Кто может сравниться с Матильдой моей?

   Его звали Владич. В свои сорок два года, он был, как ему казалось, достаточно стройный и подтянутый, а кому-то еще казался и довольно красивым. По темным волосам, аккуратно зачесанным назад, прошлась серебряным гребешком проказница осень, но он по-прежнему нравился женщинам, себе, друзьям, его постоянно куда-то приглашали, и  не один праздник в городе не проходил без него. 
   Он давно уехал из своего маленького северного городишки и  жил в Нижнем Новгороде. Может, и не хватал звезд с неба, но был доволен своей жизнью. За плечами у него было два удачных развода, после которых не осталось наследников.   Детей он не любил и даже не особо скрывал это. Его не тяготило одиночество. А с годами ему все больше и больше стало нравиться уединение.
   И вот один раз он окончательно понял, ему хочется увидеть свой далекий и тихий городок.

   Приехать сюда было не сложнее, чем купить в киоске газету. Два часа на машине и вот он в центре города.
   Вот его улица…  А дома-то уже давно нет, как нет и родителей.  А школа вот все стоит, и парк тоже. Наш усталый старый городской парк….
В нем бушевала красками злато-багряная осень. Ветер то сбивал в кучи яркие октябрьские листья, то разбрасывал их по водной глади мелкими корабликами.
Он присел на скамейку.  Кажется, что это единственной место, которое совсем не изменилось. Пруд все так же бороздят маленькие лодочки, на островках те же кафешки и маленькие домики, в которых продают пиво.

   Он подошел к одному из них. В окошке торчала голова такой же круглой, как и ее бочка, улыбающейся продавщицы. Купив две кружки темного пива, он с трудом донес их до столика. Огромная шапка пены колыхалась, как снежная гора и переливалась радугой на солнце.
   - Молодой человек, позвольте и мне рядом с вами?
   Владич повернулся на голос, и увидел рядом мужчину, который так же держал в руках две полные кружки пива. Возраст было определить трудно, но взгляд был спокоен и выдержан. И не то чтобы вселенская мудрость светилась в этих глазах, но что-то в них было такое, что почему-то Владичу показалось странным видеть его здесь, в парке, с пивом… «Ему бы с трубкой, у камина, в загородном доме в английском стиле, - подумал и поморщился от таких мыслей».

   Он давно запретил себе думать о подобном бреде, еще с тех далеких дней детства, когда он был не Владичем, а просто Вовкой.
…………………………………………………………

   Он был обыкновенным Вовкой, Вовчиком, как его ласково звала мама, но в школе и во дворе он был Владичем. Это было как-то необычно,  по-заграничному, словно югославская фамилия.
   Не сказать, что он своей фамилией не гордился, просто считал ее обыкновенной, не звучной, не выдающейся. Отец как-то на такие слова рассвирепел после второй, хотел даже ремень из штанов вытащить, но мать вовремя схватила его за рукав. Над отцом,  путающемся в своей рубахе от свеже-выпитого, нависал его переросток сын.   В свои шестнадцать Вовка был на голову выше отца и уже явно сильнее. Парень грустно усмехнулся над его нервными потугами и, лениво оттолкнувшись от косяка, пошел в свою комнату. Отец тогда грохнул кулаком о стол и добил беленькую  до самого дна.

   Вовка рос в обычной  семье, где отец всю жизнь проработал на небольшой фабрике по производству фурнитуры, мелочи разной вроде пуговиц да расчесок. А мать была швея в местном ателье.
   Они были настолько разные, как могут быть разными гаечный ключ и флейта. Первые годы замужества ей это не мешало, даже забавляло слегка.  Вполне возможно, что она мечтала перекроить своего мужа на свой лад, как перекраивала старые вещи, добавляя нужные детали. Но не сложилось… Они стали отдаляться все стремительней по мере взросления сына.

   От матери еще в детстве Вовка узнал, что есть красивая и далекая от их городка другая жизнь. И не только в столице, еще дальше… Журнал «Бурда модэн» да еще Клуб кинопутешественников по телику заменяли матери все ее перемещения по миру. Но она часто шептала ему в ухо, прижимая к себе.
   - Нет, сыночка, ты не будешь жить так, как мы. Что за убожество считать каждую копейку до зарплаты, да еще прятать от твоего папашки, чтоб не пропил. Нет… ты посмотри какой ты у меня красивый… ты должен жить там… Вот вырастешь, я сошью тебе жакет из замши и будешь ты самый модный у меня.
   Вовка всегда чувствовал, что мать как-то старательно отделяет его и себя на одну сторону, а попивающего отца на другую. Ему однажды показалось, что если бы они стояли на своем берегу, а отец тонул около своего, то она бы кинула ему не спасательный круг, а этот модный журнал. Ну, выплывет, значит, ее человек, а так…
   Где ТАМ жить, Вовка тоже не понимал сначала. Но, по мере взросления, тоже разобрался. Мир оказался огромен и ужасающе интересен. И тут у него вдруг прорвался голос. Ну, пел он так, для себя, тихонько и все, а тут...

   А тут пришла к ним в класс новая учительница музыки. И через год у них уже пел такой хор, что они только и успевали ездить по шефским концертам и принимать участия в городских конкурсах.
   Однажды она попросила Вовку остаться после уроков.  Он с большой неохотой задержался, сказав, что очень занят, но учительница с улыбкой заговорщика подтолкнула его в музыкальный класс.
   - Вова, я уже целый год  в этой школе, ты знаешь… Вот, прислушиваюсь к вашим голосам, ищу, все надеюсь отыскать талант. И уж совсем отчаялась…
   Она подошла к открытому окну и замолчала. Казалось, что она вообще на несколько секунд забыла о его существовании. За окном огненно-желто-красным пылала осень. Ветерок доносил легкий горьковатый запах дыма от сожженной уже листвы.  Вовка нетерпеливо поерзал на стуле, и только когда он уронил крутившуюся в руках ручку, учительница очнулась.
   - Елен Иванна, ну, я-то тут причем… Мне уже пойти бы, - тоскливо заныл Вовка.
Но Елена Ивановна вдруг резко повернулась и сделала шаг к нему.
   - Хочешь участвовать в конкурсе?
   - Нет, - быстро и сразу ответил Вовка. Не хватало, чтоб пацаны засмеяли его во дворе.
   - Почему же? У тебя хороший голос, надо бы чуть-чуть поработать.
   - Нет и все, - так же быстро, но уже не уверенно сказал Вовка, - да и с чего вы взяли, что хороший? Слышали разве?
   - Слышала…
   - Когда? – опешил Вовка.

   Он никогда не пел на людях, да и в школе не особо старался. Только иногда дома, когда никого не было, он ставил старые пластинки, которые любила слушать его мать. И когда старая игла дотрагивалась до пластинки, возникало чудо. Вовка словно проваливался куда-то и видел себя под небом далекой Италии, где жаркое солнце грело винные гроздья винограда,  ласковое море шелестело под ногами, перекатывая камешки, а крики чаек перекрывали негромкий шум прибоя…
   Однажды он, наслушавшись разных оперных арий и песен далеких стран, решил попробовать. Он аккуратно поставил пластинку, и в следующую секунду в сотый  раз скрипки стремительно взлетели к синему небу, а он, набрав воздуха в легкие, вытолкнул из себя знаменитую фразу*.
   - Кто моооожет сравниться с Матильдой моей, сверкающей искрами черных очей, как на небе звезды осенних ночей?
   В этот момент он видел себя в старинном замке, под небом  Прованса. Вовка был не Вовка, а  юный Роберт, влюбленный в герцогиню Лотарингии.

   Позади него что-то шумнуло, и он резко повернулся. По косяку медленно сползала его мать, держась рукой за сердце. Он бросился к ней, по пути выдергивая вилку из розетки.
   - Мама, мам,  ну что, что такое? Ты чего…
   Но мать улыбалась и плакала... Ничего не сказав больше, она на следующий день объявила, что они идут в парикмахерскую.  Там и мать попросила сделать мальчику модную стрижку.
   - Ну, пожалуйста, не их тех, что делают этой дворовой шантрапе. Нам надо нечто большее.
   А потом подумала и добавила несколько высокопарно.
   - Отныне мой сын будет вашим постоянным клиентом.
Вечером она сняла с него мерки и за пару дней  сшила ему новую куртку.

   Уже через неделю Вовку было не узнать, он изменился внешне, но никак не мог понять, нравится это ему или нет на самом деле. Девчонки сместили фокус внимания сразу. Их внимание будоражило Вовку  и заставляло расправлять плечи. А вот пацаны как-то удивились сначала, но успокоились быстро. Им совсем не мешал его новый наряд.
   А потом мать пошла в школу…

   И вот Вовка стоял перед учительницей музыки, краснея и не зная, что ему теперь делать.
   - Ну что, Вова, будем пЕть?
   - А что надо-то? - затравленно спросил Вовка.
   Елена Ивановна подошла к пианино, медленно подняла крышку, неторопливо расположилась на мягком стуле, пальцы ее коснулись клавиш. И в ту же секунду Вовка понял, что звучит знакомая ему музыка, она так же стремительно взлетает куда-то ввысь и сейчас разорвется потолок, и он, Вовка, снова будет там, далеко, под небом южной Франции. « А… будь что будет…»

   Он резко вздохнул и полился мощный, по-юношески звонкий голос. Музыка взорвалась  аккордами и понеслась, словно  мощный поток горной реки, переливаясь игриво на перекатах, а вырвавшись на волю из душных стен класса, она полетела над городом.  Сплетаясь с голосом, она была неудержима и прекрасна, как юность, как первая любовь, которая окрашивает любую жизнь  и делает ее светлее и ярче, которая побеждает все беды и несчастья, которая делает настоящие чудеса. 

   Звук оборвался неожиданно с хлопком двери. Вовка резко повернулся и увидел в дверях завуча-организатора старших классов.
   - Ну вот, Елена Ивановна, дерзайте. Сроки вы знаете. Я сообщу в районо, что и в нашей школе есть таланты, думаю, мы найдем еще ребят, надо-то всего троих.    «Всего! Вот жаба, - зло подумала про себя Елена, - я этого-то еще не знаю, как уговорю».
   Но уговаривать ей не пришлось. Вовка сам пришел к ней на следующий день.  И начались ежедневные репетиции. Они готовили программу, с которой ему предстояло выступить на детском конкурсе в немыслимо далекой стране. Но сначала надо пройти несколько отборочных туров, а значит надо работать. И они работали, а у Вовки будто крылья выросли.

   Он уже не стеснялся занятий и бежал каждое свободное время в музыкальный класс. Полгода пролетели незаметно, все шло, как по маслу, жюри с удивлением слушало и удивлялось широчайшему диапазону голоса, глубине звука, тембру, не свойственному еще в таком молодом возрасте.
   И вот он конкурс… Море людей, свет огней, сцена, первые аплодисменты и диплом конкурсанта, занявшего второе место.
   А еще за ним прочно закрепилось новое имя – Владич. Так однажды в шутку назвала его Елена Ивановна, сказав, что из Вовчика он уже вырос.

   Возвращение перевернуло его жизнь. Девчонки не давали прохода, мальчишки со двора начали было сторониться, но победила дружба, чему он был все же  рад.
   Но что-то навсегда треснуло у него в душе. Это не его мир… Сидя в их грязном дворе с вечно разломанной детской каруселькой, с песочницей, в которой раз в год завозят самосвалом песок, с обшарпанными заборчиками и облепленными обрывками объявлений дверями подъездов, он думал, что его жизнь не здесь, и он теперь знал где.

   Занятия его оборвались так же неожиданно, как внезапно начались. Зайдя в один из дней перед летними каникулами в музыкальный класс, он застал Елену Ивановну, собирающей свои ноты и тетрадки в какую-то коробку.
   - А… это ты. Здравствуй, Владич. Я вот с тобой поговорить хочу… Я же уезжаю, мужа переводят в Москву.
   - Как? – едва произнес Владич, в горле заскрипело, зачесалось, что-то  закололо, он закашлялся от неожиданности. Слезы выступили у него на глазах, слезы горечи и обиды, о несбывшейся мечте. Он понимал, что музыкальная школа ему уже не светит, и одна надежда была на вот такие занятия.
   Да и Елена… Она вселяла в него веру, что у него все получится, что его голос достоин лучшего, чем пение где-нибудь на праздниках да в ресторанах для посетителей. Теперь все рушилось, он ясно это сознавал. Ему было пятнадцать.

   Развернувшись на каблуках, он, сцепив зубы,  молча вышел в прежнюю жизнь.

   Вечером он впервые с пацанами напился пива, сидя в старом городском парке. С трудом поднявшись по лестнице на четвертый этаж, он что-то пытался объяснить побелевшей от ужаса матери, потом остатки вечера провел в туалете, а утром, проснувшись с непривычной головной болью, вышел угрюмый на кухню. Отец понимающе похлопал сына по плечу и налил полстакана пива.
   - Вот, держи, понимай теперь отца.
   - Не смей, слышишь, не смей мне портить мальчика! – взвилась мать и осеклась, увидев, каким тяжелым взглядом просмотрел на нее сын.

   Время поползло по привычному циферблату.
   Из школы он ушел, поступил в техникум, а там и армия. После нее в свой город не вернулся, остался там, где служил. К родителям ездил не часто, но матери писал.
 
   Однажды они с друзьями решили съездить за город и полазить по пещерам, да устроить пикничок заодно на природе. Все места были давно исхожены, но каждый раз они надеялись найти новый ход или лаз.
   И вот сегодня они неожиданно наткнулись на  такой проем в скале.  Невысоко над землей зияла дыра, черная и неприступная. Куда уходила ее ночь, куда проваливалось пространство, никто не знал. И было ли у нее какое-то дно? Камни летели и проваливались, словно в вату.
   - Ну, должно же быть дно! Ну, как без дна? – торопливо шептал почему-то друг Владича Серега. Ему страсть как хотелось забраться туда, но густая чернота почему-то тормозила всех.
   - А чего тебе дно-то? Спустишься туда на веревке столько, сколько можно, посветишь, посмотришь, потом поднимем, - лениво протянул Владич.
   - Нет, без дна нельзя. Везде должно быть… Оно нужно, необходимо, оно, как баланс. Если есть дно, мне проще туда лезть. Мне, может, на душе легче от этого.
   - Ну, ты и философ, Серега… Дно ему надо, - хохотнул Владич.
   - А что? Ну, это как в жизни, у каждого свое дно есть. Ты психанул, например, а тебе надо чего-нибудь решить там. Так спсиху можно такое сделать, мало не покажется. Надо чтобы на дне отстоялось все. Это как в жизни, это еще твоя база что ли.
   - Короче, Серег, жди отстоя, - уже ржал, как конь Владич.
   - Да ну тебя, - отвернулся раздосадованный Серега.

   Дна так и не нашли, но и лезть не стали. А через неделю поехали еще раз и не нашли этого места. Мистика какая-то.
…………………………………………………………

   И вот он  снова в старом парке, в своем городе… Зачем? Для чего, для того, чтобы вспомнить свое детство и этот странный случай? А, может, вообще не надо было тогда разлучаться со своим городом? И что за нелепые мысли…

   - Вы о чем-то так напряженно думаете, молодой человек…
   - Да вот, вспоминаю, давно здесь не был…
   - А как давно не были?
   - Да лет десять точно…
   - Ну, раз уж мы разговариваем, позвольте представиться. Василий Порфирьевич, здешний житель. Работал в художественном музее все жизнь, так сказать, в храме искусств.
   - У нас был музей? – искренне удивился Владич. – Извините, меня зовут Владь… - и внезапно споткнулся о свое собственное привычное для него имя. – Меня зовут Владимир Михайлович.

   Он внезапно понял, что у него вполне нормальное имя, и оно совершенно естественно звучит на этой земле, в его родном городе.  «А ведь и фамилия у меня тоже нормальная, чего я до отца доламывался, когда пацаном был. Все чего-то доказать хотел. Докопаться до дна? А есть оно у меня вообще? Может у меня тоже, как в той пещере, пустота внутри? Семьи нет, детей тоже, уйду, забудут быстро, а и вспоминать будет некому».

   Он оглянулся и вдруг понял, что рядом никого нет, а был ли кто-то?
   Вокруг закатным пожаром горела осенняя листва. И синее небо было не хуже неба Италии и Прованса, и воздух был свежим и горьковатым от запаха осенних листьев.
   Ну, с чего он тогда взял, что где-то далеко лучше, чем здесь? Полжизни на это потратил…  Владимир отодвинул  так и не выпитое пиво, вдохнул легкий воздух осени, расправил спину, шевельнул плечами, как когда-то в детстве и улыбнулся.

   А, может,  чтоб понять все это, и надо было чему-то отстояться в душе? Значит, есть у него тоже это самое дно, просто,  как в болоте,  илом все поросло.  Ну, что ж, еще только сорок два… 

   Он не заметил, как наступили сумерки. Вокруг шла и шелестела своим пестрым платьем осень. В домах зажигались огни,  их приглушенный свет струился из окон на улицы. Фонари, заблудившиеся в листве деревьев, едва освещали своим неярким медовым светом потрескавшиеся тротуары.
   А в это время  вечер буйствовал осенними красками и  рисовал на небе  яркими полосами  свою закатную мелодию. Она сияла, дробилась алмазами,  взлетала в синюю глубину неба к первым звездам. И он почувствовал, что в душе,  с самого ее дна вновь поднималась к этим высотам его музыка.

« Кто может сравниться с Матильдой моей, сверкающей искрами черных очей, как на небе звезды осенних ночей!»


* - речь идет о прекрасной опере "Иоланта" Петра Ильича Чайковского, очаровательной легенде о великой силе любви.

https://www.youtube.com/watch?v=SXQwI5xLDPc