Ультиматум

В субботу около одиннадцати часов утра Евгений услышал резкий стук в дверь. Вместе с самим Евгением стук разбудил и его тяжелейшее похмелье, которое явилось следствием смешивания всего алкоголя из его скудеющего запаса. Ему казалось, что каждый напиток отвечал за свой недуг из обширного «букета»: водка – за головную боль, пиво – за тошноту, портвейн – за дрожь во всем теле. Он не был уверен в том, что в данном вопросе все расставил по местам, но под тем, что настолько плохо себя еще не чувствовал, легко подписался бы. Стук меж тем повторился – сильнее и продолжительнее прежнего. Евгений ни капли не удивился. После того, что он устраивал соседям каждую пятницу на протяжении уже месяца (а особенно этой ночью) вполне можно было ожидать, что дверь наконец выломают, а его самого задушат в постели. Но кое-что в этом стуке его слегка насторожило. Звук казался непривычно глухим, будто дверь вела не в просторный коридор общежития, а в забитый хламом чулан.
- Открывай давай! – послышался с той стороны хриплый голос Зои Федоровны.
- Слушайте, а может он там помер уже? — предположила шепотом вахтерша Галина Леонидовна.
- Да эта сволочь будет пить даже если сдохнет! Открывай, я сказала! – на этот раз Зоя Федоровна пнула дверь ногой.
Проделать путь к источнику возмущения Евгению удалось лишь ползком, так как выше полутора метров над уровнем пола начиналась зона головной боли, которую в движении перенести не представлялось возможным. Распрямившись не без помощи табуретки Евгений открыл дверь и сразу понял, почему стук слышался ему настолько глухим. Эхо просто не могло распространяться — коридор был заполнен людьми. Его сверлили около двадцати пар глаз. Компания собралась разношерстная – музыканты, работники музеев и библиотек, танцоры балета. Где-то на заднем плане мелькали ребятишки, с неподдельным интересом ожидая очередного скандала. Командовала парадом (кто-бы сомневался) Зоя Федоровна – бывшая актриса драматического театра. Художников среди недовольных Евгений не заметил и потому казалось, что культура и искусство решили нанести предательский удар по живописи. Обычно после подобных происшествий его посещала одна лишь Зоя Федоровна. Ей приходилось хуже всех, ведь его комната была угловой и напрямую соседствовала только с ней. Ранее ее визиты ограничивались угрозами вызвать полицию, но сегодня Евгения ждал ультиматум. К этой мысли он пришел не только из-за подкрепляющего фактора в виде разгневанной толпы на заднем плане. Дело было в том, что Зоя Федоровна периодически косила левым глазом. Заметить это было можно только часто ее встречая. Бывало повернет она голову, а глаз за ней не поспевает и продолжает глядеть куда и раньше. Евгений догадывался, что подобное могло происходить с ней из-за стресса и сегодня это подтвердилось. Ее правый глаз злобно глядел на него, а левый, не менее злобно – на переносицу.
- Слушай сюда, ханурик! – Зоя Федоровна буквально плевалась от злости. Вряд ли Евгения это могло задеть – при ее росте метр пятьдесят (против его двух с небольшим) оплевать она могла разве что его пупок. Да и обзывалась она иногда пострашнее.
- Слушаю, - он подпер локтем дверной косяк и буквально навис над непрошеными гостями, которые, как и Зоя Федоровна, ростом не выделялись. То, как ночами он кричал нечто нечленораздельное и бился всем телом о стены своей комнаты, слышала, разумеется, не только она, но вот при его габаритах даже мужчины не отваживались выступить против. Поэтому к Зое Федоровне он испытывал неподдельное уважение.
- Ты вчера в последний раз нам кордебалет устроил! Знаешь почему!?
- Понятия не имею, — Евгений старался отвечать так, как и положено алкоголику-дебоширу.
- Потому, что в следующий раз мы коллективно напишем заявление чтобы тебя выселили к чертям собачьим! – Зоя Федоровна перешла на крик. Стоявшие позади активно кивали, но устремляли взгляд в пол, когда Евгений выборочно смотрел на них.
- Вот так значит, да?
- Да! Уже написали, кстати! – она слегка замялась, но градус агрессивности не понизила. - И подписали! Осталось отнести только и всё! Можешь сразу бутылки свои паковать!
Евгения все это поначалу веселило, но чем дольше он находился рядом с соседями, тем сильнее ощущал их страх и ненависть. Открыв дверь, он собирался послать их куда подальше, но теперь всерьез опасался, что они могут выполнить свою угрозу. Выселить себя он никак не мог позволить.
— Ладно, — спокойно произнес Евгений, когда Зоя Федоровна только только раскрыла рот, чтобы выдать новую порцию оскорблений. Толпа заметно оживилась, по ней прошелся шепоток. У некоторых, кто совсем не ожидал подобного, глаза округлились. Зоя Федоровна же была удивлена настолько, что ее левый глаз встал на место. Евгению, с похмелья весьма чувствительному к шуму, показалось будто он слышит звук, с которым глаз возвращался на исходную.
- А? – вахтерша Галина Леонидовна подала голос.
- Я все понял. Больше не буду буянить. Извините, – он не был уверен в том, что его идея сработает как надо, но из всех возможных зол решил выбрать наименьшее.
- Да врет он! В следующую же пятницу ужрется, вот увидите! – неожиданно высказался пианист Петр Павлович, который околачивался в конце «строя».
- Не слышно тебя, Петр Павлович! Может сюда подойдешь? – Евгений посмотрел на него с вызовом.
- Захочу перегаром подышать – подойду! – как мог пианист старался не показывать, что соверши Евгений хотя бы одно резкое движение – тот сразу убежит в соседний город.
- Ты шутить тут вздумал? — Зоя Федоровна слегка отошла от шока, вызванного неожиданно положительным ответом горе-соседа.
- Какие могут быть шутки?! Вы сказали, что выселите меня? Значит выселите. Если я опять ночью мешать спать буду. Так? Так. Я вас услышал.
В коридоре воцарилось молчание. Что делать дальше никто не знал. Даже Зоя Федоровна, которая обычно за словом в карман не лезла, впала в ступор. Наверное, поэтому для нее было огромным облегчением, когда она услышала, что люди за ее спиной потихоньку начали расходиться по своим комнатам. Дети, что крутились позади, были весьма разочарованы. Из всех инцидентов с Евгением им особенно запомнился тот, когда однажды ночью Зоя Федоровна стучалась к нему в комнату с требованием прекратить шум, а тот пьяно прорычал «Уйдите! Я борюсь со злым духом! Я боюсь трезвый!» Сегодня же они, вероятнее всего, хотели стать свидетелями массовой драки, а тут такое крушение надежд.
- Смотри у меня, — Зоя Федоровна смерила его взглядом так, будто возвышалась над ним она, а не наоборот.
Как только коридор опустел, и соседка скрылась за своей дверью, Евгений вернулся к себе. Сев на кровать он с грустью оценил нанесенный им самим ущерб: диван поломан, телевизор разбит, обои содраны. Во время уборки наверняка вскрылось бы еще что-нибудь, но об этом Евгений уже не думал. Он вновь вернулся к вопросу о том, правильно ли поступил, дав соседям то, чего они от него хотели. «В любом случае, кому-то будет «весело» — заключил он и прилег на кровать.
…
Вечером следующей пятницы в соседней комнате было подозрительно тихо. Зоя Федоровна даже забеспокоилась не решил ли он там повеситься от безысходности. Пару раз она стояла у стенки приложив к ней ухо через стакан, но так ничего и не услышала. Потирая левый глаз, она вспомнила, как неуютно ей было вновь оказаться в толпе. Уже давненько она не видела большого скопления людей. В последний раз, кажется — на последнем спектакле, в котором играла. Проблемы с глазом у нее были уже тогда – косить она начинала, когда нервничала. Но на сцене она всегда была спокойна (ее героини не в счет)… до тех пор, пока однажды не забыла текст. В первые секунды ее охватила паника – она как раз стояла, обращенная лицом к зрителям и читала свой монолог. Что называется, «не раньше – не позже». Суфлер, конечно же, не растерялся и дал ей подсказку, но было уже поздно. Школьники, наполнявшие зал, начали истошно смеяться, когда увидели, как пожилая женщина, произносившая пафосную речь, до упора скосила левый глаз. «Может, они решили, что это – такая шутка» — думала она иногда, но основной ее версией было то, что они – просто «бесцеремонные мерзкие шалопаи». Спектакль она тогда стойко доиграла до конца, а сразу по его завершении свалилась в обморок, после чего в театр уже не возвращалась ни актрисой, ни зрителем (несмотря на то, что ее неустанно приглашали на премьеры и юбилейные мероприятия). Не таким она представляла финал своей карьеры. «Лучше бы я тогда умерла. Смерть затмила бы мой позор.» — с этой мыслью она просыпалась и засыпала если сосед, бьющийся головой о стены и осыпающий проклятиями невидимого собеседника, позволял ей это сделать. Всплывающую из недр ее души жалость к нему она всегда душила на корню. «Ну и что, что жена ушла? Чего спиваться-то из-за этого?». В пример ему, «далеко не уходя», она ставила саму себя, которая пережила самоубийство мужа, при этом не сломалась и не профукала свой талант. Евгений, конечно, пил и раньше. Часто уходил в запои, но делал это тихо и в одиночку. Что заставило его перейти на новый уровень, Зоя Федоровна и знать не хотела. Страсть к порядку во всем заставляла ее пресечь это на корню. «Ну, почти на корню. В любом случае, шанс я ему дала».
К полуночи поверив в то, что ей все-таки удастся спокойно отойти ко сну, Зоя Федоровна решила вначале расчесать свои непослушные седые волосы. Она стояла перед закрепленным на шкафу зеркалом и напевала себе под нос невнятную мелодию, когда увидела, что левый глаз слегка покраснел.
- Довел, сволочь! – отрезала она и надела на голову сетку. Ее отражение, однако, этого не сделало. Сперва она не поняла, что только что произошло. Осознание начало разливаться по ее телу, когда Зоя Федоровна из Зазеркалья расплылась в широкой улыбке, а из левого глаза заструилась кровь. Она вскрикнула и отпрянула от шкафа. Отражение не сдвинулось с места.
- Что это такое!? – заскулила она пятясь назад. Добравшись до стены, она прижалась к ней спиной и, трясясь всем телом, продолжила наблюдать за незваной гостьей. Та в свою очередь пристально и с интересом разглядывала пенсионерку, наклоняя голову то в левый то в правый бок. Постепенно черты лица отражения искажались: волосы стали иссиня-черными, глаза слегка провалились, а кожа посмуглела. И только когда на щеке вылезла отвратительного вида бородавка, Зоя Федоровна наконец признала в женщине почившую месяц назад соседку Валентину, которую при жизни обходили стороной, считая откровенной ведьмой. «Неспроста, как оказалось» — при этой мысли у пенсионерки началась одышка. Она чувствовала себя загнанный в угол мышью, которой только оставалось ждать, когда с ней наконец расправятся. Словно прочитав ее мысли, отражение приблизилось к поверхности зеркала и с силой ударило по нему лбом. По зеркалу пошла трещина и ноги Зои Федоровны подкосились. Она даже не могла закричать – абсолютный ужас парализовал ее связки. Ведьма нанесла удар снова. И снова. С каждым разом насмерть перепуганная женщина вздрагивала, а нечто по ту сторону приходило в ярость. Чем больше на стекле появлялось трещин, тем отчетливее Зоя Федоровна слышала приглушенный вопль, который эта тварь издавала. Зеркало не выдержало очередного выпада и рухнуло на пол разлетевшись на множество осколков. Вой в момент стих и пенсионерка лишилась чувств.
Сознание вернулось к ней спустя пару минут, но глаза открывать она не спешила. Заставил ее очнуться звук – поначалу тихий, но с каждой секундой все более и более отчетливый. Единственная возникшая у Зои Федоровны ассоциация – кто-то заметал осколки веником. «Как хорошо! Люди пришли!» Эта мысль едва успела согреть ее, как на смену пришла ледяная правда – «Это кто же тут подметает и меня даже не разбудил?» Когда пенсионерка открыла глаза, оказалось, что ее предположение не было далеким от истины. За одним исключением. Осколки смели себя сами. Чуть ранее Зоя Федоровна могла увидеть этот увлекательный процесс своими глазами. Теперь же ей оставалось наблюдать, как острая зеркальная масса, принявшая околочеловеческий облик, стремительно ползет к ней. Предприняв попытку подняться, существо упало обратно на пол и рассыпалось. Разбросанные осколки сию секунду начали протягиваться друг к другу. Зоя Федоровна, воспитанная в семье прожженных советских атеистов и бывавшая в церкви только на отпевании коллеги, встала на колени перед движущимся к ней чудищем и отчаянно взмолилась. В своем монологе она смешала все, что когда-либо слышала или могла прочесть. Возможно, будь у нее больше времени, начала бы и на латыни пытаться изгнать беса (благо выучила эту молитву для одного из спектаклей). Она подозревала, что атеистов перед смертью не бывает, но рассмеялась бы в лицо любому, кто сказал бы ей, что со своими убеждениями она расстанется подобным образом. Зеркало, услышав ее потуги, замерло. Зоя Федоровна видела в осколках отражение глаз той, что пыталась до нее добраться – сочащихся липким гневом.
- Пропади, сатана! - взревела женщина, разведя руки в стороны. В заключительную фразу она вложила всю свою страсть и весь актерский талант, которыми она обладала и даже частичку того, что не успела в себе раскрыть, пропадая на вторых ролях.
Зеркало нелепо заскрежетало и затряслось. Когда же Зоя Федоровна заметила, что отражение сощурило глаза, она поняла - «сволочь смеется». Дверь в комнату распахнулась с такой силой, что сошла с верхней петли, а шпингалет - единственное, что охраняло хозяйку от непрошеных гостей, пулей вылетел. Осколочная масса повернулась к Евгению, заполнившему собой весь проем, сжалась и задрожала.
- А ну пошла вон! - прорычал он, сжав руки в кулаки. Зоя Федоровна поймала себя на мысли, что сейчас боится его больше проклятой ведьмы. Его лицо горело неистовством, и она всерьез опасалась попасть под раздачу. Евгений едва успел увернуться от осколков, всех разом полетевших в его сторону. Часть из них застряла в дверном проеме, остальные же вонзились в план эвакуации, висящий на стене в коридоре. Так и вышло, что незваной гостье этой ночью вместо нее удалось навредить всего лишь зеленому человечку, бегущему по направлению к выходу № 2. Снаружи зажегся свет и Зоя Федоровна увидела, что стекло воткнулось туда, где у него должна быть шея. На этом она отключилась. И отключилась так, что даже не почувствовала, как вернувшийся в комнату Евгений начал трясти ее будто тряпичную куклу, проверяя – жива ли. Несмотря на то, что причинно-следственная связь в сновидениях изрядно хромает, для прибывавшей в забытье Зои Федоровны все постепенно вставало на свои места. После смерти Валентины пара соседей жаловались, что иногда по ночам на общей кухне гремела посуда, а двери открывались и закрывались сами по себе. Внучка вахтерши, шести лет от роду, даже утверждала, что черноволосая бабушка звала ее из подвала – спуститься и помочь с чем-то. Внучка живет с родителями в квартире и к бабушке на работу приходит только погостить. Так что Галина Леонидовна не сочла нужным рассказывать ребенку о потенциальной ведьме, что отдала концы в минувшую пятницу. «Пятницу…» Все эти происшествия достаточно быстро забылись, ведь на их смену как раз и пришли еженедельные попойки Евгения.
К тому моменту, как у него, (после этого поучительного представления), наконец получилось приманить Валентину обратно в свою комнату, ей удалось навестить еще нескольких жильцов общежития работников культуры. Она вселилась в синтезатор пианиста Петра Павловича и заиграла на нем похоронный марш. Когда же он, сам не свой от страха, попытался отключить «адский аппарат» — ударила его током. Также, в комнате вахтерши она вскипятила воду в аквариуме с рыбами, а бывшей балерине Софье Сергеевне так вообще поставила под глазом бланш. По крайней мере так утверждал ее муж, который часто врал и периодически ее поколачивал.
…
Ровно неделю спустя от просмотра треснувшего телевизора Евгения отвлек нежный, с мягким эхом, стук. Зоя Федоровна принесла ему чудный на вид кекс и, обменявшись парой дежурных фраз, с улыбкой удалилась. Это было очень кстати. Ночь предстояла тяжелая, а приготовить себе сам он бы уже ничего не успел. Она же заснула до того, как за стенкой загрохотала мебель и зазвучал дикий мат. Когда что-большое ударилось о стену и глухо рухнуло на пол Зоя Федоровна слегка вздрогнула, но не проснулась. Бывало и громче.