Песня о потерянной любви

                Песня  о  потерянной любви



Её  большие  серые  глаза,  казалось  с  таким  цветом,  в  таких  глазах  будет  блеклость - и  употреблю  тавтологию – и  серость,  но  нет,  в  её  глазах  были  невероятно  кипучие,  полыхающие  эмоциями - чувства.  Праведный  гнев,  неприятие  меня,  как  личности,  насмешка  и  даже  презрение.  И  всё  из-за  того,  что  я  пришёл  с  её  подругой  в  первом  часу  ночи. 

О,  как  она  негодовала,  нет-нет  со  мной  она  не  разговаривала,  это  было  ниже  её  достоинства.  А  вот  подругу  обвиняла  во  всех  смертных  грехах,  за  опоздание. 
Всю  её  тираду  можно  было  выразить  одним  предложением. 
«Как  ты  могла  пойти  с  этим  недоумком,  у  которого  на  уме  только  одно – секс». 

Её  подруга  с  огромными  голубыми  глазами  сняла  очки,  и  беззащитные  глаза  виновато  хлопали  густыми  ресницами. 
Ирина  была  красавицей  с  небольшим  изъяном  -  маленькой  грудью.  Можно  сказать  её  и  не  было.  Но  лицо,  фигура,  фантастика.  Я  шёл  с  ней,  совершая  променад,  по  приморскому  бульвару,  и  мои  знакомые  ребята  завистливо  смотрели  на  меня. 

Открытая,  без  гонора,  мы  нашли  общие  точки  соприкосновения,  и  мне  давно  так  не   было  интересно  и  комфортно. 
Я  рассказывал  ей  легенды  связанные  и  с  ночным  южным  небом,  и  флорой  приморского  бульвара.  Она  слушала  с  восхищением  и  восторгом,  окрыляя  меня.  И  я  распетушив  хвост  говорил  с  таким  вдохновением  и  страстью.  Она,  взяв  меня  под  руку,  прижалась,  и  это  было  неожиданной,  но  такой   желанной  наградой. 

Ночное  море  мерцало  никогда  не  надоедающей  серебристой  яркой  лунной  дорожкой,  мы  сидели  на  скамейке.  Доверчиво  положив  голову  ко  мне  на  плечо,  она  так  заинтересованно  слушала  мои  рассказы.  Я  приобняв  её  за  плечо  прижал  к  себе,  её  пухлые  губы  потянулись  ко  мне,  и  мы  слились  в  таком  жарком  и  страстном  поцелуе. 

Как  взволновала  меня  Ира,  тонул  в  её  озёрах  глаз.  Руки  сплетались,  лаская  пальцами,  шепча  о  запретном,  прижимая,  боясь  отпустить.  Долгие  горячие  поцелуи  продолжили  свой  разговор. 
Юг,  ласковое  бормотанье  моря,  звёзды  в  тысячи  карат,  несравненный  одурманивающий  запах  петуний  и  ночной  красавицы,  яростными  флюидами  одурманивали  сознание  и  желание. 

А  теперь  мы  стоим  перед  этой  сероглазой  длинноногой  фурией,  которая  так  неистово  отчитывает  Иру,  с  презрением  смотря  на  меня. 
-Оля,  ну  перестань,  я  же  пришла,  и  ничего  не  случилось. 
Ира,  наконец,  подала  голос.
-А  ты  что,  ждёшь  когда,  что-то  произойдёт,  -  возмущённо  негодующе  взбрыкнулась  Оля. 

Я  пожал  руку  Ире. 
-До  завтра  Ира,  встретимся  на  пляже,  а  то  тебя  будут  при  мне  отчитывать  до  утра,  получая  садистское  наслаждение. 
В  спину  услышал  презрительное. 
-Остряк-абориген. 

Через  два  дня  Ира  уехала  со  слезами,  от  расставания  со  мной,  да  и  мне  было  печально  и  грустно. 
Не  знаю,  можно  ли  это  назвать  любовью,  останься  она  на  неделю,  и  всё  было  бы  наверно  иначе.  Но  ей  надо  было  ехать,  положили  мать  в  больницу.  Её  последние  слова  на  подножке  вагона.
-Я  буду  тебе  писать,  я  буду  тебя  любить  всегда! 
Как  эхо  её  слова  переплелись  со  стуком  колёс  и  несмолкаемым  стрекотанием  цикад.

Портовый  город  утонул  в  ночи  и  вкус  сладких  губ  Иры,  туманясь,  потянулся   за  поездом. 
После  работы  пошёл  на  городской  пляж  смыть  усталость  и  пот  жаркого  дня. 

Сероглазая  длинноногая  Оля  торчала  на  пляже,  лёжа  на  лежаке.  Заметив  меня,  демонстративно  отвернулась,  да  и  она  мне  была  по  барабану. 
Собрались  ребята  с  нашей  улицы,  появилась  гитара.  Задумчивое,  печальное  многоголосье  смело  отдыхающих  ближе  к  ребятам. 
Красавец  Джондо  виртуозно  перебирал  аккорды,  искоса  поглядывая  на  Олю,  которая  осталась  неравнодушной  к  его  игре  и  томным  взглядам. 
Ребята  обратились  ко  мне. 
–Серёжа,  сыграй  и  спой. 
Я  не  выпендривался.  На  душе  было  смятение  от  утраты  и  расставания.  Вся  моя  небольшая  жизнь – это  потери  и  расставания. 

Солнце  клонилось  к  закату,  багровыми  сполохами  озаряя  завтрашний,  ненастный   день.  Джондо  передал  мне  гитару  и  направился  к  Ольге. 
Перебрал  струны,  подкручивая  разладившуюся  гитару. 
Увидел  такие  голубые  беззащитные  глаза  Иры,  пальцы,  неторопливо  перебирая  струны,  извлекли  первые  звуки.  Резко  взвинчивая  темп,  я  кричал  о  той  боли,  которая  сидела  во  мне.  О  пустоте  и  утрате,  пальцы  метались,  извлекая  сумасшедшие  аккорды.    

Закрыл  глаза,  по  моим  щекам  потекли  слёзы,  и  я  запел  горлом,  шепча  и  крича  неистовствуя. 
Что-то  во  мне  надломилось.  Пустота  и  утрата,  пустота  и  утрата,  темп  взвинтился  до  невозможного,  я  резко  остановился,  меня  всего  пробрало  той  высотой,  в  которую  я  взлетел.  Тихо  постукивая  пальцами  по  деке  отбивая  сложный  ритм,  усиливая  его,  запел,  а  капелла. 
Я  встал,  смотря,  как  половина  Солнца  окунулось  в  море,  стыдясь  моей  боли,  потускнело. 

Вновь,  бешеный  перебор  струн  взорвал  вечернюю  тишину  пляжа.  И  в  тот  же  миг,  когда  Солнце  печально  рухнуло  в  будущий   день,  я  вновь  запел  песню  без  слов,  да  и  разве  они  нужны  были. 

Стояла  оглушающая  тишина,  и  только  потом,  в  сознание  прокралось  извечное  переругивание  прибрежной  гальки  под  натиском  дыханья  моря.
Резко  оборвав  песню,  протянул  гитару  ребятам,  рваный  тоскливый  протяжный  звук  гитарных  струн  завис  над  пляжем.  Собрав  свои  вещи,  не  оглядываясь,  пошёл  домой.  Краем  глаза  заметил  растерянное  и  ошеломлённое  лицо  сероглазой,  длинноногой  Оли. 
      
                *****************

Я  жарил  картошку  на  сливочном  масле,  как  всегда  мне  жарила  моя  мамуля, - большими  ломтями.  Золотистая  корочка  на  желтоватых  боках  крупных  ломтей  картошки  принесла  и  первый  духмяный   запах,  и  желудок  запел,  вторя  запаху  той  песни  на  пляже.

Холодный - из холодильника - виноградный  сок  сорта  Изабеллы,  пробираясь  сквозь  стекло  тонкого  и  высокого  стакана,  проступил  мелким  бисером  капелек  плача,  сопереживая  моему  настроению.
Ел  картошку,  а  думал  о  песне  и  музыке,  которая  родилась  на  закате  сегодняшнего  дня.  Всё  во  мне  говорило  о  том,  что  я  превзошёл  самого  себя.  Никогда  ещё  так  не  играл  и  никогда  так  не  пел. 

Я  видел  потрясённые  глаза  ребят,  которые  смотрели  на  меня  с  восторгом  и  вожделением.  И  видел  ошеломлённые,  притихшие  лица  отдыхающих  не  ожидавшие  такой  музыки  и  оттого  на  их  лицах  была   нескрываемая  боль  понимания. 
Золотистый,  хорошо  зажаренный  ломоть  картошки,  завис  на  вилке  перед  моим  лицом. 
И  оглушая - огромная  бездна  голубых  глаз  втянула  меня  и  я,  пропадая,  успел  прошептать. 
-Ира!  Ирочка!

25  июля  2010