Папа

В детстве я думала, что мой папа музыкант, потому что он работал в музыкальной школе, где и мама. При этом я знала, что он хорошо разбирается в электричестве и всяких светящихся-поющих-показывающих приборах. Позже мне мама обяснила , что папа работает в крупном НИИ (для простоты понимания ребенку - на большом научном предприятии), а в музыкальной школе подрабатывает по вечерам электриком. А также немного играет на разных музыкальных инструментах, имеет начальное музыкальное образование, окончил музыкальную школу.

Каким я его помню? Он часто меня разыгрывал, ходил с нами, мной и братом, в парк, катал на каруселях. Помню, как папа готовил плов, настоящий, из баранины. Это был почти ритуал, в котором мне отводилось две роли: положить головки чеснока в казан и вытащить их после готовности, перед раскладкой на тарелки.
Ещё помню папин мотоцикл, который стоял рядом в сарае, и мою "страшную" обиду на папу за то, что не захотел вывезти мотоцикл из сарая, чтобы поставить туда лошадь. Я с детства мечтала о лошади, и ребёнком, года в четыре или пять, предложила папе: давай купим лошадь. Он ответил: А куда ее ставить? Я: В сарай. Он: Там мотоцикл стоит. Я: Выкатить его во двор. Он: Нет, нельзя, он сломается. То есть из-за мотоцикла не купили лошадь, такой вывод я сделала. Сейчас забавно это вспоминать, а тогда это казалось как предательством, и я переживала.
Немного помню поездку в Чимган, на озеро, на рыбалку. Но я больше там была с мамой. Папа помог мне "поймать" рыбку, а потом принёс мне тарелку уху с этой рыбкой. Сказал, что это та самая, которую я поймала. Уха мне совсем не понравилась, рыбка оказалась костлявой, и все это запомнилось как гадость. Рыбку есть было жалко, хотя она все равно была уже вареная. Уху я терпеть не могу до сих пор.
Помню, как он называл моего котёнка Самсышкой. Кошку я притащила, по словам мамы, с помойки, не помню когда, я была такой маленькой, что не помню этого момента. Просто у меня всегда была кошка. Звали ее... не помню, Кис-кис - так и звали, и она всегда подходила. А может, традиционно Муркой. Однажды она привела своего котенка, пушистого, беленького, с серыми носочками и кончиком носика. Мы назвали его Беляшкой. А папа звал Самсышкой. Тогда я не поняла эту шутку. После нашего отъезда кошка прибилась к соседке, а котёнка хотели взять в другой дом, но по дороге он вырвался и убежал. И пропал. До сих пор с грустью вспоминаю о нем, жалею, что не смогла упросить взять с собой.
Ещё помню, как незадолго до отъезда из Ташкента (развод родителей) папа попросил меня записать что-нибудь на магнитофон, тогда ещё катушечный. Показал, как включить и остановить на паузе. Я читала какие-то детские стишки, запиналась, волнуясь от важности поручения, тогда ещё не понимая, зачем это. Впоследствии я вспоминала об этом с мыслью, что отец иногда переслушивал запись, мой голос. Я знаю, верю, что он меня любил. Как умел.
Расставание было тяжёлым, хотя и быстрым. Мне сказали об этом незадолго до отъезда, за несколько дней. Тогда я не придала значения: мы каждое лето уезжали в Подмосковье к бабушке, а теперь едем осенью, на каникулы, я ведь уже училась во втором классе. Только сев в поезд, я каким-то чутьем поняла: это навсегда. Смотрела сквозь стекло вагона на такую привычную улыбку отца, он был серьёзен, но глядя на меня всегда улыбался. Поезд тронулся. Отец махал с перрона, пока его было видно. Потом я тихо заплакала. С тех пор всегда, провожая кого-то на поезд, я не могу удержать слёзы, потому что каждый раз - это навсегда, возврата не будет, может не быть.
После нашего переезда отец иногда приезжал в Москву, в командировки. Я всегда его очень ждала, радовалась приезду, но не могла забыть о том, что это на  час. Папа на час раз в один-два года.
Он поздравлял меня открытками на день рождения и на Новый год. Всегда. Когда папы не стало, перестали приходить открытки. Мне их не хватало. Отправить открытку для меня стало чем-то таким близким, что со временем я перестала их отправлять: не было настолько близких людей, которым я хотела бы отправить открытку. Электронная почта упростила отношение, но бумажная открытка осталась для меня чем-то святым. Все открытки храню, даже "не любимые".
Ещё папа звонил. Достаточно часто. Каждый его звонок был для меня радостным событием, просто потому, что я слышала его голос. И каждый его звонок сопровождался скандалом со стороны бабушки. Она не могла спокойно переносить его звонки. За то, что родители разошлись, она винила только его. А я ненавидела ее всей своей детской душой за то, что отнимает у меня даже такого "телефонного" папу. Моя ненависть проявлялась в грубости, подростковом хамстве, то есть в неуважительном отношении и поведении в ее  сторону. А что я ещё могла сделать...
.
Я так и не смогла простить, что он ушёл в другую семью, потому что его внимание, нужное мне, подростку, дочери, стало мне недоступно. Каждый его звонок, каждая открытка были для меня солнечным лучиком. Я так ждала его, надеялась, что он приедет к нам, хотя бы ради меня. Ведь он меня любил. Но открывшаяся намного позднее правда стала ударом. В 18-ти летней девушке проснулся подросток, обиженный, брошенный, озлобленный такой несправедливостью: все эти годы, пока я ждала и надеялась, он дарил свое внимание и любовь другому ребёнку, будто променял меня на другого. Ну и как следствие: любовь такая разная, и ее наличие вовсе ничего не значит. С годами это чувство притупилось. И только спустя 13 лет с его гибели я смогла прийти на его могилу и отпустить это тяжёлое чувство. Простила ли я? Не знаю, скорее приняла за невозможностью изменить. Обида приглушилась, ощущение поломанной жизни нет-нет да и всплывает, а чувство брошенности стало привычным и наложило отпечаток на мои поступки. Только тогда я смогла сделать следующий шаг - встретиться со своим сводным братом. Но об этом позже.
Отец погиб... неожиданно и символично. Это было второе октября, день рождения мамы. Ей исполнилось пятьдесят лет. Отцу пятьдесят исполнилось в том же году ранее, первого мая. Второго октября он специально задержался утром дома, чтобы позвонить маме и поздравить ее. Он всегда ее поздравлял. После звонка собрался на работу и ушёл. Чтобы больше не вернуться. Позднее стало известно, что по дороге на работе, по его обычному маршруту, переходя через перекрёсток, он попал под машину. Стечение обстоятельств. Водитель не виновен, отец переходил не по зебре. Светофор сменился так, что едущий по правой полосе грузовой ЗИЛ с полной загрузкой и прицепом не стал тормозить и проехал на свой уже зеленый. Спешащего до тротуара мужчину он не увидел за автобусом, затормозить не успевал, да это было уже бессмысленно. Стечение обстоятельств, отец переходил не по зебре...
Несмотря на расстояние и почти отсутствие общения, я знала, что у меня есть отец. К нему можно обратиться в случае чего. И вдруг его не стало. Было ощущение, что одна опора моста рухнула, и мост потерял устойчивость. Тогда я повторяла как втумане: как мы будем жить? Супруг не понимал моего потерянного состояния. "Как жили, так и будем жить", - сказал он. А у меня рухнула половина моста, на котором я стояла. Время сгладило, мы продолжаем жить. Только в душе теперь хорошо усвоенный урок: человек может уйти и не вернуться, просто так, по стечению обстоятельств.
У меня остались его некоторые вещи, которые мне отдали как на память. Пропуск на работу в тот самый НИИ, откуда он уволился после переезда в Ленинград. Он хранил этот пропуск, теперь его храню я. В нем фото, где он молодой, каким я его запомнила. Его осциллограф, который уже помог в тестировании машины.
Гордилась ли я отцом? Не знаю. Наверно нет, но любила, по-детски, наивно. Рисовала ему каракули и цветочки и отправляла по почте. А потом перестала, мне показались глупыми такие знаки внимания. Потом общество ровесников стало важнее, и я потихоньку забывала о его существовании. Ну да, он где-то был, далеко. А потом мне опять стало его не хватать, когда хотелось поговорить с кем-то о своих переживаниях первых влюбленностей. Я говорила будто с ним, рассказывая ему. И так хотелось, чтобы он понял и поддержал. С мамой мне сложно было говорить об этом, она слишком боялась моей наивности и твердила, чтобы я не "наделала глупостей". Ну как было с ней говорить? А отец... он бы обязательно понял и поддержал. Наверно.
 Я не узнала в том человеке, неподвижно лежащем в полумраке, своего отца. Это был кто-то другой, даже не похожий на него. Мне кажется, что отец просто уехал, далеко-далеко, откуда нельзя позвонить и отправить открытку. Но он по-прежнему меня помнит и любит.