Полнолуние

               
               




               



               



                Алекс фон Бьёрклунд




   
      «Полнолуние»







          
                alexandr.sergeev2012@yandex.ru
               
                8.909.001.29.91




                1.

Небольшой, уютный рестхаус (дом для престарелых) на окраине провинциального городка. Возле входа в основное здание, на скамейке сидит дряхлый старик. У него в руках радио. Он ловит волну. Радио трещит. Старик прислушивается к звукам. Наконец, из радио прорывается мелодия. Он подносит радио к самому уху. Слегка улыбается. Смотрит вверх.

СТАРИК. Пёрсл.

Слушает и тихо подпевает. Из дверей выходит медсестра в белом халате, берёт старика под руки и уводит в дверь.

                2.

Кабинет доктора Циммера. Доктор Циммер, мужчина лет пятидесяти, сидит за своим столом. Напротив него, сидит месье Портилье. Взъерошенные седые волосы. На нём яркая пижама, на которой изображены звери. Доктор Циммер записывает в большую конторскую тетрадь. Месье Портилье, склонив голову на бок, пытается заглянуть в глаза доктора Циммера.

               
ПОРТИЛЬЕ. А вы знаете, доктор Циммер: Бог молчит.
ЦИММЕР. Давно?
ПОРТИЛЬЕ. Около недели.
ЦИММЕР. Что же вы сразу не пришли?
ПОРТИЛЬЕ. Я подумал… Я подумал: у каждого есть выходной.
ЦИММЕР. Месье Портилье! Мы же с вами договорились, что как только замолчит, вы сразу же ко мне.
ПОРТИЛЬЕ. Я ждал. Я надеялся.
ЦИММЕР. У вас есть предположения?
ПОРТИЛЬЕ. Возможно, я не заслуживаю.
ЦИММЕР. Такого просто не может быть. Все заслуживают.
ПОРТИЛЬЕ. Обиделся?
ЦИММЕР. На что?
ПОРТИЛЬЕ. Два дня назад, около одиннадцати вечера, я усомнился.
ЦИММЕР. В нём?
ПОРТИЛЬЕ. Нет. В правильности устройства мироздания.
ЦИММЕР. Он этого не любит. Это же его изобретение. Вы сказали ему об этом?
ПОРТИЛЬЕ. Нет, что вы доктор, я бы не осмелился. Лишь подумал. Усомнился мысленно.
ЦИММЕР. Он слышит наши мысли. Он в курсе наших помыслов.
ПОРТИЛЬЕ. Серьёзно?
ЦИММЕР. А сейчас?
ПОРТИЛЬЕ. Что?
ЦИММЕР. Сейчас есть сомнения?
ПОРТИЛЬЕ. Вроде, нет.
ЦИММЕР. А конкретнее.
ПОРТИЛЬЕ. Вы знаете, это происходит скачками. Пришёл к вам не сомневался, а сейчас вновь задумался.
ЦИММЕР. Надеюсь, это не из-за меня?
ПОРТИЛЬЕ. Нет, доктор, не из-за вас.
ЦИММЕР. Из-за чего же? У вас есть гипотезы?
ПОРТИЛЬЕ. Есть.
ЦИММЕР. Так из-за чего же?
ПОРТИЛЬЕ. Из-за вашего карандаша. Вот этот, который на столе.
ЦИММЕР. Из-за карандаша?
ПОРТИЛЬЕ. Да, именно из-за него.
ЦИММЕР. Почему?
ПОРТИЛЬЕ. Вы ещё спрашиваете, доктор? Взгляните на него. Видите, какой он острый. Упрямо лежит и смотрит на меня. Он угрожает мне. Этот карандаш агрессивен. Он словно спрашивает: «Что, Герард? Думаешь, мир устроен идеально? Считаешь, что тебе ничего не угрожает? Я угрожаю тебе. Я, простой карандаш. Будь на чеку, Герард. Не расслабляйся. Я приду за тобой».
ЦИММЕР. Вам это говорит карандаш?
ПОРТИЛЬЕ. Да, он. Именно, он.
ЦИММЕР. А если я уберу его? Спрячу в стол?
ПОРТИЛЬЕ. Нет, нет! Не прячьте его. Он ещё больше разозлиться.
ЦИММЕР. Карандаш разозлиться?
ПОРТИЛЬЕ. Да, карандаш.
ЦИММЕР. Я могу сломать его. Прямо на ваших глазах.
ПОРТИЛЬЕ. Доктор! Не стоит быть таким наивным. Что измениться, если вы сломаете карандаш? Подумайте.
ЦИММЕР. Он перестанет вас беспокоить. С исчезновением карандаша, ваши сомнения, на счёт устройства мироздания, рассеются.
ПОРТИЛЬЕ. Теперь слишком поздно. Карандаш крепко сидит у меня в голове. Я у него на крючке.
ЦИММЕР. Есть вещи, которые вас успокаивают, придают уверенности?
ПОРТИЛЬЕ. Кое-что.
ЦИММЕР. Что именно?
ПОРТИЛЬЕ. Нет. Я не могу вам сказать.
ЦИММЕР. Мне вы можете сказать всё.
ПОРТИЛЬЕ. Если я скажу вам всё, вы сойдёте с ума.
ЦИММЕР. Скажите, что вас успокаивает?
ПОРТИЛЬЕ. Бюст миссис Берг.
ЦИММЕР. Бюст нашего повара госпожи Берг?
ПОРТИЛЬЕ. Именно, доктор.
ЦИММЕР. Почему?
ПОРТИЛЬЕ. Поверьте, что здесь нет ничего эротического. Но, когда я смотрю на них, во мне рождается какая-то уверенность в нерушимости мироустройства. Всё становится устойчивым, непоколебимым, незыблемым. Груди миссис Берг возвышаются над всем, как священные холмы Рима, и это привносит успокоение в мою жизнь. Когда наступит апокалипсис, я взберусь на них и это спасёт меня от гнева его.
ЦИММЕР. Надеюсь, вы не говорили об этом с госпожой Берг?
ПОРТИЛЬЕ. Ну что вы? Она серьёзная женщина. Почтенная. Я бы не осмелился.
ЦИММЕР. Я вас понимаю. Понимаю.
ПОРТИЛЬЕ. Нет, нет, доктор, благодарю вас за понимание, но он молчит. Молчит. Это – данность, и я должен это принять и существовать дальше.
ЦИММЕР. Месье Портилье! Я уверен, что он вернётся.
ПОРТИЛЬЕ. Вы думаете?
ЦИММЕР. Я в этом уверен. Он никогда не покидает нас. Он всегда с нами. Вероятно, он, молча, наблюдает за вами. Молчит и наблюдает.
ПОРТИЛЬЕ. Молчит и наблюдает.
ЦИММЕР. Вы пьёте то, что я вам прописал?
ПОРТИЛЬЕ. Да, конечно.
ЦИММЕР. Ну, вот и хорошо. Продолжайте и, я уверен, что всё будет в порядке.

Резко открывается дверь и в кабинет входит синьор Драги. Невысокий, пожилой человек, в ярком пиджаке и с шёлковым платком на шее.

ДРАГИ. Вы обещали, доктор! Вы же мне обещали!
ЦИММЕР. Успокойтесь, синьор Драги. Что я вам обещал?
ДРАГИ. Телефон. Вы мне обещали дать телефон.
ЦИММЕР. Напомните, синьор Драги, какой телефон?
ДРАГИ. Вы забыли. Вы всё забыли! Вы слышите, Портилье, он забыл! Джердано! Он всё забыл!
ПОРТИЛЬЕ. Меня зовут Герард.
ДРАГИ. Гердано! Он всё забыл!
ЦИММЕР. Успокойтесь, синьор Драги, и напомните: какой телефон?
ДРАГИ. Телефон. Вы мне обещали дать номер службы «Секс по телефону».
ЦИММЕР. Я вам ничего не обещал.
ДРАГИ. О! Как мило! «Ничего не обещал»! Это мило, доктор. Как это мило и трогательно.
ЦИММЕР. Синьор Драги! Я не могу вам дать этот телефон. Это запрещено. Вы понимаете? Мы с вами об этом говорили и не раз.
ДРАГИ. Запрещено? Но мне он необходим. Он нужен мне. Я не могу! Поймите, я не могу. Мне нужен секс! Как можно больше! Хотя бы по телефону.
ЦИММЕР. Синьор Драги! Здесь лечебно-профилактическое учреждение.
ПОРТИЛЬЕ. Драги! Мы тут решаем сложные экзистенциальные вопросы бытия, а ты со своим телефоном! Это – пошло!
ДРАГИ. Решайте! Решайте, я не стану вам мешать. Дайте мне номер, и я уйду. Всё просто.
ЦИММЕР. Синьор Драги! Мы не даём нашим пациентом таких номеров. Я вам объяснял.
ДРАГИ. Но я не могу, доктор! Я должен иметь секс. Хотя бы по телефону.
ПОРТИЛЬЕ. Драги! Ты нам мешаешь.
ДРАГИ. Вы же мужчина, доктор! Вы должны меня понять.
ПОРТИЛЬЕ. Ты не можешь иметь секс.
ДРАГИ. С какой это стати?
ПОРТИЛЬЕ. Ты старый, Драги! У тебя не может быть секса. Даже, по телефону.
ДРАГИ. Я старый? Вы слышали, доктор? Он назвал меня старым.
ЦИММЕР. Вы не старый, синьор Драги, но телефон я вам дать не могу.
ДРАГИ. Встаньте, Портилье.
ПОРТИЛЬЕ. Зачем?
ДРАГИ. Встаньте, встаньте, я кое-что покажу.
ПОРТИЛЬЕ. Я знаю, что сейчас будет.
ДРАГИ. Встаньте. Встань, Гердано.
ПОРТИЛЬЕ. Боже!

 Портилье неохотно поднимается со стула. Драги подходит к нему ближе и шлёпает его рукой по заду.

ПОРТИЛЬЕ. Перестаньте.
ДРАГИ. Вы видели, доктор? Видели? И вот так постоянно.
ЦИММЕР. Я знаю, синьор Драги. Мы все это знаем.
ДРАГИ. Это происходит независимо от меня. Происходит, само собой.
ПОРТИЛЬЕ. Драги! Оставь нас. Мы с доктором не договорили.
ДРАГИ. Вы, Портилье, решаете свои проблемы, а я решаю свои.
ПОРТИЛЬЕ. Мои проблемы, не сравнить с вашими. Мои проблемы – поиски божественного присутствия. Мои проблемы метафизического уровня. А ты, Драги, ищешь плотских утех. Ты, Драги, старый, пошлый и мерзкий!
ДРАГИ. Я? Вы слышали это, доктор? Кто бы говорил? Доктор! Он вам уже рассказывал про римские холмы?
ПОРТИЛЬЕ. Римские холмы вас не касаются. Не смейте к ним прикасаться.
ЦИММЕР. Прошу вас успокоиться.
ДРАГИ. Я мерзкий? Чтоб вы знали, Портилье: мне не нужно удовлетворять себя подобным способом.
ПОРТИЛЬЕ. И слушать вас не желаю.
ДРАГИ. В моей постели, каждый день, по несколько десятков женщин. И мужчин. Они сами ко мне приходят. Они молят меня. Умоляют. Плачут, если я им отказываю. Кто к вам приходит в постель, Портилье? Ваши холмы? Может быть, горы? Каменные утёсы? Что ещё?
ПОРТИЛЬЕ. Никто к тебе не приходит и не приходил.
ДРАГИ. С утра занимают очередь.
ПОРТИЛЬЕ. Ты сумасшедший козёл!
ДРАГИ. Я? Я сумасшедший? Да ещё и козёл?
ПОРТИЛЬЕ. Вы - извращенец!
ДРАГИ. Что вы понимаете в извращениях?
ПОРТИЛЬЕ. Отвратительный маструбатор!
ДРАГИ. Кто бы говорил!
ПОРТИЛЬЕ. Полоумный макаронник!
ДРАГИ. Грязный лягушатник!
ПОРТИЛЬЕ. Старый потаскун!
ДРАГИ. Ещё одно слово, Портилье, и я отвешу вам пощечину!
ПОРТИЛЬЕ. (вскакивает со стула и принимает боксёрскую стойку). Давайте, Драги, давайте! Посмотрим, у кого из нас больше духу.
ДРАГИ. (принимает боксёрскую стойку). О! Да вы боксёр?
ЦИММЕР. Прошу вас обоих успокоиться.
ПОРТИЛЬЕ. Предупреждаю, я был чемпионом в университете. В своём весе.
ДРАГИ. Знаю я таких, как вы. Встречал их в подворотнях Палермо. Строят из себя боксёров и каратистов, но, сколько не присматривайся, члена в штанах не разглядеть.

Доктор Циммер вскакивает из-за стола и встаёт между ними, разводя руками в стороны. Портилье и Драги, не обращая внимания на доктора, продолжают подпрыгивать на месте, размахивая руками в воздухе.

ЦИММЕР. Немедленно успокойтесь!
ДРАГИ. Отойдите, доктор! Как бы и вас не зацепило!
ПОРТИЛЬЕ. Я давно хотел начистить вам физиономию.
ДРАГИ. А я хотел начистить вам вашу рожу!
ЦИММЕР. Если вы сейчас же не успокоитесь, я позову санитаров.
ПОРТИЛЬЕ. Ещё немного, и вы будете молить меня о пощаде.
ДРАГИ. Ещё немного, и выбью из вас остатки ваших тупых мозгов.
ЦИММЕР. Бертран!
ПОРТИЛЬЕ. Сумасшедший хрен!
ДРАГИ. Старый пердун!
ЦИММЕР. Бертран!
ПОРТИЛЬЕ. Ах ты педик!
ДРАГИ. Долбанный гомофоб!
ЦИММЕР. Бертран!

 В кабинет быстро входит санитар Бертран. Высокий, крепкий мужчина. Он подскакивает к Драги, обнимает его обеими руками сзади и оттаскивает в сторону. Доктор Циммер прижимает Портилье к стене.

ЦИММЕР. Бертран! Синьор Драги слегка утомился. Проводите его к нему в комнату.

 Бертран ведёт Драги к дверям.

ДРАГИ. Мы ещё встретимся, Портилье!
ПОРТИЛЬЕ. Непременно!
ДРАГИ. Тебе повезло – я не успел применить свой знаменитый удар слева!
ПОРТИЛЬЕ. Благодари Господа нашего, что уходишь на своих ногах!

Драги шлёпает Бертрана по заду. Оба выходят из кабинета.

ЦИММЕР. Месье Портилье! Отдышитесь. Носом. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Я попрошу сестру дать вам немного успокоительного.
ПОРТИЛЬЕ. Не нужно, доктор. Я в порядке.
ЦИММЕР. Нужно, месье Портилье, нужно. Здесь лечебно-профилактическое заведение, а не боксёрский зал. Тем более, в вашем возрасте…
ПОРТИЛЬЕ. Здесь сумасшедший дом, доктор. Мы можем вести себя, как нам будет угодно. Разве нет?
ЦИММЕР. Нет, Портилье! Не сумасшедший дом, а лечебно-профилактическое заведение. Рестхаус. Мы называем это – рестхаус.
ПОРТИЛЬЕ. А я называю - сумасшедший дом. Сумасшедший дом для старых идиотов. Для выживших из ума стариков.
ЦИММЕР. Вы преувеличиваете.
ПОРТИЛЬЕ. Уж с мной-то, доктор, вы можете быть откровенным. Вы заметили, что из всех пациентов, я здесь самый здравомыслящий?
ЦИММЕР. Разумеется, месье Портилье, разумеется.

  Дверь открывается и входит Бертран.

ЦИММЕР. Что, Бертран? Говорите, Бертран. Что? Вы можете сказать, в этом нет ничего страшного. Что-то случилось?

 Бертран переминается с ноги на ногу и смотрит в пол.

ЦИММЕР.  Бертран! Вам пора научиться говорить, а то мы так ни к чему не придём.

  Бертран пытается выжить из себя слова.

ЦИММЕР. Ну и… Новенький? К нам привезли нового пациента?

 Бертран положительно качает головой.

ЦИММЕР. Чудесно, Бертран. Просто замечательно. Проводите его ко мне.

 Бертран выходит из кабинета.

ЦИММЕР. Месье Портилье! Позже, мы с вами ещё поговорим.
ПОРТИЛЬЕ. Доктор! Вы можете быть со мной откровенным. Если вас что-то мучает, заходите ко мне. Поговорим.
ЦИММЕР. Большое спасибо, месье Портилье.

Портилье выходит из кабинета. Через минуту входит Бертран, с чемоданом в руках. За ним входит Кутте. Невысокий, пожилой мужчина. На нём потёртый пиджак. На голове вязаная шапка.

ЦИММЕР. Здравствуйте, месье Кутте. Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Бертран! Отнеси чемодан месье Кутте в четырнадцатую комнату.

Бертран, молча, кивает головой и выходит из кабинета.

ЦИММЕР. Прошу вас, месте Кутте, садитесь.

Кутте нерешительно присаживается на стул.

ЦИММЕР. Рад приветствовать вас в нашем лечебно- профилактическом рестхаузе. Меня зовут доктор Циммер. Я ваш лечащий врач. Вы не пугайтесь, месье Кутте. Вам у нас будет хорошо. Наше лечебно-профилактическое заведение одно из самых лучших. В своём роде. Обслуживание у нас прекрасное. Профессиональный персонал. Комнаты, как в лучших гостиницах. Чудесный повар. Распорядок дня вполне демократичный. А главное – наши пациенты, люди подобрались хорошие. Вам обязательно у нас понравится.
КУТТЕ. Где я?
ЦИММЕР. Это лечебно-профилактическое заведение. Рестхаус, понимаете? Это - нечто вроде дома отдыха, но с лечебными процедурами и уходом.
КУТТЕ. Я в сумасшедшем доме?
ЦИММЕР. С чего вы так решили?
КУТТЕ. Потому, что я сумасшедший.
ЦИММЕР. Кто вам такое сказал?
КУТТЕ. Все мне об этом говорят.
ЦИММЕР. Вы не сумасшедший. Вы устали. Накопились проблемы. И к тому же, простите, ваш возраст.
КУТТЕ. Это сумасшедший дом, для стариков.
ЦИММЕР. Рестхаус, месье Кутте. Мы говорим здесь – рестхаус.
КУТТЕ. Вы видели старика, сидящего на скамейке, возле входа?
ЦИММЕР. А что с ним?
КУТТЕ. Он смеётся.
ЦИММЕР. Ах, да!
КУТТЕ. Он смеётся, сам с собой.
ЦИММЕР. Значит, ему хорошо.
КУТТЕ. Не думаю. Это значит, что он сошёл с ума.
ЦИММЕР. Вы считаете, что если человек смеётся, значит он душевнобольной?
КУТТЕ. Хочу сказать, что он спятил. А раз он спятил и находится здесь, значит это сумасшедший дом.
ЦИММЕР. Вы правы, месье Кутте, правы. Некоторые из наших пациентов, страдают некоторыми отклонениями. Но это ещё ничего не значит.
КУТТЕ. Значит, значит. Значит, что это сумасшедший дом, а я – ваш пациент.
ЦИММЕР. Вы наш пациент, но согласитесь, что сумасшедший, это очень растяжимое понятие.
КУТТЕ. На сколько?
ЦИММЕР. Что «на сколько»?
КУТТЕ. На сколько растяжимое?
ЦИММЕР. Всё в этом мире относительно, месье Кутте. Только не спрашивайте: на сколько относительно.
КУТТЕ. Всё растяжимо и всё относительно.
ЦИММЕР. Можно сказать, и так.
КУТТЕ. А раз так, то я нахожусь здесь.
ЦИММЕР. Я не совсем вас понимаю.
КУТТЕ. Я сам себя не понимаю.
ЦИММЕР. В этом мы вам поможем.
КУТТЕ. Моя жена.
ЦИММЕР. Что ваша жена?
КУТТЕ. Она умерла.
ЦИММЕР. Да, я знаю. Мне очень жаль.
КУТТЕ. Нет.
ЦИММЕР. Что «нет»?
КУТТЕ. Вам не жаль.
ЦИММЕР. Мне очень жаль вашу жену, месье Кутте.
КУТТЕ. Вам не жаль. Вы её не знали. Вы даже её не видели. Чего же вам её жалеть?
ЦИММЕР. Вы устали, месье Кутте. Вам нужно отдохнуть. Сейчас вас проводят в вашу комнату. Вы примети душ. Пообедаете…
КУТТЕ. Почему тело меняет цвет?
ЦИММЕР. Что?
КУТТЕ. Почему умершее тело меняет цвет?
ЦИММЕР. Это всё из-за гемоглобина.
КУТТЕ. Гемоглобин?
ЦИММЕР. Тело не получает достаточного питания кислородом. Гипоксия.
КУТТЕ. А! Гипоксия. А душа?
ЦИММЕР. Что душа?
КУТТЕ. Да, душа. Куда она уходит? Вы же должны знать.
ЦИММЕР. Сложный и неизведанный вопрос, месье Кутте. Душа к медицине, имеет отдалённое отношение.
КУТТЕ. Да, неизведанный. Детский вопрос, верно? Наивный. Как и ответ. Я спрашивал об этом у всех и каждого, но никто не смог мне чётко объяснить.
ЦИММЕР. Все мы смертны. Раньше или позже, все уйдём, все исчезним. Я уверен, что ваша жена сейчас в раю.
КУТТЕ. Не думаю.
ЦИММЕР. Почему же?
КУТТЕ. Слишком много грехов. Как паровоз. Вагон, за вагоном. Вереница тянется.
ЦИММЕР. Какой паровоз?
КУТТЕ. Вагоны, плотно набитые грехами. Они тянутся, один за другим.
ЦИММЕР. Кто же не без греха?
КУТТЕ. Не знаю.
ЦИММЕР. Один Бог безгрешен.
КУТТЕ. Херня это, доктор.
ЦИММЕР. Что?
КУТТЕ. Самый главный грешник.
ЦИММЕР. Месье Кутте, мы как-нибудь с вами продолжим нашу беседу, а теперь вам пора отдохнуть.
КУТТЕ. Я смотрел наши старые видеозаписи.
ЦИММЕР. Вы смотрели ваши старые видеозаписи?
КУТТЕ. Да. Она лежала рядом, а я смотрел. Я снимал её на нашу старую кинокамеру. Шесть лет назад. Я снимал её в нашем саду. Да. Она сажала цветы, а я снимал её. А потом, она лежала рядом мёртвая, а я смотрел, как она сажала цветы. Там она была живая, а здесь – мёртвая. И я смотрел и сравнивал. На экране она была совершенно другой. Весёлая, жизнерадостная. Я никогда не видел её такой. Бегала по саду и кричала: сними меня так, а потом – вот так. Смешная была.
ЦИММЕР. Думаю, месье Кутте, что вы сейчас переживаете психологический шок. Но это проходит. Нужно время. Побудете у нас. Отдохнёте. Наберётесь сил. У нас хорошо. Вам понравится.
КУТТЕ. Не переживаю я никакого психологического шока.
ЦИММЕР. А какой у нас воздух!
КУТТЕ. Смешная была.
ЦИММЕР. Вам понравится.
КУТТЕ. Возможно, доктор, вы и правы. Здесь мне самое место.
ЦИММЕР. Месье Кутте! Здесь мы вернём вас к жизни.
КУТТЕ. Здесь?
ЦИММЕР. Вам кажется это странным, но именно здесь вы обретёте себя вновь.
КУТТЕ. Она бегала, а я снимал.
ЦИММЕР. Бертран!

                3.

 Аллея неподалёку от рестхауса. На скамье сидит Кутте и курит. На нём серый халат. Волосы слегка влажные. Мимо него, на автоматической инвалидной коляске, медленно проезжает баронесса фон Ризен. Седые волосы, собранные на макушке, растрепались. Лицо изъезжено глубокими морщинами. Правая рука дрожит. Гордо глядя перед собой, она останавливается напротив Кутте.

БАРОНЕССА. Обычно, узнав меня, все кидаются на колени и целуют руки. Но вы меня не узнаёте. Из этого я делаю вывод, что вы не принадлежите к аристократическому классу.

 Кутте растерянно смотрит на баронессу.

БАРОНЕССА. Если я вам назову своё имя, у вас случится истерика, чего я, крайне, не люблю. Вы станете громко кричать, долго раскланиваться, а затем, рухнув на колени, просить прощения за свой возраст, слабое зрение, жаловаться на память и вспоминать былые годы, когда вы ежедневно встречали моё фото в газетах. Так? Так.

 Кутте прищурившись внимательно осматривает баронессу.

БАРОНЕССА. Что? Да, я отдаю себе отчёт, что я несколько изменилась. И что же? Ваше имя?
КУТТЕ. Кутте.
БАРОНЕССА. И всё?
КУТТЕ. Жиль Кутте.
БАРОНЕССА. Немного. Но мне вполне достаточно. Мне не нужны подробности вашей биографии и ваши пережитые страдания. И, ради всех святых, не рассказывайте мне про ваши фобии. Здесь, все только и занимаются тем, что рассказывают о своих фобиях. Мне этого не нужно.
КУТТЕ. Я не буду.
БАРОНЕССА. Вот и славно. И заметьте: я не требую, чтобы вы немедленно преподнесли мне букет роз. Во-первых, я их не люблю, а во-вторых, у вас не хватит средств, чтобы приобрести букет роз. Верно? Верно. Ненужно оправдываться. Я вас не сужу. Баронесса фон Ризен.
КУТТЕ. Что?
БАРОНЕССА. Моё имя баронесса фон Ризен. Держите себя в руках. Не вставайте. Не скачите вокруг меня – это утомляет. Не снимайте шляпу.
КУТТЕ. У меня нет шляпы.
БАРОНЕССА. У моего отца было тридцать четыре шляпы. Для них был заказан отдельный шкаф. У моего мужа – пятнадцать. Они стояли на полках. У вас нет шляпы. Ни одной. Обратили внимание на тенденцую?
КУТТЕ. Нет.
БАРОНЕССА. Мир прощается со шляпами. Мир прощается со своими символами. Эпоха прощается со своим обозначением. И что останется? Что вы будете приподнимать, чтобы представиться? Не знаете? Накладной парик, вот что вы приподнимите. Здесь, у каждого накладного парика.
КУТТЕ. У меня свои волосы.
БАРОНЕССА. Но шляпы у вас нет.
КУТТЕ. Шляпы нет.
БАРОНЕССА. Здесь ни у кого нет шляпы.
КУТТЕ. Я никогда не носил шляп.
БАРОНЕССА. А зря.
КУТТЕ. Они мне не идут.
БАРОНЕССА. Не болтайте ерунду. Шляпы всем идут. Только нужно уметь её носить. Вы курите?
КУТТЕ. Да, курю.
БАРОНЕССА. Это не сигара.
КУТТЕ. Нет. Это сигарета.
БАРОНЕССА. Я так и думала. Я обожаю сигары. Мой муж, покойный барон фон Ризен, курил сигары. Они были огромные. Складывалось впечатление, что он курит пароход.
КУТТЕ. Пароход?
БАРОНЕССА. Эти огромные сигары, были похожи на пароход. Он ловко перемещал её из одного уголка рта - в другой. Без помощи рук. И такой, знаете ли, густой, серый дым. Я два раза курила сигары. И сейчас бы выкурила, но здесь нет сигар.
КУТТЕ. Я бы предложил вам сигарету, но вы, вероятно, откажитесь.
БАРОНЕССА. Вероятно. Что же вы тут делаете?
КУТТЕ. У меня нервный срыв. Мне требуется лечение.
БАРОНЕССА. Тут у всех и каждого срыв. Ничего удивительного.
КУТТЕ. Это я заметил.
БАРОНЕССА. Вы сумасшедший?
КУТТЕ. Не знаю.
БАРОНЕССА. Здесь только сумасшедшие.
КУТТЕ. Значит, я сумасшедший.
БАРОНЕССА. Но вы не похожи на сумасшедшего.
КУТТЕ. Вы тоже не похожи, баронесса.
БАРОНЕССА. Ну что вы?! Я настоящая сумасшедшая. Самые отъявленные психи говорят мне, что я сошла с ума.
КУТТЕ. Не может быть.
БАРОНЕССА. Клянусь вам. Чистейшая правда. Я никогда не лгу. Это унижает моё достоинство.
КУТТЕ. Как же вы здесь оказались?
БАРОНЕССА. Добровольно.
КУТТЕ. Добровольно?
БАРОНЕССА. Тут моё имение.
КУТТЕ. Ваше имение?
БАРОНЕССА. Огромный замок и поля для игры в поло и крокет.
КУТТЕ. Где?
БАРОНЕССА. И все мои слуги здесь. Вы понимаете, как это удобно?

  Неожиданно из-за кустов появляется Марк. Маленький, полный старик. На нём тёплый свитер и широкие, не по размеру, штаны. Марк подходит к Кутте.

МАРК. Согрейте меня.
КУТТЕ. Простите, не понял?
МАРК. Согрейте меня. Очень холодно. Я замёрз. Продрог, до самых костей. До самых костей.
КУТТЕ. Если вы так замёрзли, вам нужно идти в свою комнату.
МАРК. Погрейте меня. Потрите меня хорошенько. А потом возьмите на руки и покачайте.
КУТТЕ. Я не понимаю…
МАРК. Видите, какой я маленький. Покачайте меня и согрейте.
БАРОНЕССА. Марк! Тупой карлик! Оставь месье Кутте в покое. Уходи отсюда!
МАРК. Баронесса! Вас я уже не прошу. Вы агрессивны. В вас нет ни капли жалости.
БАРОНЕССА. Если ты ещё раз ко мне приблизишься, я сломаю тебе руки, вывалю в дёгте, брошу в кучу куриных перьев и, напоследок, перееду своей автоматической каталкой. Я сотру тебя с лица земли, мерзкий лилипут. Убирайся!
МАРК. У вас нет столько дёгтя.
БАРОНЕССА. Есть. И перья есть. Всё это находится в шкафу, в моей комнате. Тебя дожидается.
МАРК. Вы верите этому, месье Кутте?
КУТТЕ. Честно говоря, я не знаю.
БАРОНЕССА. Если ты сейчас же не уберёшься отсюда, Кутте сломает тебе шею.

  Марк настороженно отходит в сторону.

МАРК. Это правда, месье Кутте? Вы сломаете мне шею?
КУТТЕ. Вам Марк, лучше пойти к себе. Баронесса, видимо, сегодня не в духе
МАРК. Если я правильно понимаю, вы не будете брать меня на руки и согревать?
КУТТЕ. Думаю… думаю не сегодня. В следующий раз, хорошо?
МАРК. В следующий раз?
КУТТЕ. Да. Как-нибудь на днях.
МАРК. На днях?
БАРОНЕССА. Да, Марк, на днях! Ты плохо слышишь? Убирайся!
МАРК. Хорошо. На днях.

 Марк, опустив голову, направляется в кусты. Останавливается и оборачивается.

МАРК. В субботу?
КУТТЕ. Почему в субботу?
МАРК. В субботу праздник. В субботу в обеденном зале дают кексы.
КУТТЕ. Хорошо. Пусть будет суббота.

 Марк, улыбнувшись, исчезает в кустах.

БАРОНЕССА. Ничего не обещайте этому чудовищу. Вы его не знаете. Он вам не даст покоя. Сядет на шею.
КУТТЕ. Что с ним?
БАРОНЕССА. Сумасшедший.
КУТТЕ. Ему действительно холодно или это болезнь?
БАРОНЕССА. Кто знает. Уверяет всех, что тонул в водах Атлантического океана. Что его окружали сплошные айсберги. Чудом спасся. Его подобрало китобойное судно. С тех пор, ему постоянно холодно и необходимо, чтобы его взяли на руки и покачали. Так он чувствует себя в безопасности. Но всё это наглая ложь. Вы ему не верьте. Он обыкновенный псих.
КУТТЕ. Это правда?
БАРОНЕССА. Месье Кутте! Здесь сумасшедший дом. Вас окружают душевнобольные. Вы понимаете, о чём я?
КУТТЕ. Жаль его.
БАРОНЕССА. Нет, нет! Не стоит никого жалеть. Это естественный порядок вещей.
КУТТЕ. Вероятно, мне здесь самое место.
БАРОНЕССА. Кто знает: где наше место?
КУТТЕ. Никто.
БАРОНЕССА. Вам грустно?
КУТТЕ. Немного.
БАРОНЕССА. Ничего, привыкните.
КУТТЕ. Сомневаюсь.
БАРОНЕССА. Зато, здесь у нас преимущество: мы можем быть самими собой.
КУТТЕ. Как это?
БАРОНЕССА. Вы слышите?
КУТТЕ. Что?
БАРОНЕССА. Колокольчик.
КУТТЕ. Нет.
БАРОНЕССА. Это – колокольчик.
КУТТЕ. Вам показалось.
БАРОНЕССА. Колокольчик. Это слуга смешал мне очередной дайкири со льдом. Вам нравится дайкири? А потом - мы все идём играть в гольф. Вы умеете играть в гольф?
КУТТЕ. Нет.
БАРОНЕССА. Я вас научу. Колокольчик. Перестань звонить, Генрих! Я уже иду!
КУТТЕ. Я не слышу колокольчик, баронесса.
БАРОНЕССА. Я – слышу. Я. (Закрывает лицо ладонями.)

                4.

  Комната номер четырнадцать. Кутте осторожно открывает дверь и входит. У окна стоит Жорж, пожилой мужчина, с длинными, седыми волосами, зачёсанными назад. На нём яркий пиджак и длинный шарф, свисающий до пола. Короткие брюки, из-под которых виднеются красные носки. Кутте проходит в комнату.

КУТТЕ. Я ваш сосед. Здравствуйте.

Жорж молча осматривает Кутте.

КУТТЕ. Моё имя Кутте. Меня поселили к вам.

 Жорж отходит от окна, и, прищурившись, осматривает Кутте.

КУТТЕ. Могу я узнать: как вас зовут?

Жорж молча отходит к стене и прислоняется к ней спиной.

КУТТЕ. Почему вы так на меня смотрите?

Жорж отворачивается к стене лицом и бьёт по стене ладонью.

КУТТЕ. Что-то не так? Вам плохо? Может быть, позвать санитара?

 Жорж вновь разворачивается, закрывает глаза и поднимает голову вверх.

КУТТЕ. Вы не верите, что я ваш сосед? Вот мой чемодан.

 Кутте указывает на чемодан, стоящий возле второй койки. Жорж стоит неподвижно.

КУТТЕ. В таком случаи, я разложу свои вещи, если вы не против?

Кутте подходит к койке, берёт чемодан и кладёт его на постель.

КУТТЕ. Повешу вещи в шкаф.
ЖОРЖ (неожиданно громко). Я щекотно касаюсь вещей. Этот мир, как дитя беззащитен. Исчезаю. Давайте, ищите. Я повсюду в прозрачном плаще.

 Кутте, замерев, смотрит на Жоржа. Жорж резко подбегает к кровати и залезает под неё. Кутте вздрагивает и делает шаг назад.

КУТТЕ. Я вас напугал. Простите, я не хотел. Понимаю, вероятно, я вам мешаю. Но что же делать? Меня определили именно к вам.

Кутте опускается на четвереньки и заглядывает под кровать.

КУТТЕ. Это стихи? Ваши стихи? Я не очень разбираюсь в поэзии, но мне понравилось. Я всё же позову врача?
ЖОРЖ (из-под кровати). Воткну вам вилку в тело. И злобно хохоча, уйду, а вы начнёте кричать: «Врача! Врача!».
КУТТЕ. Великолепные стихи. Серьёзно, стихи замечательные. Если вы хотите, я попрошу, чтобы меня поселили в другую комнату. Да. Я пойду.

 Жорж вылезает из-под кровати.

ЖОРЖ. Стойте! Ладно. Я не сумасшедший. Я – поэт. Хотя, порой мне кажется, что это одно и тоже.
КУТТЕ. Я ваш сосед.
ЖОРЖ. Я понял.
КУТТЕ. Меня зовут Кутте.
ЖОРЖ. Я - Жорж. Санта Мария Жорж Душ Сантуш.
КУТТЕ. А!
ЖОРЖ. Но все зовут меня Жорж.
КУТТЕ. Зачем вы залезли под кровать?
ЖОРЖ. Как зачем? Хотел произвести на вас впечатление. Получилось?
КУТТЕ. Вполне.

 Резким движением ложиться на кровать.

ЖОРЖ. Я не спрашиваю вас: любите ли вы поэзию?
КУТТЕ. Я не очень хорошо знаком с поэзией.
ЖОРЖ. А точнее, вы совершенно с ней не знакомы.
КУТТЕ. Да, так будет точнее.
ЖОРЖ. Я так и подумал. Здесь никто не интересуется поэзией. Отсталое общество. Мои поэтические вечера, повергают всех в глубокое уныние.
КУТТЕ. У вас проходят поэтические вечера?
ЖОРЖ. Разумеется! Только, местные обитатели, на них не приходят. Поэтому, я читаю свои стихи духам.
КУТТЕ. Духам?
ЖОРЖ. Да, духам. Духам ушедших поэтов. Что вас так удивляет?
КУТТЕ. Меня? Меня ничего не удивляет. Так вы общаетесь с духами?
ЖОРЖ. Я тут не причём. Они сами ко мне приходят и умолят меня почитать им свои стихи. Что мне остаётся делать? Приходится читать. Вслух. А как же? Духам лучше не перечить. Ну, а окружающие, естественно, считают меня сумасшедшим.
КУТТЕ. Понимаю. Понимаю. Я разложу свои вещи?
ЖОРЖ. Что с вами случилось?
КУТТЕ. В каком смысле?
ЖОРЖ. Как вы здесь оказались?
КУТТЕ. Так. Лёгкая депрессия. Врачи советуют отдохнуть.

 Кутте раскладывает вещи в шкаф.

ЖОРЖ. У всех у нас здесь лёгкая депрессия. Вы уже обратили внимание на местных обитателей. Каждый второй – законченный психопат. Кого здесь только нет! Убийцы, душегубы, маньяки всех мастей. Самоубийцы, старые идиоты, растратившие своё состояние, личности, потерявшие свои личности. Словом, не хотите говорить, что с вами произошло?
КУТТЕ. Стараюсь не думать об этом.
ЖОРЖ. Молчи. Замкнись. Забудь себя. Твоя стихия – пустота. Взгляни в окно – всё для тебя. Пари легко, но навсегда, забудь о том, что никогда не будет нового вчера.
КУТТЕ. Хорошие стихи.
ЖОРЖ. Ты убийца?
КУТТЕ. Нет. Ну что вы?
ЖОРЖ. Самоубийца?
КУТТЕ. До этого не дошло.
ЖОРЖ. Ты обанкротившийся банкир?
КУТТЕ. Неет!
ЖОРЖ. Тебя лишили наследства?
КУТТЕ. Опять мимо.
ЖОРЖ. Безответная любовь?
КУТТЕ. Нет.
ЖОРЖ. Смерть родных?
КУТТЕ. Угадал.
ЖОРЖ. У меня дар. Взгляну на человека и сразу могу определить, что с ним произошло. Да. Это – дар.
КУТТЕ. Ты сделал шесть попыток.
ЖОРЖ. Кто же умер?
КУТТЕ. Зачем вам?
ЖОРЖ. Любопытство поэта.
КУТТЕ. Я не хочу об этом говорить.
ЖОРЖ. Да, мой бедный друг. Жизнь – это лишь подготовка к смерти.
КУТТЕ. А вы здесь как оказались?
ЖОРЖ. У меня всё просто: хотел сжечь издательство.
КУТТЕ. Как это?
ЖОРЖ. Они считали, что мои стихи недостаточно хороши для них. Бездари! Жалкие ничтожества! Я пришёл к ним с канистрой бензина, обильно всё и всех полил, и бросил зажигалку.
КУТТЕ. И что?
ЖОРЖ. Все забегали. Но, мне не повезло. Успели потушить. Примчалась полиция. Меня схватили. Хотели посадить в тюрьму, но психолог посчитал, что я невменяем. Ха! «Невменяем»! Я читал ей стихи. Самые лучшие. Я читал два часа, не останавливаясь. Меня посчитали сумасшедшим. Почему? Мне не понять людей. И вот я здесь. Не самое плохое место, кстати. Много свободного времени. Есть возможность придаться сочинительству.

 Жорж смотрит на вещи, которые Кутте разложил на кровати. Замечает ручную кинокамеру.

ЖОРЖ. Кинокамера? Как мило.
КУТТЕ. Да, кинокамера. Ручная.
ЖОРЖ. Кинокамера.
КУТТЕ. Зачем я её взял? Не знаю.
ЖОРЖ. Вы кинооператор?
КУТТЕ. Ну что вы? Вовсе нет!
ЖОРЖ. Иногда, у нас проходят общие просмотры кинофильмов.
КУТТЕ. Я редко смотрю кино.
ЖОРЖ. Но в них нет…
КУТТЕ. Чего нет?
ЖОРЖ. Величия духа. Вы понимаете меня?
КУТТЕ. Не совсем.
ЖОРЖ. Не хватает бодрящего безумия.
КУТТЕ. Бодрящего?
ЖОРЖ. Она функционирует?
КУТТЕ. Да.
ЖОРЖ. Вы будете снимать?
КУТТЕ. Что снимать?
ЖОРЖ. Меня.
КУТТЕ. Вас? Зачем?
ЖОРЖ. Странный вопрос. Для истории, разумеется!
КУТТЕ. Я не знаю. Не думал об этом.
ЖОРЖ. (вскакивает с кровати). Подумайте. Это будет настоящий фильм о поэтическом гении. О его взлётах и падении. О поэзии. О невозможности жить в этом мире, полном непонимания и недоверия. О страсти и любви. О сумасшедших идиотах, которые окружают поэта. Кутте! Мы влетим на вершину мирового кинематографа! Я уже слышу… А вы слышите?
КУТТЕ. Что?
ЖОРЖ. Гвалт аплодисментов?
КУТТЕ. Нет.
ЖОРЖ. А вы видите?
КУТТЕ. Что?
ЖОРЖ. Все кинорежиссёры мира, стоят в очередь друг за другом, чтобы попросить автограф.
КУТТЕ. Я как-то не вижу.
ЖОРЖ. ( в сторону). Что? Да, да, разумеется. Я об этом и говорю.
КУТТЕ. Что? Я не понял.
ЖОРЖ. Это я не вам.
КУТТЕ. Кому?
ЖОРЖ. Рембо. Рембо и Варлен. А вот ещё и Бодлер подошёл.
КУТТЕ. Это поэты.
ЖОРЖ. Разумеется, поэты.
КУТТЕ. Вы с ними разговариваете?
ЖОРЖ. Я же вам объяснял: не я с ними, а они со мной.
КУТТЕ. И что же они говорят?
ЖОРЖ. Что моя идея с фильмом превосходна.
КУТТЕ. Так и говорят?
ЖОРЖ. Так и говорят. Вы что, им не верите? Это судьба, мой друг. А от судьбы не уйти. Даже не пытайтесь.
КУТТЕ. Я и не пытаюсь.
ЖОРЖ. Правильно! Тогда решено. (В сторону.) Он согласился, успокойтесь. Волнуются.
КУТТЕ. Не уверен, что у меня получится.
ЖОРЖ. Почему?
КУТТЕ. Я никогда этим не занимался.
ЖОРЖ. Но что-то вы снимали?
КУТТЕ. Снимал. Кое-что.
ЖОРЖ. Значит, вы художник.
КУТТЕ. Вы преувеличиваете.
ЖОРЖ. Бог мой! Что же тут сложного? Вы нажимаете на кнопку и снимаете меня. Снимаете, всё, что я делаю. Следите за каждым моим шагом. Я же в свою очередь, позирую перед камерой, читаю свои стихи, выдаю на-гора различные сентенции. Ваша задача фиксировать исторические моменты. Только и всего. В итоге, получается фильм. Гениальный фильм.
КУТТЕ. Знаете, как-то мне сейчас не до кино.
ЖОРЖ. Поймите, наше спасение только в искусстве.
КУТТЕ. Я далёк от этого.
ЖОРЖ. Перестаньте, Кутте. Что за ребячество? Поверьте, это будет шедевр. Главный приз Каннского фестиваля наш.
КУТТЕ. Зачем всё это?
ЖОРЖ. Как зачем? Как зачем? Мгновения уходят. Исчезают, растворяется. Кто их зафиксирует? Кто остановит поток времени? Кто схватит за хвост испаряющееся бытие? Вы, месье Кутте! Только вы!
КУТТЕ. Я не знаю…
ЖОРЖ. Решено.

 Раздаётся стук в дверь и в комнату входит медсестра Анни. У неё в руках поднос, на котором стоят маленькие пластиковые стаканчики.

ЖОРЖ. Анни! Вот и вы!
АННИ. Я не к вам, господин Жорж.
ЖОРЖ. Не ко мне?
АННИ. Не к вам, представьте себе.
ЖОРЖ. К кому же?
АННИ. Месье Кутте?
КУТТЕ. Да, это я.
АННИ. Ваше лекарство. (Подаёт Кутте стаканчик.)
КУТТЕ. Моё?
АННИ. Ваше. Чему вы так удивляетесь? Здесь лечебно-профилактическое учреждение. Здесь все пьют лекарство.
ЖОРЖ. Не пугайтесь, Кутте. Это безопасное лекарство. А где же моё лекарство, милая Анни?
АННИ. Ваше – по расписанию.
ЖОРЖ. Ах, Анни! Не будьте так жестоки. Улыбнитесь мне! И влейте в меня сотни литров, вашего ошеломительного лекарства.
АННИ. Ваше – по расписанию.
ЖОРЖ. Что же получается: значит мне страдать?
АННИ. Поговорите с вашими духами. Может быть, у них что-то осталось.
ЖОРЖ. Эти проглоты, выпили всё. Всё, без остатка!
АННИ. Мне очень жаль.
КУТТЕ. Что это за лекарство?
АННИ. Успокоительное.
КУТТЕ. Но я спокоен.
АННИ. Вам так кажется.
ЖОРЖ. (прохаживается вокруг Анни). Анни! Дорогая! А вам говорили, что вы крайне фотогеничны?
АННИ. Нет.
ЖОРЖ. Мы снимает фильм, Анни. И приглашаем вас в нём поучаствовать. В одной из главной роли. Вместе со мной. Что скажите?
АННИ. Скажу, что через несколько минут общая прогулка. Прошу быть без опоздания.
ЖОРЖ. Вы нам не верите? Это фильм о поэте. О большом поэте. То есть, обо мне. Я вас приглашаю участвовать. Как вам моя идея?
АННИ. Месье Кутте! Прогулка входит в распорядок дня, поэтому прошу не опаздывать.
КУТТЕ. Хорошо, хорошо.

 Анни разворачивается и выходит из комнаты.

КУТТЕ. Симпатичная девушка.
ЖОРЖ. Руки прочь! Она меня любит.
КУТТЕ. Не похоже.
ЖОРЖ. Она меня обожает. Только не подаёт виду. Она приносит мне самое лучшее лекарство. Что это, если не любовь?
КУТТЕ. Она медсестра. Эта её работа.
ЖОРЖ. Банально мыслите. Видели, как она не спускает с меня глаз?
КУТТЕ. Нет.
ЖОРЖ. Вы обратили внимание, как она хороша? Прекрасно будет дополнять меня, в фильме обо мне.
КУТТЕ. Жорж! Я не уверен, на счёт фильма.
ЖОРЖ. Кутте! Давайте, как-то, творчески подходить к жизни. Будьте гениальны, мой друг. Умоляю вас: будьте гениальны!

                5.
 
Парк перед зданием рестхауса. Кутте, с камерой в руках, и Жорж, на голове у которого большая, широкополая шляпа, стоят под деревом.

ЖОРЖ. Вот здесь. Под этим самым деревом… Кстати, как оно называется? Неважно! И начнётся наш фильм о поэте. То есть, обо мне.
КУТТЕ. Именно здесь?
ЖОРЖ. Вас что-то не устраивает?
КУТТЕ. Не знаю.
ЖОРЖ. О! Только умоляю вас, не надо ваших режиссёрских изысканий! Не тот задний план, декорации не того оттенка, отвратительно сидит костюм, сценарий – дерьмо, а актёры, вообще, проходимцы! Прошу вас, Кутте, давайте без этого, хорошо?
КУТТЕ. Я ничего такого и не говорил.
ЖОРЖ. Вот и правильно! Вот и не говорите ничего. Так будет лучше. Начнём?
КУТТЕ. Ну, хорошо. Под деревом, так под деревом. Мне всё равно.
ЖОРЖ. О! Пожалуйста, умоляю вас! Не надо этого показного равнодушия! «Ах, как я мог вляпаться в эту историю!». «Ах, как меня угораздило, подписаться под такую авантюру!».
КУТТЕ. Жорж! Может быть, начнём?
ЖОРЖ. Да! Давно пора! Не понимаю, что мы тянем? Натура уходит.
КУТТЕ. Так что мне делать?
ЖОРЖ. Вам, нужно нажать на кнопку и снимать меня. Всё! Остальное, сделают профессионалы.
КУТТЕ. Вы уже снимались в кино?
ЖОРЖ. Как вы не понимаете, что это у меня внутри. Врождённое! Жмите!

    Кутте включает камеру и направляет на Жоржа.

ЖОРЖ. Ну!
КУТТЕ. Я уже снимаю.
ЖОРЖ. То есть, как?
КУТТЕ. Нажал на кнопку и снимаю.
ЖОРЖ. Стоп, стоп!
КУТТЕ. (выключает камеру). Что-то не так?
ЖОРЖ. Всё не так! Я вижу, что вы слабо разбираетесь в кинопроцессе.
КУТТЕ. Вообще, не разбираюсь.
ЖОРЖ. Бог мой! Сначала, вы должны крикнуть: «Тишина!». Всё замирает. Затем, вы кричите: «Мотор!», в этот момент актёр собирается с мыслями, то есть – я, а вы – включаете камеру. Ну, а потом, вы кричите: «Начали!». И я начинаю.
КУТТЕ. Вот как?
ЖОРЖ. Именно!
КУТТЕ. Это необходимо?
ЖОРЖ. Так делают настоящие мастера.
КУТТЕ. А если просто сказать: «Начали»?
ЖОРЖ. Разумеется, ничего не получится! Закрывайте лавочку, расходитесь по домам!
КУТТЕ. Я же говорил, что ничего в этом не понимаю.
ЖОРЖ. Ничего, научитесь. Попробуем ещё разок.

  Кутте вздыхает и наводит камеру на Жоржа.

ЖОРЖ. (шепчет). Ну, давайте.
КУТТЕ. Сейчас. (Кричит.) Тишина! Мотор!
ЖОРЖ. Включили камеру?
КУТТЕ. Включил.
ЖОРЖ. Давайте дальше.
КУТТЕ. Начали!
ЖОРЖ. Стоп!
КУТТЕ. Я же, вроде, всё правильно сделал?
 
 Жорж отходит в сторону и закрывает глаза рукой.

ЖОРЖ. Мы забыли.
КУТТЕ. Что забыли?
ЖОРЖ. Мы забыли важнейший компонент.
КУТТЕ. Какой?
ЖОРЖ. Без него ничего не получится.
КУТТЕ. Что забыли?
ЖОРЖ. Хлопушка.
КУТТЕ. Хлопушка? Что это?
ЖОРЖ. Перед тем, как начинают снимать, перед камерой хлопают хлопушкой.
КУТТЕ. Какой хлопушкой? Зачем?
ЖОРЖ. На ней написано какой сейчас дубль.
КУТТЕ. Для чего?
ЖОРЖ. Не знаю. Надо. Это важно. Без этого не снимается не один фильм.
КУТТЕ. А нельзя без хлопушки?
ЖОРЖ. Вы с ума сошли, Кутте! Как вы снимите фильм, без хлопушки? А? Я вас спрашиваю: как?
КУТТЕ. Наверное, никак?
ЖОРЖ. Вот именно, дорогой мой, никак! Нам необходима хлопушка.
КУТТЕ. Где же её взять?

  Жорж прохаживается взад и вперёд, оглядываясь по сторонам. Резко останавливается.

ЖОРЖ. Это безумие, но что не сделаешь ради искусства.

  Убегает. Через некоторое время возвращается, ведя за руку Марка.

ЖОРЖ. Я знаю, Марк, я знаю, но мы здесь не для этого.
МАРК. Для чего же?
ЖОРЖ. Нам нужна твоя помощь?
МАРК. Я не смогу вам помочь.
ЖОРЖ. Всё очень просто.
МАРК. Я не смогу вам помочь, пока не согреюсь.
ЖОРЖ. Марк! Никто не будет качать тебя на руках.
МАРК. Зачем же вы меня позвали?
ЖОРЖ. Ты будешь хлопушкой.
МАРК. Вам нужна хлопушка. Да. Я понимаю. Я не против. Я готов вам помочь. Заметьте, я даже не спрашиваю: что такое хлопушка, что мне нужно делать, для чего вы здесь собрались и зачем у месье Кутте кинокамера в руках, но я не смогу вам помочь, пока не согреюсь.
ЖОРЖ. Хорошо, Марк! Если ты нам поможешь, месье Кутте покачает тебя на руках.
КУТТЕ. Я?
ЖОРЖ. Да, Кутте, да, именно вы! Поверь, Марк, качает он профессионально, со знанием дела. Согреваешься мгновенно.
МАРК. Это правда, месье Кутте?
КУТТЕ. Ну… вообщем…
ЖОРЖ. Это правда, Марк, истинная правда. А теперь, нам нужно, чтобы ты встал здесь, передо мной и, по сигналу, когда месье Кутте скажет слово «мотор», ты, глядя в камеру, произнесёшь: «Кадр один. Дубль один» и, что есть силы, хлопнешь в ладоши. Всё очень просто.
МАРК. И, после этого, месье Кутте качает меня на руках?
ЖОРЖ. По окончании съёмок. Идёт?

  Марк задумывается, потирая подбородок.

МАРК. Хорошо, я согласен.
КУТТЕ. Жорж! Так не честно.
ЖОРЖ. Искусство, ох уж это искусство! Оно требует жертв.
КУТТЕ. Почему вы меня кладёте на алтарь?
ЖОРЖ. Приступим! Все по местам!

  Жорж берёт за руку Марка и устанавливает его на нужное место. Сам отходит ближе к дереву. Кутте наводит камеру на Марка.

ЖОРЖ. Марк! Ты запомнил?
МАРК. Что запомнил?
ЖОРЖ. Ты должен сказать: «Кадр один. Дубль один».
МАРК. Кадр один. Дубль один.
ЖОРЖ. Умница, Марк. Кутте! Командуйте!
КУТТЕ. Тишина! Мотор!
ЖОРЖ. Марк! Давай!
МАРК. Кадр один! Дубль один!

 Марк разводит руки в стороны и со всей силы хлопает в ладоши. Сгибается пополам от боли.

МАРК. Ай! Больно!
ЖОРЖ. В сторону! Отходи в сторону!

 Марк, согнувшись пополам, медленно отходит в сторону.

ЖОРЖ. Кутте!
КУТТЕ. Начали!

  Из-за дерева выходит Портилье.

КУТТЕ. Посторонние в кадре!
ПОРТИЛЬЕ. И о чём же будет ваш фильм?
ЖОРЖ. Портилье! В чём дело? Уйди отсюда.
ПОРТИЛЬЕ. Я только хотел спросить: о чём будет ваш фильм?
ЖОРЖ. Ты не понимаешь, что испортил дубль?
ПОРТИЛЬЕ. Если я правильно всё понял, у вас нет сценария.
МАРК. У меня руки горят.
ПОРТИЛЬЕ. Наконец-то, согреешься.
ЖОРЖ. Есть, Портилье, есть у нас сценарий.
ПОРТИЛЬЕ. Нет у вас сценария.
ЖОРЖ. Есть. Он у меня в голове.
ПОРТИЛЬЕ. У вас в голове, вместо сценария – овсянка.
ЖОРЖ. Что тебе нужно? Не мешай. Иди отсюда. Не видишь, что здесь создаётся киношедевр.
ПОРТИЛЬЕ. Камера есть, хлопушка, какая-никакая – есть! Актёр, назовём его так – есть. А сценария нет! О чём будет ваш фильм?
КУТТЕ. Да, Жорж! О чём?
ЖОРЖ. «О чём, о чём?». О том! Это фильм о поэте! Понятно?
ПОРТИЛЬЕ. Пресно. Вяло. Невнятно.
ЖОРЖ. Это тебя не касается.
ПОРТИЛЬЕ. Я просто спросил.
КУТТЕ. Да, Жорж! О чём ты будешь говорить в камеру? Что будешь делать?
ЖОРЖ. Буду читать стихи, ходить вокруг дерева, сяду на траву. Что? Мало?
ПОРТИЛЬЕ. Не густо.
КУТТЕ. Не густо, Жорж.
МАРК. Я сломал себе руки.
ЖОРЖ. Замолчи, Марк. Хотите сказать, что этого мало, да? Вы не понимаете, вы не видите сколько в этом величия, поэзии, не банальных истин!
ПОРТИЛЬЕ. А что если, ты сидишь на траве, и вдруг, из-за дерева, выходит некий господин и спрашивает: «Что вы тут делаете?». А ты ему: «Сижу на траве». А он и говорит: «На траве сидеть нельзя». И, неожиданно, уходит.
МАРК. Мне нравится.
ЖОРЖ. Замолчи!
КУТТЕ. А что? Не плохо, совсем не дурно.
ЖОРЖ. И где же тут поэзия?
ПОРТИЛЬЕ. А потом, ты читаешь стихи. И зритель понимает, что господин не любит стихи. И желает насолить поэту.
ЖОРЖ. И кто же играет господина?
ПОРТИЛЬЕ. Я.
ЖОРЖ. Так я и думал.
ПОРТИЛЬЕ. Лучше вам не найти. Посмотрите на меня.

 Все смотрят на Портилье.

КУТТЕ. Я не против. В этом что-то есть.
ЖОРЖ. Что?
КУТТЕ. Не знаю. Драматизм.
МАРК. Возможно, господин замёрз.
ЖОРЖ. Марк, помолчи! Ладно, ладно, уговорили. Быстро выходишь, быстро говоришь и быстро уходишь. Понятно? Но потом, я хожу вокруг дерева, и выдаю сентенции.
ПОРТИЛЬЕ. Дальше, может произойти всё, что угодно.
ЖОРЖ. Тогда начнём.
КУТТЕ. Все по местам! Марк!

  Все занимают свои места: Марк встаёт перед камерой, Жорж садится на траву, Портилье прячется за деревом. Кутте наводит камеру на Марка.

КУТТЕ. Тишина! Мотор!
МАРК. Кадр один, дубль один! (Хлопает перед камерой в ладоши и отходит в сторону.)
КУТТЕ. Начали!

Жорж садится на траву, смотрит по сторонам и делает вид, что ничего не происходит. Из-за дерева, с загадочным видом, выходит Портилье. Прищурив глаза, он крадучись приближается к Жоржу. Жорж старается на него не смотреть. Портилье подходит к нему плотную и нависает над ним. Некоторое время, молча, смотрит на Жоржа: то насупив брови, то словно удивляясь. Хватается за голову, чешет подбородок, морщит нос. Жорж начинает нервничать.

ЖОРЖ. Ну.
ПОРТИЛЬЕ. Что «ну»?
ЖОРЖ. Говорите.
ПОРТИЛЬЕ. Не мешайте.
КУТТЕ. Такого текста нет.
ПОРТИЛЬЕ. Я играю другого человека. Я актёрствую. Так делают в любом фильме. А если вы не понимаете, то вам не место перед камерой. Подите и, для начала, пройдите школу актёрского мастерства.
ЖОРЖ. Какая наглость! Влез в мой фильм, и ещё советы раздаёт?! Учит меня, как нужно играть!
ПОРТИЛЬЕ. Я работаю по системе Ли Страсберга!
ЖОРЖ. Кого?! Кто это?
ПОРТИЛЬЕ. Вам незнакомо это имя? Ну знаете ли…
ЖОРЖ. Кутте! Кто этот Страсберг?
КУТТЕ. Я не знаю.
ЖОРЖ. Вот! И Кутте не знает.
ПОРТИЛЬЕ. И вы не знаете?
МАРК. И я не знаю.
ПОРТИЛЬЕ. Господа! Что у вас за съёмочная группа? Вы не знаете элементарных вещей! Дорогие мои! Это – не профессионально!

  Неподалёку появляется баронесса фон Ризен.

БАРОНЕССА. Это американский режиссёр, актёр и теоретик. Работал по системе Станиславского. Я видела Ли Страсберга. В своё время, барон фон Ризен, возил меня в Голливуд. Мы присутствовали на съёмках какого-то фильма, название не помню. По-моему, это был фильм про мафию.
ПОРТИЛЬЕ. Наконец-то! Хоть один знающий человек.
ЖОРЖ. Что тут происходит? Какой Страсберг? Какая мафия? Мы решили снять фильм о поэте. Вы слышите? Фильм обо мне! Только я и Кутте! Ну и Марк! Без хлопушки никак. Причём здесь теоретик? Зачем нам Голливуд?
БАРОНЕССА. Мне нравится ваш сюжет, но здесь не хватает только одно.
ЖОРЖ. Чего же не хватает?
БАРОНЕССА. Пожилой женщины, в инвалидном кресле.

   Все переглядываются.

ЖОРЖ. Причём здесь пожилая женщина?
БАРОНЕССА. Представьте себе, что поэт сидит на траве. Появляется некий господин и говорит, что на траве сидеть нельзя. Поэт отвечает, что это его дело: где ему сидеть, что делать и как жить. Господин крайне недоволен резким ответом поэта и желает его убить.
МАРК. О, боже!
БАРОНЕССА. Да, именно! Желает уничтожить дерзкого поэта, стереть его с лица земли. Но не всё так просто! В тот самый момент, когда этот господин, заносит над поэтом нож, появляется пожилая дама, в инвалидной коляске. Она дышала свежим воздухом неподалёку и стала случайным свидетелем жуткого злодеяния. В этот самый момент, когда господин перерезает горло поэта от уха до уха, пожилая дама вскрикивает: «Ах!». Убийца оборачивается и понимает, что дама стала нежелательным свидетелем его циничного злодеяния. Желая избавиться от свидетеля, убийца гонится за дамой, угрожая ей всё тем же ножом. Бедная пожилая женщина, в ужасе, пытаясь спастись от злодея, что есть силы, крутит колёса своей инвалидной коляски. Но убийца уже настиг её. Она в его руках!
МАРК. Настиг!
БАРОНЕССА. Исступленно хохоча, он заносит над бедной женщиной нож и, в этот самый момент, из-за деревьев, появляется он!
ВСЕ. Кто?
БАРОНЕССА. Он! Её спаситель! Её герой! Он, не раздумывая, кидается на злодея! Его не пугает ни нож, в руках убийцы, ни жуткий ветер, который срывает крыши с домов и вырывает деревья с корнями. Завязывается зверская битва! Злодей ранит героя в руку.
МАРК. А!
БАРОНЕССА. Кровь заливает поля и дороги. Крупный план. Два крупных плана: глаза злодея, чёрный, как смоль и глаза нашего героя, голубые, светлые и нежные.
МАРК. Оооо!
БАРОНЕССА. Истекая кровью, наш герой мужественно продолжает сражаться с жестоким и наглым преступником! Но силы медленно покидают его. И вот уже, нож убийцы, у самого лица нашего доброго героя. Ещё мгновения и всё будет кончено. Женщина закрывает лицо руками… Но что это?
МАРК. Что?
БАРОНЕССА. Слышны звуки сирены! Это наши славные полицейские!
МАРК. Ура!
БАРОНЕССА. Злобный убийца в ужасе!
МАРК. Ха-ха!
БАРОНЕССА. Он пытается убежать и скрыться в густом лесу, но, полиция настигает его. И вот уже наручники надеты, убийцу садят в машину, а наш герой, слегка пошатываясь от усталости и потери крови, подходит к дрожащей женщине, берёт её на руки, и они уходят, уходят в даль, навстречу встающему солнцу. И жизнь наполняется светом, добротой и любовью. Той самой любовью, которая побеждает всё. Вот. Таков сюжет.

 Все молча смотрят на баронессу.

ЖОРЖ. Простите, баронесса! Всё это жутко интересно. А где поэт?
БАРОНЕССА. Убит. Погиб.
ЖОРЖ. Убит. Погиб. Ага. Понятно. Но фильм-то был о поэте.
БАРОНЕССА. Милый Жорж! Жизнь жестока. Порой, гибнут лучшие из нас. Но, всё кончилось прекрасно. Не так ли?
ЖОРЖ. Нет, баронесса, не так! Всё кончилось ужасно! Кто-то идёт на встречу встающему солнцу, а кого-то зарезали ножом, он лежит в траве и по нему бегают жуки и лазают гусеницы.
МАРК. Фу! Гусеницы.
БАРОНЕССА. Так бывает, Жорж, и довольно часто.
КУТТЕ. Да, бывает.
МАРК. Бывает.
ПОРТИЛЬЕ. Сюжет захватывающий, баронесса. Я не против роли настоящего злодея. Хотя, всевышней шепчет мне, что роль не по мне и сейчас я весь в противоречиях. Но, нужен герой. А также, полицейский.
ЖОРЖ. Одну минутку, господа! Что здесь происходит? Может быть вы забыли, но мы, с Кутте, собрались здесь, чтобы снять фильм о поэте. О поэте! То есть, обо мне! Обо мне, господа! Какие злодеи? Причём здесь полицейский? Я не желаю быть убитым. Да ещё в самом начале фильма!
БАРОНЕССА. Должна вам заметить, Жорж, что искусство кино принадлежит всем. И вы не в силах это изменить.
ЖОРЖ. Всем? Кому «всем»? О чём мы тут спорим? Кутте! Это моя была идея снять кино! Моя! Кино, про меня и только! Сначала, какой-то господин из-за дерева! Теперь убийцы, герои, полиция! Кутте! Скажите им!
ПОРТИЛЬЕ. Что за интриги, Жорж? Испугался, что вся слава достанется не тебе?
ЖОРЖ. Какая слава? Что вам здесь всем нужно? Идите по своим делам! Баронесса! Погружайтесь в свои воспоминания! Портилье! Идите и поговорите с доктором о ваших голосах! Остаёмся я и Кутте. Ну и Марк – без хлопушки нельзя. Всё, господа, всё! Расходимся!
ПОРТИЛЬЕ. Я думаю, что мы просто тратим время на пустые разговоры.
БАРОНЕССА. Жорж! Не будьте таким мелочным!
КУТТЕ. Жорж! Ты же сам мечтал о настоящем кино?
ЖОРЖ. Да, мечтал! Но это кино про меня! Вот в чём разница!
БАРОНЕССА. Как эгоистично!
МАРК. А вот другой сюжет. Живёт на свете человек. Человек маленький, то есть, маленький и невысокий. Однажды он тонул в Атлантическом океане и с тех пор, ему постоянно холодно и не хватает человеческого тепла. Но он, не теряет надежды. Да, многие считают, что у него не порядок с головой. Но это видимость. На самом деле, он такой же несчастный, потерявшийся в мире человек, как и остальные.

 Все задумываются.

ПОРТИЛЬЕ. И что же дальше?
МАРК. Что дальше?
ПОРТИЛЬЕ. Что стало с этим человеком?
МАРК. Пока не знаю. Возможно, будет вторая серия.
ЖОРЖ. Марк! Помолчи!
БАРОНЕССА. Итак, Жорж! Вы остаётесь на роли несчастного, погибшего поэта? Да или нет?
ЖОРЖ. Захватчики! Оккупанты! Саранча!
ПОРТИЛЬЕ. Почему мы должны терпеть оскорбления от какого-то статиста?
ЖОРЖ. Я статист?!
ПОРТИЛЬЕ. Уберите постороннего со съёмочной площадки!
БАРОНЕССА. Жорж, Жорж! Роль погибшего поэта, это роль глубокая. Она полна невидимых глазу подводных течений. Она полна боли и страданий. Вы только представьте себе, что жил поэт, мечтал, грезил, верил и, вдруг - всё исчезает. Рука убийцы, как рука проведения, в одно мгновение, прерывает полёт вдохновения! Словно белая птица, он подбит на самом взлёте. Погибают мечты и, исчезают во мраке ночи: мысли, рифмы и, муза, та самая муза, что шептала ему на ухо свои тайны, растворяется, превращается в маленькую точку, пока совсем не исчезнет.
ЖОРЖ. (хнычет). Да. Это обо мне.
БАРОНЕССА. Ну вот видите, Жорж. Вот видите!
ЖОРЖ. А нельзя сделать так, чтобы поэт не погибал?
БАРОНЕССА. Нет, нельзя! Он же – поэт! Он обязан погибнуть. Иначе, вся его жизнь, со всей его писаниной, летит к чертям собачим!
ЖОРЖ. Да?
БАРОНЕССА. Ну, разумеется!
КУТТЕ. Верно, баронесса.
ПОРТИЛЬЕ. Глубоко.
БАРОНЕССА. Благодарю, господа.
МАРК. Холодно, так холодно, маленькому человеку.
БАРОНЕССА. Так что же? Нам нужен герой, тот, кто будет спасать прекрасную женщину. И полицейский. Нужно найти их, как можно скорее, пока дворецкий не позвал меня пить коктейль.
ЖОРЖ. Может быть Драги?
ПОРТИЛЬЕ. Драги? Герой? Этот старый извращенец? Да я ни за что не встану рядом с ним в одном кадре?
БАРОНЕССА. Драги довольно артистичен. Оставьте ваши личные обиды, Портилье!
ПОРТИЛЬЕ. Баронесса! Но какой он герой? Посудите сами.
БАРОНЕССА. У нас не такой большой выбор. Драги, по крайней мере, более или менее, в себе.
ПОРТИЛЬЕ. Драги в себе? Да он сумасшедший! У него одно только на уме!
ЖОРЖ. Баронесса права! У нас не такой большой выбор. Остальные просто психи.
БАРОНЕССА. Как и мы.

 Все задумываются.

МАРК. Санитар Бертран похож на полицейского.
ПОРТИЛЬЕ. Этот вечный молчун? Он сумасшедший.
БАРОНЕССА. У всех у нас глубокие раны.
ПОРТИЛЬЕ. Это правда, баронесса.
БАРОНЕССА. Раньше он тоже был пациентом.
МАРК. Очень похож на полицейского.
БАРОНЕССА. Впервые соглашусь с Марком.
КУТТЕ. Вы думаете, они согласятся?
БАРОНЕССА. Ха! Милый мой Кутте! Кто же не желает стать кинозвездой?
ПОРТИЛЬЕ. Тише, господа! Я прорабатываю внутреннюю жизнь моего персонажа.
МАРК. Мне кажется, что я сейчас понял: сколько всего зависит от хлопушки. Без меня никак.
БАРОНЕССА. А самое главное: нас ничего не сдерживает! Мы ничем не обременены! Нет предела нашей фантазии. И именно поэтому, в наших, и только в наших руках, находится судьба мирового кинематографа.

Все смотрят на баронессу.

МАРК. Мы – сумасшедшие, верно? Нам всё равно! Правда? Как хорошо!
ПОРТИЛЬЕ. Впервые рад, что я душевно болен.
БАРОНЕССА. Нет, нет, Портилье! Мы не психи! Все мы отныне – художники! Мы… как это называется? Мы – кинематографисты!
МАРК. Ух ты! И я?
ЖОРЖ. Именно, баронесса! Мы - художники! И поэты! Кутте! Что скажите?
БАРОНЕССА. Да, Кутте! Вы, как непосредственный участник съёмочного процесса, обязаны сказать своё слово.
ПОРТИЛЬЕ. В ваших руках киноаппарат.
БАРОНЕССА. Это обязывает, месье Кутте.
МАРК. На самом деле, не так уж и холодно.
ПОРТИЛЬЕ. Он говорит со мной. Он говорит. Я слышу ясно.
ЖОРЖ. Разверзнись зрения завеса!
КУТТЕ. Я хочу сказать… Я хочу сказать, что… цветы… Нет. Да. Цветы, которые она собирала… Здесь нет сюжета. Всё дело в том, что она собирала цветы. В этом весь сюжет. Я хочу сказать… Я хочу сказать, что мы снимем лучший фильм в мире.

                6.

 Парк перед зданием рестхауса.  Жорж сидит под деревом, насвистывая мелодию, мечтательно смотрит в небо. Неподалёку Кутте снимает его на кинокамеру. За его спиной баронесса, Марк, Драги и санитар Бертран.

КУТТЕ. Внимание! Мотор! Съёмка!

 Марк выходит перед камерой, широко разводит руками в стороны и хлопает в ладоши.

МАРК. Кадр один. Дубль один.

 Отбегает за камеру. Драги шлёпает его рукой по заду.

КУТТЕ. Начали!

 Из-за дерева появляется Портилье. Выкатывая глаза, медленно и таинственно приближается к Жоржу. Жорж продолжает насвистывать, глядя по сторонам.

ПОРТИЛЬЕ. Что вы тут делаете?
ЖОРЖ. Сижу на траве. Смотрю на небо.
ПОРТИЛЬЕ. Здесь сидеть нельзя. И на небо смотреть нельзя.
ЖОРЖ. Я буду делать, то что считаю нужным. Не лезьте в мою личную жизнь. Трава – для всех. И небо – для всех.
ПОРТИЛЬЕ. Только не для вас.
ЖОРЖ. Почему это?
ПОРТИЛЬЕ. Вы не то думаете.
ЖОРЖ. Откуда вы знаете: что я думаю?
ПОРТИЛЬЕ. И не туда смотрите.
ЖОРЖ. А куда я должен смотреть?
ПОРТИЛЬЕ. Уходите. Вам здесь не место.
ЖОРЖ. Вы не имеете права. Я – поэт. Я – человек мира. Я проводник земного и небесного начала. Я сижу под деревом.
ПОРТИЛЬЕ. Ах вот вы как заговорили? Значит, вы не уйдёте?

 Портилье вынимает из-за пазухи ложку.

ДРАГИ. У него ложка.
БАРОНЕССА. Мы отобрали нож. На всякий случай.
ПОРТИЛЬЕ. Вы мне ответите за это.
ЖОРЖ. Ах, оставьте меня.
ПОРТИЛЬЕ. Дрянной поэтишка! Бездарь! Сумасшедший!
КУТТЕ. Разве есть такие слова?
ЖОРЖ. Я выше этого.

 Портилье замахивается ложкой и что есть силы, бьёт Жоржа по спине.

ЖОРЖ. Ай! Больно! Больно же!
КУТТЕ. Баронесса! Ваш выход!

  Баронесса выкатывается перед камерой.

ЖОРЖ. Он меня ударил!
ПОРТИЛЬЕ. Умри, несчастный!
БАРОНЕССА. Ах!
ЖОРЖ. Он ударил меня по спине! Вы видели?
КУТТЕ. Жорж! Ты умер! Лежи! Не двигайся!

 Жорж валяется на траве, изображая смертельные муки. Портилье оглядывается и, увидев баронессу, корчит гримасу.

ПОРТИЛЬЕ. Что это? Ненужный свидетель.
БАРОНЕССА. Ах! Я стала ненужным свидетелем! Что же делать? Что же делать?

Портилье, угрожая ложкой, приближается к ней. Баронесса начинает что есть силы, крутить колёса своей коляски.

ПОРТИЛЬЕ. Я уничтожу тебя, ненужный свидетель.
БАРОНЕССА. Спасите! Помогите! Я ещё молода! Мне жить и жить!

 Кутте и все остальные, бегут рядом с баронессой и преследующего её Портилье.

ПОРТИЛЬЕ. Стой, безумная старуха!
БАРОНЕССА. Всё моё прошлое, настоящее и будущее рухнет в небытие!
КУТТЕ. Разве есть такие слова?
ПОРТИЛЬЕ. Я должен убить тебя! В этом моё предназначение! Остановись!
БАРОНЕССА. Неужели мне предстоит умереть на самом взлёте? Где же мне искать спасения?
КУТТЕ. Синьор Драги! Ваш выход!
ДРАГИ. Сейчас?
КУТТЕ. Да, да, синьор Драги, сейчас!
ДРАГИ. Спасать баронессу?
КУТТЕ. Как мы и договорились!
ДРАГИ. Но у него нож.
КУТТЕ. Это ложка.
ДРАГИ. Это – нож! Я не могу рисковать.
КУТТЕ. Синьор Драги! Это – кино! У вас роль спасителя! Действуйте!
ДРАГИ. Святая дева Мария!

 Драги неуверенно выходит перед камерой и преграждает дорогу Портилье. Все останавливаются.

КУТТЕ. Говорите!
ДРАГИ. Что?
КУТТЕ. «Я не позволю…» И так далее.
ДРАГИ. О! Приветствую вас, синьор злодей!
ПОРТИЛЬЕ. С дороги, или ты поплатишься жизнью!
ДРАГИ. О, не стоит так горячится. Мы можем договориться.
КУТТЕ. Что он говорит?
ПОРТИЛЬЕ. Сначала я убью тебя! А затем твою возлюбленную.
ДРАГИ. Я не знаком с этой женщиной. Вы меня с кем-то путаете.
КУТТЕ. Не то, Драги! Не то!
ДРАГИ. Оставь в покое, несчастную женщину?
КУТТЕ. Да! Именно!
ДРАГИ. Так бы сразу и сказали. Я совершенно запутался. Кто я сейчас? И где я на самом деле. Оставьте в покое несчастную женщину!
БАРОНЕССА. О, мой герой! Спаси меня!
ПОРТИЛЬЕ. Предупреждаю в последний раз: уйди с дороги!
ДРАГИ. Я – герой! Не забывайте об этом! Вы не можете меня напугать!

 Портилье кидается на Драги и сбивает его с ног. Оба падают и катаются по земле, вцепившись друг в друга.

ПОРТИЛЬЕ. Герой – любовник! Ах, ты старый извращенец!
ДРАГИ. Слезь с меня, свинья! Так с героями не поступают!
КУТТЕ. Этого нет в сценарии!
МАРК. Этого нет в сценарии!
КУТТЕ. Ай, к чёрту! Продолжаем!
БАРОНЕССА. О, боже! Спасите! Помогите!
КУТТЕ. Ну что же: ваш выход, месье Бертран. Как договаривались. Всё помните?

 Бертран утвердительно мотает головой, подходит к катающимся по траве Портилье и Драги.

ПОРТИЛЬЕ. Вонючий макаронник!
ДРАГИ. Гомофоб!

 Бертран хватается за обоих, пытаясь их растащить в разные стороны. Неожиданно теряет равновесие и падает. Все трое, сцепившись, катаются взад и вперёд.

КУТТЕ. Нет, нет! Полицейский побеждает! Ну он же побеждает! Хорошо, пусть так!
БАРОНЕССА. Где мой герой?
ДРАГИ. Я здесь!
ПОРТИЛЬЕ. Сейчас герой за всё заплатит! На то он и герой!

 Подбегает запыхавшийся Жорж.

ЖОРЖ. Он меня ударил! Вы видели? Он ударил меня ложкой по спине!
КУТТЕ. Я видел, Жорж, я видел.

 Замечает катающихся по земле Портилье, Драги и Бертрана.

ЖОРЖ. В чём дело?
КУТТЕ. Похоже, что сценарий изменился.
ЖОРЖ. Всё в порядке! Всё в порядке! Таков сценарий. Поэт не умер! Он не погиб!
КУТТЕ. А?
ЖОРЖ. Он из последних сил…

 Жорж выходит перед камерой, падает на землю и начинает ползти в сторону вцепившихся Драги, Портилье и Бертрана.

ЖОРЖ. Аааа… Я жив…. Я не погиб… Я отомщу…
БАРОНЕССА. Всё смешалось! Генрих! Где мой Генрих! Пора пить коктейли!
 
Жорж доползает до валяющихся на земле Драги, Портилье и Бертрана.

ЖОРЖ. Не ожидали? А поэт-то жив!

 Кидается в общую кучу.

КУТТЕ. Пусть так.
БАРОНЕССА. Вся наша жизнь игра, а люди в ней актёры!
КУТТЕ. Захватывающе.
БАРОНЕССА. Мой герой мужественно сражается! Вперёд, моя любовь! Не сдавайся!

  Баронесса подъезжает ближе к дерущимся, нагибается и подобрав валяющуюся на земле ветку, швыряет в них.

БАРОНЕССА. Оставьте мою любовь в покое!

Жорж кидается на Портилье.

ЖОРЖ. Поэзия жива! Жива свобода!

 Все четверо с новой силой кидаются друг на друга.

МАРК. Появляется случайный прохожий.
КУТТЕ. Какой прохожий?
МАРК. Случайный.
КУТТЕ. Марк!

 Марк встаёт перед камерой и смотрит в объектив.

МАРК. Появляется случайный прохожий.

 Он подходит к борющимся на земле.

МАРК. Я случайный прохожий. Я тот, кто просто проходил мимо. Не нужно драться. Встаньте, обнимитесь, простите друг друга. Какая сегодня прекрасная погода. Совсем не холодно. Утром собирался дождик. Но так и не пошёл. Прогноз погоды сказал, что вечером станет теплее. А в субботу кексы. И это ободряет. Я понимаю: я всего лишь случайный прохожий и вы не обязаны меня слушать. Но сейчас происходит наша жизнь. И какая бы она не была, мы в состоянии принять её такой, какая она есть. Мы маленькие, мы крохотные и от нас ничего не зависит. Но мы часть, часть этого мрачного, безумного мира и пока не появились айсберги, давайте обнимемся. Давайте согреем друг друга.

 Чья-то нога пинает Марка. Он падает, растянувшись на траве. Драги удаётся вырваться из общей кучи. Он подползает к баронессе.

ДРАГИ. Я здесь, любовь моя! Я сейчас.
БАРОНЕССА. О, мой герой!

 С трудом поднявшись, и, шатаясь из стороны в сторону, Драги берёт баронессу на руки, проходит несколько шагов и оба падают на землю.

ДРАГИ. К восходящему солнцу.
БАРОНЕССА. Да, счастье моё! Именно так.

 Портилье, вырвавшись, на четвереньках ползёт к Драги. Бертран хватает его за ногу.

МАРК. (лёжа на спине). Нужно согреть друг друга.

 Бертран встаёт, поднимая Портилье и заламывая ему руки за спину.

ПОРТИЛЬЕ. Вы не имеете права!
ЖОРЖ. Он ударил меня, господин полицейский. Ложкой, по спине.
КУТТЕ. Прекрасный кадр.
ПОРТИЛЬЕ. Как поэт остался жив?
ЖОРЖ. Он ранен.
ПОРТИЛЬЕ. Такого не может быть.
ЖОРЖ. Почему же?
ПОРТИЛЬЕ. Потому, что я профессиональный убийца.
ЖОРЖ. Поэзию не убьёшь.
МАРК. (лёжа на траве). Обняться и согреть друг друга.
ДРАГИ. (лёжа на траве). Навстречу солнцу.
БАРОНЕССА. (лёжа на траве). Да, мой милый Генрих, да!
КУТТЕ. Стоп! Снято!

Появляются доктор Циммер и медсестра Анни. Все поднимаются. Драги садит баронессу в коляску. Растрёпанные и грязные, все стараются привести себя в порядок.

ЦИММЕР. Боже! Что здесь происходит?

 Все молчат, опустив головы.

ЦИММЕР. Я спрашиваю: что здесь происходит? Вы посмотрите на себя. Это лечебно-профилактическое учреждение. Одно из лучших. Одно из лучших, в своём роде. Что вы тут устроили? Я спрашиваю: что здесь происходит? Месье Портилье! Вы пьёте, то что я вам прописал?
ПОРТИЛЬЕ. Да, разумеется.
ЦИММЕР. Что-то не заметно. А вы, синьор Драги? Как ваши дела?
ДРАГИ. Я нашёл, то что искал.
ЦИММЕР. Неужели? Баронесса! От вас я такого не ожидал. Как поживает Генрих?
БАРОНЕССА. Доктор! Моя личная жизнь, вас не касается.
ЦИММЕР. Марк, Марк! Ну с вами, более или менее, всё ясно.
МАРК. Вы не проницательны, доктор. Ах, как вы не проницательны.
ЦИММЕР. Что?

 Все смотрят на Марка.

ЦИММЕР. А вы, месье Кутте? Не объясните ли мне, что же здесь произошло?
КУТТЕ. Вы сами увидите. Я заснял всё на кинокамеру.
ЦИММЕР. Бертран! От вас я такого не ожидал! Что вы тут устроили? А?
БЕРТРАН. Доктор! Теперь я могу говорить.

 Все глядят на Бертрана.

                7.

  Зданием рестхауса. Из дверей, в сопровождении медсестры, выходит дряхлый, седой старик, с радио в руках. Медсестра подводит старика к скамье, садит его и уходит. Старик крутит ручку у радио. Оно трещит: доносятся обрывки слов, невнятные фразы. Из здания слышны звуки. Идёт просмотр кинофильма. Затем, всё стихает, раздаётся гвалт аплодисментов и крики: «Браво». Из радио начинает звучать музыка. Старик подносит радио к самому уху. Смотрит на небо.

СТАРИК. Пёрсл.

 Он закрывает глаза и тихо подпевает, слегка размахивая рукой.