14-15 июля 2015

Словом, на свежем прохладном воздухе нахожусь, а это самое главное во время перехода к неизвестно чему, но априори более желательному, чем то, чем я жил там, в местах, которые покинул, продолжая свой неизменный путь вперёд и вверх, каким-то невероятным образом преодолев очередное оползание. Если сподоблюсь на нечто, похожее на возрождение, то расти не по дням, но по часам буду с младшей внучкой, которая должна родиться в течение предстоящего месяца! С кабелем для Инета дело затягивается, так что, по всей видимости, придётся и в этом летнем сезоне обходиться Скайлинком. Все наши уже в полном сборе в московском доме, откуда завтра-послезавтра махнут к нам. В начале следующей недели должны освободиться наши строители и продолжить работы в домах на участке. Приходится всё время кого-то или чего-то дожидаться, чтобы закончить или начать некий цикл работ. И при этом пытаться освоиться в новой, по сути, жизни, как в материальном смысле, так и обычном литературном ключе существования. Временами в последние полгода и в городе, и на природе сильно подводило здоровье, поэтому и осторожничаю, сидя на тех же лекарствах, которые придётся принимать пожизненно. Но пока сижу и пишу, то считаюсь здоровым и таковым себя чувствую.
6 октября 1968
«Неужто жизнь и вправду начинается после… ну, если не постижения, то хотя бы прикосновения смерти?! Неизбежное отмирание как необратимое движение. В существовании только жизнь и только смерть в физическом или духовном несуществовании. «Я мыслю, следовательно, я существую». Закрыть перспективу спасительного незнания – всё равно, что лишиться надежды на будущее или изъять из феноменальной жизни личностный отпечаток самосознания, внутреннюю свободу восприятия и мышления. Что значит, став самому себе абсолютно не нужным, перейти в антисуществование, продолжая по инерции положенный срок.
Прислушиваюсь к ночной таёжной тишине в час, когда восходящая луна плещет, просквозив поредевшие ветви тяжёлой ртутной жидкостью. Шок обречённости, тоска безразличия, сезонная предопределённость. Лёгкие порывы ветра, шорохи и всплески: очередные палые листья пополняют пышный осенний наст. Я могу их сравнивать со слезами и падучими звёздами, не размышляя об особой жизни зелёных деревьев, поглощающих углерод и выделяющих кислород, обогащая атмосферу, годную для дыхания. Но могу и тосковать об ограниченности людей, конечности всего сущего вплоть до всеобщей гибели в масштабе вселенной! Но стоит ли предаваться праздно-сентиментальному нагнетанию аналогий для заключительного патетического заклинания или восклицания. Этим как раз я был занят в момент описания важного, как мне тогда казалось, воспоминания или фантазии на тему о старике, провожающего похоронную процессию взглядом со слезой, мерцающей в ресницах….
В детстве с глубинными суеверными страхами, очевидно, на генном уровне смерти для меня также не существовало. Однако было любопытство к серьёзному отношению к ней тех, кого она уже коснулась. Невольно подражал этим людям, стесняясь и даже опасаясь сказать хоть слово или сделать лишнее движение. Неправдоподобность навек уходящих и окружающих их людей – вот что поражало прежде всего! И в то же время лёгкость перехода к плачу, как в другие моменты моментально подмывало на смех, когда, например, какой-нибудь взрослый дурак покажет палец мальцу, а тот в смех да не над пальцем, но взрослым дураком! Заставит умница-смерть задуматься о смысле жизни и цели существования, и тогда хоть смейся, хоть плачь, а всё одно получится! «Memento mori»!
Слушать тишину, мыслить, писать. Сообщаться с тем, что было и чего не стало, как с тем, что есть всегда, о чём постоянно напоминает книга собственной души, весьма способствующая моментальным переменам, происходящих единственно затем, чтобы неизменно оставаться собой самим. Если бы год назад мне сказали, что стану писать, расти и развиваться не по дням, но по часам, я бы просто рассмеялся: уж кто, кто, а я-то себя очень хорошо знаю! С каждым днём эта книга становится всё увлекательней и интересней, хотя и усложняются отношения с реальностью. «Искусство требует жертв». Помню, как едва научившись читать, почувствовал вкус и истинную страсть во время чтения «Робинзона Крузо». Помню, как не хотелось расставаться со своими героями, и с какой радостью снова возвращался к действу! Нечто подобное теперь происходит, когда пишу сам. Первые сильнейшие впечатления, яркие воспоминания «книги первого прочтения», как выскажусь много позже.
Далее следуют мальчишеские рассуждения о поэте и поэзии, стремлении к совершенству как истине, о человеческой совести художника…. Всё это опускаю, поскольку малоинтересно, ибо слишком правильно, если не прямолинейно типа «сущность женщины горизонтальная»! И подлецы могут и должны говорить правильные вещи, иначе всем сразу будет видно: этот человек – подлец!
Поэзия. Совесть в вечном споре с характером, натурой. «Поэт разговаривает с Богом или сам с собой, а мир его подслушивает»! Важно не потерять детскую доверчивость, отзывчивость, способность к состраданию, матерея по мере роста и становления в постоянной борьбе с обстоятельствами, поскольку без любви-сопротивления теряется острота восприятия и ослабевает, притупляется воля выражения!
Прочитал стихотворение, в котором «море успокаивает, вроде брома»…. Море. Свободная стихия, что и в штиль слегка волнуется. В тяжёлом плеске волн и тишине шумного прибоя чувствуется внешнее безразличие молчаливо мыслящего пророка. У берега, помимо всего прочего, море волнуется всегда! Хорошо, допускаю, что пережиты крупные неприятности, и море успокаивает как старый верный друг, хотя и встреча с другом после долгой разлуки, о чём упоминается в контексте, тоже волнует! Где поэзия, глубина постижения, характерность? Так, скользнула верная вроде бы мыслишка, и получите образ со свойствами брома под рукой, вызывая зевки, присущие этому испытанному успокоительному снадобью. Попутный пример. Разбушевавшееся море, которое грозило опрокинуть судно, мы успокоили, как бромом, вылив за борт несколько бочек масла. Оно (масло) сковало волны у бортов, что смирительная рубашка буйнопомешанного. Кстати, попутно пришедший второй образ, оказавшись сильней и характерней первого, несколько смазал его. Единственная постоянная моря, его самый устойчивый образ, – это стабильно, как уровень моря!  Хотя и походит на речь недоучившегося или переучившегося инженера, если не франта подворотни…. Что называется стремление к достоверности, если красота, как таковая отсутствует.