Русские в Африке

Портрет Николая Ашинова.


                Русская  Африка.

 Попытки России колонизировать Африку — действия или планы Российской Империи и СССР по колонизации определённых территорий в Африке, главным образом, для нужд торговли и ВМФ.
Пётр I подумывал о колонизации Мадагаскара, для чего послал туда экспедицию во главе со шведским адмиралом Даниэлем Вильстером. Пётр Великий был царём умным и прекрасно понимал, что для сообщения с владениями России на Тихом океане нужны колонии в Африке для стоянки кораблей. Однако, из-за смерти царя, дело заглохло.
В дальнейшем никаких конкретных действий следующие цари не предпринимали вплоть до того прекрасного момента, когда уже вся Африка была поделена европейскими державами.
Робкую попытку колонизировать Эфиопию предпринял Николай Иванович Ашинов (1856—1902).
Для начала надо было убедить эфиопов в том, что у нас с ними одна вера (это далеко не так). В 1883 году Ашинов отправился в Абиссинию (Эфиопию), задавшись планом содействовать политическому и церковному сближению Абиссинии с Россией, и вступил в отношения с негусом Иоанном.
Вернувшись затем в Россию, он, именуя себя «вольным казаком», затеял в 1889 году экспедицию в Абиссинию. Во главе отряда из 150 терских казаков основал в форте Сагалло на побережье берега Французского Сомали (сейчас Джибути) колонию «Новая Москва».
Однако на эту территорию претендовали наши друзья тогдашние французы (а на саму Эфиопию — итальянцы).
Французы были в сложном положении, но к их счастью Петербург поспешил откреститься от Ашинова.
5 февраля 1889 года казаки заметили французскую эскадру в составе крейсера и трех канонерских лодок. Ашинов получил от посыльного письмо с ультиматумом. Но Ашинов, не знавший французского, поприветствовал генерала, так как не ожидал нападения со стороны дружественной Российской империи страны. Начался артиллерийский обстрел Сагалло, в результате которого шесть русских было ранено, несколько погибло. Французские снаряды разрушили все посадки. Над Сагалло в качестве белого флага подняли рубаху. Вскоре на кораблях «Забияка» и «Чихачев» их доставили в Россию.
В 1894 отставной есаул Кубанского Казачьего войска Н. С. Леонтьев совместно с видным русским путешественником А. В. Елисеевым, отставным штабс-капитаном конной артиллерии К. С. Звягиным и архимандритом Ефремом организовал экспедицию в Эфиопию.
В старой столице Эфиопии — Энтото — экспедиция была встречена императором Менеликом II. Леонтьеву удалось убедить русское правительство отправить в дар Менелику 30 тыс. винтовок, 5 млн патронов и 6 тыс. сабель, оформленных как проданные через французского посредника Л. Шефне. В Массауа все материалы были конфискованы итальянцами и лишь после заключения в 1896 мира между Италией и Эфиопией переданы последней. В период итало-эфиопской войны 1895-96 Леонтьев находился в Эфиопии в качестве военного советника императора Менелика. 9 мая 1896 негус пожаловал Леонтьеву почетный щит, саблю и титул графа, впервые для этого учрежденный в Эфиопии. Леонтьев участвовал и в мирных переговорах Эфиопии с Италией. 12 августа 1896 он прибыл в Рим, где сообщил о последних условиях мира, предложенных Менеликом.
В 1897 Менелик назначил Леонтьева генерал-губернатором округов Уба и Бако на юге страны. Леонтьев попытался привлечь к эксплуатации этих территорий русское правительство, но получил отказ. Однако ему удалось добиться передачи Россией Эфиопии ещё 30 тыс. ружей с боеприпасами, однако эта партия была арестована в Лондоне на том основании, что товарное свидетельство не упоминало о принадлежности оружия русскому правительству.
В 1897 году Россия направила в Эфиопию свою дипломатическую миссию во главе с П. М. Власовым. К этому моменту Леонтьев совместно с английскими, французскими и бельгийскими промышленниками основал общество по эксплуатации Экваториальных провинций Эфиопии, о чем Власов и сообщил в Петербург. Русское правительство отказалось далее поддерживать Леонтьева. Последней вехой в его деятельности было участие в военном походе эфиопских войск под предводительством раса Уольде-Георгиса к озеру Рудольфа (1898—1899). Леонтьев был ранен и навсегда уехал из Эфиопии. Больше повезло одному из его помощников, Н. Н. Шедевру, который водрузил эфиопский флаг на юго-западном берегу озера Рудольфа, установив тем самым южную границу Эфиопии.
Таким образом из-за нерешительности русских царей заполучить колонию в Африке не удалось.
СССР тоже вполне мог завладеть какой-нибудь территорией в Африке — в обмен на поставляемую помощь и оружие, но советское руководство предпочло подарить.
Генсеки (их отчасти оправдывает тот факт, что они были в маразме) предпочитали «дружить».
Так СССР, например, построил глубоководный порт в Бербера (Сомали), в надежде на то, что там будет советская база. Но после того, как представители СССР построили там порт, советскую базу оттуда выгнали, а базу разместили американцы.
Потом СССР стал создавать военную базу в Эритрее (тогда части Эфиопии), на островах Дахлак, но эритрейцы победили в войне с эфиопами, и база Нокра была ликвидирована.
Ливия: Черчилль во «Второй Мировой Войне» утверждает, что это он на Ялтинской конференции пытался отдать Сталину Ливию взамен на сокращение советских доминионов в Восточной Европе.
Действительно, Сталин требовал от Молотова добиваться опеки над бывшей колонией Италии — Ливией, однако, этого не удалось добиться (Молотов проворонил тогда и шанс вернуть Шпицберген). Вместо этого СССР взвалил на себя Восточную Европу.
Тем не менее, в Ливии была советская база ВМФ, как и в Египте в Порт-Саиде (1967—1972).
 
 

                ПЕРВЫЙ РУССКИЙ ДЕСАНТ В АФРИКЕ

(Журнал «Нева», 2001, №8, стр. 217-220)

Интерес России к Африканскому континенту, особенно к восточному его побережью, возник давно. Еще Петр Великий мыслил создать в одном из его береговых пунктов перевалочную базу на пути к сказочной Индии, В конце прошлого века интересы российской морской торговли стали упорно требовать решения этой проблемы. Понимали это некоторые российские деятели, такие, как управляющий морским ведомством адмирал И. А. Шестаков, русский консул в Египте М. А. Хитрово. К ним относился, правда, по несколько иным соображениям и обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, который считал, что создание базы на Африканском побережье будет содействовать укреплению религиозных связей с Абиссинией, где большинство населения исповедовало православие.

К рассматриваемому периоду наиболее важные в экономическом плане регионы Африканского континента были на тех или иных условиях поделены между Францией, Италией и Англией. Наряду с этим вечно «дремлющая» Россия еще не сделала ни одного шага для реального обеспечения своих интересов на этом континенте. Последнее в какой-то степени объяснялось позицией по этому вопросу представителей правящей элиты, считавших, что для матушки России и своих дел хватает без далекой Африки. Более того, как писали петербургские газеты, апатия, опустошенность и равнодушие ко всем важным событиям в мире, да и в самой стране, характеризовали состояние так называемого высшего петербургского общества. На всем и на всех лежала тишина бестолковой усталости, от которой люди как бы замертво уснули.

Но вот на фоне гипнотической дремоты в столице России появилась совершенно новая и необычайно колоритная фигура «коренастого, мордастого и рыжебородого атамана вольных казаков» Николая Ивановича Ашинова с кинжалом на сером казакине, Он с точки зрения исторической необходимости появился исключительно вовремя, громко заявив всем, что хочет и может создать на Африканском побережье казацкое поселение, названное им «Новой Москвой», Здесь же может быть образована база флота России в Индийском океане.

Ашинов всех уверял, что у него есть договор, по которому африканский султан племени данакиль Магомет Лойта уступил ему в вечное владение участок побережья залива Таджур, находящийся в нескольких десятках верст от Баб-эль-Мандебского пролива, соединяющего Красное море с Индийским океаном. Вблизи от этого участка побережья находился один из районов Абиссинии, дружелюбно расположенной к России, что играло немаловажную роль.

Это место для казацкой станицы и перевалочной базы российского флота было выбрано атаманом, не имевшим специального образования, чрезвычайно удачно. Оно находилось на прибрежной полосе залива, с трех сторон окруженной горами, способствующими созданию благоприятного климата. Благодаря довольно высокой дневной температуре, смягченной бризами и умеренно прохладными ночами, растительность на побережье была обильной и разнообразной. Плодородная же земля позволяет собирать урожаи овощей и фруктов несколько раз в году.

Вместе с тем создание морской базы в Туджурском заливе давало возможность развертыванию морской торговли. Кроме того, от побережья залива издавна существовал караванный торговый путь к Шао и Харэре, находящийся в руках абиссинцев, дружелюбно относящихся к русским. По этой дороге могут идти караваны с товарами в Туджур, где природа создала прекрасные для стоянки кораблей гавань и рейд, закрытые от муссонов островами и мысами, а от ветра со стороны суши — высокими горами. Последнее делает выбранное место более предпочтительным по сравнению с Зейлой, занятой англичанами, а также Обоком — базой французов.

Появление в столице экзотического атамана Ашинова с его необычайно яркими, заманчивыми и зовущими вдаль, к приключениям идеями буквально взорвало традиционное спокойствие петербургского населения, О нем везде говорили и спорили. Его повсюду водили, бесконечно расспрашивали и щедро угощали. Фигура атамана с его идеями затмила все петербургские события. Для людей всех поколений, от детей до стариков и от обывателей до сильных мира сего, он был, бесспорно, интересным субъектом, появившимся как бы в качестве обновленного двойника исторически знаменитого Афанасия Никитина, совершившего путешествие за три моря и написавшего об этом книгу. Одни преклонялись перед ним, считая его героем и называя Ермаком, другие, которых в таких случаях обычно бывает большинство, считали идеи и предложения атамана бредовыми. Поэтому голоса в поддержку Ашинова тонули в хоре голосов его недругов и просто остряков, превращая его предприятие в предмет насмешек и издевательств. Так, корреспондент газеты «Одесские новости» писал об Ашинове следующее: «Это действительно „вольный казак" без профессии, без положения, без средств, без жизненного опыта. В средние века ашиновыми комплектовались ряды наемных ландскнехтов. Они бравировали теми же качествами, которые составляют отличительные черты ашиновской натуры: удалью, беззаботностью и наглостью».

Естественно, что в таких условиях атаману Ашинову не удалось получить существенной материальной и моральной поддержки в проведении задуманной операции по высадке русских колонистов на побережье Таджурского залива. И все же весной 1888 года он ее начал, но, к сожалению, она по обстоятельствам, не зависящим от атамана, через год, в начале 1889 года, завершилась полным крахом. Операция проводилась в два этапа, разделенным периодом в несколько месяцев.

Первый этап, который по своему существу может быть назван «разведывательным десантом», является предметом настоящего рассмотрения.

Второй этап, связанный с последующей высадкой большой группы колонистов, достаточно подробно рассмотрен в ряде публикаций А.В. Хренкова, руководителя проекта Академии наук «Российская диаспора в Африке».

Переходя к рассказу о разведывательном десанте русских в Африке, отметим, что краткие сведения об этом этапе были обнаружены только в статьях «Беседа с вольным казаком» («Петербургская газета», 2 июля 1888 г.) и «Рассказ бывшего ашиновца» («Петербургская газета, 23 февраля 1889 г.). К сожалению, эти сведения оказались весьма противоречивыми в части освещения масштабов операции и ее результатов.

Так, в интервью, данном Ашиновым репортеру газеты, высадка первой группы колонистов представлялась как широкомасштабная десантная операция, а именно: «Мы ночью высадились, а „они" на следующую ночь напали. Царь Иван (негус Иоанн. — Авт.) еще раньше знал, что мы высадились, так он по берегу своих разослал, они нас ждали. Наших с абиссинцами было человек 400, а данакильского племени — 4000. Султан остался жив и подписал договор».

Расхваливал Ашинов в этом же интервью и жизнь первых колонистов на африканском берегу: Казаки живут неплохо. Арбузов посеяли, капусты. Ну, скотина у нас всякая — бараны и другая живность Рыбу ловим. Из моря даже часто жемчуг достаем. Живем без жен, их потом привезем. Пока же обходимся барышнями, причем очень недурненькими».

Совсем иначе описал первую экспедицию один из ее участников, отставной фельдфебель и георгиевский кавалер Степан Никитич Самусеев, бывший, кстати сказать, правой рукой атамана. Его сообщение о состоянии первого десанта перед высадкой основной группы колонистов полностью подтверждались одним из сподвижников атамана по второй экспедиции — Аркадием Гордосевичем.

Самусеев рассказывал, что в начале марта 1888 года в Одессе появился некий И. П. Зайцев, называвший себя, где только можно, представителем атамана Ашинова. В гаванях, мастерских и на базарах он усердно вербовал среди разного люда добровольцев, желавших участвовать в экспедиции славного атамана Ашинова в далекую африканскую страну Абиссинию. В этой стране, говорил он, жить можно припеваючи, нужно только быть храбрым. Он уверял всех, что уже был в этой чудесной стране и все видел своими глазами: «Там настоящая благодать Божия. Про зиму там никто и не слыхивал, а люди там не похожи на наших: черные, но очень богатые и живут себе роскошно. Там фрукта разная растет себе круглый год. Лежишь себе под деревом навзничь, а она прямо тебе в рот попадает, не ленись только толкнуть дерево ногой или рукой».

Зайцев заверял, что Ашинов всем завербованным будет щедро платить. А именно: каждому положено месячное жалованье по 5 полуимпериалов (по 37 рублей 50 копеек золотом. — Авт.). Кроме того, гарантировались за счет атамана хорошие харчи и бесплатный проезд до места назначения, где все должны быть наделены плодородной землей без всякой оплаты. Зайцев всячески убеждал всех своих слушателей принять участие в экспедиции, говоря: «Вот, братцы, собирайтесь-ка вы к славному атаману Ашинову да поезжайте с ним в Абиссинию».

Несмотря на красочное описание прекрасных перспектив экспедиции и щедрых посулов ее руководителей, желающих отправиться в жаркую и далекую Абиссинию, так непохожую на родную матушку-Русь с ее зимними холодами и ненастной осенью, оказалось совсем немного. Польстились на «златые горы» только Самусеев да бывший артиллерист Литвинов. Вместе с Зайцевым они и поплыли из Одессы в Константинополь, где их уже ожидал Ашинов со свитой из семи человек. Познакомившись с прибывшими, Ашинов сказал им: «Ну вот мы, братцы, едем в Абиссинию. Вы должны меня слушаться и во всем мне повиноваться. По пути мы вначале заедем к абиссинскому негусу Иоанну (1) с царскими пакетами, да и на пирушку знатную: он скоро именины свои справлять будет, ну и нас по-царски примет. Я наделю вас землей в достаточном количестве, хорошее жалованье буду платить золотом, а вы должны будете состоять при мне в конвое».

Из Константинополя экспедиция отправилась на пароходе в составе нескольких человек. Только в Порт-Саиде, находящемся на Средиземном море у входа в Суэцкий канал, Ашинов нанял еще 11 африканцев, поручив командование ими Самусееву.

В апреле 1888 года члены экспедиции сошли на берег Таджурского залива, и атаман произнес для них короткую, но знаменательную речь, в которой, в частности, сказал: «Тут, на этом пустынном берегу, через несколько времени будет город Новая Москва. Со временем мы устроим дома, церковь, монастырь».

Прошло не более двух недель, как Ашинов, поручив Самусееву смотреть за всем «поселением», уехал в Россию за новой большой партией колонистов. Обещая вскоре вернуться, атаман оставил всего 7 червонцев на жизнь оставленным в Африке 18 человек, из которых 11 африканцев (Самусеев уверял, что это были абиссинцы).

В первое время дела поселенцев хотя и с грехом пополам, но все же шли. Абиссинцы, подчиненные Самусееву, интенсивно обучались ружейным приемам. Но когда закончились деньги и были сьедены оставленные на пропитание продукты, они перестали ему подчиняться и дело шло к бунту.

Прошло 4 месяца, а атаман как в воду канул — поселенцы не получили от него ни одной весточки. Дни тянулись, всех заели скука и тоска, потому что не было никакого дела. Люди слонялись по берегу как неприкаянные. Абиссинцы забрали оружие и тайно покинули лагерь. В таких условиях поселенцам ничего не оставалось, как искать ближайшее европейское поселение. 27 августа 1888 года Самусеев и с ним некто Федоровский, говоривший на нескольких европейских языках, добрались до французской базы Обок, откуда были переправлены в Одессу.

Так завершился первый этап создания русского поселения на берегу Африки, за которым последовал второй...

 
  Экспедицию Николая Ашинова, как и другие его авантюрные начинания, постигла полная неудача. Экспансионистские шовинистические круги в верхах русского общества, желавшие использовать предприятие «вольного казака» для колониальной агрессии, не смогли взять верх над осторожной линией Министерства иностранных дел. Причиной этого являлась не только разобщенность сторонников экспансии, действовавших каждый на свой страх и риск. Решающей оказалась позиция Александра III, трезво оценившего ситуацию и перспективы ее развития. Несмотря на все усилия, Ашинову и его высоким покровителям так и не удалось убедить царя взять авантюру под опеку государства. При всей реакционности внутренней политики самодержавия, в области международных отношений Александр III в целом проводил довольно реалистичную и отвечавшую интересам России линию. Сыграла свою роль, очевидно, и традиционная континентальная направленность русской колонизации. Мысль о приобретении заморских колоний выглядела в общественном сознании страны довольно фантастично. Лишь при следующем императоре, более слабовольном Николае II, сторонникам колониальных захватов удалось добиться вовлечения России в гонку с другими великими державами на этом поприще. Но тогда речь шла уже не о «Русской Африке», а о «Желтой России» — Манчжурии и Корее. Позорный исход Русско-японской войны показал, насколько ничтожными были возможности России в этой гонке, и еще раз подтвердил правоту Александра III, устранившегося от борьбы за раздел Африки.
Экспедиция Ашинова, несмотря на свою неудачу, имела большое значение для развития российско-эфиопских отношений. События, связанные с ней, пробудили в русском обществе и правительстве интерес к установлению связей с далекой африканской страной. Сразу после событий в Сагалло в Абиссинию отправился в одиночку еще один русский — поручик В. Ф. Машков. В отличие от Ашинова, ему действительно удалось достигнуть абиссинской столицы и побывать у нового негуса Менелика. Поскольку Машков не ставил перед собой никаких колониальных целей, а его путешествие было вполне бескорыстным, он действовал с санкции царя. Поручик получил на [121] время поездки отпуск со службы, ему было выплачено жалованье за год вперед. По возвращении в январе 1890 г. Машков был принят Александром III и передал ему письма и подарки от Менелика. В 1891 г. Машков предпринял новое путешествие в Абиссинию, и на этот раз получив государственную помощь. Эта экспедиция фактически установила между двумя государствами официальные отношения. В 1895 г. в Абиссинии побывала новая группа под предводительством капитана А. Ф. Елисеева и впервые в истории привезла оттуда эфиопское посольство. Оно было принято с большим почетом и возвратилось обратно, получив от царя значительное количество оружия и боеприпасов для абиссинской армии. В следующем, 1896 г. в Абиссинию отправился медицинский отряд, а в 1897 г. в ее столице обосновалась русская дипломатическая миссия. Впрочем, некоторые русские пошли по стопам Ашинова. Среди авантюристов, подвизавшихся в Абиссинии, самое видное место занял капитан Генерального штаба в отставке Н. С. Леонтьев, ставший в конце 1890-х гг. ближайшим советником негуса Менелика и дослужившийся при его дворе до титула графа и должности наместника одной из южных провинций страны.
Феномен Ашинова показал, что значительная часть русского общества была чрезвычайно восприимчива к появлению подобных ему самозванцев. В стране царило общественное затишье, вызванное политической реакцией правительства Александра III. На фоне бытового мелкотемья русской прессы мифические «вольные казаки» и их героические деяния стали настоящей сенсацией. Комментируя причины успеха Ашинова, фельетонист «Петербургской газеты» писал: «Это герой усталой современности, которой ни до чего нет дела. Вместо Ашинова мог явиться говорящий паук, осел — это решительно все равно. Здесь важна не личность, а общественный интерес к ней»{245}. Вместе с тем едва ли не главным ключом к успеху таких авантюристов являлась апелляция к патриотическим чувствам публики, а особенно — их простонародное происхождение. Какие бы ультранационалистические идеи ни выдвигал выходец из интеллигентной среды, он оставался одиночкой. Так было, например, с известным в начале XX века «корнетом Савиным» (он же граф де Тулуз-Лотрек), предлагавшим свою кандидатуру на болгарский престол, а также выдвигавшим план захвата [122] Кореи частным войском из сибирских каторжников. С другой стороны, именно использование открытых Ашиновым приемов — подчеркнутое бескультурье, переходящее в откровенное хамство, бравирование своей неграмотностью и «народным» языком — во многом обеспечило успех самого выдающегося авантюриста России начала XX века — Григория Распутина.
Деятельность Ашинова спровоцировала крупный международный скандал, изломала судьбы многих людей (поселенцы на Кавказе), привела к гибели шести человек. Лишь в одном деле она может оцениваться положительно. «Атаман» умудрился оставить след и в науке. Между двумя экспедициями в Абиссинию, в 1888 г., он издал в Петербурге в типографии своего почитателя В. В. Комарова «Абиссинскую азбуку и начальный абиссинско-русский словарь». Книга эта невелика по объему — 24 страницы и по тиражу — 200 экземпляров. В ней представлены эфиопские буквы и цифры, летоисчисление, наименование месяцев и дней. Как отмечалось в специальной литературе, для практического изучения амхарского языка ашиновская «Азбука» малопригодна ввиду своей неполноты, ошибок и неточностей. Но она широко используется лингвистами как вспомогательный материал при изучении истории амхарского языка, а также как источник для сравнения амхарской фонетики с русской{246}. Авантюрист мог быть доволен на закате своих дней. Его имя действительно осталось в истории.

               Русские исследователи Африки.

Широко известна роль русских путешественников в изучении зарубежных стран Азии, особенно Центральной Азии, где они были пионерами исследования. Достаточно известна также роль русских в открытии и изучении северо-западной Америки. Но русскими путешественниками немало также сделано и в изучении Африки.

Одним из первых исследователей внутренних областей Африки является известный русский путешественник полковник Е. П. Ковалевский, совершивший большое путешествие во внутреннюю Африку в 1848 году. Горный инженер по профессии он был приглашён правителем Египта Мухаммедом-Али произвести геологические исследования месторождений золота на междуречье Белого и Голубого Нила в местности Фазогло, расположенной к югу от Голубого Нила в отрогах Абиссинских гор.

Через Александрию по каналу Эль-Махмудия и Нилу Ковалевский со спутниками прибыл в Каир. В январе 1848 г. они отправились из Каира на пароходе вверх по Нилу до Асуана, где течение Нила тогда преграждали пороги. Обойдя пороги посуху, экспедиция Ковалевского двинулась дальше вверх по Нилу на парусных барках — дахабие.

Путешественники пересекли северный тропик. Несмотря на то, что был ещё январь, солнце жгло немилосердно.

От Куруску путники пошли через Нубийскую пустыню.

Путь был очень трудным.

Жара доходила до 42,5°С. На протяжении десятидневного пути вода была встречена только в одном месте, и то горько-солёная. Кожа путешественников, не привыкшая к солнечному зною, покрылась красными пятнами.

Несмотря на нестерпимую жару и жажду, Ковалевский продолжал вести научные наблюдения, в частности, геологические изыскания и определения высот при помощи барометра.

После десятидневного пути по Нубийской пустыне путники увидели голубоватую полоску Нила, а затем домики деревни Абу-Хамид, окружённые купами пальм. Отсюда караван направился вдоль Нила к Берберу, а через 5 дней по отплытии из Бербера экспедиция прибыла в Хартум, к месту слияния Белого и Голубого Нила.

После двухдневной остановки в Хартуме, дахабии экспедиции поплыли вверх по Голубому Нилу, воды которого были чистыми и светлыми.

«Попутный ветер,— пишет Ковалевский, — нес быстро нашу маленькую флотилию по волнам Голубого Нила, на которых в первый раз развевался русский флаг».

Перед глазами путешественников раскрывался во всём своеобразии тропический мир животных и растений. Стада обезьян забавляли всех своими кривляньями и нелепыми скачками.

Природа здесь служила прямой противоположностью мёртвой Нубийской пустыне.

Ковалевский довольно подробно описывает встречающиеся постоянно на пути тропические растения: виды пальм, баобаб и др.

У деревни Кери экспедиция покинула долину Голубого Нила и направилась на юг к реке Тумат, вступив в область африканских поселений. У берегов Тумата в первый раз встретили бамбук, которого дальше было очень много.

Двигаясь всё дальше на юг, Ковалевский достиг, наконец, верховья Тумата. Так далеко в глубь Африки с этой стороны не проникал ещё ни один европеец.

На расстилавшейся к северо-востоку плоской возвышенности бродили слоны. Один из спутников Ковалевского видел стадо, в котором насчитал 130 слонов. На горизонте возвышались громады Абиссинских гор.

В этой отдалённой области внутренней Африки Е. П. Ковалевский нанёс на карту русские названия: страна Николаевская, реки Невка, Безымянная, Георгиевская.

Не ограничившись достижением верховий Тумата, Ковалевский предпринял ещё маршрут в горы, расположенные западнее, к крепости Дуль. Шли напрямик, продираясь через чащу тропических зарослей.

Акация и тёрн всевозможных родов, — пишет Ковалевский,— колючки разных видов, созданные именно для того, чтобы рвать платье, а за неимением его, кожу людей, загнутые в виде удочки, казалось только ждали нас, и, нападая с удивительным ожесточением, впивались до костей в тело.

Разведки золотоносности, произведённые Ковалевским в бассейне Тумата, в общем увенчались полным успехом. Добыча золота была налажена.

Свое большое путешествие Ковалевский совершил очень быстро. В том же 1848 г., в котором он выехал вверх по Нилу из Каира, Ковалевский вернулся в Россию, а в 1849 г. уже опубликовал описание путешествия.

Вместе с Ковалевским в Центральную Африку отправился молодой еще в то время учёный Л. С. Ценковский, крупный русский естествоиспытатель. На средства, предоставленные только что основанным Географическим обществом и Петербургской Академией наук, он был командирован в Южный Египет «для учёных исследований по части географии и наук естественных».

Путешествуя по долине Нила, Ценковский отделился от Ковалевского и, работая самостоятельно, занимался в течение нескольких месяцев ботаническими исследованиями в провинции Фазогло. По возвращении Ковалевского в Россию Ценковский ещё оставался некоторое время в долине Нила, продолжая научные исследованиях. Ценковскому удалось собрать богатые естественные исторические коллекции, доставленные в Россию.

В Африке начал свои исследования знаменитый русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай. В 1866 г. он совершил поездку на Канарские острова, причём возвращался из этой поездки через Марокко (в 1867 г.). Во время совершённого немного позднее (в 1869 г.) путешествия на Красное море он странствовал как по его аравийскому, так и по африканскому берегу (Восточный Судан, Эритрея).

Путешествие по берегам Красного моря было для Маклая своего рода боевым крещением. Оно приучило его бороться с лишениями, не считаться с жарой, развило в нём выдержку и осторожность.

Во время обоих путешествий Н. Н, Миклухо-Маклай вёл преимущественно зоологические исследования.

Выдающийся исследователь Африки В. В. Юнкер совершил в 1875 — 1878 гг. путешествие по Ливийской пустыне, исследовал Восточный Судан (южную часть) и север Уганды. Богатые коллекции, привезённые из этого путешествия, были подарены им Российской Академии наук и до сих пор хранятся в этнографическом музее.

Особенно замечательно семилетнее путешествие В. В. Юнкера по Экваториальной Африке (1879 — 1886), когда он исследовал область водораздела между Нилом и Конго. Несколько лет он провёл среди племён Центральной Африки (ньям-ньям, или азанде, мангбатту, вочуа), имея только одного спутника из европейцев и находясь, подобно Миклухо-Маклаю на Новой Гвинее, в постоянном общении с местным населением, которое нередко слыло при этом за самых кровожадных людоедов. Путешествие это было чрезвычайно тяжким и по климатическим условиям, и по трудности продвижения. Путешественнику приходилось продвигаться по степям, изнывая от жары и жажды, преодолевать бесконечные топи и болота. Временами он голодал, сильно страдал от кожных болезней и ран на ногах, которые не заживали месяцами.

С большими трудностями, из-за восстаний мусульман-махдистов Судана и жителей Уганды, Юнкеру пришлось выбираться из глуши Экваториальной Африки.

Коллекции, собранные им во время этого длительного путешествия, погибли. К счастью, сохранились дневники и составленные им карты.

Юнкер первым из европейцев прошёл всю область реки Уэле и доказал, что она принадлежит бассейну Конго, а не бассейну озера Чад, как предполагали ранее многие географы.

Труды Юнкера являются очень ценным вкладом в исследование Африки, особенно в Этнографическом отношении.

Съёмки Юнкера, выделявшиеся среди других подобных работ своей точностью, легли в основу составления географических карт исследованной им области.

Замечательные путешествия по Африке совершил доктор А. В. Елисеев (1881—1895). Он побывал в Египте, Алжире, Тунисе, Триполи, Северной Сахаре, Эфиопии. Елисеев путешествовал на скудные средства, пробираясь — как он сам пишет,— обыкновенно в одиночку или с одним проводником, нередко неся на себе весь свой багаж, делая целые сотни вёрст пешком, частенько голодая, не говоря уже о полном отсутствии всякого комфорта, которым более или менее обставляют себя почти все экскурсанты. Тем не менее, он постоянно, по мере сил и возможностей, преследовал те или другие научные цели, главным образом обращая внимание на антропологические и этнологические вопросы.

Впервые он применил свой Антропологический циркуль, пользуясь тем, что к нему пришло за врачебной помощью несколько арабов. Под видом диагноза, — пишет он, — я произвёл несколько антропологических измерений, которыми остались довольны как Я сам, так и мои пациенты.

Свои путешествия А. В. Елисеев изложил в книге «По белу свету». Одними из наиболее интересных страниц этой книги являются те, которые содержат описание пути через песчаные пространства Эрга Северной Сахары к Гадамесу. Во время пути через пустыню путешественнику пришлось перенести самум.

С. Елпатьевский и В. АНдреевский посетили Египет и живо изложили впечатления своих путешествий по этой своеобразной стране.

Довольно многочисленны были путешествия русских в Эфиопию. Л. К. Артамонов, Н. С. Леонтьев, А. К. Булатович, П. В. Щусев и другие русские путешественники проникли в глубь этой страны.

Советская экспедиция в Эфиопию академика Н. И. Вавилова, снаряжённая в 1927 г. Всесоюзным институтом растениеводства, продолжила изучение страны, опубликовав результаты своих исследований в ряде специальных трудов о культурных растениях Эфиопии. Караван экспедиции в течение четырёх месяцев прошёл

по Эфиопии около 2000 км, собрал свыше 6000 образцов культурных растений, образцы почв, сделал около 2000 фотоснимков и пр, Н. И. Вавиловым был установлен в Эфиопии центр происхождения твёрдых пшениц.

Профессор С. В. Аверинцев, зоолог, совершил большое путешествие вдоль побережья Африки от Танга на восточном берегу до Кейптауна и затем до Канарских островов и дал в своем очерке (журнал «Природа» за 1912 г.) прекрасные картины природы и населения посещённых им стран.

Экваториальную Африку, а именно район озёр Виктория и Танганьика, исследовал молодой русский натуралист В. В. Троицкий (1912 — 1913). Он изучал истоки Нила, занимался зоологическими сборами и наблюдениями, знакомился с племенами. Одной из тем его исследований было изучение мухи цеце и её личинок для выработки методов борьбы с сонной болезнью.

Целый ряд русских учёных-натуралистов побывал в Северной Африке. В. И. Липский вывез ботанические коллекции из Алжира (Бискра), описал опытные ботанические сады Алжира и Туниса (1900 — 1902). Почвовед Д. Драницын в 1913 г. исследовал почвы Алжира. Зоолог И. Пузанов посетил Восточный Судан, а именно побережье Красного моря и водораздельную область между Красным морем и Нилом (1910), дав описание своей поездки в журнале «Землеведение» (за 1912 — 1913 гг.). В. А. Караваев совершил поездки в Египет, Судан, Тунис и Алжир с целью изучения муравьев.

Разные районы Африки были посещены советскими учёными, участниками международных геологических и ботанических конгрессов. Они поделились своими наблюдениями в специальных статьях, а также в книгах, посвящённых описанию путешествий (географ И. П. Герасимов, геологи Н. М. Федоровский, Г. В. Богомолов, ботаники П. А. Баранов, А. Л. Курсанов и др.).

Этот краткий перечень, конечно, далеко не исчерпывает всех исследований и путешествий, выполненных русскими людьми в Африке.

                Русские в англо-бурской войне.

“…Были среди них люди убежденные, люди с честными, идеальными стремлениями, в душе которых трепетала жилка удали и молодечества, облагороженная рыцарским порывом помочь, спасти слабого и угнетенного”.

Евгений Августас.
Воспоминания участника англо-бурской войны 1899-1902 гг.

Ни одна из войн уходящего XIX века не вызывала такого количества газетных статей и споров во всех слоях населения Европы и Америки как англо-бурская, ставшая в центре внимания мировой общественности на заре нового столетия. Так, академик Ф.А.Ротштейн – непосредственный очевидец событий, внимательно следивший за мировой прессой, писал: “без преувеличения можно сказать, что общественное мнение всего мира … почти целиком стало на сторону буров и жестоко осуждало англичан… Не только рабочие массы и широкие круги мелкобуржуазной демократии и интеллигенции, но и капиталистические классы, конечно, по мотивам другого порядка, мотивам политической враждебности к Англии вообще – возмущались имперской агрессией Англии, хотя сами правительства соблюдали нейтралитет”.

В мировом общественном мнении симпатии к голландскому населению Южной Африки были настолько велики, что вызванное англо-бурской войной европейское добровольческое движение в его поддержку приобретало широкий размах. На стороне буров воевало несколько тысяч добровольцев из разных стран. По данным историков англо-бурской войны (английского - Х.Хиллегаса) и (южноафриканского - Б.Потингера), в бурских отрядах сражалось более 2,5 тыс. иностранных волонтеров, из которых большую часть составляли голландцы (650 чел.), немцы (550 чел.), французы (400 чел.). Воевали также американцы (300 чел.), русские (225 чел.), итальянцы и ирландцы (по 200 чел.), норвежцы, шведы (150 чел.) и др.

Кто ехал за тысячи километров воевать в далекий и знойный Трансвааль – патриоты или авантюристы, герои или флибустьеры? Что двигало ими – стремление к славе или трезвый политический расчет? Наверное, и то и другое. Их объединяло только одно – жажда деятельности и приключений, а Южная Африка давала возможность каждому проявить себя в зависимости от наклонностей и характера.

Участие русских добровольцев в войне на стороне буров также отражало настроения, господствовавшие в европейском общественном мнении. С началом конфликта в редакции газет обращались “…лично и письменно многие лица с просьбами дать им указание как прикомандироваться в Трансвааль к добровольческим отрядам”. В едином душевном порыве отправлялись из Петербурга, Москвы, Киева, Тбилиси представители различных сословий, профессий и политических взглядов, желая оказать помощь бурам в их в неравной борьбе с англичанами.

Проявление сочувствия в такой форме - явление довольно неординарное с той точки зрения, что между Россией и бурскими республиками раньше практически не существовало политических, экономических и культурных связей. Если широкое добровольческое движение 1877-1878 гг. во время войны на Балканах можно объяснить стремлением россиян помочь братским по духу, происхождению и вероисповеданию народам, то участие русских волонтеров в войне с англичанами на стороне буров следует расценивать как желание оказать реальную поддержку маленькому, но героическому народу в борьбе за независимость. “Не потому мы сочувствуем бурам, что дело их правое, что на их стороне законность и справедливость, … не этим объясняется всеобщий порыв искренних симпатий к бурам, а тем высоким и непоколебимым мужеством, с которым народ этот шел на гибель за свою свободу…”, - писал в своих мемуарах непосредственный участник событий русский доброволец Е.Ф.Августас. Отмечая “поразительные примеры стойкости и терпения”, воздействующие “потрясающим образом” на европейское общество, русский офицер подчеркивал, что “у нас (в России – С.А.) … эти примеры пробудили лучшие человеческие чувства … справедливости, негодования перед насилием и готовность к самопожертвованию”.

На театр военных действий в Трансвааль прибыло немало русских офицеров. Так, в наиболее компетентных зарубежных изданиях в качестве достоверной приводится цифра в 225 русских волонтеров. Однако верны ли эти данные? Ведь, как известно с подачи иностранных журналистов, “русскими” было принято называть всех добровольцев, приехавших из России или даже говоривших на родственных славянских языках. А в официальные отчеты отечественных и иностранных военных наблюдателей нередко не попадали выходцы из Центральной России, обосновавшиеся в Трансваале незадолго до начала конфликта.


Многие из них, вернувшись с войны, оставили интереснейшие воспоминания, способные пролить свет на разыгравшуюся в Южной Африке драму. Среди них – подпоручик Евгений Августас, князь Багратион Мухранский, бывший потомком грузинских царей, граф Комаровский, князь Енгалычев, капитан Айп, поручик Едрихин, более известный под псевдонимом Вандам. “Не ожидая ни вознаграждения, ни орденов, ни славы, - свидетельствовал военный инженер В.Рубанов, - большинство из них спешили к фронту, на войну, рвались в бой”. Одни отправились “поучиться, как люди умирают за свободу” (прапорщик А.Диатроптов), другие – оказать поддержку “доблестным бурам” (князь Н.Багратиони, потомок грузинских царей), который “ничего не слышал прежде о бурах, но теперь знал, что они очень любят свою родину” и что он непременно “должен помочь им ее защитить”. Движимый чувством негодования “против английских зверств в Трансваале”, князь М.Енгалычев, бывший поручик гренадерского полка, человек из богатой аристократической семьи, также “решил пойти на защиту угнетенных буров”. Находясь в действующей бурской армии, сражался в битве при Дорнкопе, был ранен, попал в плен. Богатый московский купец, брат А.И.Гучкова, отставной сотник Кубанского казачьего войска Ф.И.Гучков “приехал с целью поступить простым волонтером в ряды доблестных бурских патриотов”. Участвовал в боевых действиях при попытке англичан переправиться через Тугелу, и, как писал о нем корреспондент “Русского листка” в июне 1900 г. под псевдонимом “А.Д.П.” в очерке “Москвич среди буров”, вытерпел “все невзгоды военного человека с чисто русской выносливостью”. По словам полковника П.Стаховича, Ф.И.Гучков “пользовался отличной репутацией весьма храброго человека”. Несколько месяцев в рядах буров сражался и А.И.Гучков, почетный мировой судья, впоследствии член московской городской управы, председатель Государственной Думы Российской империи. В марте 1900 г. в связи с тяжелым ранением под Иоганнесбургом он не смог участвовать в дальнейших боевых действиях и вернулся на родину.

Наиболее заметной фигурой среди русских добровольцев, бесспорно, стал отставной подполковник Е.Я.Максимов. Офицер императорского гвардейского полка, он участвовал во многих военных экспедициях, в том числе в Туркестан и Абиссинию. В Южной Африке сыграл выдающуюся роль в объединении европейских добровольческих отрядов. Изучив обстановку на фронте, Е.Максимов принял командование “Иностранным легионом” (сборным отрядом европейцев-волонтеров) после гибели его командира – французского полковника В.Марейля. Возглавлял голландский корпус, действовавший в составе бурских армий под командованием Ф.Боты и П.Кольбе под Блюмфонтейном, где под его руководством впервые была произведена систематическая разведка. Преимущества настоящей европейской рекогносцировки были высоко оценены бурами. Голландский отряд под командованием Е. Максимова участвовал во многих сражениях и по праву считался лучшим добровольческим соединением бурской армии.

В марте 1900 г. на встрече с президентами Трансвааля (П.Крюгером) и Оранжевого Свободного Государства (М.Штейном) именно подполковник Е. Максимов подал идею об отправке уполномоченной бурской делегации в Россию, Германию и Голландию с просьбой о посредничестве европейских держав в урегулировании южноафриканского конфликта. По его инициативе 5 (18 марта) 1900 г. президентом П.Крюгером была отправлена официальная нота с мирными предложениями Великобритании.

В апреле 1900 г. Е.Максимов участвовал в нескольких кровопролитных боях против англичан. Последним для русского подполковника военным предприятием во главе “Иностранного легиона” стало сражение при Табанчу 28-30 апреля 1900 г. Отряды Е.Максимова и П.Кольбе удерживали стратегически важную позицию на горе Туба. У.Черчилль, бывший в то время военным корреспондентом в Южной Африке, так описывал начало сражения при Табанчу: “Ряды их (буров) шли в таком стройном порядке, что их узнали (англичане), только когда увидели на одной с собой плоскости войска, движущиеся на юг… Открыли по ним артиллерийский огонь. Несмотря на жужжавшие вокруг гранаты, отряд продолжал свое наступление”. К концу дня 29 апреля высота была взята отрядом Е. Максимова, но сам он не мог более оставаться на передовой, получив несколько серьезных ранений. Сестра милосердия Софья Изъединова писала в своих воспоминаниях: “Отряд Максимова в этот день особенно выделился неустрашимостью и стойкостью, заняв с бою часть горы Туба - ключ всей позиции – и удерживал ее до ночи”.

В мае 1900 г. русский офицер был избран бурами фехтгенералом (боевым генералом). Однако вследствие полученных тяжелых ранений был вынужден покинуть Трансвааль и вернулся в Россию. Военная деятельность подполковника Е.Максимова в Южной Африке осталась не известной на родине, получив широкое признание в обеих бурских республиках.

Многие русские добровольцы отправлялись в Южную Африку не только из сочувствия к бурам и “ненависти к англичанам”, но и с целью набраться боевого опыта в современной войне. Некоторые из них (капитан Н.Иолшин, поручик В.Никитин и др.) позднее принимали участие в русско-японской и первой мировой войнах. Так, по словам Е.Августаса, В.Никитин, “безусловно выдающийся офицер, храбрый и всей душой преданный военному делу, изучив горную войну в Натале”, отбыл во Фрейштат “ознакомиться со степной войной”.

Боевые действия в Трансваале, включая и партизанскую войну, велись не только на равнинах, но и в горных условиях, что вызывало повышенное внимание русских офицеров к военно-инженерной стороне дела. Для российского Военного министерства большой интерес представляло мнение опытных военных специалистов. В Трансвааль были направлены добровольцы - инженер саперного батальона М.А.Зигерн-Корн, фортификатор В.Щеглов, штабс-капитан минной роты А.Шульженко (сражался против англичан под Блюмфонтейном и Дорнкопом), выполнявшие роль военных советников. В их донесениях содержалось немало важных технических подробностей. “На военных инженерах возлежит изучение всех технических средств, применяемых при укреплении, обороне и атаке позиций”, - указывал в письме генерал-лейтенанту В.Сахарову военный министр А.Н.Куропаткин. Офицеры из России оказали существенное влияние на организацию артиллерийского дела буров, системы разведывательной службы, строительства оборонительных сооружений, восстановления железнодорожных коммуникаций. Их опыт положительным образом сказался на тактике применения бурами, не знакомыми с европейским военным искусством, современных образцов оружия.

Военные события в Южной Африке подробно изучались офицерами русской армии и флота. Правительство, заинтересованное в получении информации о характере военных действий в Трансваале из разных источников, не только не препятствовало, но всемерно содействовало широкому развитию добровольческого движения на юг Африки, куда с самого начала вооруженного конфликта в войска Великобритании и бурских республик были направлены в качестве наблюдателей официальные и тайные военные агенты с целью сбора разведывательных данных для Генерального штаба. Одновременно с отправкой военного агента полковника П.Стаховича в английские войска на юг Африки в качестве военного атташе в армию буров был командирован подполковник В.Ромейко-Гурко. О том, насколько важными представлялись российскому императору и военному министру сообщения с театра военных действий в Трансваале, свидетельствует циркулярное распоряжение генерал-лейтенанта А.Н.Куропаткина по Генеральному штабу от 30 ноября 1899 г.: “Сего числа высочайше повелено все донесения полковника Стаховича из Трансвааля немедленно предоставлять государю императору в подлинниках с особо назначенными фельдъегерями”. Российские военные наблюдатели, по существу являясь советниками при армии буров, способствовали и организации отечественного добровольческого движения в южноафриканских республиках.

Русские добровольцы выгодно отличались от большинства иностранных волонтеров своей боевой выучкой и высокими моральными качествами. 125 человек из 250 присоединились к бурским “коммандо” (вооруженные отряды) и храбро сражались до самого конца войны в Европейском легионе французского полковника В.Марейля, сборном партизанском отряде капитана Терона, в русском отряде под командованием капитана А.Ганецкого, сына генерала, героя русско-турецкой войны. О составе этого отряда остались краткие свидетельства военного инженера В.Рубанова: “…Русский отряд, состоявший из 57 человек, обращал на себя всеобщее внимание – публика в его составе собралась интеллигентная, порядочная.., не было ни одного, приехавшего на театр военных действий с целью наживы, …тогда как в большинстве своем волонтеры иностранных отрядов прибыли помародерствовать, пограбить под шумок”.

Анализируя мотивы участия иностранцев в войне против англичан, русский доброволец подпоручик Л.Покровский в интервью журналу “Варшавский дневник” в июле 1900 г. отмечал, что большинство немцев, американцев и испанцев, “привлеченных слухами о неистощимых запасах золота и алмазов” в южноафриканских республиках, рассчитывали “по окончании войны… поживиться… на тучных нивах Трансвааля”, французы “рвались отомстить за Фашоду”, итальянцы и греки “понаехали, обидевшись на правительство за открыто выраженные симпатии англичанам в деле предложения вооруженной помощи”. Крайне невысокое мнение наблюдателей об иностранных добровольцах подтверждал и русский офицер Е.Августас: “…В большинстве иностранных отрядов царили ссоры, интриги, ... начальники не имели авторитета. Отряд немецкий совершенно дискредитирован у буров, итальянский и французский … занимались лишь мародерством”. Характеризуя российских волонтеров, Л.Покровский подчеркивал: “…На этом фоне выделяются русские добровольцы, ... все бывшие офицеры. Желающих поживиться трансваальскими богатствами между ними нет никого”. Как буры, так и иностранные добровольцы, в большинстве своем положительно оценивали деятельность русских волонтеров. Ф.Гучков и М.Енгалычев отмечали, что буры относились к русским “с большим вниманием”.

Командир итальянского корпуса капитан К. Рикарди высоко отзывался о российских подданных из числа добровольцев: “Все относятся с огромным уважением к участию русских в этой войне”.

По словам Е.Августаса, многие русские волонтеры “кровью запечатлели свою готовность принести посильную помощь правому делу”. Несколько добровольцев – выходцев из России – погибли в трансваальской войне: подпоручики Л.Покровский, И.Никитин, морской офицер Б.Строльман, поручики С.Дуплов, Н.Петров, В.Стессель, П.Риперт.

По мемуарам Е.Августаса также можно судить с большой достоверностью и о характере упорных боев с британскими войсками, о быте буров, простых полевых условиях. Мы узнаем о судьбе большинства российских добровольцев, их мотивах участия в конфликте и человеческих качествах. Схожесть условий жизни и быта на передовой постепенно формировала образ врага-человека, находившегося по другую линию фронта. Так, в другом месте своих воспоминаний Августас, описывая поле недавнего сражения под Спионскопом, невольно задается вопросом: “Разве эти безжизненные громады каменных гор стоили того, чтобы из-за них погибло столько молодых жизней, чтобы пролилось столько крови”.

Но в российском добровольческом движении принимали участие не только офицеры, но и гражданские лица. Сотни людей разного звания и общественного положения стремились попасть в состав санитарных отрядов, организованных Российским Обществом Красного Креста (далее РОКК) для отправки в Трансвааль. В основном, в эти отряды зачислялись лица с медицинским образованием – врачи (ординатор 1-й Московской Градской больницы Н.Александровский, полевой хирург А.Садовский, доктор К.Реннекампф, услугами которого пользовался в период войны президент Трансвааля П. Крюгер, и др.); сестры милосердия (С.Изъединова, О.Баумгартен, дочь дворянина Л.Страховская и др.); студенты старших курсов медицинских факультетов учебных заведений, фельдшеры, санитары. Прошения об отправке в Трансвааль писали и люди, не имевшие медицинских знаний, представители различных сословий и профессий. Бедные горожане из крестьян, купцы и аристократы, репортеры, юристы и учителя церковно-приходских школ искренне и бескорыстно “желали послужить благому делу оказания помощи раненым и больным воинам в Южной Африке”.

Главное управление РОККа, находившегося под патронатом императрицы Марии Федоровны, и МИД России всемерно содействовали организации санитарных отрядов и отправке их в Трансвааль. Власти весьма требовательно относились к набору добровольцев из числа военнослужащих и медперсонала.

В период войны белое население Трансваааля не могло не оценить медицинской помощи, оказанной русскими. “С каким восторгом встречали нас буры! Ружейные залпы, музыка, речи…”, - писала сестра милосердия О.ФонБаумгартен. Санитарные отряды из России создавали госпитали в Брандфорте и Кардорнуте, работая в зоне боевых действий. С.Изъединова отмечала: “врачи своими знаниями и сердечным отношением… приобрели доверие и симпатии буров. Отряды были буквально завалены работой, о которой вспоминали с благодарностью все сражавшиеся на театре военных действий”. Русские медики, имевшие немалый опыт работы, в том числе и в полевых условиях, оказывали помощь сотням раненых бурских ополченцев и иностранных добровольцев, нередко находясь под обстрелом, и пользовались вполне заслуженным уважением африканцев.

Итак, сочувствие российской общественности бурскому народу выражалось не только на страницах печати, но и в практических действиях. 200-250 человек из России добровольно отправились в далекую Южную Африку, делили с бурами тяготы и лишения походной жизни, выносили раненых с поля боя, храбро сражались в рядах ополчения. “Были среди них люди убежденные, … с идеальными стремлениями, в душе которых трепетала жилка удали и молодечества, облагороженная рыцарским порывом помочь, спасти слабого и угнетенного”, - такую оценку личных качеств русских добровольцев, людей с незапятнанной репутацией, дал подпоручик Е.Августас, очевидец и непосредственный участник военных событий в Южной Африке. Жертвуя жизнью ради отвлеченного идеала справедливости, они тем самым оставили свой след в истории англо-бурской войны и, как писала в декабре 1900 г. петербургская газета “Новое время” “увеличили сумму абсолютного добра на земле”.