Яйца Фаберже Глава IX

Эвакуация
На войне есть главные задачи, есть второстепенные, которые тоже главные. Эвакуация музейных ценностей из Ленинграда была одной из них. Если вдуматься хорошенько, эвакуация страшное слово. Эвакуируемый человек в высшей степени бесправен, он как лагерный арестант, отправляемый конвоирами по этапу в чужие края, где будет отбывать чужое наказание.
- Эвакуация - это как ссылка, может быть, даже хуже, потому что о ней всегда объявляют внезапно! - лихорадочно думала Нина Павловна Кошкина. - Документы, фляга с водой, пачка лапши, аптечка с лекарством для больного ребёнка. Что ещё можно успеть схватить, когда уходишь в неизвестность?
Страшно, когда на вопросы нет ответов. Понятно одно - недавние домашние любимцы в этот список точно не входят. Поэтому Нина Павловна, которую как сотрудницу Эрмитажа в конце первого военного лета отправляли в тыловое Поволжье вместе с детьми, искала новых хозяев для шпица Леопольда.
- Никто не хочет брать такую ответственность! - жаловалась она старшей дочери.
Катя Кошкина очень любила всевозможных животных, фамилия обязывала. До появления в семье бандитского кота Мурзика именно она уговорила родителей завести аквариумных рыбок. Начинала с разных пород, а закончила, как многие «любители», живучими гупиями.
- Все остальные передохли… - огорчалась поначалу Катя.
Потом и гупии ей надоели, кормить, поить и выгуливать их девушка перестала. Аквариум не чистили с полгода, не меньше, а летом на целый месяц уехали всей семьёй на дачу.
- Выжили, заразы! - удивилась она, войдя после долгого отсутствия в ленинградскую квартиру.
Питались рыбки водорослями со стенок аквариума, к кислородному голоданию привыкли как выносливые шерпы в Непале. Удивлённая их стойкостью Катя долила воду в аквариум прямо из крана, в виде жидкой гуманитарной помощи.
- Где же предел их живучести? - надолго задумалась девушка.
Младший брат Борис как раз притащил дворового кота Мурзика и стал скармливать ему по одной рыбке в неделю - в ответ они вдвое увеличили репродуктивность. Стал кормить кота рыбой ежедневно - рыбки размножались уже чуть ли не в детсадовском возрасте.
- Измельчали только… - заметил наблюдательный отец.
Стали кормить кота по три раза в день - тогда остались только самые
хитрые, которые умело прятались во время рыбной ловли и самые быстрые, которые от рыболовной сеточки успевали уплыть. Кот остался без привычной рыбы.
- Надоели они мне! - призналась Катя брату.
Рыбы последний бой не выиграли - оружие массового гупийного уничтожения в виде унитаза сделало своё гиблое дело. Стыдно же
каким-то гупиям войну проигрывать.
- Мы же всё-таки люди! - гордилась собой девушка.
Катя почему-то вспомнила о погибших рыбках рано утром 22 июня. Она сидела на семейной даче, недалеко от новой финской границе и готовилась к экзамену по гражданскому праву, который был назначен на понедельник.
- В университете самая напря¬жённая пора, - часто думала Кошкина, - идут экзамены.
Ранним утром она уже не спала: дорожила каждой минутой для подготовки. В ком¬нате было открыто окно, лёгкий приятный ветер шевелил цветастые занавески, солнце с трудом просвечивало через густые ветви деревьев, росших у стен дачных до¬мов.
- Тишина! - наслаждалась красивая студентка. - На соседнем аэродроме, видневшемся сквозь листья смешанного леса, ещё не прогревали двигате¬ли учебных самолётов.
Она сидела у самого окна, чи¬тая потёртый учебник. Даже усиливавшийся гул авиамоторов, доносившийся с севера, не отвлекал внимания. Поэтому шок от взрыва первой бомбы был неописуем. Шарахнуло так, что весь старинной кладки кирпичный дом затрясло, как картонную коробку.
- Что это такое?! - застыла встревоженная Катя.
Подпрыгнул стол, упала книжная полка, взметнулись занавески, звонко лопнуло оконное стекло. Осколки бомбы чудом не попали в комнату, а вонзились рядом с открытым окном в стену здания. Кошкина упала на пол, визжа от страха и инстинктивно закрыв голову руками.
- Наверное, идут учения… - уговаривала она себя.
Потом увидели на расположенном неподалёку военном аэродроме взрывы, маши¬ны «скорой помощи» не успевали увозить раненых и убитых. В небе заметила самолёт с крестами на крыльях и фюзеля¬же.
- Это война! - ахнула догадливая Катя.
Она сразу же вернулась в Ленинград и застала мать лежащей в постели после военных тревог. У Нины Павловны часто случались приступы неведомой болезни. Когда всё болит, но ничего не помогает.
- Это расстройство, при котором человек симулирует, - давно объяснил остальному семейству Кошкиных знакомый светила медицины. - Преувеличивая или искусственно вызывая у себя симптомы болезни.
Мать на словах жалели, терпеливо ожидая, когда новое потрясение излечит мнимую болезнь. Это случилось в начале июля, когда сердобольная мама подобрала в районе Московского вокзала мальчика лет восьми, по имени Федя.
- Мои родители погибли при бомбёжке в Минске, - со слезами на глазах признался он, - я пробрался на поезд и приехал в Ленинград. 
- Какой серьёзный! - восхищались женщины семьи Кошкиных.
Мальчик поселился с ними. Ребёнок оказался очень рассудительным и степенным для своего возраста, семья была от него в восторге, Нина Павловна начала задумываться об оформлении усыновления.
- Пусть едет с нами в Сталинград, - легко предложила она.
Но тут образцовый ребёнок пропал. Мама бросилась на поиски, в числе прочих посетила и отделение милиции того вокзала, где нашла Федю. Там ей поведали многое. В частности, то, что мальчику в действительности хорошо за тридцать, он карлик и в придачу преступный элемент.
- Мошенник он и квартирный вор! - сказал седой милиционер. - Кличка у него «Карла». Вашу квартиру не обчистил, видимо, потому, что взять кроме домашних животных было нечего.
Кошкина проплакала два дня, но развиться новому приступу хитрой болезни помешала объявленная эвакуация Эрмитажа. Первый железнодорожный эшелон, состоявший из багажных вагонов с бесценным грузом, пассажирских вагонов для сотрудников музея, платформы с зенитными орудиями, увозивший около полумиллиона экспонатов, отошёл из Ленинграда рано утром 30 июля.
- Вы уедите со вторым эшелоном! - предупредили её руководители.
Следовало ещё снять со стен и накатать на валы большие полотна картин, спустить с пьедесталов и перенести вниз мраморные и бронзовые статуи, убрать из залов люстры, мебель, бронзу. Все эти предметы были спущены по деревянному настилу в залы первого этажа и расположены под монументальными сводами здания в строго определённом продуманном порядке.
- Все должны находиться на казарменном положении, - вышел приказ начальства. - Работы должны вестись круглосуточно!
После подготовки художественных ценностей к вывозу из осаждённого города, Нина Павловна рядом с четырнадцатилетней дочерью Машей пошла в эвакуационный пункт.
- Катя решила не ехать... - разговаривала она с ней.
Девочка шла знакомой дорогой, по которой каждый день ходила в родную школу. Но школа это уже не только школа. С разных сторон сюда стекаются люди. Мужчины несут рюкзаки и чемоданы, женщине с ребёнком по силам лишь маленькая сумка. Кошкины поднялись по лестнице на второй этаж.
- Здесь всё, как раньше, - оглянулась по сторонам Маша. - Вот класс, где первая учительница поставила мне первую оценку... Но теперь здесь всё по-другому! 
Хмурый человек, устало посмотрел на них исподлобья и вручил предписание. Пять минут назад они были свободны. Теперь не принадлежали себе и обязаны выполнять чьи-то приказы.
- Вы направляетесь в Сталинград, - сообщил он, когда эвакуированные построились во дворе школы. - Там каждый научится жить заново. Получит продовольственные карточки, приобретёт новую специальность на местной фабрике. 
- Ведь это не навсегда, - шептала Нина Павловна, - этот кошмарный сон когда-нибудь закончится… 
Их погрузили в вагоны для перевозки скота, но пугающий поезд вскоре попал под бомбёжку. На дорогах воцарился хаос. Каждый перекрёсток, каждая небольшая железнодорожная станция и каждый мост были засыпаны бомбами, каждую войсковую колонну и толпы беженцев настырно обстреливали фашистские истребители.
- Эшелон дальше не идёт! - объявили им в Новгороде.
Дальше пришлось идти пешком. Танки, пушки, грузовики, санитарные машины и тягачи валялись на обочинах вперемежку с мёртвыми лошадями и скрюченными телами женщин и павших солдат с оторванными конечностями. Все чаще возникали заторы, и бомбежки скоплений техники и беженцев производили ужасный эффект.
- С женой я познакомился, подглядывая в щелку в бане! - рассказывал шедший с ними рядом интеллигент в очках, негодный к строевой службе. - Она мылась и пела. Я обомлел: голосистая какая...
Люди настолько не принимали жуткую действительность, что спасались довоенными воспоминаниями. Постоянный гул от далёких взрывов стал привычным и минуты относительной тишины воспринимались как угроза.
- Точно зараз налетят стервятники… - заметил благообразный старичок с палочкой, шедший сзади.
Эти совершенно незнакомые Кошкиным люди теперь оказались их большой семьёй, которую сплотила неумолимая судьба беженцев. Колонна втянулась в небольшую станцию. Незадолго несколько истребителей устроили там настоящее побоище. В канаве рядом с машиной сидела молодая женщина, держа на руках окровавленное тряпьё. Кровь текла у неё по лицу из раны на лбу, заливая глаза. Она качала безжизненный свёрток, постанывая, и монотонно повторяла:
- Мой ребёнок, мой ребёнок!
Колонна остановилась. Три мёртвые лошади и перевернутые телеги преграждали путь, им пришлось сбросить их с дороги. Стоны раненых и искалеченных беженцев резали слух.
- Как же ты дозволяешь твориться такому непотребству?! - гневно обращалась к небу седая старуха.
На перроне стоял готовый к отправке паровоз. Все бросились в вагоны, но забраться в них было не так просто: пол вагона был на уровне груди взрослого человека, никаких ступенек не было. Мария залезла в вагон и тянула маму за руки вверх. В это время другие люди лезли в вагон, закидывали вещи, некоторые падали на Нину Павловну.
- Теперь за порогом лишь череда потерь, горестей и лишений! - слёзно причитала она.
Проезжая татарский городок их посе¬лили на ночёвку в дома к татарам, не считаясь с желанием местного населения. Те злобно шипели:
- Вот возьмут немцы Москву, мы вас, москвичей, вилами заколем!
Таким образом, доехали до Чебоксар. Там обещали пароход до Сталинграда. Пристань была забита людьми, а сверх того толпа стояла на берегу. Это провожали новобранцев. Стали грузиться на пароход. Раздались прощальные слова, выкрики, всхлипы. Чёрная масса плотно скученных людей зашевелилась, закачалась как одно большое непонятное существо.
- Мне страшно! - заплакала впечатлительная Маша.
Когда отдали трап, соединявший последней связью людей на пароходе и на берегу, люди на пристани - отцы, матери, братья, сестры, невесты, друзья - вцепились руками в борта парохода, стараясь удержать его. Пространство между пароходом и пристанью становилось всё шире.
- Мы не поедем в Сталинград, - внезапно решила Нина Павловна, - в такой неразберихе наши предписания ничего не значат…
- Тогда куда?
- К моему деду Ивану, который живёт в области.
Тела уцепившихся за борта людей стали вытягиваться над водой, но пальцы не разжимались. Матросы бегали вдоль палубы и ударами вёсел отцепляли жадные руки. Через мгновение Кошкины услышали плеск падающих в воду тел, и река огласилась воплями. Пароход ушёл, а вслед ему нёсся единый многоголосый вой.
- Он будет тянуться за нами долго, как туман, как дым, как эхо… - угрюмо подумала женщина.
Через неделю они добрались до старорусского села Плодовитое. Оно расположилось по обоим берегам речки Ласты и состояло из слобод с историческими названиями. Слободы соединялись одной большой улицей, с мостами через речку. В центре села на площади стояла старинная деревянная церковь с высокой колокольней, клуб и магазин.
- Жизнь - это ряд усилий. - Нина Павловна повеселела лишь, когда они, наконец, добрались до родных. - Мы видим цель, но не всегда видим дорогу.
Дедушка матери напугал Машу, с виду он был строгий, молчаливый старик с большой окладистой бородой как изображали на выцветших иконах Николая-чудотворца. Лет ему было много, но выглядел он крепким стариком.
- Дедушка Иван при царях воевал в нескольких войнах, - шепнула Кошкина дочери, - до революции служил у барина лесничим в Тингутинском лесхозе.
- Я его боюсь… - призналась девочка.
- Они добрые! - настойчиво заверила мать. - У них с бабушкой Татьяной родилось 11 детей, иных она рожала буквально в поле на уборке урожая, на жатве. Жили они всегда не богато, но и не бедствовали, трудились от рассвета и до темна.
После приезда родственников бабушка наварила вёдерный чугунок жёлтой пшённой каши. Супруг отнёс остывать его к речке и обложил глиной и илом, чтобы не уплыл, а сам ушёл поговорить с гостями. Глина осела под горячим чугунком, и тот поплыл по речке. Соседские ребята сидели на берегу и рыбу ловили.
- Смотри, чугунок плывёт… - удивился конопатый пацан.
Ребята сплавали на середину и вытащили чугунок. Каша с голодухи была очень вкусная. Съели они её, насыпали внутрь всякой всячины и пустили снова по речке. Смотрят, идёт дед Иван, руку козырьком ко лбу подносит, ищет чугунок по течению. Увидел и закричал им:
- Пацаны достаньте его!.. Я вам руп дам за энто.
Ребята ловко сплавали, достали и подтащили к дому многострадальный чугунок. Дедуля выдал им обещанный рубль, и они бросились врассыпную.
- Ах вы, паразиты! – дедуля заглянул внутрь и его бас слышала вся деревня.
Дом дедушки Ивана и бабушки Татьяны был рубленый, с просторной горницей окнами на улицу и с большим иконостасом в углу. Старики были набожные, молились перед иконами по утрам и на ночь, крестились и читали молитву перед каждым приёмом пищи.
- Прости нас Господи! - сказала бабка и снова затопила печь для варки новой каши.
В передней располагалась огромная печь на половину комнаты, с просторным подом, где размещались жаровни, чугуны, горшки и кастрюли. В печи выпекали хлеб и пироги вкусные, варились бабушкины щи и каши.
- Будите спать на печи! - велела она, расстилая там войлочные полости.
Так для Нины Павловны и Машеньки началась новая деревенская жизнь.
 
продолжение http://www.proza.ru/2015/07/16/25