Дневниковая запись Слово о смерти 13. 12. 2004

Смотрю в лицо смерти – и боюсь ее!  Избегаю траура, черного цвета, музыки печали, горя в глазах близких, свежей холодной земли, одиночества и молчания. Не хочу умирать, хочу жить и радоваться жизни, хочу быть счастливой и это все так далеко от хеппи-энда! Не люблю кладбища из-за присутствия там какого-то напряжения и вынужденной тишины, продиктованной уважением к памяти тех, кого уже нет рядом. Многих из них не хватает мне. Не хватает потому, что помню их и хочу с ними общаться, плакать с ними, искать их совета и понимания, того, что могли дать только они, и никто другой. Нечто, продиктованное общением с каким-то конкретным человеком.
Боюсь смерти, как чего-то нового и неожиданного в своей жизни, необратимой перемены, такой, что я уже ничего не смогу изменить по сути. Нечто уже окончательное, вечное, и в то же время являющееся антиподом любви и свободы! Перемена мест и круга общения уже не пугает меня. Любая мысль имеет свою глубину, которую можно постичь, осмыслить; любое чувство и ощущение имеет предел, свой горизонт чувства и мысли: от возвышенного до низкого, что и составляет крест человека. Все проходит, что во мне остается, если я из-за мыслей и чувств уже другая, и буду другой, чем другая.
Боюсь смерти, как чего-то,  что имеет силу больше той, которая живет во мне, и значит, я не имею в себе настоящей силы, силы, стоящей больше смерти. Мы приходим в этот мир в одиночку и покидаем его так же, и страхом смерти является наше супер-индивидуальное ее восприятие. Если я боюсь того, чего нет, чего же я боюсь? Почему в тяжелые для меня минуты я размышляю о смерти, как о возможном выходе, и в то же время не хочу ее?..
Организм женщины переживает ощущение смерти в момент, когда от слизистой матки отторгается неоплодотворенная яйцеклетка. Отчего этот страх? Это маленькая смерть клетки, оторванной от материнского организма, это ветхозаветное осквернение, напоминающее нам о первородном грехе и вкушении запретного плода. А завершение этого чувства несет в себе состояние родов, когда женщина «терпит скорбь» (выражение из Евангелия ), а скорбь напрямую связана со смертью, это чувство потери, и того, что скоро (индоевропейский корень слова, близкое по этимологии слово), и поэтому христианство говорит: «постоянно помни о смерти», «держи ум свой во аде и не отчаивайся».
Предельная боль от нового рождения в мир – близость смерти, как  будто что-то необратимое, тяжелое – рядом, и ты во власти того, что выше сознания и осознанности – то, чего ты не в состоянии контролировать. Смерть – новое состояние, пограничное состояние материи нового существования.
А тягу к смерти лечат так: человека закапывают на сутки в землю не шею, т.е.проводят символически через ритуал погребения и больше в голову ему не приходят такие глупые идеи. Маленькая переживаемая смерть рождает тягу к жизни. Те, кто живут у кладбищ, зачастую долгожители. Свою смерть они переживают снова и снова.
Мы должны быть готовы похоронить своих родителей, расстаться с ними, как неизбежность. Нас похоронят наши дети. Глаза новорожденного несут в себе особое выражение, которое бывает только у тех, кто вот-вот покинет этот мир…
Размышляю об увиденном, о том, что можно осознать, живя. И мой страх, что я чего-то не успею, отступает, хотя, по большому счету, сейчас я ничего особенного и не делаю…
Страсть, которую испытала, тоже обожгла меня дыханием смерти. Любовь и смерть идут всегда рука об руку. Мне понравилось выражение ОШО, что жизнь не принимает, не вмещает сразу двоих, об этом поет и Шевчук.  Раньше я рассуждала о любви и смерти, проводя параллели с их неизбежностью в жизни каждого человека, с их характеристиками общности. Но, мне кажется, любовь идет гораздо дальше -  за невидимое, за неосознаваемое, она есть, и то, что мы ощущаем в душе фитиль  огромной свечи нашего горения перед ликом Отца. А страсти – прямое ощущение неотвратимости, неизбежности, то, что внутри, сильнее тебя, как человека, и не ты идешь, а она ведет тебя и бросает в руки тому, кому, казалось, ты предназначена, и неотвратимость конца и отторжения после каждого момента такого соединения. Страсть и страдание имеют тоже один корень: то, что вырывает у человека, сжигает несовершенную часть в душе, своеобразный ад из мыслей, чувств и ощущений. За каплю чего-то сладкого в первую встречу приходится платить, расходуешь себя за то, чего по-настоящему не имеешь, чем не обладаешь не в силу высоко поднятых ставок и модных рейтингов, а в силу того, что оно того не стоило…   В украинском эквиваленте «нічого не варте» - чужое, без охраны, варта – это охрана, без четких границ, почти ничто, доступная для всех часть ада человеческому сознанию.  А потом кажется, что если не получаешь того, от чего ты пил – умрешь, а источник сладкого опьянения – не первоклассное выдержанное вино, а любительски заколоченная  брага, что-то незрелое, пьянящее, грубое. Пытаюсь уговаривать себя не умирать…
Отталкиваюсь от смерти, как от отправной точки прыжка в бесконечность – когда хочу ее, хотя все настолько текуче, в вечности не может быть постоянства, если существует реальная возможность развития для живых существ.  Кроме отторгнутой яйцеклетки, жалкого лопнувшего фолликула, женщине дано продлить вечность в еще одном человеческом существе…