Сломленный - Глава 2

— Здравствуй, — улыбаясь, произнесла Джуди. Я тут же вспомнил этот прекрасный, несравненный и не похожий на остальные голос; голос из моего юношества.

У меня не было слов. Мои органы совершали сальто-мортале один за другим. Я стоял, как вкопанный, а в голове мелькали мириады воспоминаний.

— У тебя такие же холодные руки, как и раньше, — выдавил, наконец, я из себя. Джуди улыбнулась.

Да, действительно, я знал её как человека с самыми холодными и ледяными руками. Но даже эти руки согревали, как ничто в этом мире. Потому что через её ладони чувствовался не физический холод кожи, а ментальное тепло её сердца.

Джуди резко обняла меня; обняла так крепко, как никогда в жизни. Я вновь почувствовал то необъяснимое, но прекрасное и приятное ощущение от прикосновения. Она ещё долго сжимала меня, приговаривая:

— Я так рада тебя видеть!

Вместе мы двинулись к выходу. Она начала рассказывать мне о том, как провела последние пять лет: о бесконечных попытках найти себя и «своего человека», о матери, что до сих пор с теплом вспоминает меня; о том, как она соскучилась по музыке. Я слушал молча, изредка с чем-то соглашался и улыбался.

— Ну а ты чем занимаешься? — спросила она, когда мы ехали в машине в гостиницу.

— Я… программирую понемногу.

— У тебя что-то случилось? Почему ты закрылся от всех? — обеспокоенным тоном спросила она. Наверное, Джуди с самого начала хотела задать этот вопрос, но либо не решалась, либо искала подходящий момент. Я не знал, что ей ответить. — Я говорила с Эндрю, и с Грегори, они тоже потеряли связь с тобой, — продолжала Джуди. — Я очень беспокоилась за тебя. И они беспокоятся.

— Просто в определённый момент я перестал видеть разницу, когда я один или когда я с кем-то, — спустя некоторое время, потраченное на раздумья, ответил я. — Но ты не подумай ничего плохого, я очень рад тебя видеть. Правда, — добавил я, видя непонимающее и слегка обиженное лицо Джуди.

После этого настало продолжительное молчание. Мы оба перебирали мысли в голове. Я был так рад, что она рядом снова, и мы снова будем говорить до рассвета, но стены моего сознания ещё сильнее сдавливают мой рассудок, и моим эмоциям, моей радости теперь ещё сложнее выбраться наружу. 

— Знаешь, ты всегда был такой замкнутый, такой загадочный, — вдруг стала говорить Джуди. — Это и притягивало и ужасно отталкивало. И если тебе было грустно, то грустили все вокруг, именно поэтому ты редко выходил. А когда тебе весело и радостно, то смеялись и радовались все без исключения. Но ты никогда не опускал руки. И всегда давал надежду и силы даже тогда, когда, казалось, нет ничего. Я всегда буду помнить это.

Я остановил машину у гостиницы. Помог занести чемоданы Джуди. Гостиница была довольно скромная, но очень уютная. Джуди снова рассказывала о своей жизни. Я наблюдал, как она раскладывает вещи по комнате.

— Знаешь, о чём я жалею, — вопросительным тоном сказала она, доставая фотографию своей мамы и любимой собаки. — У нас с тобой нет общих фотографий.

Это правда, я не любил фотографироваться. Возможно, потому что моя внешность не нравится мне, но истинная причина, как я думаю, заключается в том, что меня всегда пугали эти застывшие лица и глаза на бумаге. Вечно улыбающийся, такой счастливый и беззаботный, а тем временем, возможно, уже лежавший под землёй и разлагающийся. Быть может, это слишком грубое объяснение, но именно этот пример я всегда приводил, когда меня спрашивали о моей фотофобии. 

Как только я собрался уходить, раздались раскаты грома. Начался ливень. И хоть до машины было около ста метров, Джуди настояла на том, чтобы я остался. Просто искала повод.

Мы сели в кресла, что стояли под углом друг к другу и пили мятный чай.

— Мне очень важно кое-что спросить у тебя, — с волнением в голосе сказала Джуди. — Ты не обижаешься на меня за то, что я уехала?

Я очень хорошо помню этот момент, когда она сказала мне, что скоро навсегда уедет. Нам было семнадцать лет, она держала мою руку и слёзы лились из её глаз ручьём. Передо мной стояла самая красивая девушка из всех, что я видел, самая искренняя. И в тот момент я понимал, что теряю что-то очень важное для меня.

— Прошло пять лет, — ответил я. — Я с этим справился. Давай не будем возвращаться к прошлому.

Она посмотрела мне в глаза и глубоко вздохнула.

— Расскажи о себе, — попросила Джуди. — Неужели работа — это всё, что ты делаешь?

Мне нечего было рассказывать о себе, поэтому я стал говорить о своей семье. Я рассказал ей о том, где работает сейчас мой брат, и что у него уже родилась дочь. Рассказал про маму, и что давно не навещал её, и что планирую сделать это на Рождество. В моей жизни не было ничего интересного за последние пять лет. Только сейчас мне стало немного стыдно за это, однако я очень быстро приглушил в себе это чувство.

Дождь с ветром усиливались. На этот раз мы заварили себе кофе и вдались в воспоминания.

— А помнишь, как ты написал мне песню, — вспоминала Джуди. — У тебя тогда ломался голос, и тебе было очень трудно петь, но ты всё-таки спел, хоть потом остаток дня не мог говорить. Ты мне обещал записать её, так почему же до сих пор этого не сделал?

— Я решил отложить это. В последнее время я пишу в основном музыку без слов.

— А ты сыграешь мне что-то?

— Когда будет возможность — обязательно.

Я давно так долго не общался. Мне было до безумия хорошо, но я не мог насытиться этим. Джуди замечала это, она всегда была очень проницательна. Она сказала, что я всегда был максимально откровенен с ней, и её беспокоит то, что я что-то скрываю от неё.

— Джуди, со мной всё в порядке. Просто я не счастлив.

Да, как бы банально это не звучало, но, наверное, больше всего мы хотим быть счастливыми. Я не знаю что такое счастье. Возможно, я даже понятие не имею, о чём говорю, произнося это слово.

Если очень абстрактно, то счастье — это чувство наполненности. Я представляю человека в образе графина; и когда этот графин наполнен до краёв, мы чувствуем себя счастливыми, ведь нам более ничего и не нужно. Но если наш внутренний графин пуст, либо наполнен не до конца, мы начинаем чувствовать себя неполноценными, постоянно ищем то, что бы наполнило нас ещё хотя бы чуть-чуть. В моем представлении это и есть несчастье.

Мне раньше часто говорили: «не нужно всё так усложнять, «будь проще и люди к тебе потянутся» и тому подобные выражения. Ну, во-первых, сами упрощайте свои и без того тесные мирки. Мне и так интересно. Это же так замечательно: постоянно познавать что-то новое, искать «свой остров», пытаться собрать все свои мысли воедино, усложнять, действовать, снова усложнять и фантазировать, фантазировать, фантазировать! В моём понимании «усложнять» значит расширять область познания, границы понимания и восприятия мира. Поэтому дайте мне самому убедиться в том, что до бесконечности не досчитать, а не тыкайте в меня книжками по математике. философии, физике и не говорите мне, что это невозможно. Быть может только именно поэтому и невозможно!

— Но в определённый момент, я устал искать, понимаешь? — закончил  я свой рассказ. Джуди очень внимательно слушала, и, кажется, очень прониклась моими слова.

— Знаешь, прошло пять лет, а ты ни капли в этом плане не изменился.

Джуди широко улыбалась и так мило смотрела на меня, что лицо моё начало наливаться красной краской. Она протянула мне свою руку, но я знал, что лучше не поддаваться на эту невинную провокацию. Зачем, зачем ты это делаешь? Джуди увидела, что я игнорирую этот её жест и немного опустила глаза, её это расстроило.

— Я очень скучала, — еле слышно проговорила она. — И каждый день вспоминала тебя. Вспоминала нашу первую с тобой встречу. Я тогда и не знала, что тот странный парень станет моим самым лучшим и самым сокровенным другом.

Голос её начал дрожать. Джуди смотрела в пол и еле сдерживала слёзы. Я не знал, что твориться у неё в голове и что она хочет этим всем сказать.

— А что ты подумал тогда? — спросила она, глядя на меня.

— Да что я. Я жил своей жизнью. Вроде бы настала та самая стабильность: никуда не надо спешить, что-то кому-то доказывать; никто не звонит среди ночи, никто ничего не требует. И в такой жизненный период ты уже начинаешь замечать, что свобода медленно превращается в одиночество. Но ты привыкаешь к этому и живёшь так уже долго.

Но вот происходит что-то странное и ваши взгляды случайно встречаются. И внутри уже что-то просыпается, что-то щёлкает в груди, и по телу в один миг пробегает электрический заряд, подобный молнии.

Ты боишься подойти, но понимаешь, что если не сделаешь этого, то не сможешь уснуть этой ночью. Проходит время, ты заражаешься словами этого человека, его мыслями; ты точно уверен, что сможешь отличить этот голос  среди тысячи других, а тепло, издаваемое каждой клеточкой его тела такое особенное, по крайней мере, для тебя. Умиляешься её улыбке, пусть даже неидеальным чертам лица и фигуре. И вдруг замечаешь, что не можешь прожить и дня без этого. И совершенно незнакомые души сливаются воедино. И тебе почему-то кажется, что бог создал это чудо именно для тебя одного, и что вы всегда были соединены невидимыми нитями. И если люди и говорят о счастье, то, быть может, они подразумевают именно это чувство?

Но потом, по законам драматургии, происходит то же, что и всегда, и один из вас уходит. Уходит, навсегда оставляя нестираемые следы в сердцах друг друга. Ведь все рано или поздно уходят, неважно как. И вот мы снова возвращаемся в наш круговорот обыденности.  И затем всё снова повторяется: всё те же мурашки, всё то же придыхание, но уже другие бесконечные глаза.

Наверное, нам стоит ещё много раз склеивать своё сердце, прежде чем мы встретим того, кто возьмёт его в свои руки и будет беречь. По крайней мере, мне очень хочется думать, что в этом и есть смысл всех наших ран.

— Понимаешь? — когда я закончил говорить, Джуди уже не сдерживала свои слёзы. Я стал на колени перед её креслом, и успокаивал, держа за руку.

— Извини, что-то я совсем расклеилась. Я ведь всё это знала.

На улице уже стемнело. Я и не заметил, как быстро прошёл день.

— Джуди, тебе нужно отдохнуть, — сказал я. Я действительно волновался за неё, ведь она после перелёта, да и часовые пояса разные, так что необходимо адаптироваться. Но больше всего, как бы эгоистично это не звучало, я хотел прервать этот разговор, и уйти было бы правильно, тактично.

Я уже собирался накинуть пальто, как вдруг она подошла ко мне и схватила меня за плечо.

— Не уходи!