Гармонь

рассказ



Миньке Рохомееву подарили гармонь.

На торжественном собрании, посвященном Первому Мая, председатель колхоза Иван Савич, стоя за большим столом, покрытым кумачом, громко называл фамилии передовиков и те, смущаясь и робея, проходили вперёд. Иван Савич вручал им грамоту, подарок, долго тряс руку. Клубный, плохонький духовой оркестр, отчаянно перевирая, играл туш. Все хлопали и ошалевший передовик пробирался на своё место. Окружающие похлопывали его и просили показать подарок. Тот усаживался на своё место и принимался с жаром хлопать очередному награждённому, якобы мало обращая внимания на свой собственный подарок, но, тем не менее, кося на него глазами.

Минька тоже хлопал и радовался за односельчан, но, хотя и сам работал неплохо, свою фамилию среди награждённых услышать не ожидал. А когда услышал, то не понял поначалу и продолжал усиленно хлопать в ладоши. Но почему-то никто не пошел к столу, а все стали смотреть на Миньку:

- Ну, Минька!.. Давай! Ну, Рохомей!

И только тут до Миньки дошло, что вызывают его и он, смутившись, начал пробираться между стульев. Запинаясь, он подошёл к столу, и Иван Савич достал из-за трибуны гармонь. Она была отделана зелёным перламутром, кнопки были белые, в некоторых местах перемежались черными и, у Миньки даже екнуло под сердцем. «Ай да пуговки!» - подумал он про себя.

Иван Савич, вручая гармонь, произнёс:

- Играй, Минька, и работай, как работал!

Все захлопали, а Минька, не чуя под собой ног, неловко обхватил гармонь и осторожно пошел на место. Когда Иван Савич назвал кого-то следующего, Минька захлопал сильнее всех. Гармонь при этом съехала с колен, ремешок, стягивающий меха, расстегнулся и раздался тревожный звук. Все вдруг засмеялись, а какой-то остряк даже выдал:

- Во, Минька уже заиграл!

Это вызвало новую волну смеха.

Домой Минька шёл окружённый дружками. Гармонь он держал под мышкой – бережно держал, и будто не обращал на неё внимания, но только и ждал того момента, когда останется один и сможет рассмотреть свой подарок без свидетелей.  От нетерпения у Миньки сосало под ложечкой, но шел он не спеша, и беззлобно огрызался на шуточки приятелей.

- Миньк, зачем тебе гармонь-то? Играть ведь всё одно не можешь.

- Научусь.

- А тебе медведь на ухо не наступил?

- Какой медведь? – не понял Минька.

- Косолапый.

- Да иди ты.

- Ну теперь все девки Минькины.

- Да, кавалер знатный!

Минька только улыбался в ответ. Наконец, дошли до дома. С трудом сдерживая себя, Минька еще покурил с дружками и только затем, попрощавшись, неспешной походкой направился в дом.

В избе он степенно прошёл к столу и поставил гармонь.

- Вот, мамань, смотри!

Мать, лежавшая на кушетке, завозилась.

- Это чего, Минька?  Гармонь что ли?.. Да ты где её взял? Спёр где? Минька, в могилу меня сведёшь! Где взял?!

- Наградили! – важно сказал Минька, не обращая внимания на материны упрёки.

Мать замолкла поначалу, а потом с недоверием спросила:

- Кто это тебя наградил?

- Колхоз, мамань! Иван Савич лично, при всём народе, вручил!.. Лучше тебя, Минька, говорит, в колхозе нашем работников нет! А потому, вот тебе наилучший подарок. Играй, пусть честной народ радуется!

Мать с усмешкой протянула:

- Да полно врать-то!

- Инструмент видишь?

- Ну.

- Факт! Как говорится, пиши – зачёркивай, хочешь ногой, хочешь хвостом.

Мать подошла к столу и с любопытством стала рассматривать гармонь. Осторожно провела рукой по клавишам-пуговицам и, как-бы про себя, молвила:

- Ишь ты…

Минька вышел на кухню,  зачерпнул ковшиком воды из ведра и напился. Потом подошёл к умывальнику и тщательно, с мылом, вымыл руки.

Мать села на кушетку. Минька подошёл к столу, бережно взял гармонь и сел рядом с матерью. Надел на плечи ремни, расстегнул ремешок и, нажав сразу на несколько кнопочек, осторожно растянул  меха.  Раздался звук. Минька радостно засмеялся:

- А?! Мамань, слышь?

И вновь раздвинул меха. И вновь раздался звук – невразумительный и мало похожий на мелодический. Но для Миньки слаще музыки не было.

Мать посидела, послушала некоторое время Минькино пиликанье, а затем, не выдержав, встала и вышла на кухню. Через некоторое время оттуда раздались звуки передвигаемой посуды, грохотание кастрюль и крышек. При этом мать еще и бормотала что-то про себя.

… Весь вечер Минька просидел со своей гармонью, сдвигая и раздвигая меха, пытался выстроить издаваемые звуки хоть в какую-нибудь мало-мальски связную  мелодию. Но ничего не получалось.

Ложась спать, Минька всё поглядывал на гармонь. Он поставил её на трюмо, рядом с кроватью и гармонь поблескивала в темноте, отливая перламутровыми боками.

Уснул Минька с думой о гармони и всю ночь ему снились сны о том, что он, Минька, играет на ней, а вокруг него много-много девок. Все смотрят на него с обожанием и слушают, как он замечательно играет…


    

На другой день Минька ездил в райцентр покупать себе самоучитель. Он слышал где-то, что есть такая книжка, по которой можно научиться играть, но что достать её трудно. Но к Минькиному удивлению и счастью, самоучитель он нашел сразу – в первом же книжном магазине, в нотном отделе. На обложке была нарисована гармонь, точь-в-точь такая, как у Миньки и это показалось ему хорошим знаком.

Минька бережно завернул книжку в газету, и никуда больше не заходя, отправился назад в деревню.

Дома Минька, наскоро закусив, засел за самоучитель. Прочитал всю вводную часть, пошёл дальше. А дальше пошли линеечки, значки, крючочки… Ноты, одним словом. Минька сидел с ними до полуночи, но так ничего и не понял. Время от времени, он откладывал самоучитель в сторону и брал в руки гармонь.  Сдвигая и раздвигая меха, Минька пытался сыграть что-нибудь вразумительное.

Мать несколько раз прикрикнула на него:

- Отстань, Минька! Всю душу вымотал! И вот пиликает, вот пиликает!  Не можешь, так не суйся. – И про себя ворчала. – Самомучитель какой-то купил. Вот дурень! Сходил бы вон к Саньке Хромому. Никаких самомучителев отродясь не покупал, а играет как!..  Перестань, идол! Всю душу вынул.

Минька после этого пиликнул еще пару раз, а затем поставил гармонь на комод и накрыл его кружевной накидкой. После этого закрыл самоучитель, потянулся и лёг спать.

В эту ночь сны ему почему-то не снились.





К вечеру, на следующий день, после работы, Минька выпросил у матери бутылку самогонки и отправился к Саньке Хромому. Мать принесла из сеней припрятанную бутылку и, отрывая от сердца, отдала её Миньке.

- Сходи, сходи. Поучись, как люди-то играют. – И с ехидцей добавила, - Гармонист хренов.

Минька с грустью посмотрел на мать и только и протянул:

- Ма-а-м, ну что ты…

- Да иди уже.

Минька вышел во двор.

Санька Хромой жил на соседнем порядке, так что идти было совсем ничего. Домишко у Саньки был замухрышистый, под стать хозяину – завалился на бок, окна замутились и в огороде ничего не росло кроме травы. Пробравшись через темные, заваленные хламом, сени, Минька вошёл в избу.

Санька сидел на лавке у окна и, надев на колодку ботинок, постукивал по нему молотком.

- О! Коллега! – воскликнул он, завидев Миньку. – Проходи!

- Здорово, Сань.

- Привет!

Санька отложил свою работу в сторону и встал навстречу гостю.

- Проходи! Гостям всегда рады!

На вид Саньке было лет сорок, хотя можно было дать и тридцать и пятьдесят. Такие люди, сколько не живут, всё одни и те же. Смотришь – все друзья-одногодки заматерели, состарились, а он всё такой, как в тридцать. Разве только глаза повыцвели, да голос потускнел. Они и умирают такими, да и зовут их повсюду одинаково – Петька-кривой, Лёшка-заморыш. А тому Лёшке или Петьке – за пятьдесят.

Санька Хромой был первым-распервым гармонистом в деревне. Да что там в своей, из других соседних деревень звали Саньку и на свадьбы, и на проводы, и на всякие другие гулянки. Да и было за что.

- Ну чего стоишь-то? Проходи, - пригласил хозяин.

Минька прошёл к столу, присел. Посидел немного, а затем достал самогон и выставил его на стол. Санька сразу оживился:

- Вот это да! Ну, Минька – молодца!

И засуетился по дому. Притащил капусты квашенной, яиц, хлеба. Из шкафчика, висевшего на стене, достал стаканы. Не раздумывая, налил самогонки и поднял стакан:

- Ну что, Минька, поехали!

И не дожидаясь, опрокинул.

Минька от своего лишь отпил.

Через некоторое время Санька порозовел. Потянулся вновь за бутылкой и налил ещё – и себе и Миньке.

- Повторяем! – торжественно провозгласил хозяин и выпил.

Закусил и, выставившись на Миньку, спросил:

- А ты чего ко мне-то?

И, по-видимому, не нуждаясь в ответе, смачно захрустел капустой. Минька держал стакан в руке и смотрел на Саньку. Тот кивнул:

- Ты чего не пьёшь? Давай-давай!

И Минька опрокинул стакан. Спустя минуту, он произнёс:

— Я знаешь, Саньк, чего?  Ты это… Ну… Знаешь, в общем, что мне это... Гармонь подарили.

— Ну так! Я ж говорю - коллега! — и заржал.

Минька нахмурился. Санька заметил и примирительно протянул:

— Да ладно, чего ты? Шутейно чай я... Ну и чего?

После небольшой паузы Минька продолжил:

— Играть научиться хочу! А как — пес его знает . Я слышь, Сань, самоучитель купил — знатная книжка! Только...  Это... Ну, в общем, не разберусь никак. Там ведь по нотам все. А я... Не врубаюсь, в общем, никак. Ты, Саньк, может мне объяснишь — что к чему? Страсть как охота выучиться.

Санька налил себе в стакан самогонки, выпил.

— Самоучитель говоришь? Хэх... Я ведь, Миньк, нотов-то не знаю. Сызмальства меня учитель, ну, Сергей Васильич-то, знаешь?

Минька кивнул.

— Ну вот. Я уж играл, он меня хотел нотам-то выучить. Да я тоже потыкался-потыкался, да и говорю ему: „На какой ляд мне эти крючки? Я и без них сыграю так, что плачут люди! Бился он со мной, бился, да так и...

Санька закурил.

— Да… А сейчас знаешь, думаю — может зря? Бывает, услышишь по радио там или еще где музыку... У-у, брат, это вам... Да-а... Ну вот. Сыграть-то я ее сыграю, а вот все чего-то не то... Да и вообще — говорят музыки этой пруд пруди и записана она вся нотами. Ну, а не знаешь, так…

Санька замолчал. Сидел и курил. И Минька тоже молчал.

— Вот так вот, Миньк... Такие дела.

— Да-а, - гуднул и гость.

Посидели еще. Санька встал, взял с комода гармонь и начал потихонечку разыгрываться. Гармонь у него была не такая, как Минькина — сделанная на заказ каким-то мастером и имела звучание необыкновенное. Мощный, звонкий голос ее, невозможно было спутать ни с каким другим. И когда, бывало, пьяненький Санька выходил с ней из дому и присаживался на бревнах, то на зов его гармони, порой печальный и пронзительный, порой радостный, плясовой, со всех концов деревни стекался народ и слушал, и просил еще сыграть, и смеялся, и плакал. ..

Так вот Санька умел играть.

Вот и сейчас, перелетев пальцами по кнопкам, выдав сумбурную на первый взгляд, но в то же время красивую мелодию, Санька замолчал и, сделавшись вдруг строгим и серьезным, сказал:

— Слушай.

И заиграл. Мелодия, которая раздалась из-под Санькиных пальцев, была, по всей видимости, народная, и Минька когда-то слышал что-то подобное или ему это только показалось. Нежная и в то же время сильная, тревожная музыка взволновала Минькину душу и ему отчего то, вдруг, захотелось плакать, причем так нестерпимо, так сильно, что он аж стиснул зубы. Но мелодия разрасталась и разрасталась и глаза Минькины, помимо его воли, наполнились влагой.

Мелодия вдруг резко оборвалась и Санька и Минька несколько минут сидели молча. Затем Санька отложил гармонь в сторону и вылил себе в стакан остаток водки.

— Ну чего, Минька, замолк? Давай, — и опрокинул стакан.

После этого похрустел капустой:

— Ты знаешь чего, Миньк? Ты сходи к Сергей Васильичу. Ну! Он еще ничего... Держится. Мужик с головой. Посоветует чего... А я чего тебе? Я ведь и сам, Миньк, не знаю, как играю. Беру, знаешь, гармонь и играю. А как? Само как-то играется.

— Слушай, Саньк, — захмелевшим голосом спросил Минька. — А ты чего не женишься?

— Да где мне? — хохотнул Санька. — Вот моя невеста.

И нежно погладил гармонь. И добавил:

— Да и кто за меня пойдёт?

Посидели еще немного и Минька засобирался:

— Ну ладно, пойду я.

— А?.. Ну давай. Ты не обижайся, Миньк. Я, право, чем могу... Приходи, если чего.

— Ладно.

— А к Сергей Васильичу сходи. Мужик ничего.

— Ага.

— Ну, давай.

— Давай.

И хлопнув друг друга по рукам, мужики разошлись — один в избу, другой из нее...

Дома мать внимательно посмотрела на Миньку и спросила:

— Ну как, гармонист? Выучился али нет? . . — и увидев Минькин хмельной взгляд, выругалась. — Тьфу, идол! Налил зенки.

И вышла на кухню.

Минька лег на диван. Завтра он решил сходить к бывшему учителю музыки, а нынче — пенсионеру — Сергею Васильевичу Данилову.

Ну это завтра. А сегодня — спать...





— Ну как, Сергевна, Минька-то? Играет? - спросила продавщица Верка Минькину мать, когда та брала в магазине продукты.

— Играет… Всю плешь переел! Пиликает и пиликает. Сделали подарок, чтоб его... Другим хоть дело какое, а моему обормоту, черт те что!

— Так, чего? Никак что ли?

— Да, Верк, ну ты подумай, откуда?

— Да-а, — протянула Верка.

В это время в магазин вошел председатель Иван Савич. Женщины выставились на него:

— Доброго здоровьица, Иван Савич!

— Здравствуйте, здравствуйте , — и, обращаясь к Минькиной матери, спросил, — Ну как, Сергевна?

— Чего?

— Ну Минька-то? Играет на гармони?

Рохомеева тяжко вздохнула:

— Да-а, Иван Савич... как сказать? — и, помолчав немного, продолжила, — вы бы ему дело какое подарили, а то… Иван Савич! Уж честно говоря, ведь житья не стало. Как придет, так и начинает нервы мотать — пилит и пилит, пилит и пилит. Отымите вы у него гармонь эту проклятую, Христа ради! А то ведь я не сдержусь — ахну ее об пол — и вся гармонь!

— Ну, Сергевна, ты прямо воин какой-то!

— Иван Савич! Вы или заберите ее, или поменяйте на что. . . Ну не надо она ему. Ну никак не надо.

Иван Савич почесал в затылке:

— Да, Сергевна, ну ты меня озадачила...  Я думал… А тут, смотри чего...

— Ох, Иван Савич!

— Ну ладно, Сергевна, ты уж особо-то не кручинься. Я с Минькой поговорю.

— Да чего говорить-то?.. Принесу я ее.

Иван Савич покачал головой, помолчал и сказал, наконец:

— Ну смотри, Сергевна... Как бы чего не вышло.

После этого купил буханку хлеба и вышел из магазина. Следом вышла и старуха.

Сдать Минькину гармонь она решила окончательно.





Сергей Васильевич — бывший учитель музыки в здешней школе, сидел у себя дома за письменным столом и просматривал книги, которые ему периодически присылали по заказам через Посылторг. Это были, в основном, книги по искусству. Сергей Васильевич, сам житель городской — родился, вырос и учился в Ленинграде. Но попав в деревню, прижился, да так всю жизнь и оттрубил здесь. Как-то уж так получилось.

Здесь женился, здесь дети родились и выросли, здесь и жену схоронил...

С Сергеем Васильевичем занятно было беседовать. И отчего-то очень спокойно становилось на душе.

...Минька пришел к учителю под вечер — часу в восьмом. Сергей Васильевич, увидев Миньку, удивился, но вида не подал.

— Проходи, проходи.

Минька, смущаясь, прошел в комнату.

— Садись вон на диван. Полистай журналы новые, я сейчас, — одобрил его хозяин.
После этого Сергей Васильевич занялся самоваром. Минька осмотрелся и, чуточку расслабившись, принялся листать журналы. Они были, в основном, специальные — картинок немного и, полистав штуки три, Минька отложил их в сторону. Просто посидел минут пять. Потом походил по комнате.

В это время вошел Сергей Васильевич. Увидев, что Минька ходит, спросил:

— Ну как, осваиваешься?

— Да-а... - начал было Минька.

— Ну и отлично! Сейчас будем чаевничать... Пойдем за стол.


И вышел. Минька вышел вслед за хозяином.


— Садись, — пригласил Сергей Васильевич.

Минька неловко присел за стол. Сергей Васильевич принялся ухаживать за гостем — налил ему чаю, подвинул варенье, сахар.

— Давай, давай, не стесняйся.

Налил и себе.

— Люблю, понимаешь, самовар! - отпивая из чашки произнес Сергей Васильевич. - Некоторые вот думают — ну к чему? Чайничек помурыжат и думают чаю напились... А это ведь ритуал, священнодействие! Самовар — символ русской жизни. Ты знаешь, многие народы пьют чай, а вот самовара нет ни у кого — только у нас, у русских.  Это ведь неспроста. Как думаешь?

— Да, наверное, - протянул Минька.

— Точно, — уверенно утвердил Сергей Васильевич. — Мне кажется, это от русской души. Молчим, молчим, а потом ка-а-к... Всерьез и надолго. Даже чай так пьем. Как сядем, как начнем пить... Пока весь самовар не выдуем, из-за стола не встанем. Так ведь?

— Угу, — отозвался Минька.

Чай пили больше часа. Сергей Васильевич все философствовал и ни о чем не спрашивал Миньку. Минька же, в основном, помалкивал.

— Ну-с, по какому, собственно, делу ко мне пожаловали?

Минька вновь смутился и залепетал:

— Сергей Васильевич. Мне… Знаете… Гармонь в общем. Вот. . .

— Что, что? Ну-ка повразумительнее.


Минька набрался духу:

— Гармонь мне подарили… Играть хочу научиться.

— А-а! Вон оно что. Ну что же, дело похвальное. Да… Так, так. Садись, — показал он Миньке на диван.

Минька сел.

— Первым делом нужно тебя проверить.

Минька заволновался.

Сергей Васильевич сел за стол и, взяв в руку карандаш, сказал:

— Я сейчас буду отбивать мелодию, а ты попробуй повторить.

Торцом карандаша Сергей Васильевич что-то отстучал на столе.

— Повтори, — и протянул Миньке карандаш.

Минька неуверенно взял его в руку и повторил. Сергей Васильевич посмотрел на это без особого энтузиазма и снова отстучал что-то.

- Ну-ка еще разок.

Минька вновь отстучал что запомнил.

— Да-а... — как бы про себя протянул Сергей Васильевич.

— Понимаешь, — начал Сергей Васильевич после не длительной паузы. — Ты, конечно, не расстраивайся, но боюсь, что играть ты вряд ли научишься.

Минька в растерянности посмотрел на учителя.

— Видишь ли, дело в том, что у тебя слуха нет.

— Как?! Я хорошо слышу, — попробовал возразить Минька.

— Нет, нет. . . Не в этом дело. У тебя нет музыкального слуха. Ты понимаешь, ну как бы тебе сказать — ты мелодии не можешь запомнить, чувства ритма у тебя нет… А без этого музыке не на учишься.

Минька посидел еще несколько минут. Сергей Васильевич молчал.

— Пойду я, - заторопился вдруг гость.

-Не торопись.

— Да нет, мне надо.

— Ну, коли надо…

Сергей Васильевич проводил Миньку до калитки и на прощание
сказал:

— Ты не отчаивайся. Знаешь, если музыку любишь - не обязательно уметь играть. Можно просто слушать… Ты заходи.

— Да, да… До свидания, — буркнул Минька и скрылся в темноте  плохо освещенной деревенской улицы.

Сергей Васильевич печально смотрел вслед.

Дома Минька взял свою гармонь и долго смотрел на нее. Потом надел ремни на плечи и, нажимая на кнопки, начал возить мехами из стороны в сторону .

Мать вышла откуда-то из-за занавески и заорала:

— Ты кончишь душу мотать!

Минька с остервенением заиграл еще сильнее..

— Да что же это делается! Люди добрые! И за что меня бог наказал?! — залилась еще пуще мать.

Минька вдруг вскочил и, подняв гармонь над головой, с силой жахнул ее об пол.

Гармонь взвизгнула, как живая, и развалилась. Только кнопочки покатились по полу.
Мать как стояла с раскинутыми руками, так и осталась стоять. Даже рот забыла закрыть.

Минька тоже постоял некоторое время, а потом выскочил из дому. У калитки он остановился и, подумав несколько секунд, отправился к Саньке-хромому...
Когда Минька вошел к Саньке, тот, как и в прошлый раз, сидел на скамье и устраивал какой-то башмак. Может быть, даже все тот же.

— О! Минька! — удивился хромой.

— Санька! У тебя выпить есть чего, — пересохшим голосом выдавил Минька.

Санька протянул:

— Не-а… Нету ничего… Но можно взять! У тебя деньги есть?

Минька пошарил по карманам:

— Вот семь рублей. . .

— Сейчас, сделаем! — оживился Санька и через мгновение, забрав у Миньки деньги, скрылся за дверьми. ..

Появился Санька минут через двадцать. С порога показал Миньке бутылку жидкости и заржал:

— Живем!

... В этот вечер жители Давыдкова, проходя мимо дома Саньки-хромого, могли слышать как из окон доносились звуки гармони и хмельные голоса — один Санькин, а другой, кажется, Миньки Рохомеева, печально и тоскливо выводили только им одним известный мотив.

Лишь далеко за полночь на крыльце появились две мотающиеся фигуры, которые, поддерживая друг друга, долго прощались:

— Санька! Ну ты понял?!

— Минька! Все нормально…  Все...

— Не, ну ты понял?

— Ну!

— Ну все тогда!

— Давай!.. Ты заходи давай!

— Ну!.. Не, ну ты понял? — вновь повторял и повторял Минька.

— Ну все.

— Ага...

Шатающаяся Минькина фигура замаячила по улице.

Дома Минька не раздеваясь, бухнулся на диван, и мгновенно отключился. И сны ему никакие не снились.

До снов ли тут?





Иван Савич, проезжая на другой день по колхозным полям, встретил копающегося в тракторном двигателе Миньку.

— Ну-ка останови, — сказал он водителю.

Машина остановилась, и Иван Савич подошел к трактору.

— Здравствуй, Рохомеев!

Минька поднял голову и, увидев председателя, поздоровался:

— Здравствуйте, Иван Савич.

— Ты чего стоишь?

— Да движок чего-то барахлит,

— Ты надолго?

— Да нет… Всё уже.

Иван Савич, помолчав немного, продолжил:

— Ты это, Миньк… Я с тобой поговорить хотел.

Минька удивленно посмотрел на председателя:

— А чего такое?

— Да, понимаешь…  Мать твоя на тебя жалуется.

Минька приподнял брови:

— Как это?

— Да из-за гармони...  Житья, говорит, ей не даешь. Всю душу вымотал.

Минька опустил голову и отвернулся.

— Это чего? Правда что ли, Миньк?

Минька ничего не ответил, а повернулся и полез в трактор.

— Рохомеев! — окликнул Иван Савич. — Ты чего?

Минька устроился в кабине, и высунувшись, сказал:

— Все нормально, Иван Савич. Больше не мотаю.

— Точно?

— Точно, - ответил Минька.

Потом дернул за что-то, трактор взревел и, развернувшись, двинулся в поле.
Иван Савич посмотрел несколько минут, как Минькин трактор, запустив ножи плуга в землю, разрезает пласты пашни. Потом он сел в машину и, кивнув водителю, сказал:

— Поехали.