Шкуры-2 часть первая или...

... Архи - Мужской взгляд на нижеизложенную ситуацию со стороны Джентльмена с Медвежьей Речки.

Волк убежденно считал себя умнее, хитрее, искушеннее и изворотливее одесского раввина. Быть может, потому, что в горах Тянь-Шаня плотность этих самых волков была чуть повыше плотности одесских раввинов - и волк попросту на свое счастье ни с кем из них не встречался. А может, ему такое право давал семилетний возраст, при отменном здоровье и относительно целом теле. Это же жутко подумать - сколько охотничьих ловушек хитроумно обошел он за эти годы. И при этом - ничуть не подох с голоду, шастая по горным тропам, ущельям и долинам. Не замерз к чертям Тянь-Шанским при ледяном ветре с пятитысячников. Не роптал на судьбу во время спячки вкусных сурков, богатых целительным жирком по осени, хотя, при этом надо отметить - был достаточно смекалист, чтобы бестолково не гоняться за горностаями - белыми молниями - под издевательский смехолай лисиц.
Лис волк не любил. За ехидный смех "тяв-хик-тяв-хик-тяв-хик" при каждом неудачном его выпаде на охоте. Вот тоже мне, зрители! Ты тут важным делом занимаешься, пропитанье добываешь, а они сидят стайкой на пригорке и все твои неудачи комментируют ехидно - паскудным "тяв - тяв - тяв - хик". Подлое животное - комментирующая драная лиса. Ничего уж тут не скажешь. Поэтому, застав зазевавшуюся лису за этим её нудным самовыражением, Волк тут же разрывал её в лохматые клочья. Не из кровожадности или мести, а так - из любви к искусству и ненависти к завистливому брёху.
Вообще, волк искусство уважал, как красоту и величие гор. А как-то видел ирбиса. Красив, чертяка! И пусть после той встречи волк без оглядки в панике бежал версты три, но само впечатление от этой кошки, источающей нечеловеческую угрозу, повергающую даже и волков в стремительную оторопь, вечно сладконоющим шрамом легло на волчье сердце. С соплеменниками иногда сшибался. Нет, не томимый желанием прибиться к волчьей стае, - там лишь интриги, ругань, свары, а так, опять же из любви к искусству. Хотя, нет, чувство было другим, когда видал вожака - сильного, холеного, самоуверенного, - так в волке тут же просыпался Каменский, Вольтер и Макаренко, вместе взятые, и хотелось дать наглядный урок - кто здесь внатуре волк. Да и тщеславие было ему не чуждо. Уж очень любил свое превосходство демонстрировать. Так что, еще вопрос, чьей крови - бараньей или волчьей - поболее пошлифовало его клыки.
Так вот и бежал он одной лунной морозной ночью, чтобы как раз к рассвету перевал Суёк перемахнуть. А за ним – долина. А в ней сурков видимо-невидимо! Но это - утром... А пока ночь. Горная. Прохладой морозит легкие. Пить охота, но нельзя на такой высоте: от ледяной воды еще больше носоглотку высушит. Одиноко. Жутко одиноко во тьме перед величием гор. И одно стремление бежать не останавливаясь хоть немного отвлекает от тоски и собственной ничтожности.
И вдруг... О, Волчьи Боги! Запах барана! Не дикого, нормального, человеческого! Все чувства в момент обострились. Жёстко чёрно-бело отнегативилась в волчьих мозгах схема горных троп. И даже с некоторой симпатией и добротой подумал о баране: "Куда ж ты теперь, голуба - душа?". К чему спешить - это сказанула волчья злорадная самоуверенность. Куда он, нах денется теперь? Барашек мирно стоял у речки. И волк даже с некоторым ленивым любопытством подумал - два или три прыжка ему понадобится?
Перед прыжками волк вынул нож. Во-первых, граница шума не любит, а во-вторых, сей нож был дарован волку одной Прекрасной Волкодамой, и пользоваться им волк почитал за честь.


продолжение взгяда специалиста следует ----------------------