Мальва

   
   Ельцовка провожала нас …

   Буйно, богато цвела мальва: Ельцовка будто хотела оставить память о себе в цветном уборе оранжево-бежевой и нежно розовой   мальвы. Не виданной красоты она мне показалась - такие крупные кусты и сами цветы-граммофоны. В детстве, живя в Сибири, мы называли эти цветы розами. И эти мальвы-розы были почти в каждом палисаднике...
 
   Был последний  нежный взгляд первой любви у ворот,  оставивший тончайший флер  на моём мятежном, не знающем покоя, сердце…  И, кажется, нет  и не было за всю жизнь  приятней и желанней подарка на память, чем этих несколько прилюдных  минут да бесхитростного  «дружеского»  объятия у кустов мальвы…

   Кого-то,  с кем душа обнималась на расстоянии тысячи вёрст,  я здесь уже не застала. Плакала душой, сжималось опять  сердце:  никак не хотелось смириться с  их безвременным уходом. Не досчиталась не одной пары моих  родных голубых глаз…  Лишь память – светлая, с  привкусом солёных слёз и холодом внутри,  присоединила их к списку тех, с кем пришлось попрощаться навеки ранее…

   Всем родственникам я сказала  «до свидания» накануне отъезда.
 
   Мой тополь, мой единственный ближайший друг юности, которому ведомы были все мои  детские тайны, сокровенные мечты,  постарел и отчуждённо делал вид, что не помнит меня. Шумел  серебристой листвой, и в  шелесте последней  уже не слышалос  утешения, понимания моих  женских  горемычных проблем.  Оба мы стали другими, а  неоправданно редкие  встречи,  всегда в конце концов   приводят к отчуждению…   «Сфоткалась» с ним  на память, обнять его я была уже не в состоянии, настолько он раздался и поматерел…

   Там, где была асфальтовая дорога, стояли, приличные на вид,  дома, - там жили уже не знакомые мне люди, а здания, различные  учреждения были построены  не при мне и не казались своими, с кем хотелось поздороваться, вдохнуть в себя знакомый с детства запах продуктового магазина, кинотеатра, почты, столовой-кафе…

   Там, где я бегала босиком, где каждый дом и кустик имели своё родное лицо – там произошли чудовищные изменения: поросло всё дикостью, оплелось забытостью,  и ничего  не было знакомого: ни дорожки к родниковой речушке, ни развилки тропинок, уводивших меня в безлюдные,  заросшие дикими кустарниками,  забоки,   где я отдыхала душой, не понимая, почему мне так легко становилось на сердце, когда я бродила по тем местам во время тёплых летних и не очень тёплых осенних дождей.
 
   От душистой пекарни остались только развалины, с обидой поглядывающих на редких прохожих своими  пустыми  глазницами  окон.

   От ремонтной мастерской, где работал мой папа и куда я приносила ему обеды в приготовленных мамой узелках, не осталось и следа. Боже, как время безжалостно… и не только к людям..  Папа какое-то время работал токарем, хорошо знал свою работу, делал всё с удовольствием и пытался меня обучить этому делу, рассказывая, что к чему, пока я ожидала, когда он пообедает.

   В нашем, папином, доме жили люди, дом не был заброшен, и это меня порадовало – не зря  был построен, при том архитектором и строителем его был сам мой папа. В палисаднике дома  благоухали разноцветные мальвы и астры…  Хозпостройки  «жужжали»  какой-то живностью..

    Отправила дому свой искренний воздушный поцелуй:  живи дом, живите люди в нём!  Добра вам и побольше  счастливых минут!…

  По утрам, живя у тёти Кати в её большом и богатом доме, мы втроём пили кофе, ели приготовленные  под кофе доброй хозяйкой разные вкусности…  Обедали  обычно во второй половине дома – у Юли, у которой в это время жили приехавшие из города дети.
 
   Этот дом, куда мы с сестрой приехали,  почти одновременно утратил двух хозяев – старого и молодого… Обоих было  очень жаль, тоска по ним не покидала каждую минуту, пока мы были там;   всё напоминало о них, каждая мелочь.   И эту боль мы с сестрой,  как могли,  делили с  близкими….
 
     Тётя Катя потеряла любимого мужа и сильно убивалась по  умершему сыну.  Юля тяжело переживала утрату  своего мужа Ванечки.  Вот так мы с сестрой ходили как тени по дому, который после ухода хозяев,  всё-таки не опустел.   Их – моего лёлечку и его сына  Ивана - очень любили многие, и поэтому, во время нашего там нахождения, дом  продолжал жить не только памятью об ушедших, но и голосами внуков и детей, других  родственников  и друзей  дома.

  У нас с сестрой, с которой мы собрались сюда  в одночасье, как только весть о пришедшем в Ельцовский  дом горе достигла нас, не было билета на обратный рейс. Тут я узнала, что сообщения с городом здесь  – никакого.  У всех личный транспорт,  общественный  ельцовчанам  и не требовался, наверное.
 
   Нет, я не запаниковала…  Не очень  хотелось уезжать, но и оставаться здесь надолго не было ни возможности, ни необходимости.  Поспрашивала  я про такси …..   
   В принципе с любым владельцем хорошего автомобиля за приличные деньги можно было договориться,  чтобы добраться до аэропорта. Собрались  мы было  уехать   через Тольятти с двоюродной сестрой, приезжавшей в Ельцовку на похороны брата  на машине с сыном.  Рады были  втроём, как дурочки, , что ещё побудем вместе…  Однако сын двоюродной сестры,  «серьёзный», но балагур – гены никуда не денешь -   категорически нам отказал в этом удовольствии, как положено и внятно  объяснив причину своего отказа: машина может не выдержать – ехать сутки и ещё 12 часов как минимум…

    Мы с сестрой после этого перестали ужинать – чтобы самолёту не быть в нагрузку, мало ли что… Только до самолета все 400 вёрст…  Проводили  тольяттинцев, приуныли…     Продолжали гулять  по остаткам  от моей Ельцовки,  заросшим  разнотравьем и незнакомыми растениями, заглатывающими в свои объятия старые  дома, пропадающих  потом бесследно.  Бабушкин дом мы так и не смогли найти….    В более цивилизованную часть посёлка нас как-то не тянуло, там всё было,  как и везде в России  в посёлках с таким статусом.   Сибирь богата нефтью, газом.  Здесь топились дровами и углем…   Только  тётя Катя  как-то   добилась  себе электрического отопления: кнопочку нажмёт, и пошло тепло…. Однако, отсутствие в Ельцовке природного газа удивляло и копило обиду на собственную страну….

  За эти несколько дней почти ежедневно мы бывали на Чарыше… Холодная вода и быстрое течение,  будто возвращали меня в детство,  приятно освежала и  частично, хотя бы на время, смывала  с поверхности тела  накипь боли от потери близких…
 
  Чарыш  тоже удивил  меня своими произошедшими изменениями: вода не такая прозрачная, галька, всегда радовавшая своим разноцветьем, была частично покрыта серовато- зелёным налётом. Это от того, что теперь Чарыш не просто разливал свои  талые, пришедшие с Алтайских гор,  воды на ширину нескольких километров,  но и приносил чужую – из  бездумно построенных какими-то дельцами из Москвы  для личного обогащения  водохранилищ. А это приносило  только беды  моей милой Ельцовке, её жителям. Правда, из разговоров о   ставших систематическими наводнениях, от кое-кого проскальзывало не то в шутку, не то в серьёз то, что большие разливы связаны с падениями на вершины ледников гор Алтая каких-то спутников… Трудно в это поверить, и опровергнуть нечем. Только житейский опыт потерпевших от таких бедствий  указывал, что просто так не может разливаться река…  Не было такого за все годы жизни там.

   В пятницу приехал из города зять дома и сразу пообещал, даже  без нашего к нему обращения,  довезти нас до аэропорта…  Сказывалось влияние тестя; Иван всегда обо всех проявлял заботу…   Уезжали мы из Ельцовки  воскресным днем…

  Утром в день отъезда  мы с сестрой рассчитывали в последний раз спокойно попить кофе с тётей Катей, послушать её мудрые рассказы о жизни, это и её в какой-то мере  отвлекало от только что перенесённого горя.

  Однако,  утром,  ещё не проснувшись как следует, мы с сестрой услышали из большой комнаты голос второй нашей тёти – Клавы. Мы  в дни пребывания в Ельцовке  заходили её проведать.  Тётя Клава  также некоторое время назад похоронила  своего мужа и старшего сына…  Причины разные, а боль одна…

     Тётя Клава жила в «старом» районе Ельцовки, недалеко от построенного папой  дома.  Домик её был сравнительно небольшой, но уютный.  Расположен  был среди больших  и очень больших, а также  маленьких деревьев.  Вокруг ни дорог, ни жилья. Жила она, казалось,  как отшельник. Занималась с двумя сыновьями пчеловодством  да и так, личным хозяйством.
 
   «Нет, не страшно мне одной», - говорила она нам. В палисаднике  у неё цвели ухоженные разноцветные крупноголовые георгины, а также знакомый мне по прежним приездам «ванька мокрый» - бальзамин, который осенью она любовно заносила от холодов  в дом… А как он цвёл на улице маленькими махровыми цветами, разной окраски!

  Худенькая, шустрая, любившая поговорить, гостеприимная и заботливая…. Она многое, что любила на подступе своих… ой как много лет, но  была как девчонка на выданье… Такой характер…

  И вот в это последнее утро в нашей Ельцовке  мы с сестрой поднялись, приготовились к прощальному завтраку.  Дорогая наша тётя Катечка ходила немного «потерянная»,  не покидала её мысль, как она останется  дома совсем одна… И тётя Клава сама достала из тети Катиного холодильника  кое-какие продукты, вынула и  из своей сумки недостающее и быстро приготовила салаты.  Ну, в общем стол был накрыт,  кофе приготовлен:  мне, как кофеману, в самом  большом красивом  бокале…  Сели…  И тут тётя Клава ,как по волшебству,  поставила  перед нами откуда-то взявшуюся красивую бутылочку с янтарного цвета жидкостью.  «Вино», подумала я, - «ладно, немного попробую»…

   Сестра не отказалась, тётя Катя поддержала – причина уважительная…  Однако,  едва прикоснувшись губами к краю мизерной рюмочки с «вином», я ощутила в буквальном смысле  слова ожёг губ…  О, это же был самогон местного приготовления!  Я слегка отстранилась, а потом… стала тоже пить маленькими глоточками…  Сперва помянули всех по очереди, кого с нами уже никогда не будет, потом – за  наш отъезд….
 
    Крепкий был напиток…  Мне казалось, что - не менее градусов 70.  Однако,  обе тёти в один голос убедили меня, что – не больше 40…  Хотели даже измерить на градусы специальным прибором… Надо же, и прибор такой у них имелся…  Ну понятно…   Я поверила…

    Затем  было столько разговоров, что в самый  его разгар заглянувшая к нам милая любимая всеми девочка, с трудом переносившая утрату своего  папы, напугала нас, что они уедут, а мы с сестрой опять останемся..…    Она, конечно,  пошутила:  так любили  шутить её папа и дед.  Им пошутить было, что мёду поесть, и шутки-прибаутки были  такими, что  никогда не повторялись….    Как хорошо они жили, и трудности переживали тоже с шутками, и вот их нет….С трудом верилось в это.

   Мы с сестрой впопыхах  схватили свои вещи, и тут наша тётя Клава - вот артистка - раскрыла ещё какую-то принесённую с собой сумку и стала "выкидывать" оттуда разноцветные шарфы и палантины собственноручно связанные. Чуть ли не бегом мы примеряя, вертелись перед зеркалом, выбрали... почти все... Трудно было в спешке понять, какой из них больше нравится...
  А потом стали целовать и обнимать всех, кто был рядом, даже тех, с кем должны были вместе ехать…  Крепкий был янтарный напиток… Сибирский, на травах.   Да тут ещё паренёк подошедший из соседнего дома, смешной, всё  осыпал нас комплиментами, подошёл…   И его обнимали, потом засмущались, но он успокоил:  «Я – родня».. Да,  так его здесь и звали  - «родня»…  Безобидный, только бывал ли трезвым или такой всегда…

  Ну вот и всё…  Остались позади прекрасные необычной расцветки огромные мальвы в тёти Катином палисаднике,  низкорослые, но усыпанные краснеющей ягодой, вишни,  тётя Катя и тётя Клава с «роднёй» и внуком тёти Кати Владиком, который в честь нашего отъезда не уехал из дома, как обычно это делал, на своём четырёхколёсном мотоцикле…..

  Довезли нас  братова  дочка с мужем до аэропорта,  подождали,  пока  мы взяли билеты и  хотели забрать  нас на ночь  к себе – самолет летел утром, но я категорически отказалась, так как  регистрация на самолет  производилась за два часа, значит, часа в три утра по местному времени мы должны быть в аэропорту….

   Они  поселили нас  в гостиницу  рядом с аэропортом,  и всё это время были рядом  с нами….

    А вечером,  уже в гостиницу,  приезжала моя одноклассница.  Это тоже часть моей Ельцовки….

    Утром, уже в самолете,  глядя в иллюминатор, мы запоздало заплакали с сестрой….Прощай Ельцовка и Алтай!

     В Москву прилетели …тоже  утром.  Вот так обгоняют время…. А когда летели на Алтай, с аэропорта в Москве вылетели в 22 часа, и через полчаса полёта встречали рассвет….

  Из дома я позвонила тёте Кате, сообщив, что добрались нормально. А она тихим голосом сказала: «А я уже не плачу… Я думаю, чего мне плакать, ведь я тоже скоро с ними буду…»  Эта мысль её успокаивала… Но пусть бы она ещё пожила: такие, как она, украшают нашу жизнь…

  Своя Ельцовка безусловно есть у каждого…. Она продолжает жить в памяти  милыми, дорогими сердцу воспоминаниями,  беспокоить  или умиротворять  в снах,  в которые иногда прокрадываются,  пусть безобидные, но «царапающие» душу упрёки  за то, что когда-то  малая родина  была покинута, редко навещаема… И пусть от неё ничего не останется, и люди переедут в другие места, в памяти она будет жить, пока мы, её  бывшие малые и большие ростки, живём.