Безликий

  Я потушил сигарету, услышав душераздирающее лязганье приближающегося вагона метро. В плохо освещённом тоннеле станции суетились рабочие, то и дело перекрикивая друг друга репликами высокого слога. Повсюду слышалось унылое шарканье уставших ног. Смердело потом изнеможённых тел.
 
  Возле моего уха чиркнула зажигалка. Тусклый огонёк, маяк среди тьмы безмолвной станции подземки, заиграл бликами на глянцевом покрытии стен.
«День кончился, приятель», - я ощутил на затылке тёплое дыхание никотинового незнакомца.

  «Я знаю, старик, нынче люди не любят вот так трепаться. У каждого в голове своя кухня мыслей. Они варятся, жарятся, томятся в котле нашего сознания. Потом мы вкушаем эти блюда, облизываем пальцы, жадно проталкивая их в самую глотку, пытаясь вернуть лакомый кусок, срыгнуть его и сожрать снова».

  На секунду я уловил, что этот тип здорово нализался в какой-нибудь забегаловке, а теперь пытается прочитать мне лекцию по философии возрождающегося мещанства.
Он довольно причмокнул губами и лениво шагнул вперёд. В зримой тьме я теперь мог более отчётливо разглядеть навязчивого собеседника. Это был мужчина лет пятидесяти. Одет как сотни других обывателей мира сего: с особым маргинальным шиком. Мешковатые брюки выдавали отсутствие должного ухода и стирки. Стоптанные ботинки, выполненные в лучших традициях пригородных обувщиков, во всё горло заявляли о тяжкой службе гордо шагающим по жизни ногам. Засаленная клетчатая рубашка плотно облегала крепкое тело незнакомца. Но больше всего меня поразили глаза. Они точно искрились; пожалуй, единственное, что выдавало в мужчине наличие жизни. Глаза, ведущие человека по мрачной станции самого существования.
«Понимаю, приятель, я не похож на утончённого денди. И можешь не бросаться отговорками, что мол даже и не смотрел в мою сторону. Я же прекрасно видел, как ты косишься на мои ботинки. Я считаю, что они- мои настоящие друзья. Они всегда шли со мной бок о бок: не бросали меня ни в счастье, ни в горе. Эти ботинки – учебник по моей личной истории. Разве ты видел, чтобы кто-то бросал своих друзей, когда они бескорыстно становились частью тебя? Чертовски несправедливо, мне кажется».

  Я молчал, суматошно перебирая в голове подходящие слова. И какого чёрта он ко мне прицепился? Грёбаный идиот, ну и свалился же на мою голову.

  «Ладно, бывай, дружище. Извини, я иногда действую на нервы. Знаешь, так бывает, прости. Доброй ночи». Он хлопнул меня по плечу и ушёл.

  Визг состава стал невыносимым. Поезд вырвался из тоннеля, подобно дракону, готовому сожрать спешащих домой бродяг. На минуту я вспомнил разговор с незнакомцем, и мне на душе стало как-то паршиво. Почему он ушёл? Ведь он ждал прибытие поезда, чтобы отправиться домой. Не успела эта мысль получить логическое развитие, как я услышал пронзительные вопли станционных скитальцев. Я увидел, как толпа стремительно бросилась к краю платформы, яростно толкаясь и тыча пальцами куда-то вниз. Мне вдруг стало интересно, что же заставило их поднять свои ленивые жопы и налитые свинцом ноги.

  Я подошёл к краю, рыская в карманах. Проклятые сигареты. Я же купил их, вывалив деньги сисястой продавщице, чтобы впустить в лёгкие их пленительное дыхание, а они…бросили меня к чертям собачьим. М-да, ботинки бы так не поступили, этот мужик попал в точку. Я просунул голову в очаг потных тел, и по моей спине пробежали мурашки
.
  «Ёханый кретин», - харкнул какой-то тип.
«Слабак, уже и домой нормально доехать не могут, что за люди-то нынче пошли!» - верещали женщины.

  Со всех сторон защёлкали объективы камер, вспышки сотовых били по глазам; кто-то смеялся, кто-то трещал по телефону.
«Прикинь, тут один тип бросился под поезд, вот дела. Чувак, говорю тебе, полная каша, нихрена от него не осталось. Да пьяница какой-то, что с него взять. Рожают же выродков, а ты мучайся потом. Я домой теперь не попаду. Стейси купила новое бельё, хотели побаловаться с ней, а тут этот хрен. Ладно, старик, я отключаюсь, отлить захотелось, блин».

  «Хахах, вот же придурок. Нашёл же место. Приколись, что жена скажет, умора».
Зрелище меня ужаснуло. На протяжении нескольких метров было разбросано то, что раньше было человеком; человеком, который ел, срал и трахался. Особняком от прочих кусков мяса и костей лежала голова. Теперь всё стало на свои места. Именно сюда и ушёл мой незнакомец. Его искрящиеся глаза застыли в вечном сиянии на безжизненном лице. В этот раз он промахнулся насчёт своих ботинок. Они покинули его; обломки того, что раньше можно было назвать ногами, валялись у самых колёс поезда; они отдали последний долг своему владельцу, получив долгожданную свободу.
В момент нашего разговора я слышал саму смерть; она была рядом, и я дышал ею, мы все дышали смертью, позволяя её ласкать нас, быть с нами. Смерть была повсюду; в каждом уголке, где ступала нога скитальца. Смерть не была концом, она была частью жизни, процессом, некоторым потенциалом, живущем в душе погибшего.
Порой нам кажется, что смерть – штука, параллельная жизни; она приходит из другого мира, вселенной и затем снова уходит, получив своих томящихся спутников. Но она живёт внутри жизни, внутри каждого из нас. Он жил и дышал, зная, что через минуту другую закончит свою историю, сыграв финальный реквием. Смерть уже была в нём. Смерть и жизнь- неразлучные подруги; подруги, чья дружба подчинена коварной выгоде. Каждый раз, когда ты выходишь из дома, просыпаешься или мастурбируешь в туалете, умирают люди. Ты и сам можешь быть мёртвым в этот момент. Смерть не даёт гарантийный срок, лишь кредит в некую сумму.

  Медики, завершив свою работу на станции, угрюмо скрылись в пасти тоннеля, лишь изредка перебрасываясь фразами.
 
  «Чувак, у нас остался кофе? Жуть, как хочу хлебнуть чего-нибудь».
Работа состава вернулась в прежнее русло; я зашёл в вагон, усадил себя на место возле спящей старушки и, убаюканный мерным гулом и трещанием прожектора, погрузился в дремоту.