Белые вороны

                БЕЛЫЕ ВОРОНЫ

               
                Быль и небыль


                Мне бы быль на небыль поменять.
                Марина Саблина


Жизнь удивительно проста,
поскольку коротка…
Жизнь удивительно сложна...
                Борис Вольфсон


1.  Прадед  Лены был казаком Войска Донского Второго округа станицы Кривянской.

Дед  родился после революции, в двадцать пятом году. Воевал. Дошёл до Праги, где и был ранен. Лежал в госпитале. После войны инвалидом вернулся в станицу, где и познакомился с фельдшерицей из Новочеркасска. У них родилась дочь, весёлая девочка с золотыми кудрями. Окончив десять классов, она поступила в Новочеркасское медицинское училище и вскоре вышла замуж. И вдруг её мужа арестовали. Не то убил кого-то в драке, не то ещё что. Получил десять лет. А она была уже на пятом месяце беременности. К тому времени и дедушка ушёл из жизни. А бабушка настояла, чтобы дочь рожала:

– Воспитаем как-нибудь. Что же теперь делать?

Говорят, жизнь, как зебра, окрашена чёрными и белыми полосками. Они находились в чёрной полосе. Вскоре умерла бабушка, так и не увидев внучки, родившейся первого февраля 1980 года. А через год умерла и мать от анафилактического шо-ка, возникшего при наркозе.

Леночку сдали в Дом ребёнка, откуда вскоре её забрал хирург Первой городской больницы Сергей Константинович. Так Леночка стала Еленой Сергеевной Савенковой.

Окружённая заботой и любовью, она помнила, как отец перед сном рассказывал ей сказки. Помогал составлять картинки из кубиков, показывал азбуку. Буквы были из картона, и, когда дошло дело до твёрдого знака, она, попробовав его зубами,  согласилась, что он твёрдый. Но, укусив мягкий знак, с удивлением спросила:

– Почему и он такой же твёрдый?

Сергей Константинович, конечно, удивлялся её способу познания букв.

Мама работала участковой медицинской сестрой на пол-торы ставки. Бегала по участку. Сидела с врачом на приёме. Де-нег постоянно не хватало. А в восемьдесят пятом, возвращаясь домой, попала под машину. Приехавшие сотрудники скорой помощи констатировали смерть.

Отец разменял квартиру, и они переехали в Ростов.

Жизнь в многоквартирном доме была интереснее, чем в их старом домике в Новочеркасске. Во дворе росло огромное дерево тутовника. Его сочные сладкие плоды рвали прямо с длинного-предлинного балкона, загороженного железными пе-рилами и опоясывающего весь дом. Со двора на него можно бы-ло подняться по железной лестнице, звенящей под ногами. На том балконе она дрессировала котят, одевала кукол в красивые платьица, вырезанные ножницами из цветной бумаги, играла в классики. В популярной тогда игре в семью Лена всегда  была мамой, а Коля с первого этажа – папой.

Дома часто слышала, как отец спорил с приятелем, Евге-нием Дмитриевичем Ломовым, который когда-то с ним работал. Высокий и полный, Ломов был нетороплив в движениях и походил на тюленя.

– Нет, ты только подумай, – возмущённо говорил Евге-ний Дмитриевич, – обвинили Кравченко во взятке. Ему больная при выписке подарила цветы и бутылку коньяка! Неужели больные не могут испытывать элементарного чувства благодарности?!

– Маятник качается в обе стороны. Что будет через де-сять-двадцать лет, даже предположить трудно, – говорил отец.

Лена мало что понимала, но слушала внимательно, стараясь вникнуть в суть спора.

– Требуют, – не мог успокоиться Евгений Дмитриевич, – чтобы, отпуская на выходные больных помыться, мы снимали их с довольствия! Мошенники! Куда дели три котлеты тех боль-ных?! Их план койко-дней мало волнует. Легче не пускать!

«Что такое койко-дни? – подумала Лена. – Нужно будет спросить».

– Легче отремонтировать санпропускник, – сказал отец. – Больные у нас лежат по три недели. Как же их не отпускать?

Евгений Дмитриевич был интересным человеком, показывал фокусы, увлекался народной медициной, рассказывал о случаях, которые произошли с ним, когда он работал в ЦГБ. В доме у него было очень интересно. Она разглядывала страшные маски, зачем-то вывешенные на стенах, диковинные предметы, картины, рыбок в большом аквариуме. И еда была необычной: калмыцкий чай, солёный виноград. Отец с Евгением Дмитриевичем пили кумыс и никак не могли наговориться.

Чай ей не понравился, и она с детской непосредственностью громко сказала:

– Фи, какая гадость!

Когда вернулись домой, отец сделал ей замечание, сказал, что существуют правила поведения за столом. Она хорошо ус-воила этот урок.

Когда отец уходил на работу, Лена звала подружку Люсю со второго этажа, и они занимались кулинарией. Смешивали очи-щенные орехи с сахаром и эту смесь пытались есть. Еда оказа-лась вкусной, но особой радости не принесла. Больше экспери-ментов не проводили, ограничиваясь приготовлением блюд «понарошку».

Больше всего Лена любила играть в доктора. Она с трудом вставляла в уши наконечники фонендоскопа отца, внимательно слушала Люсю, потом выписывала ей рецепт, делала укол, и та выздоравливала! Лена радовалась, что спасла подружку от смер-ти!

На Новый год они наряжали ёлочку. Многие игрушки дела-ли сами. Утром она всегда находила в ворохе снежной ваты по-дарок, о котором мечтала!

В выходные дни ходили в кинотеатр, где Лена любила смот-реть не на экран, а на зрителей. В цирке ей было жалко живот-ных. Львов и тигров заставляли прыгать в горящий круг, хлестали плёткой.

– Они – свободные люди и хотят жить в лесу, – говорила Ле-на отцу, требуя, чтобы он сделал замечание дрессировщику.

А ещё через пару лет однажды вечером отец спросил, хочет ли она, чтобы тётя Катя стала её мамой.

Она кивнула. Понимала, что папе без мамы жить трудно.

Екатерина Семёновна работала школьным врачом. Ладная фигура, красивые черты лица. К Леночке относилась хорошо. Разрешала помогать по хозяйству,  много интересного рассказы-вала. Девочка была рада, что и у неё есть мама!

Жизнь стала другой. В доме зазвучала музыка. Мама хорошо играла на гитаре и пела романсы.

Какая бы в любви не крылась боль,
Благослови свою любовь!..

Теперь они вместе ужинали, и всё было очень вкусным. Особенно Лена любила, когда разговаривали с нею, как с взрос-лой. Иногда спрашивали её мнение. У неё появились обязанно-сти, которые она с радостью выполняла.

В праздники мама устраивала с ребятами их двора спектак-ли. Пьесы придумывали сообща. Артисты долго репетировали свои роли, волновались. Потом показывали спектакль прямо во дворе, отделив место действия простынями, перекинутыми че-рез бельевую верёвку. За неделю до этого в соседних домах вы-вешивали самодельные афиши, в которых перечислялись фами-лии артистов, занятых в спектакле. Во двор выносили скамейки, стулья.

Такие спектакли пользовались неизменным успехом. Среди ребят находились свои сочинители, художники, поэты. Жизнь стала интересней.

Лена дружила со всеми ребятами двора. Но особенно часто играла с Колей Беликовым. Его родители-алкоголики часто ру-гались, оставляли сына голодным. Лена под благовидным пред-логом зазывала его к себе, кормила тем, что находила в холо-дильнике, а потом они вместе читали книжки, которые Екатери-на Семёновна приносила ей из детской библиотеки.

Отец Коли торговал старыми вещами, помогал на рынке и пил «по-чёрному». Пьяным горланил песни, которые слышал от своего отца, «проползшего на брюхе до самого Берлина». По его словам, это он с Алексеем Берестом водрузили Знамя Победы над Рейхстагом. Только по вине противного писаря их имена из списка представленных к званию Героя вычеркнули. Слова этих песен знал и Николай. Часто пел:

В бой за Родину!
В бой за Сталина!
Боевая честь нам дорога!..

Мать торговала на рынке овощами, которые давал ей на реа-лизацию хромой мужик. Он ездил по окрестным станицам, на оптовый рынок, покупал всё «по дешёвке».

– Сейчас нет спекуляции. Теперь это называется коммерци-ей, бизнесом! – говорил он и строго следил, чтобы каждый вечер ему сдавали выручку.

 Как-то Лена с мамой пошли на рынок и видели того биз-несмена. Он привёз в ларёк овощи. Колины родители тащили ящики с помидорами, а мужик стоял и громко ругал их за то, что они уже с утра пьяны. Грозился уволить и взять на работу других.

Коля был хорошим мальчиком. Добрым, умным, весёлым. Всё умел делать: и гвоздь забить, и пуговицу пришить, и яични-цу изжарить. На всё имел своё мнение, но с Леной никогда не спорил.

 Учились они в одном классе. Сидели за одной партой. Вме-сте делали домашние задания, играли, гуляли. Когда семья Лены летом ездила на Дон, как правило, брали и Колю. Его родители не возражали. Там он учил Лену плавать, ловить на удочку рыбу. Вместе разгадывали кроссворды, читали книги. Все привыкли видеть их вместе, и было трудно понять, кто в этой паре иголка, а кто – нитка.

Однажды, в начале марта, ребята пошли на «Ростовское мо-ре» на экскурсию. Пожилая преподавательница биологии Ва-лентина Васильевна рассказывала о том, что есть планы расчис-тить русло и пустить по нему водный трамвай до железнодо-рожного вокзала. Потом у кромки льда решили сделать привал. Девочки окружили учительницу и о чём-то её спрашивали, а ребята пошли на лёд играть в хоккей. Некоторые девочки, и Лена в их числе, были зрителями. Игра закончилась ничейным результатом, и все уже направились к берегу, когда Лена вдруг провалилась в полынью. Она ухватилась за край льдины и от испуга даже не могла кричать. Все с визгом разбежались, только Коля лёг на лёд, подполз к Лене и бросил ей свой шарф.

– Держи! – крикнул он. – Теперь за руку! Крепче!

Он стал подтягивать её к себе и через несколько минут вы-тащил на трещавшую под ними льдину. Потом остановил по-путную машину, и они поехали домой.

Родителей дома не было. Лена быстро переоделась. Но всё-таки простудилась и неделю не была в школе. Коля каждый день приходил проведать её и был рад, что об этом случае никто не узнал. В школе ребята тоже никому не рассказывали. Боялись, что, если узнают, Валентину Васильевну наверняка отправят на пенсию.

Окончили школу они твёрдыми хорошистами, решили вме-сте поступать в медицинский институт. Лена занималась с репе-титорами, а потом вместе с Николаем повторяла то, что прохо-дила на дополнительных занятиях. Вместе они и готовились к экзаменам. Никто не верил, что в медицинский можно посту-пить без денег. Но случилось именно так: они поступили и ока-зались в одной группе. Николаю казалось, что и дальше по жиз-ни они будут идти вместе.

Но случилось всё иначе. На шестом курсе Лена влюбилась в хирурга, который вёл занятия в их группе.

Среднего роста, мускулистый, с пепельными волосами, се-рыми глазами и прямым ровным носом, Алексей Владимирович Новиков был старше её на двадцать пять лет.

Жена его Жанна, актриса музыкального театра, два года на-зад ушла к режиссёру Жоржу Валерьяновичу. Дочь Галочка училась в десятом классе и продолжала жить с отцом. Поначалу она переживала из-за ухода матери, плакала, не хотела никого видеть. Потом решила: «Полюбила?! Пусть так! Но ведь она предала не только папу, но и меня. Неделями не звонит! Всегда торопится, словно встреча со мной для неё тяжкая обязанность!»

Она обвиняла в случившемся мать: «И что она нашла в этом Жорже? – фыркала. – Разве его можно сравнить с папой?! Для него ведь нет ничего святого». Ей было неприятно смотреть, как тот фамильярно обращается с артистками, как мать ему улыбается. С матерью общалась она не часто. Да и мать лишний раз старалась её не тревожить. Занималась своим репертуаром, борьбой за роли в театре, молодилась и старалась никому не го-ворить, что у неё взрослая дочь.

 

Всё произошло неожиданно. Была ли это обычная страсть тоскующего без женщины мужчины, или внезапно вспыхнувшая и подаренная Богом любовь – сказать трудно. Но одно можно утверждать точно – это чувство у Лены вспыхнуло впервые. Такой нежности она не ощущала прежде ни к кому на свете! Это была её первая любовь.

Новиков был фанатично влюблён в хирургию. Дневал и но-чевал в клинике. Много оперировал, выхаживал больных после операции. Дочь была предоставлена самой себе. «Галочка уже большая, – успокаивал он себя, – справится». После того как в его жизни появилась Лена, он изменился. Мир для него снова стал цветным. В свободное время они гуляли по городу, ходили в театр, в филармонию, в музеи. Алексей сочинял для неё стихи. Лене они нравились.

Ты – зелень весенняя,
Утро румяное,
Я – листья осенние,
Время туманное…
А ты и любовь,
И надежда, и вера…
А я? Весь я в прошлом,
Далёком и сером.

Но о своём прошлом он не любил говорить.

Галина к появлению Елены отнеслась спокойно. Была пора-жена её красотой и понимала, что в такую девушку нельзя не влюбиться.

Очень скоро Галя с Леной стали подругами. Они делились сокровенными мыслями, помогали друг другу.

Отец Лены знакомый с Алексеем, спокойно отнёсся к этой ситуации.

– Тебе уже двадцать три. Не маленькая, – сказал он дочери. – Должна понимать, что к чему. Алексея знаю давно. Ничего плохого о нём сказать не могу. Твоя жизнь, тебе и решать.

– Пусть тебя не смущает разница в возрасте, – сказала  Ека-терина Семёновна. – Главное, чтобы вы любили друг друга! Любовь всегда права!

Больше всех огорчился Николай. Пару раз Лена даже видела его подвыпившим. Между ними произошёл откровенный разго-вор.

– Ты меня предала!

– Что ты такое говоришь?

– Я же люблю тебя!

Лена взглянула на него с удивлением. Она привыкла к нему. Считала едва ли не братом и никогда не думала о нём, как о будущем муже.

– Колюшка, ты мне как брат. Даже ближе! Ты – это часть меня. Но что же мне делать, если я полюбила?!

– А мне что делать?

Он взглянул на неё, и в его глазах блеснули слёзы. Лена по-нимала, что ему больно. Больно было и ей.

– Ты ещё полюбишь. Я видела, как на тебя смотрит Жанна Ведерникова!

– Какая Ведерникова?! Я тебя люблю!

– Коля, не нужно больше говорить об этом. Я – твоя сестра. И люблю другого! Неужели это трудно понять?!

Николай клял себя за то, что так и не решился за все эти го-ды сказать ей о своей любви. Думал, что это и так понятно. Но, как оказалось, она ничего не понимала.

Он опустил голову, тихо проговорил:

– Понять нетрудно…

Он ненавидел Алексея Владимировича, считая его старым развратником. Но потом, убедившись, что у них всё серьёзно и тот по-настоящему любит его Лену, – смирился.

Пышной свадьбы не устраивали. В доме у Алексея собра-лись: его старенькая мать Мария Петровна и дочь Галочка, ро-дители Лены, да Николай. Пили за молодых, желали им сча-стья…

Дороги Лены и Николая разошлись. Он увлекался психиат-рией, она –  хирургией.

Как-то из-за болезни преподавателя у них была свободная пара и они пошли выпить по чашечке кофе. 

Николай рассказал, что родители его совсем спились и он не знает, как им помочь. Сам он собирается пойти работать на ско-рую помощь и продолжить учёбу. Хочет снять недорогую ком-нату, чтобы не видеть их пьянки и драки, не слышать ругань.

Елене было жалко его.

– Ты приглядись к Галочке! – посоветовала она. – Хорошая девушка. И ты ей нравишься. Я видела, как она на тебя смотрит. Мне кажется, что у вас всё будет хорошо! И мы с тобой пород-нимся...

– Как это? – не понял Николай.

– Я как бы её мачеха. Только тебе придётся подождать. Ей только шестнадцать. Зато сможешь вылепить из неё кого захо-чешь по своему вкусу.

– Я ждать привык.



Прошло время. После окончания института Лена стала рабо-тать в хирургической клинике. У них с Алексеем росла дочь, которую они назвали в честь недавно ушедшей из жизни его матери – Марией. Ей шёл седьмой годик.

Николай остался на кафедре психиатрии, окончил аспиран-туру, защитил диссертацию и в двадцать восемь лет женился на Галине. Жили они в небольшой двухкомнатной квартире в Се-верном микрорайоне и растили Ванечку. Малышу было два с половиной года. Попасть в детский сад было непросто, и роди-тели договорились с пожилой женщиной, которая согласилась смотреть за малышом. Каждый день по дороге на работу они завозили сына к нянечке.



В тот день к Сергею Константиновичу и Екатерине Семё-новне пришли Алексей Владимирович и Лена. Они взяли за правило в пятницу после работы заходить к её родителям. Делились новостями, обсуждали какие-то проблемы, пили кофе, который мастерски готовила Екатерина Семёновна, и шли забирать из садика Машеньку.

Разговор зашёл о том, как изменилась жизнь.

– Мир перевернулся, – ворчливо заметил Сергей Константи-нович. – Кто бы мог представить, что снова расцветёт пышным цветом чертовщина?! Экстрасенсы и парапсихологи, астрологи, ясновидящие и колдуны.

– Это ещё цветочки, – кивнул Алексей Владимирович. – Мораль упала ниже плинтуса. Взятки и откровенное жульниче-ство.

– Это и есть эволюция, – улыбнулась Лена. – Факты – упря-мая вещь. В Петербурге живёт мальчик, который может читать книги, не раскрывая их. Он только кладёт руку на обложку. А феномен Вольфа Мессинга? Ведь так никто и не разгадал его умения читать мысли. Наконец, эта девочка из Мордовии, кото-рая безо всяких приборов видит внутренние органы человека!  Мать возила дочь в Европу. Там всё подтвердили, но объяснить ничего не смогли.

– Мало ли чудес на свете? – пожал плечами Сергей Констан-тинович. – Мы же сейчас говорим о морали, о нравах, о долге врача.

– О какой морали можно говорить? – заметила Лена. – Вра-чи сегодня смотрят не на больного, а в его карман. Если выясня-ется, что он платёжеспособен, оперируют даже тогда, когда вполне можно обойтись без операции. Посылают на обследова-ния, которые не показаны. Выписывают ненужные лекарства. Это и есть падение нравов. Зарождается новая цивилизация. Мы с вами – мамонты!

– Белые вороны, – попытался пошутить Алексей Владими-рович. – А через какое-то время вместо людей будут разгуливать киборги со стальными сердцами и с компьютерами вместо голов.   

– Можешь не улыбаться. Будущее я вижу мрачным и безра-достным. 

– Я не смеюсь. Этого не может быть потому, что не может быть никогда! Во все времена люди сожалели о прошлом.

– И я убеждён, что напрасны наши тревоги, – поддержал зя-тя Сергей Константинович. – Мы утратили веру в светлое буду-щее. Новое поколение стало циничным, глумится над святыми для нас понятиями, громит всё вокруг.

– Вы ещё счастливые люди! – добавила Екатерина Семёнов-на. – Не знаете, что в школах творится! Впрочем, садитесь-ка за стол. У меня уже всё готово.

За столом продолжили начатый разговор:

– Мы потеряли больше, чем приобрели, – говорил Алексей Владимирович. – Но то, что приобрели, стоит того, что потеря-ли. Истина всегда достойнее заблуждения.

– Жизнь не может не меняться, – кивнул Сергей Константи-нович. – Она меняется, и мы вместе с нею. Молодые люди легче воспринимают новое. Оно для них естественно. Так всегда было и будет! Молодым везде у нас дорога. Старикам везде у нас почёт!

Лена села к столу и взяла булочку.

– А Галочка, – с сожалением произнёс Алексей Владимиро-вич, – утверждает, что у них все думают о том, где можно боль-ше заработать. Говорит, что сегодня разговоры о долге врача не в моде!

– Люди хотят во что-то верить, – откликнулась Екатерина Семёновна. – Без веры человек жить не может. Многие обраща-ются к Богу.

– Иные же молятся на доллары, – хмуро заметил Сергей Константинович, бросив осуждающий взгляд на жену. – Счита-ют, что счастлив тот, у кого больше денег. И под свою веру под-гоняют мораль.

– Они скорее довольные, чем счастливые, – сказала Екате-рина Семёновна. – Знали бы, о чём сегодня говорят в школе? Они Пушкина не читают, Чайковского не слушают. Их увлекают буги-вуги или Маша Распутина, секс, деньги и карьера. Впрочем, давайте есть. Устала я от этих разговоров.

2.     Научные интересы Николая Фёдоровича Беликова ка-сались пограничных состояний и неврозов. Читал студентам лекции, вёл семинарские занятия. Пользовался уважением боль-ных и коллег. На консультативный приём к нему трудно было попасть. Никому не отказывал в помощи, денег не брал и, как правило, выписывал необходимый минимум лекарств. Будучи неплохим гипнологом, широко использовал методы психотера-пии, объясняя это своими научными интересами. Не барствовал. Питался пирожками из студенческого буфета, ходил в джинсах. Любил погонять мяч на стадионе. Легко общался, не считая зазорным всерьёз обсуждать разные проблемы со студентами. Его считали трудоголиком, белой вороной, своим парнем.

– Чистоплюй! Интеллигент в джинсах! – говорили иные. – Мы все – взяточники, а он один вякает о морали и долге! Госу-дарство довело нас до ручки. Больных нечем лечить. Медицин-ский журнал не можем выписать. Забыли, когда ходили в театр.

Но при этом уважали Беликова за его энциклопедические знания, за доброжелательность и готовность прийти на помощь.

Его лекции приходили послушать не только студенты дру-гих курсов, но и врачи факультета усовершенствования. После занятий долго не отпускали, задавали вопросы, делились опы-том.

Николай Фёдорович вёл кружок, где студенты овладевали техникой гипноза, аутогенной тренировки. Самые любознатель-ные проводили исследования, выступали с сообщениями на сту-денческом обществе. Среди студенток были и такие, кто мечтал с ним сблизиться. И не для того, чтобы легче было сдать зачёт. Уж очень он им казался умным и загадочным, всё понимающим, разбирающимся в тонкостях женской души. То, что у него име-лись жена и ребёнок, их мало смущало. Но он избегал разгово-ров «на вольную тему», отшучивался или рассказывал о прока-зах сынишки. Уезжали они с женой домой обычно вместе на старенькой «копейке», которую Николай купил по случаю у знакомого. Он отремонтировал её и теперь не стеснялся обго-нять импортные, блестящие краской, мощные автомашины.

– Ты, Танечка, напрасно пёрышки чистила, пришла в мини-юбочке, – сказал после семинарских занятий спортивного вида блондин, укладывая в кейс конспект. – Он на твои ножки даже не взглянул. Я же говорил, что у него вторая сигнальная система сильнее первой.

– А с чем её едят? – поинтересовалась девица, огорчённая тем, что разгадали её намерения.

– Он всё хорошо продумывает, сомневается, размышляет. Твой обожаемый Николай Фёдорович предусмотрителен. К то-му же, наверно, безумно любит жену.

– А что есть первая? – спросила девушка, поправляя волосы и снимая халат.

– Практичность. Такой клюнет на твои ухищрения. Не по-думает, чем могут для него закончиться шуры-муры со студент-кой. Он ярко воспринимает прекрасное. Например, обратив внимание на твои ножки, может потерять голову. Но ты же зна-ешь, как в наше время трудно прожить без головы!

– Фи, как примитивно! Ты всё разложил по полочкам. Неу-жели и он, глядя на нас, так же оценивает: эта – психастениче-ского склада, та – просто истеричка. А если говорить правду, он действительно мне нравится. Красивый, умный...

– Он же психиатр. К тому же гипнотизёр. Так что не сове-тую к нему приближаться. Беликов тебя видит голенькой и без макияжа. Наряды ему не помеха.

– Пошляк! Кстати, а ты какой меня видишь?

– Ты же знаешь: прекрасной и соблазнительной!.. Готов утешить тебя, и, поверь, обижаться не будешь! Со временем стану гинекологом, буду тебя баловать и лелеять, возить на фар-товой машине…

– Почему гинекологом? Неужели не насмотрелся?

– Их услуги, Танечка, щедро оплачиваются. Хочу жить, а не выживать! Жизнь даётся нам один раз, как говорил классик, и прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за безденежно прожитые годы. Хочу жить хорошо! А лучше – очень хорошо! Разве я неправ?

– Ты, Валерочка, всегда прав. И куда мы сегодня идём? По-ехали в «Петровский причал»!

– Зачем связываться с такси? Я недавно был в изумительном ресторане восточной кухни с непонятным названием «Ошпош». Интимная обстановка, полумрак, кальян, красное вино. Это здесь, рядом. Там я тебя и загипнотизирую…



Николай сидел в кабинете и курил. Конец рабочего дня. До ветки огромного тополя, растущего напротив окна, можно было дотянуться рукой. Птицы оживлённо беседовали, радуясь на-ступившей прохладе. Однажды в окно залетел ворон, долго ме-тался по кабинету. Потом, наконец, вылетел, сел на ветку и воз-мущённо громко каркнул.

Нужно идти домой. Но он медлил. На душе было муторно. Ничто не радовало. Столько лет прошло, а он продолжал думать о Лене. Это стало его навязчивой идеей.

Отогнав посторонние мысли, взял работу своего аспиранта. «Молодец, – подумал он. – Совершенно верно: на разных этапах болезни должны быть различные приёмы психотерапии. При этом нужно учитывать не только тип личности, но и предстоя-щее лечение, прогноз... Ему нужно продолжить набирать мате-риал. Хорошо бы добавить энцефалографию, гистохимию, гис-тологию и, конечно, статистику».

Он закрыл папку, взглянул на часы. Было без четверти три.

Встретив жену, взял её сумку, направился к машине. Нужно было ещё заехать к нянечке, забрать Ванюшку. К тому же он хо-тел сегодня поработать дома.

Дорога на Северный в эти часы обычно перегружена. Утром из спального района все устремлялись в центр, а в конце рабочего дня не протолкнуться в обратном направлении. В первое время нервничал, боялся опоздать. Теперь привык, как привыкают к неизбежному. Знал, что часов в восемь вечера никаких проблем не будет.

Сегодня пробка заставляла нервничать многих водителей. Скорее всего, впереди авария. И, главное, из этой толчеи никуда не денешься. Зажали со всех сторон. Приходилось подолгу стоять или двигаться гусиным шагом. Сигналить бесполезно.

– Что у тебя? – спросил Николай.

– Больных много, – ответила Галя. – Лежат в коридоре. Ле-чить нечем. Не многие могут позволить себе купить дорогие препараты. Думаю о предстоящих экзаменах. Ну, сдам их, и что потом?! Целыми днями выслушивать шумы сердца и улыбаться, зная, что старику осталось жить всего-ничего? Работа каторж-ная, зарплата мизерная. Нам должны доплачивать за вредность. Больные приходят нищие. Те, что побогаче, лечатся в частных клиниках. Я бы пошла туда, да кто возьмёт?! Правда, и у нас есть умельцы, которые  ухитряются  брать то, что недодаёт власть. Для чего она существует? Чтобы я чувствовала себя за-щищённой. А у нас власть – выгодный бизнес. Вот и берут. Только этому искусству ещё учиться и учиться. Если работать честно, ноги можно протянуть. Вот и суетятся, кто как может. Я знаю, что ты этого не одобряешь. И папа такой же чистоплюй. Но жить-то нужно. Я уже не говорю об излишествах. За кварти-ру стипендию отдала. А ещё нянечке. В садик попасть – как в институт поступить. Вот и сохрани себя недотрогой в чистоте!

– Воистину даром лечиться – лечиться даром! Никакая пси-хотерапия не поможет. И всё же я не хотел бы, чтобы ты брала у больных деньги.

Галина с упрёком взглянула на мужа. В последнее время у них часто возникали споры, и что бы ни говорил Николай, она оставалась при своём мнении.

– Какие проблемы? Зарабатывай ты! У нас ещё по-божески. В других клиниках гоняют больных из кабинета в кабинет вроде бы на консультацию, на обследование. Торгуют биодобавками, убеждая несчастных, что без них нельзя. И везде нужно платить. Врачам не верят. Идут к бабкам, к кудесникам. С каждым годом всё хуже. Но люди уже привыкли. И я привыкну.

Николай какое-то время молчал, глядя, как блондинка, си-дящая за рулём соседней машины, пытается протиснуться в об-разовавшуюся прореху.

– Плохое всегда воспринимается как более важное, – сказал он. – Я думаю, что не всё так критично, хотя и мне не нравится многое. По телевизору наши руководители говорят, что качество медицинской помощи выросло. Продолжительность жизни увеличилась. Детская смертность снизилась. Тем не менее, мы видим реальный мир. И он мрачный. К этому нельзя привыкнуть.

– Ты всегда всё видишь в мрачном цвете. На Западе страхо-вая медицина…

– И техническое оснащение лучше. Но, принципиально – то же самое. Люди должны видеть перспективу, о чём-то мечтать.

– Мечтать?! Плати – и мечтай сколько хочешь! Там и хиро-мантия, и астрология. Все удовольствия за ваши деньги!

Николай некоторое время молчал. Хотелось закурить, но в машине старался этого не делать.

– Согласно данным статистики, – сказал он, – самый безо-пасный транспорт – самолёт. Но люди с уверенностью садятся в машину и трясутся от страха во время полёта. Ты с удовольст-вием общаешься с теми, кто думает так же, как и ты. Избегаешь людей, которые ставят под сомнение твою правоту. Но ты должна уметь допускать, что не всегда права. Кстати, твоё стремление найти подтверждение своей точки зрения в Интер-нете напрасно. Ты обращаешь внимание именно на то, что его поддерживает, и лишь укрепляешься в своём мнении. А оно ошибочно!

– Ты готов меня испепелить за мои слова. Но я говорю то, что думаю.

– Я не осуждаю, а пытаюсь понять и объяснить свою пози-цию. Понимаешь, в чём дело: рушатся представления о благо-родстве профессии врача. О каком сопереживании может идти речь, когда мы говорим: заплати, и только тогда тебе поможем?!

Галина считала мужа человеком не от мира сего, блажен-ным. Иногда даже удивлялась, насколько они разные. Ей иногда казалось, что он может читать её мысли. Сначала это её забавля-ло. Потом стала чувствовать себя перед ним раздетой.

– А что потом? – спросила она. – Люди нищают. Сегодня за-болеть – не только физическое горе. Это понимание того, что отберут всё, что ты копил на учёбу ребёнка, на крупную покуп-ку или отпуск. Вот я и спрашиваю: что потом? Ведь ясно, что такое продолжаться долго не может. Что делать, если двух на-ших зарплат не хватает?! Работать на полторы ставки? А когда что-то делать дома? Варить, стирать. Когда с Ванечкой гулять? Да и мне не хочется считать копейки! Отец не берёт. Многие старики не берут. Старая закалка. А может, накопили, и нет не-обходимости? Впрочем, вряд ли. Просто у них иные потребно-сти. Дети взрослые помогают. А нам что делать?

– К чему ты призываешь?! Что оправдываешь?! Революцию, майдан?! Мы движемся по спирали.

– Ты уж очень пессимистично сегодня настроен. Что-то слу-чилось?

– Тошно на душе. Сейчас возьмём Ванечку, пообедаем, и всё пройдёт. Но ты так не сказала, как у тебя с тем доктором. Чью сторону принял Леонид Петрович?

– До заведующего дело не дошло. Правда, теперь я стала сомневаться, что права. Состояние больной всё хуже. Нужно повторно провести УЗИ, холтеровское мониторирование, пона-блюдать. Это всё-таки нарушение проводимости... Может, дей-ствительно нужно оперировать, ставить кардиостимулятор? Ме-ня ввела в заблуждение кардиограмма. Что ни говори, Король-ков – кардиолог от Бога!

– Но по форме…

– При чём здесь форма? Речь шла о том, как лечить больную. К стыду своему, и я в споре мало думала о вежливости. Птенец желторотый, а пошла против аса. К тому же он-то знает, откуда ноги растут. Не стесняется брать. Разве это не правильно? Всякий труд должен быть оплачен! Вот и ездит на работу не на «копейке», как ты, а на иномарке. И спит, уверяю тебя, спо-койно.

Наконец, пробка на дороге рассосалась и они медленно ста-ли двигаться в сторону проспекта Нагибина. Блондинка умудрилась заехать под огромный грузовик. Они перегородили дорогу и долго ждали полицию. Те приехали довольно скоро, произвели замеры, составили протокол и освободили, наконец, проезжую часть.

Забрав у нянечки сына, поехали домой. Галя переодела, умыла сынишку и пошла готовить ужин. В последнее время де-лала она это неохотно. Жаловалась, что не хватает времени на то, чтобы почитать, поиграть с сыном. Даже себя привести в по-рядок толком не может!

– К нам сегодня приходила тётечка и ругала Веру Васильев-ну, – сказал малыш, довольный, что, наконец, сидит рядом с па-пой и мамой.

– За что её ругала тётя?

– Вера Васильевна ничего не успела сказать. Злая такая. По-ругала-поругала её и ушла. А мы потом пошли гулять во двор. Там играли два мальчика. Они были одинаково одеты и очень похожи друг на друга. Вера Васильевна сказала, что это близне-цы.

– Такое бывает, Ванечка, – кивнула Галина. – Ты давай, ку-шай. Вот тебе творожок. Он сладкий.

– А что это: близнецы? Почему у меня нет такого? – не уни-мался малыш. – Я тоже хочу иметь братика. Мы бы с ним игра-ли…

Николай ушёл в другую комнату. Сказал, что хочет порабо-тать.

– У тебя всегда находятся дела, – недовольно фыркнула Га-лина. – Зачем ты женился? Вспомни, когда мы в последний раз куда-то ходили вместе?!

Николай взглянул на жену и, так и не ответив, прошёл в комнату, в которой стоял его письменный стол, сразу же ушёл мыслями в то, о чём размышлял в последние дни.

«Физика и мистика всё более сближаются! Человек одно-временно и материальный объект и поле сознания…» – думал он.

Галина мыла посуду и думала о том, что она не настолько погружена в свои проблемы, как Николай. Если она и думает о чём-то, связанном с работой, то, скорее, о взаимоотношениях с сотрудниками. Несколько раз перехватывала горячие взгляды Королькова. Так может смотреть только влюблённый. Странно, но Николай на неё так никогда не смотрел. В последнее время она всё чаще думала о Королькове. Он не говорит о высоких материях, о морали. Живёт и радуется жизни. Всегда в модном костюме. И на работу приезжает на «мерсе».

Вспомнила, как несколько дней назад присутствовала на приёме у Королькова. Пышная женщина, увешанная золотыми побрякушками, с кольцами почти на каждом пальце, жаловалась на боли в сердце, одышку. Он измерил давление, послушал больную, посмотрел принесённую ею кардиограмму. Потом сказал, что нужно провести дополнительные исследования, сдать ещё ряд анализов, да и старые переделать. Он, мол, не доверяет лаборатории, в которой она проводила исследования. Кто его мог упрекнуть? Но она знала, что у Королькова договорённость с центральной лабораторией. Он им посылает больных, которые могут оплатить дополнительные исследования, а они ему платят определённый процент. Всё строго, как в аптеке! А уж как он может уговаривать, делать умный вид, продавать «самые новые лекарственные препараты, которые ему недавно прислал коллега из Германии», объясняя, как они действуют, она видела. У него есть чему поучиться!

Вымыв посуду, она пошла к сыну. Ванечка играл в своём уголке. Она взяла его на руки и стала целовать. И он ручками обхватил её шею, прижался, показывая, как сильно любит маму.

– Пора, Ванечка, мыться и спать!

– А ты полежишь со мной?

– Ну, что ты, как маленький! У меня ещё много дел.
       – Конечно! Сама всегда спишь с папой, как маленькая! Мне одному скучно!



В тот вечер Николай допоздна засиделся за письменным столом, что-то писал, искал в Интернете. Обычно к двухчасовой лекции готовился не менее четырёх часов. И всё время думал о том, как проще и доступнее рассказать о чрезвычайно сложных проблемах. Психогенез, материализация, левитация и другие гипотезы заслуживали переоценки. Неужели, всё это – фанта-зии? Лженаука? Но есть же необычные наблюдения, факты, ко-торые сегодня мы объяснить не можем.

Он взял лист бумаги и попробовал перечислить эти явления.

Под первым номером поставил телекинез: воздействие си-лой мысли на физический объект, в результате чего он переме-щается в пространстве. Записал: «Ури Геллер остановил часы на Биг Бене, сгибал чайные ложки из нержавеющей стали, разры-вал лист бумаги, лежащий под стеклянным колпаком».

Под вторым пунктом отметил телепатию: передачу мысли человеку или животному. Известны работы Дурова, Бехтерева. Наконец, психологические опыты Месинга.

Телепортация – мгновенное перемещение физических тел из одной точки пространства в другую, независимо ни от каких преград. Например, китаец Чжан Баошан на глазах у исследова-телей, собственноручно запаявших в стеклянные сосуды пред-меты, извлекал их, не прикасаясь к ним. Сосуд находился в ру-ках у экспериментаторов или стоял на столе.

Ретроскопия – чувственное восприятие прошлых событий.

Проскопия – восприятие будущих событий. Примером могут служить практики Ванги и других провидцев.

«Всё в мире взаимообусловлено и взаимозависимо, – думал Николай. – Любое отдельное событие порождает бесчисленное количество последствий, и каждое вызвано множеством причин. Эти взаимосвязи трудно объять».

Он вспомнил, как спорил с отцом Гали, стоящим на твёрдых позициях материализма.

– Ты пытаешься придать практикам магов и колдунов статус науки, – говорил тот. – Тебя увлекает парапсихология, альтерна-тивная медицина. Я  хирург, привык ощущать материю, осязать её, щупать руками. А ты приписываешь всё биополю, его осо-бому воздействию на человека. Это антинаучная позиция! Она у тебя сложилась потому, что ты пытаешься перенести представ-ления обыденного знания, магии и религиозного опыта в сферу науки.

– Но как отрицать малопонятные факты, которые наблюда-ются в мире испокон веков?! – воскликнул он.

– Зачем же их отрицать? Их нужно пытаться объяснить. То, что наука объяснить не может сейчас, сможет потом, когда ов-ладеет более тонкими методами, способными улавливать то, что сегодня не может. Но из этого не следует, что есть нечто нема-териальное. Ты же психиатр. Тебе ли не знать роли психики и её влияния на функционирование органов и систем организма?! Я уже не говорю о роли самовнушения!

– Да, но…

Алексей Владимирович не дал себя прервать:

– Вспомни, как после открытия рентгеновских лучей стали искать новые излучения. И нашли! Наука ещё не всё может объ-яснить. Но, уверяю тебя, со временем мы всё разложим по по-лочкам!

– Но наука не гарантирована от ошибок и заблуждений, – заметил Николай, пытаясь хотя бы что-то противопоставить ло-гике хирурга.

– Кто с этим спорит? Потому и требуется критическое от-ношение к результатам, проверка и перепроверка их. Но всё это никак не влияет на материалистическое восприятие действи-тельности. В науке новое принимается не сразу. Лишь со време-нем это новое подтверждается различными научными школами, становится стартовой площадкой для решения новых задач.

Николай тогда был поражён твёрдостью убеждений Алексея Владимировича. «Сегодня доказано, – думал он, – что любые явления имеют «предсигналы» и «послесигналы». Расшифровав их, можно узнать о грядущих или прошедших событиях. Правда, приборы, фиксирующие эти сигналы, ещё несовершенны. Но есть люди, способные их улавливать и предсказывать будущее или представлять прошлое. Причём эти предсигналы они могут объединять, суммировать и выдавать как прогноз! Это своего рода метеорологи. Только сигналы те едва уловимы и их много больше, чем мы предполагаем. Для прогноза погоды используют самые совершенные вычислительные машины. А для предсказания будущего человеку дан его мозг, органы чувств».

Потом, подумав, усомнился в своих рассуждениях:

«Вероятность совпадения прогноза с последующим событи-ем не более пятидесяти процентов. А мы обращаем внимание только на те, которые совпали с предсказанным событием. И всё же что-то в этом есть!»

Сидя за письменным столом, Николай думал о предстоящей лекции, на которую хотел прийти заведующий кафедрой.

В комнату вошла Галя.

– Ты сегодня спать будешь? – спросила она. – Или  хочешь всё сделать за один вечер?

– Галочка, я должен ещё поработать. У меня завтра лекция, а я совершенно не готов.

Галина, поджав губы, вышла, плотно прикрыв дверь.

«Так всегда, – подумала она. – Я ему уже давно неинтерес-на…».

Шёл второй час ночи, когда Николай закрыл тетрадь, поту-шил настольную лампу и отправился спать. Стоило ему поло-жить голову на подушку, как тут же уснул.



Он увидел себя в кабинете недавно ушедшего из жизни заве-дующего кафедрой психиатрии профессора Александра Олим-пиевича Бухановского. Во дворе на ярко-зелёных газонах блесте-ли капельки дождя. Ветерок шелестел листьями деревьев. Александр Олимпиевич проводил консилиум. За длинным столом сидели Лена и её родители, он с Галей и её отцом. Тут же сидел непонятно как здесь оказавшийся Корольков. У противополож-ной стены на полке с книгами расположилось несколько чёрных ворон. Они тоже участвовали в этом странном консилиуме,  и когда были чем-то недовольны, громко каркали.

Профессор что-то говорил о кризисе в медицине, о том, что, несмотря на все усилия общественных деятелей и церкви, человек не изменился, что мораль падает, народ нищает. О том, что они должны не просто оценить положение. Задача консилиума ; дать рекомендации министру, губернатору и даже Президенту по коренному изменению ситуации.

Потом взял слово он:

– Медицинская помощь стала слишком дорогой. Процвета-ет взяточничество, разврат. Падение нравов таково, что человечество может оказаться на грани вымирания, исчезнуть, как исчезли динозавры и мамонты.

Последние слова ему пришлось почти прокричать, так как их его слова заглушало карканье ворон.

Профессор не мог не отреагировать на такое поведение.

– Попрошу соблюдать тишину! Захотите высказаться по существу, я дам вам слово. И не всем, а по одному.

Вороны снова громко закаркали, стали летать по кабинету, и было непонятно, одобряют или осуждают они его.

– Чрезвычайной сложности проблемы может решить лю-бой дурак! – заметил Алексей Владимирович, вытирая потный лоб большим платком. – Ещё Спиноза говорил об этических принципах в жизни общества.

– Наши потуги напрасны, – скептически заметила Лена. – У каждого будет своё мнение, и мы вряд ли придём к общему решению. А ответственность его огромна. Надеюсь, вы это понимаете?!

– Че-пу-ха! – прервал её Сергей Константинович. – Челове-чество болеет. Но ещё рано говорить о пессимистическом про-гнозе. Нужно наметить хотя бы подходы для решения проблем.

– Это невозможно. Я думаю иначе. У нас позиции полярные, опыт разный, – сказала Галя. 

– Почему же невозможно? – возразила Екатерина Семёнов-на. – Религия утверждает, что нужно просто верить! Нужно разобраться в своём хозяйстве. Подумать, куда мы идём.

Вороньё раскаркалось так, что последние слова её было трудно расслышать.

Профессор прикрикнул на каркающих ворон и уже спокойнее добавил:

– Брать на себя ответственность трудно, но нам никуда не деться: НУЖНО! Это должна быть коллективная ответ-ственность.

– Кому нужно?! – воскликнул Корольков. – Мне не нужно! Меня всё устраивает. И напрасно вы пытаетесь остановить жизнь! Она мчит вперёд, несмотря ни на какие ваши решения. Может и раздавить.

– Вы, уважаемый, не знаю, как вас там, – возмутилась Екатерина Семёновна, – вспомните, как жило человечество перед уничтожением Содома и Гоморры! Если бы там был хотя бы один праведник, их бы не уничтожили. Неужели все наши медицинские работники настолько порочны, что нельзя найти ни одного праведника?! Я в это не верю!

– Блажен, кто верует, – заметил Корольков.

– Я против хирургического вмешательства, а выработан-ные нами рекомендации нужно поставить на голосование, – на-стаивал профессор. – Сегодня обострились споры между нау-кой и лженаукой, между моралью и пошлостью. Но меняются времена, меняются и взгляды. То, что когда-то считалось амо-ральным, сегодня обществом одобряется. Во времена моей юности кто мог подумать, что по радио и телевиденью будут передавать астрологические прогнозы, советы сомнительных целителей, обещающих снять сглаз, устранить все проблемы. Будут проводиться соревнования экстрасенсов?!

– Между астрологией и астрономией нет ничего общего. Астрономию даже из школьной программы  исключили, а аст-рология, между тем, расцвела пышным цветом, – поддержал его Сергей Константинович. – Как на неё должна реагировать наука?

– Её уже много раз пытались искоренить, но она живуча, как пьянство, религиозная нетерпимость, фанатизм. Это дело веры, – снова, не смущаясь столь высокого собрания, сказала Екатерина Семёновна. – Может, в этом и есть замысел Бога: уничтожить наш развратный и погрязший в преступлениях мир?

– Такое уже было не раз! – поддержал её Алексей Владими-рович. –  Коммунисты тоже пытались построить новый мир на руинах старого. Но зачем же разрушать? Свобода заканчи-вается там, где мешает свободе других!

– Наш народ воспитан в традициях монархического абсо-лютизма и коммунистического тоталитаризма, – сказала Ле-на. – Он склонен подчиняться кому угодно: верховному руково-дству, звёздам и планетам.

– Коммунизм – светлая мечта человечества и никакого от-ношения к страшной практике Сталина не имеет. А фанатики были везде и всегда. Нужно больше заниматься просвещением, – возразил Сергей Константинович.

Пользуясь правом председателя, профессор прекратил спор.

– Не отвлекайтесь. Чёрно-белая картина времён социализ-ма сегодня пестра и неоднозначна. Нельзя так легко и прими-тивно делить опыт и знания на научные и антинаучные.

– Падение морали, по моему глубокому убеждению, связано с тем, что у людей отобрали веру, – продолжала упорствовать Екатерина Семёновна. – Я говорю не только о том, что семь-десят лет безбожья не могли не сказаться на нашем обществе. Но и о том, что сегодня у людей нет спасительной идеи, веры во что-то светлое. Оставаясь дилетантами, мы создаём почву для аморального поведения. При коммунистах хоть цель была. Вера в коммунизм – та же вера! Следует всего лишь придержи-ваться десяти заповедей Моисеевых. Нельзя допустить, чтобы размылась цель.

– Во многом виновата убогость нашей российской жизни, – заметила Лена.

– И живём мы за счёт будущего наших детей и внуков, – добавил Алексей Владимирович. – Пожираем свои ресурсы. Ру-бим сук, на котором сидим.

– Нет и не может быть универсального ответа на постав-ленные вопросы, – упрямо повторил Бухановский. – Не уничто-жать нужно российское общество, а лечить! Образование, культура напрямую связаны со свободой. Власти же везде – как погода. Ни прогнозировать, ни влиять на неё мы не научились. На ситуацию может повлиять наука. Если падает интерес к науке, если образование не основано на научных знаниях, если материальные интересы превалируют над долгом, честью, мо-ралью, – мы будем иметь то, что имеем. И всё же, как изме-нить ситуацию?!

Вороны совершенно распоясались. Они стали летать по ка-бинету и бить присутствующих крыльями. В кабинете стало темно, видение исчезло.



Утром за завтраком Галина спросила:

– Сколько это может продолжаться. Спишь по четыре часа в сутки, целый день не ешь, выкуриваешь пачку в день. Куда это годится?!

– Ты права, – ответил Николай, – с этого дня ограничиваю курение и буду ложиться не позднее десяти вечера. А сегодня после работы пойдём с тобой в филармонию или в музыкальный театр…

– Размечтался! А Ванечку куда денем? Вера Васильевна со-гласилась сидеть с ним до шести вечера.

– А ты не можешь своих попросить, чтобы присмотрели за внуком?

– Нет, дорогой! Мы и так с ним нигде не бываем. Лучше по-сле работы возьмём Ванечку и погуляем в парке или пойдём с ним в цирк.

– Уж лучше в воскресенье в кукольный театр. В цирк ему ещё рано ходить. А сегодня просто погуляем и поужинаем где-нибудь в кафе.



3.       В хирургическом отделении была обычная суета. Обходы, перевязки, операции… Кто-то принимал поступающего больного, кто-то писал протокол операции.

Было около пяти, когда Елена Сергеевна Новикова вошла в кабинет мужа.

– Ты скоро? – спросила она.

– Михалыч всех приглашает к себе. Ты не знаешь, что там произошло у Рогова?

– Не знаю. Весь день провела в операционной. Нам же ещё Машеньку из детского садика забирать.

– Думаю, это ненадолго.

– Что он ещё мог натворить?

– Не то взял много, не то сделал что-то не так.

– Чего с ним возятся? – удивилась Елена Сергеевна.

– Делится. Дядя в областной администрации какая-то шиш-ка.

В кабинете заведующего собрались врачи.

– Вот так всегда. Стоит что-то запланировать на вечер, как обязательно помешают, – сказала полная женщина, усаживаясь и кладя папку с историями болезней на соседний стул.

– Эллочка, а ну-ка убери свою макулатуру и позволь сесть рядом. Не знаешь, по какому поводу сборище?

– Не знаю, да и знать не хочу. Лишь бы ненадолго. Мне ещё Сыроежкина перевязывать.

Наконец, заведующий отделением, грузный мужчина в зелё-ной хирургической пижаме, оторвал взгляд от бумаги, которую читал, морщась как от зубной боли. Некоторое время разгляды-вал сотрудников. Потом грустно посмотрел на Рогова, произнёс:

– Начнём, пожалуй. Я собрал вас в связи с очередными ху-дожествами Валентина Игнатьевича. Но для начала, выслушаем его версию произошедшего.

Встал рыхлый долговязый парень в зелёной пижаме и про-изнёс густым басом с хрипотцой, напоминающим голос актёра Джигурды:

– Ничего особенного не произошло. Истеричке показалось, что я её лапаю. Это полная чушь.

– Язык дан не для того, чтобы говорить глупости. Какое вы имеете право «лапать», как вы выразились, больную? – прервал его заведующий. – Насколько мне известно, она замужем и у неё ребёнок. К вашему сведению, муж её – боксёр. Нам здесь ещё мордобоя не хватает.

– За что? Я что, изнасиловал её?

– Если бы это случилось, отвечали бы сейчас не нам, а сле-дователю, – прервал его заведующий. – Так что всё-таки про-изошло?

– Говорю же: ничего не произошло. Предложил ей пройти за ширмочку и раздеться…

Это заявление Рогова вызвало оживление. Кто-то одобри-тельно хохотнул, кто-то зашикал.

– Но у неё же, насколько я знаю, язвенная болезнь желудка. Она готовится к операции.

– Совершенно верно. Но нас учили лечить не болезнь, а больного…

– Вы мне здесь философий не разводите! – прервал его заве-дующий. – Что было дальше?

– Что было? Она разделась, и я её осмотрел.

– Но зачем вы так тщательно обследовали её грудь?

– Проводил профосмотр. А истеричке показалось, что я к ней пристаю! Нужна она мне как телеге пятая нога!

– У телеги нет ног. – Заведующий с нескрываемым презре-нием взглянул на Рогова, но, понимая своё бессилие, опустил голову. – Мне ваша версия понятна.

Он встал, грозно осмотрел притихших врачей.

– Больная была возмущена, пожаловалась мужу, написала жалобу, и не в Управление клиник, а в Министерство здраво-охранения. Муж обещал набить врачу морду. Вы позорите всё наше медицинское сообщество. Клинику подставляете под удар.

Все вдруг возмущённо зашумели, осуждая и стыдя Рогова. Впрочем, это была лишь пустая говорильня. Рогова Его в оче-редной раз предупредили, пригрозили объявить выговор и ра-зошлись.



Забрав Машеньку из детского сада, Алексей Владимирович и Елена Сергеевна пришли домой.

– Меня тревожит Галина, – сказал Алексей, присаживаясь в кухне к столу. – Она пошла в свою мать. Жаль Ванечку и Нико-лая.

– Я тоже об этом думала, – ответила Лена.

– Не понимаю, чего ей не хватает?

– Может, напрасно в медицинский пошла? Ей бы в теат-ральный. Любит быть в центре внимания.

– Говорю же: в мать. Мне кажется, нужно их пригласить в воскресенье.

– Я не против, но только лучше в субботу. В воскресенье у меня дежурство.

– Договорились. Я приготовлю жаркое в горшочках.

Алексей Владимирович гордился, что мог готовить несколь-ко блюд, которые всем нравились.

– Может, и моих пригласим?

– Если вести разговор с Галиной, лучше, чтобы не было много народа, – сказал Алексей, усаживая рядом дочурку. Ма-шенька, как обычно, сразу же стала что-то говорить, спраши-вать. Родители настолько привыкли к её щебетанию, что не очень и прислушивались.

– Па, а Женя у нас в садике сказала, что её папа продал ста-рую машину и купил новую.

– Так бывает, Машенька. Ну и что?

– Как что?! А если вы захотите меня продать и купить себе новую девочку? Я не хочу, чтобы вы меня продавали!

– Что ты такое говоришь?! Мы же тебя любим! И никто нам кроме тебя не нужен!

– Вот в этом ты неправ, – сказала Лена. – Мне кажется, ско-ро мы купим мальчика, чтобы Машеньке было с кем играть!

Алексей с удивлением взглянул на жену. Потом встал и по-целовал её.

– Конечно! А то Машеньке скучно, – сказал он, улыбаясь и обнимая Лену.

В девять вечера, уложив дочь спать, они сели на диван, включили телевизор. Передавали ужасы, которые творились в Донецке и Луганске.

– Выключи, пожалуйста! Не могу смотреть. И так настрое-ние пасмурное. Я бы на их месте говорил о том, как сделать на-шу страну счастливой и процветающей, – сказал Алексей Вла-димирович, откидываясь на спинку дивана и закрывая глаза.

– Ты, конечно, прав. Смотреть на возрождающийся фашизм страшно. Думаешь о Гале?

– Никак не могу понять, почему в ней нет ничего от меня? Вылитая мать. Духовная  нищета, вызывающий макияж. Она и её перещеголяла!             

– Была бы здорова! А если серьёзно, то это не генетика, – ответила Лена. – Что-то вы упустили. Я думала, что Коля её пе-ревоспитает.

– Если успеет, – глухо сказал Алексей, и обнял жену. – Бо-юсь, чтобы она не повторила мать и в этом… Ванечку жалко.

– А ты знаешь, что у Гаврилова произошло? – спросила Ле-на.

– Разошёлся.

– У него двое, погодки. Он им купил велосипеды, и на суде мальчишки сказали, что хотят жить с папой.

– По мне, лучше уж Ванечка жил бы с Колей!

– Чего раньше времени…

– Ты права. Но на субботу обязательно нужно их пригла-сить.

– Так позвони!

Алексей набрал номер Николая.

– Привет, молодёжь! Как вы там?

Он некоторое время слушал. Потом подвёл итог:

– Приезжайте к нам в субботу! Давно не были.

– Что-то случилось? – спросил Николай.

– Просто соскучились.

– Какое-то событие?

– Приходите!

Он отключил телефон и встал.

– Я чего-то сегодня устал…

– Как говорил Жванецкий, весь день не спишь, всю ночь не ешь, – конечно, устанешь!

– Так пошли спать! Всё нужно делать вовремя.



В субботу Николай, Галя и Ванечка приехали, как и угово-рились, к пяти. Лена накрыла  на стол. Алексей Владимирович выставил бутылку красного вина.

– Что за тайны Мадридского двора? По какому поводу? – спросила Галя.

– Обязательно нужен повод? Просто давно не виделись, – ответил Алексей Владимирович, разливая вино в фужеры.

– Я же за рулём, – с сожалением сказал Николай.

Лена улыбнулась.

– Утверждают, что алкоголь в малых дозах безвреден в лю-бых количествах. Впрочем, у нас есть сок.

– Сок, – кивнул Николай и посмотрел на детей. Они что-то обсуждали в своём уголке.

Лена понимала, что Алексею сейчас трудно. Он видел, как изменилась Галя, как стала походить на мать. Он спрашивал её, как идёт подготовка к госэкзаменам. Когда она сдаёт первый экзамен. Готова ли? Нужна ли помощь?

Галина успокаивала, говорила, что у них всё нормально и к экзаменам готова. Она ещё что-то увлечённо рассказывала отцу.

– Понимаешь. Жена его – простая деревенская баба с одной извилиной.

– Она, кажется, медсестра?

– Медсестра! Он женился по настоянию родителей. Сам – холёный денди. Ездит на «мерсе», ходит в спортзал. И врач – прекрасный! Хорошо, что детей у них нет!

– Кому хорошо? – спросил Николай. – Ты всё о своём Ко-ролькове?

– Не начинай! Сколько можно! – откликнулась Галя и про-должала рассказывать историю, которая её поразила: – Дед его пришёл с войны и женился на санитарке госпиталя, в котором лежал. Мать Валентина Ивановича работала в медсанчасти вер-толётного завода и настояла, чтобы сын женился на дочери её подруги. Но это всё ерунда по сравнению с тем, что произошло потом. Дед после смерти жены решил жениться! И в жёны берёт бабу на тридцать лет моложе себя. Ему восемьдесят восемь, а ей и шестидесяти нет! Это нормально? Эта хищница определённо придушит старика или просто выгонит из дома.

Николай явно был недоволен, что Галина снова завела речь о своём Королькове.

– Хватит болтать! Давайте выпьем, – подал команду Алек-сей Владимирович, но Галину было трудно сбить. Она продол-жала:

– Я и говорю: это наследство – как лотерея.

– Нет здесь никакой лотереи, – зло проговорил Николай. – У твоего Королькова бездушный и хитрый расчёт.

– Во-первых, он ещё не мой! – улыбнулась Галина. – А во-вторых, сейчас дом не так просто и продать! Разве что если со значительной скидкой…

– Какое всё это имеет к нам отношение?! Пусть продают или оставляют себе. Но я думаю, деду лучше жить в своём доме, чем с таким внуком. И довольно о нём говорить.

Николай не понимал, зачем их позвали? Обычно приходили без приглашения.

Он внимательно посмотрел на Лену и всё понял. Они почувствовали, что в их семье что-то не так, и хотят сгладить шероховатости. Но разве можно склеить то, что никогда и не было целым?!

Жаркое в горшочках действительно было очень вкусным.

– Если бы знал, что такое будет в медицине, я бы лучше в повара пошёл! – сказал, улыбаясь, Алексей Владимирович. – Хороший шеф-повар зарабатывает во много раз больше врача, не видит горя и крови, слёз и смертей. Мне, например, нравится готовить разные блюда, придумывать рецепты, эксперименти-ровать.

– Работа шеф-повара совсем не так проста, как кажется, – заметила Лена. – К тому же твои кулинарные эксперименты мо-гут закончиться и смертью клиента, так что лучше будь тем, кто ты есть. А дома можешь травить меня своими блюдами!

Потом, увидев, что муж с укором взглянул на неё, поправи-лась:

– Если говорить правду, Алексей прекрасно готовит и делает это с большим удовольствием.

Потом заговорили о делах в медицине.

– Больных меньше не становится, – сказал Алексей Влади-мирович. – Профилактика – лишь на бумаге. Никто ею не зани-мается всерьёз. Знаете, как говорят: раньше был у нас флот де-ревянным, а люди – железными. В любой день можно было прийти, и тебя проконсультируют, обследуют, назначат лечение. Сегодня медицина стала коммерческой. Чёрные вороны в белых халатах за деньги тебя обследуют и обязательно что-нибудь найдут! По телевизору то и дело слышим: нет денег, чтобы вылечить ребёнка. Всё, чем мы могли гордиться прежде, забыто. 

– Раньше такие дети просто умирали, и никто о них не знал, – сказала Галина. – Информация! Что мы знали о пожарах, о жертвах на дорогах, о падениях самолётов?!

– Чиновники от медицины получают зарплаты в пять раз большие, чем высококвалифицированный врач. Их всё устраи-вает, – заметила Лена.

– Покупают дорогостоящее оборудование, получают откаты. Закрывают участковые больницы. Людям по любому поводу нужно ехать чёрт знает куда, чтобы получить элементарный со-вет. Потому и обращаются к неучам, бабкам. Запускают болезнь, – добавил Николай.

– Ты хочешь всего и сразу, а получаешь ничего и постепен-но. Брось, наконец, брюзжать.

– А мне кажется, – сказал Николай, – что у нас ещё сильна инерция мышления. Понятно, что ещё далеко не всё так, как хо-телось бы. И всё же  от фактов уйти нельзя: продолжительность жизни выросла, смертность снижается. Или я неправ?

– Прав. Только можно было бы избежать многих ошибок в организации здравоохранения, – кивнул Сергей Константино-вич. – Никто же не отрицает, что и медицинская техника, и но-вые лекарственные препараты сделали то, о чём прежде можно было только мечтать. Но я ведь не об этом. Сегодня заболеешь – без штанов останешься.

– Так везде, – вставила Галя. – Жизнь изменилась, и то, что раньше считалось неправильным, сегодня – естественно. – Можно говорить красивые слова, проповедовать высокие мате-рии. Но жизнь есть жизнь! И кто это вовремя понял, ездит не на старых «Жигулях», а на «Мерседесе»! Ты спасаешь больного, а он благодарит не тебя, а Бога! Когда получу диплом, я своего не упущу.

– Тебе не повезло, – сказал Николай, глядя на жену. – Я придерживаюсь старых взглядов, взяток не брал и брать не бу-ду!

Лена с тревогой взглянула на мужа. Она поняла, в чём кон-фликт у Коли с Галей. Зная Николая, была уверена, что он не уступит ей, если дело коснётся принципов. Неужели Галя этого не понимает? Они действительно могут разбежаться! Жаль Ко-лю! Она вспомнила, как уговаривала его обратить на Галину внимание. Теперь поняла, что была неправа.

Алексей Владимирович сказал:

– Все сейчас понимают, что нужно вести правильный образ жизни, не курить, не пить, заниматься физкультурой, своевре-менно проходить профилактические осмотры. Но на деле пред-почитают поваляться на диване, слопать пирожное вместо по-лезных овощей и фруктов. Люди склонны перекидывать ответ-ственность на других. Мало кто задумывается над тем, что наше будущее формируется сегодня.

–  Меня Коля призывает жить по совести, – сказала Галя. – Его мало волнует, что мы многого не можем себе позволить. Даже выписать журнал по специальности. Я уже не говорю – поехать в какую-то клинику на усовершенствование. Да о чём речь? Мы знаем только дом и работу. В институте у нас иные девочки по две шубы имеют. В золоте и бриллиантах ходят. По-тому, когда он меня призывает жить по закону и по совести, я ему отвечаю, что предпочитаю жить по ситуации.

– Что ты такое говоришь? – возмутился Николай. – Что зна-чит: по ситуации?

– А то и значит: Ведерникова из нашей группы вышла замуж за старика. Говорит: «Он меня один раз раздел, а теперь будет всю жизнь одевать! Уже и завещание на меня оформил».

Алексею Владимировичу было стыдно за дочь. Подумал: «Она действительно в мать…».

Но Галину уже трудно было остановить.

– Я не хочу поддаваться стадному чувству. Мне больше по душе люди, которые имеют своё, отличное от других мнение. Не хочу скрывать, что буду брать с больных за свой труд деньги. Не считаю это зазорным, если на свою зарплату я даже Ванечке лишний раз не могу купить игрушку. Кстати, цены на них заоблачные. И продавцам не стыдно брать за простые кубики такие деньги! Почему же мне, врачу, должно быть стыдно?!



Когда дети ушли, Алексей Владимирович ещё долго не мог успокоиться. Лена уложила Машеньку, перемыла посуду, а он всё сидел, низко опустив голову, и думал о том, что Галя на гра-ни развода.

Николай по дороге домой всё молчал. Слова Гали его рас-строили. Дома он сел в своё кресло, откинувшись на спинку, прикрыл глаза, и тут же перед ним снова возникли картины того необычного консилиума.



– Профилактическое направление отечественной медицины всегда считалось основным. Предупреждать болезнь легче и дешевле, чем лечить, – говорил профессор. – Сидят у компью-тера, лежат на диване у телевизора. Гиподинамия, перееда-ние... Но и снижать финансирование здравоохранения нельзя. С давних пор медицину финансировали по остаточному принципу.

– Я всегда говорила, – добавила Екатерина Семёновна, – что пост, разгрузочные дни полезны. Поменьше животных жи-ров, углеводов. Больше движений. Трудности закаляют. Свое-образный пост в медицине может быть полезным.

– Но современные технологии дороги, – заметила Галя. – Сегодня можно получить всё. Были бы деньги.

– Но их негде заработать, – сказал Сергей Константино-вич. – А для государства медицина – удовольствие не дешёвое. Когда я слышу по телевизору, как практически ежедневно про-сят деньги на лечение больных детей, у меня начинает болеть сердце. Неужели государство наше не может помочь своим больным детям?! Тратят же миллиарды на имиджевые меро-приятия. Лицо страны создаётся пиаром, пропагандой, рекла-мой с целью формирования в массовом сознании определённого отношения к власти. А сколько разворовывают?! Может ли вызывать уважение страна, у которой такие больные не обес-печены всем необходимым?!.

– Медицина всегда была затратной. Но конечная цель – здоровье человека, – кивнул профессор. – Нужно сокращать из-держки, удешевлять помощь людям. Государство – для людей. Наш народ это заслужил.

– Мы присутствуем при ломке старых понятий, – произнёс Алексей Владимирович так, словно читал студентам лекцию. – Это нужно понимать и принимать. Достаточно напомнить, что Менделеев создал свою систему элементов, связывая их свойства с атомным весом. Но сегодня доказано, что сущест-вуют элементы с одинаковым атомным весом, но разными хи-мическими свойствами! Одни элементы могут превращаться в другие. Нужно признать, что жизнь изменилась.

– Я убеждена: есть и духовная энергия, – добавила Екате-рина Семёновна. – Это и есть Любовь! Она и привела Бога к созданию нашего мира, родила все другие виды энергии.

– Наших пяти органов чувств недостаточно, чтобы по-знать мир, – произнёс Александр Олимпиевич. – Острота зре-ния орла, обоняние собаки во много раз превосходят силу этих органов чувств у человека. Но есть и такие органы чувств, ко-торых у человека нет. Я полагаю, что всё это имеет большое значение при обсуждении столь непростого вопроса. – Можно ещё добавить, – заметил он, – что сегодня при таком потоке информации у людей нередко возникают тревога, стресс, де-прессия. Они резко снижают качество жизни и не могут не влиять на здоровье. Недавно с помощью функциональной маг-нитно-резонансной томографии было доказано, что актив-ность мозга возникает раньше, чем мозг отвечает на раздра-жение. По мнению некоторых исследователей, это свидетель-ствует о том, что у нас никакой свободы воли нет! Наши ре-шения предопределены задолго до того, как их узнаёт наше соз-нание! Мы – биохимические марионетки!

Вороньё на ветках тополя за окном огласило своим каркань-ем согласие. Профессор с удивлением взглянул на этих, в чёрных смокингах, ворон.

– А я убеждён, что это не так, – возразил Алексей Влади-мирович. – Мы ежедневно совершаем действия, которые запла-нировали. Запланировали сознательно!

– Потому и говорю, что для коррекции поведения нужно учитывать и психологические факторы.

– Мы здесь собрались не для того, чтобы спорить, – стара-ясь примирить спорщиков, сказал профессор. – Споры пока не объясняют наблюдаемое падение нравственности. Не подска-зали нам, что делать, чтобы изменить ситуацию?



– Ты идёшь спать или уже в кресле выспался? – спросила Галина, зайдя в комнату.

– Как ты могла такое говорить отцу? Неужели не понима-ешь, что ему больно? И думать такое не смей! Не позорь ни сво-его отца, ни меня! Пока ты носишь мою фамилию, такого не бу-дет!

– Ты же умный человек, – ответила Галя. – Должен понять, что мир изменился. Да и фамилию можно изменить. Что за уль-тиматум?

– Если ты говоришь, что я умный, значит, понимаешь, что второго такого дурака не найдёшь. Ты очень изменилась. Рань-ше была другой.

– Не я изменилась. Это ты застрял в старом времени. Жизнь другой стала. Пора и тебе меняться.



4.       Получив диплом, Галина осталась работать в кар-диологии. Помог ей в этом и отец, и Корольков, который в Управлении клиник с кем-то договорился и за сравнительно не-большое вознаграждение получил нужную резолюцию на заяв-лении Галины Беликовой. Николай не принимал в этом участия. Последнее время отношения с женой у него испортились настолько, что они могли днями не разговаривать. Галина даже на работу стала выезжать несколько раньше на такси.

– Мы с тобой живём, словно чужие. Долго ли это будет про-должаться? – спросил как-то у жены Николай.

Галина промолчала. Уже уходя, сказала, даже не взглянув на него:

– Мы по-разному понимаем, что такое хорошо и что такое плохо.

– Ну-ну. Вышла в люди – не заблудись, – сказал он ей.

Она хотела показать, что вполне может обойтись без мужа.

– Я хочу жить иначе. Хочу не отказывать себе в самом необ-ходимом. Речь идёт не об излишествах, не о бриллиантах и со-болиных шубах. Но жизнь не вечна, и три жизни мне не про-жить. Ты этого не хочешь понять. Я и говорю, что мы по-разному понимаем, что хорошо, что плохо.

– И что из этого следует?

– Пока не знаю. Ты сегодня забери у нянечки Ванечку. Я за-держусь на работе.

– Надолго?

– Как получится. Ты часто задерживаешься на работе. Те-перь настала и моя очередь.

– Какие у тебя могут быть дела? У тебя десять больных! Не-ужели не понимаешь, что так долго продолжаться не может?!

– Может! Я не хочу и не могу менять взгляды. Если тебя это не устраивает, иди… в церковь. Помолись! Ты же в последнее время часто говоришь о Боге, читаешь Библию. Может, тебе легче станет.

– Знаешь, как говорят? Никогда не лги тому, кто тебе дове-ряет. Никогда не доверяй тому, кто тебе солгал. Что за дела у тебя сегодня?

Так и не ответив, Галина взяла Ванечку и вышла.


       В тот день Николай никак не мог успокоиться. Курил сига-рету за сигаретой. «В чём-то Галя, конечно, права, – думал он. – Она молода. Ей хочется праздника, а что он ей может предло-жить? Каждую копейку считаем. Лишний раз не можем себе по-зволить куда-нибудь с ребёнком пойти. И машина – развалю-ха… С другой стороны, была бы у неё ко мне любовь…».

Он не успел додумать, в кабинет без стука вошёл больной Лёвушкин, наркоман, прошедший лечение в токсикологическом отделении и направленный сюда по поводу изменений психики. Парень лет двадцати пяти, с бесцветными глазами, был чем-то сильно взволнован.

– Чего тебе, Лёвушкин, – спросил Николай Фёдорович. – Что-то случилось?

– Помру, сукой буду, дай дозу! Богом прошу! Сердце оста-навливается. Потею. В голове муть всякая. Один раз. Больше никогда не попрошу!

Он подошёл к столу и сел на стул.

Лицо потное, руки дрожат.

– Ничего я тебе не дам. А вот лекарство введу. Тебе станет легче…

– Не нужно мне твоё лекарство! Ты дозу дай! Потом делай, что хочешь. Не видишь, умираю! Где у тебя марафет? Я же знаю, что ты его в сейфе держишь.

– Где ты видел, чтобы я наркотики в кабинете хранил? Они в сейфе у старшей сестры.

– Так скажи ей, чтобы принесла! Помру же!
       – Ничего и никому я не скажу! Идём, я тебе помогу.

Николай Фёдорович вышел из-за стола и направился к две-ри, и в это время наркоман ударил его чем-то по голове. Он рух-нул как подкошенный.

Что происходило потом, Николай не помнил. Очнулся на следующий день в палате нейрохирургического отделения. Ря-дом сидели Лена и Алексей Владимирович.

– Просыпайся, просыпайся, – сказал тесть. – Что произош-ло? Привезли с рваной раной головы. Были признаки внутриче-репного кровотечения. Пришлось делать трепанацию. Убрали гематому. Хорошо, что вовремя.

Николай какое-то время молчал. Потом сказал, что вчера должен был забрать сына у нянечки. Галя задерживалась на ра-боте.

– Ей сообщили, и она забрала Ванюшку, – сказала Лена. – Ты как себя чувствуешь? Что болит?

– Душа. Неужели меня этот Лёвушкин так огрел по голове? Наркоман. Требовал дозу.

– Его уже изолировали, – сказал Алексей Владимирович. – Ну, ладно. Ты лежи, Леночка посидит с тобой ещё, а я пойду. С тобой в палате лежит старик. Говорят, священник.

Алексей Владимирович вышел, а Николай подумал: «Это теперь надолго. Есть о чём подумать».

– Ты говорила, что Галя похожа на тебя, – сказал Николай Лене, когда Алексей Владимирович вышел. – Но таких как ты нет и быть не может…



Ни в тот, ни на следующий день Галя к нему не приходила.

«Вот и всё, – подумал Николай. – Всё само собой рассоса-лось. Только без Ванечки мне будет плохо. Когда выпишусь, сниму угол. Не к родителям же идти!»

Сосед его, отец Анисим (в миру Леонид Матвеевич Семё-нов), добрый старик, любил поговорить. Много лет тому назад он окончил философский факультет Ростовского университета, преподавал марксистско-ленинскую философию в строительном институте, потом всё оставил, поступил в духовную семинарию. После рукоположения получил небольшой приход в Аксае. В нейрохирургической клинике оказался по поводу сотрясения мозга. После этого прошло уже три недели, и больной готовился к выписке.

– Я, любезный Николай Фёдорович, смерти не боюсь. И на операцию шёл без страха. Знаю, что дух человеческий есть Дух Божий, а Он бессмертен.

– К сожалению, уважаемый Леонид Матвеевич, во всё это я мало верю. Хотя занимаюсь не столько телом человека, сколько его психикой.

– Природа являет великий закон бесконечного совершенст-вования форм, и трудно подумать, что духовность человека не имеет дальнейшего развития за пределами земного мира.

Николай подумал, что теперь старика не остановить. Ему бы только пофилософствовать. А тот продолжал:

– Грандиозные звёздные миры – не мёртвая материя. Поче-му не допустить, что там обитают души умерших? Разве бес-плотные духи нуждаются в условиях земных? Там могут оби-тать серафимы и херувимы. Почему нельзя допустить, что дух, впервые явленный в человеке, не имеет дальнейшего развития во Вселенной?

Николай уже не слушал старика. Он думал о том, что жизнь его дала трещину. Галина предала его, и этого простить он не мог. Закрыл глаза и вдруг стал свидетелем разговора, в котором участвовали родные и знакомые, живые и давно ушедшие из жизни.



Екатерина Семёновна говорила отцу Анисиму:

– Блаженны люди, для которых всё так просто и ясно. Им незачем утомлять себя изучением и объяснением новых загадок. Они верят только науке. Всё не вмещающееся в старые науч-ные рамки они отвергают как суеверия и бабьи сказки.

– В религии так же как в естествознании, – ответил отец Анисим, с уважением глядя на Екатерину Семёновну. – Мы име-ем дело с системой представлений, основанных отчасти на опыте, чаще на умозаключениях, по-своему последовательных, иногда логически безупречных и внутренне настолько противо-речивых, что ни Ньютон с его ясностью и строгостью ума, ни выдающиеся космологи нашего времени не находили их враж-дебными друг другу. Мы без колебаний отвергаем библейскую версию сотворения мира за семь дней по прихоти Бога и прини-маем за реальность рождение пространства-времени-вещества-излучения за доли секунды «по случаю» – фактически, по прихоти такой же надприродной силы. Ничего принципиаль-ного исключающего друг друга в этих версиях нет. Вот почему космологическая случайность становится тождественной божественному капризу, его синонимом!

– Наконец-то я слышу трезвые суждения, – кивнул Сергей Константинович. – И то, и то – продукт веры!

– Естествознание сегодня не может вразумительно отве-тить на вопрос: как возник и развился материальный мир, про-изошла Вселенная, жизнь, разум. Нужно признать, что наука не нашла достойной альтернативы Богу, – сказал Алексей Влади-мирович.

– Нет резона в очередной попытке доказывать, что «Бога нет и никогда не было»! – вставил Сергей Константинович. – Затея эта, по меньшей мере, бессмысленна, так как верующий доверяет не рассудку, а воображению и чувствам. Именно по-этому атеизм так далёк от победы над религией и мистикой вопреки блистательным успехам естествознания. Я убеждён, что воинствующий атеизм имеет отношение к падению нра-вов, морали. Это и является причиной того, с чем мы сегодня столкнулись.

– Мы знаем, что знания – сила! – скептически заметил при-сутствующий при этом разговоре Алексей Владимирович. – Но знания также легко можно использовать во зло, как и во благо. Они не только созидают, но и разрушают.

– На поиск истины имеет право любой человек, – упорство-вал отец Анисим, ничуть не смущаясь того, что спорит с ко-рифеями науки.

 – Церковь пытается узурпировать это право и приписыва-ет Божьей воле всё сущее в мире, – сказал он. – Но было бы за-блуждением исключать роль человека, безотносительно, о зем-ном или внеземном человеке или мыслящей субстанции идёт речь.

– Я и говорю, – воскликнул Сергей Константинович, – толь-ко Человек может быть единственной и достойной альтерна-тивой Богу! Он – не пассивный объект Природы. Он может не только прогнозировать будущее, но и конструировать его.

– Вам не кажется, коллеги, что мы уж слишком углубились в философию и так же далеки от решения, как и в начале наше-го разговора? – недовольно спросил Александр Олимпиевич. – Как изменить ситуацию? – продолжал он. – Без глубокомыс-ленных рассуждений о Боге, Природе, Вселенной. Как избежать уничтожения всего живого? Сегодня мир стал взрывоопасным. Достаточно искры, и произойдёт то, чего не хотелось бы до-пустить. Во имя наших детей и внуков. Во имя нашего будуще-го…



Он открыл глаза. У его кровати сидела Галина.

– Пришла? Почему же не привела Ванечку?

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она, не отвечая на его вопрос.

– Нормально чувствую. Сотрясение мозга. Была гематома. Делали трепанацию черепа.

– Знаю. Хорошо, что тебе лучше. Но я пришла сказать, что ухожу от тебя. Мы слишком разные.

Николай подумал, что она выбрала удобный момент. Он не-что подобное ждал, только рассчитывал, что скажет это она не в клинике.

– Понятно. Я свои вещи смогу забрать, как только выпи-шусь…

– Тебе никуда не нужно переезжать. Через две недели еду в Москву.

– С кем?

– Не буду скрывать, с Корольковым.

Николай взглянул на неё и всё понял.

– Я хотела бы, чтобы Ванечка побыл с тобой, пока мы уст-роимся на новом месте.

– Конечно… С кем же ему быть?

– Вот и хорошо. Выздоравливай, – сказала она. – Если к этому времени тебя ещё не выпишут, договорюсь с нянечкой. Она за Ванечкой присмотрит. Отца не хочу нагружать. Ему не до внука.

– Зачем же кого-то нагружать? Меня обещали через две-три недели выписать. Так что не беспокойся.

– Вот и хорошо, – повторила Галя, вставая. – Выздоравли-вай.

Она ушла, а отец Анисим, невольный свидетель этого разго-вора, тихо проговорил:

– Не сильно печальтесь, любезный Николай Фёдорович. Придёт день Господень, и она ответит за всё. За непомерную гордость свою и злобу, за себялюбие и корысть. В ней взял верх дух сатаны. Она никогда не любила Бога. Как говорил апостол Павел, для неё запах смертоносный на смерть. А у вас, любез-ный Николай Фёдорович, запах живительный на жизнь! Она никого не любит. Ни родителей своих, ни сыночка своего. А уж вас тем более! Так что нечего вам о ней сожалеть. Что ни дела-ется – к лучшему. Будет ещё у вас праздник на душе, встретите свою любовь! И жить с нею будете долго и счастливо, уж по-верьте мне, старому человеку, многое повидавшему на веку.

– Я не очень-то и печалюсь. Сына жалко, – сказал Николай.

– Мальчику отец нужен. Я думаю, что эта кукушка оставит его вам. Она любит только себя.

– Сыну и мать нужна.

– Будет у него мать. Любовь – редкий дар Бога нашего чело-веку, и далеко не все знают, я бы сказал, понимают, что это та-кое! Любовь не приходит без жертвоприношений. Но не вы жертва, уверяю вас, любезный Николай Фёдорович! Не вы!

Дальше Николай уже не слушал старика. Он откинулся на подушку и смотрел в потолок. Всё, что было с Галей, – попытка забыть Лену. И может, это было нечестно по отношению к Гале, может, он виновен в том, что произошло.



На следующий день, когда отец Анисим уже выписался, в палату вошёл Алексей Владимирович. Обычно он торопился, а в тот вечер присел на край его кровати и тихо спросил:

– Вчера вечером узнал, что Галя уехала в Москву. Две по-следние недели не звонила, не заходила. Позвонил в кардиоло-гию, и меня огорошили новостью. Что происходит?

Николай ждал этого разговора.

– Произошло то, что произошло, – ответил он. – Галя ушла от меня.

– Что значит – ушла? А Ванечка? А ты? К кому ушла? По-чему?

– Не всё ли равно?! К Королькову. Они уволились и переез-жают не то в Москву, не то в Подмосковье. Ванечка будет жить со мною, пока они не устроятся. Я думаю, смогу её уговорить, чтобы оставила мне его навсегда.

Потом тихо добавил:

– Наверное, я во всём виноват. Мне казалось, я не давал по-вода. Наверно она заслуживала большего внимания.

Алексей Владимирович сидел, низко опустив голову. Вспо-минал, что чувствовал, когда ушла от него Жанна.

– Не казни себя. Она похожа на свою мать. Мне очень жаль. Но хочу, чтобы ты знал: мы с Леной тебя ни в чём не виним. Ты нам по-прежнему – родной человек, отец нашего внука. Наш дом – твой дом. Через неделю тебя выписывают.



Но случилось то, чего никто не мог ожидать. По дороге в Москву машина Королькова выехала на встречную полосу дви-жения и на полном ходу лоб в лоб столкнулась с тяжёлой фурой. Шестисотый «Мерседес» сложился гармошкой. Валентин Иванович Корольков и Галина Алексеевна Беликова погибли сразу. Водителя фуры в тяжёлом состоянии отвезли в больницу.

Алексей Владимирович ездил на опознание, привёз и похо-ронил дочку. О случившемся решил Николаю рассказать после выписки из больницы.

Через две недели Алексей Владимирович вызвал такси и они с Николаем, выписанным из нейрохирургии, поехали за Ванечкой. Лена в тот день дежурила.

Николай удивился, как за это время подрос сын. Он что-то говорил, довольный, что едет с папой и дедушкой.

– А где мама? – спросил Ванечка.

– Уехала в командировку.

– А мы с нею сможем поговорить по скайпу?

– Сможем, когда она будет свободна. Вот какой ты молодец! Всё знаешь.

– У Вали папа уехал, и они тоже говорят по скайпу. Он залез туда и не хочет вылезать…



Войдя в квартиру, Николай удивился. Квартира без Галиных вещей казалась нежилой. На столе лежала записка. Алексей Владимирович передал её Николаю.



Не хочу, чтобы ты узнал это от других. Я ухожу к Король-кову. Пусть Ванечка поживёт с тобой. Надеюсь, ты не будешь против. Мальчика должен воспитывать отец. Прощай!



Николай передал записку Алексею Владимировичу.

– Глупенькая, – тихо сказал он. – Как мотылёк спешила к Солнцу и… сгорела.

На глазах его выступили слёзы, и он рассказал Николаю, что произошло.

Николай побледнел. Он мог ожидать чего угодно, только не такого конца. «Вот и всё! – подумал он. – Теперь уже ничего изменить нельзя. Теперь я для Ванечки и папа, и мама!»

– Не казни себя. Ванечка не должен страдать. Вы приходите к нам в субботу. Машенька с Ванюшкой прекрасно вместе иг-рают. Помянём Галю.

Уложив малыша спать, Николай прилёг на диван. «Странно, – подумал он. – На письменном столе она оставила свою фото-графию. Наверное, чтобы Ванечка её не забывал».



– Вот я тебя и освободила от себя! Мне был очень интере-сен Корольков, – говорила фотография Галины. –  Его убежде-ния были мне близки. Мне  всё в нём нравилось. Пойми меня и прости. Когда долго любишь – это перестают замечать. Когда прощаешь – этим начинают пользоваться. Когда готов на всё – просто перестают ценить. Но так всегда! Кто-то теряет, но кто-то находит! Только потеряв меня, ты поймёшь, чего ли-шился. Но вернуть что-либо уже поздно. А Ванечке нужен отец. Вот и возись с ним. Воспитаешь его на себя похожим и будешь доволен. Ты можешь разбить стекло моей фотографии! Но я говорю, что думаю…



5.         Сергей Константинович вышел из операционной. Попросил его не тревожить. 

– Десять минут хочу отдохнуть, – сказал лечащему врачу. – Берите Журавлёва на стол, начинайте наркоз.

Лечащий врач подумал: «Стареет шеф. Раньше мог опериро-вать с утра до вечера без перерывов!».

Но дело было совсем не в этом. Когда к ним в отделение по-пал Павел Андреевич Журавлёв, Сергей Константинович не сразу понял, что это  биологический отец его приёмной дочери. Он не был похож на бандита, имеющего уже три судимости и кличку «Профессор». Шестидесятилетний худой лысый мужчина с большими голубыми глазами и тонким острым носом больше походил на учителя. Больного готовили к операции по поводу гнойного плеврита абсцесса левого лёгкого.

Ознакомившись с историей болезни, Сергей Константино-вич понял, кого ему предстоит оперировать.

Журавлёв помнил, что у него есть дочь.

– В семьдесят девятом загремел на зону. Жена была бере-менна, – рассказывал он доктору. – Дочку не видел, а жену, Алёнушку, любил. Умерла она… Пробовал дочку искать, но не нашёл. Потом поехало, покатило. После первого срока схлопо-тал второй. Потом – третий. Освободился недавно и сразу загу-дел в больницу.

Этот рассказ очень взволновал Сергея Константиновича. Он даже хотел под каким-то предлогом попросить, чтобы больного оперировал другой врач. Но потом, подумав, всё же решил: сам должен сделать всё, чтобы спасти его. Попросил ассистировать лечащего врача и старшего ординатора, своего однокашника Валерия Михайловича.

Выпив кофе, он ещё раз просмотрел результаты последних исследований и пошёл в операционную. Больного вводили в наркоз. Сергей Константинович помыл руки, надел стерильный халат, шапочку, маску. Кожа больного – как картинная галерея. На груди красовалась обнажённая женщина с младенцем. Сна-чала он подумал, что это – жалкая попытка изобразить Мадонну. Потом понял: это – его жена с ребёнком, которого он даже не видел.  На спине на фоне неба возвышались купола церкви, а вдалеке плыл по морю пароход, и надпись определяла местоположение этой красоты: «Ростов-папа». На руках мечи, змеи, пауки…

Больному обработали операционное поле спиртовым рас-твором йода, накрыли стерильными простынями, и операция началась. Вскрыв грудную клетку, Сергей Константинович убе-дился, что резекцией дело не ограничится. Предстоит сложней-шая операция – удаление всего левого лёгкого.

– Трахея сдавлена лимфатическими узлами, абсцессы, ган-грена левого лёгкого, – констатировал Сергей Константинович. – Всё, как мы и предполагали. Олег, начинайте капать, – сказал он анестезиологу.

– Льём. Только у нас всего два флакона его группы.

– Люда, позвоните в другие отделения. Достаньте кровь! А вы, Мария Ивановна, – обратился он к лечащему врачу, женщи-не с испуганными глазами, – куда смотрели?!



Операция прошла без осложнений. Больного перевезли в реанимационное отделение. Сергей Константинович позвонил жене и предупредил, что сегодня останется в отделении. Екате-рина Семёновна удивилась. Такое в последнее время случалось нечасто.

Журавлёву проводили противошоковые мероприятия, анти-бактериальную терапию, капали кровь, давали кислород. На четвёртые сутки перевели в отделение, положили в отдельную палату.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Сергей Константино-вич.

– Как рыба, выброшенная на берег. Дыхалки не хватает. Но привыкну. Ты, док, нормальный мужик. Падлой буду, выпи-шусь, в долгу не останусь. Думал, мне кранты.

Улыбнувшись, добавил:

– Не хочу тебя, док, расстраивать, но я очухаюсь! Сукой бу-ду – мне ещё пожить нужно. Дочку найти. Долги раздать. По нашим понятиям, долг западло не отдать.

– А что делать западло?

Сергей Константинович поднял голову и пристально взгля-нул на Журавлёва.

– Много чего. Понятия – законы, которые должны соблю-дать.

– И всё же?

– Мало ли что считается западло?! Тебе-то зачем? Или для самообразования? Так западло много чего делать! Обещать, на-пример, жениться или считать деньги при бабе. Подбирать ме-лочь с пола, курить на ходу или здороваться за руку в туалете. Просить сделать бесплатно то, чем человек зарабатывает на жизнь. Заключать с женщиной пари, пить пиво из пластиковой бутылки или не давать на чай. Это – целая наука. Поживёшь на зоне – усвоишь!

– Раз шутите, значит, всё будет хорошо, – кивнул Сергей Константинович. – Только операция – полдела. Теперь нужно лечиться. Когда будете выписываться, напишу направление в пульмонологический центр.

– Спасибо. Родители жены давно окочурилась. Спросить о дочери не у кого. Одна старая карга рассказала, что перед опе-рацией жена всё убивалась: девчонку оставить было не с кем. Ей ввели что-то не то, а может, дозу не ту дали, только Алёнушка моя умерла, и я даже не могу найти её могилку. А дочку в Дом ребёнка сдали. Там следы и теряются.

Он говорил тяжело, то и дело останавливаясь, чтобы отдох-нуть. Но спустя минуту-другую продолжал. Сергей Константи-нович сидел рядом на стуле и напряжённо ждал, когда тот заго-ворит снова.

 –  Столько лет прошло. Кто окочурился, кто уехал хрен зна-ет куда. Но ещё не вечер. Буду искать. Должны же сохраниться записи в архивах. А то, что сведения те секретны, так у меня есть зелёный ключик, открывающий тот сейф.

Сергей Константинович промолчал. Потом заметил:

– Зачем это вам? Дочь вас никогда не видела. Немолоды уже. Пора успокоиться, жениться.

– Нет, док. Ты ничего не понимаешь! Я её должен отыскать. Хочу поглядеть. Моя кровь! К тому же есть у меня, что ей оста-вить.



Через три недели Журавлёва выписали. Сергей Константи-нович, как и обещал, дал ему направление в пульмонологиче-ский центр, написал знакомому врачу, чтобы тот взял его под своё крыло.

О том, что Леночка – приёмная дочь, никто не знал. Не знала этого даже Екатерина Семёновна. Сергей Константинович решил о Журавлёве никому не говорить. Зачем? Лена – его дочь. И у неё никогда никаких сомнений в этом не было, тем более что она – похожа на него. Тот же цвет волос, нос, глаза. Это похожесть особенно видна на старых фотографиях.

Но с появлением Журавлёва тревога у Сергея Константино-вича не проходила.



Николай привёз сына в кукольный театр. После представле-ния решил зайти к Алексею Владимировичу и Лене. Вот уже более месяца, как Галя ушла от них навсегда. Как психиатр, понимал, что это рано или поздно должно было произойти. Нет, не думал, что дело могло закончиться кладбищем, но разводом наверняка. Таков был её склад личности. Раздражительная до злобности, прямолинейная, Галя всегда всё чётко формулирова-ла и никогда не сомневалась в своей правоте. Её мыслительная вязкость особенно раздражала Николая. Она могла долго гово-рить об одном и том же, требуя внимания к своим «соображени-ям». У неё «не хватало сил» преодолеть свои «маленькие» сла-бости, «тем более что она права». Самые убедительные доводы для неё те, которые продиктованы её чувствами.

После её ухода Николай не ощущал себя несчастным, обма-нутым, брошенным, и это его удивляло. Ему было очень жалко её. Конечно, Ванечке не хватало матери. Потому и старался ча-ще бывать у Алексея и Лены, чтобы Ванечка чувствовал, что у него есть семья, есть люди, которые его любят.

– Кто к нам пришёл?! – воскликнул Алексей Владимирович, подхватывая внука на руки и подбрасывая к потолку. Это очень нравилось малышу, и он громко смеялся. – Машенька, иди ско-рее! Посмотри, кто пришёл!

Маша была счастлива. Теперь ей было с кем играть.

Лена принесла планшет, в котором были «закачаны» мульт-фильмы. Это был верный способ успокоить детей и пообщаться с гостями.

– Как здорово, что вы пришли! – сказала она. – Будем обе-дать. У меня куриный супчик и тушёные овощи. Сейчас «на-строгаю» салатик.

Она взглянула на мужа, и, увидев его одобрительную улыб-ку, пошла на кухню.

– Как тебе события на Украине? – спросил Николая Алексей Владимирович. – Смотрю новости, и страшно становится. Пол-номасштабная гражданская война.

– Обыкновенный фашизм. В истории такое бывало.

– Ты прав. Эти сволочи ведут себя как фашисты! История повторяется.

– Повторяется, – кивнул Николай. – Но если вспомнить ис-торию, то и мы не всегда были миролюбивыми соседями. Когда-то с печенегами вырезали хазар и волжских булгар. Ограбили и согнали с испокон веков принадлежащих им земель племена венгров. Много раз нападали на Константинополь, на Балканы, на поляков. Перерыв в агрессии был во время татаро-монгольского «ига» – двести пятьдесят лет. Но потом мы отыг-рались. Отобрали у монголов всё – от Казани и Сибири до Кас-пия и Маньчжурии. Но, завоевав огромные территории, Россия не могла прокормить народы, живущие на них. Сделать их жизнь достойной.

– Давай о дне сегодняшнем… Мы говорим об Украине, о том, что там творится.

– Разве только на Украине?! А что происходит в Прибалти-ке?! В Польше? В Африке? В Азии? В Южной Америке?

Ровно триста лет назад Карл Двенадцатый продал за два миллиона ефимков Петру Первому Лифляндию, Эстляндию, Ингрию и часть Карелии с Выборгом. А в  тысяча семьсот девя-носто пятом году герцог курляндский уступил России и Курляндию за миллион четыреста тысяч талеров. Так Прибалтика стала собственностью России. Но кто с этим считается? А большевики в  тысяча девятьсот двадцатом году подписали Тартуский договор о свободе от России прибалтийских государств. Таким образом, только признавая большевизм, прибалтийцы могут утверждать о своей самостийности!

Но таковы были правила. В  тысяча восемьсот шестьдесят седьмом году Россия продала Соединённым Штатам за семь миллионов долларов Аляску общей площадью более чем полто-ра миллиона квадратных километра.

– Ну что мы оглядываемся назад, – вновь прервал его Алек-сей Владимирович. – Меня тревожит день сегодняшний, Украи-на!

– А я говорю, что такое уже было не раз, и мы знаем, чем это заканчивалось. К тому же нельзя не учитывать, что здесь имеют место интересы многих стран, непосредственно в событиях на Украине не участвующих. Глобальные интересы. И дирижирует всем этим оркестром Америка.

Лена накрывала на стол и прислушивалась к разговору муж-чин. Ей было приятно, что между Алексеем и Николаем нор-мальные дружеские отношения. Боялась, что с последними со-бытиями, после того как от Николая ушла Галина, отношения изменятся.

– За стол! – воскликнула Лена. Она хотела как-то отвлечь Николая от грустных мыслей. – Дети! За стол! Кто хочет клуб-ничку со сметаной и сахарком, тот первый должен показать мне пустую тарелку!

Лена усадила малышей. Машенька давно привыкла кушать самостоятельно, а Ване ещё требовалась помощь. Николай брал клубничку, макал её в сметану и сахар и вкладывал сыну в рот. Мальчик подчинялся. Он перекладывал ягоду то под левую, то под правую щёку. Ел, как всегда, неохотно и мало. А вот уси-деть на месте ему было трудно.

– У меня есть идея! – бодрым голосом сказала Лена. – Да-вайте в пятницу после работы поедем на хутор Калинина к Ан-тону Митрофановичу. Там и рыбалка, и тишина. Малыши будут играть на свежем воздухе. И мы отдохнём.

Николай понял задумку Лены, но не увидел причины, поче-му бы действительно не поехать на пару дней на Дон отдохнуть. К тому же он уже не раз был у того рыбака. Мужик малообразо-ванный, но на удивление умный и мастеровой. Гостеприимный и добрый.

Однажды они приехали к нему, а у Митрофаныча в доме не было хлеба. Жена уехала в Багаевку на рынок продавать рыбу. Взрослая дочь работала медсестрой в Ростове. Он и сказал гос-тям:

– Вот вам банка икорочки, ложки. Вы полакомьтесь, а я сбе-гаю в наш магазин. Хлеба да бутылочку куплю.

Они ели чёрную икру столовыми ложками, но без хлеба.

– Хорошая идея, – поддержал Лену Николай. – Итак, в пят-ницу часа в три я подъеду к вам. Вечером в воскресенье вернём-ся.

– Договорились, – кивнул Алексей Владимирович. – Вы-пьешь что-нибудь? У меня есть хороший коньячок.

– Я же за рулём, – с сожалением ответил Николай.

 Вернувшись домой, он уложил малыша спать и лёг рядом. Рассказывал ему сказку и не заметил, как заснул.



Во сне ему виделась рыбалка. Он сидит на скале у берега, а Ванечка вытаскивает одну за другой рыбёшки. Бросает их в ведро. Оно уже полное, и больше не нужно ловить, но остано-виться он не может. Всё ловит и ловит.

К ним подошёл Алексей Владимирович.

– Прекрасный улов. Может, вам стоит заняться этим де-лом? – сказал, улыбаясь.

– Не люблю ни охоту, ни рыбалку, – ответил он. – Не моё это. Мне интересно то, чем занимаюсь. А Ванечка пусть сна-чала подрастёт.

Алексей Владимирович сел на камень у самого обрыва и про-должал:

– Я под впечатлением разговора Екатерины Семёновны с отцом Анисимом. В чём-то Леонид Матвеевич прав. Наука рас-пространяет своё влияние вглубь, тогда как религия – вширь. А противоречия в жизни всегда были и будут. Именно они за-ставляют нас думать и делать всё, чтобы их устранить. Они – горючее прогресса! Сколько ещё неизведанного! Но меня уте-шает мысль, что, сколько бы мы ни знали, всё равно останутся тайны Природы, которые нужно будет разгадывать. Этот процесс бесконечен, как бесконечна Вселенная!

– Но, как это часто бывает, – заметил он, – на загадках Природы паразитируют нечистоплотные люди. Чумак «заря-жает воду». Кашпировский внушением лечит бородавки. Они прекрасно приспособились к ситуации.

– Напрасно ты так, – сказал подошедший к ним Антон Митрофанович. – Есть спрос, будет и предложение. Рынок!

– Это не рынок, а базар, – улыбнулся он. – И молитва лечит потому, что на это время отключается кора мозга, заторма-живаются альфа-ритмы. Исчезают патологические связи с внешним раздражителем, вызывающим болезнь. Это своеоб-разный самогипноз. Павлов наблюдал неплохой эффект при ле-чении сном, например, язвенной болезни желудка.

– Вот я и говорю, – улыбнулась Лена, тоже подошедшая к ним, – наши СМИ часто пропагандируют всякий антинаучный бред: астрологию, уфологию, другую чушь. Ради грошовой вы-годы оболванивают людей. Их убеждения изменчивы как флю-гер. У них  ветер в голове!

– И тем не менее, есть то, что наука сначала категориче-ски отрицала, потом признала, – упорствовал Алексей Влади-мирович.

И вдруг поразил всех простой рыбак Антон Митрофанович. Собирая снасти, сказал:

– Но более всего меня поразило, когда в камере пермаллоя, материала, не пропускающего ни радио-, ни электромагнитные волны, были созданы условия для появления из лягушечьей икры головастиков. Такие же условия были созданы и в другой каме-ре, сделанной из материала, не способного экранировать лучи. В пермаллоевой камере ни один головастик так и не стал лягуш-кой! Из икры вылупились уроды, которые в конце концов погиб-ли. Поэтому я и сделал вывод, что для жизни нам нужна Боже-ственная энергия. Бог в умах и сердцах миллионов людей, и это реальный факт.

– Как и вера атеистов в атомы и молекулы, в элементарные частицы и в эволюцию, – продолжал стоять на своём Алексей Владимирович.

– И ваши убеждения стократ усиливаются верой в свою правоту, – стараясь примирить спорщиков, заметил он. – Рели-гия спасала народы, и тому есть множество примеров. Еврей-ский народ спасла от ассимиляции. Десять же колен их, отбро-сивших свою религию, так и исчезли. То же происходило с армя-нами, например, которые сохранили свою веру. Хотя их тоже бросало по миру. Они перенесли геноцид, но сохранили свой язык, свою культуру. Себя как народ. То же было с ассирийцами. Да мало ли с кем! Недооценивать религию нельзя!



Николай проснулся рано. Нужно было собирать Ванюшку и ехать на работу. Вспомнив о своих ночных видениях, подумал, что мозг его не отдыхает. Хорошо, что в пятницу договорились поехать на Дон. Будет сидеть на берегу (у воды не так жарко) и, наконец, дочитает книгу Бассина «Проблема бессознательного».

Всю неделю Николай думал о предстоящем отдыхе у Дона. Привёл в порядок спиннинг, уложил в багажник машины набор шампуров, резиновые сапоги, тёплые вещи для Ванечки. Ровно в три, освободившись пораньше, усадил Ванечку на заднее сиденье, где у него было своё детское креслице, и они поехали к Алексею Владимировичу и Лене.

На выгоревшем небе ни облачка. Машины медленно проби-рались сквозь толчею заторов и пробок. Люди спрятались от не-имоверного пекла в тень, под кондиционеры, и даже асфальт на дороге плавился. Но в старенькой машине Николая никакого кондиционера не было, и он надеялся, что в пути откроет окна и встречный ветерок сделает не столь тягостным их путешествие.

Алексей Владимирович, Лена и Машенька уже ждали их у подъезда, в тени развесистого тополя.

Уложив вещи в багажник и рассевшись в машине, они по-ехали в сторону Новочеркасска. Хутор Калинина раскинулся на правом берегу Дона напротив станицы Багаевской.



6.        Дом Антона Митрофановича стоял у самого Дона. Крыльцо с деревянными ступеньками и резными перилами. Не-большие окна со ставнями. Крыша, крытая красной черепицей. Наконец, недалеко от входа – собачья будка, у которой обычно сидел огромный пёс со странной кличкой Малыш. Но сейчас его не было, чему Алексей Владимирович удивился. По двору разгуливали куры. Слышалось хрюканье поросят.

Дорожка, выложенная цементной плиткой, вела к хозяйст-венным постройкам, в огород, сад. Вдалеке – небольшая лужай-ка, заканчивающаяся каменистым обрывом. Спуститься к воде можно было по покривившимся от времени ступенькам. Спо-койные воды Дона плескались у прибрежной скалы. Но купаться здесь было плохо: и дно каменистое, и глубина большая. Когда гости с детьми хотели искупаться, перебирались на лодке на левый песчаный берег. Там и вода хорошо прогревалась, и детям раздолье. Было где и позагорать, и побегать.

С берега же хорошо было ловить рыбу да, расположившись в тени дерева, любоваться проходящими по реке пароходами и баржами.

– Давно не приезжали. Должно – заработались, – сказал Ан-тон Митрофанович, высокий мужчина с загорелым торсом. Вы-горевшие на солнце глаза его смотрели на гостей весело. – Рас-полагайтесь, Алексей Владимирович, на своём прежнем месте, – сказал он, почёсывая давно небритую щетину на лице. – Комната свободна. А Николай с пацаном – на веранде. Разместимся! Я давеча сазанчика килограмм на семь поднял. Вечером уху сварим. 

– И мы кое-что привезли. Голодными не будем.

– Ты, Алексей, совсем того? Или когда здесь голодным был? Овощи, фрукты свои. Не турецкие. Мясо бегает по двору, да и рыбка в речке водится.

Алексей Владимирович достал две бутылки водки и поста-вил на стол.

Антон Митрофанович убрал продукты в холодильник.

– Ко мне племяшка приехала из Донецка. Месяцев семь на-зад погибли её муж и сынок. Дом разбомбили. Сама едва ноги унесла. Устроилась покамест в Ростове, да вот какая незадача: не дают российского  гражданства. Взятку выуживают. Дед у Аннушки – Дважды Герой Советского Союза. Ну, не сволочи, я тебя спрашиваю?! Родилась в России, в Волгограде, а граждан-ства не дают. Не знает, куда стучаться, кому жаловаться. Я ж говорю: строили коммунизм, а соорудили абсурдизм!

Он выругался матом. Иначе разговаривать не умел.

– Приехала на выходные. Заядлая рыбачка… Сидит у реки, молчит. Всё думает о своём. Жаль мне её.

Николай взглянул туда, куда показал Антон Митрофанович, и увидел сидящую у края обрыва женщину. Она, держа в руках удочку и не обращая внимания на гостей, смотрела на воду. Светловолосая, в мужской рубашке и платке, в старых, вытяну-тых на коленях спортивных штанах. Рядом сидел огромный пёс и так же пристально смотрел на воду. «Видно, в прошлой жизни Малыш был рыбаком», – с улыбкой подумал он.

Вечером развели костёр и в большом чугунном казане сва-рили уху.

– Не много ли? – спросила Лена. – Малышня есть не будет. Кстати, где Людмила Петровна?

– К девяти придёт. Администратором на базе отдыха работа-ет. Дел много – сезон. Но будет точно к девяти. По ней хоть на-ши ходики сверяй.

К костру подошла Анна. Лет тридцати, чуть курносая, коно-патая, с серыми глазами, она принесла пластмассовое ведёрко с рыбой.

Кивнула всем.

– Это наша Аннушка, – сказал Антон Митрофанович, как бы представляя племянницу.

Потом, повернувшись к ней:

– Чисть давай. Мы эту мелочь бросим для наваристости. Раньше обычно петуха клали. Но сегодня обойдёмся без него.

Людмила Петровна пришла к девяти. Полная, энергичная, властная. Сразу же скомандовала вынести и поставить в тени большой яблони стол, скамейки. 

Всё закрутилось, завертелось. Анна принесла из дома посу-ду, овощи… Хозяин никого к казану не подпускал. Очень гор-дился умением варить настоящую донскую, пахнущую пряно-стями и томатом уху. Только Николаю не запрещал. Чувствовал в нём не просто мастерство, но и родство душ.

– Это тебе не геморрой лечить, – сказал Митрофанович Алексею.

Лена и Николай накормили детей и уложили спать. Потом присоединились к компании.

Антон Митрофанович разлил водку.

– Будем здоровы, – сказал он и чокнулся сначала с женой, потом с гостями. – В Донецке вроде бы как меньше стали стре-лять. По ящику один умник так и сказал: американцам нужен управляемый хаос.

– При чём здесь американцы? – сказала Анна. – У нас власть давно никто не слушает. Какая это власть? Сегодня это – бизнес. Потому и процветают хамство и взяточничество. Одного жулика скинут – три других вместо него придут. Ничего не меняется. Только хуже становится...

– Ничего бы этого не было, если бы не янки. Говорят же, что в Африке две неприятности: эпидемия лихорадки Эбола и американский президент Обама, – сказал Антон Митрофанович. – Потому я ничего хорошего не предвижу. У нас всё идёт хорошо, только проходит мимо.

– У ветвей власти один корень зла, – заметил Алексей Вла-димирович. – В том, что Анне не дают даже вида на жительство, разве американцы виноваты?!

 – Вот и я о том же, – откликнулся Антон Митрофанович. – Призывают, уж если мы по горло в дерьме, взяться за руки! У нас столько земли, а овощи покупаем в Турции, Польше, даже в Израиле! Люди привыкли к халяве. Ждут от государства, что оно поможет. Того не понимают, что другие времена настали.

Он выругался матом и поднял стакан с водкой.

– Будем здоровы! Как говорил мне один морячок из Одессы: чтобы нам было хорошо, а этим пидорам плохо!

– Чего ругаться-то при женщинах? – недовольно проворчал Алексей Владимирович.

– Лучше быть хорошим человеком, «ругающимся матом», чем тихой, воспитанной тварью, – ответил Антон Митрофано-вич, ничуть не смущаясь.

Они ещё долго сидели. Когда на небе появились мерцающие звёзды и ковш луны поплыл по бескрайному чёрному океану, хозяева и Алексей Владимирович с Леной пошли спать, а Нико-лай и Анна так и остались сидеть у костра.

– Что вы преподавали? – спросил Николай.

– Историю в педагогическом институте.

– Любите детей?

– Как их можно не любить? И историю люблю. Пошла бы работать в школу. Только вот пока ничего у меня не получает-ся…

– Всё образуется, – попытался успокоить её Николай. – А какой раздел истории вас больше увлекает?

– Древний мир, конечно. Рождение и гибель цивилизаций. Почему так происходило? Всё думаю, есть ли некто или нечто, кто управляет всем этим?

– А меня всегда больше увлекали события, происходящие в восемнадцатом, девятнадцатом веках. Поражаюсь параллелям происходящего. Что было тогда, делается и сегодня, словно мы движемся по спирали. Только жизнь наша на другом витке. Вы не будете возражать, если закурю, – спросил Николай.

– Курите, – ответила Анна. – Я привыкла. Муж курил.

Она о чём-то задумалась, глядя на тлеющие огоньки уга-сающего костра.

– А что касается рождения и смерти цивилизаций, – прого-ворила она спустя некоторое время, – вы только представьте: шумерская цивилизация возникла четыреста тридцать две тыся-чи лет назад. Занимались скотоводством. Потом вдруг пережили бурный расцвет. Овладели космическим ориентированием. Их жрецы знали обо всех планетах Солнечной системы, включая планету Мардук, которая раз в три тысячи лет появляется в Солнечной системе. Умели писать и читать. Уникальна их клинопись. Она появилась, словно принесённая кем-то извне. Никакой связи с другими языками древнего мира не установлена. Система счисления их была шестидесятеричной!  Не от них ли у нас в часе шестьдесят минут, а в минуте – шестьдесят секунд? Они уже тогда знали электричество!

А цивилизации племён майя, Египта, Китая, Греции, Древ-него Рима?!

Николай с интересом слушал, как увлечённо рассказывает Анна о древних мирах.

– Меня больше интересует наша история. Что происходило в историческом прошлом на землях, которые сегодня занимаем мы? – сказал Николай, гася сигарету.

– Здесь история начиналась много позже. Лишь в семнадца-том веке Пётр Первый разбудил Россию от многовековой дрё-мы. Появились выдающиеся личности. Сегодня некоторые учё-ные утверждают, что за Россией будущее мира. Статистика по-казывает, что частота рождения талантов связана с периодами солнечной активности и другими физическими причинами. Это позволяет предположить, что цивилизациями кто-то управляет.

Николай некоторое время молчал, размышляя над сказан-ным. Эта Анна оказалась очень интересным человеком.

– Кстати, – продолжила Анна, словно вдруг вспомнив что-то, – большевики практически полностью переняли основные постулаты христианства, написав свой моральный кодекс. Не понимаю, чем церковники могли быть недовольны?

– А разграбленные и разрушенные церкви? А сотни тысяч уничтоженных её служителей? – удивился Николай.

– Но так было везде и всегда! – ответила Анна. – Разве не уничтожали синагоги крестоносцы и другие религиозные фана-тики? А что делают сегодня мусульмане с христианскими и буддистскими святынями?

– Вы не путайте…

– Давайте перейдём на «ты». Мы с вами вроде ровесники.

Николай кивнул и продолжил:

– Фанатики всегда были. Достаточно вспомнить инквизи-цию. Божественные заповеди нарушались с первых дней. На-пример, одной из первых заповедей было: не убий! Моисей, спустившись с гор со скрижалями, на которых и были выбиты эти заповеди, увидел, что его народ стал снова поклоняться зо-лотому тельцу, то есть люди вернулись к язычеству. Он прика-зал левитам убить тысячи людей, вся вина которых была в том, что они молились кому-то иному!

– Ты прав. Такое было в древности. Мораль легче деклари-ровать, чем соблюдать. И всё же нужно признать: общепринятая мораль, правила поведения лучше, чем жизнь без правил. Разве я не права? Никто ведь так и не доказал, что Бога нет. Атеизм – тоже вера!..



Было около двенадцати ночи, когда Анна встала.

– Пора спать. Хочу на утренней зорьке посидеть с удочкой.

– Когда ты встанешь?

– Часов в пять. Сейчас рано светает.

– Не возражаешь, если и я приду? Договорим... Доспорим...

– Приходи. Только при ловле рыбы разговаривать нельзя.

– А мы помолчим. Я ловить не буду. Не моё это. Почитаю, а позже поиграю с сынишкой.

Они прошли в дом.

– Спокойной ночи и спасибо за вечер, – сказала она. – Рада знакомству.

– И я рад…

Николай прошёл на веранду, где спал Ванечка, разделся и лёг, но долго не мог заснуть. Был под впечатлением истории Анны. Перед ним возникали страшные картины, когда рушатся под бомбёжкой стены школы, гибнут люди… Странно, почему ей не дают гражданства? Русская, родилась в России… Думал о том, что не может даже помочь ей. Если бы был Бог, за кого же ещё заступаться, как не за таких людей?! И сколько на Земле тех, кто нуждается и ждёт его помощи?! Нет! Если и есть нечто, то уж точно до судьбы каждого человека ему дела нет!



Он сидел на том же странном консилиуме в кабинете про-фессора.

– Даже в физике, в химии, в технике или в астрономии не всегда удаётся повторить условия эксперимента!

Александр Олимпиевич говорил громко. Казалось, ещё не-много, и он просто станет ругаться со своими оппонентами.

– А как быть с биологией или психологией, – продолжал он, – где объекты отличаются друг от друга? Можем ли мы тре-бовать воспроизводимости опыта?! Но если это – наука – не просто можем, но и должны! Разумеется, здесь гораздо труд-нее поставить такой эксперимент, но зато не требуется той точности, как в астрономии, например.

– Об этом же говорил Иван Андреевич Крылов, – вдруг, со-вершенно не смущаясь, добавила Анна: – «Беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник»… Мы го-ворили о ВЕРЕ! О возможности сверхъестественного. Я убеж-дена в одном, вы – в другом, и пока ещё никто не может дока-зать другому свою правоту. Можно спорить о религиях, об обычаях, об истории. Считать её народным творчеством. Но факты – упрямая вещь. Вы не можете доказать обратное! Я даже готова согласиться, что Богу нет дела до конкретного человека, даже до народа. Вы считаете это самовнушением – пусть так. Это и есть ВЕРА!

– Что касается веры, – добавил он, – одной из причин явля-ется то, что мы слышим то, что хотим услышать! Поэтому все случаи удачных предсказаний, вещих снов, таинственных явлений хранятся в памяти. Приукрашиваются, дополняются подробностями. А неудачные забываются. Создаётся ощуще-ние, что странных явлений гораздо больше, чем должно было быть в силу совпадения случайностей.

– Может, ты и прав, – упорствовала Анна, – но даже один достоверный случай чуда не делает его обычным. Оно остаёт-ся чудом!

Вдруг прямо перед столом президиума появился какой-то мужчина и стал показывать фокусы. Он не смотрел на членов консилиума. Его не смущало и то, что показывает свои фокусы перед известным психиатром, профессором Бухановским. Он показывал и показывал свои фокусы, потом так же внезапно, как и появился, исчез. А профессор сказал:

– Конечно! Я не утверждаю, что нет чудес. Говорю, что их секрет пока не открыт. Но будет открыт. И снова появятся новые чудеса, которые будет разгадывать наука. И так беско-нечно. Чудес меньше не станет.

Лена, обычно почти не участвовавшая в таких разговорах, вдруг добавила с места:

– Главная причина веры в чудеса – необыкновенные резерв-ные возможности человека. Есть люди, которые кончиками пальцев чувствуют малейшие толчки механизма замка сейфа и разгадывают его шифр! Когда говорят, что экстрасенс излечил больного, обычно предполагают, что энергия его передаётся пациенту. Между тем это совсем не так. Никакая энергия рук никуда не перетекает. Движения рук могут заставить больно-го мобилизовать свою собственную энергию!

– К чему спорить, – вставила Лена. – И религия, и атеизм, и все другие «измы», коммунизм, например, являются светлой мечтой человека, ВЕРОЙ, и нужно лишь обсуждать, что помо-гает человеку жить, а что мешает? Если учение побуждает его становиться лучше и обществу от этого есть польза – его можно и нужно принимать!

– О чём ты! – воскликнул Сергей Константинович. – На-сколько помню, Иоганн Гёте говорил, что предпочитает вред-ную истину полезной ошибке. Истина сама исцеляет зло, кото-рое причинила. Можно декларировать самые высокие истины: свобода, равенство, братство. Но если на практике им не сле-довать, получится то, что получилось у коммунистов!

Бухановский не ожидал такой активной поддержки. Он улыбнулся хирургу и добавил:

– У нас как? Схема научного познания выглядит следующим образом: эксперимент, теория, правдоподобное предположение, гипотеза, снова эксперимент, уточнение, проверка границ применения теории, уточнение, интуиция, озарение, скачок, но-вая теория, новые гипотезы, снова эксперимент… В основе на-учного подхода лежит объективность, воспроизводимость, открытость новому. Возможны заблуждения, но этот метод быстро их устраняет.

– Критики научного метода, – добавила Анна, – любят при-водить исторические примеры заблуждений и давать рецепты, как их можно было избежать. Но я всё-таки убеждена, что не всё произошло по случайному стечению обстоятельств. Верю в Бога, и эта вера нисколько мне не мешает заниматься наукой.

Председатель хотел было прекратить эти бесконечные споры, понимая, что они не приближают к ответу на вопрос, стоящий перед ними.

– Одно совершенно ясно…

– Что ничего не ясно, – пошутил кто-то.

Председатель строго взглянул в ту сторону, откуда разда-лась реплика,  и продолжил:

– Совершенно ясно, что одной из причин падения морали может являться недостаток образования, знаний. Люди часто не понимают религию, постулатам которой хотят следовать. Сколько было случаев, когда бандит крестил лоб и шёл грабить и убивать. Потом замаливал грехи и снова шёл грабить! Двой-ные стандарты, отсутствие чувства долга перед близкими, перед страной, в которой живёшь. Наконец, перед Богом за со-блюдение заповедей, которые по сути являются правилами об-щежития. И всё же я так и не услышал ни от кого, что нужно сделать, чтобы избежать участи Содома и Гоморры? Чтобы не повторился геноцид? Чтобы не было голода и эпидемий? На-стало время прекратить споры. Наука, лженаука… Это всё – дело веры! Только работы, доказывающие противоречивость принятых моделей, могут привести к научной революции. Даже на первый взгляд глупые идеи вызывают дискуссии и побужда-ют к дальнейшим исследованиям. Например, закон зеркальной симметрии явлений природы подтверждался многими опытами и прочно вошёл в представления физиков. Но оказалось, что этот закон нарушается при радиоактивном распаде! Заблуж-дения неизбежны в науке. Они возникают и устраняются. Это и есть процесс познания. Поиски «философского камня», пре-вращающего все металлы в золото, – как оказалось, совсем не лженаука! Эта идея не противоречит научным фактам средне-вековья. Алхимики, добросовестно ставившие воспроизводимые эксперименты, были учёными и внесли свой вклад в познание за-конов природы.

Хочу лишь напомнить вам слова Шекспира: «На удочку на-саживайте ложь и подцепляйте правду на приманку…».

Повторяю: нам нужно ответить, что делать, а все эти философствования и взаимные упрёки никак не приближают к ответу на поставленный жизнью вопрос…



7.        Утром Николай проснулся позже, чем хотел. Умыл сынишку, и они вышли на крыльцо. Вдали у обрывистого берега сидела Анна с удочкой.

– Проспали? – спросила она.

Лежащий рядом с нею пёс предостерегающе зарычал.

– Фу, Малыш! Свои!

Она положила удочку на землю, подхватила Ванечку на ру-ки, и тот, радостно обхватив её ручками, громко произнёс:

– Мама!

Анна на мгновенье смутилась, прижала его к себе.

– Мама! Давай вместе будем ловить лыбку…

Николай наблюдал эту картину и не знал, что сказать.

– Проспал, – виновато проговорил он. – Долго не мог за-снуть.

– У меня иначе: сказала себе встать в пять, и будильника не нужно. Внутренние часы сработают.

– А где все? Неужели без нас ушли рыбалить?

– Нет. Что-то случилось у тёти Любы на базе отдыха. По-звонили. Знали, что у нас гостит Алексей Владимирович. По-просили прийти. Машенька ещё спит. Нужно разбудить и её. Пора завтракать.

– Давно ушли-то?

– Часов в шесть.

– Понятно, – сказал Николай. – Мне главное – малышню по-кормить.

– А как ты относишься к яичнице на сале?

– Что может быть лучше? А потом чашечку кофе и сигарету на закуску!

– Будет тебе яичница на сале. Будет и кофе. А детям я гер-кулесовую кашку сварю.

Она опустила мальчика на землю.

– Держи удочку и смотри на поплавок. Как начнёт нырять в воду, тяни.

Довольный малыш двумя руками ухватился за удочку.

– Я ловлю лыбу! – с радостью сообщил он папе.
       – Ванечка, ты же доктором хотел стать! – улыбнулся Нико-лай.
       – Ладно, я доктол. Что у тебя болит?
       – Сердце. Ты можешь меня полечить? 
       – Не могу.
       – Почему!?
       – Я же лыбу ловлю…

Поплавок нырнул под воду, и Анна помогла мальчику вы-тащить рыбку из воды. Сколько было радости! И только пёс не-довольно смотрел на Ваню. Должно быть, ревновал.

Наконец, она свернула леску. Николай взглянул на неё и улыбнулся.

– С тобой легко. Много успела поймать?

– Разве в этом дело?! На утренней зорьке думается хорошо. А поймала – вот.

Она протянула ведёрко Николаю. В нём плавали десяток с ладошку рыбёшек.

– Тут уже на сковородку набралось, – с удивлением вос-кликнул он. – Что это за рыбка?

– Донская селёдка. Зимует в море, у берегов Кавказа и Кры-ма, а ранней весной идёт на нерест в Дон. Молодь остаётся в Азовском море. Там корма много. 

– Наука, – сказал Николай, с уважением глядя на Анну. – Откуда такие познания?

– Выросла на реке.

Вернувшись в дом, они разбудили Машеньку. Девочка, уз-нав, что Ваня поймал рыбку, с обидой в голосе произнесла:

– Почему меня не разбудили? Я тоже хотела рыбку ловить! – Потом добавила, взглянув на себя в зеркало: – Ну и пусть! Зато я красивая девочка!

Завтракали во дворе.

– Что всё-таки там произошло? Надолго ли ушли? – спросил Николай.

– Звонила дяде Антону. Сказал, какую-то отдыхающую пы-тались изнасиловать, нанесли несколько ножевых ранений. Ве-зут в районную больницу.

– Это надолго. Поедем на тот берег, – предложил Николай. – Там песочек, вода прогревается хорошо. Малышам раздолье. И мы окунёмся.

– Нет проблем. Только мне нужно переодеться.

Собрались быстро. Через несколько минут, переплыв на лодке реку, расположились на пустом песчаном берегу. Анна поиграла немного с малышами. Потом достала из сумки яблоки и, усадив детей в лодку, привязанную к колышку и качающуюся на волнах, сказала:

– Ешьте! Потом я вам «колючую» водичку дам и пойдём ку-паться. Кто из вас умеет плавать?

Оба малыша дружно ответили, что прекрасно плавают. Ма-шенька добавила:

– Я умею руками по дну ходить…

Анна села рядом с Николаем, лежащим на песке.

– Как долго всё это у наших затянется?..  – спросил он. – От-дохнуть ведь приехали.

– Ты знаешь их телефон. Позвони.

– Звонил. Отключены.

– Как они могли поступить иначе? Врачи!

– Это понятно…

– Дыши глубже! Лучше посмотри, какая красота вокруг!

По голубому небу, словно лебеди, плыли белые облака. Вда-леке блестел на солнце золотой купол церкви. Белая, нарядная, она стояла среди зелени  садов, точно невеста. Чуть левее воз-вышалось двухэтажное здание школы.  По реке вверх и вниз по течению носились катера, моторные лодки. От них расходились волны. Они покачивали привязанную к колышку лодку, на ко-торой сидели дети. Те радовались этому, заливались смехом.

– Как на качелях, – кричала Машенька.

Ванюшка тоже смеялся, крепко держась за борт лодки.

 «Что ещё нужно для счастья?!», – думал Николай.

 Его убаюкивал равномерный звук плещущихся волн. Он за-дремал, согретый солнцем и мыслью, что для счастья, оказыва-ется, нужно так мало. Дети, сидя в лодке, разговаривали на сво-ём тарабарском языке.

– Ты ещё маленький, – назидательно говорила Машенька. – Тебе только два годика. А мне уже целых шесть!

– Нет! Я уже большой!

Мальчик встал, поднял ручки вверх, показывая всем, какой он вырастет, если будет каждый день кушать кашу.

По реке медленно ползла гружённая лесом баржа. На верёв-ке висели постиранные вещи, и какая-то полная женщина в тельняшке, облокотившись на борт, смотрела на них. Нарушая тишину, раздавался голос Олега Анофриева:

Призрачно всё
В этом мире бушующем,
Есть только миг,
За него и держись.
Есть только миг
Между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь…

От баржи расходились волны. Они раскачали лодку, на ко-торой сидели дети. Вдруг, потеряв равновесие, малыш бултых-нулся в воду. Анна бросилась к нему.

– Вот мы и искупались! – сказала она, подхватив мальчика и прижимая к себе.

Ваня и испугаться не успел. Крепко прижался к своей спасительнице.

Через час Николай снова позвонил Алексею Владимирови-чу. Тот рассказал, что отдыхающую на базе девушку какие-то отморозки избили, пырнули ножом. Перелом левого предплечья и колотая рана селезёнки. Потребовалась срочная операция. За-ведующий хирургическим отделением районной больницы не-давно был у них в клинике на курсах усовершенствования. Он и попросил помочь. Они с Леной прооперировали больную. Пришлось удалить селезёнку. 

После операции заведующий показал им ещё нескольких больных, потом затащил к себе, так что приедут вечером.

Спросил, как ведёт себя Машенька.

Успокоившись, Николай сказал Анне:

– Я, пожалуй, окунусь, а то уж очень жарко.

Он долго шёл по песку и, наконец, дойдя до глубины, по-плыл, стараясь делать это красиво. Ему нравилась Анна, и он хотел показать, что умеет не только вести умные разговоры. До-плыв до середины, повернул к берегу.

– Там можно и под катер попасть, – заметила Анна вышед-шему из воды Николаю.

– Теперь я побуду с малышами, а ты окунись.

Анна плавала лучше Николая.

– Плаваешь уж очень хорошо. Занималась? – спросил он, ко-гда она вернулась.

– Выросла на реке.

Потом они учили плавать малышей. Наконец, Николай лёг на песок.

– Это и есть счастье, – произнёс он вслух то, о чём думал всё это утро. 

– А я уже никогда не смогу быть счастливой, – ответила Ан-на, ложась рядом и подставляя спину солнцу.

– Время лечит. Всё будет хорошо, но не сразу, не сейчас…

– И не факт, что у меня, – кивнула она, взглянув на часы. – Нам, пожалуй, пора возвращаться. Да и детям не следует долго быть на солнце.

На обратном пути на вёсла села Анна.

– Люблю грести.

Николай отметил, что и гребёт она лучше него.

Когда причалили к берегу, он привязал лодку к растущей у берега иве и помог детям подняться по крутой деревянной лест-нице к дому. После обеда они уложили их спать и уселись на скамейку в тени дерева.

– Хотела спросить, – сказала Анна, – отчего без жены прие-хал?

Николай ждал этого вопроса. Ответил спокойно:

– Разбилась на машине.

– Как с сыном справляешься? Ты же работаешь.

– К нянечке вожу. Обещают место в детском садике. Только, думаю, очередь подойдёт, когда сыну в школу будет пора идти. Говорят, надо взятку дать...

– А у меня за гражданство выуживают, – сказала Анна. – Даже сумму озвучили.

– И сколько же просят эти мрази?! – воскликнул Николай.

– Двести тысяч!

– Ничего себе! Ну, сволота!

Он не знал, что посоветовать Анне.

Потом вспомнил, что у него есть знакомый, который работа-ет не то в городской администрации, не то в областном УВД. Когда-то лечил его жену от тяжёлой депрессии.

– Есть у меня знакомец. Я думаю, сможет помочь. Давай встретимся во вторник часа в четыре. Только ты возьми все бу-маги.

– Вряд ли что-нибудь получится. Они повязаны одной верё-вочкой. Бабка за дедку, дедка за репку… и так общими усилия-ми грабят людей. Я не исключение.

– Уж очень пессимистично. И я мало верю, но надеюсь. Это и есть осторожный оптимизм. К тому же мы ничего не теряем. Встретимся, поговорим. Давно его знаю. Хороший мужик. Уве-рен, не берёт.

– Не берёт, потому что не дают!

– Ты бы могла брать у студентов?

– Не так воспитана. Но такие вымирают. Я не разочарова-лась в коммунистических идеях. Их на практике извратили. Во имя них мой дед погиб в Отечественную. Он воевал за Родину, за своих близких, за братство и равенство. Это мечта общечело-веческая и во всех религиях записана в священных книгах. Ни-какие иные идеи меня не увлекают. 

– Слова-то прекрасные. Равенство! Братство! Миру мир! Но природа человека устроена иначе. Разве идеи Иисуса Христа не наполнены гуманизмом?! Я, кстати, тоже не беру взяток. Делаю это принципиально. Хотя считаю, что государство платит меди-кам преступно мало. Как и учителям, библиотекарям, музейным работникам.  Мой приятель – альтист в филармоническом орке-стре, заслуженный артист, получает пятнадцать тысяч в месяц. Половину отдаёт за квартиру. А у него жена-инвалид и дочь за-мужем за военным, который по контракту служит где-то на Се-вере. Вот и приходится ему играть «на халтурах» где придётся. Если врач берёт за помощь во внерабочее время, я не считаю это зазорным. Другое дело – брать за то, что должен делать! Иные не стесняются лечить несуществующие болезни, рекламировать бесполезные приборы, выписывать ненужные лекарства. Это преступно и стыдно. Труд должен достойно оплачиваться.

Анна взглянула на Николая, улыбнулась и кивнула:

– Мы с тобой одной крови!

– Так ты сможешь прийти во вторник в четыре?

– Приду.

Николай дал свою визитку.

– Вот мой телефон. Встретимся у городской администрации.

Анна с удивлением подняла брови.

– Кандидат наук? Доцент? Психиатр?

– Там контакты. Позвонишь. Я думаю, мой знакомый смо-жет помочь.

– Не блат ли это?

– Ты родилась в России. Тебе должны предоставить статус беженки, гражданство. Просто кто-то хочет нагреть руки. Мож-но, конечно, пойти в прокуратуру. Но и там могут захотеть де-нег. А воспользоваться дружеской помощью не противозакон-но…

– Так все оправдывают свои поступки. Но я приду. У меня нет другого выхода.

– Потом мы могли бы пойти куда-нибудь.

Она смутилась. Поняла, что Николай пытается ухаживать.



Алексей Владимирович и Лена вернулись лишь вечером, ко-гда уже уложили детей спать. Были чем-то огорчены, недоволь-ны. Не смотрели друг на друга. Молчали.

– Что так долго? – тихо спросил Николай.

– Освободились в пять, – ответила Лена. – Потом заведую-щий не хотел отпускать.  Как вела себя Машенька?

– Нормально.

– Купалась?

– Немного. Завтра обязательно поедем на пляж.

– Завтра будет завтра, – отозвался, зевнув, Алексей Влади-мирович. – Во сколько уезжаем? – спросил он у Николая.

– Не позднее пяти. У меня в понедельник лекция.

– Договорились. А теперь – спать...

Он пошёл, даже не взглянув на Лену.

«Между ними пробежала чёрная кошка, – подумал Николай. – Странно».



8.           Прошла неделя. Елена, забежала ненадолго прове-дать родителей.

– Ты, как всегда, с «докторским визитом», – недовольно проворчал Сергей Константинович. –  Я уже и забыл, когда вы с Лёшей и Машенькой приходили к нам не на несколько минут. Впрочем, зачем мы вам? Путаемся под ногами…

– Пап, перестань. Завёл старую песню на грустный мотив. Ты же знаешь – работаем с утра до вечера.

– А почему Лёша не пришёл? – прервал её всегда одинако-вые объяснения Сергей Константинович.

– Задержался на работе…

– И часто он так задерживается? – спросила Екатерина Се-мёновна. – Суббота ведь. Или дежурит?

– Мама! Он всегда своих больных, прооперированных в пятницу, смотрит и в выходные. Как иначе?! У нас все дни не-дели – операционные. А мне и постирать нужно, и в квартире прибрать, на рынок сходить, обед на неделю сварить…

Екатерина Семёновна вышла из комнаты, а Сергей Констан-тинович тихо спросил дочь:

– Ты давай, рассказывай. Врать не умеешь. Что произошло?

Лена смутилась. Не думала, что отец так скоро поймёт что действительно в последнее время у них с Лёшей не всё хорошо.

– Не знаю, – тихо, опустив голову, ответила она. – Ревнует. Вроде бы целый день рядом, а то не так посмотрела, не то отве-тила… Может, сказывается разница в возрасте?

– Не думаю. Лёша  неглупый мужик. Может, повод дала?

– Какой повод? Люблю только его. Да и не смотрит на меня никто. Есть девочки помоложе.

– А твой Николай?

– Он мне как брат. Сейчас, кстати, увлечён Анной из Донец-ка. Племянницей Антона Митрофановича, к которому на про-шлой неделе ездили. Хорошая женщина. Муж и сын погибли. Преподавала историю в институте…

– Но я же вижу, что что-то произошло. Алексей – нормаль-ный мужик. Или обидел чем? Ты счастлива?

Сергей Константинович не знал, что и думать, чем помочь. Понимал: что-то в семье дочери не так. Может, и правда: седина в бороду – бес в ребро? И виновна не Леночка, а просто Лёхе какая-то девица приглянулась?

– Что есть счастье, и как быть счастливой? – спросила Лена после некоторого молчания.

– Всё зависит от того, что ты вкладываешь в это понятие. Иные счастье связывают с материальным благополучием. Дру-гие – с детьми, с работой, с друзьями…

– Ты прав. Для того чтобы быть счастливой – всё это нужно. Но нужно ещё и взаимопонимание. В последнее время на мно-гие события мы смотрим по-разному. У нас в клинике один сек-суально озабоченный врач хотел было изнасиловать пациентку. Я бы такого выгнала, а мужики (и Лёша в их числе) только улы-баются. «Страсть… Любви все возрасты покорны…» Знаешь, как говорят: нужно смотреть не глаза в глаза, а в одну сторону. Доверять, уважать, понимать… 

– И всё это можно выразить одним словом: любить!

– Любить, – эхом отозвалась Лена. – Только и любят по-разному. Один говорит, что любит, потому и бьёт. Другой рев-нует, потому что любит. Непростое это дело – любить.

Сергей Константинович вдруг почувствовал, что трещина в отношениях Леночки и Алексея много больше и глубже, чем предполагал раньше. Это его расстроило.

– Всё зависит от тебя! Вообще многое зависит от женщины. Женщина – шея! Куда повернёт – туда и голова смотрит.

– Счастье в семье зависит не только от женщины. Ты спро-сил, счастлива ли я? Счастлива, потому что люблю. Потому что семья. Потому что у нас Машенька. Но моё счастье нелёгкое. Оно и не может быть постоянным праздником. Наверное, такое счастье мне бы быстро наскучило. Нет, оно с преодолениями, с сомнениями, спорами. Но в одном я уверена: он любит меня, хоть мы и по-разному смотрим на какие-то вещи.

– Но вы не поссорились? – с надеждой спросил Сергей Кон-стантинович.

– Нет. Но при этом уже неделю почти не разговариваем. Мне больно. Я так не могу и не хочу. Так долго продолжаться не может.

– Может, повод дала?

– Смотря что считать поводом. Смеялась остроумной шутке, поддержала в споре другого. Нет-нет! Не в принципиальном вопросе.

– Ладно, – кивнул Сергей Константинович. – Приходите к нам завтра. Посидим…

Он понял, что нужно вмешаться, пока не поздно. И вполне вероятно, что не Лена здесь виновна. Вероятно, действительно у Алексея кто-то появился.

– Позвони ему сам, – сказала Лена. – Завтра воскресенье. Я хотела с Машенькой в кукольный театр сходить. С дочкой почти не видимся. Целыми днями на работе. Дежурства. К обеду, может, придём.

– Вот и договорились, – сказал Сергей Константинович, от-кинувшись на спинку стула.

В комнату вошла Екатерина Семёновна.

– Выпьешь кофе? – спросила она у Лены, садясь рядом с Сергеем Константиновичем.

Лена встала.

– Нет, мне пора. Завтра придём. И поедим, и кофе выпьем. Она поцеловала Екатерину Семёновну, отца и ушла.

Так было всегда. Сергей Константинович с грустью называл эти посещения «докторскими визитами».

– Мы сегодня обедать будем? – спросил он у Екатерины Се-мёновны. – В четыре обещал прийти Евгений. Звонил. Говорит, дело ко мне у него на миллион.

Они пошли на кухню, где обычно обедали.

– Алексей ревнует Лену, – сказал Сергей Константинович, садясь к столу. – Неделю уже не разговаривают. Я их пригласил к обеду на завтра.

– Странно, если бы было иначе. Мужику пятьдесят семь, а Леночке – тридцать три. Разница – двадцать четыре года.

– Но она же его любит. Да и знаю я нашу девочку.

– Знаешь, Серёжа, жизнь – сложная штука. В ней всё случа-ется. А что есть ревность? Боязнь сравнения! Вот и ревнует её к молодым. Она ведь сейчас в самом соку. Его тревожат не факты. Пока ничего не произошло и, возможно, не произойдёт. Но мо-жет случиться. Вот и переживает. Его понять можно.

– Не завёл ли Лёша себе сам какую-нибудь молодуху? – про-говорил Сергей Константинович. – У нас с тобой ничего подоб-ного не было.

– А может, ты меня просто не так любишь? Привык. Потому и не ревнуешь? Красивая ревность женщине может быть и при-ятной. Ревнует, значит, любит.

– Брось болтать. Что у нас сегодня на обед?

– Я жаркое приготовила из уточки, – сказала Екатерина Се-мёновна, накладывая в тарелку мужа кусочки мяса.

– К нему бы…

– К нему – клюквенный кисель. Ты давай ешь.  Может, тебе что-нибудь успокаивающего дать? Валокордин…

– Лучше, пять граммов коньяка для расширения сосудов.

– Нет уж. Придёт Евгений, вы с кофе всегда пьёте коньяк. Ешь давай!



Евгений Дмитриевич Ломов пришёл, как и обещал, в четы-ре. По нему можно было сверять часы.

– Жара, – сказал он, проходя в комнату и располагаясь на диване. – Катюша, дай, пожалуйста, холодной водички. Мозги плавятся, и сердце не фурычит.

– Я кондиционер установила на двадцать один градус, – от-ветила Екатерина Семёновна, подавая, принесенную из холо-дильника бутылку боржоми и чашку. – Мы в такую жару стара-емся не выходить.

– И я бы сидел дома. Но то, что хочу предложить Сергею, по телефону не расскажешь.

Он жадно большими глотками выпил минералку, потом от-дышался и взглянул на друга.

– Мы с вами, дорогие Катюша и Сергей, привыкли ещё с со-ветских времён получать по сто двадцать ре, ездить на работу на троллейбусе и считать удачей, если удалось где-то купить ба-ночку шпротов или палочку колбасы.

– Уже успели отвыкнуть, – заметил Сергей Константинович. – Что за вступление?

– И почему так издалека заходишь? Не предлагай нам ника-кой авантюры. Мы ничего не будем продавать, покупать, – улыбнулась Екатерина Семёновна, – не будем брать кредит или играть в лотерею.

– Ничего подобного я предлагать не собираюсь, – сказал до-вольный произведённым эффектом Евгений Дмитриевич. – У нас имеется вакансия хирурга!

Сергей Константинович сразу понял, что Евгений пришёл его соблазнять работой в своём медицинском центре. Много раз пытался его переманить, но он отказывался. Не представлял се-бе иной работы, чем в больнице скорой медицинской помощи. Привык. Провёл здесь более тридцати лет. Половина жизни! И теперь Евгений, которого он искренне уважал как прекрасного врача и талантливого хирурга, предлагает бросить ставшую ему домом больницу, идти в частную клинику, в которой, конечно, денег платят больше, оборудование современнее, но и атмосфе-ра иная. Платная медицина.

Каждая услуга имеет свою цену, а медик получает какой-то процент. Гоняют больных по консультациям, проводят ненуж-ные обследования, предлагают лекарства и услуги, без которых вполне можно обойтись. И за всё это нужно платить! Всё будто по-честному. Всё оговорено в прейскуранте.

Остап Бендер, зная четыреста способа законного отбора де-нег, до такого и не додумался! При этом всё вроде бы делается на пользу больного. В самом деле: кто возразит, что одна голова  хорошо, а две – лучше?! Кто скажет, что консультация ещё од-ного специалиста или дополнительные исследования повредят больному? Ни один следователь не докажет, что происходит обычный грабёж поставленного в безвыходное положение чело-века. Напуганные люди продают квартиры, дома, чтобы опла-тить услуги бандитов в белых халатах!

Но это лишь половина дела! После обследования больному предстоит пройти ещё длинный путь подготовки, лечения, реа-билитации…

Всё это было ненавистно Сергею Константиновичу, и он всякий раз отказывался.

– Я хотел сказать ещё об альтернативной медицине, о «чудо-приборах», лечащих от всех болезней, – говорил Евгений Дмит-риевич. – Их рекламируют, и о морали никто и не вспоминает. Шарлатаны, экстрасенсы, астрологи, колдуны...

– Им на горе людей наплевать! – кивнул Серей Константи-нович. – На смерти начхать! Непонятно, почему молчит Россий-ская академия наук, Министерство здравоохранения, журнали-стское сообщество?!

– Нужно признать, что ещё существуют области, пока не по-знанные наукой, – заметил Ломов. – На них и паразитируют эти проходимцы. Они  стараются придать видимость серьёзных ис-следований: ставят эксперименты, статистически обрабатывают данные. Это создаёт ощущение объективности. В процесс во-влекаются представители классической науки.

– Всё диктует пресловутый рынок, – вставила Екатерина Семёновна. –  Чиновники от медицины и фармакологии оплачивают телевизионное время, газетные площади. И это при таких-то ценах за минуту вещания! 

– Но, может, так и должно быть? Ведь известно, что до восьмидесяти процентов гипотез ошибочны! Может, это естест-венный «научный шум»?! – воскликнул Евгений Дмитриевич. Пытаясь перевести разговор в шутку, добавил. – Может, наша мораль устарела, мы отстали от жизни? Наступила эра новой парадигмы, и мы просто не понимаем красоту «нового платья короля»?!

– Защищать от шарлатанов должно общество, – сурово ска-зал Сергей Константинович, не поддержав его шутливый тон. – Сегодня множатся негосударственные учреждения. – Это снача-ла воспринималось как благо. Но вскоре станет очевидным, что рушатся государственные структуры. Крупные частные корпо-рации приобретают всё большее влияние. Научные сообщества подпадают под их прессинг. Нужно лечить не симптомы болез-ни, а саму болезнь. Изучать механизмы кризиса.

– Нынешний кризис – явление международное, – сказал Ев-гений Дмитриевич. – Приверженность людей к псевдонаучным верованиям имеет понятные причины. Это прежде всего недос-таток информации о научных достижениях. Мы должны расска-зывать о достижениях медицины доступным языком. А у нас исчезают научно-популярные передачи, издание журналов со-кращается. Общество «Знание» прекратило своё существование.    

 – Нужно, наконец, прекратить публиковать астрологические прогнозы, – кивнула Екатерина Семёновна. – И, конечно, проводить серьёзную научную экспертизу предлагаемым чудо-приборам, чудо-лекарствам, чудо-методам…

– Сегодня ни врач, ни учитель, ни инженер не актуален, – говорил Евгений Дмитриевич, протирая запотевшие стёкла оч-ков бумажной салфеткой. – Герой дня – менеджер среднего зве-на, вытесняемый чиновником того же уровня. Врач – фигурант сервиса. Обслуга!  И живёт на чаевые. А у тебя есть возмож-ность получить работу и жить безбедно. Мы друг друга знаем много лет. Ты не можешь сказать, что я беру взятки или назна-чаю цену своим больным за лечение, за операцию…

– Если бы не знал, мы бы с тобой сейчас не разговаривали, – буркнул Сергей Константинович.

– Понимаешь, Серёжа, – продолжал Евгений Дмитриевич, – одно дело – назначать цену за услугу…

– Не за услугу, а за то, что ты просто обязан делать. Этому учился. За это получаешь зарплату.

– Хорошо, – поморщился Евгений Дмитриевич. – Но согла-сись: есть разница – брать до выполненной работы, или – после. Хороший мастер никогда не берёт до того, как не сделал свою работу.

– Но и после он берёт не благодарность, а заранее оговорен-ную плату. Врач не должен ничего оговаривать!

– Ты не можешь запретить выражать благодарность…

– Если благодарность, – повышая голос, сказал Сергей Кон-стантинович, – она не оговаривается. Ничего не имею против, когда благодарят, выписываясь из больницы. После лечения! Да что мне тебе говорить. Ты и сам до недавнего времени был такого же мнения. В жизни многое может измениться. Но в этом вопросе у меня позиция остаётся прежней.

Что же касается частной медицины – она вполне имеет пра-во на существование, если всё делается по-честному. Но она рассчитана на обеспеченных людей. Это как в самолёте: есть места эконом-класса, бизнес-класса и места для vip-персон. Но, знаешь ли, мне больше по душе оказывать помощь просто лю-дям, не заглядывая в их карман.

– Всё сказал? – спросил Евгений Дмитриевич.

Видя, что разговор становится острым, Екатерина Семёнов-на принесла мужчинам по чашечке кофе и поставила на стол бутылочку коньяка.

– И чего спорить? Лучше выпей, Женя, кофе с коньячком, как ты любишь, а за это время скажу, что я думаю. Главное – получать удовольствие от того, что делаешь. Заработать можно и больше. Но Серёжа счастлив, когда спасает старуху, которая ему ничего не заплатит, но будет благодарить за помощь. Ты столько лет с ним проработал и не понял этого?! У нас миллио-ны инвалидов и пенсионеров, сирот и вдов. Они в твой центр не пойдут. Сидят, как и раньше, в очередях в районных поликлиниках. Лечатся у докторов-недоучек.

– И чего вы на меня напали? – воскликнул Евгений Дмит-риевич, наливая себе в рюмку коньяк. Он в этом доме чувство-вал себя совершенно свободно. – Моё дело – предложить. Осво-бодилось место ординатора. Получать Сергей мог бы раза в три больше того, что зарабатывает сегодня. Как я мог не предложить это ему?! Не буду скрывать: был бы рад работать вместе с ним.

– Спасибо, Женя, – миролюбиво произнёс Сергей Констан-тинович. – Но мне всего хватает: и денег, и проблем. Да и воз-раст не тот, чтобы что-то менять. У меня нет личной мотивации. Я, конечно, благодарен тебе за заботу, за дружбу. Хотя за друж-бу не благодарят. Это дело взаимное. Но, должен тебе признать-ся: жить беспроблемной сытой жизнью не смогу. Скучно. Давай лучше выпьем за дружбу!



На следующий день к Савенковым пришли Алексей Влади-мирович с Леной и Машенькой. Екатерина Семёновна вышла встречать гостей. Она поцеловала Лену и Алексея, подхватила Машеньку на руки.

– Проходите, проходите. Уже заждались. Ты с родителями ходила в кукольный театр? – спросила она у девочки.

– Да. Там Красная Шапочка и страшный Серый Волк…

Лена прервала дочь:

– Иди в комнату. Там тебя дедушка ждёт. – Потом, обраща-ясь к Екатерине Семёновне: – Отвыкла уже. В прихожей тесно четырём, а вы ещё книжные полки сюда вынесли.

– Книги нас вытесняют. Но как без них?

– Что с папой?

– Ждёт. Если бы и он сюда вышел, вообще негде было бы повернуться. Это у вас хоромы.

– Это точно, – кивнул Алексей Владимирович, надевая та-почки и проходя в комнату.

Сергей Константинович стоял посреди комнаты, расставив руки, чтобы обнять сразу всех: дочь, зятя, внучку.

– Привет, – воскликнул он. Целую вечность не виделись.

– Какие-то сумасшедшие времена. У студентов экзамены. Скорая. Работать некому, – вздохнул Алексей Владимирович.

– Клиника ваша дежурит два дня в неделю, а к нам каждый день везут.

Лена обняла и поцеловала отца.

– Как ты себя чувствуешь? Вид уставший, – спросила она, садясь на диван.

– Видно, давление подскочило. Голова болит. Не с кем даже для расширения сосудов коньяку выпить.

– Ты всё шутишь. Давление-то какое? – недовольно спроси-ла Лена.

– Соответствует возрасту. Что ни говори, а шестьдесят! Это не то что вам, – ответил Сергей Константинович, оглядывая на вошедшую жену и дочь.

– Нечего было жениться на молодых, – улыбнулась Екате-рина Семёновна. – Знать нужно было, что вас ждёт. Знания мно-го места не занимают. И не прибедняйся. Ты не так уж и стар. Гёте «Фауста» написал в восемьдесят. А то, что голова болит, так это от того, что отдыхать не умеешь.

– О чём ты говоришь?! – воскликнул Сергей Константино-вич, привыкший к таким разговорам. – А куда деть мой склероз?

– Склероз – не маразм!  Вы давайте не рассиживайтесь. Мойте руки и к столу. Обедать пора.

Екатерина Семёновна вышла в кухню.

– Так вы ходили в кукольный театр? – спросил Сергей Кон-стантинович.

– Ходили, – кивнул Алексей Владимирович, присаживаясь на стул. – Машенька эту сказку знает наизусть. Артистам под-сказывала слова.

Сергей Константинович улыбнулся, прижал к себе внучку.

– Это что?! – добавила Лена. – Вчера гуляла в резиновых са-пожках по лужам. Я сделала ей замечание, так она мне посове-товала на улице не разговаривать, потому что ветер и горлышко будет болеть!

– Нормально, – сказал довольный внучкой Сергей Констан-тинович. – Вырастет – будет доктором!

– Это Ваня хочет стать доктором, – вдруг заявила Машенька. – А я буду певицей или поваром…

– Ладно. Пойдём помогать бабушке, – сказала Лена. Пони-мала: мужчинам нужно поговорить.

– По какому поводу сбор? – спросил Алексей Владимиро-вич.

– Давно не виделись, – ответил Сергей Константинович. – Для этого нужен повод?

– Ты прав. Редко видимся.

– И я о том же. Много работы, или кем увлёкся?

– Если бы ты не был отцом Леночки, сказал бы тебе… Мы с тобой уже в том возрасте, когда согласие женщины не радует, а пугает.

– Ну-ну! Не прибедняйся. Так что у вас всё же произошло в прошлые выходные?

– Наслышан уже? Думали отдохнуть, искупаться, рыбку по-ловить, а пришлось в Багаевке оперировать.

– Дело обычное. Врачи же. Что случилось-то?

– Деваху пытались изнасиловать какие-то отморозки.

– Так это дело полиции…

– Она сопротивлялась. Пырнули ножичком, ранили селезён-ку.

– Ну, прооперировали. Делов-то на полчаса, – вскинув бро-ви, удивился Сергей Константинович.

– Какой ты быстрый! Ранили на базе отдыха в хуторе. Пока добрались до больницы, прошло не менее часа. Ты представля-ешь: при ранении селезёнки!

– Понятно. Сильное кровотечение. Кровь-то в больнице бы-ла?

– В том-то и дело – всего один флакон!

– И как же вышли из положения?

– В этом всё и дело! – воскликнул Алексей Владимирович. – Ты же воспитал Зою Космодемьянскую, Жанну д’Арк…

В комнату вошла Лена. Услышав слова мужа, с обидой тихо произнесла:

– Ты же обещал… Лучший способ сдержать слово – смол-чать.

– Не чужие! Она, видите ли, не могла иначе. У неё оказалась та же группа, тот же резус.

Сергей Константинович с упрёком взглянул на Лену.

– Я слышал иную версию вашей размолвки.

– Какую версию? Что я её ревную? Так этого я не скрываю! Этот Григорьев, заведующий отделением, недавно был у нас на курсах усовершенствования. Вот он и строил ей глазки, а она демонстрировала, каким должен быть врач… Ревную её, но при чём здесь ревность? Наконец, я был рядом. Могли бы посовето-ваться. Нет, она самостоятельно приняла решение. Не понимая ответственности своей и перед Машенькой, передо мной!

– На таких людях Земля держится, – сказал Сергей Констан-тинович, гордый тем, что воспитал такую дочь.

– Когда они в ней зарыты, – кивнул Алексей Владимирович.



Николай с Анной во вторник не смогли попасть к его знако-мому. Тот был в командировке. Но когда ему доложила секре-тарша, что звонил доцент Беликов из мединститута, сам набрал номер его телефона.

– Николай Фёдорович? Гринёв моя фамилия.

– Валентин Михайлович, рад слышать. Когда вернулись?

– Вчера прилетел. Так чего звонил?

– Встретиться бы. Помощь нужна.

– Друзья для того и существуют, чтобы помогать друг другу. Что случилось?

– Не по телефону. Можно к тебе подъехать.

– У меня сегодня день – под завязку. А как ты смотришь, ес-ли мы после работы встретимся в каком-нибудь кабаке. Жена в Кисловодске. Дома всё равно пустой холодильник. Поужинаем, поговорим, обсудим твои проблемы.

– Я «за». Только буду не один.

– Как я понял, и проблема не у тебя, а у приятеля.

– Правильно понял. Только учти, эта женщина мне нравится, да и сыну мать нужна. Но пока этого никто не знает. Даже она. Так где мы встречаемся?

– Давай в ресторане на Пушкинской.

– Когда?

– Раньше семи не освобожусь. В половине восьмого.

– Сможем ли мы там в это время столик заказать?

– Не твоя забота. И столик будет, и на нём… Ты что будешь пить?

– Ничего. Я же за рулём.

– Вызовешь такси. Что за разговор без рюмки водки?

Когда встретились, оказалось, Валентин Михайлович, чи-новник областной администрации, не мог помочь Анне полу-чить российское гражданство. Но совет всё же дельный дал. Этот совет сразу понравился Николаю.

– Чего мудрить?! – воскликнул он после небольшой паузы, во время которой с любопытством разглядывал Анну. – Не ма-ленькие. Оформите фиктивный брак. Анна Павловна получит гражданство. Потом разведётесь. Какие проблемы? Тогда и гра-жданство легко получите, и на работу устроитесь.

Он достал из кармана мобильный телефон и набрал номер.

– Яша! Гринёв беспокоит. Да. Вчера прилетел. Слушай, дружище, завтра к тебе подойдёт Волина Анна Павловна. Ты запиши, запиши! Она изложит тебе свою проблему. Помоги ей! Да, да, можешь считать это моей просьбой. Записал? Тогда будь здоров! Валентине привет.

Отключил телефон и пояснил:

– Я при вас разговаривал с деканом исторического факуль-тета. Если это в его силах – поможет. Знаю его много лет. Иные в саунах с девочками, а мы в мужской компании играем в пре-феранс на интерес. Так вы завтра зайдите к нему. Хотя, сразу скажу – дело совсем не простое. Взять в университет преподава-теля, гражданина другой страны, может, и не его уровень ком-петенции. Но попытка  не пытка. А что касается моего совета оформить фиктивный брак – подумайте.

Николай взглянул на смутившуюся Анну.

– Я не против не только фиктивного, но и нормального бра-ка, – сказал Николай, стараясь как-то снизить градус напряже-ния.

– А я против, – тихо проговорила Анна. – Слишком мало времени прошло после гибели мужа и сына, да и знакома с Ни-колаем Фёдоровичем несколько дней как.

Валентин Михайлович был удивлён этими словами. Взгля-нув на Анну внимательнее, добавил:

– Боясь совершить ошибку, вы делаете её неизбежной. У вас будет только штамп в паспорте. А жить будете так же, как и жи-ли. Какие проблемы? Я позвоню кое-кому, попрошу, чтобы вас быстро расписали, и тогда с получением гражданства у вас не будет проблем.

– Не знаю, – нерешительно проговорила Анна. – С моей точки зрения этим я оскорбляю память мужа.

– Точка зрения зависит от того, в каком направлении вы движетесь. Вы хотите получить гражданство. Есть цель, есть план действий, но есть сомнения псевдоморального плана. Ре-шайтесь!

После некоторых раздумий Анна согласилась, поставив ус-ловием, что это будет действительно фиктивный брак и они ни-как это событие отмечать не будут.

– Ну, что ж, – кивнул Валентин Михайлович. – У вас будет время приглядеться друг к другу и решить, изменять ли формат союза.

Он посмотрел на часы.

– Бога ради, простите меня. Должен идти. Предупреждаю: столик оплачен. Уже девять, в а половине десятого у меня встреча ещё с одним человечком. Вот так и живу.

– Так поздно? – удивилась Анна.

– Он специально приедет из Волгодонска и рано утром уез-жает. Вот мы с ним дома и будем решать наши проблемы. Цена вопроса – пятнадцать миллионов. А вы ещё посидите, поворкуйте.

Он пожал руку Николаю, кивнул Анне и ушёл.

Через некоторое время и они вышли из ресторана. Но зака-зывать такси не стали. Решили пройтись по вечернему городу. Долгожданная прохлада, выпитое вино и коньяк, наконец, не-ожиданный совет Валентина Михайловича располагали к этому.

– Зачем тебе это нужно? – спросила Анна после недолгого молчания. – Я же видела, как ты смотришь на Лену.

– Не знаю, что ты там видела, но сейчас я смотрю на тебя. Я на Дону тебе зря рассказал, что был когда-то влюблён в неё. Мы жили в одном дворе, ходили в один детский сад, сидели за од-ной партой в школе – в одной группе в институте. Но между нами никогда ничего не было. Она влюбилась в Алексея Владимировича, который у нас вёл семинарские занятия по хирургии. А я женился на его дочери. У нас появился Ванечка. А потом моя жена влюбилась и уехала искать счастье. Очень скоро погибла. Может, в том и я виноват. Впрочем, об этом я тебе уже рассказывал. Вот такая у нас простая и сложная жизнь. Не буду скрывать, ты мне сразу понравилась. Тебя признал Ванечка. Понимаю, что для тебя это неожиданно. Но я не подговаривал Гринёва дать такой совет. Но думаю, что действительно это реальный выход из создавшегося положения. А что у нас получится – будет видно.

Анна медленно шла по широкому тротуару в сторону Теат-ральной площади, где снимала угол. Опустив голову, о чём-то напряжённо думала. Молчал и Николай.

– Я тебе верю, – тихо произнесла Анна. – Но слишком свежа моя рана. Должно пройти время.

– Я тебя не тороплю, но подгоняет ситуация. К тому же дей-ствительно пусть всё это будет только на бумаге. Приглядимся, привыкнем друг к другу…

Анна медленно шла, обдумывая слова Николая.

– Может, ты и прав. Попала в переплёт – поздно звать кор-ректора.

Николаю даже стало немного обидно.

– Это жизнь делает ошибки, которые нужно исправлять. Но если ты чего-то опасаешься, давай искать другой вариант выхо-да из создавшейся ситуации. Может, всё же рискнуть, пойти в прокуратуру или к их начальству. Ведь очевидно, что выжимают взятку. Если хочешь, я могу с тобой пойти. Буду свидетелем разговора. Могу и в паспортный отдел с тобой пойти…

– Нет, – уже решительнее произнесла Анна. – В школе жиз-ни главные уроки мы получаем во время перемен. А перемена эта короткая, и скоро прозвенит звонок. Ты прав.

Она взглянула на Николая и впервые за вечер улыбнулась.

– Давай попробуем, жених!..

Домой Николай вернулся в полночь. Лёг в постель и очень скоро заснул.



– Психологические системы многофункциональны и зависят от условий, в которых находится человек и какие перед ним стоят задачи, – сказал Михаил Павлович Невский, когда-то воз-главлявший их кафедру. – Доказано, что один и тот же уча-сток мозга, являясь составной частью системы, может вы-полнять различные функции.

– Уважаемый Михаил Павлович, – перебил его Марк Яковле-вич Серейский, заодно отмахнувшись от кружившего вокруг него ворона, – мы здесь не ведём научную дискуссию о работе головного мозга. Конечно, представления о его работе сегодня несколько иные, чем были прежде. Но перед нами поставлены новые вопросы. Что нужно сделать, чтобы Анне Павловне Во-линой получить российское гражданство?

–У неё же вымогают взятку, – воскликнул Александр Олим-пиевич. – Им наплевать на мораль, нравственность. Крестят лоб, говорят, что веруют, но при этом плюют на высокие тре-бования, что прописаны человечеству в Священных книгах.

– Мне казалось, что начинать следует с воспитания, – про-должал Серейский. – В своё время Николай Иванович Пирогов преподал нам всем прекрасный урок, опубликовав двухтомник «Анналы хирургического отделения…». В них он рассказал о своих профессиональных ошибках. Это ли не пример?! Именно с той поры и было введено в обиход такое понятие как врачебная этика.

– Но мне кажется, я действительно её полюбил! – восклик-нул он. 

– Всё у вас будет хорошо, – сказала Лена, откуда-то из темноты появившаяся на этом странном совещании. – Спасе-ние утопающих – дело рук самих утопающих! У тебя всё полу-чится. Анна достойна твоей любви! Жадность безгранична, и сколько ни плати, всегда будет мало. Но ты поможешь ей и тем самым поможешь себе…



9.       В ту ночь Анна спала плохо. Снился очередной об-стрел Донецка.

 

Они прячутся в подвале, а седой старик в белых одеждах, похожий на свёкра, упрекает её в чём-то.

–Ты не будешь иметь ни мира, ни покоя, – говорит он.

Свёкор, раввин одесской синагоги, мудрый человек, которым Анна искренне восхищалась, давно ушедший из жизни, что-то говорил ей. Она подумала, что встретилась с ним на том све-те.

– Где Алик? Он был в больнице, Лёнечка – в школе. Но те-перь нет ни больницы, ни школы. Как мне быть? – спросила она.

– Искать утешение в сердце своём. Покой и мир должны быть в твоей душе. Смирись и живи! В смирении страдания и мучения уходят. Счастье возможно, когда вновь появятся вера, надежда и любовь! Ты обязана быть счастливой! И если ты кому-нибудь поможешь обрести счастье – сделаешь благое де-ло!



Видение растворилось в темноте. Она так и не поняла, что это было? Ещё на курсе психологии слышала о пограничных состояниях между бодрствованием и сном. Решила расспросить об этом Николая. Лишь часа в три ночи уснула в тревожном сне.

Проснувшись, умылась, позавтракала и стала собираться на встречу с деканом исторического факультета Яковом Григорье-вичем Поповым. Ничего хорошего не ждала. Как резонно заме-тил этот приятель Николая – попытка  не пытка! 

Поднявшись по широким ступенькам лестницы на второй этаж, она нашла двести двадцать второй кабинет, на дверях ко-торого блестела медная табличка: «Профессор Попов Я. Г.». По-стучала.

– Входите, – послышалось в ответ.

За письменным столом сидел мужчина лет пятидесяти. Та-ких волосатых Анна видела только в зверинце. Чёрные волосы его торчали из ушей и носа, переползали на шею, на кисти и да-же пальцы рук! И только круглая как мяч лысая голова блестела в свете солнечных лучей. Высокий, широкоплечий, в голубых джинсах и хлопчатобумажной тенниске, он сидел под конди-ционером, а на его лысине лежало мокрое полотенце.

Анна засомневалась: этот орангутанг и есть декан историче-ского факультета?

Яков Григорьевич взглянул на неё, и мохнатые чёрные бро-ви его приподнялись.

– Волина Анна Павловна? – спросил он, рукой указывая на стул у стола. – Присаживайтесь. Точность – вежливость не толь-ко королей, но и королев.

Мягкий, бархатный баритон его голоса за долгие годы рабо-ты в университете приобрёл какую-то гипнотическую силу, и орангутанг мастерски пользовался его тесситурой. Он то обво-лакивал и успокаивал, давая надежду, то рокотал, словно горная речушка весной, рождая сомнения и волнения,  то долгождан-ным ветерком шелестел листьями поутру.

Анна присела.

– Вы простите за мой вид. На улице жара, давление подско-чило, и если бы не обещал Валентину Михайловичу встретиться с вами, остался бы дома. Так что за проблема у вас? Гринёв ска-зал, что вы сами её изложите.

Он снял с головы мокрое полотенце, вытер лысину платком и, подняв брови, взглянул на посетительницу огромными, как небо, голубыми глазами. Подумал: «Ну, Валентин даёт! Такую деву заарканил»!

– Я ищу работу, – тихо проговорила Анна.

– Вы историк?

– Работала в пединституте в Донецке. Дом разбомбили. Се-мья погибла. Бежала в Ростов. Здесь у меня дальние родствен-ники.

– Преподавали историю?

– Писала диссертацию о культуре шумеров. Меня вообще увлекает древний мир. Стараюсь быть подальше от зыбкой со-временности.

– Зыбкой?

– Конечно! Её толкуют каждый на свой лад, в зависимости от политических пристрастий.

– В этом вы неправы. Можно и историю древнего мира ис-толковывать, соотнося со своими политическими или иными интересами. Говорят, Истину знает только Бог!

– Но Валентин Михайлович говорил, что вы должны мне помочь!

– То, что я должен, записано в налоговом кодексе. Всё, что не должен, – в уголовном. Остальное – на моё усмотрение!

В кабинете стало тихо. Было слышно, как отсчитывали се-кунды стрелки часов, висящих на стене. Яков Григорьевич по-нимал, эта женщина – находка для факультета. Готовый специа-лист. Но, с другой стороны, может ли он принять на работу че-ловека из другой страны? Это уже вне его компетенции. Обра-титься к ректору? Ему сейчас не до того. Проверка. Обнаружены какие-то финансовые нарушения. Дрожит. Даже нанял адвоката.

– Что у вас с гражданством? – спросил он, хорошо понимая, что, если бы было российское гражданство, проблем с работой не было.

– Пока я – гражданка Украины. Хотя родилась в России. Оформление моего российского гражданства буксует. Непро-стым оказался вопрос. Но со временем я, надеюсь, его решу. В милиции тянут вот уже с полгода. Моими проблемами зани-маться некому. Знаете, как говорят: «Слепому не покажешь, глухому не расскажешь, глупому не докажешь».

Яков Григорьевич вздохнул с облегчением.

– Уважаемая Анна Павловна! Сейчас июль. Учебный год начинается в сентябре. Решайте вопрос с гражданством, и я буду рад принять вас в наш коллектив. Здесь вы сможете продолжить и свою научную работу.

Он помолчал, увидев, как огорчилась посетительница. Но что он мог сделать? Не его уровень! Чтобы как-то подсластить пилюлю, добавил:

– Вообще-то древним миром моя кафедра не занимается. Но профессор Лавров несколько лет назад опубликовал моногра-фию о древних цивилизациях. В ней останавливался на культу-рах Египта, Греции, Рима. Насколько я помню, ничего ни о шу-мерах, ни о цивилизации майя, Китая, наконец, в ней не было. К сожалению, он сейчас в отпуске и приедет лишь в последних числах августа.

Яков Григорьевич встал, давая понять, что беседа окончена.

– Приходите в конце августа. К тому времени, надеюсь, у вас будет либо гражданство, либо документ, разрешающий ра-ботать в России.



Выйдя на улицу, Анна позвонила Николаю.

– Как ты и предполагал, сделать ничего он не может. Не его уровень, – сказала она. – Прости, что отрываю тебя, но привык-ла выполнять обещания.

– Ты где?

– Возле университета.

– Сейчас подъеду, – сказал Николай и отключился.

Через несколько минут они уже ехали в сторону Северного микрорайона.

– Мы не дети, – глухо проговорил Николай. – Обещаю не нарушать своего слова. Но жить тебе лучше у меня. В твоём распоряжении будет отдельная комната. Мне хотелось бы, что-бы мы привыкли друг к другу.

Анне понравился решительный тон Николая. Она терпеть не могла мягкотелых медуз, не умеющих настоять на своём. Кивнула.

– Как скажешь. Живу не у родственников. Снимаю угол и плачу за него прилично. Ты с меня, надеюсь, плату брать не бу-дешь?

– Буду! Не деньгами: прогулками, посещениями концертов. С Ванечкой в кукольный театр пойдём. А ещё – с тебя супы. Не люблю варить первые блюда.

– На Дону ела твою уху. Впрочем, я согласна. Муж мой в Донецк приехал из Одессы. Там тоже рыбные края. Научил меня готовить фаршированную рыбу. Он, как и ты, был врачом. Звали Аликом. Когда-то был капитаном команды КВН Одесского медицинского института.

– Ты обязательно мне о нём расскажешь. А сейчас давай за-едем на Северный рынок. Холодильник пустой. Я сегодня на работу не иду.

Они заехали на рынок, купили продукты.

– Моя работа – деньги зарабатывать, продукты приносить, помогать тебе во всём, – сказал Николай, отстраняя Анну, пы-тающуюся у него взять один пакет. – Не делай меня безработ-ным.

Дома он провёл экскурсию по квартире, показал комнату Анны. Потом они прошли на кухню.

– Для начала давай-ка я кофе сварю. Есть он у тебя?

– У нас кофе есть. Теперь это и твой дом. Привыкай.

Он открыл шкафчик и показал баночку «Nescafe Gold».

Анна любила натуральный кофе, но промолчала.

– А где чайник? – спросила она.

– Знаешь, как Тарапунька жарил яичницу? Он тоже обо всём спрашивал Штепселя. Были такие украинские юмористы.

– Знаю. Но я впервые у тебя, – оправдывалась Анна.

– Поэтому кофе приготовлю я.

Через некоторое время они пили кофе, ели бутерброды с сы-ром, расположившись в комнате на диване. Николай включил кондиционер.

– Я, пожалуй, выйду на лоджию, покурю.

Он взял сигареты и вышел.

Анна внимательно рассматривала фотографии над его сто-лом. Эйнштейн, Павлов, Фрейд... На полке стояли книги. Анна перелистала томик Владимира Леви «Искусство быть собой», книгу Владимира Рожнова «Руководство по психотерапии». Потом в её руках оказался томик стихов Марины Саблиной. Пролистав, заинтересовалась, присела с книгой на диван.

Вернувшись, Николай сел рядом.



Вдруг перед его глазами возникла живая картина, когда беснующиеся люди где-то внизу на площади перед балконом до-ма, в котором жил римский прокуратор Понтий Пилат, ревели, свистели, орали: «Спаси Варавву!». 

Пилату вовсе не было жаль этого нового проповедника! Но он казался ему вполне разумным человеком, провозгласившим: «Кесарю – кесарево!». Говорил, что знает, как сделать Иудею  спокойной страной, а людей, проживающих в ней, – счастливы-ми. И это были не пустые фантазии левитов или фарисеев, а реальные проекты. Прокуратор понимал, что он мог помочь достать так необходимые ему деньги. Нужно платить легио-нерам. Но судьба Иисуса была предрешена…



Он взглянул на Анну и тихо произнёс:

– Я тебе рассказывал о своих ночных видениях…

 – И мне сегодня приснился странный сон, – прервала его Анна и вдруг почувствовала на своём плече руку Николая. Она с укором проговорила:

– Коля, не нарушай конвенцию!

– Не дети же... – начал было Николай, но Анна встала.

– Пора Ванечку забирать у нянечки.

Малыш обрадовался, увидев Анну, прижался к ней, забор-мотал:

– Мама! Мама! Куда ты уехала? Мне было плохо без тебя!

Возвращаясь, они медленно шли по вечернему городу, за-брели в детское кафе, где Анна ловко накормила малыша. В парке покатались на карусели.

Дома Анна умыла Ванечку и, укладывая спать, рассказала ему сказку про трёх поросят. Малыш всякий раз, когда она де-лала паузу, думая, что он, наконец, заснул, открывал глаза и подсказывал:

– У Наф-Нафа был килпичный дом. А полосята пели:

                Нам не стлашен селый волк…

Наконец, мальчик уснул. Она вышла в комнату к Николаю. Он сидел за письменным столом и что-то писал.

– Готовишься к лекции?

Он кивнул.

– Первая пара. Типы личности.

– Со школы все знают о сангвиниках, флегматиках, мелан-холиках и холериках, – заметила Анна.

– Иван Петрович говорил о типах нервной системы собак. У человека намного сложнее. У тебя какие на завтра планы?

– К хозяйке нужно пойти, расплатиться, вещи забрать. Я же с собой не взяла ни ночнушки, ни зубной щётки. Потом пойду снова в милицию. Впрочем, уверена: там мне не скажут ничего нового.

– Но мы же решили, что делать, – возразил Николай. – Чего в милицию-то ходить? В двенадцать я освобожусь. Пойдём в загс. Там у меня знакомая заведующая. Распишут. Потом заедем к тебе, заберём вещи. И сегодняшние проблемы решим. У меня есть новая зубная щётка и чистая пижама.

– А  в загсе свидетели не нужны?

– Об этом не подумал. Попрошу Лену и Алексея Владими-ровича…

– Не обидятся на тебя за дочь?!

– Не я ушёл, она. Оставила мне сына, их внука. Наконец, ты же на Дону видела, у нас прекрасные отношения. Я ещё немного поработаю, а ты ложись.

Анна с удивлением взглянула на Николая, потом подошла к нему и чмокнула в щёку.

– Спокойной ночи, жених! Уважаю! Не нарушаешь конвен-ции. Сильный…

Она вышла, а Николай чуть погодя вновь погрузился в дебри научных трудов.

Лёг он во втором часу и сразу же провалился в сон.



И снова он увидел тот странный консилиум у Александра Олимпиевича Бухановского. За столом сидели люди, никакого отношения к психиатрии не имеющие. Профессор что-то гово-рил о сложном времени, в котором находится медицина.

– Санкции не погубят Россию, – возражала Анна, непонятно как оказавшаяся на том собрании. – Причиной гибели нашей ци-вилизации могут быть и природные катаклизмы. Так, например, древнекитайская цивилизация Саньсиндуй погибла при землетрясении.

– Мы говорим о России! Что, по-вашему, нужно сделать, чтобы избежать катастрофы?

– Укреплять центральную власть, – тут же последовал от-вет Сергея Константиновича. – Нужно понимать, что наши власти лишь сочиняют законы. Нужно заставить исполнять их! Властью нужно уметь пользоваться, «чтобы слов не тра-тить по-пустому!..».

– Вы что же, сторонник репрессий? – удивился Буханов-ский, но Сергей Константинович не успел ответить.

Неожиданно к столу подошла его мать. В большой белой тоге, она выглядела, словно представительница высшего обще-ства Древнего Рима.

 «Почему мама здесь? Как сюда попала? Что может ска-зать?»

 Она встала, держась за стул, на котором сидел профессор. «Неужели и здесь в подпитии?! – подумал он.– Где отец? Обычно они всегда вместе».

А она до боли знакомым голосом стала говорить о том, что во все времена в России, да и не только в ней, женщины играли немалую роль в судьбе страны.

– Женщина – лучшая часть человечества. Она мать, хра-нительница очага. Она более нравственна. Вспомните хотя бы княгиню Ольгу – одну из самых известных и загадочных женщин Древней Руси, ставшую вершительницей судеб Восточной Ев-ропы. Вспомните Елизавету, Екатерину Вторую.

– Это вы, уважаемая, к чему? – прервал её профессор. – Мы знакомы с историей. Что вы можете предложить, чтобы ис-править ситуацию в России?

– А ты меня не перебивай, – неожиданно неуважительным тоном ответила она. – О том и хочу сказать. Вспомните, ка-кими игрушками играют девочки? С куклами они играют! А мальчики? С машинками и пистолетами!

– Это вы к чему? – повторил Бухановский уже строже.

– К тому, что пора на власть поставить женщину, мать, хранительницу очага. Хватит бряцать оружием и тратить огромные средства. В них нуждаются медицина, образование, культура наконец! Копеечные зарплаты ставят человека перед выбором между нищетой и взяточничеством. Или это непо-нятно? Чиновников развелось, как тараканов. Зло в России не столько в людях, сколько в системе… Вот Аня, например…

Странно, но Анна оказалась рядом с ним. Мать дотрону-лась до его плеча, взяла их руки и соединила их, словно благо-словляя, и от этого ему почему-то на душе стало легко и радо-стно.

Он был удивлён не только тем, что увидел здесь мать, но и её речам. Когда-то она окончила техникум, но потом один из основных богов древнерусского пантеона, покровитель веселья и виноделия Зелёный Змий, забрал у него родителей. Их несколько раз хотели лишить родительских прав, отправить его в дет-ский дом. Но всякий раз за него заступался Сергей Константи-нович. 

Дома он не помнил, чтобы она когда-нибудь говорила такое. Да и как оказалась здесь? Что случилось? Не был у них давно. Когда приходил, родители всегда были сильно пьяны, требовали денег на выпивку, грозились подать в суд на него, чтобы али-менты платил. Он, как мог, помогал им. Приносил какие-то ве-щи, которые они себе не могли приобрести. Но денег не давал. Знал, что пропьют. И всё же, как она здесь оказалась? Обяза-тельно нужно зайти…



Николай проснулся от того, что кто-то дотронулся до него. Открыл глаза и с удивлением увидел Анну. Она сидела на кра-ешке дивана в его пижаме. Сначала подумал – это всё тот же сон.

– Что-то случилось? Ванечка? – спросил он.

– Спит. Знаешь, ты прав. Мы уже не дети. Подвинься! Хо-лодно.

Николай отбросил простынку, которой укрывался, обнял Анну и стал страстно целовать.



10.         В пятницу утром по дороге в больницу Сергея Константиновича встретил Журавлёв. Худой, бледный, он стоял на автобусной остановке и курил.

– Доброе утро, Павел Андреевич, – поздоровался Сергей Константинович, понимая, что тот поджидал именно его. – Что случилось? Я же говорил, что вам вредно курить.

– Для кого – доброе, а для кого и не очень. Вредно жить!

– Когда выписались?

– Пока лежу. То лечение ни хрена не даёт. Всю задницу ис-кололи, а мне как не хватало дыхалки, так и не хватает.

Он сплюнул и щелчком отправил окурок сигареты вдогонку уходящему автобусу.

– У вас одно лёгкое! Понимать должны!

– Ты прав, док. Только уж очень суетные у меня были дни.

– Так что вы хотели мне сказать? – спросил Сергей Констан-тинович, медленно направляясь в сторону больницы и пригла-шая собеседника следовать за ним. – Через пятнадцать минут у меня утренняя планёрка…

– Не гони картину, док. Я ведь по серьёзному делу. Пом-нишь, рассказывал, что ищу дочь.

Сергей Константинович остановился. Он понял, что его тайна раскрыта. Но чего хочет этот Журавлёв?

– Нашли?

– Нашёл!

– Как это вам удалось? Столько лет прошло!

– Старуху одну купил. Медсестру из Дома ребёнка. Жадная оказалась. Десять кусков отвалил. Но не в деньгах счастье, как говорил один фраер, с которым чалился в тюряге, – а в их коли-честве!

– И чего вы хотите? Что скажете своей дочери? Или застави-те её алименты вам платить?

– Не дури, док! Не уважал бы тебя, не стал бы с тобой база-рить про свои дела. Хочу поговорить с нею. Чтоб знала, что и я есть у неё. Сукой буду, не знал, что мать её беременна. Я тогда учился в Новочеркасском политехническом, не думал, что так жизнь проживу. Всё произошло случайно. А потом, как камне-пад в горах.

– Что вы от меня-то хотите?

Сергей Константинович был спокоен. Много раз прокручи-вал варианты этого разговора.

– Может, поможешь встретиться с дочкой?

– Какая она вам дочка? Зачем это вам? Если вам она дейст-вительно дорога, зачем делать ей больно?!

– Никому не хочу делать больно. Должен перед нею пока-яться, рассказать, что я в том, что у неё не было отца, не вино-ват. Так получилось…

– Понятное дело: виноват Пушкин. К тому же у неё был отец.

У входа стояла машина скорой помощи. Санитары на носил-ках заносили кого-то в приёмный покой. Народ торопился к на-чалу рабочего дня. Многие здоровались с Сергеем Константино-вичем, но, видя, что он с кем-то беседует, проходили мимо.

– Ты вытащил меня с того света, – сказал глухо Журавлёв. – Я благодарен тебе, только у меня есть бабки. Много бабок. Хо-тел купить ей домик или тачку фартовую. Не откупиться хочу. Покаяться!

Сергей Константинович взглянул на него и тихо проговорил:

– Мы не священнослужители, и покаяние принять не можем. А если хочешь сделать доброе дело, купи что-нибудь детскому дому или больнице.

– Если бы я знал, что тебе в отделение нужно! – воскликнул он.

– Много чего. Только сначала помогите себе.

Взглянув на часы, добавил:

– У каждого из нас есть в чём каяться.

– Познакомь меня с нею. Найду, что ей сказать.

– Знакомить не буду. Зачем делать ей больно? А подарок пе-редам! И скажу, от кого, что просите прощения. Впрочем, мне думается, наказали вы только себя. Она не чувствовала себя си-ротой. Так что не казните себя уж так сильно.

Журавлёв молчал.

Серей Константинович взглянул на часы.

– Мне пора.

– Понимаю, док. Я хотел как лучше.

Он повернулся и, опустив голову, пошёл в сторону автобус-ной остановки.



Поднявшись в отделение, Сергей Константинович попросил старшего ординатора провести планёрку.

– Что-то случилось? – заволновался Валерий Михайлович. – На тебе лица нет. Приляг на диван. После планёрки зайду.

Он зашёл в кабинет, включил кондиционер и прилёг на ди-ван. Кружилась голова, поджимало сердце.

«Не хватает ещё мне заболеть, – подумал он. – У Кати день рождения, а я ей такой подарок преподнесу».

Через полчаса зашёл Валерий Михайлович, с которым учил-ся в институте.

– Как прошла ночь? – спросил Сергей Константинович. – Как Криворучко?

– Всё нормально. Да что с тобой? Вид, как говорила моя ма-ма, – на море и обратно!

– Сердце жмёт.

– Давление?

– Может, давление. Не знаю.

– Ты с этим не шути. Давай-ка измерю.

Он взял лежащий на тумбочке тонометр и стал измерять давление.

– Устал, – сказал Сергей Константинович. – Пора в отпуск.

– Иди. Я по графику – в октябре.

– Снова в Израиль?

– Куда же ещё? Там родители, сестра. Сейчас там жара не-сусветная, потому и едем с Фаиной или поздней осенью, или зимой. А в октябре там тепло. Я даже купался в море.

– И мы с Катей собираемся туда пятнадцатого октября.

– В Израиль?!

– Да. Она уж очень религиозной стала. Хочет совершить па-ломничество по святым местам.

– Жить будете в гостинице?

– Откуда у нас такие деньжищи? Помнишь Гринберга? Бо-рис и пригласил.

– Ну, что ж. Думаю, не пожалеете. Только ты берегись солн-ца. С твоим-то давлением и сердцем…

Он закончил измерять давление и сложил тонометр в чехол.

– Высокое?

– Есть немного. Сейчас принесу кардикет, папазол. А может, кардиолога пригласить? Сделаем кардиограмму.

– Нет. Полежу немного – пройдёт.

– Ладно. Пойду. Нужно хотя бы больных своих посмотреть. А ты лежи. Не рвись в бой. Не геройствуй.

Валерий Михайлович вышел, а Сергей Константинович за-крыл глаза.

«Неужели давление подскочило после встречи с Журавлё-вым? – подумал он. – Ведь готов был к этому разговору».

Он бы ушёл домой. В пятницу обычно плановых операций не делали. Прошли времена, когда энтузиасты дневали и ноче-вали у постели прооперированного ими пациента. Сегодня в выходные дни мало кто приходит. Всё изменилось в медицине…

Вернувшись в кабинет заведующего, Валерий Михайлович рассказал, что Алиева снова выуживает взятки. Недалеко и до беды. Заявила Воронину, что в операционной очередь на плано-вые операции и она его возьмёт в понедельник. А у него острый холецистит, камни в жёлчном пузыре. Раздражение брюшины. Я сказал ей, чтобы не тянула, но ты же знаешь, её крышует Курбанов. Назначила антибиотики, обезболивающие и говорит больному, что операционная перегружена и взять его без очереди не может. Мужик – работяга с Ростсельмаша. Откуда у него деньги?!

– А ты куда смотришь? Ты – старший ординатор. В моё от-сутствие – заведующий!

Он сел к столу.

– Пригласи-ка ко мне эту пигалицу. Работает без года неде-лю, а уже хвост распушила.

– Ты успокойся. Знаешь же, с кем она спит.

– Мне наплевать! И передай, чтобы готовили операционную. Оперировать буду я, а эту заставлю ассистировать и обязательно посмотреть больного в субботу. Чёрт знает что делается!

Валерий Михайлович был уже не рад, что рассказал шефу об этой Алиевой. Но и тянуть с операцией нельзя.

Он вышел и через несколько минут привёл Светлану Анва-ровну, эффектную тридцатилетнюю женщину с большими чёр-ными глазами и соблазнительной родинкой на левой щеке.

Поздоровавшись, не ожидая ничего плохого, кокетливо про-пела:

– Я вся внимание, Сергей Константинович.

– Вы знаете значение своего имени? – спросил он.

– Конечно. Дающая миру свет!

– Вот именно! Но вы его не даёте! Вы его гасите! Почему до сих пор не прооперировали Воронина? Или хотите дождаться жёлчного перитонита? Ладно. Поговорим после операции. Иди-те мыться. Оперировать буду я. И завтра, повторяю, завтра, в субботу, обязательно посмотрите больного. Если нужно, сделае-те перевязку!

– Завтра я не могу!

– Сможете! Идите мыться!

Таким она ещё не видела шефа. Что делать? Они с Рафушкой договорились поехать на Дон?! Но спорить с шефом нельзя. Рафик – начмед, и тот его побаивается!

Жёлчный пузырь был наполнен гноем и камнями. «Ещё не-много, и он бы действительно лопнул, – подумала Светлана Ан-варовна. – Случись что с больным, мне этого бы не простили!»

Два месяца назад в отделение привезли девушку с острым аппендицитом. В приёмном покое поступающую больную ос-мотрела Алиева. Сопровождал больную какой-то «расфуфырен-ный крендель». Она всегда завидовала таким. Решила «срубить с них по максимуму». Ввела обезболивающие средства, положила холод на живот. Вроде бы сделала всё что нужно. Анализ крови показал острое воспаление. Но она тянула с операцией. Прямо заявила больной, что операция сегодня «денег стоит». И лишь вечером поняла, что у больной червеобразный отросток лопнул. Состояние её резко ухудшилось. Раздражение брюшины определялось по всему животу.  Девушку оперировал Валерий Михайлович. После операции развилась спаечная болезнь. И снова операция по рассечению спаек, длительное тяжёлое лечение.

Случай разбирали на конференции врачей. Обратили внимание, что больная поступила в семь утра, а взята в операционную лишь поздно вечером. Было ясно, что хирург недооценила состояние, тянула с операцией. Последовал приказ по больнице. Выговор получили заведующий отделением и лечащий врач. Её даже хотели перевести в поликлинику, но за неё заступился Курбанов.

Главный, знающий о её отношениях с начмедом, пытался сгладить впечатление от выговора.

– Обижаться и негодовать вы можете только на себя! – ска-зал он. – Обида со временем утихнет, всё пройдёт. Это будет вам уроком. К сожалению, уроки, которые преподносит жизнь, вы умудрились прогулять. Надеюсь, что больше не дадите пово-да сомневаться в вашей компетентности...



На следующий день они пошли в районное отделение поли-ции. Николай открыл тяжёлую дубовую дверь, они предъявили документы и направились на второй этаж, где располагался пас-портный отдел.

Отыскав кабинет начальника, Николай постучал и тут же открыл дверь. За письменным столом сидел лысый майор, а за ним стояла, наклонившись и прижавшись к нему вылезающими из лифчика грудями, полная девица в платье с глубоким деколь-те.

– Какого чёрта? Почему врываетесь в кабинет без стука? – рявкнул майор.

Николай спокойно ответил, пристально глядя на всё ещё не отрезвевшего от любви майора.

– Мы стучали, стучали, да никто не слышал.

– Кто вы такие, и что вам нужно? – спросил майор. Несколь-ко успокоившись, решил выпроводить незваных гостей.

– Документы этой женщины вот уже четыре месяца лежат у вас. Хотелось бы узнать, в чём причина задержки?

– А вы кто такой? – не сдавался майор.

– Муж.

Он положил перед ним визитную карточку, отодвинул стул, приглашая сесть Анну, и сел рядом. Такого майор стерпеть не мог. Он хотел было прогнать нахалов, но, поняв, что пахнет большими неприятностями, снизил градус и уже спокойно ска-зал:

– Первый раз вижу вашу жену. – Потом, обращаясь к полно-грудой девице, спросил: – У нас есть дело Волиной Анны Пав-ловны?

– Ну вот, – улыбаясь, произнёс Николай. – А вы говорите, что не помните, кто она такая.

– Если мне память не изменяет, – не обращая внимания на его слова, сказал майор, – вы из Донецка и у вас погибла семья. Я же говорил вам условия…

– Всё так, – прервала его Анна. – Вам ли не знать мою био-графию. Только денег у меня нет!

– О каких деньгах вы говорите? – возмутился майор. – Когда я у вас требовал деньги?

Анна презрительно взглянула на него. Не в её правилах бы-ло жаловаться на кого-то.

– Вот уже четыре месяца прошу вас оформить мне россий-ское гражданство. Дать хотя бы разрешение на работу…

– Мы не иммиграционная служба, – подала голос девица. Майор недовольно взглянул на неё, и она вышла из кабинета.

– Когда это я говорил о том, что оформление будет стоить вам денег?

– Вы и сумму озвучили!

– Я могу вас привлечь за клевету!

– Привлекайте. У меня тот разговор записан на магнитофон!

Майор побледнел. Он взглянул на Анну с нескрываемой не-навистью, но промолчал. Закурил.

– Вы много раз повторяли это, – продолжала Анна, – и од-нажды я смогла записать всё на магнитофон своего мобильного телефона.

Майор решил, что парочка его просто шантажирует. Нет и не может быть никакой записи. А магнитофон телефона не на-столько чувствителен, чтобы можно было записать и идентифи-цировать его голос. Обращаясь к Николаю, уже более сдержан-но спросил:

– Вы сказали, что гражданка – ваша жена. Не могли бы по-казать мне свой паспорт?

– Нет проблем.

Николай достал свидетельство о браке. Майор долго рас-сматривал его, надеясь хоть к чему-то придраться. Тогда Нико-лай добавил:

– Я хотел идти в Управление собственной безопасности и в прокуратуру, но жена попросила пока этого не делать. Она ро-дилась в России, дед её – Дважды Герой Советского Союза, а вы её мурыжите столько времени. Или будете проверять её на зна-ние русского языка? Так должен напомнить, что она преподава-ла в университете и язык знает лучше нас с вами. Я  психиатр и без труда мог бы вас привлечь к ответственности за вымогатель-ство взятки, за то, что довели до отчаяния жену. Легко мог бы убедить юристов, что именно вы не просто вымогали взятку, но и требовали интимной с нею близости. А потом вам бы при-шлось доказывать, что этого не было. Выписали бы направление на психиатрическую экспертизу. Может, ко мне бы попали. Уж поверьте, у нас вы бы находились в одной палате с очень важными персонами – Наполеоном, Саддамом Хусейном... И может, вам бы повезло, смогли бы пообщаться с Президентом Украины Порошенко и их премьером Яценюком. Впрочем, успокойтесь. И в тюрьме некоторые живут как за каменной стеной.

Майор промолчал. С ненавистью глядя на Николая, вызвал полногрудую секретаршу.

– Принеси дело Волиной, – сказал он, стараясь не поднимать глаз.

Пролистав толстую папку, откинувшись на спинку стула, глухо проговорил:

– Через неделю приходите за паспортом. У секретаря сде-лайте ксерокс вашего брачного свидетельства. Вы же уже не Волина, а Беликова. Паспорт будет на Беликову. И нечего на-праслину возводить на людей. Вы плохо начинаете свою жизнь в России.

Когда они вышли из кабинета, услышали, как зарычал майор на свою секретаршу, питающуюся продолжить интимное общение с начальником.

– Не сейчас! Я занят!

На дворе жарило солнце, и не было от него спасения. Лёгкий ветерок не приносил облегчения, будто обдувал горячим паром. Живность попряталась, и только нескончаемый поток машин медленно полз по улице.

Они сели в машину и поехали по направлению к центру.

– Слушала тебя и удивлялась! Откуда такое красноречие? Ты был в ударе, – сказала с улыбкой Анна.

– Вдохновение – это момент беззаветной веры в себя. Но я верю не только в себя, но и в тебя, – ответил Николай. – Полу-чишь паспорт, и нужно будет сразу же прописаться.

Анна молчала. Ей была приятна мужская забота Николая. Чувствовала его силу. 

– Хорошо, – кивнула она. – А куда мы едем?

– Забыла? Нас пригласили на день рождения Екатерины Се-мёновны. Нужно купить подарок, – сказал Николай. – Может, хорошую кофточку?

– Вещи женщина должна покупать сама. По моде одеваются только манекены. Лучше что-то из техники. Микроволновку или что-то из посуды.

– Это всё у них есть.

– А соковыжималка?

– Это идея! Она им точно пригодится. Одно дело – пить вся-кие суррогаты. Другое – натуральные свежеприготовленные соки.



11.            Поздравить Екатерину Семёновну пришли Лена с мужем, Николай с Анной и Евгений Дмитриевич Ломов с женой. Стол ломился от яств и напитков. В комнате тихо беседовали гости.

Вера Ивановна, плоская как доска пятидесятилетняя жена Евгения Дмитриевича, описывала ситуацию, в которой они ока-зались. 

– Кто мог подумать, что наш Шурик влюбится в Мариноч-ку? А вчера они нам заявили: хотим жениться!

– Брат на сестре?! – удивилась Екатерина Семёновна.

– Они же сводные у нас,– прокуренным хриплым голосом ответила Вера Ивановна. – Моему Шурику уже двадцать три. Институт заканчивает. А Мариночке двадцать один. Воспитывали их вместе, считай – пятнадцать лет. Давно родными стали, хотя формально – чужие.

– И что вы решили? – спросила Екатерина Семёновна.

– Что мы можем решать? Марина на третьем месяце. Свадь-бу будем делать! – сказал Евгений Дмитриевич, садясь к столу. – Можно и начинать…

– Не командуй, – улыбнулась Вера Ивановна. Дома будешь приказывать. Привык.

– Я не командую, а предлагаю. Пора бы Катюшу поздравить.

– И то верно, – кивнул Сергей Константинович. – К столу, мои дорогие!

И пошло-поехало. Тосты, вручение подарков, разговоры о счастливом прошлом и о тревожном будущем.

Анна сидела и думала о том, что эти люди, к счастью, не слышали свиста пуль и взрывов ракет, не видели того, что ей довелось.

Евгений Дмитриевич, отвалившись на спинку стула и выте-рев губы салфеткой, сказал, обращаясь к имениннице:

– Что ты, Катюша, в своей школе забыла? Столько лет бес-платно горбатишься. Переходи к нам. У нас даже регистратор получает вдвое больше, чем ты.

– Не в деньгах счастье, Женечка! Да и привыкла уже.

– Говорят же, что в школе жизни высокая посещаемость, но низкая успеваемость. Никак не пойму, что за удовольствие во-зиться с этими олухами?

– А ты не таким же был? – улыбнулся Сергей Константино-вич.

– И я часто пропускал уроки жизни. Но вовремя одумался. Максималистом был, глупеньким. Захотел настоящей работы.

– Школьники сегодня не собираются работать, – ответила Екатерина Семёновна. – Сын нашей учительницы получил ди-плом и отдал его матери. Сказал: «Ты хотела, чтобы я получил высшее образование. Я его получил. Но найти работу по специ-альности не могу, да и не хочу. Получать гроши?! Я лучше куда-нибудь в фирму устроюсь!»

– Продукт своего времени, – кивнул Алексей Владимирович. – Что они видят вокруг? Упал авторитет честного труда. Сегодня у них иные примеры.

– Я работаю честно, но получаю больше, – заметил Евгений Дмитриевич.

– Это всё Интернет, компьютеры! – сказала Вера Ивановна. – У нашей медсестры дочери четыре годика, а она уже прекрас-но пользуется планшетом. И что она там может найти?

 – Вред происходит не от компьютера и Интернета, – бросил Николай, откинувшись на спинку стула, – а от их использования не по назначению.

– Так как тебе моё предложение? – с улыбкой спросил Евге-ний Дмитриевич именинницу.

– Нет, Женя. Привыкла. Да и поздно уже что-то менять.

– Хватит философствовать! – встал с поднятым бокалом Сергей Константинович. – Давайте выпьем за мою Катюшу! Я где-то читал, что, пока есть у человека любовь – он живёт и не стареет.

– В таких случаях говорят, что женщина неопределённого возраста, –  поддержала тост Вера Ивановна.

– Во французском языке нет словосочетания «старая жен-щина», – сказал Алексей Владимирович. – Это показывает от-ношение французов к женщинам. 

Потом Екатерина Семёновна стала рассказывать о том, что они в этом году собираются поехать в Израиль.

– Давно хотела побывать в Иерусалиме, походить по местам, где провёл последние дни Иисус Христос. Сколько ни встречала приехавших оттуда – все в восторге. Страна небольшая. За две недели исколесим её вдоль и поперёк.

– Вы собираетесь брать машину напрокат? – повернулся к Сергею Константиновичу Ломов. Он снял очки и стал платком протирать стёкла.

– Борис Гринберг пригласил.

– Гринберг? Это тот одессит, что у нас работал? Не знал, что ты с ним поддерживаешь связь.

– Перезваниваемся изредка. Но стоило мне сказать, что хо-тел бы побывать в Израиле, как он тут же пригласил к себе. Обещал показать страну. Знаю, что ты его терпеть не мог. Рев-новал к Вере. Но столько лет прошло. Мы молодыми были, да и Вера была такой, что во время операции смотришь не на опера-ционное поле, а на неё. Думаешь, только ты по ней сох? А Борис вообще не пропускал ни одной юбки.

– Ненавижу евреев, – хриплый голос Веры Ивановны про-звучал как выстрел.

Анна с удивлением  взглянула на неё, стараясь понять, не шутит ли эта молодящаяся особа, всё время дёргающая мужа и не стесняющаяся при всех делать ему замечания.

– Почему? – спросила Анна.

– Они нашего Христа распяли. Этого мало?

– Это случилось более двух тысяч лет назад. К тому же сво-их пророков, учителей во все времена народы не очень почита-ли. В истории тому примеров много. В Греции отравили Сокра-та. Что же, нам за это проклинать греческий народ?

– Но как они могли распять нашего Бога? Мало они надела-ли зла?! Все народы их ненавидят!

Вера Ивановна не могла допустить, что кто-то позволит себе сомневаться в её правоте.

Анна презрительно посмотрела на неё, понимая, что напрас-но с нею связалась. Эта плоская молодящаяся фифа всё равно ничего не поймёт. К тому же она не производила впечатления умного и образованного человека.

– Ну и что? Евреи хитрые, жадные, трусливые… Это все знают! Много вы их видели в шахтах или в поле на тракторе? И воевали они в Ташкенте. Распяли нашего Христа, вот теперь и платят по счёту.

– Вы своим антисемитизмом искажаете Христово учение и этим распинаете Его.

– Чуть что, и обвинение в антисемитизме! И в чём это я ис-кажаю христианское учение?

Вера Ивановна уже чувствовала, что напрасно ввязалась в спор с этой новой жёнушкой Николая.

– Христианство не допускает мести! Вы плохо читали Биб-лию! – Анна с неприязнью взглянула на Веру Ивановну. – Ненавидите евреев?! А кому молитесь? Иисусу, сыну еврейки Марии. Кто крестил Иисуса? Еврей – Иоанн Креститель! И апостолы были евреями, и авторы четырёх Евангелий – евреи.

– Но они же распяли нашего Христа, – упрямо повторяла Вера Ивановна, почувствовав, что это ещё та штучка. Может, и сама еврейка. И чего это её пригласила Катерина? Тоже мне, единомышленницу нашла! А говорит, что стала верить и даже в церковь ходила исповедоваться!

 Вера Ивановна крестилась после окончания медицинского училища. До этого не верила ни в Бога ни в чёрта. Да и церковь посещала редко. Библию так и не смогла прочитать до конца. Заповеди не соблюдала, но при всяком удобном случае крести-лась. Золотой нательный крестик, украшенный рубинами, носи-ла на золотой цепочке, как священнослужитель, поверх платья.

Анна продолжала:

– А кто Иисуса снял с креста? Кто плакал над его телом, об-мыл? Кто понёс его свет по миру? Отдал жизнь за его учение? Кто были первые христиане? Русские? Их  тогда ещё не было. Евреи! Одиннадцать апостолов за это отдали свои жизни! Еврей апостол Павел основал христианскую церковь.

В комнате все притихли, с удивлением слушая Анну. А Ни-колай внутренне ликовал. Всё, что говорила сейчас Анна, совпадало с его позицией. Он гордился женой. Рад был, что она высказала всё в лицо, не промолчала.

– Вы же сами сказали, что всё это было давно, – не хотела уступать Вера Ивановна. – Разве вы не видели трусливого ев-рейчика? Чуть что – за спины прячутся. Хитрят. Мошенничают! Вы посмотрите телевизор. Гусинские и Березовские, Абрамови-чи и Ходорковские…

–  Лисин, Прохоров, Потанин, Усманов, Аликперов, Дерипаска… Вы говорите, евреи – трусливый народ? – никак не могла успокоиться Анна. – К вашему сведению, после Великой Отечественной войны при расчёте на количество населения, именно у них оказалось больше всех Героев Советского Союза. Да, да! Эти данные известны.

– Евреи всегда хвастают. Всё, что они говорят, нужно делить на пять!

– Есть кем и чем хвастать! Но скорее – не хвастают, а гор-дятся. Стоит ли говорить о том, какой они заметный оставили след в мировой науке, искусстве… Да во всех сферах жизни! Эйнштейн, Фрейд, Христофор Колумб, открывший Америку, Борис Розинг, один из изобретателей телевидения, Норберт Ви-нер – основоположник кибернетики, Нильс Бор – получивший нобелевскую премию за исследования в области теории атом-ных реакций и ядерной энергии… А ещё Мендельсон и Ойстрах, Эренбург и Светлов, Рубинштейн и Дунаевский, Райкин и Утёсов… Всех просто не перечислить! И вы ненавидите этот народ?!

– А у нас Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Толстой. У нас Гагарин и Королёв, Пирогов и Вишневский… Если я начну перечислять, список будет гораздо большим! Евреи – маленький хитрый народец! Мухлюют, жульничают, воруют, как цыгане.

– Вы просто завидуете евреям – их успехам, таланту, уму? Или гложет чувство вины за те страдания, кровь, муки и униже-ния, которым они подвергались на протяжении веков? К сожа-лению, Россия здесь не исключение. Не умри Сталин в  тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, их всех, как крымских татар и чеченцев, калмыков и ингушей, – сослали бы в болота, на Даль-ний Восток, руша судьбы, семьи, жизни…

– Что это вы их так защищаете? Вы же не еврейка! – не по-нимала Вера Ивановна. Она уже была не рада, что затронула эту тему. Понимала, что эта русоволосая красотка знает больше и язык у неё, как у змеи.

– Муж у меня был евреем, – ответила Анна. – Погиб в До-нецке под миномётным обстрелом. Он не был трусом, воевал с фашизмом в ополчении. Евреи – талантливый и многострадаль-ный народ. Но они не выше и не ниже других, живущих в Рос-сии. А бить жидов легче, чем спасать Россию!

– Мне кажется, – постепенно успокаиваясь, сказала Вера Ивановна, – что христианин не может любить евреев, распяв-ших, пусть давно, Христа.

– Их не нужно любить или ненавидеть! Нужно быть просто справедливым. Есть распинающие и распинаемые, угнетающие и угнетаемые, причиняющие страдания и страдающие, гонимые и гонители. И разве нужно доказывать, на чьей стороне должен быть христианин?! Впрочем, не будем здесь об этом. Мы при-шли поздравить Екатерину Семёновну.

Анна замолчала, а Сергей Константинович, воспользовав-шись паузой, предложил выпить за именинницу.

– Помолчи, пожалуйста, – недовольно прошептал Евгений Дмитриевич жене. – Сколько можно об одном и том же! Мы пришли на именины, а не обсуждать тех, кого ты не любишь.

Чтобы как-то сгладить неприятный осадок, оставшийся по-сле слов Веры Ивановна, Лена сказала, что недавно читала, что иудеи верят в бессмертие человеческой души. А известный журналист Познер как-то даже приводил слова Иисуса Христа о том, что всякий верующий не умрёт никогда.

– И мне кажется, что так и будет, – откликнулась Вера Ива-новна, стараясь продемонстрировать, что вовсе не признаёт себя побеждённой в споре. – Об этом говорил и святой Лука, извест-ный хирург, о котором я читала.

– Известный кому? – заметил Николай. – Святой Лука из-вестен специалистам и своими проповедями, и книгой «Очерки гнойной хирургии». Он даже награждён Сталинской премией. Но многие ли о нём знают?! Можно назвать известным журна-листа, ставшего автором двух-трех публикаций, или гармониста, которого знает всё село? Вообще всякие звания, ранги мне кажутся далёкими от объективности. Большой писатель… Не понятно, как и кем определяется: по росту, весу или возрасту? Кто может установить, классик это или не классик? Или так же, как много веков назад иерархи церкви, собравшись, постановили считать Иисуса Христа – сыном Бога, четыре Евангелия считать каноническими, а другие – нет.

И сегодня в литературе определяют, кого назначить класси-ком, а кто ещё не дорос. Член Союза писателей и не член Союза. Но это не говорит, не может говорить о мастерстве. Всё это – морковка на шесте осла Ходжи Насреддина! Замануха, как ска-зали бы сегодня.

Чтобы как-то примирить спорщиков, Сергей Константино-вич заметил:

– Одно очевидно: вера помогает. Согласен: все градации – условны. Одни их признают, другие – нет. К сожалению, я неверующий. Но это неверие – тоже вера. И я искренне рад, что Катя уверовала. Важно здесь не перегибать, а то можно, молясь, лоб расшибить. И в Израиль мы полетим потому, что хочется посмотреть, как народ возродил страну, свой язык, культуру.

– Кстати, – добавил Николай, – большинство выдающихся открытий сделали евреи в диаспоре. Если бы им не приходилось преодолевать сопротивление, евреи мало чем отличались бы от других народов.

– Ты прав, – кивнул Сергей Константинович. – Мне Борис Гринберг как-то говорил: чтобы сдать экзамен, он должен был знать предмет не на пять, а на шесть!

– А может быть, мы, наконец, выпьем и за Катюшу, и за то-го, кто сделал её счастливой?!– воскликнул Евгений Дмитрие-вич.

Все одобрительно загудели. Всем давно надоели споры.



Выходя из дома, Анна сказала Николаю:

– Ты выпил. За руль сяду я.

– У тебя есть права?

– Есть. Садись.

 Анна уверенно вела машину по ночному городу. Людей почти не было, но машины нескончаемым потоком шли в сторо-ну Северного микрорайона.

– Ты как-то говорила, что мы с тобой одной крови, – сказал Николай.

– Что-то не так?

– Всё так! Просто я тебя люблю!

Приехав домой, они ещё долго чаевничали, беседуя о чём придётся. Ванечка ночевал у няни. Николай открыл настежь ок-на, и в комнату вошла ночная прохлада.

Анна сидела в кресле, поджав под себя ноги. Детская при-вычка.

– Как тебе Савенковы, Ломовы?

– Жена Евгения Дмитриевича глуповатая националистка. Да и Ломов мне показался не совсем искренним человеком. Впрочем, что можно сказать при таком коротком знакомстве. А вот Сергей Константинович и Екатерина Семёновна понравились. Открытые, добрые.

– Этим Ломовым рано или поздно аукнется. Есть такая вос-точная притча. Спросил человек апостола Петра, стоявшего у врат рая: «Чем отличается ад от рая?» – «Пойдём покажу», – от-ветил апостол. Они прошли в зал, где за столом у казана сидели люди с серыми измученными лицами. Они набирали плов боль-шими ложками, но донести его до рта не могли. Руки их не сги-бались. «Это – ад!» – сказал апостол Пётр. «А что есть рай?» – спросил человек. «Пойдём в соседнюю комнату!» Там был та-кой же стол, такой же ароматный плов в казане. Но лица людей были радостными и весёлыми. Их руки тоже не сгибались, но могли зачерпнуть ложкой плов и поднести его ко рту соседа. «Подумай о других! Тогда и тебя накормят», – сказал апостол Пётр.

Анна улыбнулась. Ей всё больше нравился Николай. Она дотянулась рукой до книжной полки и достала томик полюбив-шихся стихов Марины Саблиной.

– Послушай, что она пишет об Израиле:

    Здесь не падает снег.
                Здесь не пахнут цветы.
                Молоко не скисает, и масло не тает.
                Здесь Земля неземной и святой красоты...
                И автобусы, как самолёты, взлетают.

Стихотворение большое, вот ещё отрывок:

Ты – Олим! Это кличка. Диагноз. Судьба.
Твой мазаль – понедельник. Твой номер – тринадцать.
Был гоним? Стал гоним! Ты – заброшен сюда!
Твой удел – мильхама, а призвание – драться!

Но заканчивает она стихотворение с верой в будущее своей страны:

                …Поднимаешь страну неземной красоты,
                Превращая в реальность пустую молитву!

Николай знал эти стихи. Но в прочтении Анны они зазвуча-ли по-иному.

– Каждый народ несёт свой крест, – сказал он. – Пошли спать, родная. Завтра у меня тяжёлый день.



К месту казни зелоты Гестас и Дисмас тащили свой тяжё-лый крест сами. Вдоль дороги стояли люди и проклинали осуж-дённых на смерть. Что-то кричали, свистели, и римские сол-даты едва сдерживали толпу, чтобы она не учинила самосуд. Иисус свой крест нести не мог. Откуда-то раздался голос Ан-ны:

– Тяжёл наш крест, но никто его за нас не понесёт на Гол-гофу.

То ли Понтий Пилат отдал в отношении Иисуса особые распоряжения, то ли легионеры просто симпатизировали ему, но они поймали мужика по имени Симон и заставили нести крест Иисуса. Солнце палило нещадно, и путь на Голгофу ка-зался очень длинным.

Иисус шёл в окружении римских легионеров, опустив голову. Он знал, что должно произойти на вершине горы.

Казнили их в пятницу, во второй половине дня. В святую субботу делать ничего нельзя. Этот день посвящался Богу, и он думал о том, что хорошо, что именно в этот день отдаёт Ему свою жизнь.

Пока солдаты устанавливали кресты и казнили зелотов, наступила суббота, беснующиеся левиты ушли молиться.

Иисуса привязали верёвками к кресту, в котором была пре-дусмотрена подставка для ног, чтобы осуждённые дольше му-чились.

Он смотрел на звёздное небо и молился.

Обычно на кресте человек медленно умирал в течение трёх суток. Чтобы поскорее совершить казнь, Гестасу и Дисмасу перерезали ножные жилы. Христу этого не сделали. Когда, уже на кресте, он попросил легионера  дать ему пить, тот поднёс к его рту губку, смоченную «поской» из своей  фляги. Это сол-датский напиток, состоящий из воды, уксуса и яйца. Он спосо-бен надолго утолить жажду и поддерживать солевой обмен организма.

В полночь Иисус потерял сознание. Голова его упала на грудь, и он не подавал признаков жизни. Римлянин ткнул его снизу остриём пики. Пошла кровь.

– Он умер! – крикнул легионер, исполнявший роль палача.

Но кровь у мёртвых не течёт! Это знал и легионер.

Иисуса поспешно сняли с креста и отдали его тело членам синедриона – друзьям Христа Иосифу Аримафейскому и Нико-диму. Рядом с ними – Дева Мария, мать Иисуса, Мария Магда-лина и, как странно… Анна. Женщины обернули его тканью, пропитанной соком алоэ и смирной, положили в склеп. Хотя обычно трупы казнённых сбрасывали в долину Еннома.

Как здесь оказалась Анна? Кого она оплакивает, ведь Хри-ста казнили две тысячи лет назад! Но… кто это лежит на земле? МАМА! Как она сюда попала?! А может, там вообще нет времени и понятия возраста!? Конечно! Она лежит такая молодая, какою он запомнил её в далёком детстве. Но при чём здесь Анна? Почему рядом нет Лены? Куда она делась? Ах, да! Теперь у него Анна! Она пришла, чтобы поддержать его!

Когда о случившимся доложили Каиафе, он понял, что на-местник его обманул. Пошёл к нему и стал упрекать, мол, день-ги взял, а преступник жив! 

– О чём ты говоришь, уважаемый Каиафа?! Мне доложили, что этот человек мёртв, – ответил Понтий Пилат. – Я сам удивился, что он так быстро отдал душу Богу. Впрочем, если не веришь, поставь у склепа сторожей!

– Каких сторожей я могу поставить в субботу? Коль скоро ты взял деньги, поставь своих солдат у склепа. Пусть умирает в нём.

Наместник согласился и отдал распоряжение поставить охрану у склепа, но… утром, когда отвалили камень и вошли в склеп, тел не было!

На охранников с упрёками и вопросами накинулись левиты, но стражники лишь усмехались и пожимали плечами.

– Откуда нам знать, где тело? Мы задремали. Может, унесли его, может, сам ушёл…

За сон на посту полагалась смерть. Но стражники были спокойны и веселы.



Николай почувствовал на своём плече руку и попытался скинуть её.

– Просыпайся, просыпайся, – услышал он голос Анны. – У тебя сегодня тяжёлый день! Утренний кофе тебя ждёт.

– Доброе утро, родная! Ну и сон мне приснился!

– Снова консилиум?

– Нет! Казнь Иисуса Христа. Но самое странное, что в ка-кой-то момент в склепе том я увидел свою маму. Она лежала такая молодая, красивая… Мы с тобою стояли рядом, и ты оп-лакивала мою маму. Ты же её даже не знала. Но для тебя она была как родная!

– Ладно, вставай. Ты поедешь в клинику, а я заберу Ванечку. Хочу с ним провести день. Приходи поскорее домой. Мы будем тебя ждать.



12.           Алексей Владимирович сидел в своём кабинете и думал о том, что студенты сегодня стали более циничными и менее любознательными. Их интересует одно: где можно боль-ше заработать. Вспомнил, как в их годы дежурил в клинике, на-деясь, что повезёт и ему разрешат помыться на операцию вто-рым ассистентом. И не беда, что приходилось лишь держать крючки, позволяющие хирургу лучше видеть операционное по-ле. Ни одну катушку ниток израсходовал, учась вязать узлы. И как-то повезло – на операции ему разрешили перевязывать кро-воточащие кровеносные сосуды подкожно-жировой клетчатки. А на четвёртом курсе он уже самостоятельно сделал свою пер-вую полостную операцию! На всю жизнь запомнил ту больную девушку-спортсменку, которая всё время его подбадривала. Сейчас участие в операции студенты воспринимают как наказа-ние. Правда, есть и другие, но этих совсем уж мало. На них вся надежда. Отдал жизнь медицине, а случись что, и не к кому об-ращаться. Разъехались те, с кем работал. Правят бал сегодня мо-лодые. Да и медицина не та. Всё, чем гордились тогда: бескоры-стие, жертвенность, сопереживание – всё похерили. Сегодня деньги и власть – боги, которым молятся! Могут и болезнь при-думать, которой нет. Загоняют по консультациям и исследова-ниям. Хорошо бы иметь толкового домашнего врача, но где его возьмёшь?

Алексей Владимирович вспомнил, какой был переполох, когда он выгнал с экзамена Мануйлова, вложившего в зачётку пятьсот рублей и решившего, что экзамен у него в кармане. Зо-лотая молодёжь, не знающая ни высокого чувства любви, ни радости труда.

Когда профессор, недовольно взглянув на него, спросил:

– Этот Мануйлов не ответил на билет?

– Я его не спрашивал. Увидев деньги в зачётке, выгнал.

Заведующий кафедрой был недоволен.

– Когда в человека кидаете грязью, помните, что до него она может не долететь, а на ваших руках уж точно останется, – за-метил он назидательно.

И был прав. У этого Мануйлова родственник не то в област-ной налоговой инспекции, не то в городской администрации. Они подключили адвоката и добились переэкзаменовки.

На этот раз экзамен принимал сам профессор в присутствии представителя деканата. Мануйлов получил свою тройку и перестал ходить на его занятия. И такой неуч, пользуясь деньгами и связями, когда-нибудь станет чиновником в отделе здравоохранения или главным врачом! Будет разглагольствовать о высоком назначении их профессии, не забывая при этом брать взятки и облагать оброком подчинённых.

 Но, привыкший не преувеличивать глупость дураков и вер-ность друзей, Алексей Владимирович вскоре забыл об этом Ма-нуйлове. Спрятав в стол бумаги, вышел из кабинета.

В широком светлом коридоре никого из сотрудников не увидев, зашёл в ординаторскую.

– Яков Григорьевич, – обратился он к врачу. – Елена Серге-евна ещё в операционной?

– Не знаю. С утра в перевязочной. Потом в приёмный покой ходил. Сегодня у меня выписываются пятеро. Вот пишу выпис-ки…

Алексей Владимирович заглянул в операционную. «Чего они там возятся?» Профессор в Италии греется на солнышке. Заведующего вызвал главный. Ожидают комиссию из Москвы. Он всегда с ним советуется.

– Хорошо, что пришёл, – сказала Елена Сергеевна, – помоги.

– Что случилось? – удивился он.

– Не могу найти аппендикс!

– Сейчас.

Он быстро помыл руки, надел стерильный халат, перчатки и подошёл к столу. Осмотрев больного и не найдя червеобразного отростка, сказал, чтобы больному дали наркоз.

– Наркоз при аппендэктомии? – удивился анестезиолог, стоящий у другого стола, где уже заканчивали операцию.

– Лёня, не умничай! – нетерпеливо сказал Алексей Влади-мирович. – Замечательный русский хирург Иван Иванович Гре-ков на вопрос студента: «Какая операция считается самой про-стой?» ответил: «Аппендэктомия». «А какая – самой сложной?» – продолжал допытываться любознательный студент. «Аппен-дэктомия», – последовал ответ. Так что давай, командуй.

Анестезиолог, крупный мужчина лет пятидесяти, быстро ввёл полную женщину в наркоз. Алексей Владимирович широ-ким разрезом вскрыл брюшную полость.

Не сразу нашёл червеобразный отросток. Спрятавшись за брюшиной, он был резко воспалён, стенка на конце истончена. Ещё немного, и лопнул бы. Тогда беды не избежать. 

Через полчаса, сидя в кабинете Алексея Владимировича, Елена Сергеевна закончила писать протокол операции в исто-рию болезни.

– Вот попала, так попала, – сказала она. – Если бы не ты, и не знаю, как бы вылезла из живота.

– Успокойся. Давай лучше выпьем кофе. Через полчаса у меня лекция. А эта Карасёва действительно весом в полтора центнера. Ты покажи её кардиологу. Сердце её не справляется с таким весом. Да и возраст. Раскормила живот, как свинья.

– Хорошо. Кстати, и мне бы неплохо килограммов пять сбросить, а то и я стану быстро растущим поросёнком.

Она позвонила в кардиологию и попросила проконсультировать больную Карасёву.

В кабинет постучали. Вошла студентка.

– Алексей Владимирович, мы собрались.

Он взглянул на часы, встал, взял папку и сказал:

– После лекции зайдём к Мише Соколу. Неловко как-то. Звонил. Пару дней как из Одессы приехал. В институте мы были очень дружны. И хирург он, должен тебе сказать, от Бога. Я тебе о нём рассказывал.

– В шесть нужно Машеньку из садика забирать, – напомнила Елена Сергеевна.

– Мы ненадолго. Обязательно дождись кардиолога.

Алексей Владимирович ушёл. Елена Сергеевна допила кофе, помыла чашки и пошла в ординаторскую.



Было около трёх, когда они на лифте поднялись на седьмой этаж к  Мише Соколу.

Их встретил лысый мужчина с грустными глазами. Елена Сергеевна представляла себе его другим.

 – Новиковы, чтоб я так жил! – воскликнул Михаил. – При-шли-таки! Очень рад. Заходите. Как я понимаю, это твоя супру-га. Ты, должен сказать, всех нас перещеголял. Сумел уговорить такую красавицу!

– Познакомься, Леночка, – сказал Алексей Владимирович. – Это  Миша Сокол, о котором я тебе рассказывал. Когда-то он был вихрастым весёлым парнем. Сейчас посмотри, что время делает с людьми! В институте мы в одной группе учились. По-том он уехал в Одессу вслед за своей Лизочкой. С тех пор стал одесситом и говорит, что нет красивее и интереснее города на свете! Как-то был у них, – продолжал Алексей. – Город как го-род. Наш Ростов не хуже. И больница, в которой он работал, – старая развалюха, как наша ЦГБ. Только народ там особенный. И говорят на своём языке так, что не всегда поймёшь, не шутят ли.  Могут сказать такое, что  хоть стой, хоть падай!

– Вы проходите, проходите, – пригласил их в комнату Ми-хаил. – Чтоб ты таки знал, я уехал не вслед за Лизой, а от тебя. Видел, как ты на неё смотришь! Много вас тут было желающих. Слетелись как мухи на мёд. Вот и пришлось бежать! Лиза скоро должна подойти. Отметим встречу.

– Отмечать будем в другой раз. Сейчас мы к тебе ненадолго. Нам ещё дочку из садика забирать.

– Понятно.

– Не дуйся. Посидим потом непременно. Лучше скажи, как вы смогли всё бросить и уехать?

Они прошли в комнату, в которой сидел в кресле высохший от времени Давид Маркович, отец Михаила.

– Алёша! Очень рад видеть, – сказал он скрипучим старче-ским голосом. – Должен сказать, ты выглядишь лучше Миши. Он уже успел и животик отрастить, и волосы потерять.

– Здравствуйте, Давид Маркович! И я рад вас видеть. Теперь к вам приехали дети. Скучно не будет.

– Конечно, – сказал он, с трудом вставая с кресла. – Самое страшное в старости это одиночество. Родные и друзья или уже ушли, или жизнь их раскидала. Ну, вы тут без меня. Не буду мешать. Прилягу.

Сгорбленный, похудевший, опираясь на палку, он пошёл в свою комнату.

– Сколько отцу? – спросил Алексей Владимирович.

– Девятый десяток разменял. Но, должен таки заметить, го-лова у него – нам бы такую. Физически, конечно, не тот что был. Как говорят в Одессе – мокрая курица.

– Ты уже совсем одесситом стал. И речь, и интонации. Тя-нешь слова. Наверное, и украинский знаешь?

– А як же? Знаю. Мало чем отличается от русского. А в Одессе намешали по слову с каждого языка и говорят, что у них свой язык. Но интонации, тягучесть, остроумие, конечно, от ев-рейского языка, с привкусом языка жуликов Молдаванки, пор-товых биндюжников и торговок с Привоза. Но они им гордятся. При первом же случае стараются продемонстрировать свои спо-собности говорить по-одесски. Поживёшь с годик там, и сам заговоришь!  За столько лет, живя в Африке, можно и негром стать.

– А где дочка?

– Мужа перевели на восток. Они-то и жили с отцом. Как его одного оставлять? Ему уже восемьдесят шесть!

– Так вы надолго?

– Как получится. Если смогу найти работу, останусь.

Она сели на диван. Елена осмотрелась. Старая мебель. Стел-лажи до потолка с книгами. Маленький старый телевизор. У ок-на письменный стол. Стопка книг.  В углу на стуле – гитара.

– А Лиза-то где? – спросил Алексей.

– Пошла в банк менять гривны на рубли. Только, я таки ду-маю, что ей это не удастся. Мне было бы интересно взглянуть на чудака, которому нужны гривны.

– Если нужна помощь, скажи.

– Не суетись под клиентом. Что ты можешь? Или я не вижу, что у вас такой же бардак, как и у нас?! К тому же я ещё не про-бовал толком искать работу. В облздравотдел надо бы обратить-ся …

– В министерство, – поправил его Алексей.

– Какая разница? Тэ ж дерьмо, тилке гирше. Так вот, в ми-нистерстве штаны протирает Лёня Резниченко. Помнишь тако-го? Рыжий, долговязый. Папа у него ещё работал  в горкоме профсоюзов. Был частым гостем в институте.

– Лёнька? Во дела! Я с ним никакой связи не имел. Это же тот, что пел в вашей джаз-банде?

– Сейчас он не поёт, а больше рычит. Думаю, что он нам с Лизой поможет с работой.

– Не знаю, как он, а вот в частную клинику…

– Ой, я тебя прошу! Или я не понимаю?! Кто меня возьмёт в частную клинику?! Что, здесь такой уж голод на хирургов?

– Голода нет, но не скромничай. Мало кто у нас делает пере-садку поджелудочной железы, резекции печени… Не прибед-няйся.

В комнату зашла Лиза, розовощёкая загорелая женщина с большими чёрными, похожими на угольки, глазами.

– Кого я вижу?! – воскликнула она. – Неужели это тот самый Лёша Новиков? Куда делся твой животик? Ты с ним был похож на нашего заведующего отделением. Что б я так жила! Похудел, помолодел! Вот что значит – иметь молодую жену!

Она по-свойски подошла к Алексею, обняла, поцеловала. Потом, взглянув на Лену, улыбнулась.

– Ты таки умница! Такую диву заарканил! Очень рада.

Обращаясь к Лене, продолжила:

– У вас  столько народу в банках, так жарко на улице, что я таки купаюсь в собственном соку. Сейчас приму душ, приведу в порядок пёрышки и снова стану соколихой, самкой Сокола. Нет, послушай, разве это справедливо, я тебя спрашиваю. Нет в слове сокол женского рода! Есть самка кита, самка стрижа, самка воробья! Это таки грубое нарушение демократии! Надо было мне оставить свою фамилию. Разве Айзенштарк хуже Сокола?

Говорила она громко, и Михаил попросил её умерить пыл.

– Отец прилёг отдохнуть.

Лиза, убрав децибелы, продолжила:

–  Рада знакомству. Нам по телефону Лёша о вас рассказы-вал. Чтоб вы таки знали – вам удалось вытащить счастливый билет! Он прекрасный мальчик, и если бы не Миша, я бы обяза-тельно его потащила в загс.

– Ты прекрасно выглядишь, – прервал её Алексей. – Он тебя морит голодом?

– С чего ты взял? – удивилась Лиза.

– Похудела. Я тоже хотел бы, только Леночка уж очень вкусно готовит.

Много лет назад Лиза приехала в Ростов поступать в меди-цинский институт, потому что в Одессе, когда-то наполовину еврейском городе, антисемитизм зашкаливал. Окончив же в 1978 году институт, она вернулась в родной город уже с мужем.

– Так чего же вы не спросите, как мы там жили?

– Как же вы там жили? – улыбнулся Алексей, зная одесские штучки Лизы.

– Ой, не спрашивай! – ответила она. – Так чего же мы до сих пор не отмечаем нашу встречу?

Она принесла из кухни рюмки, фужеры, какие-то закуски, выпивку.

Пили за встречу, говорили о том, что сейчас происходит на Украине.

– Украина рождена Россией. Кто ж так ведёт себя с родите-лями, я вас спрашиваю. Да и с соседями вести себя так нельзя! К тому же они забыли: Одесса до двадцатого года прошлого сто-летия не была украинской! Да и Украины-то не было. Была ок-раина России!

– Ты снова завела старую пластинку, – недовольно сказал Михаил. – Лучше угости друзей своей фаршированной рыбой.

– Ничего не нужно, ребята. Мы ещё с вами успеем погово-рить обо всём…

Алексей взглянул на часы.

– Торопишься?

– Есть ещё время.

Увидев гитару, спросил:

– По-прежнему бренчишь?

– Для себя.

Михаил взял гитару, перебирая струны, тихо запел. Голос у него был тёплый и приятный.

На Молдаванке музыка играет…

Михаил резко встал, положил гитару на стул, и сказал с со-жалением:

– А эти сволочи, вместо школ и больниц, ускоренными тем-пами строят тюрьмы, будто они определяют качество жизни! Говорят о мире и расстреливают народ из пушек и миномётов. Ну, скажите, не малахольные? Ведь понимают, что договари-ваться всё равно придётся!

– Сам же меня ругал, и сам заводишься сполоборота! Хватит уже! Не делай мне беременной голову, как говорила Рахиль Марковна со второго этажа. Давайте, наконец-таки, выпьем!

Лиза подняла фужер с вином:

– Я рада, что нам удалось вырваться. Украина сегодня опас-но больна!

– Больна, – кивнул Михаил. – Только опасна она, когда здо-рова! Вспомни погромы и зверства бандеревцев, вспомни наше-го главного врача Загоруйко. Ученик профессоров Франкенбер-га и Волошина, он такой антисемит, что другого такого во всей Одессе не найдёшь…

– Давайте выпьем за Россию, – прервал его Алексей.

– Сначала за встречу, – предложила Лиза.

Выпили.

– Так всё же, что там происходит?

– Ты что, телик не смотришь? – спросил Михаил. – Власть взяли отморозки. Всех несогласных – к стенке. Если бы не Рос-сия, давно было бы всё тихо, как на кладбище.

– Но Россия не воюет, – заметила Лена.

Михаил взглянул на неё и заметил:

– Ай, бросьте! Чтобы вы знали, я таки вам скажу: воюет. Че-го скрывать. Там немало россиян. Когда-то и в Испании СССР не воевал, а сколько там людей погибло. И дед мой похоронен где-то в Испании.

– Но официально-то СССР в борьбе с Франко не участвовал. А разве американцы не воюют на стороне этих отморозков? А что о них говорят – им до лампочки!

Алексей ждал этого разговора. Было интересно узнать, что думают обо всём этом друзья.

– В том-то и дело, – ответил Михаил, – что они своё участие не скрывают. Воюют и в Сирии, уничтожили Ливию, Ирак. Но никогда этого не скрывали. А Россия таки скрывает. 

– Да нет там российской армии! Россия выступает с мирны-ми инициативами…

– Мирные инициативы – это продолжение войны другими средствами. Вот если бы Путин издал указ, что все, кто участву-ет в этой бойне, автоматически увольняются из армии и являют-ся частными лицами, – иной коленкор. Эти сволочи обстрели-вают города и посёлки, школы и больницы. Огромные жертвы мирного населения. Но вы вспомните, что делала Россия с Чеч-нёй. Грозный лежал в руинах, но тогда не говорили, сколько ни в чём не повинных людей погибло. То же самое делают недоум-ки из Киева. Разве это не двойные стандарты? А что, в Абхазии или Южной Осетии не было российских войск? Или не Россия заварила кашу в Афганистане? Это, дорогие мои, проклятая гео-политика. И каждая страна находит оправдания своим действи-ям. А «у сильного всегда бессильный виноват». Я таки вам ска-жу: ничего нового.

– Украина, Грузия, Афганистан – наши соседи. Америка уничтожала Вьетнам, Корею, Ливан, Ирак. Они от них далеко.

– У них свои геополитические интересы: например нефть. К тому же они действовали по принципу: друг моего врага – мой враг! Агрессор всегда оправдывает своё поведение и вдалблива-ет в головы людям, что всё делается в их интересах. Информа-ционная война не прекращалась никогда. Это оружие не менее опасное, чем ракеты и бомбы.

Чувствуя, что разговор может оказаться долгим, Лена вста-ла.

– Нам пора за Машенькой. Давайте встретимся в пятницу часа в два. В нашем распоряжении будет четыре часа.

– Кстати, хочу вас познакомить с Николаем и его новой же-ной.

– Это тот, что был твоим зятем? – спросила Лиза.

– Он самый. К тому же он отец нашего внука. Прекрасный человек. Мы с ними дружим.

– Нет проблем, – кивнул Михаил. – Мы  люди свободные. Кстати, недавно звонил Борис Гринберг. Помнишь такого?

– Помню, – ответил Алексей Владимирович. – Учился в чет-вёртой группе с Сергеем Савенковым, Лениным отцом. Недавно его у них вспоминали.

– Так вот. Я тебе таки скажу: он хочет вернуться в Россию, купить квартиру. Говорит, что там ощущает себя гостем. Тянет домой.

– Какие проблемы? Пусть приезжает. Многие уже верну-лись, и не только из Израиля. Везде хорошо, а дома лучше.

– Ностальгия, чтоб её чёрт побрал. Никогда не думал, что и меня коснётся эта проблема.

– Давайте встретимся в пятницу, – повторила Лена. – Поси-дим в ресторане. Успеете наговориться.

– И у нас есть много вопросов, – кивнул Михаил. – Я таки смотрел российские программы. Они, конечно, объективнее от-ражают происходящее. Но и они тенденциозны. В них не пока-зывают всего.

– Истина известна лишь Богу, – примирительно заметила Лиза. – И шо вам, дорогие мои, такого пожелать, шоб потом не сильно завидовать? А их брехню действительно уже трудно выдержать. Сколько это таки может продолжаться, я вас спра-шиваю!

– Не дай Бог, чтобы это продолжалось столько, сколько вы в состоянии выдержать, – улыбнулся Алексей.

Они попрощались, и Алексей и Лена поспешили в детский садик за дочкой.

Машенька плакала, хотела ещё поиграть с детьми. С ними ей было весело.

– Я хочу ещё поиграть с Валей, – капризничала девочка, от-казываясь идти домой. – Теперь моя очередь быть учительницей

Она что-то ещё говорила, но Лена обещала с нею поиграть дома. Потом вспомнила, что как-то играла с ней в школу, и только потом поняла, что сделала за неё домашнее задание, на-рисовала картинку с названием «Лето». Потом Машенька всем её показывала и с гордостью говорила, что рисунок нарисовала она, а мама ей помогала.

Уложив дочку, они сели в комнате и делились впечатления-ми от посещения друзей.

– Миша был ещё большим фанатиком хирургии, чем я. Практически дома не жил. Дежурил в клиниках, работал на ско-рой. Оканчивая институт, уже имел немалый список произве-дённых самостоятельно операций.

– И сейчас видно, что знает себе цену. Только сегодня в го-роде найти работу непросто.

– Я думаю – найдёт. Если он согласится, я пойду с ним в Управление клиник. Он не просто хирург высшей категории. Это  специалист высочайшей пробы!

– Хорошо. Пошли спать. Завтра трудный день.



13.           Они уже целый час сидели вшестером: Николай с Анной, Михаил с Лизой и Алексей Владимирович с Леной – на левом берегу Дона в ресторане «У Бориса». По реке сновали прогулочные катера, оглашая окрестности песнями, несущимися из репродукторов. Медленно вверх по течению ползли баржи, на которых, как знамёна, развевались на ветру стираные тельняшки. День был жарким, и хотелось окунуться.

Михаил что-то говорил, перемежая речь еврейскими словеч-ками и анекдотами.

– Я таки вам скажу, что нас в Одессе всё, как и у вас, только ещё хуже. Иногда мне кажется, что в медицину слетелись все известные природе виды и подвиды чёрных ворон. Надели на себя белые халаты и корчат из себя белых журавлей. Бандиты, чтоб я так жил… 

– Оперение у ворона – чёрное. Конечно, сегодня не только в медицине дела аховые. Но ведь не все такие. Я знакома с врача-ми, которые ещё помнят клятву Гиппократа. Зачем же так резко? – заметила Анна.

– Чтоб ты таки знала, это белые вороны, – сказала Лиза. – Есть и такие. Но это исчезающая фауна.

– Согласна, – кивнула Анна. – В той стае чёрных ворон встречаются и с белым оперением. Не стоит обобщать.

Михаил взглянул на неё и ответил:

– Я таки думаю… Хочу надеяться, что этих белых ворон не так уж и мало. Если бы не думал так, не приехал бы сюда. Рабо-тал бы шойхетом в синагоге или биндюжником в порту. Верю, что браконьеры от чиновничества ещё не всех белых ворон пе-рестреляли.

– Без веры человек жить не может, – грустно улыбнулся Алексей.

– Вы правильно сделали, – кивнула Анна. – Отчего же гово-рите с таким сожалением?

– Я стал заложником обстоятельств. Иного решения принять не мог. Недавно Лиза показала мне книжонку Лидии Заозёрной. Прочитал. Всё не запомнил, но, послушайте:

Не жалею, не зову, не плачу...
Не курю, не пью, не матерюсь...
Не коплю на чёрный день, не трачу,
Не переедаю, не колюсь…
… Не жалею и не сожалею,
Не хитрей других и не глупей...
Не хочу того, что не имею,
Не имею тех, кто поумней…

Анна была рада, что и Николай, и его друзья были такими же, как её погибший муж: весёлыми, остроумными. Это были люди одной с нею крови, как она привыкла говорить.

– А мне понравились у неё другие строки. – И Анна прочи-тала наизусть стихотворение Лидии Заозёрской:

Ты прости меня, Боже, убогую,
Что не слушала мамку я строгую,
Не читала я умные книженьки,
Не вставала зимою на лыженьки,
Не ходила в кружок вышивания,
Не имела к балету призвания,
Не учила дорожные правила,
Музыкальную школу оставила,
Не закончила курс обучения,
К пианине утратив влечение,
Не писала пейзажи с натуры я,
Вот и выросла круглою дурою.
А могла бы пойти от обратного –
Стала б умною я и квадратною!

Это небольшое поэтическое отступление ещё больше всех сблизило.

– А что с вашей квартирой? – спросил Алексей. – Мы же были у вас. Квартира прекрасная. 

– Продали. То, что я чувствую сейчас, может понять только тот, кто побывал в нашей шкуре. И это не ностальгия. Не тоска. Это постоянная душевная боль.

– Но что всё-таки у вас в Одессе происходит? – спросил Ни-колай.

– То, что везде. Или ты думаешь, одесситы придумали что-то новенькое?! Закрываются предприятия, цены взлетели до не-бес. Рушат памятники, гнобят всех, кто поддерживал прошлую власть. Всё то, что в своё время делал во Франции Робеспьер, прозванный бешеной гиеной, в России – Ленин, в Германии – Гитлер… Ничего нового. Антисемитизм как был, так и есть. Как без него?! Только перед этими бандеревцами появился новый враг. Сегодня москали на Украине ощущают себя примерно так же, как евреи при Гитлере в Германии.

– Национальные проблемы многонационального государст-ва могут быть решены, если народ объединён одной целью, – заметил Николай. – У французов и коммунистов были примерно одни утопические лозунги: «Свобода! Равенство! Братство!» или «Власть советам, заводы рабочим!» Запудрили ими мозги себе и другим…   

Лена наклонилась к Анне и тихо сказала:

– Это теперь надолго. Их хлебом не корми, дай поспорить. Может, пойдём к Дону?

– Прости, Леночка, но я хочу их послушать. Мне интересно, – ответила Анна.

Подошёл официант, и Лена попросила принести кофе-гляссе.

– А мне, если можно, шоколадное мороженое, – сказала Ан-на.

За соседним столиком сидел пожилой мужчина и присталь-но смотрел в их сторону.

Сначала Лена не обращала на него внимания, но когда уви-дела, что он не отрывает от неё глаз, смутилась, встала и пошла к Дону.

День был солнечным. На небе ни облачка. Тишина вокруг. Она села на скамейку, предусмотрительно поставленную у бере-га администрацией ресторана, и наблюдала за тем, как молодые люди катались на лодке. Юноша, сидящий на вёслах, что-то го-ворил девушке, а та звонко смеялась. Мимо прошла баржа, и их лодку раскачивали расходящиеся от неё волны. Девушка завиз-жала, а юноша бросил вёсла, снял шорты и прыгнул в на набе-гающую волну.

Купаться здесь запрещалось. Окунувшись, он лихо взобрал-ся в лодку и сел на вёсла. Вскоре они исчезли за поворотом ре-ки.

– Разреши присесть, – услышала Лена и обернулась. Рядом стоял тот самый мужчина, который так пристально её разгляды-вал.

– Пожалуйста.

– Любуешься красотой?

Лена сначала хотела уйти, но мужчина не проявлял никакой агрессии, и она осталась.

– Тишина. Воздух пьянит. К сожалению, редко удаётся здесь бывать.

– Что так?

– Работа, заботы по дому… Жизнь сегодня непростая.

– И никогда не знаешь, что тебе она сегодня преподнесёт, – кивнул мужчина. – Вот и у меня так. Много лет назад жил в Но-вочеркасске, учился в политехническом. А потом вдруг всё пе-ременилось. Я вынужден был уехать. Сначала думал – ненадол-го, а оказалось – навсегда. Когда уезжал, не знал, что жена бе-ременна.

Лена удивилась этой неожиданной исповеди.

– И что потом?

– Спустя много лет вернулся, узнал, что жена умерла. Дочь отдали в Дом ребёнка.

Лена не понимала, с чего это незнакомый мужчина изливает ей душу. Может, не с кем говорить? Или хочет покаяться? Ей стало его жалко.

– Всё образумится. Вы ещё найдёте дочь.

– Я её уже нашёл. Да что толку?! Я для неё чужой. Её воспи-тали хорошие люди. Так что мне остаётся только смотреть на неё и радоваться её счастью. Да и что я могу ей дать?! Живёт она хорошо…

Лена поняла, что этот старик решил, что она и есть его дочь! Какая ерунда!

– Мне, пожалуй, пора, – сказала она, вставая.

– Да, да… Конечно. А я ещё посижу, помечтаю.

Лене захотелось сказать ему что-то тёплое, как-то подбод-рить.

– Всего вам доброго. Будьте здоровы и живите долго.

– Спасибо, дочка, – тихо ответил мужчина. – Нет ничего страшнее духовного сиротства, когда вокруг никого, как в кос-мосе, и ты видишь, что профукал свою жизнь. Но ничего пере-делать уже нельзя.

Лена ушла, а Павел Андреевич Журавлёв продолжал сидеть на скамейке и смотреть на Дон.



– У любого народа есть свои герои, которыми он гордится, и мерзавцы, которых стесняется, – говорил Алексей.

– И у евреев в том числе, – заметила Лиза.

– Согласен, – кивнул Михаил.

– И не нужно высчитывать проценты и говорить, что какой-то народ лучше или хуже, – добавила Анна.

– Ай, что ты такое говоришь! – воскликнула Лиза. – Чтобы ты таки знала, ничего одинакового в природе нет! Каждый на-род воспитывался в разных условиях. У каждого свои традиции, своя религия, и то, чем одни могут гордиться, другие считают своим позором.

– Чтоб вы таки знали, что мы говорим не обо всех народах, а о Европе, – поддержал жену Михаил. – Конечно, традиции японцев или китайцев, индусов или негров Африки нельзя сравнивать. Мы говорим о Европе!

– И в Европе судьбы народов складывались по-разному, – заметил Николай. – Здесь живут народы, исповедующие в ос-новном христианские ценности. Но как они отличаются друг от друга!

– Речь даже не о христианских ценностях, – поддержала Ни-колая Анна, – а во взглядах на демократию. У одних она счита-ется наивысшим достижением человечества и только исповедо-вание её принципов способно обеспечить мир и справедливость. Другие народы той же Европы традиционно придерживаются других принципов. Единовластия, уважения к силе…

– Или к деньгам… – добавила Екатерина Семёновна.

– К силе, – упрямо повторила Анна. – Но, что самое инте-ресное: даже те народы, которые воспитаны в иных традициях, всегда уважали благородство и мужество. Вспомните, как япон-ский император наградил Иосифа Трумпельдора не за преда-тельство, а за чистоту помыслов.

– Чтоб ты таки знала, есть совсем другие примеры, – заме-тила Лиза. – Несмотря на всю демократическую болтовню, фа-шисты вешали и сжигали в печах ни в чём не повинных людей. Сталин тоже красиво пел о демократии. Но сколько людей погубил этот изверг?!

– И я слышала, что отважных врагов фашисты не убивали, – вставила Лена.

– Убивали. Вешали и расстреливали, – возразил Николай. – Недавно в Интернете прочитал статью Юрия Табака. Он расска-зал, что, когда фашисты заняли Афины, они поднялись на холм Акрополя и приказали греческому гвардейцу спустить флаг Греции и поднять нацистский. Гвардеец спустил флаг, молча завернулся в него и бросился в пропасть. Это ли не пример му-жества?

– Несомненно, – согласилась Анна. – Этот грек достоин то-го, чтобы его запомнили будущие поколения. Но такие герои встречаются и у других народов.

– Мы говорим о разном, – горячился Михаил. – Давно про-шли времена, когда перед нами маячили светлые и ясные цели…

– Точно, – кивнул Алексей. – «Задачи поставлены, цели оп-ределены. За работу, товарищи!»

– Вот-вот, – улыбнулся Михаил. – Я уже говорил – цели размыты.

– Чтоб вы таки знали, их просто нет. Общие слова, лозунги, – поддержала его жена. – Молчат, как килька в томате. А чего только не обещали эти выкидыши на майдане?! Будет вам и со-ска, будет и свисток! Чтобы у них языки поотсыхали.

– К тому же и цель-то была утопической, – добавил Михаил. – Изолгались, выгнали или уничтожили интеллигенцию, чтобы легче было обдурить народ. Всех несогласных – к стенке. Так было и во Франции, и в Германии, и в России. Так сегодня на Украине.

– Совершенно верно, – согласилась Анна. – Люди поняли: не нужно болтать. После Вьетнама, Хиросимы и Афганистана, после резни армян в Сумгаите и Баку, стрельбы в Грузии и полпотовского геноцида никто уже не купится на красивые лозунги. Но что же прикажете делать? Идти на убой как скот или пытаться отстаивать своё личное право на достойную, счастливую жизнь? Мы предпочли борьбу. Когда-то, кажется, Долорес Ибаррури провозгласила: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях!».

Алексей, уставший от этих бесконечных споров, предложил сменить тему.

– Будьте добры, – обратился он к официантке, стоящей в сторонке и с интересом прислушивающейся к их разговору, – принесите, пожалуйста, нам кофе, яблочный штрудель и счёт на закуску.

Анна поняла, что слишком увлеклась.

– В конце концов принципиальных различий в наших взглядах нет. Мне только кажется, что Россия должна открыто высказать свою позицию…

– Разве она этого не делает? – удивился Алексей.

– Не словами и декларациями. Мне кажется, она должна по просьбе Донецкой и Луганской народных республик ввести свои войска. Не думаю, что кто-то осмелится воевать с Россией. Нужно прекратить беспредел, обстрелы, ужасы, которые там творятся. А потом под наблюдением любых международных организаций повторно провести референдум. Заставить сесть за стол переговоров этих мерзавцев. Любые войны всегда заканчи-вались переговорами и договорами. Но действительно, хватит об этом.

Анна взглянула на Николая, сидящего рядом и сжимающего её руку, и прошептала:

– Всё. Больше ни слова о политике. Впрочем, нам скоро уезжать. Машину поведу я. Ты пил, а я предусмотрительно до-вольствовалась соком.



 Дежурный врач на утренней планёрке доложил Сергею Константиновичу, что вчера вечером в отделение пришёл пред-ставитель магазина «Медтехника» и принёс многоканальный электрокардиограф, десять штативов для переливания крови и большой хирургический набор инструментов. Сказал, что чело-век, приславший всё это, пожелал остаться неизвестным.

Сергей Константинович понял, кто этот человек, но предпо-чёл сотрудникам не говорить.

– Вот даже как! – сказал он. – Очень кстати. Лариса Иванов-на, оприходуйте всё это и передайте штативы на посты. Боль-шой хирургический набор – в операционную. А электрокардио-граф – анестезиологам. Леонид Владимирович, надеюсь, сможет его использовать. Наша работа – это не простое рукоделие. Но-вый больной – новая загадка, новое напряжение памяти, ассо-циации, сравнения и сопоставления. Мы нередко сталкиваемся с труднейшими проблемами и не имеем средств для их разреше-ния. При этом на нас наваливается огромный груз моральной ответственности. Так что всё это пригодится.

А теперь, доложите о тяжёлых и послеоперационных боль-ных, потом обсудим тех, кто идёт сегодня на операцию.

Планёрка проходила так, как и всегда. После неё Сергей Константинович зашёл в кабинет. По понедельникам – общий обход. Но было ещё несколько минут, и он хотел побыть один. Без стука в кабинет вошёл Валерий Михайлович.

– Чего врываешься? Сейчас иду. Хочу собраться с мыслями.

– Медленно спеши. Этот Анатолий Львович Дорфман нас всё же подвёл под монастырь!

– Что он ещё натворил? – с беспокойством спросил Сергей Константинович.

– У него в палате лежит мужик, которому недавно ампути-ровали ногу по поводу гангрены.

– Чернобровкин Николай Николаевич, механик порта. Знаю, – прервал его Сергей Константинович.

– Так вот, этот наш Дорфман перевязывал его в палате. Не то перевязочная была занята, не то он куда-то торопился. А ря-дом сидела жена больного. Этот идиот при ней снял повязку, а там…

– Да что случилось? – не выдержал Сергей Константинович. – Чего ты тянешь кота за хвост?

– Ничего я не тяну. Снял повязку, а в ране личинки мух! Сколько я говорил, чтобы сестра-хозяйка хотя бы марлей закры-ла форточки. Жара такая, налетели мухи…

Сергей Константинович сел на стул и со страхом взглянул на приятеля.

– Ты – старший ординатор. Куда смотрел?

– В том-то и дело, что смотрел не я, а его жена. Она и нака-тала жалобу в Министерство. Об этом мне сказала Кошкина. Говорит, что министр вызвал главного и потребовал убрать Дорфмана из хирургии. Уволить или перевести в поликлинику. Только и нам непоздоровится.

Сергей Константинович некоторое время молчал. Потом резко встал.

– Пошли на обход. Люди ждут.

После обхода у Сергея Константиновича «стало поджимать» сердце. Валерий Михайлович настоял, чтобы он прилёг на ди-ван, вызвал кардиолога.

– Я планировал Войновского взять на стол. Уже неделю ле-жит, – сказал Сергей Константинович.

– Возьму, – кивнул Валерий Михайлович. – Ты лежи…

В кабинет вошла медсестра с кардиографом.

Через полчаса кардиолог, худенькая, истязающая себя дие-тами женщина, посмотрела кардиограмму и сказала:

– Мне думается, что вам, уважаемый Сергей Константино-вич, нужно лечь к нам. Ишемия задней стенки левого желудоч-ка. Нарушение ритма. Мы, конечно, ещё будем проверять и пе-репроверять. Но это уже у нас. Сейчас я доложу шефу. Мы под-готовим вам палату, и вас на каталке перевезут к нам. А пока – полежите в кабинете на диване. Сейчас организуем вам капель-ницу. Начнём с нитратов. Капать будем долго, так что свяжитесь с домашними, чтобы не волновались и сегодня не ждали.

Эта худенькая женщина говорила убеждённо и властно. Сергей Константинович понял: инфаркт.

– Ты, Валера, покомандуй, а мне, кажется, светит внеоче-редной отпуск. И ни в какой Израиль мы с Катей не поедем.



Сергея Константиновича положили в кардиологическое от-деление. Боль в сердце ушла, и он пожалел, что так легко согла-сился на госпитализацию.

Вечером пришли Екатерина Семёновна, Лена и Алексей Владимирович. Сергею Константиновичу продолжали капать, и посетители долго не мучили больного разговорами. Екатерина Семёновна спросила у заведующего, может ли она на ночь ос-таться с мужем, на что тот ответил категорическим отказом.

– Сейчас мы добавим лёгкие снотворные, и он будет спать. Приходите завтра.

К нему ограничили посещения, потому что уж очень многие хотели проведать старого хирурга. Но Валерий Михайлович, конечно, ежедневно до и после работы заходил к нему, рассказывал о том, что делается в отделении.

– Дорфман от нас ушёл. Кажется, устроился в медицинский центр не то в Аксае, не то в Батайске. Кардиограф запустили. Люся Котельникова, оказывается, умеет снимать кардиограммы. Когда-то работала с кардиологом в поликлинике. Поставили его в операционной, соединили с монитором, и теперь во время операции можно следить за кардиограммой.

– А что тот механик порта? Жалобу жена не забрала.

– Не забрала. Потому и уволился Валентин. Я отделался вы-говором. А тебя решили пощадить. Главный сказал, что ты и так наказан.

Сергей Константинович прикрыл глаза. Тихо сказал:

– Есть работы, которые говорят, что личинки мух очищают раневую поверхность. Впрочем, Бог с ним! Огорчает только, что теперь не скоро стану к операционному столу.

– Не беги впереди паровоза! Успеешь, – ответил Валерий Михайлович. – Или думал, что я буду занимать твоё место все-гда? На это я согласия не давал. 
;