Красная площадь продолжение

ИЗ ДНЕВНИКА ДЕТКОВА
Ноябрь. Нашу бригаду перевели в Корытово. Живу с новыми людьми. Никита
Лопатин. Об этом деятеле наслышался, начитался в трестовской газетке.
Видел его на соревнованиях по футболу. Особого интереса у меня он не
вызывал. Ударник, подумаешь, однако не великая вещь. Комсомольский вожак...
Воображение подсовывает идейного серьезного парня, ограниченного.
Спортсмен. А кто у нас не занимается спортом? Образец. Надоели, да и
серыми они выглядят при ближайшем знакомстве. Правда, почти все ребята
отзываются о нем одобрительно. Уже что-то значит. Перепелицына хвалят
официально, а парни его не переваривают. Твердолобый, тупо-принципиальный.
Предстоит жить в комнате с героем семилетки. Полезно. Познакомлюсь с
живым положительным.

Когда зашел в комнату, Никиты еще не было. Товарищ его выложил схему
жизненного пути Лопатина.
Семь классов кончил. Жажда приключений увела на Восток. Таких романтиков
задерживала милиция и отправляла к папе-маме. Папы, правда, не было.
Никита вывернулся. Поступил в училище механизации, а оттуда вышел человеком
самостоятельным, с паспортом. У многих романтика жиденькая - тонет в
стакане. Выбьется салажонок на свободу, почувствует себя мужчиной и
задымит, загуляет.

У Никиты медаль есть. Настоящая, правительственная, трудовая. Учится.
Главное, не хочет учиться абы как, лишь бы аттестат получить. Подавай
ему пятерки. Вольной борьбой увлекается. Целая школа у него. Настоящий
тренер. Работает на стройке, однако не пьет и не курит. Другой откажись
от поднесенного стаканчика, начинают задирать, мол, друзей не уважаешь,
ставишь себя выше. Человек сдается. У Никиты естественно, без всякой
рисовки отказ. И наотрез.
У человека уже есть свой биограф.

Лопатин приходит поздно. С занятий. Школа в селе, в трех километрах.
Началась зима. Морозец молодецкий разгуливает по просторам. Забавляется,
похрустывает снежком, подует обжигающим ветерком, погонит поземку,
кидая снежную пыль в лицо, за шиворот.
Три километра туда, три - обратно. Четыре раза в неделю. По вечерам.
Хватило бы у меня настойчивости, воли?

- Новенький? Никита. Вот из ю нейм?
- Виктор. Английский учишь? Гуд бай, пен, рум... это еще помню.
- Десять кончил? Литературу любишь?
На такой прямой вопрос запнулся. Люблю ли? А знаю ли ее, чтобы в любви
признаваться?
- Читаю.
Лицо у него симпатичное, еще не остывший с улицы румянец. Доверчивая
улыбка сильного, общительного человека.
- Читал Евтушенко в сегодняшней газете?
- И что?
- Как пишет!
- Современно. Безупречный модняцкий товар.
- Что?!
Мы схватились. Знакомство началось спором, без разведки. Не уважал я
ихнего проныру Евтушенко... Аппетитно посапывал биограф Лопатина, а мы
не могли наговориться... Слава богу, память на этот раз меня не
подвела, достойно провел поединок о современной поэзии. Перескочили на
политические события, добрались до спорта, вспомнили цифры, факты и
анекдоты Римской олимпиады...

Будем работать в скромном молчании. Если в ближайшие четыре-пять лет
не получится писатель Детков, то мое увлечение останется тайной моей
и немногих работников редакций. Удовлетворимся, товарищ Детков, ролью
читателя. Можно спокойно наслаждаться вещами Чехова, Толстого,
Маяковского. Не стал поваром, но это не помеха вкушать плоды мастеров.

Никита сбрасывает одеяло. Я проснулся, но не встаю, одним глазом
выглядываю. Красивый парень. За границей такие украшают журналы.
Полусогнутые руки, под эластичной кожей перекатываются мышцы, живот
втянут, рельеф мышц брюшного пресса, мощная грудь с чернеющим волосом.
- Эй, парни, просыпайтесь! На зарядку! И ты,- стаскивает одеяло с меня.
- Полежать в тепле лишнюю минутку.
- Вот этой резинкой,- достал из-под кровати ленту и гантели,- накачал
мускулатуру. Недурна, правда? У нас недооценивают культуризм. Буржуазное
извращение. А что плохого? Перед девочками так показаться!

Январь 1961 года. Никита вернулся со слета ударников. Докладывает мне.
Послушал бы делегатов?! Прямо осязать начинаешь размах стройки. Многого
мы не замечаем, не стремимся заглянуть в завтра, во что вырастет сегодня?
Стройка кажется будничной. Авансы, получки, выполнен план, прогулы,
пьянство, бригада взяла повышенные обязательства, споры и стычки. А
результат будней? Дорога! Светлые просторные вокзалы. Довольные пассажиры.
А мы не хотим помечтать, представить будущее. Многим не нравится труд
строителя, наш неустроенный быт. Но для того и назвались строителями,
чтобы сделать все удобным, уютным. Назвался груздем, ворчать на свою
долю не след.

Поводов для частых бесед немало: прочитанные книги, газеты, учебники,
со стены вещает редко выключаемый громкоговоритель, неурядицы на стройке...
Вместе выпустили "Литературный листок". Шутки, сатирическая азбука на
местные темы, уговорили начинающего стихотворца выделить строки для
нашего издания...

12 апреля 1961 года. Гагарин Юрий Алексеевич. Майор. Космонавт № 1.
Человек в космосе - вот это да!
Растянулись же люди цепочкой по векам. Один к звездам, другой влачит
существование в пятистенной пещере. Не носит шкуры, но модный костюм.
А разница? Сопит, хрюкает у своего корыта.
С удивлением смотришь на лопату, на лом, пожимаешь плечами - черт
побери, ракеты, а эти инструменты на стройке незаменимы... Унижают
человеческое достоинство.

Творчество - главное в жизни.
Талант и труд. Талант задает направление, идею, замысел, труд претворяет
их в долгие дела.
Символична фигура Маяковского у истоков новой, советской, поэзии.
Величественна, ярка, громадна...

Май. В журнале "Юность" портретик знакомый. Рядом два стихотворения.
Федя! Федюха, у тебя сдвиги. Был ли ты у Шолохова? "Белая огненная
тьма затмила солнце"... Стихи о Хиросиме. Вот о чем Федя думает.
Начал подниматься в гору, кровь из вен, лоскутья мяса, но добирайся
до вершины. Остановишься - гибель: разочарование, нытье на среду.
Вперед, вперед! Мы не слабые люди! Не дело в море шлепать по лужам.

1948 год. "Скажи, в чем главный недостаток "Слова о полку Игореве"?" -
?!? - "Чудак, роль партии и Сталина не показана!"

"От чего больше проигрывает общество: от злобы ли злых людей или от
равнодушия, тупости, неповоротливости... людей, по природе добрых,
которые ни рыба, ни мясо"... В. Г. Б.

Перечитываю книги, с которыми познакомился в детстве. Совершенно иное
впечатление. Новые грани, иная глубина... Задумавшись над грустными
рассказами Чехова, вышел проветриться. Небо затянуто серой тряпкой.
Всё неподвижно.
В голове пустовато. Навязчиво крутятся да-с, нет-с. Начитался Чехова.
Настроение, как и погода, ни то, ни се, однако благодушное. Встретил
Ивана-Вана. Франт, начитанный. Сходили в кино. Плохого мало, хорошего
нет, сострил я о фильме. Кажется, когда-то слышал эту фразу от Маркина.
Так шутил до сумерек. Из колодца и днем видны звезды. Неприкрытая
правда. Кто не ходит в лес, тот и волка не боится. Греет солнце, но не
светит. Вывороченные пословицы. Эскимоносы - новое слово...

Суховата у нас жизнь. Как заметил один француз, все в СССР прекрасно,
но в рамках, мало импровизации, выдумки.
Много слабеньких книг. Чтение, чтобы убедиться в бесполезности их.
Доберешься после них до гигантов-старичков и кажутся классики
подражателями. Полезно ли читать ремесленников? Они внушают
общедоступность работы литератора... раздражают.
А голосишко смеется из потемок:

Ты-то кто такой?  Попробуй хоть так написать. Куда прешь? Вход со
двора. Живи, работай, выпей, голосуй "за", хочешь - читай, ходи в
кино, но не лез, куда тебя не зовут.
Ничего, поработаем. Невелика беда, если спотыкаешься в двадцать лет -
жизнь впереди. Идеи требуют выстраданности.
А какие у тебя идеи? Запутался в чаще чужих мыслей. Заплутал в
теориях, учениях.
Почему заблудился? Необходимо усвоить предшествующее, чтобы найти
свою тропку, и если что говорить людям не новое, так не с гонором
первооткрывателя.

Прежде чем мораль читать, надо поработать над собой. Характер еще
слабоватый. Замечаю в себе тонко рассчитанную искренность. Отдаюсь
чувству, высказываюсь откровенно, но в тылу, в глубине души кто-то
на всякий случай приготовляет аргументы для отступления. Из темноты
слежу за собой...

На страницу (мелким почерком) воспоминание о 1948 годе: очередь за
хлебом, шикарная жизнь в фильмах, "Сталин думает за нас", московские
поэты от имени колхозников, евших жмых, приглашают вождя на блины с
маслом сливочным... Прошло десять лет. Не поют славу другу и отцу.
Все возмущены культом личности, особенно неистово те, кто внушал
"Сталин думает за нас". Н.С. Хрущев реабилитировал поруганных
деятелей искусства, признал перегибы партии в литературных вопросах.
Писатели с умилением зачмокали: о! как верно, эпохально, это вселяет
новые силы, вдохновляет. Начали, заискивая, чистить пиджачки вновь
признанных талантов, из кубышек, спрятанных в муромских болотах,
вытащили восхищение истинными ценностями. Ждали указаний...

Напиши вещь по-своему, упрекнуть, что ни в какие рамки, ни на что
не похоже. Напиши похожее, скажут: плохо, попробуйте по-своему.

Отражать сегодня со всеми нуждами, заботами, стремлениями. Не скрывая
ничего. Мещанину тоже не нравится реализм, правда. И нужно бить
правдой. Мещанин и в литературе выкидывает лозунги, отвлекающие от
земной жизни. Но лозунги, выкрашенные в кумачовый цвет. Попробуй -
придерись, тебя же и обругают...

Высокого мнения Ван о себе. Только честный труд может сделать человека
горбатым - пример его остроумия.
Хочется быть своим парнем в компании Ванов, хочется не зря носить
комсомольский билет. Нравится и серьезная музыка, и джаз, и дикий
рок. Всеядность - хороша ли она?
Выбрать. Торчать вечером на углах улицы, пижонить, просиживать часы
в библиотеке, занимаясь самообразованием, спорт, музыка... сколько
интересного и ничто не хочется упустить. И на работе последним быть
нежелательно. Погонишься за всем, с чем останешься?

Многое хватаем, что полегче, срезаем верхушки. Красивы цветочки, а
без корня они быстро вянут. С одинаковой легкостью болтаем об атомах
и Хемингуэе. Крестьянин, слушая нас, разинет рот. А копнись поглубже,
мы многозначительно молчим. Больше нравится разговор о Майкове, Надсоне
(начитанные ребятишки), чем о Лермонтове, Горьком, Маяковском
(подумаешь, классики хрестоматийные).

ПО РАЗНЫМ РЕКАМ ПОПЛЫВЕМ
Жарко. Солнце на западе. Изредка пыхнет из-за угла знойный ветер.
Плеснутся лениво веера пыли. Единственный борец с нею в городе -
дождь, но он давно не гостил в Зареченске.
- Витька, перед танцами по стаканчику в кабаке,- предлагает Ван.
Зашли в столовую, обзываемую ресторанчиком.
- Что так благовоспитанным сидишь? Эй, официантка!.. Славненько.
Будет что рассказать тедди-бойзам в Москве. Стиляг так зовут в
Великобритании.
- Нам, неграмотным, полезно узнать.
- Да, Витюня, откуда здесь услышишь новенькое. Вчера анекдот. Прошу
у мамаши на стаканчик, своих уж нет. Отказывает. Что ж? В отпуске
скучать не по мне. Захожу сюда. К той официантке, видишь толстуху?
Подсаживаюсь, честь честью. Выпил, пирожок, котлетку с гарниром
сьел. Подходит, щелкает. Роюсь в карманах. Удивительно! Во всех
пусто. А она почти соседка наша. Тетя Маша, забыл копьё, зайдете
к маме. Мама заплатила.
- Идиот. А сегодня деньги чьи?
- Деятель дал укусить... У него их, как у фальшивомонетчика. Есть
чувачки на волне. Завтра приходи ко мне.
- Не знаю. Я работаю.
- Вечером.
- Вечером я занят.
- Как хочешь.

В центре города скверик. Не нужна ему ограда. Но горсовет заботится о
всех. И о праздношатающихся. Для них ограда. Удобно стоять, на нее
облокотившись. Надоело - вспорхни и садись. По вечерам многолюдно.
Собираются компаниями. У ограды скверика, пуская едкий дым, любезничает
Эврика с парнем молодым,- писал местный поэт, противник женщин с
папиросками. Манерно подхватив животы, неестественно громко смеются
над бородатым анекдотом пижоны. Стайкой девочки щебечут.

Ван небрежно, изящно прильнул к ограде. На голое тело накинута рубашка-
распашонка. Что-то похожее на джинсы (творчество зареченского портного,
знакомого матери). Летние туфли на босу  ногу... Ловкость рук - щелкает
портсигар, папироска во рту и зажжена. Застенчиво-нахально улыбается
женщинам. Жадным прищуром прожает пары стройных ножек. Н-да. В компании
будь, Иван обязательно высказался по адресу... хоть этой блондинки.
В одиночку созерцает молча.
- Уже дежуришь?- подошел парень плечистый в красной рубахе.
- А, Нико-ла. Вылез посушиться. Чудные бабенки есть.
- Насчет вечера, нужен еще парень. Нашей Зиночке.
- Гули-гули, погуляем, найду. Поэта. Любитель джаза. Может позабавить.
В школе сочинял похабщинку. Мне посвящал, мне и отдавал. Ванька Зинку
схватил за ... А вот сидит Верка, она уже не ... Новатор.
- Зови, Зинка любит грамотных.

Солнцем размягченные Виктор с Иваном лежали на берегу озера. Нехотя
перебрасывались фразами, в монологах разделяя их длительными паузами.
- Скучный городишко. Деревня... сельская местность. Совсем люди жить
не хотят. Обыватели... С картишками хоть кто пришел бы, перебросились
в кинга... Каждый борется со скукой. Организуем культурное мероприятие.
Маленькую культурную пьяночку в усадьбе одного куркуля. Человек кожи
принимает, а живет большим начальником. И дети не сироты. Винцо,
пластинки, девочки. Не хватает одного кадра. Всего пятак с носа.
- Не люблю такие пьянки.
- Брось. С Нинкой, поди, звезды разглядываешь. А тут верный шанс.
Девочка, приятно посмотреть.
- Потише.
- Верное дело. Скульптурка.
- Нашел шестерку.
Они замолчали. Виктор вяло массировал грудь. Иван почесал пяткой о
пятку, повернул голову к соседу. Лицо его прикрыто майкой.
- Здоровый кореш, а упускаешь из рук всякое такое.
- Кончили.
- Не понимаю. Не пить, не баловаться с девками - зачем жить? Молчишь?
- С тобой... То ерунду порешь, то смешками.
- Можно с ведрами.
- Береги юмор до пьянки.
- Умница у нас. Начитался. Но главного ты не понял: они-то идеи
выкидывали, но не забывали и хапнуть. Усваиваешь?
- Т-ты,- Виктор сел, майка упала на ноги,- брось, пожалуйста. Скот,
живет для уборной и столовой, а судит...
- Береги нервы. Ты у нас будешь деятель! Каменщик.
- И буду!
- В дураках! Разгорячился. Благородное негодование! Жизнь одна.
- Одна, да человечья.
- Клади курс ровней, на огни кабаков. Видишь, я не злюсь. Детство
я хочу выбить из тебя. Родители спасибо мне скажут. На звезды лезут
безумцы. А ты злишься.
- Куба, революция, космос, а скажи: в магазине новые тряпки, вам на
все остальное уже наплевать. Потрепаться, рядитесь в развитых людей.
- Сам в школе ляпал стишки про девочек похабны.
- Пережил. А ты остался блваном.
- Так у нас не принято спорить. Оскорбляешь, Витя.
- Наплевать. Отравляешь жизнь. Пару раз по твоим бы щечкам.
- А ты попробуй, писатель, нарыть морду мещанину Маркину.

Злоба захлестнула Виктора. Вскочили оба. Ван перехватил руку противника...
Загорающих немного. Одни не видят, другие думают: балуются здоровые парни.
А они запыхались, у обоих из зубов сочится кровь... Приподнимаются.
Подножка... Ван ткнул локтем Виктора в щеку.
- Молодые люди... юноши!- подошла пожилая женщина.
Виктору становится неудобно за вспышку, за кровь. Он расцепил руки.
Ван толкает его ногой в грудь. Виктор разевает рот, хватая по-рыбьи
воздух... кидается на противника.
Растаскивают их мужики.
Петухи уходят в воду, отдаляясь друг от друга.