2006 г 13 мая Всё плохо, но будет ещё хуже

          Позавчера Вика пришла от Влады в 20 часов, и начала срывать на мне своё раздражение, что штора на окне плохо задернута. Термометр за окном, который привинтил, назвала порнографией, и сказала, что я плохо закрыл окно, надо закрыть. Я проверил – окно было закрыто, но Вика снова настаивала, что оно плохо закрыто, даже встала на табуретку и провела рукой по верхушке, где по её мнению, окно отставало.

Я ответил, что там был асбест, и рука проваливается без него. Но она снова и снова требовала закрыть, и я не выдержал, покрыл её матом, потому что другие слова до неё не доходят. Она обиделась, ушла в зал и прокричала, что отныне каждый живет сам по себе, и мы перестали разговаривать.

Почти то же самое было ровно год назад, когда мне надоел её постоянный крик на меня. Она словно считает себя правой, кричать на меня и делать обидные замечания. Мы и тогда два дня не разговаривали.

Я понимаю, что вызываю её раздражение, что не могу сделать так, как она хочет. На даче слепил по её указанию рамку из подручного материала, и она сама убедилась, что она плохо прилегает к теплице, снова стала кричать на меня. Я психанул, обругал её.

Конечно, ей приходится труднее, чем мне, устает с Владой морально, но это не значит, что я должен безропотно сносить её ругань. У меня тоже постоянно глаза на мокром месте, стоит подумать о Владе, как слёзы наворачиваются, и уже в который раз подумал, что сделал большую ошибку, женившись. Дети загоняют нас в гроб.

То, чего я больше всего боялся, случилось. Владе сделали повторную томографию, на более мощном оборудовании, и увидели, что у неё две опухоли, которые и послужили причиной её странного поведения: всё время спала, бросила работу.
Что послужило причиной для возникновения опухоли?! Наследственность? Детские болезни?

Жизнь не мила. И уже не только из-за своих болезней не хочется жить. И травиться малодушно, глупо. Я не выдерживаю ударов судьбы. Слишком разнежен. А тут ещё Вика решила, что может вить из меня веревки, проявляет свой стервозный характер. Моя мать на том свете может радоваться. Жаль, что нет Бога и того света. Верующему легче: помолился и жди, когда Бог тебе поможет.

В США и у нас, почти одновременно, начали наводить порядок в силовых структурах.
Вчера Путин произнес речь перед собранием, сказал то, что от него хотели услышать. Первый президент, за которого не стыдно. Дал отпор Чейни и американскому правительству, которые живут по двойным стандартам, блюдут только собственные интересы. С нового года будут поощрять прибавление семейства. Спохватились.

В поездке к Полине на машину Хлебниковых наехал грузовик. За рулем был Володя. Сын Полины. Вероятно, Гена перед этим выпил. В возмещение Гена получил 9 тысяч рублей, но на эти деньги машину не восстановишь, поэтому он ходит смурым, расстроенным.

Позже узнал подробности. Утром Гена выпил, потому что решил уступить руль Володе, который до этого всю дорогу ныл:

— Дай я, поведу машину.

Ему всё казалось, что Гена медленно едет. И вот, на перекрестке им дорогу преградил грузовик. И, если бы Володя так сильно не гнал, то смог бы вывернуть на обочину. После этого он был, как оплеванный. Как же, хотел выставить себя суперменом, а оказался болтуном. Гене пришлось доплатить за ремонт ещё три тысячи, да сам факт, что машина уже битая, не радует сознание.

Восемнадцатое мая две тысячи шестого года. У Влады приступ, Вика уехала к ней.
Вчера Владе было лучше, все отмечали улучшение. Я же подумал, что это ненадолго.

 К двум часам дня Власта должна отвезти и провести меня на завод, Валя Кирносова пообещала выделить 400 рублей помощи.

Не бог весть сколько, но и этого не откуда взять, когда столько расходов.
Возможно, у меня приступ мочекаменной болезни, могу загреметь на операцию. Приготовил полис, если придется вызывать скорую помощь. Через 10 минут полегчало. Если будет повторение, придется лечь на операцию, пока есть ДМС.

Двадцать второе мая две тысячи шестого года. Сегодня у Влады операция, за которую запросили 6 тысяч. 2 тысячи за наркоз, три на лекарства, и по тысяче за каждый день в реанимационной палате. Андрей не дал ни рубля, говорит, нет денег. Он сам на бюллетене, жалуется на множество болезней, даже на простатит.

 Вчера были у Х. отметили девятую годовщину смерти т. Паши. Потом пошли к Владе, которая выглядела, чуть ли не веселой, улыбалась, час простояла с нами.
 
Двадцать восьмое мая две тысячи шестого года. Четыре дня пролежала Влада в реанимации. За это Вика отдала две тысячи. Потом врачи сказали, что нужно сделать 4 сеанса озонотерапии, мол, полезно насытить мозг кислородом, — это ещё две тысячи. Но согласились на два сеанса.

Когда Вика сказала об этом заведующему реанимационным отделением, который оказался соседом Мокрины, та ходила к нему, рассказала о нашем бедственном положении, и тот стал лучше относиться к Вике, и сказал, что мальчики в отделении хотели подзаработать на озонотерапии. Могли и не сделать. Кто их проверит?

Внаглую знают, что родители пойдут на любые жертвы, лишь бы вытащить ребенка. Хорошо, Власта проявляет сознательность, помогает Вике, принесла три тысячи рублей. Понимает, что если бы с ней приключилось подобное, то мать точно так же бы делала.

Позавчера Владу перевели в палату, подняли на лифте на восьмой этаж и ушли, предоставив Вике одной перекладывать больную с каталки. Им же, не дали на лапу.
Бедная Вика не знала, с какой стороны подступиться, чтобы не дай Бог, не стукнуть дочку головой. Влада грузная, располнела от гормональных препаратов.
Хорошо, нянечка пожалела, помогла переложить.

В этот день я принес в больницу подогретый бульон и кисель. Эмоционально не реагирует. Говорит с трудом, горло болит после реанимационных трубок. Ещё бы, после такой операции на мозгу – вырезали большую опухоль с лобной пазухи. 

Вчера к ней приходил Андрей.

— Привет, больная. Ты чего молчишь? Не хочешь разговаривать? Придешь, тогда поговорим. Чего это вы заставляете Катю ехать в лагерь? Она не хочет.

Это он беспокоится о собаке, которую некому будет выгуливать, когда будет на работе, и совершенно не думает о дочке, которой нечего есть дома. Перед операцией он тоже приходил к ней и что-то недовольно выговаривал. Не понимает, что она больна, и с неё нельзя требовать как со здоровой. Считает, что болен он один. Все мои болезни у него.

Вчера приехала Ника, перестирала Катину одежду. Андрей дал ей 50 рублей.

— Купи что-нибудь Кате в лагерь.

Веронике он ничего не дает. Говорит: Нет денег. Он не думает, что за эти деньги, только носки и можно купить. Его диски DVD дороже стоят, на себя он не жалеет денег. Чтобы ему не надоедали, отключил телефон и не отвечает по сотовому. Пришлось мне идти с Катей в больницу, чтобы выписали медицинскую карту.

Два раза ходил в больницу, передал бифидок и кисель. Удивился, что Влада держала в руках газету. Я сказал Вике, что ей нельзя ещё читать. Вика рассмеялась:

— Она картинки рассматривает.

У Вики немного поднялось настроение, что Влада уже может садиться, съела сосиску. Казнит себя, что поздно распознали опухоль. Ругает невропатолога, который послал лечиться к психиатру, что совсем не нужно было делать. А мы ещё заставляли Владу работать! Я считал, что она это делает назло Андрею, который не считается ни с ней, ни с детьми. Каково ей было работать, когда опухоль давила на мозг?! Боль не чувствовалась.

Если бы мне не делали томографию, то я бы тоже подумал, что у меня в голове опухоль, — постоянный, надоедливый звон. Сказывается информационное голодание, хоть какое-то разнообразие. Я всюду ходил пешком, сэкономил 24 рубля. Лишь один раз проехал в пустом троллейбусе. Пассажиров заметно меньше стало после монетизации привилегий.

После обеда, когда вышел в библиотеку, почувствовал озноб. К вечеру воспалилось ухо. Не могу понять причину.

Вика посчитала, что мы уже истратили на Владу 20 тысяч.
 
Эту ночь с Владой осталась Вероника. Мы собрались ехать на дачу, высаживать рассаду, но уже с утра пошел проливной дождь, и Вика отменила поездку:

— Я нужна Владе здоровой.

Свою боль в животе терпит, потому что другого выхода нет. Врачи не могут понять, отчего у неё эта боль? Но нет худа без добра. На диетической пище, которую ест вместо Влады, ей стало немного лучше. У неё меньше силы воли, не может отказать себе во вкусной еде, а потом терпит боль, которую я не согласен терпеть.

Тридцатое мая две тысячи шестого года. Эта весна самая дождливая за последние годы. Снова дождь. К 10 часам пошел в детскую больницу и взял справку на прививки Кате, потом отнес все документы Андрею, который согласился отвезти Катю в лагерь. Всё какая-то забота о дочке, а то он отвык от детей.

Пятое июня две тысячи шестого года. Позавчера впервые остался ночевать на даче.
Власта смогла отвезти нас и рассаду только после работы, к 20 часам. Рассада уже переросла, начинает зацветать. Уже с первого июня началось лето, строго по расписанию.

Докапывал огород до 23 часов, уже в сумерках, чтобы с утра начать высаживать.
Всё время у соседа играло радио, и так, до часу ночи, когда он громко закрыл ворота и уехал домой. Лежать под теплым одеялом приятно, не жарко. На следующий день всё высадили, затенили спонбондом. Власта приехала за нами к 16 часам.

Вечером Вика пошла в больницу менять Нику. У Влады никакого улучшения, даже памперсы не помогают, вредничает. Не хочет надевать перед сном памперс. Вика выходит из себя, спрашивает:

— Ты назло мне делаешь?

Кивает.

— Я это заслужила?

Молчит. Мне думается, что она мстит нам за то, что мы оставили её одну с Андреем, который её сломал. Но мы знали на своём опыте, что в чужую жизнь нельзя вмешиваться. Впрочем, всё это домыслы. Никто не знает, что спровоцировало появление опухоли.

Оставшаяся опухоль не злокачественная, но сказали, что нужно облучать, мол, может уменьшиться. Так оно или не так, нам не знать. В любом случае – это откачка денег, вроде озонотерапии, когда мы не знали, делали они или нет? Так и здесь. Могут сказать, что делают облучение, а сами ничего делать не будут. А то, что врачи сейчас бессовестные – это всем известно. Я могу распорядиться своей жизнью, но не дочери. Нужно жить.

С утра 25, придется завтра ехать поливать, жара несусветная, а в Италии в Северной и Центральной части выпал снег, сугробы, похолодание на неделю.

У моего кузена Володи Лысенко убили 13-летнего внука, нашли в лесопосадке.

Власта дала на Владу ещё тысячу рублей. Покупает памперсы, питание, даёт деньги Веронике. Я экономлю, на чём можно.

Власта сказала, что старший Игорь стал чемпионом России. Это с одной почкой!
После затяжных запоев и нескольких увольнений с работы. Младший тоже занимается тяжелой атлетикой. Приснилось, что я в Челябе.

Встретился с Яшей. Он ко мне холоден до равнодушия. На столе остатки пирога. Подбираю крошки. Обиделся на такой прием, и ушел. Долго плутал по незнакомым улицам и глинистой дороге.

Это остатки, отголоски мысли, что хорошо бы кое-что узнать о Яше, Коле.

Девятнадцатое июня две тысячи шестого года. Вчера собирался поехать на дачу под вечер, но утром, увидев, что небо затянуто тучами, подумал, что можно поехать и на весь день. Можно спокойно поработать, полить.

Уже перед выходом из квартиры заметил, что на улице моросит, но это не остановило, лишь надел куртку.

На остановке долго, минут семь-десять ждал газельку. Стоял под навесом. Дождь не на шутку разыгрался. Но я был уверен, что это ненадолго. Да и не хотелось весь день проводить дома. Придет Андрей с Катей. Душа не лежит их видеть.

Впереди меня стояла молодая женщина с зонтом, который закрывал обзор – не видел подъезжающие автобусы. Она, видимо, поняла, что закрывает мне обзор, свернула зонт через минуту. Подъехала 27 газелька. В салоне два пассажира, которые через три остановки вышли, и шофер спросил:

— Вы далеко едете?

Не сразу понял, что он спрашивает меня. Зачем нужны лишние вопросы? Ответил.

— Пассажиров нет, — сказал он.
— Не надо было выезжать.
— Ну, вы сказали!

Выйти, что ли? Не надо было выходить из дома. Но, коль вышел, надо ехать.
Пассажиров, действительно мало, но, подсаживались. Впрочем, от швейной фабрики мы ехали с ветерком, в салоне всего двое.

Дождь всё идет. Пока дошел до дачи, куртка намокла. Верхний слой земли на сантиметр уже промок, на ноги налипает грязь. Полил в тепличке, где температура была +18о, хотя там было мокро. Надо собрать клубнику, но я посчитал, что дождь скоро закончится, и тогда соберу. Но он не прекращал лить.

Часа два порешал кроссворды, потом залез под одеяло и пытался подремать. К часу, всё же, погода прояснилась, стало жарко. Собрал килограмм клубники и пошел домой. Работать нельзя, слишком грязно. Жука, вроде бы, не видно. Личинки дохлые. Картофель цветет вовсю, а у других только поднялась на 25 см.

Дома Вика раздраженная, расстроенная выходкой Андрея, который обиделся на Владу, что она с ним не разговаривает, а только с Катей, выговорил:

— Она должна дома находиться. Вы излишне её опекаете. Делаете из неё дурочку.
Зачем надеваете памперс? У неё всё там запрело.

Ушел. Вслед за ним поднялась и Катя. Да и что ей делать в квартире, когда мать превратилась в ребенка, не может себя контролировать, срёт и ссыт под себя.

Вика психует, кричит на неё, совестит, но у той даже кратковременная память отсутствует, не помнит, что недавно ела. Низкий гемоглобин. Нужно его поднять, иначе нельзя делать облучение, чтобы уменьшить опухоль. Врач говорит, что возврата к прежнему не будет. Мы это понимаем. Это наш крест. Вся нагрузка лежит на Вике, и я стараюсь больше молчать.

Со страхом жду, когда придется ставить её на инвалидность. Врачи будут совать палки в колеса. Раздражение Андрея понять можно, ему нужна дырка. Эгоист, не хочет понимать, в каком состоянии находится жена. В последний раз, я его спросил:

— А если бы ты оказался на её месте?

Промолчал. Не оказался же. Это ваши проблемы.

Сменил Вику, чтобы развеялась от постоянного стресса, и она ушла к Мокрине. Та собирается перевести на неё 70 тысяч, чтобы были деньги на похороны. Но каждый раз откладывает. Душа не желает расставаться со своими деньгами. Сняла 240 тысяч с книжки, чтобы не платить налог на наследство, который отменили только с этого года, и припрятала в квартире. Дрожит над каждым рублем, словно может взять их на тот свет.

А у меня нет денег на лечение. Уйти совсем – не выход, жаль Вику. Нужно бороться. Нет смысла жить. Всё очень плохо. Говорю себе, что могло быть и гораздо хуже при другом раскладе. Мне ещё повезло. Живу в прекрасных условиях, сыт. Нужно лишь терпеть. У миллионов нет того, что у меня есть, и они живут.

Двадцать первое июня две тысячи шестого года. Вчера Вика собралась стирать пестрое бельё на «Мокше», и уже после первой загрузки машинка потекла и загремела. Вовремя выключила мотор.

А я после библиотеки пошел в дом быта «Орбита», потом в «1000 мелочей», где были машинки на 2 килограмма загрузки, и ценой в 2500 рублей, которых у нас сейчас нет.

В день уходит два памперса, каждый по 24 рубля. Машинка проработала 11 лет с 26 июля 1995 года, уже оправдала себя, и я несколько раз думал, что ей пора бы сломаться.

Редкая стиральная машинка так долго работает. Теперь должна сломаться «Вятка». Пора.

В «Заре» мастера не было, но дали номер телефона.

Вечером Вика позвонила, в 19 часов приехал мастер и забрал машинку в ремонт, который обойдется в 400 рублей. Если ещё год проработает, то оправдает эти деньги. Обещал привезти в понедельник.

Катя так и не пришла к матери перед отъездом в лагерь. 28 июня у неё последний день. Такая же эгоистка, как и отец, всё только для себя.

Вика пошла на дачу. Для неё это разрядка от Влады, которая превратилась в грудного ребенка, делает под себя, но ест сама и даже моет за собой, вчера гладила простыни. Всё время молчит, но иногда иронизирует. Мы довольны, что хоть чувство юмора сохранилось.

Заходит в ванную, откроет воду и сидит, подставив руки под струю. Не может объяснить, зачем так делает. Нравится.

Заинтересовалась книгой Дэна Брауна «Точка обмана» и начала читать, но часто закрывает глаза и так сидит. Запоминает ли прочитанное? Увы. Может быть, пока читала, что-то понимала, но на следующий день, когда спросил, о чём книга, начала нести несуразную околесицу.

Начались жаркие денечки.

Двадцать пятое июня две тысячи шестого года. Жара продолжается. Телевидение подсказало, что нынешний год самый теплый за 400 лет. Посмотрим.

Беда не приходит одна. Позавчера из лагеря позвонила Катя и плачущим голосом попросила:

— Дед, забери меня отсюда. Живот сильно болит.
— Обратись к вожатой.
— Я говорила.
— Хорошо. Придет бабушка, я ей скажу.

Скорей всего, Кате надоел лагерь, и она под всяческим предлогом хочет от него избавиться, подумал я.

Но через час, когда домой пришла Вика, позвонила женщина и сказала, что Катю отправили на скорой помощи в детскую хирургию, мол, бежала за девочкой и упала.
Расстроенная Вика пошла в медгородок, где недавно лежала Влада, даже деньги забыла. Пришлось идти пешком. Кате было очень больно, обезболивающие уколы не помогали. Ночью сделали операцию.

Власта поехала в Ульяновск за Никой и привезла её, чтобы смотреть за Катей.
Улучшения не было. И ночью снова сделали операцию, которая длилась три часа, удалили селезенку, оставив малую часть, и удалили порванную почку.

Это как же надо было упасть, чтобы такое случилось? Уж не избили? Вероятно, украла у кого-то вещь, и её наказали. Но это всё домыслы. У неё даже нет гематомы, которая должна быть после удара. Вика упала в бочку, и у неё была гематома, а у Кати ничего нет. Андрей отнес заявление в милицию.

продолжение следует: http://www.proza.ru/2012/09/06/478