Незаживающее. Глава 6

И через пару часов, когда Рейн уже удалился, неоновые плески света неустанно выхватывали сначала то, как Даниэль льёт из горлышка белый ром в открытый алый рот одной из танцовщиц с пирсингом на языке, потом как он стягивает зубами бретель платья у следующей, что сидела на нём и взвизгивала, смеясь. Ритм и басы музыки врезались в его создание гвоздями. Его тошнило не от намешанного алкоголя. В особняке своём он оказался уже с третьей.

И над кроватью его до сих пор висела картина «Спящего Амура», которую отдал ему вечность назад Кристиан.

На следующий день он сжигал в камине бельё со своей постели. Он отправил в жерло равнодушно свои книги с рассказами, повестями и поэзией. Всё полыхало. Вперив взгляд в непрерывный огневой танец, он ощутил, как начинает гудеть в висках. Сознание словно срывает якоря и тает на горизонте реальности. Всё представляется другим, отделённым от него прозрачной вязкой мглой. Это чувство правило в нём, возможно, минуту. Он освободился от него. Оно ему очень знакомо. Один он знал, предшествие чего оно означает. И он ужасался и вместе с этим торжествовал появлению его, хотя предпочёл сейчас выбросить это вовсе из головы.

…Вдруг он заметил на паркете некогда заложенный между страниц цветок. Видимо, когда Даниэль бросал одно из своих изданных творений в пекло, то иссушенный, хрупкий блёкло-жёлтый одуванчик по счастливой случайности вылетел из переплёта. Мой герой поднял его осторожно и положил в ту книгу, которую никогда не сожжёт.
Он хорошо помнил, откуда этот подарок взялся. Его до сих пор не прекращала умилять сцена с кареглазой девочкой, что вручила этот одуванчик. Он не знал, кто она сейчас, как её вообще зовут. Быть может, она когда-то стояла в очереди за автографом. Или та их встреча была первой и последней на данный момент. Всё может быть…

Ева никогда не ходила концерт «Semper Idem». И без того было множество юных девушек, которые стояли в отдалении с прикованным к нему задумчивым и тающим взглядом.

…Она, подносящая этот скромный, робкий одуванчик, пожалуй, была самым лучшим, что с ним за последние десять лет случалось. «Semper Idem» писали ежегодно альбомы, что мгновенно раскупались громадными тиражами, как и всё то, к чему мог приложить руку Даниэль. Он открыл сеть кофеен. Он успел побыть ведущим нескольких программ и нескольких каналов, поучаствовать в показах; он играл в театре и в фильмах, его постоянно приглашали на шоу, от большинства которых он отказывался. Он был нарасхват. У него имелся свой благотворительный фонд... Для многих Мидиан ассоциировался с его именем и наоборот.

И вокруг – гром ажиотажа, восхищения, бешеные рейтинги, признание. И в сумбурной пучине этого шквала, фанфар, преклонения, подобострастия и зависти ему - только одно крохотное солнце, что он принял из рук ребёнка. Фанатичная и больная, переходящая все пределы любовь общественности – и та девочка, что для него была созвучна с милосердием, добротой и состраданием. Тёплый свет в остывшем для него мире.

И между тем одуванчик напомнил ему ещё об одной истории, но связанной уже с Филиппом Бергом.

Впереди целый свободный день. И почему бы не наведаться в гости к Бергам?.. Идея его воодушевила, а если так, то надо её воплотить в жизнь. Своих питомцев – всё того же кота Кота и его кошку Кошку с выводком – он оставил на Вильгельма. Тот удивился разведённому в камине огню: «Неужели тебе так холодно?» Даниэль пожал плечами со странной улыбкой и не ответил ничего.

Скоро ясное небо заволокли плотные пепельные облака, появившееся, кажется, неоткуда.

…Ева с грустью смотрела из окна аудитории. Скоро должна начаться последняя на сегодня пара. За стеклом - серое месиво из крыш домов, голых крон деревьев. Пешеходы куда-то спешат. Две машины на узкой дороге не могут разъехаться, чтоб припарковаться. Всё покрыто слоем седой пыли безразличия. На Еву нахлынула тоска почти сразу, как скрылось солнце. Она медленно накручивала прядь волос на тонкий палец. Она зябко натягивала рукава свитера до костяшек своих всегда ледяных рук.
Ещё с самого утра у неё были позывы к этому потерянному и апатичному состоянию. Она не красилась сегодня, не надела платья. Хотя, первое ей было не столь нужно – она колоритна от природы. Но сейчас она и вовсе не хотела быть заметной для кого-то. А вот происходящее вокруг неё не могло остаться без внимания.

Фотоснимки из «Лимба», что остались после  бурной ночи Даниэля, попали в сеть. И на откровенных кадрах он был не один. Напротив Евы три сокурсницы её сидели в искусственно грациозных позах на парте и буквально пожирали жадными глазами экран телефона. Они кипели от ревности, изощрялись в колких замечаниях. Одна из них, например, высказалась с умным, что ей вовсе не к лицу, видом:

- Как до них мог прикасаться сам Даниэль? Они отвратительны! Ни стиля, ни фигуры!
И всё равно, что если бы поставить в одну шеренгу тех леди и этих, то никто бы не сказал, чем они друг от друга отличаются. Ева прислушивалась к ним по одной простой причине: у неё возникла идея оставить в своей тетради новую запись. А восклицания тех девушек её вдохновляли. Никакого чувства соперничества, зависти к тем, с кем Даниэль был, она не испытывала, так что вряд ли хотела бы присоединиться к своим одногруппницам и их бурному обсуждению. Им данное не нравилось. Они понимали, что Ева ведёт себя обособлено от них – главных «звёзд» потока. Они видели, что она собой недурна. Что у неё и без двойного поролона в чашечках лифчика пышная грудь. И что молодые люди относятся к ней с бОльшим уважением. И что ей неинтересно то, что интересно им. В общем, они не переносили её на дух. Она носила у них почётные титулы «дурнушки» (потому что от её откровенных нарядов не ломились полки в шкафу), «зубрилы» или «книжного червя» и так далее…

Одна из тех девушек всплеснула руками:

- Надо в следующий раз обязательно попасть на его концерт!

А другие поддакивали.

Назвать их поклонницами творчества «Semper Idem» не поворачивается язык. Они не понимают его песен, его лирики, зачастую сложной, где смысл и идея не лежат на поверхности. Они не переваривают тяжёлую музыку. Но это их не смущало, когда они преследовали Даниэля по клубам, по фестивалям, где он выступал. Чего только не сделаешь, чтоб заветный суженый хотя бы посмотрел в твою сторону.

И вот другая девушка, делая ногу на ногу, синтетически улыбнулась:
- Ева, не хочешь ли с нами?
- Спасибо, что предлагаете. Но я…обойдусь, - равнодушно ответила она. И вся та компания уставилась на неё, ухмыляясь. Они смотрели так надменно, так по лисьи  и скользко, что создавалось впечатление, что у них через кожу, через плотный слой тонального крема и пудры просочиться гной.
- Неужели Даниэль тебе ни капли не нравится? – продолжала та девушка расспрашивать.
- Ни сколько, - и у моей Евы не менялась интонация. Она тоже смотрела ни них, но иначе: в больших глазах её была пренебрежительные лень и безучастность. И, разумеется, её невозмутимость ещё больше их раззадоривала.
- С тобой что-то явно не так, - заключила одна из их компании – крашеная брюнетка с нарисованными бровями, что напоминали сытых пиявок. И она закатила глаза. Вдруг у Евы зазвонил телефон: «Фелли? Привет… Сегодня собираемся, как обычно втроём в «штаб-квартире»? Я приду немного позже. Всего доброго! И тебе...» Моя Ева оживилась. Ту брюнетку внутри передёрнуло от того, что «дурнушке» позвонил Фелли и что они так любезно поговорили. Берг вообще импонировал многим. А брюнетка просто на просто считала своей единственной любовью и судьбой всех, кто ей нравился, как это обычно бывает у дам недалёкого ума. 

- Да, со мной явно что-то не так. Ты права, - ответила ей Ева. И раздался уже другой звонок – он повествовал о том, что началась пара.

…Скоро на страницах тетради Евы появилась запись: «Даниэль Велиар. Какой он для них? Что они видят? Они влюблены в его осанку, в прямые плечи. Они не предполагают, что за этим скрывается вольная стать. Можно быть очарованной его внешностью. Сказать, что он красив – это ничего не сказать. Но в этом ли основное?.. Разве всякая сильна углядеть роскошь природного и невычурного благородства в его чертах?.. Про глаза его вообще слагают дифирамбы. Какие они небесно-голубые. Взор его никто не разгадал. Он – лазурный кристальный омут, на дне которого застыла неведомая им тоска. Сокровище на дне океана. Траурная одинокая звезда в млечном пути. Это великая тоска !..Они не понимают  всего этого …»

Ева отложила ручку. Тихонько моросил дождь. Она вслушивалась в шёпот усиливающегося ветра за стеклом. Он пытался ей донести что-то плесками по оконным рамам, иероглифами водяных капель. Вдруг её коснулось терпко тревожное, волнующее предчувствие. Ей казалось, что она прикоснулась рукой к волне на омуте неизвестного Грядущего…

- Вы так старательно и увлечённо лекцию пишите? – обратился к ней ледяным тоном преподаватель, что был вечно с сухим и неулыбчивым лицом.

Ева убедительно кивнула ему головой, чуть растерявшись.

- Ну да, ну да… На сессии и откроются Ваши настоящие знания, - сверлил он её взглядом. Он поправил галстук чётким движением и уже хотел продолжить давать под запись материал, как аудиторию огласила реплика: «Когда ты содержанка Андерса Вуна, то знания и вовсе не важны!» То была брюнетка. Две её подруги тут же поддержали её смехом.

Звонок с пары.

Ева никому не показала, что её резануло то высказывание. Она даже не ответила той девице, потому что бестолково доказывать что-то тому, кому ничего не докажешь. Ледяное и непоколебимое спокойствие на брошенный в осуждение камень было ответом. Вообще, абсурдно, когда свалочная яма для всех банкиров и бизнесменов, пытается уличить её в том, что она якобы «содержанка». Но, тем не менее, слова те, бессовестные и пошлые, Еву ранили. Потому что они пришлись на незаживающее. Но обо всём по порядку...

Андерс Вун. Снова это имя фигурирует в моём повествовании. После своего краха он покинул Мидиан на несколько недель. По возвращении он обнаружил, что ряды его поклонников очень и очень опустели. Оставалась лишь небольшая группка людей, что даже не усомнилась в том, что их духовного лидера подставили, а блистательную персону его окутали гнусной ложью. Он подбадривал их настроения заявлениями, что то видео, показанное вместо его фильма, - часть его плана. По своей версии, так он желал выявить настоящих своих последователей, которых невозможно подкупить лицедейством. Ведь, как он говорил, нельзя верить только словам и глазам, поскольку зорко одно лишь сердце и бла-бла-бла. Восстановить своё прежнее влияние и залатать трещину на своём имени он бы не смог. Он даже не пытался. Поэтому он ушёл в тень, покинув поприща, где он был и «божьим человеком», и «злым гением», и основоположником своего учения. Позиции прежние он утерял навсегда. По официальной версии, он на добровольных началах ушёл в другую жизнь, но, в самом деле, он бежал туда так испуганно, что только сверкали пятки. Стереться и затихнуть, чтоб не возникало шумихи. Но ему оставалось устранить  некоторые улики, что могут взболтнуть лишнего. Рабов Эсфирь он, на правах посредника между ней и ими, собрал в её замке. По его легенде, последней волей королевы было то, что она хотела узреть своих чад рядом с собой, но в мире ином. Для этого им нужно было отправиться в путешествие в её вечное нерушимое царство. Что для этого нужно было им сделать? Испить снадобья, что отправит их прямиком к царице. Здесь не обошлось без яда. Дымом, что столпами вырывался из труб крематория, и закончились улики.

Такие люди как Вун отличаются исключительной живучестью. Так он, уже пропав с арены, распродал свою недвижимость (например, несколько тропических островов в океане со своими виллами), ударился в бизнес, припасая лопату, чтоб грести деньги… И всё у него было замечательно, как у человека, что никогда не знал о совести. В его планах было, как и прежде, существовать в роскоши, периодически оправдываться и откупаться, лелеять мысль, что Даниэль Велиар, невзирая на победу, понёс невосполнимый урон. Андерс не считал себя проигравшим вполне, потому что знал прекрасно о том, что Адели отняли у Даниэля. История эта была для него как бальзам на душу. Он радовался тому, что в итоге враг его хранит боль утраты.

«Какая хорошенькая малышка!» - этой мыслью закончилась его идиллия. Примерно шесть лет назад он увидел Еву в одном торговом центре. Почему он посмотрел не на её маму, не на Лилиан, а на хорошенькую девочку – вопрос довольно интересный для психоаналитиков. Но я воздержусь от комментариев. Самое главное, что та незначительная встреча несла свои последствия. Страшные последствия. Цель Вуна была такой – взять невинное дитя и взрастить для себя, чтоб вместе с тем, как она станет юной прекрасной девушкой, она обратилась бы ещё в его почитательницу и любовницу. Вун разузнал о Еве Витткоп всё. Он старательно готовил почву почти год.

Во-первых, для отвода глаз Андерс нашёл одну женщину, с которой можно играть в фиктивный брак. Это сногсшибательная высокая блондинка, чьё имя Габриэль – персона неоднозначная и занимающая в моём романе не последнюю роль, но о ней и её деяниях – чуть позже.
 
Во-вторых, Лилиан попала в аварию. Несчастный случай, спланированный Вуном. В больнице её можно было спасти, но всё оказалось подстроенным не в пользу несчастной. В итоге был констатирован летальный исход. Ева осталась одна. Родственники со стороны матери и отца оставили девочку на произвол. Они ненавидели друг друга, а Стиан и Лилиан играли роли своеобразных Ромео и Джульетты. А те из них, в ком ещё теплилось желание не бросать Еву, променяли его на круглую сумму подкупа и на клятву молчать обо всём. Именно так всеми правдами и неправдами, подделанными документами и взятками Ева попала в руки Андерса. Точнее, она попала в новую семью, что не может иметь своих детей – к «папе» Андерсу и «маме» Габриэль. Общественность видела только то, что лежит на поверхности. В самом начале Вун, так сказать, предупредил Еву, что если она хоть кому-то, хоть когда-то что-то расскажет, то он уже не будет за себя ручаться. Ева знала, что именно он убил её отца, а после – мать, что за ним следуют реки крови. Что она могла сделать? К кому ей было идти? У кого просить защиту и освобождение? На тот момент она приняла такой злой поворот судьбы с чувством полной безысходности и тупика. Она тут же поняла, как Андерс на неё смотрит. Ей было до боли отвратителен его взгляд. Ей было мерзко всё, что он для неё делает. И, конечно, старался он не для неё, а для себя. Он отправил её учиться в элитную, самую лучшую школу. Каждодневно он узнавал, вовремя ли она возвращается в общежитие, ухаживает ли за ней кто из юношей.

С годами почти незаметно, но безвозвратно Ева превратилась для Андерса из беззащитной молчаливой девочки в подрастающую красавицу, что может из него вить верёвки, доводить его до истерик, с детской яростью и женским мщением  рвать его нервы в клочья. Он силился привить ей любовь к деньгам и баснословным подношениям, чтоб завоевать её снисхождение. Он пытался быть с ней добрым, ласковым. Всё летело в мусорную урну. И вместе с этим Ева понимала всю опасность своего поведения – Андерс рано или поздно может не вытерпеть. Если бы она сбежала, то он нашёл бы её. Она мирилась со своим положением тяжко и болезненно. Прутья золотой клетки были слишком прочны, чтоб их заточить запрятанным напильником, а око, наблюдающее за невольницей, - слишком пристально…
Они на людях играли в семью. Но то не мешало рождению сплетен, что главным образом касались Евы и Вуна. Не было прямых и явных поводов для появления слухов, но вы же знаете, что некоторые так любят пообсуждать чужую жизнь, что даже при отсутствии корзины с грязным бельём, они её придумают, взяв за основу самую сенсационную, самую шокирующую подноготную. Так что Ева выработала иммунитет к тому, что некоторые считают её именно любовницей Андерса, «содержанкой».
Но начался университет. Появились Велор Люм и Фелли Берг, что воспринимали её совершенно адекватно и могли с ней общаться без щекотливых расспросов о затемнённой стороне её жизни. Им она открыла всё сама, когда ей в один прекрасный момент стало невыносимо держать это в себе. Как они всё сострадательно выслушали, то захотели помочь. Инсценировать её кражу, подделать её документы, отправить жить за тридевять земель…Посыпалось множество вариантов, зачастую даже самых фантастических. Но она не хотела, чтоб Люм и Берг фигурировали в её пропаже, а на них Вун бы вышел. Тем более, он знал, что именно с ними двумя Ева общается особенно тесно. Слишком большой риск. Слишком жестокий надзиратель.
Ей очень хотелось найти тот выход, ту дверь, что навсегда отделит её от власти Вуна, чтоб сгинуть для него одного, быть вычеркнутой из списка. Она жаждала чудом вырваться от него в пустоту, в небытие, где он её не отыщет. Но только возможно ли это? И есть ли во вселенной тот уголок, где перед глазами её не будет прутьев невидимой, но непреодолимой клетки?..

Сейчас, когда она шла из университета под тусклым дождём, глаза её роняли слёзы.