В ожидании прощения

     Эллочка всегда приезжает в конце месяца и звонит накануне:
     - Розалинда, Ваше Высочество, я завтра имею честь к вам пожаловать.
     Зовут меня Роза. Завтра я с ней поговорю, расскажу правду, очищу душу.
     Я еду на шук(рынок). Эллочка любит вареники с вишнями. Брожу между рядов, черешня есть, а вишню не видно…

     … А дома в родном моём местечке у соседей росла аллея вишнёвых деревьев. Идешь к колодцу, воды набрать, руку протянешь, и сколько в ладонь попадёт, сорвёшь. И немытыми – в рот. И сок брызжет и пачкает платье, а мама потом ругается: «Не настираться на тебя»…
    Вспомнила бабка, як дивкою була.
 
    А вот и вишня горочкой. И цена:  20 шекелей, ничего себе. Всматриваюсь внимательней, чуть ниже приписка: за полкило. Ну, обнаглели.
    Вступаю в переговоры с продавцом. Он по-русски ни бум-бум, я на иврите тоже не очень, хотя уже двадцать с лишним лет в стране.
    - Мотек(любезный), - начинаю речь, - ма нишма(как дела). Это необходимое вступление, для налаживания контакта.
    И, не дожидаясь ответа, продолжаю, мешая два языка и  отчаянно жестикулируя:
    - Буду у меня гости махар(завтра). Я хочу вареники сделать с… - мучительно вспоминаю. Вчера полчаса наизусть учила… - дувдуваним хамуцим(вишнями).
   Он недоуменно смотрит, не понимая, чего я от него хочу. Как же на иврите «вареники»? Не помню… Верчу головой по сторонам, но никого из своих бывших соотечественников, как назло, не вижу. Что делать? Пытаюсь изобразить руками процесс лепки, мужчина отрицательно качает головой.
   О, вспомнила!
   - Кубэ, я хочу сделать кубэ с вишнями…
   У продавца глаза становятся квадратными. Кубэ! С вишнями! Он рассеяно смотрит по сторонам. Такого он ещё не слышал. Кубэ - это иракское блюдо, очень интересное на вкус, напоминающее клецки с мясом, только из манки. Их или варят или жарят, но… с мясом!
   Одумавшись, мужчина кивает головой, мало ли сумасшедших по рынку ходит. Хочет платить, пусть покупает. Но я ещё не закончила:
   - Я возьму кило, уступи за 30 шекелей.
   Он не соглашается, я торгуюсь. Сходимся на тридцати двух.

   Вернувшись домой, заканчиваю готовить для Эллочки комнату моего мальчика. Раз в месяц захожу сюда, когда правнучка приезжает. Мне уже тяжело за два часа убраться, как в молодые годы, один день вытираю  пыль, другой - мою пол и окно, сегодня поменяю постельное бельё.

   Мой дорогой сыночек так далеко. Уехал с молодой женой в Канаду, приезжает раз в два года. А у меня нет сил переносить такой тяжёлый полет, хотя он всё время зовёт к себе. Мама Эллы, моя внучка, живёт на севере в Акко с новым мужем, хорошо если вспомнит позвонить раз в полгода. Папа пропал где-то почти сразу после её рождения.
   Давид умер три года назад, и не болел даже. Просто уснул и не проснулся. С тех пор я одна, лишь Эллочка  изредка скрашивает моё одиночество.

   Эллочке почти двадцать, мне скоро девяносто. Она приезжает, когда я получаю пособие из Битуах Леуми*. Девочка ест вареники со сметаной, облизывается, целует меня:
   - Розалинда, ты мне пару шекелей не подкинешь. Мы в конце недели уезжаем в Эйлат, не хочу у Вадика клянчить то на мороженое, то на колу. Хочу быть независимой.
   А у парня ума не хватит девушку угостить? Ну и ну… Это так легко «быть независимой» за чужой счёт.
   Вадим – её хавер(друг). Высоченный, с косичками за спиной. Как на мой вкус – ни кожи, ни рожи, где-то, что-то программирует. Элла учится в колледже, подрабатывает по вечерам официанткой в зале торжеств. Вместе снимают комнату в южном Тель-Авиве. Но я в их дела не лезу. Девочка влюблена, всё у них уже давно притёрлось, времена другие, не мне судить.
   Даю девочке 400 шекелей. Благодарная, тискает меня, «ой, зачем так много», садится рядом  на диване со смартфоном в руках. Я хотела себе новые ортопедические босоножки купить, да всё не получается. В прошлом месяце «одолжила» Элле на новый мобильник, она старый в ванне утопила. 
  С удовольствием смотрю «Великолепный век». Эта бестия Хюрем красивая, глаз не оторвать. Рыжая, как все дамы в нашей семье. И с кем только не соединялись, а женский род в рыжину идёт.
  - Послушай, Эллочка, - сказала я девочке, - я тебе хочу семейную тайну открыть, не могу больше её скрывать, да с собой уносить на тот свет.
   - Розалинда, да о чём ты говоришь. Какой тот свет? У тебя морщинок даже почти нет. Ты у нас красивейшая в мире бабушка, тебя можно замуж отдавать. У Вадика есть дедушка, ему скоро восемьдесят, давай мы вас познакомим.
  - Не нужно меня сватать, слушай, подлиза, а то передумаю.
  Девочка усаживается удобней,  и даже выключает свой телефон.
 

  Июнь 1945 года. Я  приехала в Винницу к подруге, погулять по городу, сходить в кино. Вернулась поздно и почти уснула  на скрипучей раскладушке, когда кто-то робко постучал в боковую дверь. Я-то его узнала сразу. Стоит в военной форме Давид, родной брат моей подруги. Красавец, брюнет, все девочке в него влюблены были.
   Долго молча рассматривает меня в темноте.  Ещё бы! Помнил  тощую длинноносую сопливую Розку, соседку из дома напротив. Я сейчас увидел стройную кудрявую рыжую девушку в лёгоньком халатике.
  - Роза, - спросил лейтенант, - ты ли это? Только по рыжим волосам и узнал тебя.
  На следующий день вечером мы  отправились в кино и весь сеанс целовались с лейтенантом на последнем ряду. А когда его шаловливая рука забралась под юбку, поглаживая ножки и добираясь до сокровища, я его остановила.
  - Всё остальное, - прошептала Давиду в ухо, - получишь только после свадьбы.

  Мы расписались через три дня. И лейтенант получил моё нетронутое сокровище, а в придачу хорошую преданную жену.
  Покочевали  мы  по стране, где только не жили: и в Армении, и на Дальнем Востоке. Я везде за лейтенантом следом. Мужика оставлять без надзору, да без женского тела надолго нельзя. Знаю, что Давид мой всегда хранил мне верность, но бабы к нему липли, заразы… Но я молчала, сцен не устраивала и любила своего, уже капитана, безоглядно.
  Прожили вместе семь лет,  а я не беременею. Пошла проверилась. Всё у меня в порядке. И в очередной раз, как уехал мой капитан на учения, пригласила в гости соседа, армянина, работал в продмаге и давно на меня косился с интересом. Ашот брюнет, как мой муж, женат и имеет трёх сыновей, потому болтать зря не будет. Знала, что мой муж получил перевод в другую часть, и мы уедем через месяц, и всё будет шито-крыто. Зашла утром в магазин, походила между полками, дождалась, пока все уйдут. Подошла к Ашоту и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
  - Приходи сегодня вечером, у меня кран потёк.
  Повернулась и ушла. Не знаю, умеет он ремонтировать краны или нет, но в том, что он придёт, не сомневалась. Он неделю пробирался ко мне дворами, когда уже темнело, пока  учения не закончились.
  Через девять месяцев родился мальчик. Семью сохранила, а на душе кошки скребли, повиниться перед мужем или нет.  Решила молчать. А когда Давид  демобилизовался, уже в чине майора,  мы переехали в Винницу, где жили мои братья и его сестра, я вдруг забеременела, но рожать не решилась, нам было уже за сорок, сын маленький, ни кола, ни двора, сделала аборт. И вот теперь спустя столько лет не знаю, от кого я сына родила.

   - Бабулечка, - Эллочка подошла и обняла меня за плечи, - не терзайся зря. Ты родила сына, моего деда, у него родилась моя мама, потом – я. Какое это имеет значение, если род продлился. Ты  представляешь, что не было бы деда, и не было бы у тебя меня, а у меня - тебя. И потом…
   Элла принесла из спальни альбом с фотографиями.
   - Смотри, вот вы поженились. Это какой год? – Она перевернула снимок. – 1947. Значит, Давиду здесь двадцать два. А вот, видишь, мой дед с бабкой и мама маленькая у них на руках. Одно лицо! Розалинда, не комплексуй, не  парься, это точно у тебя ребёнок от мужа.
   Эллочка захлопнула альбом и неожиданно сменила тему:
   - А скажи, тебе с ТЕМ было классно в постели? А с кем лучше?
   - Элла, ну как тебе не стыдно такие вопросы задавать?
   - А что такого? У меня, кроме Вадьки никого не было, как я буду знать, что он самый лучший на свете? Нужно проверить.
   - Проверяй, проверяй, пока замуж не вышла. А мужу изменять большой грех.
   Девочка сладко потянулась.
   - Розалинда, я ещё пару вареничков съем и спать пойду. Ты меня разбудишь в полседьмого, ладно?

  Она давно спала, а я всё сидела и разглядывала старые фотографии. Может она права? Но вот нос  не Давида и волосы хоть и чёрные, а кудрявые, как у Ашота. Губы вроде как у Давида, и уши маленькие, как у него. А какие  были уши у Ашота, я не помню.
  Помню только вихрь страсти, унесший меня на пик наслаждения. Я и сейчас, вспоминая те ночи, ощущаю горячую кровь, приливающую к лицу и  телу, «краснею удушливой волной», как писала моя любимая поэтесса, Богиня Муз, повелительница людских сердец, несчастная женщина и мать.
  «Рози, - шептал он мне, - ты прекрасный рыжий цветок. У тебя кожа, как молоко, губы, как виноград. Ты сладкая, как персик. Были бы мы оба свободны, никуда тебя бы не отпустил, целовал бы  все ночи напролёт…»
  Ничего подобного я больше в жизни не испытывала. Об этом я правнучке не рассказала, постеснялась, да и не привыкла  самое сокровенное выносить на людской суд.

  Ночь заканчивалась, скоро рассвет, нужно будить девочку, а пока есть у меня несколько часов помолиться. Утром мир чист и невинен, как в первые минуты сотворения,  молитва прямо из сердца исходит, а поскольку никаких молитв особенных я не знаю, своими словами повинюсь и покаюсь перед мужем.
 
  Недолго осталось до встречи. Может быть, он меня простит.


09.07.2015   
 
 * Институт Национального страхования