Ева. Глава 11

Там, где поступью величавой
Ты прошел в гробовой тиши,
Свете тихий — святыя славы -
Вседержитель моей души.
(Марина Цветаева, из цикла «Стихи к Блоку»)


Стоило оказаться Даниэлю и Берте в самом зале, как тут же мой герой встретил одного из своих многочисленных знакомых, с кем остановился обмолвиться на пару слов. Дани представил Берту этому человеку. Она даже имя его не запоминала, а только стояла по струнке и приветливо улыбалась, бережно взяв Дани под руку. В её голову ударила кровь. Неужели она вышла в свет вместе с ним? Наверняка, потом об этом узнает весь Мидиан, и дамы с завистью будут сплетничать за её спиной. Пока имел место совершенно непродолжительный разговор между Дани и ещё кем-то, то она поняла, что надо встать более раскованно и грациозно. Ведь она любимая девушка самого Даниэля Велиара, в конце-то концов! Один лёгкий отвод ноги в сторону и её чулок коварно зацепился за колючку на стебле розы. Да, конечно, это весьма эстетично – поставить почти у входа  серебряные вазы с пышными винно-пурпурными цветами, но, тем не менее, Берта потерпела небольшой фол. Когда Даниэль распрощался со знакомым, то девушка тут же жалобно ему пролепетала, надув губы:

- У меня порвался чулок!
- Не беда. Вот у меня вообще чулок нет, - утешающе приобнял он её по-дружески.
Ей было даже обидно, что он не понимает, какая с ней приключилась напасть. Она решила в суматохе:

- Я сейчас лаком бесцветным замажу, а то пойдёт стрела. И вернусь.

И она последовала в сторону уборной через весь зал, словно дефилируя. Она снова предполагала, что Дани на неё смотрит. И снова это зря.

Вокруг была масса людей. Дани не хотел никого искать. Кристиан сам придёт. Вены тянут… Отвлекаясь на ответные приветствия почти с каждым, он смотрел на картины. Вон та, что называется «Memento Mori», далее серия пейзажей, что де Снор писал при нём в ту зиму…И ещё много, много памятных картин… Они для Даниэля – эпохальные зеркала, отражающие целые истории дней, бесед, настроений, которые канули в прошлое...

Но взгляд его заострился на одной работе, которую он не видел ранее. Судя по датировке, написано полотно было почти через год после того рокового февраля. На нём – два силуэта, выступающие из угольно-чёрной тени. Казалось, они с этим зияющем мраком даже слиты. Блёкло-зелёный цвет ромбов пульсировал вместе с жарко-красным на костюме Арлекина с полустёртым лицом и закрашенным беспощадными рывками ртом. Он лежал на груди Пьеро, чей рот тоже был искажён таким манером. Создавалось впечатление, что заставить этих персонажей таким образом молчать, творец решил после окончания работы. Всё на полотне было пропитано немотой, отчаяньем, болезненной нежностью. В Пьеро угадывался Даниэль.

Мой герой, не отводя глаз от картины, спросил:

-Мы?
-Именно… - ответил Кристиан, что стоял у него за спиной чуть поодаль. И так же неожиданно де Снор исчез, что тоже Дани чувствовал.

Ева была знакома с де Снором лично, поскольку выпадали редкие случаи, когда они оказывались в доме Андерса одновременно. Ей известно, что он приходит к Габриэль и что они, закрывшись в гостиной длительное время что-то обсуждают. Здесь нет скрытого смысла. Греть уши девушка никогда не любила. А вот пообщаться с этим художником, что может дать ей, тоже увлекающейся живописью, множество полезных знаний, ей всегда очень нравилось. Она восхищалась его таланту. Но под сердцем её холодило оттого, что ей было страшно представить, что же творится внутри этого человека, холсты которого буквально кровоточат и зияют нескончаемой ночью. Сегодня Ева и Кристиан уже успели обменяться приветствием. Вун стоял с группой каких-то отъевшихся холёных мужчин, и они о чём-то болтали. Габриэль отрешённо и самозабвенно, как подобает женщине с её тонкой духовностью, проницательно взирала на полотна. И моя Ева почувствовала себя спокойно… Можно теперь погрузиться в пугающий, причудливый мир Кристиана, как в пропасть символов, надрывов, контрастов…

Она неожиданно увидела профиль Даниэля в тот момент, когда он находился у картины с изображением Пьеро и Арлекина. Те пронзительные ощущения, что хлестнули её в «штаб-квартире» Велора вновь её обуяли. Это непомерное смущение и стеснение, от которых хочется провалиться сквозь землю… И на этот раз она решила незаметно от него сбежать, чтоб не натворить никакой глупости. Она немедленно пошла к Андерсу, незаметно минуя Дани. Ей необходимо высказать Вуну любой предлог, почему она должна немедленно уйти.

- Андерс, а мы слышали, что твоя дочурка победила на крупном литературном конкурсе! Неужели она так замечательно рассказывает стихи? – говорил один из его друзей, у которого на животе расходился смокинг.

- Я не прекращаю ей гордиться! – с восхищением промолвил Вун.
- Пусть она расскажет здесь что-нибудь! Просим! – подхватил другой.
И вот как раз в этот момент подошла к их группке моя Ева собственной персоной. Она не успела даже отозвать Андерса, как тут же её с жаром и энтузиазмом поставили перед фактом. И она, скрывая волнения от предстоящего ужаса, с неловкой улыбкой отнекивалась. Но те стояли на своём. Значит, деваться некуда. А если так, то нужно всё же выступить…И набраться смелости. Есть большая вероятность, что Даниэль будет её слышать, будет на неё смотреть… Надо взять реванш. Надо не ударить в грязь лицом. И она промолвила снисходительное:

- А я не против. Если хозяин мероприятия даст добро…
- Я с радостью послушаю, - тут же согласился Кристиан. Оказывается, что, пока Еву уговаривали, к небольшой изначально группке друзей Андерса подтянулись ещё многие, что поддерживали инициативу её выступления. Всё-таки не каждый день сама приёмная дочь Вуна показывает себя… И, быть может, среди них был и Даниэль.
Небольшая невысокая площадка, на которой раньше стоял рояль, послужила своеобразной сценой для неё. Когда она, приняв принесённый ей микрофон, ступала туда, то не знала даже, какое именно произведение ей рассказать. В полыхающей голове роились всевозможные варианты. Она остановилась на том стихотворении, что у неё ассоциировалось с Даниэлем более всех.

Сначала мой герой не понял, почему у площадки такое плотное скопление. Он приблизился. Девушка уже стояла там, включая микрофон. Да, это она – Ева из «штаб-квартиры». Только теперь она, кажется, не убегает. Появилась чудесная возможность её рассмотреть. «Что же, Ева. Мы снова встретились, хотя ты не видишь меня. Ты очаровательна. Упоительная, мягкая женственность. И вовсе не обделена! Грудь больше, чем у Берты наверное, на размер. Хм… Или даже на полтора… Или на два? И зачем так многие добиваются измождённой и пресной худобы?» И лицо её. Знакомое ему. Определённо, знакомое! И всё же он начал всматриваться в её черты, а не скользить взором по телу. Особенно, если ему тридцать с лишним, а ей - едва ли восемнадцать, и она ему почти годится в дочери…

Пока обо всём этом раздумывал Даниэль, то послышались аплодисменты в поддержку Евы. Они скоро затихли. А она не знала, находится ли он сейчас в толпе слушателей, поскольку она смотрела поверх их голов. Особенным своим размеренным тембром, голосом приятным и негромким, она начала:

Без зова, без слова, -
Как кровельщик падает с крыш.
А может быть, снова
Пришел, — в колыбели лежишь?

Горишь и не меркнешь,
Светильник немногих недель…
Какая из смертных
Качает  твою колыбель?

Блаженная тяжесть!
Пророческий певчий камыш!
О, кто мне расскажет,
В какой колыбели лежишь?

И она стала уже уходить в себя и в строки поэзии; волнение её унеслось.  Глаза опустились вниз, в толпу. И столкнулись с его. Он заметил, что она тут же забылась, растерялась. Она непреднамеренно пропустила четверостишие, попросту через него проскочив, и продолжила дальше, но отныне что-то вспыхнуло под кожей её и в зрачках; голос стал твёрже. Она рассказывала только ему и только для него. Вновь возникшая линия, протянутая от взаимных прямых взглядов их – это натянутая струна между ними, мост откровения.

Полночные страны
Пройду из конца и в конец.
Где рот-его-рана,
Очей синеватый свинец?

Схватить его! Крепче!
Любить и любить его лишь!
О, кто мне нашепчет,
В какой колыбели лежишь?

Жемчужные зерна,
Кисейная сонная сень.
Не лавром, а терном -
Чепца острозубая тень.

Не полог, а птица
Раскрыла два белых крыла!
- И снова родиться,
Чтоб снова метель замела?!

И в глазах её блестели слёзы. Вдоль спины Даниэля пробежал холодок, что означал одно: ему невероятно близко это произведение. Как будто девушка эта заглянула внутрь него, в недра, другим недоступные. Мой герой понимал, что сейчас с ней, с ним происходит что-то…большое, безудержное. Что это накрывает с головой, и прекращает существовать выставка, люди рядом – всё. И есть лишь они. С горечью, с надрывом, нежнейшей нотой сострадания, далее:

Рвануть его! Выше!
Держать! Не отдать его лишь!
О, кто мне надышит,
В какой колыбели лежишь?

А может быть, ложен
Мой подвиг, и даром — труды.
Как в землю положен,
Быть может, — проспишь до трубы.

Огромную впалость
Висков твоих — вижу опять.
Такую усталость -
Её и трубой не поднять!

Она видела, что губы Даниэля окрасились печальной улыбкой. Она чуть тоже приподняла уголки своих с такой же грустью.

Державная пажить,
Надежная, ржавая тишь.
Мне сторож покажет,
В какой колыбели лежишь.

Она завершила. Зритель остался доволен, хлопая в ладоши. Действительно, она рассказала достойно и с чувством. Но ещё несколько секунд она стояла погружённая в себя, а после расцвела счастьем. Ей удалось. Он был с ней всем своим взором, своим замиранием и биением сердца, как и она, когда слушала его песни, читала его книги…Сейчас он даже выглядел несколько смущённым, поскольку не ожидал, что его так обуяет восхищение этой девушкой. И рядом с ним появилась Берта, что тут же отвлекла его, незамедлительно к нему прильнув, говоря всем видом Еве: «Моё. А ты, девочка, мне не годишься в подмётки. А Даниэль – это Моё». Так читалось в её глазах. И по инерции мой герой бездумно положил руку на её плечо. Габриэль молитвенно сложила руки, чтоб воскликнуть в фальшивом умилении: «Как же я люблю свою девочку!»

Ева спустилась с подмостков уверенной, великолепной, улыбающейся, чуть горделиво подняв голову. Это означало лишь одно: ей до ужаса и одури неприятно присутствие той женщины рядом с ним. Одно дело, когда ты отдалённо знаешь про всех тех девушек, а другое – когда ты видишь это непосредственно перед собой.

Снова возникла пропасть между Даниэлем и Евой…