Блудный сын. Часть третья. Глава 8

8
    
    Рембрандт и Гертье пели песенку собирающемуся спать Титусу, подуставшему от дневной беготни, общения со взрослыми, прогулок, инспектирования комнат в доме, разбирания и ломания всего, что попадало в его золотые ручки. Мальчик пробовал подпевать и затем, тряся медового цвета кудряшками, заливисто хохотал переливающимся, серебристо-колокольчиковым смехом над нестройным голосом отца. Рембрандт обожал слушать этот смех и делал что угодно чтобы его вызвать: катал сына на спине, рисовал для него смешных зверюшек, представал перед ним в диковинных одеждах.

    Этот заразительный и вместе с тем мягко-переливчатый смех неизменно напоминал ему смех Саскии. Наблюдая за вездесущим Титусом, слушая его рассказы о любимых игрушках, он избрал темой картин, заказанных штатгальтером, младенчество Иисуса Христа. Написал их без особой спешки, но и не задержал на этот раз. Отправил вовремя и получил от принца Фредерика Хендрика щедрое вознаграждение.
Закончив с песенкой, Титус получил от отца поцелуй на ночь и отправился с Гертье укладываться спать. Весело мурлыкая себе под нос прилепившуюся песенку, художник начал собираться на вечер к Каспару Барлеусу: тчательно оделся, попробовал уложить жёсткие, непослушные кудри.

     Положив Титуса спать, в гостиную спустилась Гертье:
  - Куда ты собрался, Рембрандт?
  - На вечер к профессору Барлеусу, я говорил тебе ещё вчера.
  - Да, в самом деле, – припомнила Гертье.
Гертье хотела было спросить Рембрандта, не возьмёт ли он её с собой, но так и не решилась, она знала, что не возьмёт. Вместо этого она с упрёком заметила:
  - Будешь там со всеми женщинами любезничать.                Рембрандт рассмеялся. Весь день он пребывал в прекрасном настроении и постарался избежать склоки или скандала, которые последнее время становились нередкими гостями в их отношениях.
 - Гертье, не начинай, остановись. Там будет, в основном, мужское общество.
 - Когда ты вернёшся?
 - Не думаю, что слишком поздно, хотя кто его знает. Ты ложись спать, не дожидайся меня, если я задержусь.

     Как только художник скрылся за дверью, на женщину нахлынула обида и она дала волю своим невесёлым думам. Гертье не обиделась на то, что Рембрандт не взял её с собой на вечеринку. Она и сама чувствовала бы себя неловко среди этих господ, разглагольствующих о поэмах, картинах и политике, перемывающих кости другим таким же господам, которых она не знала. Но иногда Гертье готова была посуду бить от досады: Рембрандт вспоминает о ней лишь по ночам, а в остальное время почти не обращает внимание, занятый учениками и картинами днём и своими гостями вечером, если сам не уходил в гости.
  - Что же ты хочешь, Гертье, днём и ты и я работаем, – возразил он однажды в ответ на очередную сцену.

     Рембрандт говорил правду. Гертье тоже весь день хлопотала по хозяйству и присматривала за Титусом, что доставляло ей несравненное блаженство – она обожала мальчика. Женщина сознавала, что истинная причина её злости кроется не в невнимании Рембрандта к ней. Гертье помнила – он не сидел и около Саскии, даже когда она болела, но, временами вспоминая о жене, он окружал её заботой, предупредительностью...любовью. Вот чего Гертье была лишена, она была лишена любви. Вместо того, чтобы плакать, Гертье скандалила, она считала, что заслуживала лучшего. Конечно, она могла в любой момент повернуться и уйти прочь из этого дома, но хорошее место не так просто найти и ей жаль расстаться с милым, жизнерадостным Титусом.

    Рембрандт предвкушал встречу с немногими приятелями, сразу приняв приглашение Барлеуса. Всё чаще подверженный припадкам меланхолии, становившимися от раза к разу тяжелее, Каспар Барлеус теперь редко устраивал у себя подобные дружеские вечера. Формальным поводом являлось окончание профессором очередной поэмы. Художник предполагал примерный круг приглашённых, вряд ли их будет много: друзья Барлеуса Николас Тульп и Рене Декарт, Ян Ливенс, если он уже вернулся из Харлема – Барлеус покровительствовал ему с момента приезда в Амстердам, представил Ливенса литературным кругам, как когда-то представил Рембрандта. Вряд ли удасться избежать вездесущего Йоста ван ден Вондела. Рембрандт позвал на вечер Яна Сикса, зная, что Барлеус не воспротивится.

     Центральной темой разговоров на вечеринке, как и на любых собраниях в эти дни, была печальная новость о смерти штатгальтера Фредерика Хендрика Оранского.
  - Кончина штатгальтера вызвала замешательство в Голландии. Несмотря на продолжительную болезнь, смерть принца Фредерика Хендрика производит впечатление внезапной оттого, что от него много ожидалось в связи с переговорами, –  доктор Тульп откинулся на спинку стула и положил ногу на ногу.
  -  Мирные переговоры с Испанией застряли после его смерти, одному богу теперь известно, на сколько. Переговоры велись уже долгое время и король Испании Филипп* готов был признать независимость Голландии DeJure. Но новый штатгальтер Виллем Оранский**, совсем ещё мальчишка и довольно взбалмошный, выдвигает дополнительное требование независимости для Южных Нидерландов. На это условие король Филипп не пойдёт никогда, – Ян Сикс, всегда в курсе всех политических перепетий, дал всем краткую справку.

  - Фредерик Хендрик был достойным штатгальтером: бесстрашным командующим, толковым политиком и покровителем искусств, его вспомнят добрым словом, – раздался резковатый голос Рене Декарта. Французский литератор имел личные причины горевать о смерти штатгальтера, Фредерик Хендрик не раз вставал на защиту философа и выгораживал его перед донимавшими церковниками.
   - Слышал от приятеля, который присутствовал в Дельфте на похоронах штатгальтера. Торжественная процессия, собравшая весь город. Его захоронили рядом с отцом, Вильгельмом Молчаливым, – поделился известием Ян Ливенс.

   - Я написал поэму, посвящённую памяти принца Фредерика Хендрика, –помпезно произнёс Йост ван ден Вондел, – если позволите, я прочту кое-что.
   - Ах, сделайте одолжение, – восхищённо воскликнул Говерт Флинк.
Рембрандт готов был побить Флинка, но Вондел не испытывал долго терпение собравшейся компании, продекламировал два-три небольших отрывка, прослушанных  с воодушевлением.

 - Теперь все взгляды устремятся на Виллема с его юной английской женой, дай бог, чтобы он стал штатгальтером не хуже своего отца, – ван Кампен, чьё присутствие на вечере оказалось для Рембрандта приятным сюрпризом, высказал мысль, вероятно,посетившую каждого, кто узнал о смерти Фредерика Хендрика.

   - Будем надеяться, штатгальтер Виллем Оранский оставит мысль о Южных Нидерландах и успешно завершит переговоры, начатые его отцом, – пафосно произнёс Каспар Барлеус, – давайте поднимем за это бокалы.
 - За скорейшее завершение!
 - За успех переговоров!
 - За провозглашение нашей независимомти!
 - За свободную Голландию!

 - Рембрандт, а ведь ты совсем недавно выполнял заказ для Фредерика Хендрика, – вспомнил Ян Ливенс.
 - Я послал картины принцу Фредерику Хендрику незадолго перед его кончиной, и оттого эта смерть привела меня в некий шок, – мрачно усмехнулся Рембрандт.

    Разбрелись по маленьким группам. Рембрандт обсуждал с Яном Сиксом задуманную им пьесу из древней истории, Ян и название уже придумал – «Медея». К ним присоединился Барлеус. Ян Ливенс оживлённо беседовал с Декартом. После
завершения его портрета пару лет назад, Ливенс стал приятелем философа. Николас Тульп и архитектор ван Кампен так и продолжали разговор о Фредерике Хендрике. Ван ден Вондел и Флинк обсуждали заказы художников и только что прочитанную поэму.
Рембрандт ничуть не удивился, увидев у Барлеуса Говерта Флинка.

    Флинк был в большой моде, чему немало способствовал прославлявший чуть не каждую его картину ван ден Вондел, художник приглашался везде и всюду. Рембрандт и Говерт обменялись при встрече приветствиями, несколькими светскими фразами ни о чём и разошлись по разным группам. Говерт Флинк сталкивался с Рембрандтом в гильдии Святого Луки и на разного рода собраниях, но давно уже не навещал своего бывшего учителя, как бывало раньше.

     Барлеус недоумевал, гадая о причинах такого охлаждения. Ни в коем случае не разногласия в творчестве и разные стили работы бывших учителя и ученика, размышлял профессор. Рембрандт может прекрасно писать с гладкостью ван Дейка, а Флинк в состоянии безукоризненно скопировать манеру бывшего мастера. Барлеус припомнил: никто из бывших учеников Рембрандта не работает в его манере. Говерт и Рембрандт, напротив, с нескрываемым интересом воспринимали новые работы друг друга.

     Причины отчуждения, должно быть, совсем иного рода. Пытаясь заитересовать Флинка, что, по его мнению, могло способствовать их примирению, Барлеус рассказывал о делах в мастерской Рембрандта, надеясь вызвать воспоминания Говерта:
  - Он снова сидит перед мольбертом за своей Данаей. Вы, конечно знаете полотно.
Говерт Флинк вежливо кивал.
  - Он слегка изменил её лицо.
  - Ах, вот как.
Взгляд Флинка приобрёл нехарактерную для его обычной мягкости остроту. Он не мог поверить: Рембрандт ван Рейн изменил лицо Данаи-Саскии!

  - Он убрал золотой дождь и окутал её, как покрывалом, своим запредельным волшебным светом, - продолжал Барлеус, - она могла бы быть обычной красивой женщиной, вовсе не мифической, если бы не ангелок. А ангелок, который смеялся, теперь выглядит печальным.
  - Отчего же, если Даная уже не Саския?
  - Трудно сказать. Его только бог может постичь, мы можем пытаться. Одно несомненно – картина глубоко символична. И ангелок печалится имено о Саскии.
  - Вы так думаете? – Флинк изо всех сил старался, чтобы его голос звучал обыденно-ровно, а не иронично и у него вполне получилось. Однако от склонного к меланхолии Барлеуса не укрылись изменения в мимике лица Флинка и его голосе. Он получил подтверждене своим догадкам: причины охлаждения кроятся не в творчестве, а в личных отношениях художников.

     Истинной причиной охлаждения Флинка, о которой не мог знать Барлеус, была Саския, а вернее – Гертье. Услышав толки о связи Рембрандта со служанкой, он сначала им не поверил – мало ли всего болтают об эксцентричном, странноватом Рембрандте ван Рейне. Но побывав у бывшего мастера, Флинк понял: на этот раз слухи являются правдой. Рембрандт, не выпячивая отношений с няней своего сына, скрывать их тоже не пытался. Говерт почувствовал себя раненым, будто Рембрандт вонзил нож ему в спину.

     Как смел мастер предать память Саскии, так низко пасть! Почему не подыскал себе подходящую новую жену и, судя по всему, не стремился: он богат, с громким именем, у него большой дом и много учеников. Эксцентричность не явилась бы помехой, немало женщин находят это привлекательным. Рембрандт любил Саскию, Говерт знал это и оттого не мог и не хотел понять недостойное поведение бывшего учителя. Самюэль ван Хогстратен, недавно покинувший мастерскую Рембрандта, в ответ на жужжание общества обронил однажды ироничную фразу, выглядевшую для Говерта полной цинизма. Он сказал тихо, обращаясь только к Флинку:
 - Главным для него является его живопись, ведь вы знаете. Его любимую Саскию уже не вернёшь. А в практичности учителю никогда было не отказать.

     Говерт был поражён в самое сердце, он проклинал Рембрандта. Общество, однако, не воспринимало всё так трагично. О новых отношениях эксцентричного художника говорили кто иронично, кто вполне дружелюбно. Связь со служанкой – вещь нередкая и обыденная, хотя часть общества, как и Флинк, полагала, что вторая женитьба выглядела бы более пристойно.

     У Рембрандта, однако, была причина не связывать себя брачными узами второй раз, о которой он не упоминал никому – завещание Саскии. Зная о его страсти к деньгам, Саския всё точно рассчитала, была ли это её своеобразная месть за пару интрижек и страдания от его невнимания или она таким образом защищала сына от мотовства отца. Один только Рембрандт догадывался об истинных мотивах отдаления своего бывшего ученика и в глубине души не был в обиде на Говерта Флинка. Помня о его тонкочувствительной натуре, Рембрандт только пытался представить что Говерт должен сейчас чувствовать.
*Филипп VI Габсбург Испании (1605 – 1666) - король Испании с 1621 года.
* Виллем (Вильгельм) II Оранский (1626 - 1650 ) -  статхаудер с 1647 по 1650.