Гордый Варяг

Это моё повествование относится к далёкому уже тысяча девятьсот восемьдесят третьему году. Я тогда служил в военно-морском флоте. Корабль наш, плавбаза подводных лодок «Иван Вахрамеев», стоял у пирса в уютной гавани Кам-Рань в центральном Вьетнаме. Надо отметить, что в те годы между Северным Вьетнамом, как тогда считалось – социалистическим, и Южным, капиталистическим, проамериканским, как тогда говорили, ещё шла война. Вялотекущая. И военно-морская база была устроена на границе между враждующими сторонами. Военно-морская база «Кам-Рань» тогда только ещё организовывалась, и у пирса, кроме нашей плавбазы, было пришвартовано несколько судов: малый десантный корабль, плавучая мастерская, и пара транспортов. Наш корабль выделялся среди них размерами и вооружением. И штаб базы находился у нас. Поэтому и охранялся наш «Вахрамеев», по законам военного времени, тщательно и круглосуточно. Постоянно ждали провокаций со стороны «южан». И такие провокации случались. Чаще всего – ночью.
Моя каюта располагалась рядом с рубкой дежурного по кораблю. Спать по ночам было очень трудно. Корабль за день сильно нагревался, и за ночь остывать не успевал. Я дремал на койке, прислушиваясь ко всему, что происходит в дежурной рубке, на верхней палубе, и за её пределами. И вот однажды, в одну из душных ночей, я услышал, как дежурный по кораблю что-то кричит по связи с командной рубкой. Затем по шкафуту пробежали вахтенные матросы и сам дежурный по кораблю, хлопнув дверью дежурной рубки, ринулся за ними. Эта суета на корабле меня заинтересовала. Я выбрался из каюты. На верхней палубе я увидел суету у зенитного орудия. Среди суетящейся команды я увидел дежурного по кораблю - мичмана Шпакаускаса. Надо отметить, что это был очень тихий и мирный мичман. Он командовал радио-технической службой, и любимым его занятием, между вахтами, было копание в различных радио-приборах. Он паял и ремонтировал в своей каюте радиоприёмники, проигрыватели грампластинок, наушники и приборы корабельной связи. А ещё он отличался пышными гусарскими усами. И вот этого «мирного» мичмана я увидел у зенитного орудия. У него тряслись от волнения руки, и даже усы подрагивали. И он напевал, от волнения, песню: «Врагам не сдаётся наш гордый «Варяг!». От него я узнал, что происходит. Оказалось, что с противоположного берега залива Кам-Рань в нашу сторону двигаются три вьетнамских «джонки» - длинные деревянные моторные лодки с вооружёнными людьми. Их приближение, по закону военного времени, считалось нападением. И это нападение нужно было отбить. Зенитное орудие дало залп. В свете яркой тропической луны мы увидели, как далеко за «джонками» поднялся столб воды. И тут же с «джонок» вьетнамцы сделали несколько выстрелов из автоматов. Пули ударили по остывающему корпусу корабля в районе якорного клюза. Тогда мичман Шпакаускас, понимая, что зиниткой их не достать, сбегал в дежурную рубку за гранатами, и, взяв с собой двух вахтенных матросов (и меня), отправился на нос корабля. И оттуда было произведено метание трёх гранат в сторону приближающихся «джонок». До врага было ещё далеко, но предупреждение подействовало. «Джонки» остановились. Было слышно, да и даже видно, что вьетнамцы что-то кричат в нашу сторону и машут руками. На что мичман Шпакаускас, пропев: «Врагам не сдаётся наш гордый «Варяг!», далеко швырнул гранату. После того, как осела водяная пыль от взрыва, мы увидели, как «джонки» развернулись и стали удаляться. Мичман Шпакаускас гусарским движением руки поправил усы и произнёс: «И пусть только сунутся, басурманы!». После чего на носу корабля была оставлена усиленная вахта, а мы с мичманом отправились по каютам. Он в дежурную достаивать вахту, я в свою – спать.
А на следующий день, около полудня, к нашему кораблю с того берега приплыли три «джонки». Вьетнацы были без оружия. Они заглушили моторы своих лодок метрах в двадцати от «Вахрамеева» и что-то кричали. Из всей их речи мы разобрали только слово «хлеб». Мы бросили им несколько свежевыпеченных буханок, с чем они и отбыли.
Надо сказать, что ночные нападения «южан» ещё продолжались некоторое время. Мы их отгоняли гранатами. А днём они опять приплывали и просили хлеба. Ещё они поднимали в руках бутыли с мутной жидкостью (местной водкой) и кричали «Кинэм!». То есть хотели обменять её на что-нибудь из съестного. Но мы отказывались. И опять они по ночам палили по нам из автоматов, а мы отгоняли их гранатами. От таких ночных налётов «южан» страдал только мичман Пилипенко – боцман. Он сокрушался, что на борту отбита пулями краска, и надо шесть банок серой и две белой, так как в названии «Иван Вахрамеев» сильно пострадала буква «х».
Однако ночные и дневные визиты «южан» прекратились, как только на рейде встал, пришедший из Владивостока красавец крейсер «Ташкент». Там и вооружение было помощней и разнообразней, да и хлеб свежее. Хотя не знаю, попробовали они его или нет.