Лирическая карусель

          Строчка к строчке — плетутся стихи.
          В табаке и чернилах — вся рожа.
          В такт поют о любви женихи.
          И лягушки так квакают тоже.


Пролог
(почти по Маяковскому)
Те, кто по душе, далеко.
Мне не с кем
Так вот запросто
скоротать часок.
И у окна,
оттолкнув занавеску,
Таращу глаза
на чужой
городок.

Зенки многоэтажек 
в ночи,
 как звезды.
Их целая Вселенная.
Попробуй, угадай,
В которых из них,
одноликих, постных,
Такой же зовущий,
бездонный раздрай!
 
Кризис жанра: все тяжелее становится петь чужие песни. Стареем. А может быть, становимся просто разборчивей. Все, кто мог предать, уже предали. Давно уже очерчен круг симпатий и антипатий. Расширяется только география взаимодействия и кое-какие возможности.
Жизнь коротка, поэтому просто существовать — скучно. Хлебнув бордо, уже как-то унизительно требовать равенства и братства вместе с толпой, давящейся за разбавленным пивом.
Муза беспросветного авантюризма то и дело сбрасывает меня с дивана и швыряет на рифы судьбы. Каждый год — новый сценарий. Лавры Остапа Бендера туманят мозги. Хождение по лезвию невозможного становится привычкой. И, как никогда, сознаю теперь закономерность финала, постигшего Франсуа Вийона.
У каждого нормального человека должна быть мечта, иначе он ничего не достигнет.
Завтра крупье в очередной раз толкнет диск рулетки, и мы опять отправимся в рейс. Ставки сделаны. Мне надоело старое амплуа, и я расстаюсь с ним без сожаления.

1
Сиденье заднее в маршруточке,
Как стол рабочий у писателя.
Вот вам смешно, у вас всё шуточки, —
А выйдет что-то, обязательно!

Домов и улиц разносортица
Перед глазами нудно стелется.
Ну, что вот может здесь испортиться?
Лишь только в лучшее мне верится!

Ладонью глажу я по стеклышку,
Как по старинной по иконочке.
Взойди скорее, моё солнышко!
Ты уже грезишься спросоночка.

И сотни фар ночного города
Послушно в озеро сливаются.
А с ними — всё, что мне так дорого.
Ну вот, и утро начинается...

2
Как начинается любовь
Наверное, тогда мне просто понравилось, как она слушает. Примерно то же самое я рассказывал недавно в Херсоне,  тоже в компании двух девиц, приглашенных на наш фуршет.  Вообще, при желании, развлечь у меня получается. Как и у всякого достаточно общительного типа, есть и репертуар, то да сё. В его пределах я уже научился жонглировать словами и жестами. И там и тут я, помнится, выдавал за столом что-то веселое. А чего добиваешься в таких случаях? Конечно, аплодисментов. Как всякий артист.
Вежливо отмолчав под коньяк несколько моих, историй, думаю, не лишенных юмора, херсонские блудницы (интеллигентные, кстати, дамочки, экскурсоводки) лишь слегка улыбнулись.
—У вас хороший русский язык, — отметила одна из них.
Сдержанно. Не более того.
Этот комплимент для меня, филолога, прозвучал почти так же, как если бы снайпера похвалили не за находчивость и эффективность стрельбы, а только за то, что у него хорошая винтовка.
А Ленка смеялась.  Она давилась слезами, каталась по дивану, заражая своим хохотом всех остальных.  Я прежде не замечал и даже не думал, что могу пробудить столько эмоций. Они окрыляли, подстегивали. Фантазия рвала облака. Та хохотала над каждой фразой (я пестовал их потом уже специально для нее).
Свой слушатель — вообще вопрос судьбы. Это как голос, как слух, как солнце над головой. Он есть или нет. А нет — ты говоришь все время в стену, и все твои мечты и надежды натыкаются на нее и рассыпаются, как хрусталь на кучу никому не нужных осколков.
А так — вроде бы ничего особенного. Пигалица, не модель. Прошел — не заметил бы на улице. Со слов Сени я ожидал большего.
—О, Саша, это артистка! — разрисовывал мне друг  ее накануне свидания, которое сам же устроил. — Играет на рояле, поет. Красавица! Не говорю  за улыбку, — Джоконда  бледнеет, в сравнении, и прячется скромно за занавеску.
Сеня, одессит (со всеми вытекающими) вообще любил приукрашивать, но улыбка — да. У нее это был какой-то коктейль из иронии, удивления и восторга, умилявший и только обостряющий жажду.
Потом мы расстались, разбрелись по домам. И началась игра в кошки-мышки: записки, истории друг о друге со слов друзей и подруг, редкие встречи, в начале не обещавшие ничего. Наверное, это неизбежно в любви, иначе откуда азарт? Но главное, что осталось от первой встречи — любопытство. Взаимное любопытство и желание еще раз выйти на бис.
Что? Как? Почему? Это уже из другой оперы. Рассуждать можно долго. Можно поверять гармонию алгеброй, как Сальери. Но что из этого вышло, мы все знаем. Это бессмысленная и печальная история. Впрочем, часто такой и бывает любовь.

3
Уныл он, как и седина,
Снег первый на исходе лета.
Грустит, печалится она,
Скучает, горемыка, где-то.

Растроганный её красой
Тянусь, терпя судьбы удары,
Не то, чтоб сильно молодой,
Но точно — все еще не старый.

Времён известен строгий ход.
Привычно, в общем, в путь-дорогу.
Ведь знаем же — зима вот-вот.
Снег на дворе? И слава Богу.

Теперь в ночи светло, как днём.
От близких никуда не деться.
Как хорошо, что мы вдвоём, —
Есть о кого в тоске погреться!

4
Жду свой маршрут, а его нет и нет. И вспоминается, что в это самое время сюда приезжает на работу Она. Мы расстались. Я убеждаю себя, что так надо, что иначе нельзя. И мне бы уйти, куда-нибудь скрыться, ведь приедет вот-вот! Но ноги — словно прилипли к остановке. Разум отталкивает, а душа, как вкопанная. Всего лишь секунду назад я гордился своей стойкостью. Куда она делась?
После того, как Иисус повстречался с Иоанном Крестителем, Дьявол терзал его еще сорок дней, проверяя веру на прочность. Мои «сорок дней», похоже, еще не прошли. Меня еще легко сбить с пути.
Прошлое всегда искушает настоящее и проверяет его на «вшивость».

5
Расстаться вроде бы легко
(у всех у нас свои резоны).
Лишь у любви мутны законы:
Куда ни кинь — всё в «молоко».

Звенит захлопнутая дверь.
Ау! — как стон в пустой квартире.
И снова дважды два — четыре.
Разумная (как будто) цель.

Но кроме — больше ничего,
Лишь сердца суетная скупость.
А ведь был, в общем, нужный друг…
Судьба? А может, просто глупость.

6
Улыбается грустно:
—Если не знаешь. как поступить, поступай по традиции…
Ну да. Трудно переплюнуть опыт тысячелетий. Библия вечна только потому, что выстояна веками. Как хорошее вино. Забыл о чём-то (или просто не знал), и вот они — старые грабли. И опять надежда на Принца, Принцессу. Что пройдёт голова от бурды…

7
Бегу по жизни столько лет,
А те ж беспечность, дурь, инфантность.
Пленяют шарм, экстравагантность,
Страстей шальных кордебалет.
Волнуют марши и сонеты.
Судьбы таинственная мгла,
Омары с пивом, сигареты,
Фонтаны, сцена, эполеты
И безысходные сюжеты,
И безнадежные дела.
Вся в белом, бала королева,
Одна среди хрустальных снов,
Как прежде, восхищает.
Дева летит в созвездие Весов.
И хоть меж нами — пропасть, стенка, —
Но что шальному кораблю?
Тону, но упираюсь:  Ленка,
Я все равно тебя люблю!

8. Дневник
Я совсем расклеилась. Дети видят, что у меня нет сил, жалеют. Посадила всех на пол, на растяжку. Сейчас, сейчас кончится урок. Еще немного!
Думаю о Нём. Он так далек от меня и никогда не приблизится. Мирюсь с этой мыслью.
Вдруг они — Сеня и…
Не могу скрыть растерянности.
Им, оказывается, нужна пишущая машинка. Врут. Им что-то другое нужно от меня. Нет!
Бегу к Светке. Они с Сеней близки. Сквозь слезы жалуюсь ей. Прошу оградить от этой любви. Светка грозится поубивать их всех.
Вечером в гостинице Сеня передает мне букет от Него. Светка сразу — в атаку:
—Брось их в форточку!
Сгладить конфликт не удалось.
Ладно, пусть считает меня дурой…

9
Им время, вёрсты, — все мешало.
Забрались слишком высоко.
На грани оба. Но сбежало
На кухне, к счастью, молоко.

Вот мелочь, ерунда, а всё же
(как милость случая крепка!)
Смеются! Горький час отложен.
Из-за простого молока!

Что счастье? Всякое бывает, —
Не век же шарм «Мадам Клико».
А хорошо, когда спасает
Судьбу такое молоко…

10
—Ты как день провела?
—Нормально. Тихо и спокойно. Я люблю тишину и уют.

11
Спешу хоть привет передать ей,
Пока не отбилась от рук.
Роскошная, в ситцевом платье
Сестра медицинских наук.

Так, с виду, серьёзная шибко,
Остра на язык, как назло.
Но, если вдруг вспыхнет улыбка, —
Удача. Опять повезло!

Лукавая, дикая кошечка
Покорной окажется вдруг —
Наивной, застенчивой крошечкой.
Сестрой задушевных наук…

12
Фантасты изобретают машину времени, но почему бы не вообразить себе машину судьбы? Конструкцию, которая перенесёт тебя не только во времени и пространстве, но и создаёт подходящие обстоятельства. Тот самый случай, без которого никуда!

13
Итак, опять я на коне
Все, Трои нет, в руинах стены,
Но ты, прекрасная Елена,
В ночи, как прежде светишь мне.

Лихая, дьявольская прыть.
Эфес холодный у мизинца.
И жажда ярче, злее жить,
И бег — резвей ахалтекинца.

И снова бой, и снова меч,
И дерзость снова Ахиллеса.
Увы, прелестная принцесса,
Пришлось мне этот город сжечь.

Мы со щитом иль на щите
Вернемся в милые чертоги.
Надеюсь, улыбнешься мне
Ты снова, чудная, в итоге!

14
Метро. Реконструкция.Выгодный контракт. Откуда я его взял — неизвестно. Успехи налицо. В одном из коридоров сталкиваюсь с дамой. Жена! Та (тоже изумленно):
—Ты?!
Но я почему-то в рабочей спецовке, а она — как модель. Замявшись, быстренько отвернулась и унеслась куда-то.
Процесс возглавляет тоже какая-то интересная особа.
Финал. Я — в героях! Та:
—Идемте за мной. Вы должны выступить у нас на конференции и поделиться своим опытом.
Я — вслед. Плету что-то о филфаке, о красноречии, и вообще всякие глупости. Она:
—Да, да, я чувствую, это ваше!
Проходим в какой-то зал. В конце, вместо сцены, прямоугольная яма с метр глубиной. Внизу на земле несколько трупов.
—Спускайтесь, — предлагает мне спутница.
А там один с отрубленной головой, другой без достоинства… Для таких, как я, «героев», смотрю, еще много места…
И вдруг понимаю: да эта дама — Она!
Тут — дверь в стене. Выскакиваю.
Погоня. Выстрелы вслед. Но я уже далеко.
Просыпаюсь…

15
Близок срок: сметут стихии
Лета праздничный бедлам,
И закрутит ностальгия
По сбежавшим временам.
И заколет, застучится,
И заноет все внутри,
И опять, опять приснится
Упорхнувшая Жар-Птица.
Чтобы снова раствориться
В первом проблеске зари.
И за новою звездою,
Неизбывна и дерзка,
Устремится вслед за мною
Застарелая тоска.
Сквозь жару, дожди, метели.
Стихнет, всхлынет вдруг волной.
И отступится у двери,
Может, только в мир иной.
И опять в остервененье,
Тщась забыться и остыть,
Захочу — ну, хоть мгновенье —
Жить. В той милой сказке жить!
Но судьба: с ней как тягаться?
Как объять все и успеть!
Я стремлюсь, хочу остаться,
Но вот должен умереть…

16
Жажда вечности идет от привычки жить. Ощущение конца лишь обостряет желания. Время бежит! Не успев родиться, мгновение уже становится прошлым. Цепляешься за него: за одно, за другое. Ностальгические перегрузки давят на грудь. Голова в седине, но ты еще надеешься откопать хоть что-нибудь стоящее в своей уже кончающейся биографии. Неужели там нет ничего стоящего? Чтобы хоть чем-нибудь зацепиться за эту землю...
И жить! Жить красиво и долго. Пусть это очень, очень непросто. Как канатоходец, уже ступивший на свою трепетную, вознесенную к небу, стезю, ты уже готов  поставить на карту все. Риск - да. Но что делать? Каждое мгновение крадет у тебя последние шансы на Вечность...

17
Баловство, конечно. Но
К водке — груздь и хлебушек.
Стонет душенька давно
От московских девушек.

Режут, режут наповал
Глазок вострых лучики.
Как Господь мне только дал
От сердец их ключики…

Каша, темень в голове.
Учимся и мучимся.
Дождь, туманы на Москве.
Всё на волю случая.

18
На Ваганьково тихо. В огромном городе так бывает. Но только на кладбище. Или в концертном зале, когда отшумят приветственные аплодисменты, и артист, собравшись, шагнет к микрофону.
Высоцкий — прямо у входа. Как всегда, «доступен всем глазам». Все пространство вокруг маленького зеленого холмика в цветах. Астры, гвоздики, георгины, розы, фиалки… Ни одного увядшего кустика, все живое. У подножия, на обрезке фанерки, россыпь кедровых шишек. Видимо, из Сибири в благодарность за «родники» его «серебряные». И тут же, рядышком, гроздь калины. Ярко-ярко красной. Как у его друга Василия Шукшина.
На небольшой мраморной плитке надпись, недавно освеженная бронзовой краской:

ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ
          1938 — 1980

Больше — ни слова.
Мало-помалу подходят люди. Постоят, пошепчутся о чем-то друг с другом и идут дальше, в глубь знаменитого погоста. Некоторые просовывают в ведра и банки за оградкой свои цветы.
—А вы не знаете, когда ему поставят памятник? Говорят, такой уже есть. Где-то в Доме художников. Высоцкий там изображен с гитарой. Знаете?
Мотаю головой. Откуда мне знать? Для меня ясно одно: в двух шагах от меня — легенда. Тот самый Высоцкий, которого я всегда уважал и помнил, но никогда не видел так близко.

19
Зыбится в тучках берег дальний,
Рыдает дождик, чуть дыша.
Ты не грустишь ли там, случайно,
Моя московская душа?

В ответ — печальных дум река,
Сомнений — непролазный лес.
И жажда встречи! А пока—
Лишь эсэмэс за эсэмэс…

20
Пью чай. Взгляд уже полчаса сосредоточен на единственной строчке, которая сегодня пришла мне в голову. «Глава первая», — написано в этой строке. Устав от созерцания столь обнадеживающей фразы, я начинаю смотреть на подоконник. На нем в лучах восходящего дня греется великолепный вяленый сом, распластанный мной на две половинки и густо присыпанный солью. Мысль покидает хоромы изящной словесности и переносит воображение к пивному ларьку, где в это время уже собираются некоторые из поклонников моего литературного дара.

21
Дождь, ветер, служба, — всё не так
У горемычного улана.
Он тупо смотрит на коньяк,
Так, словно в нём нирвана…

Смахнув невольную слезу,
Вскропил слегка ей эполету
И взял бокал. А что? В грозу
Так мило помечтать об этом…

И словно тост, за взводом взвод
Кричит: «Урр-а-а!», расхмурив лица.
А вслед — глубинка и столица,
Поток как горный в ледоход!

А та, чего всё это ради,
Скосив лукавых глаз лучи,
Бойцу, привыкшему к награде,
Журчит, ласкаясь: «Не кричи…»

22
—Приветствую Вас, господин писатель! Открываю скайп, а там… Странно: как бы ко мне обращаются, а меня нет… Забавно…
—А просто скучают. Вот и всё.
—Да ещё и не спят… Батюшки, что творится-то в мире…

23
В окошко тихо и торжественно
Вплывает день с морозной сини.
Ты даже спящая божественна
В сиянии рассветных линий!

Смотрю и думаю: ну, надо же…
А ведь причуда, случай, вроде бы…
Не всякий видит в сердце радугу,
Хоть и, тоскуя, вечно бродит с ней.

Так что ж, пора. Проснись, кудесница!
Жизнь воплотит иль разбазарит сны.
И вместе по крутой по лестнице
Считать пойдем свои ступени мы…

24
Она — в проёме спальни. Смотрит на меня. И та вроде, что и вчера, когда её впервые увидел, но как будто и нет. Цветущая, роскошная, сияющая…
—Вот видишь, Алёша, — улыбнулась она, — жизнь всё-таки движется! Когда-то была у нас с тобой первая ступень — мы просто переписывались. Потом — вторая. Скайп. Всего лишь картинка.
Она положила ладошку на свою сокрушающую грудь, обнажённую в меру вырезом декольте:
—Вот третья ступень.
Я здесь.
Никакого виртуала.
И уж совсем с торжеством указала пальцем на постель:
—А там — четвёртая!
Оставалось только добавить — и всё это я придумала сама! Но она промолчала.  Да и смысл был какой говорить, — это и так было написано в её торжествующем взгляде.

25
Кто ж вспомнит прежние страданья,
Когда второй бокал вина
Иссушен вежливо до дна
И с третьим близится свиданье!

Когда с горластых петухов
Душа весной искрится снова!
Я говорю ей: «Будь здорова!» —
И та в ответ мне: «Будь здоров!»

Вот, наконец,  мы заодно.
И легче сразу путь-дорога.
И цель ясней, как милость Бога,
Давным забытая давно.

Мы будем строить город-сад
(В любви все это очень просто)
И на житейских перекрестках
Мечтать вперед, а не назад!

26
-Пропала ты совсем...
-Ну, не совсем. Только на хвостик...
-Что ж, ты умеешь удивлять. И появлениями и уходами. Это твой безусловный талант.
Я могу злиться на тебя.Клясться, что буду молчать, как рыба! Но... Лишь одно слово и...
У этой игры свои правила.
-Нет никаких правил. Я просто ложусь спать...

27
Утро вымыло город холодным дождем,
С крыш смахнув облаков пелерины.
И полощатся в лужах линялым платком
Обветшалого лета седины.

Ах, опять эта осень, опять я плетусь
По бульварам, пустынным и сонным,
И опять вороватая, теплая грусть
Из времен выплывает преклонных.

Через сотни дорог я вернулся опять
В сень знакомых, родных декораций.
Мне такие здесь роли случалось играть,
И со мной так играли, признаться!

Все здесь будто, как прежде, хотя столько лет
Дождь от нас отмывал этот город:
Те же улицы. В общем-то, даже сюжет.
Только эти далече и тех уже нет.
Но что люди, — бродяги, актеры

Жизнь стекает под ноги, как с крыши вода.
Осень. Гаснут все яркие краски.
А хотелось бы… ах, как хотелось бы, да:
Чтобы сны воплощались, и жили всегда
С нами лучшие, звездные сказки!

28
Внизу, под балконом отеля, поигрывает гирляндами новогодняя елка. Припорошенные снегом сосны,  искрятся в лучах городских фонарей.  Здесь, на Волге,  хорошо даже ночью. Смутные очертания горной гряды, огоньки деревушек, затерянных в морозной мгле. А вон они, Зеленые острова, темнеющий архипелаг, окованный льдами. Теперь туда не пробиться — все в заборах и виллах. Вспомнилось вдруг, как мы в юности варили там перламутровок и купались в протоках. Бледные силуэты облаков стремительно проплывают мимо.  Как люди, как годы, как жизнь. И надо всем этим — Луна, бесстрастный небесный старожил.

29
В глуши кладбищенского бора,
Над прахом душ, парящих где-то,
Среди могил, крестов, заборов,
Как и везде, царило лето.

Во всю чирикало, сверкало,
Курилось сотней ароматов.
И мысли, мрачные сначала,
Тихонько разбрелись куда-то.

Совсем не к месту, в пику словно
Слезам и траурным речам
Повсюду здесь, в саду надгробном
Царила жизнь. Невольно сам,

Поддавшись общему задору,
Я был готов про все забыть.
Про то, что мне давно за сорок.
Как будто жить еще да жить…

PS. Реплика на её странице. Короткая, как всегда:
—Фантазёр ты, Алёшка…