Мой летний Петербург

Утром, пробудившись от шума дождя и теплого свежего ветра в окно, поняла, что в Питер все-таки пришло лето. Легкий тюль на окнах надувался от ветра, подобно парусам. За окном плыли серовато-белые облака. На миг представила, что на корабле, в открытом море, и вот-вот в окно заглянет любопытная нагловатая чайка.
 Повалявшись в постели еще несколько минут, потягиваясь и стараясь нарисовать в воображение образ этой самой чайки, потянулась к смартфону. Шесть утра. До будильника еще целый час. Спать не хотелось, бегать в парке под дождем – тоже. У меня целый незапланированный час, свободный, не onlinовский, который можно посвятить всему, что душа пожелает. Душа пожелала читать: что-то приятное, утреннее и уютно-домашнее, но с духом путешествий и приключений, - я же на корабле.
Пробежавшись по меню Kindle, остановила свой выбор на продолжении «Шоколада» и «Леденцовых туфелек» - «Персики для месье кюре». Спасибо Джоанн Харрис: старые и полюбившиеся друзья - Вианн, Ру, Анук и Розетт – снова со мной. И, покинув Париж и маленькое суденышко, пришвартованное у берегов Сены, я отправляюсь бродить по узким извилистым улочкам старинного Ланскне. Карнавальный ветер приносит ароматы вафель, шоколада и кофе, мятного чая и восточных пряностей. Всё, на этот час меня нет в Петербурге, в этом дне и времени. Я там, в Ланскне, и мыслями, и душой.
Будильник пропел нежным птичьим щебетанием: 7 утра. Время возвращаться в Петербург. Нехотя выключила книгу, оторвала голову от подушек, перекатилась на другую сторону кровати, дотянулась до летнего «кимоно». Не найдя туфли, босиком прошлепала в ванну. Покорчив рожицы отражению в зеркале (Виктор, я помню о твоих наставлениях и уроках позирования!), залезла под прохладный душ. Захотелось оказаться за городом, на заливе и пройтись босиком по еще не прогретой воде и мокрому песку.
7.15. Всё еще тишина, квартира спит. Кухня в моем полном распоряжении. Традиционный утренний кофе: тростниковый сахар, мускатный орех, несколько долек шоколада и чуть-чуть перца-Чили для остроты и бодрости. Вспыхнул голубоватый огонек вокруг конфорки, весело облизал донышко турки. Оставляю эту парочку наедине, убегая в комнату за фотоаппаратом: я должна их заснять, сделать «семейный портрет». Белая стокмановская кружка из кофейной пары, некогда подаренной Дашенькой, блюдце, кажется икеевское (а в каком доме сейчас можно не найти что-то из этого гипермаркета?): медленно выливаю напиток в кружку, наслаждаясь поднимающимся полупрозрачным дымком, мускатно-шоколадным ароматом. Пара капель кофе проливается мимо кружки, падает на белоснежное блюдце и растекается коричневатой кляксой. С фотоаппаратом в одной руке и кофе в другой возвращаюсь в комнату, заглядываю по пути в холодильник и выискивая кусочек фетаксы для малыша. Устраиваюсь на подоконнике рядом с клеткой Байрона: крысенок вылезает из норки, аккуратно лапками берет сыр и прячется обратно в норку. Я завтракаю кофе, он – сыром. Оба жмуримся от удовольствия. Интересно, Байрон тоже представляет себя на корабле? Крысенок, словно услышав мои мысли, выползает из клетки и тянется к рукаву кимоно. Устраиваю его на коленях, почесывая за большими розовыми ушками. Малыш сворачивается в клубок как котенок. Еще чуть-чуть, и послышится мур-мур-мур. Странный у меня питомец. Или я странная.
Лениво сползаю с окна, возвращаю Байрона в клетку. Из горы вещей вытаскиваю кофр с косметикой и зеркало: постепенно лицо обретает более четкие и яркие черты. Прическа? Нет, ну её… Критически оглядываю гардероб и платья-футляры. Представив, как буду в них влезать, пытаясь изогнуться и самостоятельно застегнуть неудобную молнию, останавливаю выбор на воздушном платье из черного шифона: тонкие бретельки, открытая спина, свободный крой, черное кружево. Эпоха джаза? Серебряный медальон, жемчужные браслеты, серьги. Безуспешная попытка упихать блокноты и ручку в вечернюю бархатную сумочку оканчивается выбором другой сумки. Пусть будет Mia Donna: не очень элегантно, зато практично. Болеро, кожаные балетки, зонтик.
С добрым утром, мой летний Петербург!