившийся по подобному творческому занятию Некрасов уже начал задавать дежурные в таких случаях вопросы. Макар Тимофеевич, сидя за столом, критически оглядел сначала творившееся за стеклом действо, потом находившихся по эту сторону компаньонов и вещдоки.
 - Да, ребята. Я, конечно, понимаю, что «от мафии ещё никто не уходил», но зачем вы притащили сюда этого поца? Вы что, полагали его за Батурина сдать для отчетности? Так посмотрели бы, сколько лет Батурину, и сколько этому. Между прочим, Костик, фоторобот был уже готов к тому моменту, когда ты, задрав галифе, помчался вскачь спасать Александра.
   - Перестань, Макар, ты же знаешь, где мы его взяли.
   - Ну, и где вы его взяли? Я хочу от вас это услышать. Охотники за головами…
   - В «запруде»…
   - Ресторан, что ли такой? «Запруда»? -  Макар Тимофеевич подпер голову кулаком. - Водку с ним там жрали на троих?
  - Пошёл ты в жопу, ваше благородие, - огрызнулся Барсков, изучая паспорт Петрова и обнаруженные при нём визитные карточки. – Ты хоть понимаешь, что вообще происходит?
  - Понимаю. Внезапно открылась «кротовина». И посыпался народ уже не только в наш мир, но и прямо в наши закрома случайно обретённые, рачительно используемые, бережно хранимые и до сего дня секретные. Ни с того, ни с сего. Разгильдяи, неумехи… Батурина просрали дважды… - пробормотал Бешенцев, выразительно глянув на компаньонов. – Всё ребята, вы меня разозлили. Придётся взяться самому за это дело.
   Бешенцев сложил в стоящий на столике контейнер деньги, паспорт, телефон, всё прочее, найденное в карманах задержанного Петрова, и вышел с намерением присоединиться к Некрасову, а незадачливые охотники за головами переглянулись и зашлись безудержным смехом. Нервы были уже на пределе, и нужна была хоть какая-то разрядка. Немного отсмеявшись, Барсков взмахнул в сторону творившегося за прозрачной стеной действа.
   - Костя… кого же мы с тобой сцапали то, а? Получается, что этот бродяга действительно меж мирами заблудился.
   - Ага. Но, как Макарушка то наш раскуражился… «Смотрите, олухи, я научу вас, как это делается… уволю всех»... – Константин оттёр слёзы. - Как думаешь, из-за какой скамейки в этот раз будут торчать его ноги?
   Коняшов с Барсковым снова расхохотались, припоминая, чем ранее иногда заканчивались подобные выпады Бешенцева.   
   - Что вы тут сидите и ржёте, дорогие вы мои? – маэстро Ламонт имел обыкновение подходить незаметно, вдобавок, дверь открывалась бесшумно. - Неужели вам так весело?
   - Уж лучше помереть со смеху, чем со страха, - скорчившийся у стены Барсков уже просто сел мимо стула на пол и вытянул ноги, положив автомат на колени. - Пациента с «запруды» притащили. Когда брали, то думали, что Батурин, а он возьми и окажись другим человеком. С мобильником, да ещё с деньгами и паспортом какой-то Сибирской Республики. И тоже – шляется меж мирами.
   - Вот даже как… посторонние ходоки пошли пачками и изо всех щелей? – задумчиво прищурился Ламонт.  - Хреново наше дело… Чем дальше заниматься собираемся?
   - В «запруде» осталась засада. Ипатьев и его ребята толковые, - Барсков поднялся, - так, что мы немного отдохнём и приведём себя в порядок.
   - Хорошо. Только далеко не убегайте, поскольку чуйка моя чует скорое взрывное развитие событий, - Ламонт смотрел сквозь стекло в кабинет, где Макар уже присоединился к Некрасову с очевидным намерением перехватить инициативу. – Так, что лучше ускорить их самим, что мы с Леонидом Сергеевичем и намерены сделать.
   - Лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас. Так? 
   - Примерно так, дорогой мой Константин, только ужасный конец и последующий бесконечный ужас мы в какой уж раз должны предоставить нашим неприятелям. Традиция-с, ёлочки зелёные. Кстати, как думаете, насколько оправдано держать уже двух таких пленников здесь, в Управлении?
   - Учитывая возможности вашего, Лавр Евгеньевич, хуторка, и здешние неспокойствие с подозрительностью, считаю абсолютно неоправданным. Предлагаю перебросить.
   - Причем из подвала в подвал. Никаких машин и вертолётов, - добавил Барсков.
   - Согласен. Макар Тимофеевич, надеюсь, возражать не будет?
   - Не будет, - помотал головой Коняшов. - Ещё и поддержит, так как ваша площадка более располагает к общению с подобными клиентами. Особенно – с этим Петровым, который, похоже, обладает редким даром находить и сваливаться в пресловутые «кротовины» между мирами, существование которых пока было лишь теоретически допускаемо.
   - Стало быть, перевести в наши персональные застенки? Принято. Полагаю, что сами и исполните, лишних людей не подпуская. И ещё, когда будете забирать Подразского, а начать я предлагаю с него, то скажите Селиверстову, что я его жду здесь.
   Когда дверь за Коняшовым и Барсковым закрылась, Ламонт и сам с интересом принялся наблюдать за происходящим в соседней допросной, сопоставляя с уже известными фактами, и делая «закладочки» на будущее. К нему вошел Селиверстов.
   - Ну-с, любезный Леонид Сергеевич… что Подразский? Переправили?
   - Внизу. Отправим одного за другим следом. Затратно установку ради каждого из них «на тоннель» раскочегаривать. Экономика должна быть экономной.
   - Согласен. Как вам очередной Странник?
   - «Еще один претендент на престол. Они нынче размножаются, как кролики». Первое впечатление, что это человек случайный и к нашим играм отношения не имеет. Меня интересует неуловимый Батурин, точнее – что у него на уме.
   - Батурин, да. Согласен, - Ламонт кивнул. – И на счет этого парня, тоже согласен, что «случайный». Дело в той лёгкости, с которой к нам начали сыпаться пришельцы из других миров. Помните наш разговор о возможном «слиянии» нашей реальности с соседними? Ладно, вернёмся к нашим баранам. Что наш «послушник»? К подвигу готов? Вы, кстати, успели приобщить его к малым тайнам?
   - Если только к самым малым, и ничего дельного из него не вытянут, даже если мы им время дадим. Готов-то он готов, но, может не стоит? Покалечат ещё парня… а всё и так уже понятно.
   - Стало быть, вы сами уже готовы? Готовы огласить достойный внимания список прегрешений наших коллег, с которыми мы, так сказать, прошли «огонь, воду и медные трубы»? На текущий момент мы с вами даже капитана Федосеева, за жопу взять не можем, потому, что не знаем, где он. Изображает ли снова полковника Бешенцева, шурует под своей личиной, или пустился в бега, почуяв запах жареного. Нет уж, пусть наши оппоненты обозначатся во всей красе, чтоб ни у кого сомнений не было. Так, что, друг мой, работаем, как условились, и начинаем разматывать этот клубок в который волей Хаоса всё переплелось. Запускайте мыша по полу, и проверим его выдержку в экстремальной ситуации. Организуйте всё здесь, а я поехал на свидание к женщине красивой, - Ламонт, сменивший генеральскую форму на отличный костюм, пижонски покрутил свою неразлучную трость. - А, безопасность парню гарантирую.
   Он ещё раз посмотрел сквозь стекло-зеркало на допрос Петрова (там уже почти случилось торжество физиков над лириками, и Макар оттеснил Некрасова от пациента) и вышел в коридор. Селиверстов же крякнул и взялся за телефон.
   - К женщине красивой… Бес неутомимый. Ну да моя напарница симпатичней будет, - он набрал нужные цифры, - моложе, неиспорченнее и умнее, раз в пятьсот. И долго потом этот номер не простит двум хрычам старым, а если мне ещё и Пашку покалечат…  алло! Лейтенант Филатова?
   Работу, за которую Ламонт взялся лично – можно было поручить сотруднику или знакомому карманнику, но… Лаврентий Евгеньевич во времена лихие придерживался правила, что если хочешь сделать дело хорошо – сделай его сам. Тем более, что лишний людей в развернувшейся суматохе к делу лучше было не привлекать. Так, что –  следует усмирить гордыню и самому пристроить жене Викулова радиомаячок, на тот случай, если Зиновьев не уследит за машиной Ирины, когда её вежливо попросят привезти лейтенанта Галанина для некоего объяснения. В том, что Павла потащат с помощью именно Ирины – Ламонт почти не сомневался. Непонятно пока было – куда именно, и кто именно им там будет заниматься. Так, что стоило подстраховаться. Потратив время, Лаврентий удачно подкараулил Викулову, когда та вышла из своей дизайн-студии, и открывала дверь машины. «Хороша кукла, куда привлекательнее, чем на фотографиях» - отметил он, подходя ближе: - «Жаль, что досталась в игрушки самовлюблённому эгоисту с претензией на гениальность». 
   - Здравствуйте,– Ламонт учтиво улыбнулся, - прошу прощения, Ирина Витальевна?
   - Она самая, – Ирина, похоже, растерялась, но смогла улыбнуться в ответ. - Чем могу помочь?
   - Приятно встретить знакомое лицо в незнакомом городе. Анатолий Вольский, - отрекомендовался Ламонт, и всем своим видом выразил надежду, что Ирина сейчас непременно его вспомнит. - Сергей Фёдорович работал у нас в Арзамасе три года назад. И мы с вами даже были представлены друг другу у академика Харитона. Отмечали шестидесятипятилетие Юлия Борисовича. Помните?
   - Да, вечер помню. А, вот вас, извините, нет.
   Ламонт изобразил глубочайшее разочарование, и в глазах его отразилась такая скорбь, что Викуловой даже стыдно стало. Правда Ирина уже и сама мучилась мыслью - как она могла не запомнить такого видного кавалера? Впрочем, не удивительно – тогда она жила одним лишь своим Сергеем – кавалером, не менее видным, но ещё и неповторимым в своей гениальности.
   - Как дела у Сергея Фёдоровича? – поинтересовался Ламонт. – Он ведь будет принимать участие в работе симпозиума? Среди приехавших такие имена! М-м-м… светила, без преувеличения. Прошу прощения, что ж мы на улице то беседу затеяли? Могу я пригласить вас на чашку кофе?
  Ирина не успела ни ответить на вопросы, ни поддержать увлёкшегося проблемами симпозиума «Вольского» по поводу кофе, так как из-за неприкрытого до конца стекла раздался сигнал зуммера, а на приборной панели машины замигала лампочка вызова установленного там радиотелефона.
   - Извините… - Викулова открыла дверь и нагнулась, чтобы взять трубку.
   «Ох, ты же и красота-то у нас какая!» - ухмыльнулся Ламонт. Одного мгновения ему хватило, чтобы не только рассмотреть прелести Викуловой, но и пристроить крохотный радиомаячок в расстёгнутую сумку на её плече. Сумочку, скорее всего до кучи прихватят вместе с ней, и вряд ли обратят внимание на «схватившуюся» насмерть губную помаду. Ирина села в машину, и судя по тому, как изменилось выражение её лица – Ламонт стал свидетелем как раз того самого ожидаемого звонка. Он тактично отвернулся, делая вид, что разговор Ирины его не интересует совершенно. Когда она закончила – снова повернулся к ней с выжидательным видом. У Ирины подрагивали губы.
   - Извините, Анатолий… мне срочно нужно ехать…
   - Но, я всё- же могу рассчитывать на кофе… хотя бы завтра?
   - Да-да… конечно… - Викулова вымученно улыбнулась и повернула ключ в замке зажигания, мощно заурчал мотор. Ламонт захлопнул дверцу, улыбнувшись, посмотрел вслед машине, мысленно перекрестив её хозяйку. «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Или прудом к лицу, не суть важно - беги, родная, беги. Всё пока шло по сценарию Ламонта, и, будучи в хорошем настроении, он вдруг решил непременно встретиться с Викуловой, после того, как всё утрясётся. Ему-то её найти труда не составит. Впрочем, как и «Вольскому» - телефонных справочников никто не отменял.
   Ламонта, слегка воспарившего «на воздусях», вернул в действительность грохот и скрежет, с которыми  за деревьями, мимо жёлтых и фисташковых трёхэтажек промчался яркий жёлто-красный трамвай. Старенькая «шестёрка» Рижского Вагоностроительного Завода, уже заменённая более современными и менее шумными вагонами, но поддерживаемая в эксплуатации в качестве напоминания о недавних временах. Многие города империи могли и позволяли себе подобную ностальгию, но в столице она как-то незаметно становилась неотъемлемой частью жизни.
   В кармане пиджака Лаврентия Евгеньевича, обозначился телефон. Ламонт отошёл в менее людное место, чтоб не светится без нужды со своей крохотной трубкой:  всё-таки продвинутый город, а не лесок с бабусями. То, что ему сообщили – «сценарием» предусмотрено не было, но сулило интересный оборот дела: Игорь Зиновьев доложил шефу, что Викуловым и компанией по торопливости только что засвечена «лёжка», скорее всего - того самого окутанного тайнами Батурина. Ламонт даже замер с телефоном в руке: неужели масть попёрла? Тогда стоило поспешить и нанести визит вежливости. Ламонт убрал трубку и хищно прищурился…
   Работяге Селиверстову, в отличие от утончённого Француза, предстояло провернуть грубоватую разводку. Старый волчара сделал это мастерски, а Светлана Филатова ему талантливо подыграла, изобразив неотягощённое разумом, но фанатично преданное делу Коллегии создание. Когда Селиверстов, якобы случайно встретил майора Липатова, тоже, как бы между делом поинтересовавшегося, что это за суматоха намедни разразилась в доселе спокойном архиве управления Коллегии, кого это там воспитанник Леонида Сергеевича с собаками гонял, и кого оттуда потом по коридорам под руки тащили. Селиверстов весьма уклончиво ответил, выдав ровно столько правды, чтобы Липатов этим вопросом ещё больше озадачился, ну, и подошедшая Филатова добавила огонька. Хоть Липатов, скомкано сославшись на занятость, и откланялся, но сумел «согреть уши». И услышал, что воспитанник Селиверстова, недавно героически ловивший недругов в архиве, поддался на устроенную ему провокацию, воспользовался оставленным «без присмотра» компьютером, залез в «чёрный» сектор базы данных и ознакомился с материалами по делу дезертира Савельева и группе генерала Котельникова. Неслыханное дело.
   Когда всё было сказано и услышано, Селиверстов, глядя вслед удаляющемуся Липатову, вдруг раскрыл папку, которую до этого перекидывал из руки в руку. Достал из неё чистый лист бумаги, ручку, прямо на подоконнике черкнул несколько строк, ловко сложил бумагу письмом-«треугольником», отдал Светлане и, одновременно наклонившись, прошептал адресат, которому письмо следовало доставить. Услыхав – кому именно, Светлана удивленно округлила глаза. Селиверстов, по-отечески обняв её за плечи, тихо добавил: -  Быстро, девочка. Так надо!

***
   Когда то в молодости Петру Геннадьевичу Батурину довелось заниматься борьбой, а сейчас здоровьем, силой и ловкостью он обижен не был,  да и получилось уж так удачно, что сам Батурин рухнул на колени, а вот повисший было на его плечах в последний момент человек - таких финтов не ожидал. Вот и улетел кувырком через голову Батурина, и приземлился там, видно, не совсем удачно, потому, что стоял теперь на четвереньках и мотал головой. В общем, Батурин успел опомниться первым, подбежать к неизвестному герою, удержался от соблазна дать пинка, но выдернул сначала у него из-за пояса пистолет, оказавшийся до боли знакомым наганом. Разве, что ствол короче обычного. Этим стволом Батурин и не замедлил ткнуть ГБэшника в затылок, перед тем, как отойти на всякий случай и начать задавать вопросы.
   ГБэшник оказался первостатейным наглецом, но, мерзавец этакий, знал и как с панталыку сбить, и шкуру свою спасти – несколькими фразами внес смятение и обозначил готовность к переговорам. Батурин решил взять тайм-аут. Требовалось оценить ситуацию. И вернуться. Хотя бы волкА этого назад вытащить, возможно – что-то выторговав взамен. Так что, пусть пока там сидит. Час назад, решив , что Подразский перекипел в своём праведном гневе на Петра Геннадьевича за намерение того устроить потоп Соединённым Штатам, Батурин отправился его навестить. Заморачиваться долгой дорогой он не стал, а потянулся прямо в его квартиру, решив таким образом показать «как это надо». Квартира оказалась пустой, хотя по календарю у Олега сегодня был выходной. Почему то взгляд Батурина сразу зацепился за вертикально стоящий на письменном столе увесистый и пёстрый том «Палеонтологии». Немного подождав Олега, Пётр Геннадьевич успешно совершил эксперимент по переходу в пределах одного пространства, но со смещением по временной оси и вышел в какой-то библиотеке. И чуть-чуть опоздал – он услышал, как Олега уже допрашивают за стеллажами, потом его куда-то поволокли, а сам Батурин едва успел унести ноги, прихватив с собой шального ГБиста. Погуляв по улицам и поразмыслив, Батурин пришёл к выводу, что торговаться то с Коллегией не о чем, по большому счету. Олега уже вряд ли можно вытащить. Если только сам уйдёт. Спалился парень. Затейник! Что же его понесло то туда? Зачем же он туда полез? Скорее всего - решил доучиться до нужной кондиции своими силами, опасаясь, что Пётр Геннадьевич дальше с ним знаниями делиться не будет. Потому, что отказался помогать. Кто мог ему подыграть в таком предприятии, как набег на архивы КГБ? Савельев – кто же ещё! Батурин подошел к ближайшей телефонной будке, и набрал номер «хаты» Савельева. Тишина. Савельев мог быть где угодно, но почему-то нехорошо защемило. Пётр Геннадьевич решил вернуться в Заводь.   
   Что-то неосознанное заставило Батурина «выйти» чуть в стороне от хорошо знакомого треугольника из валунов. Было тихо и темно. Только в сторону к маяку мелькал огонёк костерка. Костерок его не удивил – ну, были у парня спички или зажигалка, а ночью при живом огне – уютнее. Самого пленника возле огня видно не было – кто его знает: спал или отошел за дровишками. Батурин шагнул было в направлении костра, но тут его вдруг ослепил свет, и он интуитивно прикрыв глаза рукой, удачно шуганулся за случившийся рядом валун. Заурчал двигатель, и снопы света ушли в сторону от валуна, за которым притаился Пётр Геннадьевич. Батурин, осторожно выглянув, увидел ослепившую его машину - бронетранспортер послевоенных годов выпуска, на которых обычно рассекали киношные захватчики. Через мгновение он и сам был подсвечен фарами ещё одного такого же «колуна», и между ними люди в камуфляже тащили скрученного человека. С изумлением Батурин смотрел на разворачивающее действо, подозревая в одном из камуфляжников своего недавнего пленника. Увязавшийся за Батуриным из архива и посрамлённый им лохматый КГБ-шник сейчас принимал самое активное участие в мероприятии. Явно только что схваченного человека принялись обыскивать и о чём-то расспрашивать. Батурину было очень интересно, откуда здесь взялись и такая кодла с бронетехникой в помощь гэбисту , и бедолага, которого они собираются пытать. Но Батурин уже понимал, что «на его месте должен был быть я» – готовили встречу именно ему, и где-то вокруг наверняка рассредоточены затаившиеся люди, которые ждут появления очередного гостя. Подождав несколько минут, Пётр Геннадьевич сосредоточился, как он обычно это делал и осторожно поднялся. И… в этот раз он ушёл куда чище, чем из архива. Он даже не увидел, а почувствовал метнувшегося в его сторону человека, но шансов на успех у того уже не было. Далековато оказался. Но так вот дважды угодить в одну воронку! Ну, почти угодить…
   Ушёл Батурин в хорошо знакомый ему переулок, выходящий на Парусную улицу. Теперь нужно было успокоиться и обдумать текущее положение. Батурин завернул в  закусочную, которую иногда баловал своим вниманием и устроился за пустовавшим столиком, откуда хорошо было видно телевизор. Заказал рюмку анисовой водки, кофе и яичницу с ветчиной. И, как ни странно, вдруг успокоился, и даже настроился на позитивный лад. В который уже раз, с удовольствием наблюдая, как невезучий контрабандист Граф в исполнении обаятельного Андрея Менакера упаивает Семён Семёныча Горбункова-Никулина, чтобы в результате снова получить провал, недовольство шефа и очередные оплеухи от сурового Механика-Папанова.  В здешней версии бессмертной комедии были другие декорации (Механик-Лёлик, например, рассекал на уже 31-й «волге», а шеф на полагающуюся по закону премию и по совету друзей приобрёл автомашину «урал», напоминавшую американский «чемодан» середины семидесятых) но смысл, большинство актёров и шуток были трогательно знакомы.
   Пропустив рюмку, Батурин погрузился вдруг в воспоминания – как он до жизни такой докатился, что бегает от органов безопасности, пытается украсть ядерную бомбу и при этом обмануть людей, которых следует сдавать этим самым органам.
   Началось всё с того, что старший научный сотрудник института «Лазурь» Пётр Геннадьевич Батурин - получил предложение поработать в команде, получившей карт-бланш на исследования по тематике «пространства-времени». Опереться предстояло на теорию шестимерного мира пространства и времени, которая была создана Робертом Людвиговичем Бартини, и получила закономерное название «Мир Бартини». Проект получил негласное название «3 + 3». Доказать на практике реальность того, что кажется фантастикой. Реальность бесчисленного числа реальностей, так сказать. И путешествий - как между ними, так и во времени. Батурин, в то время тяжело переживавший развод с любимой им женщиной – за предложение ухватился. Тема интересная. Команда подбиралась крепкая – и сделавший такое предложений Анатолий Абрамов, и Константин Зайцев, и остальные – Батурин если кого и не знал, то был наслышан. Кстати и было их в команде – шестеро.  Три плюс три – символично. Работать они начали примерно в то время, когда восторг от общения минерального секретаря с народом и ожидание всего и сразу со дня на день – сменилось сарказмом и недобрым разочарованием, но ещё не пошёл «приход» от клоунады в исполнении Верховного Совета Союза нерушимого. Дела в стране шли всё хуже и хуже, движение по проекту шло уже на энтузиазме, но шло. Тяжко, муторно, с ошибками и разочарованиями – но шло. Теории хватало своей, с практикой посильную помощи оказывал ещё и проникшийся их идеями Иван Ильич Пашкеев с машиностроительного, на который институт их и был в основном завязан. Моральную поддержку им взялся оказывать комсомольский вожак Яшка Пирязев. Батурин так и не мог ни «до», ни «после» ответить на вопрос – с чего именно вдруг потянуло этого хлыща и бездельника к компании немолодых мужиков, рассуждающих и спорящих на непонятные для него темы. Ореол таинственности? Или – чутьё на возможность примазаться к тому, что должно было по замыслу «троечников» изменить мир? Скорее – второе. Как бы то ни было – визиты его в промежутках между многочасовым трёпом с угодившими к нему в кабинет, собраниями и комсомольско-руководящими пьянками - были регулярными. Позднее выяснилось, что Пирязев ещё и ходатайствует за них перед начальством. Начальство же на «3 + 3» довольно уже вскоре начало смотреть косо – начальство любит быстрый, видимый и осязаемый результат, за который можно отчитаться самому, и который можно смело и эффектно демонстрировать потенциальному заказчику. Такового пока не было. А страна тем временем катилась в пропасть. Уже безудержно. Ну, а когда скатилась – у начальства появились приоритеты совершенно иные, и результаты, достигнутые «троечниками» его уже мало интересовали, несмотря на все те отчёты, которыми Анатолий Абрамов бомбил всевозможные инстанции. Нет, их пока не гнали, не выселяли из лаборатории под предлогом сдачи помещения в аренду. Им даже платили какие-то смешные деньги. Но было понятно, что проект «3 + 3» дорвавшимся до рычагов власти людям не интересен. От слова совсем. Тут и нарисовался вдруг комсомольский вожак Яша Пирязев. И не один – привёл с собой в ещё вчера секретный институт делегацию - непонятно кого, и по какой линии, но «аж из самих Соединённых штатов». Так прямо и сказал «из самих», да ещё с каким-то придыханием. Делегация состояла из худого дылды, представленного как  Джеб Вильсон, и двух вертлявых дамочек неопределённого возраста. Дамочки были «ни о чём», а вот Вильсон тему вроде как «вкурил» и заинтересовался. И вскоре команду «3 + 3» пригласили за океан. Чудо? Чудо… все они были, по меньшей мере, озадачены. Кроме комсомольца Якова, что вчера ещё призывал крепить ряды в борьбе с мировым империализмом, а сегодня был на седьмом небе от счастья, и дружелюбно задирал «троечников» на предмет «где бы вы все были, если бы не я».
   Поездка была организована частным научно-исследовательским центром и проведена на высоком уровне – от подготовки документов, до экскурсии на океанское побережье. Смысл сего реверанса был один – вы нам интересны, мы хотим, чтобы вы работали у нас, на нас, и готовы предоставить условия, какие вам и не снились. Слов нет – не снилось. Только «троечники» отказались. Встречающая сторона презрительно пожала плечами – как хотите, ваш выбор, в конце концов. Зато Пирязев выразил горячее непонимание таким оборотом дела и бросился их уговаривать. Серёжа Елисеев попросил его отвалить, заявив, что их родина – Россия, они хотят работать там и во благо своего отечества. Яшка закатил натуральную истерику, дескать, как можно быть такими идиотами, чтобы отказываться от собственного счастья и обездоливать своих родных и близких. Сорвавшись напоследок на фальцет в крике – «Не нужны вы в России. И сама Россия не нужна больше никому. Не нужна, как вы этого понять не можете!» Истерику его выслушали, общее мнение выразил Стас Штурмин: «Раз тебе она не нужна, вот здесь и оставайся, Корчагин, мля…» Пирязев схватился за голову, натурально застонал и убежал из гостиничного номера, где они тогда собрались. О чём уж он там потом советовался и с кем именно – осталось неизвестным. Но вернулся вместе со всеми - один, сам по себе он там нужен был – как рыбе зонтик. За всю дорогу ни слова больше не проронил. Примерно через недельку после возвращения –  команде торжественно объявили, что финансирование их темы закрыто бесповоротно и окончательно, поскольку она никому не интересна. Институту светит тотальное сокращение - можно потихоньку искать работу. На следующее утро, когда Пётр Геннадьевич заглянул к Абрамову – тот не говоря ни слова, вытащил из-под стола спортивную сумку, плотно набитую документами. Ещё в кабинете стояло несколько коробок, заваленных обрывками мелко изорванной бумаги. Анатолий Михайлович кивнул на сумку: 
   - Быстро и незаметно. И чтоб никто не знал – где. Даже я. В лаборатории всё ребята разбирают в мелкий дребезг.
   Выйдя за дверь, Батурин в пустом коридоре столкнулся нос к носу с Иваном Пашкеевым, что последнее время заходил к ним всё реже и реже. Внезапно осенённый идеей, Батурин моментально изобразил разыгравшуюся ангину и попросил Ивана Ильича о помощи - срочно отвезти сумку своему брату в Клюкино, и дал адрес. Пашкеев, мужик правильный, знал и Абрамова и его команду. Потому лишних вопросов задавать не стал. А уж вытащить сумку, в условиях тотальной анархии – ну, не смешите. Ходила легенда, что с судостроительного пол-архива утащили в макулатуру. Обменялся с Батуриным взглядом, отсалютовал на польский манер, приложив пальцы правой руки к полям своей тирольской шляпы, и сделал всё – как просили.
   На следующий день Батурин уволился «по собственному желанию». Дальнейшие дела сложились у него достаточно странно, если не удивительно. Ему подвернулась работа в Тутавино. Временная, со скромным жалованием – но своевременной выплатой, от звонка до звонка и «не бей лежачего». Сложился пасьянс и со сдачей своей квартиры дружку студенческих ещё времён, что развёлся уже со второй женой, нисколечко в отличие от Петра Геннадьевича при этом не переживая, и наймом квартиры в Тутавино. В двух шагах от работы и вполовину дешевле. Бросил в машину вещи, попрощался с ребятами (других близких не было) и уехал. И не разочаровался.
   Помимо многих мелких и крупных благостей и милостей, особенно ценных в столь чудовищные времена, к его услугам оказалась библиотека, неожиданно обширная для такого городка, и содержащая самые неожиданные вещи. Заботливо собранная не одним поколением работавших здесь людей, ныне почти заброшенная, но ещё не успевшая попасть под оптимизацию, реорганизацию, разграбление и списание остатков. Обустроившись и откровенно отдохнув, Батурин неожиданно вернулся к теме возможности перехода во времени и пространстве без применения каких-либо технических средств – медитация и «сила слова». Направление это в своё время Анатолий Абрамов ему фактически задробил, попросив не отвлекаться на «шутовство и ересь». Тогда Батурин его охотно в этом и сам поддержал – дело то откровенно топталось на месте. А сейчас - вдруг начало получаться: нужные источники находились сами собой, логические цепи связывались должным образом, приобретённая им тетрадь для записей пополнялась интереснейшей информацией, а черновики он просто выбрасывал – столь быстро неактуальными они становились. И грянул гром победы! Поиски вывели его к тексту можно сказать каноническому. Известному давно. Обросшему комментариями, толкованиями и переводами столь плотно, что докопаться до истинного его значения можно было - только задавшись целью. И, слой за слоем, постепенно очищая от нанесённой «породы». Батурин смог это сделать и получил возможность «слепого», наугад, но перехода в иной мир и иное время. И, вдруг начал понимать, почему его тогда осадил Абрамов – следом за этим напрашивался следующий шаг, который приводил его к овладению способностью уже контролируемого, управляемого перехода – как в пределах одного мира, так и между ними. Это были уже если не «ключи от мира», то рабочие отмычки. И оказаться они могли в руках - каких угодно. Батурин остановился. Пока – во всяком случае – остановился. Записи его тоже прервались на списке нужного варианта текста с соответствующими комментариями.
   Точно по совпадению – в его услугах перестали нуждаться. Точно по расписанию – приехал его знакомый, сообщивший о намерении жениться в третий раз, в связи с чем - просил об отсрочке оплаты задолженности за последние пять месяцев,  немедленном своём переезде на квартиру к очередной счастливице. Эти события вернули Петра Геннадьевича в окружающую действительность, и он вдруг с лёгким ужасом осознал, что прошло пять месяцев с момента последнего визита его знакомого, и почти восемь – со дня его увольнения. Одним днём.
   В состоянии лёгкой растерянности Батурин вернулся домой, точно в другой мир. Оттого, наверное, и не спешил бежать по старым своим знакомым. Устроился «начальником шлагбаума» сутки – через двое, и жил затворником, пытаясь осознать, что именно заполучил, куда это теперь применить, и стоит ли двигаться дальше. Телефоном он так и не обзавёлся (дочери в Калининград  изредка звонил с переговорного пункта на почтамте, как в старые добрые времена) и то, что его застал дома сотрудник института – в значительной части «звёзды сложились». И сообщил он Батурину, что Стас Штурмин погиб – курил по пьяной лавочке… ну, и. Похороны – завтра. На кладбище было ещё несколько институтских, а из их команды «3 + 3» один лишь Толя Абрамов. Поминок не было – сестра Штурмина жила в нищете ещё большей, чем Стас, а жена его, с которой  развёлся, на похоронах даже не появилась. Возвращаясь, Пётр Геннадьевич и Абрамов - зашли в подвернувшуюся по дороге пельменную. Помимо главного блюда – серых пельменей со сметаной или кетчупом на выбор, взяли ещё и водки с винегретом. Выпили за упокой. На вопрос, почему остальные не пришли, Абрамов, накатив ещё водки, сказал, что остальные - встречают Стаську. И поведал Батурину, что из всей их команды остались лишь они вдвоём. Не считая примазавшегося Пирязева, да ещё Ивана Пашкеева, о периодическом участии которого, кстати, Пирязев не знал.
   Сергей Елисеев разбился на машине. Вместе с женой и младшим сыном. Вылетел с трассы на хорошей скорости – мясорубка была страшная. Они стали первыми в череде смертей. Потом на Юру Бармина как то вечером напали рядом с домом. Убили, проломив голову кастетом, сняли обручальное кольцо, вынули из карманов невеликие деньги. Ещё через месяц - Костя Зайцев. Его не дождались родные со второй смены (устроился мастером на завод), запаниковали, а днём им позвонили и сказали, что тело Кости обнаружили в гаражном массиве. Никто так и не мог ответить, зачем Костя вообще туда зашёл, да ещё и схватился за оборванный кабель под напряжением. Обобрали его, скорее всего уже потом, какие-нибудь бродяги, оттащив тело в сторону. Вова Железнов просто исчез. Пропал без вести, как жена сказала. Хотелось верить, что сумел где-то скрыться, только вот изобразить такой душевный раздрызг, какой был у Людочки – надо быть великой актрисой. Но Люда ранее в таких талантах замечена не была. А теперь вот Станислав. Пил он последнее время конечно крепко, но... ещё Толе казалось, будто у него самого квартиру недавно аккуратно обшарили, только ничего не взяли.
   Две недели спустя Анатолия самого пырнули ножом прямо на улице. Какое-то пьяное хулиганьё, которого никто не нашёл. Тоже обычное дело для сегодняшней, мать её действительности. Только Батурин скорее бы поверил в снежного человека и лох-несское чудовище. А ещё денька через три – к нему пришёл Пирязев, сучка этакая. Лидер комсомольский. Пирязев был натурально подавлен, не сказать сильнее – напуган до трясучки. Не иначе как, понимал, что последним могут закатать в асфальт и его самого. Вызвал демонов, на свою же, в конце концов, голову, идиот… Жалкий вид трясущейся скотины удержал Батурина от моментальной расправы, а как ему хотелось выместить на нём всю злобу за людей, погубленных лишь из-за опасения того, что какие-то неподтверждённые до конца их знания могут достаться не конторе Вильсона, а кому-то другому.  А то и обращены во вред всей «исключительной нации». Тут и пришло осознание того, что не в жадной до халявы шлюшке Пирязеве дело, а как раз в «исключительной нации». Представители которой, полагая себя наместниками Бога на Земле, уверены в собственной исключительности, мессианстве и англо-саксонской правоте на 200% и готовы решать судьбы потенциально опасных туземцев на своё усмотрение и без излишних проволочек. Причем, Вильсон и его боссы, скорее всего, приняли решение узким деловым междусобойчиком. Бизнес. Бизнес и ничего более. К чему вмешивать госструктуры в дело, о котором им лучше не знать до поры до времени?
   Избежавший расправы Пирязев был даже выслушан в прихожей. Глупых вопросов о его причастности к происшедшему Батурин задавать не стал – и так понятно было. Равно как и то, что вывести на чистую воду не получится. Не то время, не то государство – не будет сейчас этим никто заниматься. А плетью обуха не перешибёшь… хотя…
   И тогда же задумался впервые Пётр Геннадьевич на предмет большущей буки, которую следует подпустить «исключительной нации». Чтоб попроще стали. А, то понесло что-то прогрессивную часть человечества в лице англо-саксонских цивилизаций, совсем края стакана потеряли. Больно уж обрадовались «Концу истории», что в их пользу сложился. И решили, что теперь им можно всё, в грош не ставя чужие жизни. Резали по живому, мародёрствовали цинично и безудержно, и скакали потом на руинах. Жалкие остатки государства в России сохранили, вероятно, лишь потому, что убоялись полного развала, чреватого ядерными и экологическими катастрофами. На остальное им было глубоко начхать, а это могло и их коснуться. Не стали добивать. До прояснения ситуации. А, где-то рядом, может, и добили…
    Пирязев что-то бормотал о том, что его уполномочили донести до Батурина повторное предложение о сотрудничестве со всеми вытекающими прямо из него благостями и милостями. Батурин открыл дверь, развернул парламентёра и дал пинка, напомнив, что объяснений с ребятами, особенно с Серёгой Елисеевым – ему не избежать. Пирязев вякнул что-то вроде «пожалеешь ещё» и ссыпался вниз по лестнице. А Батурин закурил и попробовал придумать хоть какой-то выход. А, кроме немедленного бегства – выхода не просматривалось. Причём, чем дальше – тем лучше. И, там уже придумывать.
   На улице уже стемнело, и Батурин, не зажигая свет, подошёл к окну на кухне, и увидел какую-то возню у припаркованной внизу своей машины. Приглядевшись, он понял, что до его «семёрки» докопался Клёпа. Сенька Клепцов из соседнего подъезда, который промышлял тем, что в компании таких же ополосков угонял или раздевал на месте авто оставленные хозяевами на улице. О том, чем сучонок промышляет - знали многие, тем более, что не раз он прилюдно бил себя пяткой в грудь, заявляя, что не ворует там, где живет, а другие воришки, зная его авторитет – не сунутся, так, что соседи за свои колымаги могут быть спокойны. Но сейчас, видать, решил изменить своему правилу. Пару дней назад Батурин рыкнул на него, когда поддатый Клёпа расходился перед сделавшей ему за что-то замечание соседкой. Сенька смолчал, затаив обиду. Спуститься вниз Пётр Геннадьевич уже не успел – его «семёрка» тронулась с места и шустро покатила прочь со двора. Батурин тихо выматерился. Неприятным было ещё и то, что следом за ней резко стартовал неприметный, но ухоженный «гольф», ранее Батуриным во дворе не замечаемый. Пришлый. Но, мелкая автошпана из Клёпиных подельников на таких не ездят. В следующий миг Петра Геннадьевича точно озарило. Клёпа знает здесь все подворотни, входы и выходы и скорее всего, оставит преследователей с носом как у слонёнка. Если они его сейчас приняли за Батурина, то всё - сгинул в неизвестности Батурин. А, чтобы архив искать мысли не было…
   Пётр Геннадьевич бросился к шкафам и полкам, свалил в туалете кучу книг, тетрадей и журналов, приготовил на всякий случай ацетон и сольвент, и запалил в ванной костёр. Разрывал собранную литературу на страницы и бросал в огонь, следя, чтобы сгорало по возможности без остатка и разминая пепел. Дыма становилось всё больше и больше, так и соседи забеспокоятся. Потом пожарные, и всё такое. Батурин схватил остатки принесённого (напоследок он приберёг как раз то, что могло вызвать интерес и навести на мысль о том, «что именно» тут спалили, но не принести никакой пользы в поисках решения) и бросил в ванну. «Сбрызнул». Хорошо занялось. Пётр Геннадьевич вышел в коридор – квартира была полна дыма. Кто-то из соседей уже забеспокоился – в подъезде хлопнула дверь, послышались возбуждённые голоса. Так и суматоха сейчас начнётся. Батурин достал из письменного стола тетради и собранные скрепками листы с последними своими записями, сунул в карман куртки документы и деньги, что были. Дальнейшее – было делом техники и удачи. Батурин знал, что люк, ведущий на крышу из его подъезда – никак не запирается. Заходи, кто хочешь, бери - что хочешь. Вот и шлялись по крыше придурки, ставящие персональные антенны. И  другие, ещё большие придурки - выдирающие их потом, с корнем. И мирные жители, латающие после  всех их крышу над собственной головой. Батурин тенью выскользнул из квартиры вверх по этажам, поднялся по лестнице, откинул деревянный люк и вышел на крышу дома. Пригибаясь, и спотыкаясь о разбросанные кабеля антенн, прошёл по ней до другого конца дома, где под крохотной будочкой был ещё один такой же люк, ведущий в другой крайний подъезд дома, и попытал удачу. Ему снова повезло – и этот ход не был закрыт даже палкой. Теперь можно было не куковать на крыше, а, не привлекая лишнего внимания спуститься на улицу. Отойдя от дома, Батурин выдохнул, и вдруг ощутил, что по спине катится струйка холодного пота. Он нервно рассмеялся, и занял позицию, удобную для наблюдения за своим подъездом. Долго ждать не пришлось. Стоя в густой тени трансформаторной будки, Пётр Геннадьевич увидел, как на площадку перед домом подлетели две пожарные машины. А одновременно с ними – у торца дома остановилась тёмная иномарка. И в подъезд проскакал козлом Пирязев. А следом за ним прошагал, точно циркулем отмахивал, сам Вильсон, собственной персоной. Трудно было представить здесь и сейчас другого такого жердяя. Батурин скрипнул зубами – вот оно, стало быть, как. Ну, ладно, суки. Никто не забыт, ничто не забыто.
   Стоять здесь дальше смысла не было никакого. Можно было прямо сейчас отправиться на поиски миров более дружелюбных и понятливых по отношению к непризнанным здесь художникам, но Батурин решил взять паузу, чтобы дать кризису не только развиться, но, возможно и выгореть, а уж потом нанести визит родному брату, чтобы проконтролировать состояние оставленных на хранение документов. Приют он нашёл у компании бомжей, которых последнее время поддерживал старыми вещами, едой, а иногда – и копейкой. «Пускай свой хлеб по водам, потому что спустя много дней ты снова его найдешь». Вот и нашёлся хлебушек. Приняли его без лишних вопросов, удовлетворившись вступительным взносом, и объяснением своей причуды намерением написать роман о нелёгкой жизни городских бодяг. И действительно – чего расспрашивать, то? «Не следует мешать людям сходить с ума». Если, конечно, это мероприятие не создаёт угрозы окружающим. А так… вон, например, в ближайшем переходе дни напролёт неплохо одетый и жутко молчаливый дядечка «играет на скрипке». Только вместе скрипки у него суковатая палка с одной верёвкой, и ветка вместо смычка. А на настоящем пюпитре вместо нот прикреплена береста. Но слышимый одному ему мотив – выводит вдохновенно, и раскачиваясь в такт. Некоторые прохожие даже денежку подают, а иные пробуют угадать мелодию.
   В компании бродяг Пётр Геннадьевич провёл около двух недель. Потом отправился на автостанцию и далее – до Клюкино, где жил брат. Ещё день он осторожно наблюдал за окрестностями двухэтажки-развалюхи на окраине городка, и следил за самим Виктором, и только убедившись, насколько можно было с его с его непрофессионализмом в таких делах, что слежки ни за ним, ни за собой нет – решился. Вошёл в подъезд, воняющий кошками, гнилью и затхлостью и поднялся на площадку второго этажа. Здесь тоже было ожидаемо сумрачно и вонюче. Кто-то бубнил в одной из квартир. С потолка свисала на заплетённых в шнур древних проводах лампочка «сороковка», затянутая паутиной и пылью настолько, что светила от силы вполовину. Скрипнула доска под ногой. Бухтенье за обитой клеёнкой дверью вдруг взорвалось семейной ссорой. Батурин подошёл к двери квартиры брата и нажал кнопку звонка. Брат Витька, открывший через минуту, когда Пётр Геннадьевич позвонил ещё раз, был на удивление трезв. Увидев такого нежданного гостя – он откровенно изумился, и не сразу признал родного брата. Пётр ухмыльнулся – хорошо, видать в роль вошёл. Виктор, наконец, сглотнул, ошалело покачал головой, и шагнул вперёд:
   - Ты, что, брательник? Тоже жизнь погнала?
   - Здравствуй, Витя. Как сказать?
   - Да уж говори, как есть. Здравствуй… - Виктор кивнул в сторону стоящего в углу площадки драного, старого дивана. Ссора за соседской дверью переросла в истеричный фальцет, грохот чего-то тяжелого, и снова опустилась в неразборчивое бормотание и всхлипывания.
   - О, дают, придурки… Сигареты есть? – Виктор сел на диван, - Извини, Петюнь, баба у меня.
   - Есть. – Пётр Геннадьевич присел рядом.
   - Рассказывай, - обронил брат, закуривая. – Чего случилось-то, что про меня вдруг вспомнил? Соскучился, или сумку свою забрать приехал? У тебя проблемы?
   - С чего ты взял? – усмехнулся Пётр Геннадьевич.
   - Хм… сначала фраер, типа от тебя привозит сумку, писаниной набитую и просит спрятать. Проходит время, про тебя ни слуху, ни духу. Где ты, что ты. И вдруг, как чёрт из табакерки – «здравствуй, Витя, брат родной, как здоровье, как я рад тебя видеть, гостинцев вот с собой привёз». Да ещё в таком виде. Пованивает, кстати, от тебя… точно месяц на помойке жил.
   - Две недели. Гостинцев не привёз, извини.
   - Петька! Уж не в шпионов ли ты поиграть решил, на старости лет! Хату мою три дня назад подломали аккуратно. Переворошили всё, но ничего не пропало. Часом не сумку твою искали?
   - Вить, прости, втянул я тебя. Возможно, что её. Нашли?
   - Хренов - как дров. Нет её здесь. Сказано было спрятать, вот и спрятал.
   - Спасибо, Витюша. – Пётр Геннадьевич вынул деньги, сколько было в нагрудном кармане, и передал брату. - Ты можешь её ещё у себя подержать? Деньжат могу подкинуть.
   - Подкинь, коль есть, - Виктор посмотрел на купюры. - Типа в долг? А сам с чем останешься?  -
   - Насовсем. Мне не нужно. Пока не нужно.
   - Хорошо, хоть «пока», а то я уж испугался, думал, что ты крест на себе поставил.
   - Ну, рановато ещё. Только ты только закинь туда ещё и вот это… - Пётр Геннадьевич протянул брату тетради, а листы с самыми последними и «опасными» по его мнению, выкладками, сложил и сунул в карман вместо денег. – Место хорошее?
   - Закину… - У Виктора карманов на майке и трениках не было, и он соединил тетради и пачку купюр в руке. – Место – хорошее некуда. Хрен найдут. А уж если кони двинуть, в смысле помирать соберусь, то сюда принесу. Заберёшь.
   - Ну, вот ты теперь погнал. Какое тут «помирать», Витька…
   - Не мандражь, брательник, все там будем. Слушай, такое дело… ждут меня.
   - Ладно, брат. Пойду. Ты, если, что – за эту сумку не упирайся, отдай.
   - Не ссы, Петюня, обойдётся, - Виктор махнул ему рукой уже из дверей.
   Больше Пётр Геннадьевич его не видел. Желания, если честно, не было. Не хотелось видеть Витьку таким. В таком состоянии. Пётр Геннадьевич, как никто знал, что таланты Виктора Геннадьевича были куда круче способностей его самого. Может, потому и шибануло жизнью больнее. Пётр худо-бедно удержался, а Виктора выбросило на помойку жизни ввиду его, Витьки, «неэффективности» и «малой мобильности» в условиях рыночной экономики по Гайдару с Чубайсом. Сколько таких ещё выбросило – никто и не считал, не до этого было. Закапывать то не всегда успевали. А вот разобраться с реформаторами методом люстрации на ближайшей люстре – не получится, пока за спинами их крепость в виде американского посольства. Так, что Карфаген не обязательно должен быть разрушен, но утихомирен по любому…
   Потом было много всего. Скучать, во всяком случае, не пришлось. Шок от осознания того мира, в котором оказался. Опять недолгое бродяжничество. Короткое знакомство с местным криминалитетом в лице Ростовских удальцов. Батурин без особых угрызений совести помог им разобраться с сигнализацией на хатах некоторых здешних барыг, промышлявшим подпольным ростовщичеством. Хорошо тогда с его помощью за полуторанедельную гастроль набомбили. Помимо погонялы «Электрик», Батурину достались и деньги, и, главное, документы. Не какая-то на коленке сделанная «правиловка» с криво налепленной фотографией, а выписанный именно ему государственными органами паспорт – коррупция, как мафия, видать, и здесь бессмертна.
    Решив отдохнуть от дел неправедных, и согласно традиции спускать нажитое непосильным трудом на югах –  Батурин посетил Ялту. Валяясь на пляже и листая годовалой давности выпуск «Теоретической и математической физики», обнаруженный на снятой квартире – Пётр Геннадьевич наткнулся на статью Сергея Викулова. И чуть не расхохотался – надо же была ехать сюда, чтобы узнать о том, что не очень давно ходил по одним улицам с человеком, интересующимся теми же проблемами, что и команда «3 + 3» в соседней возможно реальности. Судьба самого Бартини здесь сложилась похожим образом. Занимался и авиацией, и экранопланами. «Каспийский монстр» Алексеева, здесь, кстати, ни от кого не скрывали, это был предмет национальной гордости. Наравне с «семёркой» Королёва, «антеем» Антонова, авианосцами типа «Гангут» и сверхскоростными поездами. С какого-то момента - он перестал быть публичной личностью. Чем он сейчас занимается – тоже сказать, было невозможно, не общаясь в определённом кругу, но понятия «Мир Бартини» здесь не существовало. Пока, во всяком случае. Дочитав статью до конца, Батурин подумал, а почему бы и не «Мир Викулова»? А уж если Пётр Геннадьевич ему подсобит… взаимовыгодным образом, естественно…  ну, и надо же довести проект «3 + 3» до логического завершения.  В память о тех, кто над ним работал, хоть и не в этом мире.
   Викулов оказался человеком умнейшим, и довольно быстро припёр Батурина к стенке – уровень знаний того плохо умещался в рамки гениального самоучки-затворника, дошедшего до всего своим умом, и при этом нигде не засветившимся. Поразмыслив, Пётр Геннадьевич не стал плести сказки о найденном на чердаке сундуке с рукописями неизвестного физика, а сказал часть правды. Да – он из другого мира. Да – занимались этой же проблемой. Да, почти закончили полномасштабную установку для перемещения. Своё умение обходиться безо всякой машинерии Батурин раскрывать не собирался, и потому выдал легенду о конкурентах, которые преодолели это самое «почти», и готовы продемонстрировать свою установку.  Батурин, пытаясь разобраться, за счет чего именно они добились успеха первыми, проник в лаборатории конкурирующей организации и опрометчиво установкой воспользовался, в результате чего и оказался здесь. Вроде, и не подкопаешься. Викулов и не стал подкапываться: на текущий момент его объяснение устроило.
   Начав работать, Пётр Геннадьевич, как это часто бывает, посмотрел на собственные же (ну, естественно и команды «3 + 3») наработки немного с другой стороны. И половину дня душевно хохотал – вот не зря соврал о том, что сработала не их установка, а другая, с которой он только пытался экспериментировать! Батурин понял, что к моменту прекращения исследований – они снова были в тупике! Уже втором - по счёту. И топтались бы в нём - неизвестно сколько, и фигушки их установка заработала бы так, как хотелось. Она, всего лишь, оказалась бы не более чем большой игрушкой, подобной тем, что они успели поналепить, проверяя свои теоретические выкладки. А вот ключом к выходу оказались как раз наработки Батурина во время его затворничества. Но, это было половиной дела. Как то за дружеской беседой Викулов ненавязчиво закинул удочку о возможности путешествия сквозь время без помощи технических средств. Батурин напрягся было, но Викулов, не останавливаясь, поведал о своих соображениях по этому поводу. И упомянул про манускрипт Войнича, и ещё ряд документов. Батурин сумел изобразить полное равнодушие к данной тематике (ну, по крайней мере, хотелось верить, что изобразил), а сам для себя решил, что останавливаться на достигнутом – смысла уже нет. Мысленно спросив прощения у Анатолия Абрамова, Батурин двинулся семимильными шагами, и через полгода смог пройти с улицы в свою квартиру при помощи маяка. Ещё через два месяца – он уже научился обходиться без маяка. Количество таки переросло в качество. Батурин принялся оттачивать своё мастерство, тщательно скрывая его от своего партнёра, и не испытывая радости от одержанной им победы. Даже после случайного обнаружения феномена «Заводи», объяснить происхождение и свойства, которого - он пока так и не мог, но потихоньку начал пользоваться, не рискуя на глубокие его исследования. Не до того становилось. Досаднейшей закавыкой было  разочарование в профессоре Викулове. Постепенное – но неумолимое. А потом Батурин откровенно пожалел, что связался с этим бесом. Хлестче чем Пирязев вляпался – тот хоть с корыстью, а тут… вообще непонятно за каким интересом выпустил джинна из бутылки. Хоть назад заталкивай - анонимкой «куда надо». Самому, правда, после этого, лучше тоже смыться отсюда, а Батурин хотел сначала увидеть в действии свою установку. А потом, появился ещё повод потерпеть и повременить.
   Дело было в том, что для начала выяснилось, о крайней симпатии Сергёя Фёдоровича идеям либерализма. Сожаление Батурина об их торжестве на руинах Союза (а, затеяв такую бодягу - не поделиться с Викуловым о реалиях своего мира, Батурин не мог) было встречено вежливым непониманием, и уверенностью, что просто у них чего там не так сделали. Или недоделали. Недооткрыли. Не те люди во власти оказались, или их поняли неправильно и сделали всё наоборот. Скорее – второе: туповат народ то наш, мягко говоря. Ну, да ладно – вы, дорогой наш Пётр Геннадьевич, скоро сами увидите, как надо. Как быть должно. Мы вам покажем здесь, а вы уж потом и у себя, правильно сделаете. Батурин запоздало охнул, и мысленно перекрестился, что не поделился с Викуловым своими наработками в направлении куда более опасном. А Сергей Фёдорович с течением времени радовать продолжил – оказалось, что в борьбе с самодержавно-советской тиранией, великий физик охотно якшается с леваками, спонсирует их и даже, немало при этом рискуя – прикармливает идеологов «Бригады Троцкого» и «трудоустраивает» боевиков в своём исследовательском центре. Видя такую разносторонность своего компаньона, Батурин, бесстыдно пользуясь своими новообретёнными возможностями,  потихоньку начал шпионить за Викуловым. И сделал ещё несколько открытий.
   Во-первых: Сергей Фёдорович задумал ни много, ни мало ядерный шантаж государства. А именно – похищение экспериментального ядерного устройства с последующей угрозой его применения. От кого именно угроза эта должна была исходить, и с какими требованиями – Батурин так и не понял. Герр Викулов настолько запутался в собственных интригах с либералами и леваками, что ожидать можно было какого угодно финта. Как известно - если процесс невозможно остановить, то остаётся им воспользоваться. Да-да, при грамотном подходе возглавлять его не обязательно. Можно настричь купонов, оставаясь в тени. Батурин решил поступить именно так. Он ещё плохо представлял, как где будет доводить перехваченное изделие до боеготового состояния, как с ним возвращаться в свой мир и там использовать, но решил, что от такого подарка судьбы отказываться нельзя. Ведь и сотрудничество с Викуловым затеял, чтобы довести до ума идею установки и воплощения её в железе, чтобы потом с её помощью провернуть нечто подобное. А тут – само пришло решение его вопроса о способе «поквитаться» кое с кем кое-где. А, за то время, что он здесь пробыл – желание поквитаться только усилилось, и получило нечто вроде теоретического обоснования. Вот почему мир, в котором очутился Батурин хоть и несовершенен, призрачен, но куда более безопасен и многогранен? А потому, что «потому». Нет здесь глобального диктатора с громадным самомнением, пустой головой и кривыми руками. Есть много игроков со своими интересами. По сути, этот мир после первой мировой войны и последующих лёгких (в сравнении с тем, что было в мире Батурина) судорог - вернулся в нормальное состояние, при котором невозможна диктатура одного над всеми остальными. СССР, одержимого мировым коммунизмом здесь вообще не было. Соответственно и оппонент его столь высоко не воспарил, и не распоясался потом, когда остался без сдерживающего фактора. И сидит он себе смирненько за океаном, а не шастает по всему глобусу со своим мессианством и жизненно-важными интересами. Уже потом, из разговоров с Подразским Батурин окончательно уверился в том, что могучие Соединённые Штаты, одержимые манией своей исключительности и правом превентивно бороться с любой призрачно возможной угрозой, неотвратимо становились опасны как бешеный пёс. И Батурин только уверился в правоте того, что он затеял – последний реликт «холодной войны» должен быть уравновешен. А, поскольку некем – придётся за счёт потери веса собственного.
   Ну, а во-вторых, выяснилось, что где-то рядом находится ещё как минимум один пришелец из мира Батурина. Угодивший сюда той же колеей, что и Батурин. И очень даже может быть – по его, Батурина, конспектам и руководствам. И открытие это шокировало Петра Геннадьевича не меньше, чем намерения Викулова. Не говоря уж о том, что Викулов, тоже кое-что решил скрыть от своего компаньона. Ну, чего уж тут – поквитались между собой уважаемые партнёры. Батурин скрыл своё умение, а Викулов утаил, что у него появился ещё один компаньон – Владимир Савельев, располагающей интересной информацией и об установках пространственно-временного перемещения (теперь понятно – откуда), и о возможности обойтись без них, и об Олеге Подразском. Копнув глубже, удалось с Олегом и познакомиться. Жаль – недолгим знакомство получилось. Но… тут уж так получилось, и шансы на его вызволение - пока весьма малы.
   Но, это всё было позже, а тогда, узнав про двойную игру Викулова, Пётр Геннадьевич решил сосредоточиться, довести задуманное до конца и преподнести заклятым друзьям большую неприятность в стиле лучших голливудских блокбастеров, но с плохим финалом. Тем более, что установка была почти готова, а Викулов, похоже, окончательно погряз в интригах и обещаниях всем всего…
   Из телефонной будки он набрал на «секретный» номер, и, в конце концов, Батурина переключили прямо на аппарат Викулова. Великий физик был, как обычно, деловит и оптимистично настроен. Повод для оптимизма присутствовал – работа с его слов вышла на финишную прямую, хотя по прикидкам Батурина выходило, что всё уже готово. Юлит профессор. Ох, юлит. Напоследок Викулов зачем-то спросил, когда Батурин будет дома. А Батурин зачем-то соврал ему, что примерно через час-полтора. Дескать, есть желание прогуляться и заглянуть в пару мест. Повесил трубку. «Зачем я соврал… а зачем он спросил? Очень подозрительный тип». Решив упредить возможные последствия, Батурин не стал гулять по улицам, а решительно шагнул в тихий  и пустынный переулок, и оттуда - в прихожую своей квартиры. Шторы были задёрнуты, и в комнатах  царил полумрак, не говоря уж о лишённой окон прихожей. Пётр Геннадьевич осмотрелся и убедился, что никого нет. Пока, во всяком случае. Но щемило нехорошее чувство. Предчувствие? Кто знает. На всякий случай он решил переодеться во всё чистое, как положено перед сражением. Да и брюки его, после кувырканий по пыли «запруды» вид имели жалкий. Это он разглядел, когда из обжорки на свет Божий вышел. «Как пустили ещё, в заведение то!» - подумал он, задумчиво прокрутив барабан трофейного револьвера, заряженного весьма странными патронами. Надо полагать – несмертельного действия. Батурин про такое слышал, но воочию столкнулся впервые. Подхватил, не выпуская нагана, брюки и рубашку и направился в ванную. Не успел он бросить грязные вещи в стоявшую на стиральной машине корзину, как услышал, что в замок входной двери вставили ключ, и осторожно открыли дверь. «Предчувствие его не обмануло». Не иначе, как Викулов с чьей-то помощью решил по учительским закромам пошарить, зная, что хозяев дома нет. Батурин тихонько положил шмотки, возблагодарил Судьбу за прихваченный с собой наган, и обратился в слух. Дверь аккуратно прикрыли, человек повозился в прихожей и осторожно двинулся вперёд, очевидно, намереваясь осмотреть квартиру. Выждав момент, Батурин со всей силы бабахнул незваного гостя дверью, и, не дав ему опомниться, бомбой вылетел в коридор и впечатал ему наганом по залысине, прежде чем тот приземлил свою задницу на пол. Победа! Гость точно мешок с костями брякнулся на линолеум. В сторону отлетел небольшой пистолет с длинным цилиндром на стволе. «Ах ты, сука» - выматерился про себя Батурин. Дон Викулов решил не по закромам пошарить, а окончательно избавиться от ставших теперь ненужными компаньонов и учителей. Ох, же ты, Сергей Фёдорович, либерало-троцкист наш недобитый. Ох, и будет ледоруб на твою головушку! Не поленюсь ведь - подберу и доставлю. Батурин отшвырнул ногой оружие в сторону, и уже привычно сунул ранее отжатый наган за пояс. И стрелять не понадобилось. Хотя грохоту, когда он двинул гостя дверью, было никак не меньше, чем от выстрела. Пётр Геннадьевич метнулся к полке, где лежал моток двужильного провода, и, чувствуя, как закипает ненависть и к своему несостоявшемуся убийце, и к его нанимателю, жестоко связал жертве руки за спиной. Тот так и не очнулся, но судьба его, если честно, Батурина волновала мало – с добрыми намерениями и при глушаке на пистолете загодя в квартиру не приходят. Пусть теперь помучается, гад такой. Батурин поднял его оружие – «вальтер ПП». Гость, вдобавок, был в отличном дорогом костюме, гладко выбрит и причёсан остатками волос. Джеймс Бонд хренов! Батурин залез в нагрудный карман пиджака. Опаньки! Удостоверение! Капитан Коллегии Государственной Безопасности Федосеев Артём Павлович. Вот оно, значит, как. А, ведь так и есть, мать, твою. Слился вчистую физик наш здешней Коллегии. Причем, возможно даже не Коллегии, а отдельным её представителям, что шуруют чисто в своих интересах. Да уж. «Мы здесь ломаем головы, тщетно пытаясь втиснуть сложную, противоречивую, загадочную фигуру орла нашего»… великого физика и благородного дона Викулова в один ряд с непонятно кем, но, безусловно – великими людьми в обозримом прошлом, «а он оказался мелким хулиганом и дураком! Он предал и продал все, что мог,  запутался  в собственных затеях, насмерть струсил и кинулся спасаться к Святому Ордену». Заигрался, промотался, обгадился и слился в лучших традициях русско-советской интеллигенции. Сейчас деятели из КГБ навьют из него верёвок по своему усмотрению. И ледоруб теперь, в общем-то, уже не нужен – «через полгода его зарежут» и без нашей помощи. А то и раньше. Приводить в чувство и допрашивать пленного капитана госбезопасности Пётр Геннадьевич не стал. Не хотел, да и не о чем. Всё и так понятно было. Он достал из кармана его пиджака ещё одну обойму с самыми обычными, смертоубийственными патронами. Как говориться – вооружен и очень опасен. Очень. Потому как крепко рассержен. И до того, как «зарежут»  - кое-кто, подвернувшись под руку, может не дожить.
   Батурин вернулся в комнату, накинул бывалый плащ. Надо было уходить, и немедленно. «Вальтер» с глушаком в карманах не помещался, пришлось разобрать. Прихватил из заначки универсальную валюту - ещё дореволюционные золотые червонцы и, на всякий случай, имевшиеся в квартире наличные. Тетрадей с записями у него сейчас не было – не было и нужды устраивать костры в ванной. Теперь была печаль другая – надо было срочно брать за развесистые рога сэра Викулова, пока его не взяли другие. Батурин вздохнул, и, для начала, шагнул на хорошо знакомую опушку леса, прилегавшего к лабораторному комплексу Викулова.
   Здесь он раньше частенько собирал крепенькие боровики – пожарить их потом с лучком, да под картошку и сто грамм. И что его подтолкнуло ступить именно сюда, а не прямо в знакомые как свои пять пальцев коридоры корпуса? Никак не воспоминания о боровиках, но это пренебрежение логикой уберегло его уже в который за сегодня раз – Батурина оглушил грохот и свист лопастей вертолёта прямо над головой. Даже присел от неожиданности. Выглянув из-за ствола сосны, Пётр Геннадьевич увидел ещё пару хищного вида машин, известных и здесь, и в его мире, как «крокодилы». Одна из них, отстреливая огненные шары ловушек, прошла прямо над крышами корпусов. У забора полыхал, очевидно, пытавшийся его протаранить и вырваться на волю грузовичок. А со стороны лабораторий слышалась трескотня выстрелов. Не иначе, как некая силовая структура мочила окопавшихся под крылом Викулова леваков. А, может, и до самого профессора чьи-то руки дошли. Какой тут, действительно, ледоруб. Накаркал. Во всяком случае, ловить здесь, похоже, было уже нечего. Над головой послышался гул моторов. Батурин снова осторожно выглянул, и увидел накренившийся на вираже транспортный турбовинтовой самолёт с косыми синими с тонкой белой окантовкой андреевскими крестами на консолях крыльев. Левый борт его, обращённый в сторону хозяйства Викулова, ощетинился чем-то похожим на стволы орудий. «Канонерка», как говорил Олег. Со стороны корпусов института снова раздались выстрелы. М-да. Тут «вальтером» и револьвером не повоюешь. Даже с глушителем. «Всё украдено до нас».
    Возвращаться назад в квартиру смысла не было. Да и вообще не было смысла оставаться далее в этом мире. Но, как и в прошлый раз, пороть горячку и менять местожительство столь радикально прямо в этот момент времени, и с того места, где сейчас стоишь – Батурин не собирался. Вряд ли его фото есть у каждого патрульного милиционера. Потому Пётр Геннадьевич снова ушёл в хорошо знакомые переулки, и, прогуливаясь и на ходу обдумывая сложившуюся диспозицию, вышел на Набережную. Было обидно. И смешно: ведь так удачно поначалу складывалось – не было ни гроша, да вдруг алтын. В смысле, ядрёна бомба такой мощности для личной своей вендетты. А теперь - впечатление, что уже накрытый и сервированный обед в последний момент умыкнули вместе со столом. А он, как последний дурак, так остался с открытым ртом и вилкой в руке. «Вот до чего люди до чужого добра жадные».
   Кстати, обед. А, не посетить ли приличный кабак, напоследок? Батурин сделал ревизию наличности – тут и компанией покутить можно. Только вот повода для кутежа не просматривается. Тем не менее, после недолгих раздумий, он нашёл достойное на его взгляд заведение, где и откушал в сопровождении свежего хлеба местной выпечки и армянского коньяка - замечательного слабокопченого сахалинского лосося, дагестанского барашка, балтийских сыров и восхитительной азербайджанской черешни. Расплатившись и оставив щедрые чаевые, попыхивая кубинской сигарой, Батурин снова вернулся на Набережную, немного постоял, глядя на широкую реку, и, решил ещё прогуляться. Продолжая по ходу сводить дебет-кредит. С одной стороны баланс получался грустный – несмотря на ряд достигнутых тактических успехов в виде воплощённых в железо теоретических наработок, и успешно освоенных наработок, железа не требующих, Пётр Геннадьевич, в общем-то, проигрался. Так как главный замысел его остался неисполненным, а часть достижений стала чьими-то трофеями. Что теперь? Застрелиться? Уйти в монастырь? Ага, сейчас. С какого перепугу? По сути, он приобрёл опыт, а потерял лишь время. Но времени у него полно. Возможностей – тоже. Значит, при желании продолжить задуманное - нужно лишь начать всё сначала и постараться не повторить прежних ошибок. Возможно, что и мысли о задуманном изменятся. А, для начала, можно и просто отдохнуть и привести в порядок мысли. Но, уже не здесь. Тут его будут теперь травить как оленя, пока не загонят. Придётся уйти. Олег! А, что Олег? Взрослый малый. Вряд ли в Коллегии будут с него шкуру спускать. Смысла нет. Скорее, даже, наоборот – к делу пристроят. Не пропадёт, тем более, что Батурин научил его почти всему, что умел сам. Можно будет как-нибудь заглянуть, посмотреть, что тут у него твориться…
   Батурин оглянулся – в той части набережной, куда он загулял, было немноголюдно. Он достал «вальтер», потом глушитель, и бросил оружие в реку. Подумав, отправил следом и наган с «мутными» патронами. Удостоверение незадачливого киллера - просто бросил в урну. Собрал по карманам оставшиеся купюры, сложил стопкой и положил их на лавочку, придавил несколькими серебряными монетами и мелочью в надежде, что так - не сдует ветерком. Вдруг он действительно «сюда и сейчас» ещё вернётся? А, не вернётся – так другому кому пригодится. Ещё немного постоял, прощаясь с этим городом и миром, возможно – навсегда, и решительно шагнул в августовские сумерки тихой улицы городка, где провёл детство и молодость, приготовившись увидеть самого себя со стороны.

***
    Новый день у Павла, в отличие от дней предыдущих, насыщенных новыми знакомствами и побегушками – выдался, можно сказать, отпускным. Точнее – был выдан таковым. Ещё точнее – Павел, по сути, был выставлен восвояси своим наставником Селиверстовым с указанием «здесь» не мешать и вообще не светиться, сидеть дома и быть готовым выступить в поход по первому зову трубы. Дома сидеть, дома, а не в общаге с другими молодыми разгильдяями при узеньком погоне на плече, что на текущий момент тоже оказались типа на отдыхе и маются бездельем в ожидании мающегося бездельем коменданта. И немного заинтриговал напоследок, пообещав участие в серьёзном деле уже в ближайшем будущем. И… отдыхать. А то вдруг война, а ты усталый. Два часа в архиве, где Леонид Николаевич заявил для своего воспитанника доступ к электронной базе данных и… отдыхать.
   Ладно, что ни делается – всё к лучшему. В конце концов, сейчас Павлу нужно было спокойно «переварить» информацию, что успел сегодня получить, и привести в порядок мысли. Дело было в том, что короткий утренний поход его в архив начался с неприятного инцидента. Подойдя к указанному персональному компьютеру, Павел увидел, что ему открыто окно доступа в «чёрный сектор» базы данных. Компьютер, очевидно, был оставлен предыдущим пользователем, зависшим во время перезагрузки, а потом - развис, так и оставшись в «чёрном», на странице, посвящённой послужному списку  генерала Мартынова. И генерала Котельникова – в «подвале». И это осталось незамеченным ни тем, кто за компом сидел, ни теми, кто за этим должен был следить. Вопиющая безалаберность. Ответственность, за которую, помимо сидевшего здесь спозаранку раздолбая с соответствующим допуском - несла ещё и прошляпившая сей косяк лейтенант Филатова. А Павел к ним добровольно присоединился и ответственность эту разделил, проявив преступный гуманизм, несовместимый со службой – просто пригласил Светку к столу и ткнул курносым носиком в наделанное. Светка, которая Павлу уже откровенно нравилась, сказала «ёпс», потерянно оглянулась и наделанное прибрала, добавив, что сделает соответствующие записи и доклады, и кое-кто, витающий в облаках, получит по полной. Чем всё пока и закончилось.
   Совершив столь рыцарски-каторжный поступок, Павел, вдруг понял, кого ему, собственно, так напоминает генерал-майор Мартынов, чьё фото он мимолётом лицезрел. И засвербило у него столь сильно, что он даже пожалел, что пригласил Филатову. И помчался он по электронным страницам, собирая в определённых ему рамках крупицы информации, собирая её в массивы и анализируя - полученное на выходе. И через какое-то время испытал чувство гордости (за свои аналитические способности) и лёгкого стыда (за время, ранее потраченное на смертоубийственное ремесло, хоть и толковое по исполнению, но вполне доступное многим другим). Отпущенных двух часов Павлу хватило, чтобы убедиться в давненько лелеемой мысли о том, что если и существует подобие «Ордена внутри Ордена», то «пятёрка» - как раз и есть его цитадель. И вокруг «рыцарей» его, он ненавязчиво отирается уже несколько дней.
   Улечься на диване наедине со своими мыслями – Павлу не довелось. У въезда во двор дома со стороны троллейбусной остановки, откуда шёл Галанин, стояла НАЗовская «ока» - спортивное купе безумного рыжего цвета, на крыло которого присела Ирина Витальевна Викулова, собственной персоной. Смотрела она в сторону детей, носившихся по детскому городку. И вид у неё был самый, что ни на есть грустный и усталый. Но, при виде Павла - Ира моментально изобразила неотразимую женщину. Павел улыбнулся -  хищная фроляйн… точнее – фрау. Но до Энн Сэвидж, как непревзойденного пока образца «la femme fatale» - Ирине Витальевне ещё тренироваться и тренироваться. (Энн Сэвидж, урождённая Бернис Максин Лион - американская актриса, звезда 40-х годов)
   - Здравствуйте, кабальеро! – Викулова решила начать разговор. - Что-то от вас ни привета, ни визита. Ехала мимо, дай, думаю, загляну наудачу. Или, неудачу? Как я понимаю, к моей персоне вы охладели полностью?
   Павел откровенно замялся, пытаясь представить, как можно объявить такой женщине, что так и есть – охладел, но Ирина смилостивилась, и продолжила со смехом: - А закончить наш флирт красиво ты не думал? А, Пашенька? Пригласил бы даму напоследок в ресторан. В постель, раз уж охладел – необязательно…
   - Прости, Ирина. Я тут закрутился по делам. Не до ресторана было…
   - Понятно… - Викулова прищурилась, - О большем, чем ресторан и последнее «прости», речи нет. Ну, что… раз уж встретились, поедем? В «Сибирский двор» хочу, он хоть и считается трактиром, но многим рекламированным кухмистерским фору даст. Ну?
   - С вами – хоть куда, Ирина Батьковна! – Павел открыл правую дверь машины и забросил свою сумку меж высоких подголовников на заднее сидение, где кроме подобной поклажи можно было с относительным комфортом разместить пару маленьких детей, но не взрослых пассажиров.   
   - Ох, не надо, Пашенька. Не гони - знаю я цену вашим обещаниям. Только без обид, пожалуйста. Взрослый мальчик.
   Павел улыбнулся и даже облегченно было про себя вздохнул – всё равно с Иркой надо было «завершать», даже хорошо, что она обозначилась сама, но тут же мысленно обозвал себя «скотиной» за то, что не нашёл возможности сделать это по своей инициативе. Ирина уверенно развернула машину, «ока» понёслась по улицам и проспектам, вылетела на Шоссе Авиаторов, прямое, как стрела и слишком широкое для обычного шоссе – неведомой волей ещё в тридцатые-сороковые годы многие крупные мегаполисы в пригороде своём под видом шоссейки обзаводились взлётно-посадочной полосой, способной принять фронтовой бомбардировщик. В Москве, например, за спины мятежников на Менделеевское шоссе под прикрытием вертолётов садились транспортники с бойцами «Хагалаза» и тяжёлой бронетехникой. Достаточно убрать столбы и редкие провода. Дело нехитрое для людей умелых. Шоссе плавно перешло в почти пустую загородную трассу. Остались позади последние башни и «китайские стены» многоэтажных домов, пригородные коттеджи и фантастической архитектуры инженерный корпус МинАвтоДора, с расположенным при нём парком и бассейном.
   - Здесь недалеко, - пояснила Ирина.
   - Знаю, слышал, - ответил Галанин, хотя разговор явно не клеился. – Ужин без вина?
   - Почему же «без»? Есть такси, есть услуги «трезвого водителя»… ой, никак случилось что-то…
   - Похоже, - Павел и сам приметил накренившуюся на обочине легковушку, выставленный знак аварийной остановки и голосующую девушку. Ирина остановила машину.
   - Здравствуйте, - Павел вышел из машины, подошел к обрадовавшейся девушке, державшей ключ-баллонник в перемазанных руках. – Что случилось?
   - Здравствуйте! Колесо, понимаете, пропорола так, что машину едва на дороге удержала. Достала домкрат, чтобы запаску поставить, подсунула его туда, машину подняла… вдруг – раз! Железо смялось и всё упало!
   - Сейчас посмотрим. Вы, наверное, домкрат неправильно установили, - Павел едва сдержал смех. Автоледи была совсем юная, тоненькая и напоминала растрёпанного воробья. Он обошел её, собираясь оценить размер ущерба и количество времени, которое придётся потратить, чтобы переобуть подранка, как его прошило разрядом - аж до пяток. Галанин ещё успел сообразить, что это неосмотрительно оставленная за спиной соплюшка вжарила ему электрошокером от всей души, но тут она ещё и треснула его по голове баллонником…
   …Очнулся Павел от яркого света и падения на бетонный пол. Не иначе, как, гаража – он лежал рядом с машиной, из багажника которой его и вывалили. Павел был унизительно гол, но в наручниках. Он попробовал отвернуться от режущего глаза света, и его тут же схватили несколько крепких рук, поставили на колени, подняли голову и ткнули прямо в лицо мощный ручной фонарь. Несмотря на дешёвую театральность происходящего, что-то подсказывало Галанину, что угодил он в нечто более серьёзное, чем разборки, учиняемые ревнивым мужем. Если Викулов, конечно, не оказался вдруг каким-нибудь Чокнутым Профессором, тщательно скрывавшим свою сущность.
   - Лейтенант Галанин? – раздалось сверху.
   - Так точно.
   - Капитан КГБ Суслов, Первый отдел, - представился некто невидимый, фонарь вдруг убрали и даже наручники сняли. Зато сунули в нос какое-то удостоверение, в котором он ничегошеньки не разглядел. А на пол перед Павлом бросили ярко-оранжевый комбинезон и пару страшных на вид ботинок без шнурков. - Вы задержаны по подозрению в преступном сговоре, сокрытии сведений о совершаемых преступлениях и превышении служебных полномочий. Оденьтесь, лейтенант. Только без глупостей. Не усугубляйте своё и без того плачевное положение.
   Павел встал, и, разгоняя мельтешивших в глазах зайчиков, начал надевать мешковатый комбинезон. Попутно пытаясь украдкой осмотреть стоявших рядом людей. Трое молодых, спортивного вида парней в серой форме с нашивками какого-то охранного предприятия. Пожалуй, что его ровесники. И ещё один – постарше их всех, в штатском. Может и капитан, может и Коллегии, может и Суслов. Павел сунул босые ноги в неуютные ботинки.
   - Закончили? Завяжите ему глаза.
   Завязали. Снова защёлкнули наручники, и повели куда-то длинными коридорами. Привели, посадили на жёсткий стул, прикрученный к полу, прикрутили самого, сняли повязку с глаз. Павел зажмурился, открыл глаза, снова привыкая к яркому свету, и озадаченно замер. Перед ним, за простеньким столом сидел представительный человек в безупречном костюме-тройке. Генерал-лейтенант Первого управления Коллегии госбезопасности Матвеев. Начальство надо знать в лицо, а у Павла была хорошая память на лица.
   - Лейтенант Галанин, собственной персоной…  - констатировал факт его прибытия Матвеев. Парни в серой форме, похоже, всем составом вышли, и они остались один на один в помещении, где кроме стола генерала и стула, на котором сидел Галанин  - была ещё батарея у стены напротив двери. Бетонный пол и голые стены без единого окна.
   - Так точно…
   - Генерал-лейтенант Матвеев. Первое управление Коллегии госбезопасности. Вам уже сказали, по какой причине вы оказались здесь?
   - Так точно…
   - Что ты заладил «так точно»… «так точно»… вот что «точно», так это то, что влип ты в скверную историю, Павел. Буду я с тобой на «ты», тем более, что ты мне в сыновья годишься. И буду краток, поскольку времени нет. Я тебе скажу, в чём суть дела, а ты быстро примешь решение, чью ты сторону принимаешь. Ещё не поздно вспомнить о долге, вернуться на сторону правильную и начать оказывать содействие. Вернее, «содействие» ты нам окажешь по любому. Разница лишь в том – будешь ты это делать чистосердечно, или из-под палки. Так вот, Павел, руководство Пятёрки затевает государственный переворот. Ни много, ни мало. И ты, лейтенант, сейчас толчёшься среди тех, кто его затевает, - генерал взял драматическую паузу, внимательно глядя на Павла, глаза Матвеева при этом, несмотря на заботливо-отеческий тон, были холодные и колючие. – В самое ихнее кубло ты угодил, Галанин. Хоть понимаешь, как вляпался? И во что? Что за народ там собрался, и что они затевают?
   - Никак нет, товарищ генерал-майор. Я, честно говоря, не совсем понимаю, о чём вообще идёт речь.
   - Да-да. Ты службу тянешь паровозом во славу Родины, а тебе дурацкие вопросы задают. Не понимает он. Павел… вот не надо в несознанку уходить. Найдут и там. Но ты для меня будешь потерян. А, жаль, если честно… итак! Меня интересует всё, чем грузил тебя за время общения Селиверстов. Особенно – последние дни. Чем подробнее, тем лучше. Чем ты занимался, куда был направлен, кого вы там задерживали и зачем. И – главное. Зачем ты полез в «чёрный» сектор архива Коллегии и что именно успел накопать по делам генерала Котельникова. Это важно. В первую очередь – для тебя самого. Одно преступление ты уже совершил, а эту братию мы выведем на чистую воду и без твоей помощи, но судьба твоя в этом случае будет ещё более незавидной. Может, тебе уже мозги промыть успели? Ну, что ж… на это там мастера собрались. Один твой наставник Леонид Сергеевич чего стоит. Изображает доброго и безобидного дедушку, занимающегося антинаучной ерундой. Ещё Бешенцев и Коняшов, что при нём играют двух дежурных дураков на подхвате. Дошли уже до того, что с полоумной диссидой игрушки развели. Всем головы задурили… артисты. И руководству своему и Внутренней Безопасности. А ты знаешь, что Селиверстов в своё время до генерала дослужился? Да-да! Быстро поднялся, да потом разжалован был, хотя могли и просто пристукнуть потихоньку – было, говорят, за что. Но нашлись заступники. А в конце концов сплавили его в Пятое управление, занимавшееся тогда исключительно техническим обеспечением Коллегии и коллекционированием необъяснимых явлений и артефактов. И попёрла у «пятёрки» масть с его приходом. И не заметили, как появилась «контора в конторе», притом, что саму Контору называют «государство в государстве». И делалось это усилиями генерал-лейтенанта Котельникова и генерал-майора Мартынова. Образины волосатые. Оба «ушли в отставку» после московских событий. («Да-да, Барсков с Некрасовым, вот это я, к сожалению, в курсе…» - пронеслось у Павла в голове) Сейчас они все никем не контролируются, Галанин. Генерал Ковалёв просто не понимает, или не хочет понимать, что творится у него под носом. А им самим подконтрольны такие резервы, такие налажены связи, и такие люди опутаны и запутаны, что страшно становится…
   В их неуютный кабинет без стука вошел человек в белом халате, белых штанах и белой шапочке, при очках и бороде. Матвеев повернулся к нему с недовольной миной на лице, но «весь в белом» наклонился и что-то прошептал генералу. Очевидно нечто, что Матвеев давно ожидал, и чему обрадовался – он кивнул и поднялся с намерением идти следом за этим доктором.
 - Я своё сказал. Ты пока подумай, Павел,– уже в дверях генерал обернулся: - Кстати, повезло тебе с Викуловой. Хороша баба. Даже немного тебе завидую. В общем, думай…
   Вошедший вместо него из коридора охранник прикрыл за собой дверь, молча встал у стены. Павел злорадно ухмыльнулся - растащило как товарища генерал-майора, а хотел ведь кратко. Знать, наболело. Нет, никакой всё это не ревнивый муж, и никакая не проверка на вшивость со стороны Конторы. Скорее всего, ловушка со стороны лучшего друга начинающих сотрудников Пятого управления, и вполне возможно, что и действительно заговорщика -  Леонида Сергеевича Селиверстова. И лейтенанту Галанину уготовили в ней роль кусочка сыра, а вот товарищ генерал Матвеев, похоже, угодил в неё с размаху, хоть ещё и сам не знал точно, что же именно поиметь с меня можно, и о чём конкретно расспрашивать.
   Охранник так и стоял статуей. Дверь вдруг снова открылась - в комнату ввели Викулову. Ира была в своём «цивильном», хоть и немного потрёпанном. Конвоир – в такой же униформе, как у того, что уже подпирал стену, не размениваясь на слова со своим коллегой, пристегнул Иркино запястье к трубе батареи, и тоже замер. Какое-то время стояла кладбищенская тишина, прерываемая лишь гробовым молчанием.  И Павел вдруг вспомнил, где именно видел раньше этих самых «образин», Барскова и Некрасова. Именно в 68-м году и видел. Во время тех самых событий. На охраняемом аэродроме с транспортниками под погрузкой. Спецназовцы «Хагалаза», с шутками-прибаутками поднимались по трапам в «атлант». А Барсков с Некрасовым стояли чуть поодаль, у камуфлированной «белки» - вездехода, на котором был установлен мобильный узёл связи. Они тоже были полностью экипированные, в броне и до зубов вооружены, разве, что шлемы их пока лежали на капоте машины. Барсков, вытянув на улицу трубку на витом шнуре, с кем-то и о чём-то спорил. Даже тише, чем в полголоса, но на лице его была такая холодная решимость, что становилось чуть не по себе. Ну, а Некрасов, привольно облокотившись на крыло «белки», с интересом слушал, и, с чем-то соглашаясь, кивал головой…
   Внезапно у одного из охранников затрещала рация, и он, вместе с напарником неожиданно шустро удалились.

***
   Наносить визит с погромом Викулову прямо сразу ни Коняшов, ни Барсков не собирались. Первой мыслью их по возвращению из Запруды было перекусить и отдохнуть. Но Барсков вдруг вспомнил о своём хорошо знакомом ученом-физике, который не только работал, но и жил всё в том же Снежинске. Ещё через несколько минут – он выяснил, что Борис Евгеньевич сейчас пребывает в столице для участия в начинающемся завтра международном симпозиуме физиков-ядерщиков посвященном чему-то столь сложному, что из озвученной темы Барсков уловил лишь какое-то "экзотические состояния ядер". Барсков и Коняшов переглянулись, переоделись, на ходу сжевали по холодной котлете, погрузились в «волгу» Александра и помчались в гостиницу, где остановился гость симпозиума. По пути Александр, знавший маленькие слабости своего знакомого, зарулил в магазинчик «Палермо» и прихватил пару бутылок «Брунелло Камильяно» и пармезан.
   Судя по тому, как легко соскользнул Борис Евгеньевич в ненавязчиво предложенную колею (об оправданности рисков, связанных с проверкой теории практикой) – Викулов, этакий заезжий баловень судьбы, очевидно, каким-то образом зацепил тонкие душевные струны, а то и прямо оттоптал мозоли снежинским. Хотя, в общем-то, всё было строго в тему и достаточно обоснованно. Действительно, ну зачем делать третью ступень экспериментального изделия из боевого материала? Сахаров же, в конце концов, ограничился свинцовой рубашкой? Зачем, вообще было делать готовое к применению изделие? Ведь всё равно никто не собирается нарушать договор о запрете испытаний ядерного оружия. И зачем тогда вообще такой эпатаж? К чему вообще могут привести амбиции, безусловно уважаемого, профессора Викулова? И что ещё за нелепый и необъяснимый с научной точки зрения шаманизм, устроенный вокруг готового к демонстрации заказчику устройства? Какое-то специальное основание, ограничители чего-то, контрольный периметр?..
   Когда Борис Евгеньевич закончил, Константин и Александр в очередной раз переглянулись, хотя, «по ходу пьесы» им сейчас полагалось уже не переглянуться, а броситься вперегонки даже не к начальству, а сразу в ближайший арсенал. Гость из Снежинска на пальцах показал им, что готовый экспериментальный ядерный заряд порядка 100 мегатонн мощности сейчас «маркирован», «обвехован», «привязан» и, по сути, подготовлен к пространственно-временному перемещению…  в общем-то… куда угодно и в когда угодно, транзитом через… тут то и начинался цимес. Цимес заключался в том, что исходя из имеющейся у них информации, до недавнего времени гарантированно это было по силам – только Пятому управлению КГБ и конторе, возглавляемой Лаврентием Павловичем Ламонтом. А теперь, похоже, действительно появился кто-то третий, способный практически осуществить подобное перемещение. И трудно было сказать – какой тут вариант уместнее: подозревать в интрижке друг друга, в худших помыслах своё-чужое начальство, или приготовиться к столкновению с неизвестной силой, нахально набивающей рукава козырями вдобавок к тем, что уже там имелись…
   Барсков, приметив, что стоящий на столике телефонный аппарат имеет шнур достаточно длинный, чтобы выйти с ним на балкон, сослался на необходимость сделать звонок и вышел «проветриться», прихватив аппарат и прикрыв за собой дверь. Воспользовался он, однако своим мобильным аппаратом, с которого набрал номер Бешенцева, чтобы сообщить о том, что шутки кончились.  И услышал в ответ примерно, то же самое – шутки действительно кончились до самого донышка. Галанина с подачи Липатова и при участии Викулова потащили в исследовательский центр профессора, не иначе, как для опытов. Причем - в присутствии генерала Матвеева. А на этажах Управления Коллегии началась нехорошая судорожная движуха. Параллельно – проверили то, что Подразский наговорил Ламонту и Бешенцеву  о Батурине, его желании отомстить всем и вся в его родной реальности, и о своём участии в подготовке площадки для приёма груза. Ужаснулись. Площадка в Запруде – есть. Теперь кипеж ещё и в самой Пятёрке. Ну, понятно, что собаки там работать не хотят, что следы на камнях не остаются, но ведь маяк же стоит под самым носом! Как такое не предусмотрели? Ведь не факт ещё, что Батурин хотел взрывать заряд где-то там у себя дома, а не в Запруде - рядом с их базой, или - где то ещё в их мире. Олега он готовил ещё и к тому, чтобы подстраховать себя самого при неблагоприятном развитии событий во время попытки перехватить в своих интересах стомегатонное изделие, сворованное из Снежинского центра заговорщиками. Вор у вора дубинку украл. Собирался, по крайней мере. И это безобразие следовало немедленно прекратить, а разбираться, что именно каждый из них с бомбой собирался затевать – дело следующее.
   Оставшийся наедине с физиком Коняшов тем временем откупорил вторую бутылку и предложил сменить тему. И в качестве альтернативы проблемам высокой физики принялся рассказывать о недавних выборах председателя стрелкового клуба, в котором он якобы состоял. Гону и полеванию Борис Евгеньевич предпочитал сбор грибов и рыбную ловлю, но и тут общий язык был моментально найден, и учёный был искренне расстроен, когда вернувшийся Барсков объявил о необходимости их немедленного отъезда в связи с обстоятельствами неодолимой силы.
    Миновав ворота «психлечебницы» Ламонта, «волга» Барскова въехала в бутафорское здание гаража, нырнула на ведущий в подземные уровни пандус, и привычно закружилась вниз по спирали. На площадке гаража настоящего уже стояли вишнёво-бежевый «сервал» Некрасова, на котором он приехал с Бешенцевым и «атаман» демократичного чёрного цвета - только что вернувшегося Георгия Хангаева. Когда они вышли из машины и направились в сторону лифтов, чтобы спуститься ещё ниже, в арсенал-оружейную-рыцарский зал «гезельшафта», Барсков вдруг остановился, и взял Константина под локоть:
   - Костя… есть у меня одна шальная идея, но сначала я прикину дело к носопырке, а потом уж вам покажу и расскажу.
    - А сразу?
    - Нет… - Барсков покачал головой. – Вы меня на всякий случай «сразу» и расстреляете. Или титьки будем мять, а тут надобно стремительным домкратом обернуться.
   - Саня, временами ты меня пугаешь не только своим аппетитом.
   - Уже не торт. В лучшие времена у меня полглобуса за раз исподнее меняло. Всё будет хорошо, Костя. По крайней мере – не будет хуже, ибо некуда. Так, что ты иди, а я… в сортир забегу.
    Забежал он, естественно, не в сортир, а к ближайшему телефону внутренней связи, что в достаточном количестве присутствовали в коридорах подземелий мсье Ламонта. Снял трубку, и замер, преодолевая последние сомнения в правильности выбранного пути. Потом решительно набрал нужный номер:
   - Тема есть, Маэстро. Нужно срочно перебросить груз из Снежинска. А куда Ламонту деваться, одобрит…
   В оружейную Барсков пришёл последним. Здесь царило оживление, в немалой доле вызванное присутствием Романа Майорова, который вот только что совместными усилиями был возвращен в грешный мир после почти полуторагодовалого затворничества, и доставлен прямо с корабля на бал. Его отчёт «как я провёл это лето» был краток, и свёлся к эмоциональному «Отдохнул – во! Сметаны – во! Рыбы – во!» и демонстрации уровня, до которого доходило количество лакомств.
Судя по его худощаво-отличной форме – либо привирал, либо не в коня был корм. Над ним слегка поиздевались за наскоро сбритые усы и бороду, и утешили, что под забралом «гладиаторского» шлёма его смешной физиономии видно не будет. Хотя… если поразить противника безудержным смехом, то моську лучше оставить напоказ.
   Быстро и привычно разобравшись с хорошо знакомыми «личными» оружием и снарягой, уделили немного времени и внимания своим бывалым и заслуженным стволам, хранившимся здесь же. Константин, например, поглаживал бывалый ПП-23, отличавшийся от своего брата «21-го» - массивным деревянным прикладом, которым можно было душевно огреть неприятеля, косым срезом компенсатора на кожухе ствола, и ёмким барабанным магазином, которым почему-то продолжали пользоваться и по сей день, единодушно при этом признавая  более удобным и надёжным - коробчатый. А в руках Майорова, обычно работавшего в их команде снайпером, была последняя на сегодняшний день реинкарнация знаменитой «трехлинейки», имеющая удобный «рамочный» приклад и пистолетную рукоятку, и оснащенная великолепной оптикой «Питер Цейс» - как обычно называли продукцию Санкт-Петербургского Оптико - Механического Объединения.
   - Так кого сегодня режут? – деловито осведомился он у присутствующих, открыл затвор любимой своей «мосинки», и заглянул в пустой магазин. На этой винтовке он хоть и был увеличенной емкости, но старый и заслуженный патрон «7,62;54» с его неистребимой закраиной, как и прежде – приходилось заталкивать по одному из-за прицела, мешающего заряжанию с обоймы.
   - Как обычно… - ответил за всех Барсков, выплюнул в мусорку жевательную резинку, которую до этого задумчиво жевал, и полез в свой шкаф за комбинезоном и бронежилетом защитного комплекта. – Господь отличит своих.
  Стоявший рядом уже готовый к выходу Тимофей заржал и с некоторым сожалением поставил назад в пирамиду ручной пулемёт.   
   - Ох, и доокаянствуешь ты Санька. Дошутишься, - продолжил Роман, положив винтовку на колени.
   - Да-да! Барсик ещё доведёт нас всех до цунундера. Но не в этот раз, - подвёл итог Бешенцев. – А сейчас, дозвольте, изложить диспозицию в двух словах. Наша первая задача – захват предполагаемо существующей установки пространственно-временного перемещения. Вторая – у них там наш бравый лейтенант. Надо вытаскивать… Мы выходим внутри помещения. Уничтожением боевиков, которые устроили там чуть ли не базу с полигоном, занимаемся по ходу дела. Это оставим фон Белову. Вальтер со своими парнями высаживаются с «крокодилов» и начинают зачистку снаружи.
   - Поддержка? Кроме «крокодилов» фон Белова? – Роман, подобно Тимофею поставил в пирамиду «мосинку» и снова взял бесшумный «винторез», с которого чуть раньше и начал подготовку к предстоящему рейду. Остальные, натешившись, тоже отставляли в сторону любимые игрушки и вооружались Автоматами Специальными –  лишенными оптики «винторезами».
   - Тебе танк закатить в лабораторию? Снайперка в коридорах тебе, кстати, тоже вряд ли понадобится. В воздухе будет находиться пара канонерок и четыре «симаргла». На тот случай, если что-то пойдёт не так, или кто-то соберётся громко хлопнуть дверью. Тогда они перемешают с грязью всех и всё. Включая нас с вами, дорогие мои, если не успеем ноги унести. Успокойтесь – предупредят! Так, теперь подробно и на планировках...
   Макар выволок и расстелил на столе ворох листов разного формата, что, кстати, совпало с прибытием в оружейную Олега Подразского в сопровождении пана Приходько.
   -Олег Николаевич! Прошу вас, уважаемый. Ещё раз расскажите о нюансах порученного вам в лабораториях профессора Викулова. Подробно, пожалуйста.
   Олег, уже в который раз за последние сутки (или – двое… трое…) рассказал о том, к чему его готовил Пётр Геннадьевич Батурин, и что у них совершенно внезапным образом сорвалось. И этим теперь займутся окружающие его люди. Ему задали несколько уточняющих вопросов, и снова отодвинули на второй план, принявшись деловито обсуждать какие-то свои тонкости в решении предстоящей задачи, и снова проверять оружие и снарягу. Наконец Бешенцев посмотрел на часы:
   - Пора спускаться к установке. Ну, что, джентльмены…  двинулись?
   - Во имя Господа…
   - Именем его…

***
   - Ну, вот и всё, государи мои! – Селиверстов отодвинул лежавшие на столе перед ним бумаги, и откинулся на спинку стула. Усталый, но довольный. Совсем как командор Остап Ибрагимович, завершивший жизнеописание подпольного миллионера Корейко. Да-да, у Селиверстова сейчас тоже было «изнуренное лицо карточного игрока, который всю ночь проигрывал и только на рассвете поймал, наконец, талию. Всю ночь не вязались банки, и не шла карта… и только в тот час, когда люстры желтеют и тухнут, банки вдруг начинают вязаться, отвратительные фигуры и
десятки исчезают, валят восьмерки и девятки». Настало время потрошить своих партнёров. Коллег, так сказать. Которые оказались нам совсем не коллегами, а хитрожопыми умниками, решившими, что могут более ни с кем не считаясь сесть на капитанскую бочку. А вот хренушки вам всем, дорогие вы мои. Вспомнить стыдно - ведь, сколько было мучений с тем, как сказать этим самым людям, что время их кончилось. Что надо уходить по-хорошему, пока не стали препятствием на дороге других. Более молодых и сильных. Не менее преданных Родине, но знающих, и умеющих больше чем они. А тут такой пасьянс сложился! Сами же подставились, да так, что в «метериальчике» оказалась не только, и не столько фантастика, в которую поверит крайне узкий круг лиц, а совершенная конкретика, доступная к осмыслению простым следователем-новичком. Собранные Селиверстовым материалы -  отчеты, донесения, распечатки переговоров и многое прочее, однозначно и доступно свидетельствовали о том, что «в Коллегии Государственной Безопасности существует группа заговорщиков, ставящая своей преступной целью использование подразделений Коллегии в личных корыстных интересах, не считаясь с возможным ущербом безопасности Российского государства». Так, что, «потрошить» сейчас вас будут совершенно за реальные делишки, и совершенно законным образом, с соблюдением законов, устава, регламента и правил внутреннего распорядка. Может без стрельбы и кучи трупов обойдётся. И это хорошо – нельзя же так вот людей, с которыми немало вместе поработали.
   Леонид Сергеевич вздохнул - подобно командору Бендеру, он любил держать дела в порядке. И очень сожалел о невозможности собрать все собранные им документы в одну папку, где можно было бы поставить финальную точку. Ну, да ладно. Главное, что дело наконец-то сделано. Как говориться  - «Клиент дозревает. Будь готов!» Впрочем, нет, это клиент - уже «готов». К подаче на стол. Всё-то теперь понятно и очевидно. Всех- то теперь можно было подгребать лопатой к лобному месту и озвездюливать их там второй лопатой.
   Однако, нужно было начинать процесс. Дела наши скорбные. Снова вздохнув, Селиверстов снял трубку телефона и, внезапно выругавшись, бросил её назад на рычаги. Схватился за второй телефон - связи не было. Становилось уже интересно – не иначе как его противник пошёл ва-банк, успев первым включить в игру Внутреннюю Безопасность Коллегии. Ухмыльнувшись, Леонид Сергеевич тоже решил «вызвать демонов», и извлёк портативный телефон, который приготовил ему неприятный сюрприз в виде разряженного аккумулятора. Осознав, что нехорошее, в общем-то, случилось, Леонид Сергеевич потряс телефон, но тот категорически отказался работать, и Селиверстов разразился одним длинным проклятием, почему-то на языке немецком. В проклятии упоминались: черти и лица нетрадиционной сексуальной ориентации; интриганы и карьеристы; технический прогресс и торопыжничество в этом направлении; лохани с нечистотами; криворукие, безответственные, подлежащие пыткам и расстрелу, неспособные довести до ума своё изделие специалисты с задницами вместо голов; само изделие, внезапно и полностью разрядившееся в неподходящий момент; стечение обстоятельств; собственное разгильдяйство, дырявая память, и новый башмак, жмущий левую ногу.
   Он ещё успел воткнуть в розетку зарядное устройство, подключить к нему аппарат и убедиться, что дело запущено настолько, что «с толчка» не заведёшь, и надо подождать. Но вместо «подождать» в дверь кабинета вежливо постучали. Хлопцы генерал-майора Петра Николаевича Ивашутича, возглавлявшего Внутреннюю Безопасность, всегда и со всеми вежливы. Леонид Сергеевич рассмеялся и бросил бесполезный аппарат на столик под розетками:
   - Войдите!
  К удивлению Селиверстова, на пороге кабинета оказались не хлопцы Ивашутича, а он сам собственной персоной.
   - Здравия желаю, Леонид Сергеевич. Разрешите войти?
   - И вам не кашлять. Входи, дорогой. Или мы уже строго официально?
   - Брось, Леонид Сергеевич, какая между нами официальность. Присядем? Присядем… и побеседуем.
   Петр Николаевич извлек жестяной портсигар, стилизованный под пачку «беломорканала» - более плоский, чем знаменитая картонная коробка, с закатанными гранями и углами, но с неизбежной «картой» на крышке. В такой упаковке обычно продавали дорогую версию прославленных папирос, снаряженных каким-то супер-супер кубинским табаком. Ивашутич неторопливо вынул папиросу, простучал, прикурил и поставил коробку на ребро, придерживая пальцами. Так, что рисунок оказался обращенным к Селиверстову.
   - Знаешь, зачем я при себе такую картинку всегда таскаю? Вместо памятки – где могу сам оказаться, если кого-нибудь туда вовремя не отправлю.
   - Тебе, что, сверху план установили? Разнарядку дали?
   - То-то и оно, что нет. А проще было бы – план выполнил и все дела. «Кого посадили, тот сидит, а кого не посадили, тот гуляет». До следующего раза. А тут самому думать приходится – есть ли измена в наших рядах, или же они сплочены как никогда.
   - И надумал ты измену в моём кабинете поискать. Так, Петр Николаевич?
   - А чего же нет то? Кабинет у тебя хороший, от прослушки защищён. Сейфов и ящиков – не пересчитать. Есть, где поискать, словом. Вдобавок, три часа назад к моему боевому заму прибыл с докладом один наш с тобой коллега, и такого, скажу я тебе надокладывал, что хоть иди и расстреливай всё Пятое управление прямо по рабочим местам. Ибо промедление с этим профилактическим мероприятием смерти подобно. В масштабах государства… да-да.
   - Опередили, паскудники? Ва-банк пошли, - усмехнулся Селиверстов.
   - Ну…не иначе, как расслабился, брат Леонид Сергеевич. Обскакали тебя удалые ребята. Заместитель мой, скажу честно, аж в смятение чувств пришел, насколько серьёзное дело закрутилось, - глава Внутренней безопасности с интересом посмотрел на Селиверстова. - Так, что, давай, дружище, скажи чего-нибудь, во что я поверю, не сгорая со стыда.
   - Сказать нам завсегда есть что! – Леонид Сергеевич взял подготовленный, но не успевший быть поданным рапорт, и передал его Ивашутичу.
   - Ух, ты… и кто там у тебя? – Ивашутич принял бумагу. - Матвеев или Кулаков?
   - Оба. Муравьёв, Терещенко, Липатов и Федосеев - тоже. Для начала.
   - О, как! А, ты ведь, как понимаю, уже ко мне собирался? Минуя замов?
   - Нам нужны посредники? Или ты уже настолько погряз в соблюдении субординации, что запустил бы своего товарища по служебной лестнице?
   - Запустишь вас… это сегодняшние твои оппоненты, что последнее время выполняли роль фонаря, к которому слетались все дураки и недовольные, но внезапно решили сойти за самых умных и находчивых, хоть и поднаторели в интригах, но так и не поняли, против какого ветра писать вознамерились. И ты их тоже сразу всех решил? Внезапным озарением? Чохом?
   - Озарение действительно получилось внезапным, и уж никак не ожидал, что выбегу на эту братию со стороны совершенно неожиданной. Помимо карьеризма и мелкого интриганства, что интересно разве твоим костоломам, ребята возомнили себе…  не иначе, как мозги вынесло от амбиций, жажды власти и возможностей, вот и полезли в такие игры… словом, есть за что.
   - А, кого из нас «не за что»? Шея то у всех ведь есть, а? А раз шея есть, так и верёвка найдётся. Шучу. Полагаю, здесь не одно лишь то, что вся троица настаивала и «формировала мнение» о необходимости отставки Мартынова и Котельникова после московских событий. Чего те сами, по-моему, желали.
   - Петя, у тебя хорошее настроение и ты ко мне пошутить зашёл?
   - Какие уж тут шутки, товарищ генерал-полковник. Когда дух Лаврентия Евгеньевича бродит по этажам конторы. В генеральской форме, с обоюдоострым костылём в одной руке, и портативным компьютером в другой. К чему бы это?
   - К переменам, Петр Николаевич. Несколько преждевременным, но неизбежным, и пафосно говоря, предопределённым самим ходом истории.
   - Вот даже как… - Ивашутич убрал со стола портсигар. – Мда… С ума сойду я с вами. Нет, определенно. Достаточно одной вашей неустанной борьбы с ведьмачеством и сатанизмом. Нет, я понимаю, что вы загоняете их всех лишь по статьям за мошенничество, покушение на убийство и  другим, согласно УК. Оставим за кадром и небывалую концентрацию служителей всех разрешенных культов вокруг ИК17. Спросим лишь, отчего числиться данное исправительное заведение как «общего режима», а на поверку оказывается ближе к «строгому», и отчего смертность там достигает 50%? Страшно? Жуть. Но, знаешь, Леонид Сергеевич, какая вырисовывается действительно страшная картина, если учесть по сути формальную подотчётность и подчинённость славного нашего Пятого управления? Да-да, я знаю, что сейчас вы снова практически напрямую подчинены государыне императрице. Предыдущему государю императору что-то вы не очень подчинялись и отчитывались, а с юной барышней как то вот сразу поладили…
   - Так ведь Россия, Петенька, она рода женского. Извини, что перебил…
   - Ага! Тем не менее, вот если взять и разобраться в сложившейся ситуации с кадровым составом офицерства, проходящего по системе ротации службу в элитных соединениях, включая части РВСН, авиации, флот и «старую гвардию»? Получается, что если, например, преображенский и семёновский полки - просто пронизаны офицерами, так или иначе связанными с Коллегией, то алексеевская танковая дивизия и махновская мотострелковая – не только «чёрные» процентов на девяносто с лишним, но и тамошние ребятушки так или иначе замкнуты на «пятёрку». Корниловская и марковская – чуть меньше, но приказ, если что, исполнят. Дурачок Матвеев сотоварищи за своё стремление к власти и возможностям до конца дней своих будут добывать полезные ископаемые, а у самих вас… власти и возможностей…  с таким огнём играем, государи мои…
   - Уж сколько лет играем. Давно уж прикуриваем от того, чем Матвеев с Кулаковым мир перевернуть хотели. Не боись, Herr general.
   - Как говориться, «я не трус, но я боюсь». Прибамбас твой тебе сказать чего-то хочет, - Ивашутич кивнул на внезапно оживший портативный телефон. – Ваши умники никак радиотелефон усовершенствовали? Подаришь такой?
   - Куда деваться… подарю… - Селиверстов дотянулся до аппарата. – Правда, мне тут обещали, что их скоро вёдрами продавать будут.
   Ивашутич, ненавязчиво прислушиваясь к разговору, задумчиво закурил ещё папиросу. Шеф Внутренней безопасности был посвящен если не во все тайны Пятого управления, то в большинство их. Выступая «штатным скептиком» он регулярно высказывал свои опасения Селиверстову, но понимал, что от близкого всемогущества, Пятое управление сдерживали хитро выстроенная система самоограничений, и постоянный контроль со стороны Государя с невозможностью каких-либо значимых действий без согласования с ним. Притом, что за спиной Императора маячили ещё и Рабкрин с Cоветом по делам религий. Неудачник и мямля Константин оказался человеком не на своём месте. Всё с ним было понятно ещё задолго до того, как он помчался в революционную Москву. Люди «знающие» понимали, что это была насквозь временная фигура. Так уж звёзды сошлись. Ему было просто «не дано» держать такого тигра за ошейник, вдобавок он ещё и с обезьянами якшаться начал. А тигра как раз проголодался. Екатерина зверя удержала, лишь потому, что тот в ней сам был заинтересован, как в фигуре, обеспечивающей баланс всей системы, правда уже на новом уровне. Ну, и зверю была брошена смачная кость – Ивашутич знал, что почти всё золото, массово изъятое у «неблагонадёжных» толстосумов и организаций во время июльских событий в Москве и по всей стране – поступило в распоряжение Коллегии, конкретно - «пятёрки», испытывавшей некоторые трудности с финансированием. И было моментально вбухано в два исследовательских центра, и в структуру подготовки новых кадров Коллегии.
   Селиверстов выключил аппарат и положил его назад. Ивашутич вопросительно на него посмотрел:
   - Что, опять? «Пьяные команчи напали на обоз»? Снова ваши махновцы что-то разгромили?
   - Пока ещё нет, но вот-вот начнут. Зачем ты мне телефоны отключил?
   - Это заместитель мой в припадке активности. Думаю – пусть. Глядишь, нам с тобой спокойно беседовать никто не помешает. Так, то там у тебя опять случилось?
   - Это очень важно, Пётр. Поехали вместе? И возьми с собой роту головорезов. Там десятка четыре революционЭров из «Бригады Троцкого». Ну, и ещё кого-нибудь, на своё усмотрение, в оцепление, там, туда-сюда.
   - Майор Ямагути с парнями подойдёт? В качестве головорезов.
   - Подойдёт. Вдобавок, Белов, кажется, его знает хорошо.
   - Что, и Вальтер уже там? А её величество Екатерина Константиновна, часом, не собирается?
   - Нет, Пётр. Но, могу устроить.
   - Спасибо, не надо. Верю.
   - Как скажешь. Не буду. Скажи мне, где Филатова? Раз молчишь – с ней всё хорошо?
   - А то! Запер я Светлану, от греха подальше. В одном сейфе вместе с Наташей Догадовой и Альбой. Пусть посидят, втроём в картишки-шашки поиграют. А донесение твоё… даже не знаю, в какое дело подшивать?
   - Сожги, – облегченно рассмеялся Селиверстов. – Свету не допрашивал?
   - Ну… так. Эх, и здорово она под дуру косит. Слюни только не распустила.
   - Это у неё в бабушку талант.
   - Да? Я думал в маму… 
   - Мама у неё и в самом деле «здравствуй дерево». Но, хороша… и хорошо, что ты Светку запер.
   - Да уж! Генерал Котельников строго наказал «присмотреть» ещё до того, как её сюда сослали. Хозяйство, если что, грозился оторвать. Опечалившись.
   - Это он может. Я вам гарантирую. Поехали, Пётр? Объясню всё по дороге.
  Ещё на пути к «дороге», когда Селиверстов закрывал кабинет, пришло сообщение шального содержания от Француза  – они с Барсковым умыкнули сверхбомбу, а валить  - до кучи предлагалось сами знаете на кого. Халява, видите ли, подвернулась аферистам, будто без этого проблем не хватало…

***
   - Так, говоришь, что туда вошёл Федосеев, и ни гу-гу? – Ламонт спрятал в карман пиджака телефон.
   - Так точно, - отрапортовал напарник Зиновьева Лаврентию Евгеньевичу.
   - М-да… интересно. О чём можно так долго молчать?
   - А Батурин этот мог Федосеева с собой увести? Как Александра? – закинул вопрос Игорь Алексеевич.
   - Не знаю, не знаю. Идём! – Лаврентий Евгеньевич решительно вошёл в подъезд и поднялся на третий этаж. Кивнул на дверь подозреваемой квартиры, укоризненно посмотрел на Игоря Алексеевича, который тут же достал свой револьвер. Напарник его тем временем, не задавая лишних вопросов, расправился с простеньким замком, и осторожно приоткрыл дверь. Полумрак и тишина. В прихожей лежал человек. И больше никого в квартире, похоже, не было. Убедиться в этом особого труда не составило. Ламонт рассмеялся и уважительно покачал головой.
   - Нет, ребята, халява не прокатила. И не у нас одних. Так просто его не взять. Ловок, дьявол. И осторожен. Тут другой подход нужен. Но, силён дядечка. Фантастика! Просто фантастика!
   - Никому бы не поверил, что такое возможно. Если бы не Александр. - Зиновьев убрал пистолет.
   - Ну и не верь, Станиславский! – снова усмехнулся Ламонт.
   Из прихожей послышался стон. Зиновьев прошёл на кухню, взял кувшин с водой и вылил воду на голову начинавшего приходить в себя связанного человека.
   - Да, уважаемые коллеги. Сколь удивительные вещи происходят рядом с нами, а заниматься уж столько лет приходиться такой вот швалью, - Ламонт взял табурет, сел рядом с Федосеевым и ткнул его тростью под рёбра. - Подъём! Очухался, лишенец? Со мной будешь говорить, или к Селиверстову с Ивашутичем отвезти? Не надо? Тогда колись стремительным поленом, с кем вы тут шпионаж в пользу Конго и Заира развели...

***
   Самая сложная и ответственная часть «Баталии при Институте» состояла в том, чтобы открыть портал в один из коридоров или залов корпуса исследовательского центра Викулова, в одном из помещений которого, он, со слов Батурина и Подразского, и смонтировал свою установку пространственно-временного перемещения. Технари Ламонта отработали на «шесть» по пятибалльной шкале, и дальнейшее было делом техники и опыта, которых переброшенной в тыл противнику команде было не занимать. Смахнув, как пыль со стола нескольких встреченных охранников в серой форме, и распугивая причастных к науке людей в штатском (и те, и другие совершенно шалели при виде таких гостей), и, не сделав ни одного выстрела, они оказались у цели. Честь штурма заветной лаборатории выпала Барскову и Некрасову, что Александр расценил, как знак свыше в исполнение его намерений. Остальные блокировали ведущие к залу с установкой помещения. Навстречу идущему впереди Барскову из дверей вылетел генерал Матвеев собственной персоной с крошечным ПСМ-ом в руке. (Пистолет Самозарядный Малогабаритный) Не иначе, как слух о визите невежливых гостей таки дошёл быстрее их самих. Барсков на радостях встретил его так, что генеральские туфли подлетели к потолку, а пистолет упорхнул в пространство. Задница Матвеева ещё не успела впечататься в пол, а Александр уже коротко рявкнул напарнику, чтоб тот немедля пытал пленного на предмет нахождения Галанина, и сам устремился дальше. Тимофей принял генерала с оплеухой и словами «Допрыгался, козёл?»
   Увиденное в огромном зале Барскова особо не удивило – в конце концов, если вы собираете легковой автомобиль, то, скорее всего у вас получится наземное самобеглое транспортное средство на четырёх колесах, два из которых управляемы, и с пассажирским салоном, в который попадают через двери. Касательно размеров, форм, количества мест, типа двигателя и его расположения – возможны варианты. Так же и созданная Викуловым с помощью Петра Геннадьевича Батурина установка для пространственно-временного перемещения грузов примерно напоминала то, что было уже неоднократно Александром видено. Нагромождение шкафов, пультов, кабелей, обилие контрольной аппаратуры и собственно - «рабочая площадка». А, вот  рамки «ворот» у Викулова пока не наблюдалось. В зале присутствовали четверо, и разговор с ними Барсков начал с того, что одиночными выстрелами уложил взмахнувшего при его появлении коротеньким автоматом дядечку в штатском, и кинувшегося в сторону какой-то двери человека в белом халате – надо полагать ассистента Викулова. Сам профессор в компании ещё одного человека в белоснежном халате, стоял у пульта управления установкой. Барсков аккуратно прикрыл за собой половинку двустворчатой двери, и направился к ним, на ходу откинув забрало шлёма:
   - Коллегия государственной безопасности. Майор Барсков. Мы к вам, профессор, и вот по какому делу!
   - Какому ещё делу? Что вы себе позволяете? Все мои работы проводятся в тесном сотрудничестве с Коллегией. Здесь сам генерал Матвеев…
   - Хватит! Нам известно всё и про вашу деятельность, и про попытку похищения ядерного устройства, и про интриги генерала Матвеева, - краем глаза Барсков приглядывал за входной дверью, Викулов излучал ледяное спокойствие, а вот его помогалу уже колотила крупная дрожь. – Сергей Фёдорович, предлагаю прекратить дурковать и встать на путь сотрудничества.
   - Каким образом? – Викулов даже усмехнулся.
   - Установка, как я вижу, работоспособна? Мне нужно, чтобы вы запустили её и сымитировали переброску некоего груза. Из ниоткуда – в никуда. У вас ведь нет устройств контроля и фиксации координат переброски грузов? Отлично. Мне нужен лишь факт включения установки в рабочем режиме, который будет зафиксирован определёнными службами.
   - Убирайтесь вон! – Викулов скрестил руки на груди: - Вы ничего не посмеете мне сделать…
   - Посмею. Некогда тебя уламывать, - Александр отступил назад и, видя, что профессор своего выбора менять не собирается, дважды нажал на курок. Ещё две гильзы звонко стукнули по кафелю пола. Викулов ещё заваливался назад, а Барсков стремительно обернулся ко второму его помощнику, уставив ствол ему в лицо: - Ну! Убью, членистоногое!
  Помощник, роняя с лица капли пота, принялся шустро двигать рычаги, щёлкать тумблерами и крутить верньеры настройки. Раздался гул и в унисон ему, откуда-то снаружи донёсся грохот вертолёта.
   - Извините, офицер, это весьма затратно по энергии, установка ещё очень несовершенна…
   - Не стесняйтесь, угощаю. Тем более, вы ведь всё равно электроэнергию собрались воровать на это дело. Можете даже устроить блэкаут кварталу-другому. (Blackout — в одном из значений массовое отключение электричества) Скажите лучше, любезный, вы ведь были в курсе всей затеи с бомбой. Почему молчали? Вам не было страшно, что дело кончится не шантажом, а её реальным применением? По-своим, а не по врагам? Ответьте честно сударь, хотя бы раз в жизни.
   Гул стих, помощник Викулова перевёл установку в исходный тестовый режим. Неизвестно, что там у него случилось в голове под воздействием только что увиденного, но повернувшись к Александру, он неожиданно глупо хихикнул.
   - Это, смотря кого считать врагом. А кого своим.
   - Понял. Спасибо, дорогой, по крайней мере, честно, - Барсков поднял автомат, по полу покатилась ещё одна гильза. - Простите, если что, но коль война, так по-военному. Заодно и концы в воду…
   В зал вошёл Некрасов, огляделся.
   - Накрошил, я смотрю?
   - Так получилось, Тима.
   - Они что-то успели?
   - Они успели недозволительно много. Что Галанин?
   - Жив. В подвале. Костя и Хангай пошли к нему. Снаружи шурует фон Белов со своими убивцами. Что здесь?
   - Здесь закончили! – Барсков ухарски закинул автомат на плечо, брезгливо огляделся. – Мерзкая была компашка…

***
   Когда дверь за охранниками закрылась, Павел повернулся к Ирине. Левый глаз её - был украшен великолепным свежим фингалом.
   - Чего уставился? – всхлипнула она. - Муженёк подарил…  хочешь выразить соболезнования?
   - Ну… как бы тут сказать помягче, Ирин… - Павел осмотрелся, пытаясь прикинуть насколько велика вероятность того, что их сейчас не смотрят и не слушают. – Супружеская неверность предусматривает определённые последствия. И подбитый глаз, в общем-то, классика данного жанра.
   - Спасибо, дорогой…
   - Не на чем. Стало быть, и профессор Викулов тут. А, где мы, кстати? Ты знаешь, куда нас привезли? И, главное, кто и зачем?
   - Сергей попросил только привезти тебя во «Двор». Сказал, поговорить с нами обоими хочет. Обещал семейных сцен не устраивать. Но припугнул, дескать, откажу в такой малости – и развод будет жёстким. А, оно вон как оказалось… да, и не он тут главный. Паш, чего они от нас хотят-то? За что? Страшно…
   «Ага!» - подумал Павел.- «Страшно. Особенно, за тебя. Если, ты, дорогуша, действительно думала, что меня на беседу привезёшь, профессор глянет, на какого дурака портяночного его променяли, морально уничтожит нас обоих, и брезгливо отпустит. Меня при этом обедом угостив, а тебе индульгенцию прописав на всё былое и будущее. В виде развода с гуманным разделом совместно нажитого. А, сейчас тебя могут первой на разделку запустить, меня на жалость ломая. Но, ещё хуже, если ты сама в деле и тебя сюда подсунули, чтобы мне на мозги капать. И мне обидно будет, и тебя потом могут посмертно расстрелять».
    Определиться,  жалеть ему Ирину как случайно подвернувшуюся под такой замес, или как соучастницу – он не успел. В коридоре где-то неподалёку произошла какая-то непонятная короткая возня, дверь приоткрылась, затем в комнату шагнул «упакованный» по самое не могу боец в штурмовом комплекте защиты «гладиатор» и автоматом-бесшумкой в руках. Он откинул забрало шлёма, и Павел «выдохнул» увидев лицо Коняшова.
   - Доктор Ливингстон, я полагаю? – рассмеялся подполковник, как показалось Павлу – тоже облегчённо. Звякнув ключами-отмычками, он принялся освобождать пленников. В коридоре маячила внушительная фигура богатыря в таких же, как у Коняшова доспехах, но вооруженная помимо АС-ки ещё и ручным шестизарядным гранатометом напоминавшим револьвер-переросток. Павел потёр запястья, Коняшов протянул ему «дрель», положил на стол пару ручных светошумовых гранат, одну боевую осколочную, снова улыбнулся:
   - Пока держите оборону здесь, дорогие мои. «Хагалаз» в броне – наши, остальных мочи. Смотри, не перепутай…
   Оборона пыточной началась с того, что Ирина вдруг разревелась. Утешать её Павлу было некогда, и она забилась в угол и отводила душу, пока не кончились слёзы и сопли. Потом – успокоилась. А потом в коридоре снова показались «роботы» в броне, закрытых шлёмах и нашивками с кошачьей моськой на рукавах. Прикрывая Павла и Ирину, они вывели их во двор, где раздавались отрывистые команды, и люди вооруженные деловито сортировали людей невооруженных. Подъехало ещё несколько тентованных грузовиков и из них посыпались тоже люди в лёгких бронниках и с короткими автоматами. Процесс сортировки пошёл быстрее. Павел наблюдал всё это, пока его вели к просторной асфальтированной площадке – автостоянке, судя по разметке. Здесь стоял санитарный автобус и Павла с Ириной ненадолго передали на руки медикам. Когда Галанина обнадёжили, что голова его не является самым слабым местом организма, подошёл майор Некрасов, он же – генерал-майор Мартынов, приглашающее махнул рукой. Павел зашагал рядом с ним в сторону одного из корпусов, на газоне перед которым царило оживление.
   Его наставник Леонид Сергеевич с задумчивым видом стоял чуть поодаль, рядом с распростёршимся на травке телом человека. В руке Селиверстова был внушительный, несмотря на возраст, «люгер». Над головами загрохотали лопасти – прямо над крышами зданий прошёл вертолёт – бронированный ударный «крокодил». Редкий зверь, используемый в спецоперациях за способность не только напугать противника одним своим видом, но и подвезти к месту действия шестерых экипированных десантников.
   - Жив? Здоров? – спросил Павла Селиверстов, глядя вслед вертолёту.
   - Так точно, товарищ подполковник. Это что же? – Павел как-то устало и безразлично посмотрел на мёртвого генерала. - Шальная?
   - Шальная, Пашенька, шальная… - Леонид Сергеевич умудрился спрятать пистолет в кобуру подмышку. - Шальнее некуда. Как ты себя чувствуешь? Докладывай, в вольной форме.
   Действительно, подумал Павел. Шальная пуля-дура, прилетевшая нелепым случаем во время учений по отработке штурма условно захваченной леваками-троцкистами лаборатории. Селиверстов выслушал его краткий рассказ о происшествии на шоссе, глаза его вдруг блеснули:
   - Прилетело, говоришь? А, ну-ка, пойдём, покажешь мне обидчицу свою. Заодно глянем, кого там повязать живыми удалось. Представляешь, лейтенант, мы тут удачно и по ходу дела накрыли целую боевую группу леваков, нахально сформированную у нас под самым носом. Они тут собрали воедино почти всё, что ещё было годного «к строевой» после «Валдайского погрома». Теперь остались, пожалуй, шальные одиночки, интеллигентные герои диванных баталий, да ходоки по Маршам Свободы.
   Обидчицу, уложенную вместе с другими пленными боевиками носом в ухоженный газон, Павел узнал по хрупкой фигурке, одежде и короткой стрижке. К тому же, других девушек, тут не было. Кивнул в её сторону.
   - Боже мой, какая прелесть! – неожиданно восхитился Селиверстов. – Нет, я не только про эту маленькую упругую попку, а ещё и от искренней радости встретить здесь Лиличку Сафронову, которую ищут родители за бегство из отчего дома, ищет милиция за «хулиганку», и Коллегия, признаться, тоже хочет пообщаться. Помогите ей встать.
   - Убери руки!.. – Сафронова брыкнулась и попыталась отстраниться от помогавшего ей сержанта Коллегии.
   - Сатрапа царская… - закончил за неё Селиверстов. – А вы голубушка, ко всему остальному ещё и людей взялись железками бить. Некрасиво.
   К ним подошёл капитан, не иначе, как знавший Селиверстова лично. Они отошли в сторону и о чём-то переговорили. Галанин услышал лишь последние, напутственные слова Селиверстова – «…аккуратнее с молодняком. С ними ещё заниматься и заниматься, глядишь, и толк выйдет. А вот с теми, у кого седины вылезли – не хрен церемониться, можете их хоть за ближайшим углом сапогами плющить. Они уже не поумнеют». Сафронову увели первой, занялись под руководством капитана остальными. Селиверстов вернулся к Павлу, довольно мурлыча под нос:
    - Ну, что же… с этими – разобрались… с этими – разодрались. В общем, всё неплохо, неплохо. От лица командования объявляю вам благодарность, лейтенант Галанин. За мной, здесь нам делать больше нечего, - когда они отдалились, Селиверстов продолжил: - У тебя прямо чутьё на людей и события, Павел. Этот дар тебе просто придётся развивать и дальше. Помимо всего прочего – ещё и Сафронова, внезапно обнаружившаяся в этом гадючнике. Несмотря на юный возраст – интересная личность, с которой есть о чём «поработать». Так сказать - enfant terrible. Дочь статского советника, ударившаяся в борьбу сразу и с царизмом, и советской властью. Та ещё кадра. А кадры у нас решают всё.
    Когда они шли назад, Галанин невольно задержался и ещё раз посмотрел на тело генерала Матвеева, которое кто-то уже закинул покрывалом. А, повернувшись следом за Селиверстовым, вдруг увидел Ирину – какой-то чернявый мужчина в безукоризненном костюме элегантно подавал ей тёплую армейскую куртку. Очень кстати – на улице было прохладно.
   - Павел! Галанин! – окликнул его Селиверстов, уже стоявший у знакомого Павлу красного «болида»: - Переоденься. Я тебе тут прихватил кое-что…
   Среди сваленного на заднем сидении «кое-что» оказались и труселя с майкой, и носки с рубашкой, коробка с обувью и пришедшиеся в пору брюки, и отличный кожаный пиджак, в кармане которого Павел с изумлением обнаружил новенький бумажник, где даже присутствовали купюры. Павел замер, удивленно глядя на Леонида Сергеевича.
   - Садись! – Селиверстов со смехом открыл водительскую дверь машины: - Плата за страх, Пашенька! Жалко, что тебя по головушке шарахнули, а то бы сейчас поехали пропивать.
   - Ну, так и поехали, товарищ… полковник. Не настолько уж и сильно меня шарахнули.
   - Нет уж, отвезу я тебя до дому, сдам матушке и отдыхай до завтра. Готовься - завтра будешь полдня отписываться по своим приключениям.
   - Разрешите обратиться, товарищ полковник, по поводу предстоящего «отписываться».
   - Обращайся, лейтенант.
   - Генерал Матвеев ни сколько меня допрашивал, сколько сам говорил…
   - И много наговорить успел? Продолжай.
   - Про некий «заговор», про ваше генеральское звание, про генералов Барскова-Котельникова и Некрасова-Мартынова, - Павел снова замялся. - Ещё он почему-то был уверен, что я всё-таки лазил по «черной базе».
   - Ну, насчет последнего, то ему явно показалось, и мы с тобой знаем, что полномочий ты своих не превышал. Так, что забудь про эту историю. Понял? А вот, что до остального… и того, что ты и в рамках допустимого накопал, с моей подачи… - Селиверстов тихо рассмеялся. – Ладно, всё равно пора поговорить по душам. Раз уж чувствуешь ты себя вполне прилично, то удели  старику часик-другой для вдумчивой беседы. Есть у меня одно заведение с хорошей кухней, а то, знаешь, сутки с лишним ничего не кушал, так аппетит такой, понимаешь. И тебе порекомендуют, что-нибудь диетическое, для недавно оконтуженных героев. Христофор Хосевич марку заведения держит на высоте. Садись!
   - Прошу прощения, на этой машине вроде как ездит подполковник Коняшов? – Павел сел в «болид».
   - Так точно, Павел Николаевич. Ездит. А, что тебя смущает? Я её одолжил по случаю. Люблю, знаешь, на мощной машине прокатиться.  А, свой «юпитер», как то приелся. Тебя удивило лишь то, что я воспользовался машиной коллеги?
   - Нет, совсем не это. Исполнение экспортное. Для продажи в штатах. Мили, галлоны. Смысл?
   - Вот, оно что… а, если просто – причуда? - Селиверстов опустил стекло на двери, чтобы его могли разглядеть стоявшие у ворот бойцы, предъявил им документы и выехал с территории исследовательского центра. –  С этой тачкой, точнее, с её близнецом, приключилась история с географией. По выполнении одной миссии за океаном такую же машину с кучей секретных примочек должны были утопить в Мексиканском заливе. А она вдруг целой и невредимой пришла контейнером с Дальнего Востока в адрес полковника Бешенцева, руководившего той самой, якобы успешно завершённой операцией. Концов не нашли –  злодейская шутка это или родное разгильдяйство, и кто тому виновник. В качестве ответного издевательства на возможные происки врагов подполковник Коняшов типа забрал авто себе. Ну, естественно, ездит на такой же, а оригинал стоит в нычке, пока не разберёмся, в чём же был подвох. Ну, так что тебя так зацепило в делах наших коллегиальных, повышенной мутности. Сформулируй то, что, думаю, так и не смог внятно выразить генерал Матвеев, пытавшийся тебя расспросить.
   - В Коллегии существует группа сотрудников, длительное время занимающих различные посты в разных должностях и под разными фамилиями. Но, они постоянно причастны к принятию важных решений. Зачастую – на государственном уровне. Удивляет то, насколько долго они этим занимаются и тот факт, что внешность их за истекшие десятилетия - не изменилась. Полагаю, что генерал Матвеев именно это имел в виду, подразумевая «заговор», - Павел замолчал, добавив про себя, что и Селиверстов был почти такой же такой «заспиртованный». – И ещё, Леонид Сергеевич, без вашего «вброса» я бы этого тоже не сформулировал.
   - Ну, не столь он был значительным, это вброс. Тебе лишь дали зацепочку, - Селиверстов негромко рассмеялся, и прищурился. - Вам, Павлуша, «Понедельник» от братьев Стругацких читать не доводилось?
   - Доводилось...
   - Кстати, Аркадий Натанович - там, куда я тебя везу - частый гость. Вдруг повезёт? Возьмёшь автограф. Так вот... «Лица, поименованные с номера четвёртый по номер двадцать пятый и последний включительно, занесены в списки лиц, допущенных к ночным работам, посмертно. В порядке признания их заслуг в прошлом. Теперь вам доступно?»
   - Доступно, товарищ полковник. Только...
   - Что «только»?
   - Это... действительно НИИЧАВО какое-то получается с его вечными корифеями.
   - Что ж, дорогой мой лейтенант Галанин, Павел Николаевич, не ошибся я, видать, когда кандидатуру твою двинул. – Леонид Сергеевич притопил педаль газа. – Не опережай события, скоро всё узнаешь.
   - И… Светлана Филатова. Она похожа на Барскова. Она его родственница? Если бы не «Игоревна» - можно подумать, что и ранняя дочь.
   - Она его внучка, Паша. Младшая и любимая. Так, что ты смотри, если что…

***
   Эйфории от одержанной победы у вернувшихся в оружейную комнату людей – почему то не было. А вроде и сделали по максимуму возможного. Разоблачили и придушили тех, что мотали им нервы последние дни и замышляли вовсе уж непотребное. Предотвратили ничего хорошего не предвещавшие эксперименты Викулова, о которых ничего и не подозревали. Накрыли по ходу дела боевиков. Бонусом взяли двух странников. А дело, похоже, было в страннике третьем – что спокойно ушёл по своим делам, и неизвестно с какими мыслями на уме. Барскова, во всяком случае, щемило именно это. Возможно, что и ещё что-то, другим пока неизвестное.
   В общем, сидели, не спеша говорили «ни о чём». Занимались оружием, из которого и пострелять то толком не удалось, что тоже было совсем неплохо. Огромный Хангаев, Тимофей и Роман Майоров лениво скидывали снаряжение и броню. Барсков вообще сидел с отсутствующим видом, и со шлёмом в руках, точно Принц Датский с черепом шута Йорика. Константин, как самый организованный и целеустремлённый, уже торчал в душевой, а Макар вообще ещё не заходил – в гараже, куда они вернулись обычным образом на двух высланных за ними бронированных джипах, сунул свой АС Тимофею, и срочно куда-то помчался по этажам. Он присоединился к остальным, как раз, когда вернулся Коняшов, который спросил его, естественно, где тот был.
  - Где был? Делом занимался, Костя. Кстати, джентльмены, пока вы тут дремлете, у Ламонта собран целый зал мозговых штурмовиков. Схваченный Сашей и Тимофеем в книгохранилище Олег Подразский приковывает внимание доброй половины аудитории, и уже рисует схемы, графики и таблицы. Вторая половина внимательно наблюдает за скрученным вами в Заводи Виктором Петровым, очевидно ожидая, когда он прямо на их глаза провалится в небытие сквозь кресло.
   - Его бы привязали хоть, к креслу-то... - Тимофей примерился было залепить расшнурованный ботинок в какую-то облюбованную цель, но, передумал и просто стащил его с ноги.
   - Угу. Цепями. А кресло приколотить к полу, пол усилить арматурой и делать ставки - кто из них в случае чего порвётся или треснет. Интересные нам достались инвалиды. В смысле - у одного травмирована рука собакой, второй, похоже, травмирован по жизни.
   - По большому счету, по жизни они «травмированы» оба… - обозначился Барсков.
   - Ну, да… но, это всё ерунда, - Макар взял драматическую паузу: - Господа, у меня для вас пренеприятнейшее известие. Нет, ни шиша не ревизор. В Снежинске исчезла бомба.
   - Это как? – Константин замер.
   - Разом и совсем. И я уже догадываюсь, кто это сделал. Барсинька, не уходи в себя, родной, некрасиво как то получается. Твоя ведь работа?
   - Моя. Я вот тут как раз сидел и думал, со второй башкой советовался, как вам лучше об этом сказать.
   - Вечер перестаёт быть томным. Считай, что я уже сказал, так, что скажи теперь лучше, зачем ты это сделал и она теперь где?
   - В ломбардЕ. Замучил, слушай, да? Спрятал… от греха подальше. И на всякий случай. Вдруг понадобится.
   - Понятно…  несознанка началась. А если рванёт – отсюда увидим?
   - Нет. На «Тапире» она.
   - Хорошо, что хоть сюда не притащил, старый клептоман. Знаешь, какая буза наверху поднимается?
   - Притормозят, погасят. Заодно и накажут, кого давно следовало, да не за что было.
   - Ох, ты же и морда… повод, видите ли, дал к ещё одним репрессиям. А, если там уже инсульт кого-то тяпнул?
   - Тяпнул?
   - Пока нет. Зато руководитель Снежинского ядерного центра, известный ранее как убеждённый атеист, поверил во Всевышнего. Когда ему сказали, что, в общем-то, всё пустяки и дело житейское - это Барсик пошалил, но бомбочку уже почти вернул и больше делать так не будет - окончательно поседевший человек сказал «слава Богу» и истово перекрестился ромбом. Зачем изделие украл, а?
   - Не скажу. Пока не скажу.
   - Пытать его! Пытать! – Коняшов со смехом принялся хлестать мокрым полотенцем Александра, который так и сидел с невозмутимостью статуи. – Но можно и проявить гуманность. Говорят, у Ивашутича новый полиграф отладили.
   - А то этот стервец полиграф не обманет. Ух, развязал бы я тебе язык, затейнику, - Макар обернулся к Некрасову: - Чего ржёшь?
   - Ничего… вспомнил, как Ади Галланда поили водкой, пока он не заговорил по-русски.
   - Ага! А Палмеру били морду до того же результата, он ещё потом за Жоркой гонялся с ужасной мстёй по всему северному полушарию. Барсик! Тебе что предпочтительнее?
   Барсков извлёк из какой-то нычки армейскую фляжку в чехле, приложился к ней, и замер, смакуя послевкусие, и с явным намерением закрутить пробку. Собрание флягу отняло, и её пустили по кругу, а Барскову Некрасов сделал очередное внушение, уже в виде дружеской оплеухи. Макар, которому фляга пришла последнему, потянул носом, состроил довольное лицо и затянул с флягой в руке:
I took all of his money
and, it was a pretty penny
I took all of his money, yeah,
and I brought it home to Molly…
   Потом допил содержимое, со словами «бедный Йорик… неистощимый на выдумки» бросил пустую фляжку Барскову в своевременно перевёрнутый тем шлём и обратился к присутствующим с предложением  «давайте Барсика сначала напоим, а потом побьём всей кодлой». Некрасов вытащил откуда-то бутылку явно не с кефиром и водрузил её на стол, цитируя при этом правила внутреннего распорядка заведения Ламонта в той их части, что запрещала распитие на территории, и регламентировала порядок расстрела за нарушение.
   - Whack for my daddy-o, whack for my daddy-o, there’s whiskey in the jar-o… - тихонько допел Бешенцев. - Так… посиделки без спиртного кончились, практически не начавшись. Что там у нас? О, кактусовая пошла… а лимон где?
   - Эстет, блин. С закуской вообще-то швах. Кого послать за огурцами?
   - Наливай, сейчас придумаем. Давайте, что ли, со свиданьицем. Собрались-таки. А, Ромка? Как оно? С возвращением.
   - А, то… честно говоря, когда уходил, и даже когда возвращался, думал, что наигрался я в эти игры до усрачки. И жду не дождусь, когда вы, наконец, осознаете, что стали уже староваты для подобных эскапад. «Хороший дом, хорошая жена, что ещё нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость». А потом, вдруг дошло, что тихой «старости» просто не будет. И «только тогда, когда все умрут, закончится Большая Игра»…
   - А помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!.. – ответили ему сразу несколько голосов, бутылка снова пошла над кружками.
   - Дела предстоят большие, потому предлагаю перестать меряться носами и собачиться по мелочам, а то действительно… - Хангаев выставил на всеобщее обозрение кулак с футбольный мяч размером.
   - Правильно Жорик! – Некрасов налил ему текилы, и примерился плеснуть себе. - Наш подход. «А я вам всем рвачки навалю».   
    - И навалю, если надо будет… - пробурчал Георгий, накрыв лапищей руку Некрасова вместе с бутылкой и задержав её над своей посудой. – Тебе Макар с Барсеем – первым. Как главным бузотёрам и возмутителям спокойствия.
   - Спорный вопрос, - Макар потёр свои ладони, размером не многим менее хангаевских. Георгий лениво отмахнулся, выпустив руку Тимофея, который взялся оценивать нанесённый бутылке ущерб.
   - Вот свинтус! Ничего ведь не оставил! «Это просто бездонная бочка, а не человек!» – Тимофей с деланным возмущением поставил пустую стеклотару на пол, и толкнул в бок соседа. Барсков, не выходя из транса, запустил руку в шкаф за спиной и водрузил на стол новую бутылку. Тимофей поднялся: – Время выпить за укрепление дисциплины! Надеюсь, Лаврентий Евгеньевич видит меня в этот пафосный момент.
   - Время закусить, - возразил Роман. - Во славу ранее выпитого.
   - Караул! У Ромки яма желудка обострилась. Прячьте всё и прячьтесь сами, – расхохотался Макар. – Так кто пойдёт за жрачкой?
   - Тебе и идти, Макарушка. Алехандро вон ещё с собой прихвати, и пару пулемётов. Возьмите буфет на гоп-стоп или обменяйте оружие на колбасу, напьёмся – отнимем взад. Мы-то все уже в одном сапоге и кое-как одеты.
   - Ладно, прохиндеи. Мы не гордые, мы сходим. Идёмте, сэр Шурик, - когда они вышли в длинный и пустынный коридор, Макар продолжил: - Расскажи-ка, кстати, что ты такой загруженный. Дело то вроде как разрешилось?
   - Щемит, Макар. Дело вроде, действительно удачно сделали, а не отпускает.
   - И, что именно тебя так щемит? Рассказывай, пока идём…
   - Первое, и как ни крути – главное. Ты проникся сутью того, что предсказали наши умники по поводу будущего нашего мира? Особенно, после того, что тут только что растанцевалось. Теоретически, обнуление наших усилий и приведение данной реальности к некоему единому знаменателю могло бы происходить уже сейчас, не оборви мы кое-кому руки. Может, и происходит, где-то совсем рядом…
   - Ша! Саня, не грузи меня прямо сейчас ещё и этим, а то у меня с вашими проделками и так уже все мозги враскоряку.
   - Ну, как знаешь. Я хочу сунуть в это дело Подразского с его незамыленным взглядом, пусть с Кристой пообщаются. А, во-вторых, я считаю, что нужно закончить непонятки с Батуриным.
   - Батурин? Батурин – да. Если он хотел жахнуть бомбу в своей реальности, то можно считать, что он обломился, ушёл, и сюда уже вряд ли вернётся. И тут всё ясно. Но, если это нечто именно на наши головы и по наши души…
   - "Ясность - есть одна из форм полного тумана", как  любит повторять Селиверстов. Я не верю, что это какая-нибудь «полиция времени-пространства», точнее – «тройка» с правом ликвидации на месте. Но если принять это за исходное, то всё остальное лыко ложиться в строку. Так, что если мы хотим довести это дело до конца, нужно точно знать, что именно на уме у Петра Геннадьевича Батурина. Что он всё-таки реально хотел сделать и какие неудобства нам ещё могут быть с его стороны. В общем, нам нужен этот самый Батурин. Только как нам теперь выловить этого неуловимого и таинственного Снарка…
   - Снарк? Больше нравится Змеекул… Змей и Акула. Только не забывай, что он может оказаться Буджумом. Пусть и не из "тройки", но с правом ликвидации на месте.
   - Согласен. Пётр Геннадьевич - дядечка, по любому тот ещё, только деваться то, всё равно некуда. Думать надо, думать. Можно же его как то просчитать. Должна же быть какая-то логика в его действиях.
   - Согласен, должна. Возможно, что и есть логика. Прямая и железная, как лом. А если он всё-таки одержимый местью непрофессионал? Невозможно понять логику непрофессионала.
   - Вот и я тебе об этом. У нас за спиной вновь болтается неопределённость, которых я не люблю. Поэтому Батурина как-то надо доставать.
   - Хорошо. Уломал, речистый. Зацепка есть. Пока вы тут водку жрать примеривались, я ещё раз коротко побеседовал с Подразским. О том, о сём, и припомнил Олег, что однажды, когда у них с Батуриным зашла речь о так называемых «маяках» во времени, которые необходимы для путешествий по Батуринской методике, он  упомянул о событии, запомнившимся ему на всю оставшуюся жизнь. Дескать, у него на глазах, на соседней с его домом улице парень, чтобы спасти ребёнка, бросается под колёса вылетевшей на тротуар машины, за рулём которой был пьяный водитель. Успевает отбросить зазевавшуюся девчонку, но сам попадает в больницу.  И было это… уже не смешно… в августе 72-го.
   - Ну, это уже что-то. Действительно, зацепка. Как говорил Остап Ибрагимович  - на такие шансы ловить можно. Хоть и не «играю девять против одного».
   - И что он получил в итоге? Остап Ибрагимович?
   - В одном из вариантов - семейное счастье с Зосей Синицкой. Пойми, Макар, нам это дело всё равно придётся дожимать, и сейчас главное ногу в дверь сунуть, а дальше как-нибудь войдём…