Едем в Эдем

Едем в Эдем. Рассказ.

Гущин никогда не раздумывал. Гущин действовал. Брал, достигал, созидал, крушил, если нужно. В общем - делал. Анализ, размышления, сомнения нагоняли на него тоску. Он их презирал, как и прочие абстрактные существительные, за их статичность. Гущин предпочитал глаголы. С точки зрения геометрии, Гущин был лучом. Лучом, началом которого был день его рождения. День, когда он начал стремиться.  Казалось, он создан для этого. Его тело, поджарое и лёгкое, обладало какой-то врожденной обтекаемостью, аэродинамикой гоночного болида или сверхзвукового истребителя. Лицо невозможно было запомнить и опознать – настолько оно было простым, заурядным. Словно конструктор гущинского тела обошел эту деталь вниманием, как несущественную. Держу пари, на первом в мире авто тоже не было зеркала заднего вида. Впрочем, Гущина нельзя было запомнить лишь в анфас. Что касается профиля… Скажем так – те, кто видел, как Гущин целует женщин вздрагивали неизменно. Им всё мерещились кирки, колуны, топоры, и прочий двусмысленный инвентарь. И всё из-за гущинского носа, массивного, как паровозный метельник, и длинного как Ботронский волнорез. Кто-то даже прозвал его Канюком. Впрочем, сторонние взгляды Гущина не интересовали. Гущин стремился. Он несся вперед сквозь пространство и время вот уже  полвека. Столько всего было позади… Карьера гонщика, принесшая славу. Телевидение и реклама, принесшие деньги. Кино, подарившее четырёх жен, подаривших, в сумме, десять детей, за ростом которых даже Гущин не поспевал. Ещё было работа каскадёра, парфюмерные брэнды, и даже огромный парк аттракционов, купленный как-то между прочим. Гущин даже в космосе побывал. В космосе, кстати, было безумно скучно. С теплом вспоминался только полёт: стартовый взрыв за спиной, перегрузка и скорость. Ах, скорость… 
Спидометр показывал 40. Гущин подумал: «Ненавижу центр». Он взглянул на часы. До встречи оставалось семнадцать с половиной минут. Семнадцать с половиной, чтобы пересечь весь центральный район. Надо было брать мотоцикл… По всему выходило, что он опаздывает. А опаздывать Гущин не умел. Опоздание неприемлемо. Он воткнул четвертую передачу.
Зебра приближалась. Пешеходов не было видно. Светофор подмигивал зелёным. «Успею», подумал Гущин, утопив педаль до упора. Зебра ушла под капот, приближалась вторая. Справа в окно ударило солнце. Гущин зажмурился. Вдруг солнца не стало. Он услышал хлопок. Следующая секунда растянулась невообразимо. Гущин увидел капот своего Порше, складывающийся в гармошку. Сам он в этот момент уже покидал кабину, вылетев через лопнувшее лобовое. Вокруг зависла мерцающая крошка, пряжка ремня безопасности бессильно махнула ему напоследок, опала. Двигатель занял водительское кресло. Гущин перелетел свой капот, затем мелькнул широкий передок пикапа, в который он въехал. Дальше секунда невесомости кончилась. В лицо ударил холодный воздух, потом – асфальт. Гущин отключился.
- Эй… - донеслось как сквозь вату в ушах. В черепе пищало куда громче.
- Мужик! Ты живой?! – прозвучало уже ближе. Что-то опасливо ткнулось в плечо. Гущин разлепил веки, увидев зернистый серый асфальт. Кое-как перекатившись на бок, Гущин обозрел размалёванный таксомотор с открытой передней дверцей. С сиденья на него смотрел тощий перепуганный мужчина в голубой тенниске.
- Ты… Ты че сделал, мужик?! – спросил таксист, ткнув пальцем в застывший пикап.
- Я? – удивленно спросил Гущин, приподнимаясь. Часы брякнули на запястье. Гущин обмер. – Я ПОЧТИ ОПОЗДАЛ! Трогай! Тройную таксу даю!
Через мгновение он был на заднем сиденье. Машина рванула с визгом.
- Уххх! Люблю опоздунов! – хохотнул таксист, сворачивая в пустой проулок. – Куда едем то? Гущин протянул ему листок с адресом.
- Гм… - таксист нахмурился одним глазом. Второй следил за дорогой. – Отель «Эдем». Он протянул Гущину листок, и сказал:
- Его же нету, мужик.
- То есть? Адреса нету?! – Гущин разгладил листок на коленке, вчитываясь. – Вот же…
- Да есть… Есть адрес. Не блажи. – водила улыбнулся. Сверкнуло золото. – Только отеля этого там нету.
Водила заложил вираж, выскакивая из проулка через встречную, и лихо рванул сквозь поток, прыгая по рядам. Поток сопротивлялся и сигналил.
- РОЖДЁННЫЙ ПОЛЗАТЬ ЛЕТАТЬ НЕ ДОЛЖЕН! – крикнул таксист в окно, ныряя в правый поворот из центрального ряда. – Я ВАМ, ****ЯМ, ЖИВЫМ НЕ ДАМСЯ! Там гостиница, мужик, не волнуйся. ЧЕ ТЫ МИГАЕШЬ, ВАФЛЯ?! ШЕВЕЛИ ПОРШНЯМИ! Считай, отель, но попроще, ага? ДА ЧТОБ К ТЕБЕ НЕОТЛОЖКА ТАК ПОЛЗА, МУДОФИЛ! Ниче, тут три квартала буквально, если дорогу знать, ща! А ТАК СЛАБО, УЛИТКИ?! Не волнуйся, домчим! Был у меня один, на роды к жене спешил, через полгорода… СМЕЛЕЙ, ДОЛБОЯЩЕР! ЧТО ТЫ КАК ДЕВСТВЕННИК?! Ниче, довез, поди и пуповину сам успел… ДА ПОВЕРТАЙ ТЫ! Когда у тебя встреча твоя? ДА Я Б УЖЕ ДВОЙНЮ ЗАДЕЛАЛ, РАСТУДЫТЬ ТЕБЯ В ВЫХЛОПНУЮ!
- 8 минут! – сказал Гущин, вцепившись в спинку водительского кресла.
- Уложусь! Век воли не видать, уложусь! – гаркнул таксист, поглядывая по сторонам. – ЧЕ СМОТРИТЕ, ФЛЕГМЫ НЕСЧАСТНЫЕ?! УЧИТЕСЬ, ПОКА ПАПА ЖИВ!
Через минуту и сорок секунд они остановились у стеклобетонной башни этажей под сто. Здание больше походило на офис некой трансконтинентальной корпорации, нежели на отель. Вывеска не просматривалась.
- Вот! – антрепренировал таксист – «Салем»*. Четырехзвездочная гостиница европейского уровня. Комфортабельные номера, круглосуточный сервис…
- Сколько с меня? – бросил Гущин, вываливаясь из машины. Он достал бумажник, и склонился к окну.
- Двадцать! – улыбнулся водитель, но тут же спохватился, и уточнил – Рублей, рублей! Я так раз в год катаюсь. Если фартанет. А медяшки – на курево! Спасибо, мужик! Поршак твой жалко, но ты не грусти…
Голос водилы потерялся в шуме ветра. Гущин взбежал по ступеням, комкая в кулаке листок с координатами. В вестибюль вели массивные морёного дуба двери, старомодные, на петлях. В верхней части было по небольшому окошку дымчатого стекла.  Консьерж почему-то был один. Он спал, сидя на высоком деревянном стуле.  «Европейский уровень…», подумал Гущин, подскакивая к сервис-мену, перекрывшему вход.
- ЛЮБЕЗНЫЙ! – громыхнул Гущин. Консьерж затрепыхал крылами, уронив форменную феску. Голубые глаза перепугано уставились на седого мужчину в потёртой кожанке, и ссадиной в половину лица.
- Вы позволите? – спросил Гущин, ткнув пальцем за спину сони. – Я спешу!
- Позвольте, а вам точно сюда? – спросил консьерж, и, крякнув, подхватил с крыльца феску. Он был низкорослый и пухлый, с опрятными рыжими баками, и гладким тройным подбородком. Феска вернулась на рыжий затылок. Консьерж вопросительно посмотрел вверх, затем на Гущина, и развёл руками, ожидая ответ. Гущин оторопел от такой дерзости. «Может, вход для персонала?» подумал он. Потом, вспомнив, протянул консьержу бумажку. Тот взял её, деловито хмыкнув. Он опустил листок до самого пупа, отведя голову назад, и прочитал, щурясь и шевеля губами.
- Адрес наш. А название – не совсем. Странно… - он потрепал холёный подбородок, и вернул листок. – Это вроде как филиал наш, но он не здесь. Ладно. Пройдите, узнайте у метрдотеля.
Гущин пожал плечами, и рванул в распахнутую дверь. В холле было пусто и тихо. Слева – несколько лифтов, справа – стойка регистрации. У дальней стены была широкая лестница, ведущая, должно быть, в ресторан. Гущин подбежал к стойке. Метрдотель, сухопарый старик с пятнистой лысиной, посмотрел на него поверх круглого пенсне.
- Добрый день. Чем могу…
- Вот! – Гущин грохнул бумажку на стойку. Пенсне на носу старика подпрыгнуло. Он посмотрел на листок, внимательно изучая.
- Одну секунду… – старик склонился под стойку, копошась в бумагах. Гущин заметил своё отражение в лысине. – Нашёл. Господин Гущин?
- Верно! – Гущин чуть не полез целоваться. Оставалось минуты четыре, не больше.
- Вашу бронь только что отменили.
- НЕМЫСЛИМО! – проревел Гущин. – У меня ещё есть…
- Прошу прощения, но… У нас не бывает накладок. Десять минут назад ваш резерв был снят.
- Где этот номер?! – Гущин поднял ладонь, оборвав старика.
- Второй этаж. Налево от лифта, - машинально ответил метрдотель -  но, позвольте, я не могу…
Гущин бросился к лифтам, не дослушав. У мерцающих кнопок стояла молодая семья. Должно быть, они вошли пока Гущин бился над стариком. На подтянутом мужчине были шорты, пляжные туфли и тенниска. Женщина в плотной тунике до щиколоток склонилась над малышом лет пяти. Она называла цифры, вспыхивавшие на табло. Он, картавя, повторял: «Тлидцать три, тлидцать два…» На мальчонке был спасательный круг в форме желтой утки и разноцветные трусишки. Гущин на секунду замер, посмотрев на туристов. «А где тут…» подумал он. Сзади раздалось дребезжание метрдотеля:
-…номер уже занят, Вам нельзя…
Гущин отмахнулся от туристов, лифтов и старика, и побежал к лестнице, притаившейся правее, между двух пальм в лакированных кадках. «Второй этаж, налево от лифта!» - твердил он, перепрыгивая по три ступени за раз. На этаже было тихо. Гущин, взглянув на часы, побежал к лифтам. Ещё две минуты. Они не могли отменить! Вот она!
Он замолотил в неё, восстанавливая дыхание. Ответа не было. «Да что же это… Как же так. Я успел! Я должен! Невозможно! Немыслимо! НЕПРИЕМЛИМО!» Ответа не было. Гущин согнулся пополам, уперев ладони в бёдра.
- НЕ МОЖЕТ ЭТОГО БЫТЬ! Я ДОЛЖЕН ВОЙТИ! – проорал он, выпрямившись. Гущин взял разбег, и протаранил дверь плечом. Что-то хрустнуло, плечо полыхнуло, дверь провалилась вперед. Вместе с тем, Гущин как бы почувствовал себя на месте этой двери. Он ощутил сильнейший толчок в грудь, будто дерево оказалось батутной сеткой. Его отбросило назад навзничь. Дверь распахнулась. Гущин успел увидеть свет, прежде чем лопатки коснулись пола. Свет был тёплый, обволакивающий. Он приглашал войти.



- …четыре, пять, шесть! – услышал Гущин. Как сквозь вату. Что-то сухое и горячее коснулось губ. В лёгкие ворвался воздух. Гущин подавился им, закашлялся, открывая глаза.
- Держи! Ему нельзя! – проорали над ухом.
«Ага! Как же!» - подумал Гущин, рванувшись с земли. В глазах всё плыло, а в левом ещё и окрасилось красным.
- ВОЙТИ!!! – проревел он, отшвырнув как котёнка кого-то справа. В левую кисть что-то вцепилось, плечо прострелило огнём. Гущин стряхнул нечто с руки, рванулся вперед, хрипя. Он хотел побежать, но нога подвела. Кости в колене будто заменили пластилином. Он потерял равновесие, стал заваливаться вперёд, подставив руку.
- успел… должен… войти… - хрипел он, отключаясь на руках водителя пикапа. Второй мужчина, очевидец, помог уложить Гущина на спину, ошалело глядя на водилу, огромного мужика в борцовке.
- Это как вообще?! – спросил второй. – он же… десять метров… переломанный!
- Не блажи, мужик! – шикнул здоровяк – Шок у него! Я и не такое видел. Скорую сколько ждать?
- Да кто его знает… - пожал плечами второй. Вокруг стекалась толпа. Где-то пищала сирена. Здоровяк осмотрелся, и вдруг заорал:
- ЧЕ СМОТРИТЕ, ФЛЕГМЫ НЕСЧАСТНЫЕ! РАЗОЙДИСЬ! ДАЙТЕ ВОЗДУХА!
Его напарник вздрогнул. Здоровяк посмотрел него, и сказал:
- Пульс щупай. Дыхание. Будем скорую ждать. Провалится – ещё раз откачаем. Главное, не блажи! Век воли не видать, откачаем!


02.06.2015
23:22