О том, как Робеспьер Ашотович встретил пьющую Воро

  К пивному бару, где возле ветвистых клёнов стояли несколько пластиковых столов и стульев, хмуро и сосредоточенно направлялся Василий Петрович Шишкин – неказистый мужичонка с плешиной во всю макушку и с опоясывавшем левый глаз пухлым лиловым синяком. С ним под руку тяжело ступал Робеспьер Ашотович Хачатурян – армянин с почтенным животом, вываливающимся из потёртых джинсов и рваным правым ухом с запёкшейся на нём кровью.
Шёл четвёртый день их запоя, когда позади уже были набиты друг другу морды по поводу того, что все беды России из-за таких вот Робеспьеров и Ротшильдов, и наконец выяснилось, что армяне не имеют никакого отношения и ни к Робеспьеру, и ни к французам вообще, и ни к евреям в частности. Хотя пару загогулин в голове Василия Петровича всё же осталось: если Робеспьер Ашотович армянин, тогда отчего же он Робеспьер? И как быть с евреем Ноем, ковчег которого почему-то причалил именно к горе Арарат? Но сплочение и братство в условиях выживания при суровых алкогольных буднях взяли вверх над национализмом и шовинизмом и оставили позади себя все неразрешённые вопросы.
Как только Василий Петрович и Робеспьер Ашотович взяли по кружке забористого разливного пива и сели за столик, откуда ни возьмись на край стола опустилась здоровенная Ворона и что есть мочи каркнула.
У человека с четырёхдневным поклонением Бахусу, а следовательно измотанному за эти дни поиском ответа на вопрос «что есть истина?» (причём в любом её проявлении), нервы, сами понимаете, – ветхая тряпочка. Сказать, что приятели испугались гласа Вороны – значит, ничего не сказать. Они так шарахнулись от громкой птицы, что под грузным Робеспьером Ашотовичем одна из ножек пластикового стула прогнулась, крякнула и надломилась – он очутился на земле, но кружку с пивом держал над собой мёртвой хваткой.
- Уйди, чума! – махнул на Ворону рукой Василий Петрович. Но птица, ничуть не испугавшись, продолжала сидеть на столе и призывно каркать.
- Что тебе надо, тварь? Что ты пристала к нам?! – с опаской таращил глаза на Ворону Василий Петрович, побаиваясь её толстого чёрного клюва.
- А может, она пива просит? – неуверенно произнёс Робеспьер Ашотович, вставая с земли. На, пей! – Поставил он возле Вороны кружку с золотистым напитком.
К обоюдному удивлению приятелей, Ворона бесцеремонно опустила свой клюв в кружку, набрала в него пива и, высоко задрав голову, протолкнула напиток внутрь своей утробы.
- Ты посмотри, что делается?! – ошеломлённо протянул Василий Петрович. – Вот это да-а-а… Вот это я понимаю… Довели страну – дальше некуда! Даже вороны в ней теперь без пива не могут!
- Да она, наверное, из цирка сбежала. Как пить дать, дрессировщик приучил к пиву! – Резонно заключил Робеспьер Ашотович. На что Василий Петрович, не найдя что ответить, лишь в изумлении развёл руками.
А Ворона тем временем сделала ещё несколько глотков. Затем она облюбовала широкое плечо Робеспьера Ашотовича, взгромоздилась на него и, видимо запьянев, стала горланить ему свои каркушечьи песни и тереться клювом о его четырёхдневную щетину.
– Ты смотри, смотри – поганка какая! Она же пьяная! Как девка клеется к тебе, ну дела! – умилился вороньим выкрутасам Василий Петрович.
А Робеспьер Ашотович, у которого не было детей, добродушно, словно ребёнку, подставлял Вороне щёку и приговаривал:
- Ха-а-ро-о-ша-я ка-а-ка-я, у-ум-на-а-я ка-а-ка-я…
Вволю накаркавшись от привалившей хмельной радости, птица, как это бывает и с захмелевшими людьми, притомилась, притихла и задремала на плече полюбившегося ей Робеспьера Ашотовича.
Наступило молчание.
- И что теперь делать будем? – тоскливо обратился куда-то в пустоту Василий Петрович. Деньги-то кончились.
- Я к Джульетте пойду сдаваться, к жене своей.
-Ух, как ласково ты её называешь – Джуль-ет-та! Надо же!
- Почему ласково? Зовут её так.
-Хм! – усмехнулся Василий Петрович, – Робеспьер и Джульетта – нарочно не придумаешь!
- Э-э! Хватит! – досадливо поморщился Робеспьер Ашотович и как отрезал: – пошли по домам!
- Так ты что, так с Вороной на плече и пойдёшь? – удивлённо спросил Василий Петрович.
- Не брошу, - твёрдо ответил Робеспьер Ашотович. И Джульетточке радость будет, - с большим сомнением в голосе добавил он.
- М-да-а, погуляли… - философски произнёс Василий Петрович и протянул на прощание руку.
Какой-то библейской древностью вдруг дунуло на Василия Петровича – словно почудилось ему, что не Робеспьер Ашотович, а какой-то доисторический пророк удаляется от него с вороной на плече. Он долго смотрел ему вслед, а потом и сам как-то сгорбившись под недобрыми пророческими предчувствиями, которые оседлали его небогатырские плечи, поплёлся в другую сторону – домой, к жене.
Как только Джульетта Саркисовна открыла дверь и увидала на пороге квартиры своего Робеспьерика с Вороной на плече, вулканическая армянская страсть захлестнула её и плеснула в лицо мужа расплавленной лавой.
Таких обидных слов про себя Робеспьер Ашотович слыхом не слыхивал за пятьдесят пять лет своего земного существования.
Честь Вороны также была задета не на шутку. Джульетта Саркисовна попыталась схватить мерзкую птицу за хвост, чтобы вышвырнуть из квартиры в подъезд. Но не тут-то было. Видно, тот, от кого сбежала Ворона, проделывал с ней ещё и не такие штуки, и натренированная птица была ко всему готова. Она с карканьем, похожим на безумный вопль, ловко извернулась, выпорхнула из цепких рук Джульетты Саркисовны и в полёте клювом тюкнула её по лбу. Никак не ожидавшая на своей законной территории такой беспардонной наглости от пришлой птицы, бедная женщина долго не могла прийти в себя. Но всё же она взяла себя в руки, потёрла ладонью ушибленное место, схватила пылесос, включила его и с криком «убью, разлучница!» стала гоняться за Вороной, пытаясь засосать её в чрево пылесоса.
Под шумок, под женское неистовство несчастный и обессиленный Робеспьер Ашотович прошёл в спальню, смог выдавить из себя слова «оставьте меня, женщины!» и рухнул прямо в одежде на супружеское ложе.
В полудрёме, слегка приоткрытым правым глазом он видел, как его Джульетта уже не гонялась за птицей. Ворона сидела на карнизе, в чём-то увещевала жену хриплым голосом, а та ласково каркала ей в ответ. Они явно помирились и подружились. Потом Джульетта Саркисовна стала обрастать вороньими перьями и, сформировавшись в крупную, величиной с антарктического пингвина птицу, вслед за Вороной вылетела в форточку.
Воцарилась божественная тишина.
«Слава тебе, Господи!» - прошептал Робеспьер Ашотович и блаженно заснул.