Калейдоскоп. Спектр Зеленый. Фильм Последний манси

Заметки на коленке о фильме  «Кял-Келе» / Kjal-Kele (2014, 19 мин., реж. Елена Порошина, Россия)показанном на Российском  фестивале антропологических фильмов, 2015 год, г.Екатеринбург

Фильм, представленный в рамках студенческого  фестиваля «Киноантроп»

Вообще, можно сказать про все фильмы, показанные в рамках студенческого кинофестиваля – отличная этнографическая и кинематографическая работа! Честная. Непредвзятая. Без оценок.  Пристальный взгляд широко раскрытыми глазами.  Чистое восприятие без штампов и взрослой усталости  от жизни.

Собственно, именно  это и представляет наибольшую ценность в документальном кино.
Жизнь – вот такая она и есть.  Без форматирования.

Фильм о последнем мужчине-манси  из рода Бахтияровых, живущем в полном одиночестве на своих родовых землях в тайге так же прост и честен в восприятии всего,  что происходит с самим автором, с главным героем.

Начинается фильм так, как будто мы видим мир глазами  человека, только что вышагнувшего из вагона метро с заткнутыми ушами, с плеером наперевес… Шагнувшего не на гранитный перрон, а в высокую желтую траву, на вязкую болотистую почву, сочно зеленую и влажную под подошвами. Тяжелый, жесткий ритм еще звучит в ушах, заглушая звуки леса, но взгляд уже зацепило, повело от одной непривычной картины к другой.  Деревья. Заросли травы. Дощатая избушка манси.  Выделанные шкурки. Дым от костра.

А потом из ушей недоуменно вытащены наушники, и привычная картина мира рухнула в одночасье. Мы вместе с автором в другом мире.

Наверное, и на другой планете. В этом мире человек с доброй улыбкой рассказывает, как бобриха проходила мимо со своими детьми и чуть было не зашла в гости. А вот медведица совсем необщительная дама оказалась.  И рассказ о ней звучит как сказка: «Стою, а по траве как волна катится. Бежит медведица медвежонка своего спасать от меня. Несется, только трава трясется».

В какой-то момент нам даже кажется – благодаря чудесной операторской работе – что даже рыбы глядят из-под  воды на этого человека – он тоже в гости пришел…  Во сне к нему также  являются  звери – из других миров, предупредить, когда будет дождь, когда мороз, когда снежная метель. В мире, где человека от снежных сугробов отделяет только бревенчатая стена, это порой самые насущные вопросы -  знать, какая погода будет вскоре, чтоб не уйти с зимовья в непогодь, чтоб выжить.

И все, что делает главный герой, тоже патриархально целомудренно. Мы видим печь. Процесс выпечки хлеба. Живой, горячий, он так и манит отломить горбушку.
Перекличка по старенькому приемнику – с забытым треском эфирных помех, с разговором  о  своих, загадочно звучащих делах…
И вот уже мы вместе с автором фильма  можем услышать и принять все, что окружает этого небольшого лесного человечка.

И на нас обрушивается горе.

Застоявшееся. Неизбытое.
 Оно глядит на нас с портрета красивого мужественного человека на стене.
Оно звучит нам непривычной для манси тишиной. Нет оленей. Ушли олени. Ушли давно. В 1998 году. И рухнул весь мир. Манси с оленем живет. Без оленя жизни для манси нет. И ушел вслед за оленями отец – тот самый, с портрета. Повесился, не в силах воспринять потерю.  Ушел брат. Все ушли. В траве зарастает памятный знак – «Здесь, до 1961 года, было родовое урочище рода Бахтияровых»

 А мы продолжаем слушать неторопливую  бесхитростную  историю насильственного воспитания детей малых народов в интернатах. Вдали от привычной  среды обитания, вдали от семей.  Манси теряли свой язык, культуру гармоничного взаимодействия с природой.  «Убегал я все. Плакал. Не могли меня уговорить. Русский долго не понимал. Не мог научиться» 

А зачем надо было заставлять учить? Зачем надо было забирать детей от родителей так, что они не виделись годами?

Сейчас в родовых угодьях манси чернеют мертвыми шрамами  разбитые дороги. Тропы кочевья оленей перерезали карьеры по добыче щебня.  Целые народы обречены на мучительное умирание ради сиюминутной выгоды тех, кто ни разу не ступал на зеленую траву босыми ногами. Кто при виде любого зверя хватается за ружье, чтобы убить. Ради забавы. 

Стоит ли оно того?

С уважением ко всем, кинокритик, антрополог и этнопедагог, педагог высшей категории Логунова Елена Валентиновна, Тюменский государственный университет.

P.S.   В процессе обсуждения фильма,   да и после него  много споров вызвал последний кадр – когда манси уходит, теряясь в дыме оставленного непогашенным костра.
 Вот честно. Если расценивать фильм  с точки зрения этнографии и антропологии, то данный кадр  может быть и будет иметь художественное воздействие.
Но только не на Урале. И не в Сибири.  Здесь люди в пределах 40-50 лет выросли в лесу, в студенческих походах.  А поколение шестидесятилетних так и до сих пор из тайги не вылазит.
 
И у всех у нас в памяти вагончики  лесорубов или охотничьи избы-зимовья с немудреной надписью белым: «Маскалям и туристам вхот заприщон. Под угрозой растрела».
И ты, находясь на Большой Грани, как-то не мог крикнуть «Не верю!» и вломиться в чужое жилье. И сжечь все дрова. И – эммм, съесть весь НЗ из мешочка под потолком. И уйти, оставив дверь открытой и очаг непотушенным…  А уж оставить в лесу открытый огонь! Мы чувствовали, что лес следит за нами, горожанами. И не прощает слабаков и невежд.

Манси не мог уйти, не погасив костер. В каком бы отчаянии он не был. «После нас – хоть потоп» - это не про них. Даже если он уходит из этого в иной мир – он уходит ко всем своим родным, в «иную» жизнь. Там все также, только наоборот. Да, здесь их уже никто не ждет и прийти на эту Землю они уже не смогут – некому из людей их рожать, по поверьям манси. Но остаются  их друзья,  соседи:  земля,  травы,  деревья, бобры, олени, рыбы, звери.  Манси не оставил бы костер гореть после себя. Никогда.