Казаки в Америке

На фото:  Тим Маккой в центре, справа от него Солодухин с женой.

                Казаки в Америке.

  ( Джигитовка — не только интересное зрелище, ее возникновение у казаков было связано с суровой боевой необходилмостью на протяжении всей истории казачества.
В смертельной схватке противников, когда мгновения решали, быть живому или оказаться убитым, все было важно: увернуться вовремя от шашечного удара, от аркана — чтобы не стать пленником, поразить врага пулей на расстоянии, «схилиться» на бок лошади от острия пики, схватить на карьере оброненное оружие. При неожиданном нападении метнуться в седло разгоряченного, испуганного коня на скаку, подхватить и увезти с собой, не выдав врагу, раненого брата-казака.
Поэтому джигитовке в казачьих строевых частях Русской Императорской армии уделялось большое внимание. К ней подготавливались не только люди, но и лошади, и только после систематических тренировок тех и других получалось единение двух боевых товарищей. Когда казак знал свою лошадь, ее силы, ее характер и наклонности, знал, что можно от нее потребовать, а с другой стороны, и лошадь понимала, чего хочет от нее всадник, — тогда только и могла получиться настоящая джигитовка, интересная сама по себе и с большим боевым смыслом.
«Посмотришь на казака — ничего особенного он собой не представляет, человек как человек, самый обыкновенный. Посмотришь на его лошадь — тоже ничего особенного, самая обыкновенная лошадь. Но вместе эти два!.. О, ну их к дьяволу, лучше им не попадаться!»1 — говорили иностранные офицеры-кавалеристы.
Особенно «расцвела» казачья джигитовка в эмиграции — вынужденно, с заботой человека о собственном существовании и в то же время артистически гордо, то есть те номера, что исполняли казаки в своих выступлениях, не делал никто в мире.
Многие группы казаков в 20—50-х годах XX столетия «избороздили» в своих турне весь белый свет — от Америки до Юго-Восточной Азии, покоряя континенты казачьим искусством. И самые яркие воспоминания об этом оставили кубанские казаки полковник Федор Иванович Елисеев  и Гавриил Алексеевич Солодухин.)

Из воспоминаний Г.А. Солодухина.

                В Америке. Голливуд.
               
Итак, наша казачья артистическая труппа в Нью-Йорке. Первое впечатление от города неважное — он показался очень грязным. Но ночью, с его многоцветными электрическими рекламами, он показался мне самым красивым городом в мире. Первое наше представление началось в середине июня в «Мэдисон Сквер Гарден». Наша финансовая компания купила для нас лошадей большей частью не выезженных. Дрессировать их и заниматься репетициями было негде. Наняли плохое место с малым манежем в «Рейдинг Академи», то есть в «школе езды». И мы открыли свое первое представление с сырыми, не втянутыми в работу лошадьми.  После трехнедельных представлений в Нью-Йорке нашу труппу перевезли в город Кливленд, в штате Огайо. Там мы выступали в закрытом помещении. Но площадь для нашей работы здесь была еще меньше, чем в Нью-Йорке (короче на 20 футов). Но к этому времени наши лошади втянулись в работу и теперь представления были хороши, как говорится, на все сто процентов. В каждом сеансе мы имели большой успех. Все места для зрителей были заняты. Выступали там семь дней. Реклама была рассчитана также на семь дней. Но затем нашу труппу уже без всякой рекламы оставляют в Кливленде еще на семь дней. Пошли слухи, что умер президент «Муви Капитал Корпорэйшен», который лично субсидировал нашу труппу. И только мы закончили выступать эту вторую неделю, как получили приказ: расходиться... компания вас дальше не везет.
Появились новые слухи, что на днях нас будут отправлять обратно во Францию. Многие из нас стали разбегаться — кто куда. Уезжали в другие города, чтобы скрыться куда-нибудь подальше, чтобы нас не разыскали и не отправили бы обратно во Францию. Сотник Проценко и инженер Мелихов стали нас уговаривать, объясняя, что, мол, бояться нечего и куда вы, дескать, бежите. Мы имеем визы на целый год. И никто не имеет права вывезти нас отсюда. Мы имеем контракт со студией «Метро-Голдвин-Майер» и с 1 октября выезжаем в Голливуд, в штат Калифорния, где будем сниматься в картине «Казаки» по роману Л.Н. Толстого.
Но уговоры все равно не подействовали. Больше половины людей разбежалось. Убегали чаще музыканты, певцы и танцоры и всего несколько джигитов. Нас осталось не больше пятидесяти. Наши «старшие» Проценко и Мелихов достали для нас работу. Через четыре недели наша потрепанная труппа была доставлена для джигитовки на всемирную выставку в городе Филадельфия, в штате Пенсильвания. На этой выставке наш успех был средним. Проработали здесь недели три, и труппа выехала джигитовать на ярмарках. Эти ярмарки в Америке называют «феры». Каждый штат устраивает их раз в году. Они устраиваются главным образом для фермеров. И вот на одну из таких ярмарок мы прибыли в город Сант-Луис в штате Миссури. Мы приехали туда через неделю после открытия ярмарки. И в нашем распоряжении была, таким образом, неделя. В Сант-Луисе мы имели колоссальный успех, несмотря на то что каждую ночь лил дождь и нам пришлось джигитовать в грязи.
Ввиду такого успеха по радио и в газетах было объявлено, что ярмарка продлится еще неделю. В это время сотник Проценко уехал в Голливуд просить, чтобы студия «Метро-Голдвин-Майер» перевезла нас туда. И только мы закончили свою работу в Сант-Луисе, как ночью получили телеграмму от Проценко: «Постановка картины «Казаки» откладывает-
 
ся на год. Казаков пока не берут. Поэтому расходись — кто куда хочет. Но присылайте мне свои адреса, и, когда понадобится, я выпишу вас сюда, в Голливуд». И наши казаки начали расползаться как муравьи. Но мы, 11 неугомонных джигитов, не согласились так легко отказаться от своего артистического призвания. Мы решили самостоятельно ехать в Голливуд. Сообща купили три автомобиля, и, хотя все мы никогда ими не управляли, никогда не сидели за рулем и не держали в руках ничего, кроме казачьей уздечки, мы, отчаянные джигиты, двинулись в Голливуд, до которого от Сант-Луиса было свыше 2 тысяч миль. Вот кто выехал: войсковой старшина А.Г. Хлус с женой и сыном Юрой; Сокол Михаил, Лашко Григорий, Ерышов Федор, Стадник Андрей, Штыклецкий Яков, Сахно Никита, Копыл Иван с женой, Избенко Макар, я и сотник Терского войска Крот Александр с женой.
В то время в штатах Оклахома, Техас, Нью-Мексика и Аризона дороги были очень плохие. В дороге с нашими машинами было много аварий. Было много починок. И мы, измученные таким путешествием, на 18-е сутки с трудом прибыли в Голливуд, в штат Калифорния.
Казаки-джигиты в Голливуде
Голливуд славился на весь мир производством кинокартин. Здесь мировой рынок фильмов. В Голливуде тогда было много киностудий, каждая из которых занимала площадь в несколько десятков акров. Каждая студия огораживала свою землю высокими каменными стенами. В середине были здания, где производились съемки. Попасть в студию без специального пропуска невозможно. У всех ворот стояла специальная студийная полиция и пропускала только тех, у кого был пропуск. Пропуска давались в главной конторе. Голливуд не самостоятельный город, а часть Лос-Анджелеса, расположенная северо-западнее его центра, в 12—15 милях от него. В то время в самом Лос-Анджелесе было около 650 тысяч населения и он занимал площадь по направлению с севера на юг, до берегов Великого океана, миль на тридцать пять. А в направлении с востока на запад — не меньше 45—50 миль. Площадь его большей частью ровная. Северная и западная части окружены небольшими горами. В те годы в Лос-Анджелесе не было фабрик и заводов и город был чистым, климат свежим, хорошим. Днем было жарковато, а вечером уже надо одеваться потеплее. 85 процентов всех домов были одноэтажными, низкими, в испанском стиле. Обстановка в квартирах была нового стиля и из светлого материала, со всеми удобствами: мягкие кресла, стулья, ди- 
ваны — все это выглядело шиково. В каждой квартире телефон — без него в Голливуде невозможно жить. До 90 процентов жителей имели свои автомобили. Лос-Анджелес и сейчас славится на весь мир количеством частных легковых машин.
В Голливуде было тогда 35—40 тысяч населения. Одних артистов, которые работали в студиях как статисты, жило там 15—20 тысяч.
Все артисты одевались очень чисто, шиково и богато. Платья носили большей частью светлого цвета. Большинство артистов-статистов были молоды и красивы. Сюда понаехали со всего света красивые женщины и мужчины — это люди разного положения: богатые и бедные, знатных родов и простые. Все они надеялись сделать себе артистическую карьеру и, быть может, стать звездами экрана.
Весь Голливуд утопал в цветах. Кругом растут красивые пальмы. Киногород был, по сути дела, богатейшим и великолепным павильоном.
И вот этот богатый киногород принял нас, «знаменитых» наездников-казаков, сурово, неприветливо. После долгой дороги и многих автомобильных аварий мы прибыли сюда с совершенно пустыми карманами. В то время сотник Проценко уже имел контракт со студией «Метро-Голдвин-Майер». По его ходатайству нас вызвали туда через три дня. Мы прибыли в студию. Все были в черкесках. Нас посадили в две открытые машины марки «кадиллак» и повезли по всему Голливуду и Лос-Анджелесу. Над нами летал аэроплан и сбрасывал летучки, в которых писалось: «Знаменитые мировые наездники-казаки будут участвовать в картинах студии «Метро-Голдвин-Майер». Рекламу о нас в этот день дали хорошую и просили приехать на другой день, в 2 часа, в студию для подписания контракта.
На другой день мы прибыли в указанную студию. А нам говорят: «Очень сожалеем, но мы свой план переменили». Контракта мы не получили, но шумиху вокруг нас сделали большую. Нас позвали в гости известные в то время звезды экрана Дуглас Фербенкс-отец и герой ковбойских картин Том Микс. Оба жили в роскоши. И что нас поразило, так это то, что у обоих были большие коллекции оружия, как старинного, так и новейшего. Были у них и всякие седла — по 50—75 седел у каждого.
Первая наша работа статистами в фильме по роману Л.Н. Толстого «Воскресение». Снимались мы в октябре 1926 года В этой картине были заняты такие звезды, как мексиканка Долорес Дельрио и Рогле Роке.
В декабре и январе того же года мы снимались во второй картине. Она называлась «Последний бой» (бой генерала американской армии Кастер-са с индейцами). Съемки происходили в горах, в 35 милях от Голливуда. «Звездой» этой картины был офицер американской армии, блестяще окончивший Вест-Пойнт, полковник Тим Маккой, которого судьба сделала
 
героем фильмов из жизни ковбоев. Режиссер картины Вондайк. Мы, казаки, «работали» в этом фильме «индейцами» — совершенно голые, только спереди интимное место было прикрыто маленьким куском кожи. И как в Калифорнии ни тепло, но работать голыми в зимние месяцы было холодно.
Нас красили коричневой краской, чтобы мы выглядели как настоящие индейцы. В наши волосы втыкали перья. На лошадях мы скакали без седел. Уздечек не полагалось. Лошадей зануздывали веревкой. Мы имели луки и стрелы.
Сюжет картины был такой. Индейцы окружили американскую армию. Командующий американской армией, которого представлял полковник Тим Маккой, на коне скакал с небольшого уклона, чтобы пробиться к своим солдатам. Отобрали нас, четырех казаков, и сказали нам, чтобы мы с флангов по очереди набрасывались на героя. Он будет всех нас сбрасывать с лошадей.
Переводчик все это рассказал нам, но я его не понял. По плану действий я лично должен был наброситься на этого американского героя последним.
Съемка началась. Первым бросился на героя Никита Сахно. Герой сбил его с коня, и тот упал на землю. Вторым бросился Андрей Стадник, но герой сбил и его на землю. Третьим бросился Яшка Штыклецкий, герой сбил его и продолжает скакать карьером вниз. Подошла моя очередь, и я думаю: «Ну-ну... дорогой мой... уж ты от меня не уйдешь! не вырвешься!» На всем карьере я подскакал к герою, со своего коня прыгнул на его коня, тут же схватил его за шею и моментально стянул с седла, бросив на землю. Тут на меня как заорет режиссер. И сам полковник Тим Маккой, герой фильма, тоже на меня обозлился. Я думаю — в чем же дело? Тогда я совершенно не говорил по-английски, но по жестам режиссера и «звезды» вижу, что они меня ругают. Тогда наш переводчик им сказал: «Этот казак не говорит по-английски и не понял, чего от него хотят». Все засмеялись. Полковник Тим Маккой воскликнул: «О-о, казак!» — и любезно, с улыбкой, пожал мне руку.
Во время обеда он пригласил к своему столу всех нас, казаков. За обедом он много расспрашивал нас про казачью жизнь, про нашу военную службу, про наше участие в войнах. И он сразу же всех нас полюбил. С этого дня он стал очень хорошим нашим знакомым.
В картине мы были заняты месяца два. Вот там-то мы впервые показали американцам казачью удаль и смелость. Там, где по ходу действия нужно упасть с лошади на землю на полном карьере и «представиться убитым» — мы ударялись о землю, как живые мячи. За каждое падение мы получали по 35 долларов сверх обычной платы. Для того времени это  были хорошие деньги. В Голливуде нами поражались. Говорили, что казаки не люди, а черти. Они, видимо, слеплены из теста, потому что как упадет с коня казак, так снова на него вскочит, как ни в чем не бывало.
С этого времени о нас узнали многие в студии и нас стали вызывать на работу — дублировать звезд экрана. За дублирование платили от 50 до 100 долларов в день. В апреле 1927 года студия «Юнайтед Артист» наметила к постановке картину по роману русского писателя Немировича-Данченко. Студия хотела переделать сценарий так, чтобы вместо драгунского эскадрона показать действие казачьей сотни. На съемки этой картины по контракту взяли и нас — восемь казаков, так как три остальных казака к этому времени выехали из Голливуда. И мы, казаки-джигиты, зажили, как и полагается голливудским артистам. Мы купили себе хорошие автомобили и «летали» на них везде, словно по своим кубанским полям. Делая по 50—60 миль в час и не признавая никаких полицейских знаков и сигналов. Сперва все это легко сходило нам с рук, но потом полиция стала за нас браться и энергично штрафовала нас «тикетами».
Мы купили себе лошадей и стали их тренировать. В то время мы очень редко снимались статистами и больше дублировали звезд. Помню, как-то ставили аргентинскую картину. Называлась она «Гаучо». Звездами этой картины были Дуглас Фербенкс-отец и мексиканка Лупи Вэлас. В этой картине мы, казаки, несколько раз снимались как аргентинские «гаучо», то есть ковбои. Я лично дублировал Лупи Вэлас, падая вместо нее на полном карьере с белой лошади.
В июне или в июле того же года в студию прибыл автор романа Немирович-Данченко и запротестовал против того, что сценарий по его роману искажен и что драгунский эскадрон заменен казачьей сотней. Поэтому для этой картины мы, казаки, не были нужны. Но в это время студия «Метро-Голдвин-Майер» определенно решила поставить картину «Казаки» по Л.Н. Толстому. И в августе студия подписала контракт с нами, а в первых числах октября стали снимать эту картину. Звездами в ней были итальянец Жан Гильберт и француженка Рене Одорэ. Директор картины — Жорж Хилл.
В 20—25 милях от Голливуда, в невысоких горах, были построены «казачья станица» и «аул» кавказских горцев. Поставили большие палатки для нас, и мы в них поселились. К нам приехали еще три-четыре казака и добавили сотню ковбоев. Картину снимали пять месяцев.
Кормили нас там хорошо. Вот там-то мы увидели перед собою хороших наездников и джигитов-ковбоев. И мы, казаки, сплотились в одну дружную семью, чтобы не осрамить прошлые заслуги наших предков. Мы, джигиты, бились, как печенеги. Во всех местах, где надо было на картине   показать лихость, занимали нас, казаков. Работали мы как турки и как казаки. Во время казачьей джигитовки в фильме «Казаки» мы джигитовали и по очереди дублировали звезду экрана, итальянца Жана Гильберта. Своей казачьей лихостью мы старались как можно лучше выделить своего героя картины. Дублировал его и я, танцевал «казачка». Но немало из нас в этой картине поломали свои ребра во имя чести и славы казачьей. А в картинах всегда делается так: «звезду» дублируют все — ездят верхом, падают, джигитуют, прыгают через барьеры, танцуют, делают разную акробатику, поют, прыгают в воду и подставляют свою морду под удары во время драк. А «звезды картины» на нас мировую славу себе добывают. В то время американские ковбои многому от нас научились, то есть научились падать на карьере с лошади, на карьере класть лошадь. У нас, казаков, тогда были две лошади, выученные «падать на карьере». До нас ковбои таких номеров не делали, а теперь стали перенимать их лихо и отчаянно. В общем, ковбои очень смелы в верховой езде.
Картину «Казаки» закончили в начале марта 1928 года. Студия уволила нас с контракта.
Прошла неделя, и в Лос-Анджелес приехала пятерка музыкантов-балалаечников, выступавших в театрах. Им нужен был танцор. Генерал Савицкий порекомендовал меня. С ними я и выехал в Чикаго, имея контракт на 10 недель. В то время я разочаровался в киносъемках. Я понял, что на это только напрасно тратится жизнь. Легче не то что верблюда, слона протянуть сквозь игольное ушко, чем попасть в «звезды экрана».
Большинство «звезд» — это родственники, знакомые, любовники, любовницы фильмовых магнатов, и очень малая часть артистов попадала в «звезды» благодаря своему таланту. Даже красавицы девицы и красавцы мужчины редко попадают в «звезды». Вначале надо иметь хорошее знакомство с влиятельным в студии человеком, чтобы тот человек, хотя бы и женщина, мог продвинуть его вперед. А когда его продвинут, тогда не так трудно сделаться и «звездой экрана». Ведь диких зверей и то выучивают быть артистами на сцене, а ведь человек не зверь... и его выучить легче. И кроме того, когда снимают картину, многие «звезды» повторяют свои номера по пять, десять раз — пока режиссер не добьется того, что нужно. И в конце концов они делаются хорошими и талантливыми артистами.
Но, как я указал выше, без высокой протекции попасть в артисты невозможно. Даже попасть в статисты и то трудно. Надо было иметь знакомство и... знакомства. И надо унижаться, заискивать, кланяться и угощать тех, от кого зависит предоставление работы статистам.  Ввиду этого я махнул рукою на работу в киностудиях и поехал танцевать с балалаечниками. 
В середине ноября нас, казаков-джигитов, вызвали в главную контору студии «Метро-Голдвин-Майер». В надежде на новый контракт мы с радостью поехали туда. Вдруг нам говорят: «Дорогие казаки, каждой студии дается квота на иностранных артистов. У нас же все квоты переполнены, а нам хочется приглашать новых иностранных артистов. Но мы не имеем свободных мест. Поэтому мы и решили выслать вас из Америки, чтобы освободить для себя квоты. Так что выбирайте — в какую страну вы хотите ехать? Мы вас отправим за свой счет. У нас за вас лежит «залог» (бонд) в государстве, на каждого по 500 долларов. Так вот, на эти деньги вас и ваших лошадей мы отправим, куда вы хотите. А если что останется от этой суммы в 500 долларов на человека — отдадим вам на руки».
Мы им ответили: «Мы посоветуемся и завтра дадим ответ — куда мы решили ехать».
И только мы приехали домой, как сотник Иван Васильевич Копыл положил в машину свои вещи, посадил в нее жену, взялся за руль и тронулся... а куда — не сказал нам. Он умер в Детройте. Царство ему небесное.
Мы же, оставшиеся семь джигитов, решили ехать в Мексику. 

                В Мексике.               

  20 ноября 1928 года мы, казаки-джигиты, переехали границу в Иль-пазо, в Техасе. Нам сразу же бросилась в глаза обнищавшая Мексика. Григорий Лашко взял вещи и говорит «Вы, братцы, езжайте, куда хотите, а я попробую здесь же перейти границу и вернуться обратно в Америку». И он слез с поезда. Мы же, остальные, прямым сообщением поехали в столицу республики, в Мехико-сити.
После Америки, а тем более после Голливуда, Мексика показалась нам запущенной и грязной, в особенности западная часть ее. В то время там было очень мало населения. Пустыня и пески, пески... Над этими песками торчали колючие кактусы. Кое-где ходил скот. Лошади там худые-худые... и чем они там питались — один Бог знает. Там живут большие гремучие змеи.
Доехали мы до первого города, с населением в 15—20 тысяч. Городок бедный, много построек выстроены так: по углам четыре столба и только крыша была накрыта листьями пальм, все же стены кругом — «из воздуха». В средине стоят одна-две кровати и столик. До десятка голой детворы на песчаном полу. В центре города магазины и отели. Большинство построек саманные, и даже наружная часть не помазана. Очень мало каменных или кирпичных построек. Деревянных построек совсем не было. Народ грязный. 50 процентов горожан ходили совершенно босыми. Мужчины в широких, длинных белых рубахах и в широких белых штанах — грязные-грязные... а на голове большие соломенные, в дырках, шляпы. Босоногие женщины одеты в широкие, длинные, с цветочками, юбки. Богатые же мексиканцы одеты шиково. Высокие хорошие ботинки со шпорами — серебряными или вызолоченными. Хорошего сукна брюки, расшитые серебряными или золотыми позументами. Брюки на них очень тесно обтянуты. Рубаха на них дорогая, вся в петухах или попугаях. Эти птицы на рубахах обязательно расшиты серебром или золотом. На голове у них дорогие шляпы, также расшиты серебром или золотом.
Такой богатый мексиканец едет верхом на своей лошади. Лошадь под ним играет, что называется — как вьюн крутится. Он ею управляет одним своим пальцем, потому что очень «строгие уздечки с мундштуками». Седло» стремена, уздечка — все в серебряном или золотом наборе.
Первое впечатление от Мексики было ужасное. От страха волосы на голове стали дыбом. «Куда мы приехали?» — сразу же подумали мы. Мы пали духом. 22 ноября прибыли в их столицу — Мехико-сити. Город оказался хороший. Населения было чуть больше миллиона. Всего же населения во всей республике — 21 миллион с лишним. 
На вокзале нас встретил мексиканский импресарио, синьор Караско. Он уже знал, что мы, казаки, едем сюда.
Остановились мы в хорошем европейском отеле и на второй день подписали контракт с этим синьором Караско — дать джигитовку в столице, а также по всей стране. Условия для нас были хорошие. В Мехико-сити мы должны дать шесть представлений: на Рождество Христово, в воскресенье и на Новый год — по два представления. За каждый день он платил нам гарантированных 5 тысяч песо, а за три дня в неделю — 15 тысяч. В то время американский доллар стоил 2 мексиканских песо.
Нас было шесть джигитов: А.Г. Хлус, Михаил Сокол, Макар Избенко, Андрей Стадник, Яков Штыклецкий и я. Немного помогал нам сын Хлуса, восьмилетний Юра. Он имел маленькую лошадку-пони и делал на ней три номера — стоя, отвалку и поднимал с земли платочки. Были две русские балерины, сестры Леднянские — Леля и Нона, которых добавил к нашей труппе, от себя, импресарио синьор Караско. Эти сестры выходили со мной танцевать казачок и лезгинку.
Наша джигитовка произвела фурор. Был президент республики. На второй день нас, всех джигитов, позвали в какое-то государственное учреждение, где была мексиканская знать, человек пятьдесят. Здесь мы расписались в «золотой книге». В ней же расписались и все присутствовавшие, нас записали в почетные гости республики. Потом нам дали документы на право ношения оружия, вплоть до «пушек».
За эти три дня работы мы получили очень большие деньги. Мы, что называется, «ошалманели» от такого успеха и не знали — куда нам девать свои деньги. Мы купили каждый по два-три револьвера и «винчестеры», потому что тогда в Мексике, в горах, были бандиты. И каждый свободный вечер все мы, в черкесках, при револьверах на боку, заходили в шикарные ночные кабаре, садились за столик и нас окружали красивые барышни-мексиканочки. И всякие дорогие вина тогда лились рекою. В то время в Мексике самое лучшее французское шампанское стоило 10—12 песо, а «Сотерн-Бордо» — 2 песо. И что тогда стоило для нас пропить 40—50 песо, да еще с красивыми мексиканочками!.. Пей, ребята!.. Завтра заджигитуем!
 
  За шесть представлений в Мехико-сити нас посетило около 175 тысяч зрителей. После Мехико, с тем же импресарио, мы тронулись по республике, но уже на процентах: со всего валового сбора нам полагалось 60 процентов.
В каждом городе нас, казаков-джигитов, на станциях встречали мэр города или губернатор, обязательно с духовым оркестром трубачей, с цветами, офицеры, солдаты, полиция. Все нам козыряли. Такова была нам встреча и честь.
В этом нам большую популярность и рекламу сделала кинокартина «Казаки», в которой мы снимались в Голливуде. Эта картина только что прошла по всей Мексике с большим успехом, и вот появились мы, ее участники.
Теперь мы работали только три дня в неделю — по пятницам, субботам и воскресеньям. Деньги мы носили мешками, так как в Мексике бумажных денег не было, и нам платили золотыми и серебряными монетами. За одно только представление мы получали по 3—4 тысячи песо. Мы дали свои представления в следующих городах:

Мехико-сити — шесть представлений,
Халапа — одно представление (за него получили 8 тысяч песо),
Веракрус — три представления,
Гвадалахара — три представления,
Пуэбла — два представления,
забыл название города — одно представление.

  В начале февраля 1929 года прибыли мы в город Дюранго. На второй день, смотрим — с гор идет большая часть кавалерии и пехота, а через час — весь город Дюранго был занят бандой войск.
«В чем дело?., что за войска?!» — спрашиваем мы, и наш импресарио Караско объяснил, что это «генерал Эскабар пришел с гор, восстав против правительства, и произошла революция». Эти революционеры хотели забрать наших лошадей, но глава джигитов А.Г. Хлус как-то отстоял их, и лошадей не отобрали. Революционеры предлагали нам поступить в
 
их армию, но мы отказались. Тогда они дали нам на всех один документ на право носить оружие. Они забрали у народа все деньги, и люди остались бедными. Неделя за неделей — и мы потеряли все свои заработанные деньги. До американской границы оставался один город, в 300 километрах от нее. Втроем — я, Яков Штыклецкий и Андрей Стадник — решили уехать за день от отъезда всей труппы в городок Хуарис, что на границе рядом с Эль-Пасо в Техасе. По дороге у Андрея Стадника порвались брюки, и он полез в свой чемодан, чтобы достать другие. Из чемодана выпала обойма от его браунинга. В это время по вагону проходил офицер конвоя. Обойма упала прямо ему под ноги. Офицер поднял ее и спрашивает Стадника — что это такое? У вас есть оружие? Стадник тут же достал удостоверение, в котором говорилось, что правительство разрешило нам его иметь. Взглянув на это удостоверение, офицер сразу же дал свисток, и немедленно явилось 12 вооруженных винтовками солдат. Нас окружили. Позвали переводчика, знавшего по-английски. Мы кое-как объяснились с ним. Висевшие у нас под легкими плащами револьверы отобрали, но чемоданы не стали обыскивать и сказали: «Вы арестованы... с места не сходить». Часа через два наш поезд прибыл в городок Хуарис, куда мы и ехали. Под конвоем нас повели в комендантское управление. Комендант нас хорошо знал и отпустил, но револьверы не вернул. В наших чемоданах были и другие револьверы, о которых они не знали. Мы влипли в это дело, так как разрешение на ношение оружия имели от старого правительства, а мы его показали революционерам. Они посчитали нас за шпионов.
Вечером Штыклецкий позвонил своей невесте в Лос-Анджелес. Она сразу же узнала его голос и от радости заплакала, потому что в вечерней газете прочитала, что в Мексике революционерами пойманы казаки-шпионы Яков Штыклецкий, Андрей Стадник и Гаврила Солодухин.
  На второй день Штыклецкому и Стаднику удалось перейти границу, на аэроплане они прилетели в Лос-Анджелес (780 миль). BIl часов ночи в отеле меня вызывают к телефону — звонила невеста Штыклец-кого, которая говорит мне: «Яша чувствует себя прекрасно... не волнуйтесь о нем». К телефону подходит и сам Яков и говорит: «Ожидаем тебя к себе в гости».
В эту ночь с трудом приехали и остальные джигиты с лошадьми. А через неделю закончилась и революция, правительственные войска разбили революционеров, и мы поехали джигитовать дальше…

Литература: Г.А. Солодухин  «ЖИЗНЬ И СУДЬБА ОДНОГО КАЗАКА».
Фильмы: https://www.youtube.com/watch?v=sLmrxQbHbck
https://www.youtube.com/watch?v=_cjx0aCpJyA
https://www.youtube.com/watch?v=lgJ8ELzhpKY