Однажды в Пьяных Лавочках

В одном селе с интересным названием «Пьяные лавочки», которое полностью оправдывало стиль жизни его обитателей, жил – не тужил, можно сказать, припеваючи жил, один среднестатистический по деревенским меркам мужик. Звался он Петром или просто Петькой. Коренастый, с мозолистыми натруженными руками, с песней за пазухой. Одним словом – Гармонист. Ни одна свадьба или просто ежевечерние посиделки без него не обходились. Первый мужик был Петька на деревне и, к слову сказать, завидный жених. Местные доярки грезили Петькой, всячески окружали его вниманием: наливали, считая, что мужик должен пить. Так же считал и сам Пётр, поэтому всегда был навеселе, с нечёсаным колтуном волос на голове, небритый, неопрятный… но, солнце не снаружи, а внутри.

* * *

То было обычное утро. Петька проснулся в девять утра с жутким похмельем. С трудом приняв вертикальное положение тела, спотыкаясь, направился прямиком на кухню. Налив кружку молока и опустошив её, крепко задумался: «Не то!».

Долго сидел Пётр, ощущая душой и телом всю пустоту своего бытия, чего-то ожидая. Наконец дождался, кто-то решительно долбился в хлипкую дверь. Этим кто-то оказался Василий или просто Васька с таким же потерянным выражением лица. Встретившись глазами и синхронно кивнув, они поняли друг друга. Петька молча поставил два стакана, а Васька также молча достал из рукава телогрейки 0,5 с мутной жидкостью.

Не чокаясь, стоя, они опрокинули в себя эту гадость, затем медленно присели, ожидая эффекта. Первым подал голос Васька:

- Хорошо пошла. Ты как? Ожил?

- Да вроде, – ответил Петька, чувствуя, как к нему возвращаются силы.

- Ну тогда споём? Давай нашу, про чёрного ворона, доставай гармошку!

И они затянули, Петька первым голосом, а Васька вторым… Заслушаешься.

Самогон закончился довольно быстро, и наши друзья погрустнели. Неожиданно Петьку осенило:

- У Марьи же сегодня день рождения! Ну, у доярки с пятой фермы, давно я к ней не захаживал, надо проведать, ну и поздравить.

- Ну так пошли, что время зря тратить!

Бодро шагали друзья к Марье, прихватив гармонь, верную спутницу, и нарвав по дороге веник полевых цветов.

А потом они уже не так бодро шагали к Михалычу, у которого корова отелилась…

А потом к Степанычу, у которого в холодильнике мышь повесилась (между прочим, горе – грех не выпить)…

А потом… шаг вперёд – два назад… метаясь из стороны в сторону, то ли к Коляну, то ли к Серёге… неважно по какому поводу… И где-то здесь их пути как-то непредсказуемо разошлись…

А потом… а Бог один знает, что было потом…

* * *

Пётр не сразу понял, где очнулся. Кругом кромешная тьма. Петька нащупал гармошку, притянул к себе родную, пошарил вокруг: «Травушка – муравушка, земля сырая – матушка... Это ж надо было так напиться, чтобы на улице забыться! Давненько со мной такого не бывало…» – здесь наш друг слукавил немного, ну да ладно.

Мотнув головой и поняв, что хмель ещё не прошёл, Пётр тяжело поднялся, отряхнулся и пошёл-таки вслепую до дому, до хаты.

Шёл-шёл, да неожиданно споткнулся и растянулся во весь рост. Снова поднялся, снова растянулся и… вот незадача! Опять споткнулся, но не упал. «Что ж земля такая неровная или я вчера крепко выпил?» – задумался Петька, присел на холм отдохнуть.

За отдыхом и настигло Петра ужасающее предположение о его местонахождении и даже хуже, о его месте дислокации! То есть, он сейчас на кладбище и отдыхает на чьей-то могиле, оскверняя, её своим присутствием!

Похолодело на душе у Петра, с детства он обходил стороной такие места. А ещё оказаться ночью одному на кладбище! Только в кошмарном сне может присниться такое. Но, что самое пренеприятное, это не сон, а явь! Самая жестокая явь!

Боялся шелохнуться Петька, продолжая отдыхать на могиле, в позе уставшего охотника.

Прочитав «Отче наш…» и перекрестившись, рванул Пётр с места со скоростью звука, периодически натыкаясь на могилки и извиняясь, он бежал и бежал, ещё сильнее нагоняя на себя страх.

Наконец, где-то совсем уже близко замелькал огонёк «Люди!». Прибавил скорости Петька, и по мере приближения огонёк превратился в костёр, возле которого сидели люди, мирно беседуя.

Петька уже был готов ввалиться бесцеремонно к ним в компанию с напыщенной речью: «Как же я рад, что все вы здесь сегодня собрались, дорогие братья-сёстры!». Но осёкся, проглотил чуть не сорвавшиеся с языка никому не нужные слова, засел в кустах, прислушиваясь и приглядываясь.

Он не верил своим глазам, своим ушам. У костра сидели давно умершие односельчане; за степенным разговором обсуждали они живых людей и их большой недостаток – пьянство.

- Как же так, – молвил один старец с седой бородой (Петька его не помнил, видно незнакомец давненько отошёл в мир иной).

- Как же так, – повторил старец, – что ж пьют-то все, как скоты, совесть потеряли, дел у них нет. Так и вымрет деревня скоро!

- Да ладно, вам, Иван Иваныч, сокрушаться: как пили, так и будут пить… – ответил ему мужичонка с татуировкой на плече. Лица его Петька не видел, так как тот сидел к нему спиной.

 - Молчи, щенок, сам от чего помер? Забыл али напомнить?

- Да помню-помню, – потупил взор мужичонка, – дураком был, пил беспробудно… Эх, повернуть бы время вспять, по-другому бы всё было…

Рядом с Иванычем сидела древняя старушка, перебирая свои костлявые пальцы. Смутно знакома она была Петру. Он напряг память и чуть не вскрикнул от изумления. Это же прабабка его верного друга – собутыльника Василия, Антонина Степановна! Хорошая была бабушка.

- Иван Иваныч, – тихо, скрипучим голосом обратилась она к уважаемому, – меня, знаете, беспокоит правнучек мой Василёчек… пьёт он что-то сильно… как бы его вразумить?

- Дорогая Антонина Степановна, – молвил старец, – ваш Василёчек уже не Василёчек, а Васька – пропойца и ничего его уже не вразумит. Несчастье скоро с ним произойдёт… а дальше видно будет.

Повесила головку старушка, так ничего и не сказав более.

Жалко Петру стало прабабку Василия, разозлился он на дружка своего… ну, и на себя чуть-чуть…

Откуда-то из темноты вышел мальчонка лет восьми и подошёл к Иванычу.

- Феденька пришёл, – ласково сказал старец, - присаживайся рядышком.

Мальчик послушно сел.

Пётр не сводил глаз с мальца, не веря во всё происходящее. Сердце защемило при виде родного братика Феденьки, утонувшего в далёком детстве. Скупая слеза покатилась по небритой щеке Петьки. Хотел он кинуться к Феденьке, обнять, но сдержался.

- Дяденька, – обратился мальчонка дрожащим голоском к старцу, – а мой старший брат Петенька бросит когда-нибудь пить?

Задумался Иваныч, подбирая слова, а Феденька ждал ответа.

- Мой маленький друг, – начал старец, поглаживая по головке мальчика, – твой братик… Петенька… наверно бросит пить, если захочет, ну а если…

- Честно-честно? – перебил его Феденька, личико его будто засветилось от счастья.

- Честно-честно, – в ответ улыбнулся старец, но как-то безнадёжно.

- Как хорошо! А то я переживаю за Петеньку, мы с ним любили в казаков-разбойников играть, он мне всегда поддавался, потому что я маленький был…

Петька уже рыдал горючими слезами, вспомнил он и казаков-разбойников и всё детство своё беззаботное вспомнил.

Ужасно стыдно стало Петьке перед Феденькой, выплакивал он свой позор, будто очищаясь от всего дурного.

* * *

Уже светало, а Пётр всё рыдал и не мог остановиться. Наконец, когда слёзы закончились, и сил уже никаких не было, он тихонько встал и поплёлся прочь, всхлипывая и утираясь рукавом.

Проспал Петька двое суток, если не больше. А когда проснулся, сразу увидел своего верного друга, сидящего рядом с кроватью на табурете.

- Ну наконец-то, Петька, а то мы всей деревней грешным делом подумали, что ты в летаргический сон впал! Ну, слава Богу, пронесло!

Пётр в ужасе посмотрел на две загипсованные руки товарища и похолодел.

- Василёк… тьфу ты! Васька, что у тебя с руками?!

- Так это самое… я ж под этим делом решил полихачить на коне перед доярками-то… ну и это самое, полихачил… сбросил меня конь, еле жив остался, вот так-то! Что обидно, рюмку ко рту не поднесёшь…

- Ты, Василий, закругляйся с пьянством, это может знак свыше, чтоб не пил больше.

Васька испуганно глянул на Петьку.

- Ты чего, Пётр, неродной какой-то! Говоришь как-то не так, смотришь по-другому… Чужой какой-то.

Молчал Петька. Он сам не ожидал от себя таких речей.

- Не пей, Васька, Антонина Степановна, прабабка твоя, смотрит на тебя сверху и сокрушается, каким ты пьяницей стал!

Василий, как рак попятился назад, не сводя безумных глаз с Петьки, и наконец-то скрылся за дверью.

* * *

Прошёл год. Хотите – верьте, хотите – нет, но Петька после того случая ни капли в рот.

Отремонтировал дом, привёл в порядок огород, даже скотину завёл. Женился на Марье, на доярке с пятой фермы, скоро папой станет, между прочим!

…И Василий бросил пить, но поменживался маленько, поборолся с желанием и победил!

…Хотите – верьте, хотите – нет… вся деревня бросила пить! Не сразу конечно, а постепенно, по очереди, глядя друг на друга… Возродилась деревня!

Победив пьянство, односельчане крепко задумались над сменой названия своей деревни. Всё-таки «Пьяные лавочки» не звучит, не правда ли? Перессорились бедные жители, не могут никак придумать новое название.

А может вы им подскажете?