Счастливый день механика Гавриловой

     Как-то я стал замечать: одолевает мной радостное настроение. Думаю, с чего бы? Зарплата маленькая, цены большие – по сравнению с моей зарплатой. Квартира еще меньше, а материнского капитала не предвидится. Включил телевизор и понял, откуда радость – из телевизора. Оказывается, жизнь-то хороша, а благодаря экономическим санкциям становится все лучше. Уже где-то замечены молочные реки с пармезановыми берегами, костры из контрафактной свинины источают нежный аромат «мяса по-французски». Естественно, люди благодарят за заботу. Оказалось, наши бульдозеры крепче ихних компьютеров, поэтому планшетов и ай-фонов нам можно не опасаться. А недостатков просто нет. Сатира и юмор воспринимаются как разновидность хамства. Фельетоны запретили, чтоб не портили настроение, но возродили Доски почета.  Ежедневные совещания намекают на серьезную работу. Благодать вокруг невозможная. Вот и автор решился осветить радостное событие областного уровня.


    СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ МЕХАНИКА ГАВРИЛОВОЙ


     Механик Любовь Ивановна Гаврилова встала, как обычно, рано. Впереди новый трудовой день с его заботами и хлопотами. Что он ей принесет? Она на мгновение задумалась. «Это должен быть счастливый день, - решила она. – Ведь все зависит от меня самой».

     Она подошла к зеркалу, посмотрела на себя и зарделась. У нее были тонкие белые руки, длинная белая шея, высокая белая грудь, крепкие белые ноги, упругое белое тело. «Эх ты, - сказала она с озорной улыбкой. – А еще не можешь догнать Силину Людмилу Андреевну, которая уже второй год висит на Доске почета. Догоним!» – она весело рассмеялась и тряхнула длинными белыми волосами.

     Любовь Ивановна привычно умылась, причесалась, приготовила завтрак мужу и маленькому сынишке. А вот и они оба, тихо спят с закрытыми глазами в их просторной трехкомнатной квартире на улице  Семнадцатой  Внедорожной. «Наверно, им что-нибудь снится», - подумалось ей. Однако нельзя терять ни минуты. Пора. Любовь Ивановна быстро оделась и вышла на улицу. Ранний рассвет рдел рваными рядами облаков. Где-то гудело.

     Гаврилова села в любимый, до отказа заполненный такими же, как она, простыми, но хорошими людьми, автобус и поехала на свой завод.
    
     А вот и завод. Из трубы уже идет дым. Гаврилова вошла в цех, в свою родную раздевалку. Там она и встретила свою сменщицу Любовь Андреевну Силину, снимающую спецодежду.

     - Ну как, есть семнадцать процентов? – по-доброму спросила Любовь Ивановна.

     - Еще бы, - задорно ответила та, привычно распоясываясь. О многом могли сказать друг другу две подруги, две соперницы. И о передовой технологии, и о модернизации, но они молчали, и это молчание говорило больше иных слов на самом высоком уровне. Любовь Ивановна вспомнила почему-то свою дружную семью, где все заботились друг о друге. Вот маленький сын, садясь на горшок, спрашивает:

     - А плавда, пап, что ты в вытлезвителе ночевал?
(Вытрезвители предполагается возродить вместе с Досками почета – прим. автора)

     И отец живет заботами сына. «Да», - по-отечески говорит он.

     Она вспомнила и мягко, как это умела делать только она, улыбнулась.

     А в цехе уже шумело оборудование. Где-то свистело. Это громадные штуцбрехеры крутились, мигали лампочки. Другому человеку трудно было бы разобраться в этом сложном разнообразии, но только не Любовь Ивановне. Вот она подошла к хитроумно изогнутой трубе. «Милый мой трубопровод, - думала она, обходя его слева, - гонишь ты свои гигокалории людям. А они и не знают о тебе, скромном трудяге». Она ласково погладила его шершавую поверхность и взяла ключ 127х220.

    Вдруг где-то затрещало. «Экономайзер!» – мгновенно определила Любовь Ивановна. Опять распаялся. А ведь и не очень старый, только через год ему исполнится сто лет. Много еще предстоит сделать для модернизации. И она поспешила к экономайзеру.

     Но вот и конец рабочего дня. Любовь Ивановна привычно подводит итог: план перевыполнен на семнадцать процентов, можно ехать домой. И опять знакомые добрые люди тесно сдавили ее со всех сторон.

     - Пройдите, пожалуйста! – обратилась она к высокому мужчине. И он прошел. «Вот сколько так людей проходит, - думала она, - и еще пройдет. И каждый со своими горестями, со своими радостями».

     Но вот и дом. А вот и ее подъезд, а вот и лифт, а вот и квартира, а вот и муж, качающийся от усталости. Гаврилова подошла к нему и чуть нежней обычного спросила:

     - Где деньги?

     Плечи его опустились, на лбу появилась глубокая морщина в виде вопросительного знака.

     Она посмотрела на его грубые натруженные руки, кривые натруженные ноги, пустой натруженный живот, и неожиданно большое и светлое чувство окатило ее.

     - Ну и бог с ними, деньгами! – сказала она. – У меня сегодня такой счастливый день!