Записки маразматика. продолжение 7

       Странная, скажу я вам, эта война. Я видел на своем веку немало войн, просмотрел за свою довольно продолжительную жизнь множество фильмов на эту тему, так что, думаю, неплохо разбираюсь в этом вопросе.

       Понятно, со временем характер войны менялся. Совершенствовались орудия убийства, средства разрушения, соответственно менялось поведение, методы нападения и защиты, принимающих в ней участие. 

       Не сравнить войну в фильме «Александр Невский» или «Салават Юлаев», или даже в «Война и мир» Бондарчука по роману Толстова, с той войной, которую видим в многочисленных фильмах о Великой Отечественной. Ограниченные возможности вооруженных примитивным оружием первых, когда воину, кроме мастерства владения оружием, требовалась не в малой степени грубая физическая сила, ловкость, выносливость; когда приходилось разбираться с противником  каждым по отдельности, так сказать, персонально, убивал ли его мечом, или накалывал на пику, на шпагу, или отрубая ему голову в лихой кавалерийской схватке, когда покончив с одним, тут же сходишься с другим.

       В Великой Отечественной физические данные отдельного участника уже не играли решающей роли. Сходилась огромная масса людей с той и другой стороны, и один снаряд, одна мина могли положить сразу, может, не один десяток человек, и слабых и сильных. Но как бы то ни было, главное сохранилось: сходились убивать друг друга две враждующие стороны, и чем они ни были вооружены, с одной стороны были «наши», с другой «не наши», и мы видим и тех и других. И, как правило «наши» благородны, человечны, мужественны, храбры, и мы переживаем за них, сочувствуем. И когда их убивают – жалеем, скорбим.

       «Не наши» и одеты не по-нашему, и говорят не по-нашему, тупы, жестоки. И когда их убивают, мы не можем не испытывать удовлетворения: «Ага, сволочи, так вам и надо!».

       Ну а тут что мы видим на экране телевизора? Роскошный зеленый летний пейзаж, и одинокая фигура в камуфляже с приспособлением, похожим на кусок трубы на подставке, в которую фигура методически время от времени с деловым видом, будто занят важным, полезным делом, вставляет какие-то штуки, для непосвященного зрителя неимеющие названия. И они летят куда-то в белый свет, как в копеечку. И оттого, наверное, что вы не знаете, куда они летят, не видите противника, тех нехороших «не наших», чтобы порадоваться, как они падают, вами охватывает беспокойство. И возникает неясное смущение и желание подойти к этому камуфляжу, осторожно тронуть за рукав, дабы привлечь его внимание, и обратиться с вопросом:

       - Уважаемый, прошу покорно простить за то, что отвлекаю вас от столь, по-видимому, важного и увлекательного занятия, ответьте, пожалуйста, куда вы посылаете эти штуки? Вы уверены, что они поразят именно «не наших»? А вдруг на этот случай, в том месте, куда они падают, окажется женщина или ребенок. Вы представляете, что с ними будет? И еще прошу извинить мне мое праздное любопытство – вы спокойно спите? Вас по ночам не мучает бессонница, кошмары?

       Впрочем, глядя на его крепкую фигуру, молодое спокойное лицо, не сомневаешься, что сон его крепок, ему неведомы ни бессонница, ни кошмары. Удел страдать и от того, и от другого личностей слабых, ущербных, неврастеников, имеющих несчастье от рождения быть наделенными воображением – тем внутренним зрением, позволяющим видеть душевное состояние ближнего, его обиду, боль, отчаяние, страх, нестерпимое горе; дающее возможность разглядеть последствия своих действий,  поступков.

       Они также, как эти «штуки», бестрепетной рукой направили бы ракету с ядерным боезарядом на страну, вызывающую у них страх или недовольство, не подумав даже, что ракета эта, прежде чем ворваться, не станет сортировать население этой страны по полу и возрасту; и в огне ее сгорят не только «не наши», но и «наши», случайно оказавшиеся между ними.

       Они свободны от страха перед возмездием, перед расплатой за творимое зло. Я совершенно уверен, что и мой вопрос не вызовет у фигуры с куском трубы озадаченность, не смутит ее. И, может, только испытывая невольное уважение к возрасту, почтительно ответит:

       - Слушай, дед, пошел бы ты ... !