Кашель

           Июль выдался дождливым. Трава не успевала просыхать. Плюнув на сено, Михаил Степанович Дородин всю пятницу провозился с баней: половые доски в мыльной менял, ну, и так по мелочам – полки в парной подправил, лавки и стол в комнате отдыха, вешалок набил в предбаннике, а то всё не хватало… В субботу утром пошёл, на задах берёзки подёргал – веников навязал, а веники вязать он большой мастер – они у него широкие получаются, плотные, увесистые – «ходкие», как сам он их называет. После обеда, натаскал воды, дров и затопил.
          Сидит на ступеньке крыльца, отдыхает, смотрит, как молодой кот на трясогусок охотится. Думает, всё хорошо, да одному париться скучновато… баба хворая – в пар не идёт – так, только помоется, укутается вся и в дом… а баня хорошую беседу любит – дружескую компанию…
          Вдруг, голос жены:
- Миш! А Миш! Миша-а-а!
- Тут я!
- Помои надо вынести! Да воды принеси, а то сунулась квас ставить, а вёдра сухие…
- Щас отнесу и принесу…
          Старик поднялся, подошёл, взял кота на руки и, шепча наставления, поволок ноженьки к дому.

          Положил кота в корзину, где ему постель постелена, взял помойные вёдра, вышел за калитку, вылил помои в канаву, смотрит, тягач с прицепом стоит, дальнобойный – «Витёха приехал… вот кто мне нужен…»
          Стучит в калитку соседа, кричит:
- Витя! Витюша! – на крик вышла старшая дочь.
- Да спит он, дядь Миш…
- Буди, он мне во как нужен – дело на сто тыщ…
- Прям таки и на сто…
- Давай, давай, шевелись, не мучь старика…
          Через минуту на крыльце показался сонный дальнобойщик.
- Ну, ты чего, Степаныч – какие ещё дела – мои дела вон стоят, охлаждаются?.. – махнул рукой в сторону фуры.
- Я баню подбил – как новенькая, затопил, веников свеженьких навязал – айда париться…
- Да я свою щас топить буду – мне гарем мыть надо…
- У меня помоются… сперва мы с тобой попаримся, а потом и они с моей старухою – ей тоже компания не помешает…
- Ладно, уговорил… давай через полчасика – бельишко соберу, пивка… слушай, я пиво привёз – ты такого ещё не пробовал…
- Вот и замечательно – жду…

          Виктор вышел из дому, прокашлялся, закурил. Июльское солнце, выглянув из-за туч,  ярилось, но жарко не было – ветер прохладный… а потом, туча опять набегает и снова тень серебрит: пышную зелень молодых сосен, разгулявшихся по полю за околицей, цветущее разнотравье, лилейники и розарии палисадов.
          Тучи сгущались, с юго-запада надвигался грозовой фронт. 

          Докурил, потушил окурок, прокашлялся, сплюнул, вошёл в баню.
- Ух, ты, сколько вешалок набил… Юрка, что ли в отпуск собирается?..
- Собирается, собирается, никак не соберётся… давай, пошли, я как раз полыньки под твой кашель заварил, и поддал уже…
- Не гони Степаныч, я так не люблю… смотри, какое пиво – «бархатное» – наши варят, Широкинские… и, главное, стоит полтора литра восемьдесят рублей…
- А коньяк зачем? – только баню испортишь…
- А коньячок вдогонку, и баиньки… да не морщись – чуть-чуть – буквально три по полрюмочки – для ясности пробуждения… это водка мутит-дурит, а коньяк бодрит-молодит…
- Витя, точно тебе говорю, кашель твой от этих рюмочек, да от сигареточек…
- Да ладно тебе, Степаныч… вон Лепестов, дядь Женя, девяносто лет – и пьёт, и курит…
- У Лепестовых порода такая, а у нас с тобой другая… По себе знаю – сам, когда пил-курил, кашлял-задыхался пока не бросил… впрочем, хватит болтать, пошли, а то пар вянет…
- «Пар вянет» – скажешь тоже… ну, пошли, пошли… Ух, ты хорошо-то как!..
- А я тебе что говорил… дыши, дыши… щас ещё поддам…
- Погоди, больше не надо – так хорошо… м-м-м, кости мои кости… – Виктор, с хрустом, растянулся на верхнем полке…
- Ой, а худющий какой – одни жилы, да мослы… тебя что, жена не кормит?
- Волка ноги кормят – работа такая… загружаю, правда, не я, но разгружать мне приходится – тележки по полтонны возюкаю…
- А чего возишь-то…
- Жрачку для москвичей…
- Продуктовоз…
- Во-во… о, пошло, пошло… потекло… хорошо… у тебя мацалка есть?..
- А как же… вот…
- Спину помацай… другой стороной – эта больно мягкая… во-во самое оно… всё-всё – остальное я сам… ой, хорошо… ой, хорошо… ну, на первый раз хватит…

          Ополоснулись, сидят, отдыхают. Молодой кашляет, старый спрашивает.
- Ну что, пивка?
- Давай я тебе налью…
- А себе?..
- Нет, я после первого захода не пью, и после второго не пью, только после третьего, когда уже хорошенько прогонит…
- Может тогда водички, колодезной?..
- Ничего не пью, пока шлаки не выйдут и нервы не успокоются…
- А нервничаешь-то из-за чего – ну дорога, ну, тяжести таскать приходится – это понятно, но ты ведь не первый год за баранкой…
- Ой, да там на каждом шагу нервы… представь, на этой бандуре в Москву въезжаешь, кругом иномарки снуют и понаставлено… дорогущие… надо же протиснуться, не зацепить… иному скажешь по-хорошему: друг подвинься, мне встать, разгрузиться надо… а он пальцы веером и на дыбы, мол, я тут всегда паркуюсь… или сверху начнут орать, мол, чё ты тут разгремелся, у нас дети спят, щас милицию вызову… вызывай – у меня график и все документы в порядке – а я вот сейчас не поленюсь-поднимусь, сливу на нос тебе поставлю и уеду и будешь ты, шавка залётная, памперсы менять и на зеркало пенять… и ведь, что самое обидное, Степаныч, это не москвичи хамят, а понаехавшие – из тамбовов, из рязаней, из воронежей… коренного москвича его сразу видно – он тихий, в очёчках, с клюшечкой, последние дни доживает, сам за всё и за всех извиняется – их осталось-то всего чуть – вымирающий вид – их в красную книгу надо вписывать… а эти… в магазин зайдёшь – специально так делаю, разгружусь, зайду и хожу, смотрю, как торговля идёт – этих тараканов сразу видно – сколько в Москве не живи, как не одевайся, как ни штукатурься, а всё одно и в походке, и в разговоре, и в выражении морды – Тамбов-Рязань-Воронеж… вот она, смотришь, только вошла, а уже силикон вспучила, разноцветные когти топорщит, жалом водит, всё ей не так, всё воняет – у вас весь товар просроченный…
- Где просроченный? – только что разгрузили…
- А это ещё что за конь в пальто?
- Да-нет, я тебе не конь в пальто – я волк в бронежилете, а ты щучара болотная, чо носяру-то воротишь, продавцам нервы треплешь… вам бы тут на недельку-другую услуги поотключить, пока из вас шлаки не выползут…
- Я сейчас полицию вызову! Или мужу позвоню!
- Звони-зови, мочалоголовая… а я вот встану здесь поперёк переулка, а с той стороны оранжевые жилеты асвальт ковыряют – перегорожено, и ты у меня хрен уедешь отсюда, на своём золотом мерсидесе… – представляешь, Степаныч, асвальт ещё новенький, чёрный, ещё не успел побелеть, а они уже его долбят – новый класть… сплошной жир с пережору… а ты говоришь, откуда нервы…
- И чего ты так кипятишься – думаешь, мир переделаешь?
- Ну, не весь, а хотя бы вокруг себя…
- Ладно, пойду, поколдую под второй заход…

          Продышались, прогрелись, Дородин взялся за веники.
- Ой, Степаныч, до чего же венички у тебя хороши – сколько раз ты меня учил, а начну сам вязать, ну, никак такие не получаются…
- Его чувствовать надо – каждую веточку, каждый листочек… переворачивайся… ещё поддать?
- Поддай… парочку…
- Хороший веник, он сам идёт – ай-да, ай-да, ай-да… чувствуешь?..
- Хорошо… ой, как хорошо… вот здесь ещё, да с прижимом… о, слышал хрустнуло? – седьмой-девятый позвонок… а теперь пяточки и в протяжку с давлением, от плеча… вот, вот, вот – нервы пошли, пошли – оттаивают…

          В комнате отдыха, Виктор открыл окно во всю ширь, растянулся на лавке, руки по швам, закрыл глаза. Дородин заговорил.
- Да, народ наш не слишком вдумчивый – ты посмотри, что творится – всю реку загадили – кругом бутылки, банки, пакеты… а вдоль дороги…
- Мёртвые с косами стоят… и тишина…
- Почти… мешками на ходу выбрасывают…
- Тут специальная политика нужна – вплоть до расстрела…
- Это ты, Витёха, перегнул…
- Ничего не перегнул – иначе нашего дурака не возьмёшь…
- Ну, вот ты в загранку мотался – там-то небось нет такого – чистенько, как в больнице…
- Чище-то чище, но тоже дерьма хватает… – поднялся, стал ходить. – Вот, к примеру, случай был на финской границе – мне мужики рассказывали, а я всё не верил, потом, как-то, сам попал… есть там у них эстонская бригада – такие козлы, прости Господи… я ему вежливо говорю, здравствуйте, и подаю в окошко документы, а он даже глаз не поднял на меня, хватает и швыряет обратно мне… думаю, ах, ты, сучий помёт, собрал бумаги и ему в морду со всего маху… потом просунул руки, схватил его за грудки, вот так притянул к себе, рыжим рылом в стекло вмял и говорю, если ты, чучок таллиннский, потеряешь хоть одну мою бумажку, и если ещё хоть раз, и не только со мной, не дай Бог узнаю, такое повторится, я тебя продёрну сквозь это стекло и по кафелю размажу, понял?!. Да – пришлось немного посидеть, но это лучше чем терпеть такие вертоплясы…

          Дородин не возражал, хотя понимал, что не всё может быть в речах соседа истинной правдой – какой-то процент надо опускать, но, какой именно, уточнять не стал – пусть поговорит – яд-копоть выпустит… 

          Когда, помылись, сходили в парную на посошок, ополоснулись, обтёрлись и оделись в чистое, Виктор допил пиво, и взялся было за коньяк. Дородин возразил.
- Не надо Витя, поверь пожилому человеку – не будет от этого пользы.
- Ладно, не буду…

          Однако, утром, когда вышел из дома и направился в баню, чтобы убраться, Михаил Степанович слышал, как дальнобойщик кашлял и, хриплым, похмельным голосом костерил соседскую, с другого боку, корову, которая вздумала чесать рога о его штакетник…



15.07.15
9:43