Виолетовый дневник

В нашем мире так легко озвереть. И не надо страшных баек про оборотней. Никаких проклятий и звериных укусов. Просто человек звереет. Сойти с ума так просто.


ПРОЛОГ


По улице, позолочённой сентябрём, медленно бредёт девушка в стареньком пальто, с длинными рыжими волосами, наступая на свою худенькую прозрачно-синеватую тень. Идёт, не поднимая глаз и не замечая тех, кто встречается ей или обгоняет её. Девушку тоже не замечают, и её это радует.
В рюкзачке за её спиной лишь полупустая пачка «Winston» с розовой зажигалкой и потрёпанная фиолетовая тетрадь, на обложке которой аккуратно выведено: «Виола Ивина».
Тетрадь — это настоящий друг. Выслушает. Не проболтается. Это крепко связанные, как закадычной дружбой, разлинованные, исписанные листы бумаги, хранящие тайну Виолы.


1


15 сентября


Глупый, заезженный, затёртый до дыр вопрос: «Зачем я живу?» И вправду... Зачем? Затем разве, чтобы расстраивать людей, самой расстраиваться из-за пустяков? Затем ли, чтобы злиться, унывать, хамить, обижаться?
Затем ли, чтобы, оглянувшись назад, не увидеть своих следов, не услышать звука своих шагов?.. Не оглядываться? Ну да. Допустим. А что впереди?..


Виола присела на лавочку, когда-то синюю. Закурила. Это был её любимый парк. Здесь уже давно не было летней сцены, фонтан не работал, а карусели растащили на металлолом. Асфальтовые дорожки пересекались грубой паутиной трещин. Тишину лишь иногда нарушал металлический скрежет изъеденных ржавчиной качелей.
Виола вдыхала дым тлеющей сигареты и щёлкала зажигалкой. Мимо девушки медленно, даже как-то сонно пропрыгала  крупная мышь. Виола и подумать не успела, каким образом зверёк здесь оказался, как несчастного грызуна сдавили клычки кошки, так же невесть, откуда взявшейся. Мышь пискнула и утихла. Вместе с ней снова утихло и всё вокруг.


16 сентября


Я люблю тишину. Не тяжёлую и в то же время пустую глушь, а тишь. Живую, тёплую, ласкающую слух. В ней больше смысла и жизни, нежели в крике, грохоте и возне. В ней шёпот, дыхание, шелест листьев, черкание карандаша по бумаге, шорох одежд. Только в тишине, даже не глядя на человека, можно услышать улыбку в его голосе. Можно даже услышать его ресницы. Или как он поправляет причёску. А в шуме вы не услышите ничего кроме шума.


17 сентября


В чём смысл жизни? Неужели вы будете спорить со мной,если я скажу, что смысл жизни в том, чтобы видеть в жизни смысл? И смысл ни в деньгах, ни в любви, ни в дружбе, если вы не знаете, для чего они, если не знаете, каково без них.
Хм... Я первыми поставила деньги... Неправильно, когда они на первом месте. У вас так? У меня нет. Правда. Вы замечали, насколько противно слово «деньги»? Я заметила. Оно режет слух. Режет слух, как сами эти бумажки с водяными знаками, новые, шуршащие, режут пальцы, если их считать жадными, дрожащими пальцами.



Листья мягко шуршали под сбитыми, треснувшими подошвами её чёрных ботинок, которые верно служили ей с восьмого (а то и с седьмого) класса. Першило в горле и почему-то неприятно зудели дёсны где-то внутри. То кололи, то немели кончики пальцев. Раздражённо-гриппозное состояние совсем выбивало из колеи.
Ноги сами привели её к дому. Распахнутая кодовая дверь обиженно и монотонно пищала.
Девушка зашла в подъезд, сильно стукнув за собой дверью. Отпирая квартиру, два раза рассеянно роняла ключи, ещё более рассеянно поднимая их с грязного пола.
Дома никого не было. Мать с братом уехали к бабушке три дня дня тому назад и вернутся через неделю, не раньше.
«Буду курить в квартире, - подумала Виола, - Проветрится».
Разделась, небрежно бросила на вешалку пальто и шарф, и те тут же, не зацепившись за крючки, упали на пол рядом с ботинками, которые девушка так же швырнула как попало.
Заварив крепкий кофе, она вытащила из кармана валяющегося на полу пальто смятую пачку сигарет и прошла в спальню. С кружкой и дымящейся сигаретой между пальцев села на кровать, подобрав под себя ноги в полосатых сине-зелёных носках.
Кофе почему-то оставлял во рту металлический кисловатый привкус. Вот уже третий день Виола скиталась по городу, курила, пила кофе и совсем не вспоминала про учёбу. И не доставали звонки и сообщения на мобильный, потому что она его где-то потеряла. Сеня, наверное, уже  начал волноваться. Хотя... Скорее всего он ещё зол на неё. Ссора была ужасная, нелепая, на пустом месте. Такого раньше никогда не было. Но Виоле настолько не хотелось видеть кого-то из знакомых... Никого. Даже его...
Резко защипали глаза. Вытерев рукавом слезу, она стряхнула пепел в кофе, следом за кофе отправила окурок. На ходу растирая глаза, быстро прошла в уборную и вылила кофе в унитаз. Руки задрожали, и кружка повторила путь кофе, звеня осколками.
Девушка раскашлялась хрипло и мучительно, одной рукой держась за горло, другой стараясь ухватиться за что-нибудь, чтобы удержаться на ногах.


18 сентября


Вы знаете, ведь я ничего не стою. Я так думаю. И не могу поверить, чтобы меня могли любить. Но я ЛЮБЛЮ. Просто люблю. По своей природе я просто люблю людей. Кто-то удивляется, за что можно любить нищего. Да уж точно не за деньги. За что можно любить волка-одиночку? Явно, не за малодушие. О любви вообще можно говорить долго, намного дольше, чем живёт любовь многих людей.

Очнулась Виола в полной темноте. Стало быть, ночь. Почему-то на диване в зале. Сильно болела голова, спина, пальцы. По-прежнему щекотало в горле, сводило зубы и глаза.
Сколько она пробыла в отключке, Виола не знала. Но почему-то было страшно. Она не падала в обморок очень давно. С детства. И это было лишь однажды. Просто было очень душно в троллейбусе. Вдруг стало тошнить, голова потяжелела, захотелось закрыть глаза, только чтобы не видеть истерично пляшущих перед ними чёрных точек. Ноги стали неощущаемы.
Тогда её мама заметила неладное и успела схватить дочку. Когда они вышли из троллейбуса, мама купила ей тёмный шоколад и мороженое, и они долго сидели на лавочке в тени лип. И остаток дня прошёл замечательно, ведь там были улыбки, забота и тепло маминых рук.
Это было очень яркое и приятное воспоминание, и Виола почувствовала, как слабо стукнуло в висок. Она прижала ладонь к голове.
Сейчас всё иначе. С мамой они почти не разговаривают. «Замечательный день... Мороженое... Ты ведь винила себя за то, что вам пришлось выйти из троллейбуса на несколько остановок раньше. Из-за тебя вы потеряли время».
Виола села за стол, вслушиваясь, как по стёклам бегут тонкие струйки дождя.


18 сентября

Шум дождя живой... Вслушайтесь. Очень интересное занятие — вслушиваться в звуки, шум, голоса.
И тебе, человеку, который любит слушать, иногда хочется тоже что-то сказать. И вот тогда самое обезоруживающее то, что тебя не слышат. Хочется кричать. Но ты понимаешь, что тогда услышат лишь твой крик, а не мысли и душу. Не остаётся ничего, кроме как слушать и вслушиваться.


Виолу вернул к реальности звонок телефона. Сильно хрустнув позвонками, она встала из-за стола и направилась в прихожую к противно звенящему зелёному аппарату.
- Да.
- Доча, привет! Как ты там?
- Нормально, мам.
- Голос какой-то усталый. Не заболела? - в словах матери послышались забота и беспокойство.
- Нет, мам. Всё хорошо. Вы скоро приедете?
- На следующей неделе, наверное...
- Костику привет.
- Передам.
- Пока, мам.
- Пока.
Виола повесила трубку, опустилась на пол и заплакала. И всё же она соврала, потому что действительно больна. Очень. Слёзы текли и текли. Сначала плакала тихо, но потом зарыдала, упав и уткнувшись лицом в коврик. Истерика продолжалась долго, до тошноты. А потом Виолу окутала липкая темнота.


19 сентября


А вы знаете, что такое слёзы? Это когда вас «через край». Это вы. Вас слишком много. Пустой человек не может плакать, потому что «не льётся через край». Поэтому не стыдитесь слёз. Это не слабость. Это избыток вас.
Вы знаете, какое сильное чувство вины? Это тот самый тапок для таракана. Газета для мухи. Если с детства винишь себя во всём, даже в том, о чём представления не имеешь, то к двадцати годам кажется, что любой шёпот — это упрёк или сплетня, а любое молчание — это заговор или бойкот. Чувство вины — это когда ты слышишь из кухни голоса родителей, но не можешь расслышать слов, и нижнее веко правого глаза начинает судорожно дёргаться. А взгляд останавливается. Пытаешься вслушаться, но с каждой секундой кажется, что они говорят о тебе, и ты что-то снова  сделала не так!
Или в колледже тебе всё время кажется, что все смотрят на тебя с насмешкой, потому что ты не так одета, не так причёсана или не те слова говоришь. И это нормально, так как в школе было в разы хуже.
И ты становишься стервой. Одиночкой. Замкнутой. Эгоисткой. Но от этого не легче. Это не так просто выдержать. Однажды перед кем-нибудь ты пускаешь слезу, открывая истерзанную, измотанную, еле дышащую душу, она ведь помирает в затхлом запертом пространстве. А в неё швыряются непониманием. И ты захлопываешь душу снова; так быстро и так сильно, что из неё ещё торчит это непонимание. Точно осколок при ранении. Захлопываешь изо всех сил и надолго (умоляя себя, чтобы навсегда)!
И становишься ещё на грамм черствее, молчаливее и стервознее. И снова орёшь и рыдаешь. Только молча... и глаза сухие. Только челюсти сводит... Слишком сильно они сжаты.
И вот тогда не остаётся ничего, кроме как искать себя. Руки в кровь стираешь, выкапывая себя из-под хлама ошибок, обломков надежд, осколков прожитого и обрывков пережитого. А когда ты себя откопаешь, то начнёшь стаптывать в кровь ноги, ища смысл.


Виола очнулась и долго не могла понять — открыла ли она глаза. Слишком уж темно было. Гудела голова. Болели мышцы. Сводило желудок. Да, она очень давно не ела.
Когда глаза немного привыкли к темноте, и стало немного легче ориентироваться в пространстве, девушка села, привалившись к стене, и стала вспоминать сон, который уже начал постепенно тускнеть в памяти.


Ей снился их старый дом, брат, мама, бабушка. И она сама, совсем ещё маленькая. И какой-то мальчик. Виола не помнила его лица. Только руки.
Она видела себя будто со стороны. Во сне её чуть рыжеватые волосы были ярко-рыжими, даже огненными, и очень длинными и густыми. Мальчик гладил её по волосам. И чувствовалось, что это очень близкий человек. Он запустил пальцы в её локоны и провёл ими до кончиков, как расчёской. Виола увидела, как большой рыжий клок остался в его кулаке. Когда он разжал руку, на его ладони сидел маленький пушистый зверёк, похожий не то на белку, не то на котёнка. А то и на щенка. Сначала он был каким-то неестественным оттого, что был словно соткан из волосинок и даже просвечивал насквозь, но потом стал совсем живым.
После Виоле снилось, что мальчик подвёл её к высокой калитке. Краска оливкового цвета на ней почти смылась дождями. Он распахнул перед девочкой калитку и... Там всё было розово-белым, в кремовых цветах и припорошенное снегом. Но тепло. Впереди были люди, и Виола знала, что это её враги. Мальчик положил руку её на плечо и сказал: «Иди».
И она пошла к ним. И она не чувствовала страха, хотя знала — раньше она боялась этих людей. Более того, проходя мимо них, вдруг почувствовала ИХ страх. Теперь они боялись ЕЁ. А странный рыжий зверёк, которого Виола всё это время держала в руках, стал растворяться в воздухе и совсем исчез...


Такой странный сон. Виола почему-то чувствовала, что он знаменует какие-то перемены в её жизни. Даже не чувствовала. Понимала. Нет... Знала. Она знала: что-то изменится. Очень скоро. Неизбежно. Непоправимо.



Новый день. Я не знаю, какое сегодня число...


А хотели бы вы когда-нибудь оказаться далеко-далеко? Или стать другим человеком? Я — да. Хотя бы сбежать куда-либо. Было бы здорово, если бы и от себя самой. Но, увы... Это абсолютно невозможно.
Иногда хочется перестать думать. Мысли тяжелы, губительны, и их нескончаемый поток разрывает голову. Порой физически это ощущаешь. Дело — враг мысли? Не знаю. Я всегда думаю. И ничего не могу с этим поделать. Есть ли лекарство против этих быстрых, незримых и неосязаемых тварей? Они, как древесные жуки, скребутся, шуршат, жрут тебя изнутри без конца. Звенят в ушах, стучатся о череп, рвут мозг. Ненавижу их. Противные, страшные, злые, пошлые, скучные. И ни одной полезной. Как протухший винегрет. И много, вроде бы, всего, но толку даже и не ноль, а вообще со знаком «минус».
Вот я сижу в старых, залатанных джинсах, в синей растянутой в катышках кофте, в подвёрнутых салатовых носках, с бардаком на голове и внутри неё. И искусанной комарами рукой с чёрными ногтями пишу эту чепуху. Девочка с грустными глазами, с опущенной на руку головой. Девочка, которая молча вопит о том, что устала от этого бурлящего котла в мозгах.

...Я всё чаще и яснее чувствую, что схожу с ума...



Виола вышла из подъезда, когда на улице уже не было ни души, и во всех соседних многоэтажках светились лишь несколько окон. Раньше она так поздно гуляла только с Сеней. Но в последнее время её не заботили такие «мелочи» как безопасность, самосохранение или осторожность.
Она прошла до конца своей улицы и свернула в совсем тёмный переулок. Шла интуитивно, так как ничего не видела в темноте. Споткнулась обо что-то и сбавила шаг. Тут её окликнул хриплый мужской голос...



Ещё один день...


Я почему-то озлобилась... Не знаю, в чём дело. Просто кидаюсь на людей. Тяфкаю на них.. Мне самой плохо от этого. Но ничего не могу поделать. Это будто и не я вовсе. Что мне делать?! Я говорю ужасные вещи. Я даже постарела. И постоянное, непроходящее, мучительное желание задеть, оскорбить, ударить (или даже укусить) растёт! Мне становится всё сложнее с этим справляться. Я устаю днём, даже если ничего не делаю. А ночью спать совсем не хочется. Что со мной? Мне страшно. Страшно до безумия.
Меня жутко бесит то, что люди часто вздрагивают, когда я к ним подхожу. Видите ли, слишком тихо! А сами имеют привычку подкрадываться со спины!
Тупоголовые создания!


Виола отложила обгрызанный карандаш и закрыла тетрадь. Ночная темнота постепенно сменялась прохладными, сонными утренними сумерками. И в этом сумеречном свете она увидела свои худые руки с длинными тонкими пальцами. Долго смотрела на них, медленно и с удивлением понимая, ЧТО она видит.
А увидела Виола кровь.
Кровь уже засохла и темнела коричнево-багровыми разводами на костяшках, ладонях, на ногтях и... под ногтями. Виола пыталась вспомнить, откуда (чья?!) я это кровь, но память выдавала лишь какие-то обрывки.
Подъезд... Звук её шагов... Светящиеся окна домов, глядящие на неё или мимо... Переулок... Чей-то голос...
Чья же это кровь?


Когда уже утро начало перетекать в предобеденное время, Виола вышла из квартиры. Она, конечно, не позавтракала, и её заметно покачивало.
Выйдя из подъезда, девушка сильно сощурилась от уже нежаркого, но очень яркого солнца. Закурив, медленно побрела по улице, кашляя и спотыкаясь.
Проходя мимо автобусной остановки, Виола обратила внимание на нескольких подростков среди ждущих транспорт людей. Один из ребят явно был слабоумный. Он нервно улыбался, прихрамывал на обе ноги и ошалело глядел на людей, стоящих вокруг. Остальные подростки от природы имели вид весьма твердолобый. Один из них, эдакий низенький кругляшок, вытащил из кармана пачку сигарет и протянул её пугливому несчастному. Когда тот, поверив в бескорыстность толстяка, приблизился к сигаретам, лицо его встретило целый фонтан липкой слюны.
Толстый «шутник», хватаясь за живот, скаля щербатую верхнюю челюсть и хрюкая от смеха, подскачил к своим дружкам. Подростки последовали его примеру и стали плевать в паренька. Тот стоял на месте, дёргаясь и пытаясь закрыться от плевков. И — о, проклятье! - виновато улыбался...
«Сволочи! - подумала Виола, - Я бы таких, как вы... Я бы вам... Ноги и руки выкручивала! И ещё...»
И тут в её памяти события прошедшей ночи. Ударили  в голову ужасающей картиной...

...Вот выходит она из подъезда, идёт по улице, вглядываясь в яркие окна-глазницы домов. Вот входит в темный переулок. И слышит позади себя хрипловатый и нагловатый голос незнакомого мужчины: «Девочка, ты что это тут ходишь одна? Не боишься?»
А через миг она уже сжимает его шею рукой с такой силой, что ей кажется, будто вот-вот сломаются пальцы. Но вместо этого чувствует, как что-то резко поддалось в его шее со странным звуком. Это сломался его кадык.
Человек захрипел, забулькал, ноги его стали подкашиваться, но руки с силой забили воздух, пару раз ударив озверевшую девушку по лицу. Виола указательным пальцем свободной руки проткнула ему левый глаз. Она медленно вытащила палец из глазницы своей жертвы. Мужчина хрипел. Она проткнула его правый глаз, и тот с тошнотворным, чавкающим звуком выдавился на щёку, сполз на куртку несчастного и упал на асфальт.
Виола опустила руку, всё это время сжимающую горло незнакомца, теперь слепого, хрипящего, еле живого, копошащегося на земле.
Покидая переулок, она нечаянно наступила на выпавший глаз мужчины, чертыхнулась и пошла прочь, на ходу растирая кровь между ладоней.
Да, пошла как ни в чём ни бывало. И даже забыла о случившемся. Что же происходит? Нужно вернуться домой и привести себя в порядок. Может, всё сон? Или глюки? Сколько ты, девочка, уже не ела?

Виола вернулась в квартиру, прошла в ванную, включила воду. Сбросив одежду, погляделась в зеркало. Осунувшееся лицо, тёмные круги, обрамляющие глаза, жутко трясущиеся пальцы. Курить! С трудом достала сигареты из заднего кармана джинсов, скомканных на стиральной машине, из-за дрожи в руках чуть не выронила пачку в раковину. Последняя сигарета. Сделав первую затяжку, резко выдавила из себя дым. Виолу согнуло пополам  так, что она ударилась грудной клеткой о край раковины, а головой о зеркало, на котором тут же появилась крупная ветвистая трещина. Девушку рвало со страшной силой. Кровь и желчь выходили из неё обжигающими толчками. Что же это? Она курила четыре года, и сигарета всегда её успокаивала. Виола и не думала бросать курить. Ей это нравилось. Что же случилось? Она не может курить. Ей от этого противно. Убийственно противно...
Кое-как отдышавшись, Виола, не разгибаясь, умылась под краном, прополоснула рот, постояла так ещё минуту. Затем медленно подняла голову и глянула в зеркало. Не узнав в отражении себя, она хрипло вскрикнула...


2


Арсений уже почти неделю не видел Виолу. Сегодня утром он набрал её номер, и механический женский голос сказал ему в ухо: «Абонент временно не доступен...»
Виола несколько дней не посещала занятий. А теперь телефон... Арсений уже не на шутку забеспокоился. Обида после глупой ссоры давно прошла, а Виолина фотография в деревянной оправе на его столе почему-то нагоняла ещё больше беспокойства. На фото девушка ослепительно улыбалась и щурила от солнца серо-голубые глаза.
Он больше не мог сидеть на месте. На ходу схватив с вешалки толстовку, Арсений вылетел на лестничную площадку, едва не сбив с ног пожилую соседку. По дороге к дому Виолы он думал: «Да, она, конечно, обидчивая. Но столько дней не ходить на занятия, держать телефон выключенным — это слишком!»
Обычно, когда они ссорились, Виола напротив ещё больше углублялась в учёбу и просто не отвечала на его звонки, изредка кидая ему колкие сообщения. Это она умела. Но что на этот раз случилось? Да и ссора была странная. Девушка не просто на него накричала. На какой-то момент Арсений испугался. Она взбесилась. Такой он её до того момента не видел.
Парень и не заметил, как примчался к дому Виолы. У подъезда сидела баба Аня и плевала шелухой.
- Здравствуй, Сенечка! Вот денёк, дыть, хороший. Вон тепло. Дык ведь как лето! А я вот — это... Да что ты, Сеня? А? Вот паршивец! И не поздоровкается, щенок! Тьфу ты! Шпана!
Баба Аня с остервенением плюнула вслед «некультурному щенку». Плевок, впрочем, лениво повис на её подбородке. Баба Аня как ни в чём ни бывало стёрла слюну привычным жестом, каким стряхивала шелуху от семечек.
Арсений вбежал на третий этаж, зазвонил в дверь. Тишина. Заколотил кулаком. Дверь задребезжала, и он понял, что квартира не заперта.
_ Виола! Виол! Светлана Игоревна! Костэн! Да где вы все?..
Арсений заглянул в комнаты, кухню и ванную. Никого в квартире нет. Кругом кошмарный бардак, всё прокурено, треснувшее, криво повисшее зеркало калейдоскопом отражало раковину, в которой то, кажется, что не успел переварить чей-то желудок... Пусть так... Больно уж похоже на кровь. Что за мерзость здесь? Воняет, как в приюте для бездомных собак. И почему квартира не заперта?
Парень вышел на балкон, опёрся на перила. Надо подождать. Может быть, в скором времени они вернутся. Но лучше бы позвонить в полицию.


В это время по переулкам города слонялась девушка в старом пальто, с длинными, рыжими, спутанными волосами. Шла медленно, её пошатывало, а изредка и швыряло из стороны в сторону. Любой увидевший её подумал бы, что она пьяна. Но Виоле было всё равно. Каждый шаг ей давался с болью: кости ломило. Дышать ей удавалось так же с трудом: каждый вдох сопровождался хрипом, а выдох — свистом. Было что-то неестественное в её фигуре, в упавших плечах, в низко опущенной голове.
Левой рукой она сжимала свёрнутую в трубочку фиолетовую тетрадь.



не понимаю
где я
что я
очень больно
страшно
рука не слушается
пальцы
как из горячей ржавчины
пр
я
чёрт___________


Дневник Арсения

20 декабря


Поиски Виолы продолжаются. Бесит, что больше шума вокруг убитого мужика. Ну конечно! Маньяк в городе завёлся! Счастье какое! Экзотика! Есть, о чём болтать! Убитый зэк важнее пропавшей студентки... прошло три месяца... Все мысли о Виоле. Что же случилось? Такой бред в голову лезет... Уже, кажется, с ума стал сходить. Точно. Схожу с ума. Сдуру дневник стал вести. Точно — тронулся.
А вчера подобрал на улице собаку. Не знаю, почему. И не знаю, чем её кормить. Она такая здоровенная! Но что-то заставило её привести домой. Может, мне необходимо переключиться на какое-то живое существо. Слышал, забота о других лечит душу.
Собака... Рыжая, лохматая. Большая. Сколько же шерсти от неё будет. Но жалко её стало. Холодина на улице. А она необычная какая-то. И глаза серо-голубые. И ласковая. Ни на шаг не отходит.
Вот вернётся Виола, а у меня псина. Она ж собак не любит... Ничего. Придумаю что-нибудь. Только бы увидеть её...
Только бы жива ещё...


ЭПИЛОГ


Так волшебно почувствовать рядом человека понимающего, готового выслушать. Пусть ты уже не сможешь ничего рассказать, но знание того, что он понял бы, греет сердце. Это успокаивает, как лёгкое дуновение утреннего ветра, который колышет занавески и мягко гладит лицо и руки. Это оживляет, как глоток прохладной воды из чистого родника.
Если ты встретишь такого человека, то узнаешь его. И для тебя его глаза всегда будут добрыми, а голос родным. И улыбка искренней. Ты его увидишь и почувствуешь в нём своё, и полюбишь навсегда, чисто, бескорыстно и кротко. И с ним будет хорошо, легко и спокойно. Потому что это твой друг...

«...мой друг. Спаситель. Хозяин. Как же хорошо, что встретился мне этот человек. Заботливый. Кормит. Разговаривает со мной. Вот если б он знал, что я каждое слово понимаю. Интересно, и у людей так бывает, что кажется, будто знаешь человека давно-давно? Зимой он меня нашёл. Сейчас ручьи бегут. Значит, мало времени я у него живу. А кажется, будто я его с щенячьего возраста знаю. Вот щенком себя не помню, а его знаю...
А знаете, мне снятся сны. Другие собаки не понимают, о чём я. Как они так... Без снов... Правда, я ничего не помню из того, что снится. Только вот вроде как, там я — не я совсем. Ну вот совсем не я. И дышу будто дымом каким-то. И как-будто бы тетрадь у меня какая-то или книжка. И я её потеряла. И почему-то мне от этого очень грустно. Но в то же время легко. Словно освободилась я от чего-то. Сделала что-то «абсолютно невозможное». Сбежала от кого-то, очень на меня похожего.
Странные сны... для собаки. Для самой счастливой собаки на свете!
Очень странные сны...»


2007 — 2015 гг.