Недавно Лернер начал лекцию с очередного нового анекдота, и тут же в амфитеатр быстро вошла, вернее, впрыгнула секретарша ректора – ходить она не могла по причине невероятной узости юбки и высоты каблуков – результата влияния эпохального фильма «Мой дядя» Жака Тати. Она что-то пошептала на ушко и ускакала, цокая по узорчатому кафелю пустынно-гулкого коридора. Лернер попросил не шуметь и сообщил аудитории: «Сейчас ваше количество удвоится, но не путем примитивного деления, а за счет потока ректора – он неожиданно убыл в столичную командировку». И тут же в амфитеатр потянулась вереница механиков, так и не услышавших скучную ректорскую дидактику по электротехнике.
Итак, в самой большой аудитории института собралось невиданное количество слушателей. Правда, когда на открытых партийных собраниях зачитывали выдержки из исторического доклада Натана Соломоновича, - пардон! - Никиты Сергеевича Хрущева - о культе личности Отца Народов, - пардон! – Иосифа Сталина, эта аудитория была планово переполнена с утра до вечера всю учебную неделю. Да, так что было делать? Два разных потока, совершенно разные специальности, («разные тезаурусы», по словам Лернера), пока пришли, кое-как разместились прошла половина первого часа. Но Михаил Давидович был одним из лучших лекторов и выдумщиков института! К лекциям он не готовился. И вовсе не потому, что был антиподом лекторов-проповедников. Он следил за всей доступной, а многим и недоступной – на «ин. языках» – литературой и не только по своей, но и по многим пограничным специальностям. Просто он был импровизатор. Радин утверждал, если Михаила Давидовича послать с лекциями в Сорбонну, он, без сомнения, превзойдет довоенный успех Сергея Эйзенштейна – уж очень наш «красный режиссер» был пролетарски закомплексован - и заткнет за пояс тамошних профессоров! Мимоходом расскажет пару-тройку новых, еще никому неизвестных «французских» анекдотов – он просто их тут же сочинит! А лектор он, сами знаете, какой.
Лернер решил познакомить слушателей с основами обработки экспериментальных данных, что необходимо любому инженеру, но почему-то не входит ни в какие учебные планы. Он начал… с игры «в очко» на пальцах. Тут же наказал лучших игроков. Упомянул буру, кости и другие азартные игры! Чем сразу привлек всеобщее внимание. Потом рассказал о несравненном Блезе Паскале – отце теории вероятности, о гениальном «принце математиков» Гауссе – кстати, успешно спекулировавшем на бирже! - и его знаменитой кривой-колоколе нормального закона распределения ошибок.
Смотреть на заполненную разноцветными мелками доску и слушать «Давыдыча» было одно удовольствие. Вдруг Лернер замолчал.
- Хотите увидеть гауссову кривую «живьем»?
Конечно, все тут же захотели.
Тут же Лернер попросил двух старост сбегать в подвальный этаж в каптерку к уборщицам и срочно реквизировать до большого перерыва… все швабры. Пока заинтригованные безотказные старосты бегали, он объяснил план действий. В четырехэтажном главном корпусе кроме широченной мраморной и очень помпезной главнопарадной лестницы с плавными отводами на всех этажах в конце правых фронтальных коридоров была скромная узковатая слабо освещенная, забытая АХЧ[1] лестница, по которой толкаясь вечно бегали студенты, да младшие клерки и прочая шушера. Поодиночке и даже группами носили по ней и всякие не слишком габаритные предметы.
- Вот туда-то мы с вами сейчас и отправимся! Тихо, как в разведку. Как в детском саду в мертвый час или, на ваш вкус, как привидения.
Тут появились два ощетинившихся пугала – старосты принесли двадцать одну щетку – очко! Больше в каптерке просто не оказалось.
- Прошу вас, образуйте пары – на каждой ступени лестницы должно находиться в среднем по два человека. Благодаря этому мы исключим неудобство тесноты. Возьмемся за руки, друзья. За мной! – и Лернер, распорядившись выдавать каждой «четвертой и восемь десятых» паре щетку повел почти двести человек через пустые коридоры на самую верхотуру. Никогда здесь невиданная тихая процессия с повизгивающими студентками растянулась на трех этажах по длинным коридорам. Лернер спустился в самый низ и, стоя в пролете заполненной до отказа и почти молчавшей лестницы, объяснил: нужно положить каждую швабру на поверхность у внешнего края ступени и рассмотреть зазор между ее длинной ручкой и этой поверхностью. Тут загудел сигнал конца первого часа. Михаил Давидович успел крикнуть, что ждет всех в аудитории на втором часу и ушел через подвальный гардероб.
Весь перерыв лестница была совершенно непроходимой, что вызвало море проклятий и невиданное людское наводнение на парадной. Там чуть не сшибли пару профессоров и, соответственно, пару десятков доцентов. Бесчисленные студенты и студентки, сталкиваясь, валились в завалы, как велосипедисты в групповой трековой гонке, среди портфелей, сумок, книг, папок, конспектов, котлет и бутербродов... По мраморным ступеням прыгали различные овощи и фрукты, катались яйца вкрутую и всмятку. (Говорят кто-то видел убегавшую в ректорский коридор жареную курицу.) Под ногами трещали карандаши и шариковые ручки, оставлявшие под своими обломками несмываемые масляно-фиолетовые пятна. Глядя на все это безобразие, уборщицы возмущались:
- Чево это опять Лернер учудил?!
- Это ж сколько убирать-то теперь!
- А чем? Все швабры ведь забрал, Горыныч!
- Лестницы-то все закупорил.
- Видно он лестницы любит. У него картина есть: лестница чуднАя нарисована, как наша черная. Только нет там ни начала, ни конца! И огорожи никакой нету. Страшно даже на нее глядеть: пойдешь все вверх, а приходишь… вниз.
- Клавка! Опять выдумываешь?
- Вот те хрест. Сама убирала там у них на кафедре – над его столом висит.
- Вот он пусть на эту свою лестницу и водит студентов!
Нет, вовсе не придумывала Клавка, - висела там картинка с изображением невозможной лестницы Пенроуза.
Среди прочего Лернер любил иллюзии. В его обширной библиотеке был роскошный альбом „Grafiek en Tekeningen, Zwolle (Holland)“ непревзойденного Мориса Эшера – он тоже любил включать лестницы в свои загадочно-фантастические литографии. И лестница Пенроуза там тоже была на гравюре „Ascending and Descending“ [2].
Минут через пять после гудка любимый лектор вошел в жужжащую аудиторию. Перед кафедрой возвышались два вигвама из швабр – там восседали старосты.
- Ха-ха, браво! Верните инвентарь! Спасибо за дисциплину и относительную тишину! А теперь – за дело! – и он вызвал к доске восьмерых – больше не поместилось, выдал свои знаменитые мелки и попросил нарисовать увиденное.
- Благодарю, садитесь. Там на лестнице и здесь на доске вы видите кривые Гаусса. - Он выбрал самый аккуратный рисунок, - Вот одна из них. Смею надеяться, вас не смущает, что наша реальная кривая обращена экстремумом вниз – этакая симметричная, я бы сказал, грациозная яма. Здесь мы имеем просто смену знака. Уверен, ваше воображение без труда преодолеет это отличие от аналитической кривой (вероятность принципиально величина положительная и лежит в интервале [0, 1]). Однако там на лестнице и здесь гимнасты могут рассматривать кривые из стойки на руках. (Тут же он мимоходом озадачил, а некоторых даже ввел в ступор, заявив, «впрочем, мы видим все в перевернутом виде, простите за тавталогию».)
- Наша лестница и гауссова кривая почти однолетки – каждой примерно полтора столетия. Ступени истерлись и более всего в тех местах, где чаще ступала нога человека. Десятки и сотни тысячи раз! Нормальное распределение возникает всякий раз, когда случайная величина – в нашем случае величина зазора - представляет собой сумму большого числа независимых случайных величин, каждая из которых играет в образовании всей суммы незначительную роль. На прямых участках лестницы все стараются бежать посередине и здесь мы имеем классическую симметричную кривую. На поворотах естественно желание быть поближе к поручню, поэтому максимум зазора смещен – кривая, как и следовало ожидать, несимметрична.
Все было понятно! Абстрактная кривая обрела несокрушимую каменную реальность. Ее можно было потрогать! На нее можно было встать. По ней можно было прыгать и бегать! Ее изваяли многие поколения студентов – а это настраивало уже на исторический и, если хотите, на философский лад. Там, в этих кривых остались и - более того, по словам Войновича, «останутся наши следы»! И прозрачней становились основные понятия теории вероятностей, статистики, теории ошибок. А для некоторых сквозь эту прозрачность проступила во всем блеске ужасающая своей мощью красота математики – «почти единственного источника наших знаний о внешнем мире», как доверительно сообщил Лернер, «что бы ни говорили на кафедре философии». Совершенно непостижимым образом эта наука, возникшая, как говорят историки, раньше письменности – «так в индоевропейских языках названия числительных для чисел до 10 и для 100 придуманы задолго до письма», - не только объясняет настоящее, но верно описывает прошлое и, что удивительнее всего, безошибочно прогнозирует будущее.
Испытавшие это чувство (надо признать, таковых было немного, но это были лучшие умы) вновь повторили эксперимент, обработали все 88 – по числу ступеней лестницы – кривые, определили параметры каждой, описали корреляцию между значениями этих параметров и геометрией лестницы, принадлежностью пролетов соответствующим этажам. Они посадили счетчиков и оценили значения людских потоков в пролетах. Вот на что способны увлеченные студенты! Они обратились на кафедру архитектуры и разыскали в архиве подробности строительства главного корпуса и, в частности, этой лестницы. В лаборатории строительного факультета определили состав и механические свойства материала ступеней. Они вспомнили о содержании отрывка из древней рукописи, о которой как-то упоминал Лернер, где обсуждалась проблема колоссальных отрезков времени в почти сходной ситуации. А именно: имеется камень в кубическую милю, в миллион раз тверже алмаза. И раз в миллион лет прилетает к камню ангел и чуть касается его крылом. Через какое время камень превратится в прах? В глубине веков был получен ответ: через 10/\35 [3] лет – в миллионы миллиардов миллиардов раз больше возраста Вселенной! Они экстраполировали этот совершенно невообразимый временной интервал на свои данные и показали, что по порядку величины древние не ошиблись!
Все эти результаты были представлены в СНО[4]. Там их срочно оформили и в виде доклада «Материализация одной абстракции» и направили на ежегодный всесоюзный конкурс студенческих работ. Доклад был признан лучшим! Говорили, правда, все решил умело выбранный, однако далекий от темы, броский эпиграф: «Человеческой мысли понадобилось лишь несколько тысячелетий, чтобы проникнуть туда, куда свет доходит лишь в сотни миллионов лет» из трудов гордости советской астрономии, директора Пулковской обсерватории - академика А.А. Михайлова. Доцент кафедры деталей машин провинциального ВУЗа М.Д.Лернер досадливо морщился: «Александр Александрович приуменьшил расстояния в сотни раз» и грустно шутил: «хотя, на слабых пулковских инструментах так далеко не видно». И добавлял: «В космических масштабах наш Союз видит не дальше собственного носа».
Эта историческая «три Л» - «лекция на лестнице без лектора», этот всесоюзный успех навсегда остались в памяти слушателей, вернее её участников. Студенчество было в восторге. А вот некоторые партийные и профессорско-преподавательские круги как раз наоборот! И если проректора по АХЧ и уборщиц можно было понять – главный корпус пришлось сверхурочно убирать до позднего вечера, то реакции всякой бездари можно было только удивляться. Вообще-то удивляться было как раз и нечего. В этих стенах удивление должна была бы вызывать сама бездарь. Здесь первенство традиционно удерживал профессор (но не доктор!), он же парторг общеобразовательных кафедр некий Багнюк со всей своей сворой – кафедрой физики. Он был типичным представителем многочисленного серого с оттенком в коричневое отряда, члены которого никогда не следовали мудрой заповеди писателя Анатолия Алексина: «Не воспринимайте чужой успех как личную трагедию». Злые языки говорили, что сей злобный «педагог» в очередной раз потерял сон, - не мог себе простить, что не догадался ТАК показать нормальное распределение «всем этим болванам». И какой успех у этого пархатого Лернера! Он ест наш хлеб! Пусть сидит на своих машинах и не высовывается! Багнюк страдал - состояние беспредельной зависти и ненависти было для него перманентным. Был он очень маленького роста и к тому же почти лысый. Носил обувь на высокой подошве, не разрешал жене ходить на каблуках и ЧЕТЫРНАДЦАТЬ раз ходил в ателье мод на примерки демисезонного коверкотового пальто на шелковой подкладке. Это невообразимое число задокументировано врачами скорой помощи, неоднократно выезжавшими выводить несчастных портных из глубоких обмороков и портних из истерик.
Только улеглись эти «страсти по Гауссу», как Лернер при сходных обстоятельствах - на третьей паре в той же аудитории ему опять подкинули сотню беспризорных - решил, тему лекции должны выбрать сами студенты. И тут же выяснилось, что наибольшие трудности вызывают нововведенные министерством курсы по элементам вычислительной техники и применению булевых функций – всех этих конъюнкций, дизъюнкций и инверсий.
Немедленно Лернер вызвал к доске двух лучших рисовальщиков и поручил изобразить план амфитеатра. Старосты должны были к перерыву представить сводки о количестве присутствующих особ женского и мужского пола – раздельно! Чем очень удивил – он никогда не делал перекличек и не реагировал на прогулы. Ведь на его лекции - только к нему, только на него - ходили толпы вольнослушателей! И что это за разделение на «М» и «Ж»? Да! После перерыва он просил в аудиторию без приглашения не входить! Результат – прилегающие коридоры оказались, как и следовало ожидать, совершенно непроходимыми. Он что, нарочно это делал?! С гудком на второй час Лернер пригласил студенток и попросил занять места, отмеченные на плане красными крестиками. Затем настала очередь студентов – они занимали остальные места. Шестнадцати студентам места не хватило.
- А вам придется постоять слева и справа на каждой из восьми ступеней амфитеатра! – Лернер поднял руку, что означало просьбу о ПОЛНОЙ тишине. - Все вместе вы сейчас будете имитировать простейший универсальный двоичный четырехразрядный вычислитель. Пара предварительных замечаний. Джордж Буль сделал следующее: он показал, что существует глубокая аналогия между алгебраическими и логическими действиями. Действительно, те и другие предполагают лишь два варианта ответов — истина или ложь, нуль или единица. Он придумал систему обозначений и правил, пользуясь которыми можно было закодировать любые высказывания, а затем манипулировать ими как обычными числами. Иначе говоря, уже в работе «Законы мышления» (1854) Булю удалось подробно описать двоичную систему счисления, которая используется во всех цифровых вычислительных машинах.
Затем Михаил Давидович обратился к очкастой Томке Булавиной из первого ряда:
- Мы вас запрограммируем на выполнение логической функции НЕ, которую теоретики называют инверсией. Давайте на время станем глупее людоедки Эллочки – пусть наш лексикон будет содержать лишь два слова: «ноль» и «единица». - Томка, между прочим, республиканский студенческий чемпион по шахматам, согласно кивала. - Помните у Маршака: «Вот один, иль единица очень тонкая, как спица». Кстати у него же: «Цифра вроде буквы О – это ноль иль ничего». А у нас это будет даже очень «чего»! Остальное очевидно: если вам скажут «ноль» в ответ вы скажете «один» и наоборот. Ведь это так естественно для женщины! Вы будете булевой Евой, ибо все присутствующие здесь девушки тоже будут выполнять ту же функцию инверсии.
Так Булавина стала Евой Булевой.
- Ну-с, а вас любезный Адам, - Лернер с улыбкой рассматривал очкарика Мишку Булкина, сидевшего рядом с Булавиной-Булевой, - мы назначим выполнять логическую функцию И – по научному -конъюнкцию. У вас, несомненно, два уха и один рот, что в данной ситуации очень кстати. Давайте договоримся о следующем: если в оба уха вам скажут «один» в ответ вы тоже скажете «один», во всех других случаях, а их, как легко сообразить, всего три, следует говорить «ноль». - Мишка, между прочим, внук известного русского поэта, - согласно кивал.
- Выполнение функции И – существенно сложнее, чем функции НЕ, но, что делать - таков удел мужчины. Поэтому, давайте здесь на доске изобразим вашу, так называемую, таблицу истинности:
Вход1 - ухо левое Вход 2 - ухо правое Выход - рот
Один (1) Один (1) Один (1)
Один (1) Ноль (О) Ноль (О)
Ноль (О) Один (1) Ноль (О)
Ноль (О) Ноль (О) Ноль (О)
- Пусть это не покажется вам странным, но только двух функций И и НЕ достаточно для построения логических высказываний ЛЮБОЙ СЛОЖНОСТИ. Поэтому их совокупность называют базовой. Впрочем, базовой является и совокупность функций ИЛИ (дизъюнкция) и НЕ. Как видите, в обоих случаях «Без женщин жить нельзя на свете, НЕт!» Но об этом вам подробнее расскажут на соответствующих лекциях.
С неизбежной очевидностью Булкин стал Адамом Булем. На четвертом курсе Адам и Ева поженились и официально стали однофамильцами знаменитого Джорджа Буля – папаши Лилиан Войнич – автора любимого Томкиного романа. На свадьбе посаженным отцом был, конечно, Лернер. Но это тоже отдельная история.
- На доске изображена структура нашего простейшего четырехразрядного виртуального вычислителя, согласно которой вы и расположились, – продолжал Лернер. – Прошу вас найти себя на этой схеме и запомнить от кого вы должны получать и кому передавать дальше свои нули или единицы…
И через пару минут:
- Ну что ж, давайте попробуем запустить вычислитель. Адам и Ева, что считать будем?
Булево-эдемовская парочка пошепталась и предложила для начала такую задачку: прибавить к единице двойку и сумму умножить на пять. Лернер написал на доске:
(1 + 2) х 5 = 3 х 5 = 15
1 -> 0001, 2 -> 0010, 3 -> 0011, 15 -> 1111
- Это двоичные коды наших чисел. Стоящие слева, поразрядно введите первые три в вычислитель – просто скажите крайним в ваших рядах соответствующее этим кодам слова – «ноль» или «один» и добавьте код операции суммирования, - что и было выполнено в полной заинтересованной тишине. - Итак, мы ввели исходные данные в два входных регистра. Теперь начнем не спеша и по возможности безошибочно выполнять наши элементарные логические функции. Помните, единственная ошибка любого логического элемента фатальна – она приведет к неверному результату. Итак, вы готовы?
Он выдержал паузу:
ПУСК!
Надо было видеть, как эти разгильдяи и бездельники старались! Как были внимательны, предупредительно-доброжелательны даже самые отъявленные индивидуалисты, даже непреодолимые скептики, фаталисты и даже снобы. Над всеми витал дух чрезвычайной ответственности – ошибка одного - хана [5]! И хотя виновника определить было бы затруднительно – на это просто не было времени – уж очень хотелось получить верный ответ. Каждый слушал слева и говорил направо. Стоящие справа были готовы выслушать свои «нули» и «единицы». Когда этот процесс завершился, они вышли к доске и четверо записали услышанное. В гробовой тишине получилось
0011
Это была тройка - сложение оказалось безошибочным!
Пронесся вздох облегчения, в котором участвовал и Лернер. Теперь стоящие слева ввели 0011 и 0101 и по очередной команде началось умножение. Оно длилось гораздо дольше сложения… Через пару минут на доске красовалось двоичное число
1111
Раздались неслыханные здесь крики «Получилось!», вопли «Ура!». Казалось, кричали все, даже невозмутимый Леня Фукс, для которого все это было полной элементарщиной. Но и он радовался от души! Обнимались, хлопали в ладоши, целовали девушек, скакали, танцевали, чуть ли не бегали по головам. Это была радость рождения нового устройства, еще важнее – чувства предельной сплоченности, на много важнее – роскоши коллективного морального удовлетворения. В двери уже заглядывали! Тогда Лернер крикнул:
СТОП!
Они моментально повиновались. Но хотелось «ЕЩЕ»! До конца часа успели правильно выполнить несколько прогонов из программы по арифметике для первого класса.
Назавтра о «виртуальном двоичном вычислителе» говорили все, даже не понимавшие, что это такое! А таковых было подавляющее большинство. Через пару дней как раз подоспел очередной номер «Советского студента». Весь разворот занимала подборка репортажей, откликов на эту лекцию, интервью с участниками под общей шапкой:
ЛЕКЦИЯ, КОТОРАЯ НАМ ВСЕ ОБЪЯСНИЛА, КОТОРАЯ НАС СПЛОТИЛА
Все за одного и один за всех!
Отпетые прогульщики и прогульщицы, закоренелые хвостисты били себя в грудь и взахлеб восторгались! Еще бы – они были винтиками и болтиками этой машины! Они были участниками этого вычислительного процесса. Подумать только! Они вместе без ошибок прибавили единицу к двум и потом три умножили на пять! В своей заметке Фукс, конечно же, популярно рассказал о машинах Бэббиджа, Тьюринга, а также о первой в мире программистке графине Аде Лавлейс и даже о ее знаменитом отце лорде Байроне. По просьбе редактора он упомянул и о роли русских и советских ученых, но тут же присовокупил к списку фон Неймана и Норберта Винера.
Мозги у Лени были на месте, а вот руки росли из… задницы. Лабораторные работы были для него и окружающих сущим адом. Тихий, скромный, деликатный Леня совершенно нечаянно портил и ломал все, что попадалось под руку. При его приближении останавливались мощные электрические машины, рвались цепные передачи, вспыхивали ярким пламенем отключенные от питания газотроны и тиратроны, на щитах выбивало силовые автоматы… Словом, у него был явно выраженный комплекс Вольфганга Паули. На лабораторках Фукса усаживали подальше и там он занимался оформлением таблиц экспериментальных данных и их математической обработкой. И только! Но делал он это фантастически быстро и аккуратно, часто указывая на ошибки экспериментаторов и требуя повторить отдельные измерения. Слушались его беспрекословно: «Наш Леня знает что делать!».
Но ему было скучно! Эта рутина угнетала, хотя сидел он всегда как бы в центре букета из студенток, которые прилежно переписывали его расчеты и таблицы в свои отчеты. Он не умел пилить, сверлить, паять, собирать электронные схемы: «У нашего Лени руки растут из… задницы!». Но его одолевали всякие идеи, а среди них и схемотехнические, проверить которые на бумаге было весьма затруднительно. И в газетной статейке Леня в шутку предложил макетировать, испытывать и исследовать логические схемы не при помощи реле, радиоламп, неонок и новомодных декатронов, а используя… студентов и студенток. Так, как это сделал Лернер на своей лекции.
Были и обиженные – они писали, что тоже хотели бы быть этими, как их там, логическими элементами и все вместе – вычислительной машиной! Они смогут посчитать быстрее! И, если надо, меньшим количеством. Пусть Лернер придет к ним на факультет! Долой логарифмические линейки и «Феликсы» - арифмометры производства детской коммуны Антона Семеновича Макаренко им. Феликса Эдмундовича Дзержинского! Валентина Лазаревна, обходя подводные камни Главлита и шлюзы первого отдела, старалась сохранить эту лексическую непосредственность.
Имя Лернера опять гремело на всех студенческих и преподавательских перекрестках. Как бы его «загреметь» из института, неотвязно думал Багнюк и ему подобные. А вот только что созданная кафедра электронно-вычислительных машин даже очень заинтересовалась и пригласила Лернера, как и старост участников на свое специальное, совершенно своевременное, срочно-спешное, сенсационное, скандальное субботнее совещание. Опираясь двумя руками на лежащий на столе всем известный разворот «Советского студента», завкаф. Борис Иосифович Французов этими же двумя руками поддержал эксперимент Лернера и сообщил, что «учитывая большой успех и педагогический интерес экспериментальной лекции доцента кафедры машин и механизмов тов. Лернера М.Д., а также заинтересованность и пожелания студенческой общественности, совет кафедры ЭВМ постановляет:
Провести аналогичные лекции на всех потоках за счет кафедральной нагрузки.
Обобщить полученный опыт.
Результаты опубликовать в научном сборнике института.
Выразить благодарность к.т.н., доценту кафедры теории машин и механизмов тов. М.Д. Лернеру».
И началось! Доски объявлений пестрели сообщениями где и когда состоятся лекции. «Вход свободный». Приходили даже студенты консерватории! Уровень булевой грамотности стремительно возрастал. Прогнозировался невероятный конкурс абитуриентов. Министерство уже рассматривало вопрос об открытии в политехнике полноценного факультета ЭВМ! Студенты создавали самодеятельные вычислители. Ходили самые невероятные слухи: на радиофакультете создан восьмиразрядный вычислитель, вычислитель химиков построен из студенток и потому самый скоростной, то есть быстродействующий. И тут Радин в первоапрельском номере тиснул объявление:
Редакция «Советского студента» объявляет
КОНКУРС
на создание правил игры-соревнования «вычислитель Лернера (ВМ)».
Победителей определит компетентное жюри,
в котором будут представлены все учебные, научные и административно- хозяйственные части института
По правилам победителей конкурса будет проведена серия игр для
определения лучших ВМ института
Предложения принимаются до 10 апреля Финальная игра 2 мая
Однако большинство читателей шутку не поняли. Все ужасно всполошились и, как ни странно, кафедры. Впрочем, ничего странного – многие стратеги от науки и техники почувствовали запах жареного - грядет море интересного педагогического и даже научно-технического экспериментального материала. Возможны публикации и даже, чем черт не шутит, диссертации! Во всяком случае, этот виртуальный вычислитель сможет поднять репутацию, которую стало модно именовать французским «престижем», но лучше - РЕНОМЕ! На первых порах надо попасть хотя бы в жюри! Телефонные линии редакции, ректората, парткома и секретаря научного совета института, как и проректоров по научной и учебной работе были перегружены. Комитет комсомола решил тоже поднять свой престиж, пардон, реноме и взял под опеку весь студенческий «энтуазизм». Покатились собрания на всех уровнях.
Радин, не ожидавший такой реакции, решил резво рвануть в Женеву. Но, куда там! Раздраженный ректор рявкнул редактору:
- Какая к черту Женева! – и завелся, - Разворошили, растревожили, расшевелили, растормошили, расшатали институт! И накануне сессии!! Теперь сами разбирайтесь – тушите этот пожар!!! Черт знает что. Стоит сутки отсутствовать – сразу случаются самые серьезные сбои! Сойти с ума можно! Уже из министерства звонят! Развинтились! Раскрутились! Распоясались! Рас…
- Расшумелись, - подсказал и намекнул сидевший напротив Радин. Но раздосадованный, ректор не понял и опять раскраснелся, распалился, разахался, разохался и разом рассвирепел:
- Рассудок растеряли, растяпы! Рехнулись работнички? Развлекаетесь? Разжирели! Разжалую, раз…
- Два, - попробовал остановить этот поток Радин. Ректор посмотрел на него как бы издали и опять раскрутился:
- А вы, товарищ Радин-Шестаков разберитесь, расследуйте, распутайте это дело! Конкурс объявили, так скорее начинайте! А меня оградите от всего этого. И откуда только берутся эти Лернеры-Рабиновичи?
- У нас, как будто, Рабиновичей нет!
- Среди преподавателей, слава богу! А вот среди студентов есть, и даже тридцать три! Внеконкурсные медалисты, что ты с ними будешь делать? И уберите имя Лернера из названия этого чертового вычислителя!
- На последней сессии Генассамблеи в выступлении израильского представителя мне запомнилась цитата: «Евреи добивались превосходства, потому что им было отказано в равен¬стве».
- Кто это сказал?
- Некий Нордау на первом конгрессе сионистов, в конце прошлого века.
- У нас сейчас вторая половина двадцатого. И социализм!
- Применительно к нашим дням, конкретно к нашему институту я бы сказал: «мы отказали евреям в равенстве и тем самым выделили их».
- Что вы хотите сказать?
- Вот вы сокрушаетесь по поводу этих тридцати трех. Но ведь они знают, поступить к нам на престижные факультеты можно только с медалями. Вот они и стараются, в отличие от других. Вот они и выделяются своими знаниями на фоне других, инициативой, желанием учиться. Они – украшение моей редакции и газеты. Вы зря волнуетесь. Все будет хорошо. Они еще наш институт прославят. Вспомните хотя бы некоторых наших физиков и атомщиков начиная с патриарха Абрама Федоровича, - тут Радин напряг свою великолепную память, - Харитон, Ванников, Зельдович, Гольданский, Ландау, Лифшиц, Гинзбург, Кикоин, Кормер, Алиханов, Халатников, Рабинович, Левич, Ахиезер, Файнберг и Фейнберг, Лапидус, Каган, Герштейн, Моисей Марков, Векслер... Да! И Цукерман – вы ведь вчера принимали его в этом кабинете. Хотите, могу еще вспомнить, - Гуревич Исай Израилевич, Померанчук Исаак Яковлевич, Иоффе Борис Лазаревич, Грибов Владимир Наумович, Будкер Андрей Михайлович, вообще-то он Герш Ицкович…
- Да хватит. Прославят! Если в Израиль или, того гляди, куда дальше не сбегут. Родину продают, изменники!… Тут некоторые кафедры сильно недовольны, а Багнюк так просто рвет и мечет...
- А вы им расскажите как Капица недавно ездил в ГДР. Там его принимал президент их Академии Наук. Капица его спрашивает: "Почему у вас в Герма¬нии так слабо сейчас развита теоретическая физика?" Президент отвечает, что не знает. "А я знаю, - говорит Петр Леонидович. - Потому что вы в 30-е годы выгнали всех еврейских физиков!". Любопытна и краткая беседа гитлеровского министра высшего образования Руста с великим математиком Гильбертом. Руст неосторожно спросил: «Это действительно правда, герр профессор, что ваш Геттингенский институт сильно пострадал вследствие изгнания евреев и их друзей?» На что Гильберт огрызнулся: «Пострадал? Нет, он не пострадал, герр министр. Он просто не существует!» После капитуляции Руст предпочел застрелиться. Вот так… Могу привести еще несколько красноречивых случаев.
- Достаточно! Игорь, идите и больше без шуток. Докладные – ежедневно мне на стол. И в виде, удобном для докладов в министерство.
Не успел Радин закрыть дверь, как ректор надавил одну из кнопок:
- Фрол Юрьевич, зайдите, - и начал нервно писать на листке отрывного календаря. На имена у него память была даже получше, чем у Радина, что часто выручало.
Через пару минут бесшумно вошел начальник первого отдела Серебряный.
- Это правда? – ректор протянул оторванный листок. Чекист рассматривал его не более четверти минуты:
- К сожалению.
- Что, ВСЕ?!
Серебряный утвердительно кивнул и, так как ректор был в легком трансе, положил листочек в карман и молча вышел.
Когда Валентина Лазаревна принесла на визу макет очередного номера газеты, Серебряный тактично попросил, «пусть зайдет Сам». В конце рабочего дня Радин заглянул в первый отдел. Фрол Юрьевич, сердечно улыбаясь, вручил макет с визой. И как бы между прочим заметил как бы невпопад:
- Эти списки наших ученых ни к чему!
- Списков никаких не было, - еще сердечнее улыбнулся Радин, - был устный текст в присутствии только одного человека, имеющего первую форму. Вы что, руку не узнали?
- Почерк знакомый. Но все же, товарищ Радин-Шестаков, я предупреждаю вас относительно разглашения сведений, составляющих гос…
- Товарищ Серебряный, вы что же думаете, что на Западе эти имена не знают? Это у нас не знают!
- Не положено! Вы же понимаете, количество переходит в качество.
Выполняя распоряжение ректора, Радин срочно создал рабочую группу, которая ежевечерне просматривала материалы, которые ежедневно отбирали лучшие силы редакции из огромного потока поступавших предложений. В середине апреля группа представила отобранные материалы и имена победителей в разделе «Правила игры» на рассмотрение внеочередного ученого совета института. В «Советском студенте» были опубликованы «Временные правила учебной игры «Биовычислитель (БВ)». Персонально победители-авторы правил не назывались, ибо «редакция взяла на себя смелость обобщить наилучшие предложения, авторами которых являются…» и далее до конца полосы шел нонпарелью перечень имен представителей учебных, научных и даже административно-хозяйственных кругов института, в котором, надо признать, большую часть составляли студенты.
И понеслось! Спешно проводились групповые, курсовые и даже факультетские собрания. Выдвигались кандидатуры на исполнение логических функций И и НЕТ, самых внимательных, самых быстрых, самых ответственных, самых… Желающих было море – пошел слух, что первым трем командам поблажки на сессии выйдут! Отобранные проходили нелегкие испытания. Принятые обязательно имели дублеров. По правилам игры количество логических элементов, структура вычислителя, алгоритмы и программы никак не лимитировались и в судейскую коллегию не предъявлялись. Работа БВ, при обязательном условии полного отсутствия отказов, сбоев и ошибок, определялось просто - по минимальному времени Т решения задачи.
На факультетах шел закрытый отбор в команды. Неслись прогоны экспериментальных БВ. Неизвестно откуда появились квалифицированные институтские тренеры. В деканатах и на кафедрах ломали головы над структурой БВ и его программным обеспечением. Хуже всего было на химическом факультете – самом далеком от вычислительной техники. Не считая кафедр «идеологических», но они были еще дальше – еще не пришли в себя от потрясения, что негласным решением сверху кибернетика этого шарлатана Норберта Винера уже лишена приставки «лже».
Кафедры ЭВМ и математики рвали на части. Студенты тоже не дремали – из их среды часто выдвигались весьма дикие, но иногда и дельные предложения. Так троица буйных голов представила на обсуждение идею использования не двоичной, но троичной и даже «n – ичной» логики, что возможно сулило соответствующее уменьшение числа логических элементов и пропорциональное снижение желанной величины Т. Это революционное предложение было отвергнуто по причине того, что БВ, «как вам должно быть известно», есть вычислитель двоичный, да и к тому же, «эта ваша «яичная» логика еще не разработана». В профессорском общежитии инкогнито, под видом соискателей кафедры научного коммунизма уже проживали наблюдатели из министерства. Делая вид, что их никто не замечает, «соискатели» шныряли по институту и вечерами «стучали» в столицу о поразительной обстановке, царившей повсюду: «…учебный процесс практически остановлен, никто не занимается, но никто не прогуливает. Преподаватели на местах. Явка стопроцентная. И студентов тоже! Все большие аудитории, ленинские комнаты, залы, включая актовый, клубы и даже библиотеки постоянно заняты. Нас, как и всех посторонних, туда не пускают. Просим разрешить предъявлять свои министерские пропуска». Министерство не разрешило – оно уже получало от Серебряного подробную информацию через свой первый отдел и дополнительно будоражить коллектив института посчитало нецелесообразным.
Игры начались 20 апреля. И это был полный завал, который никогда не видели стены института. За декаду до праздника трудящихся каждая из факультетских команд должна была провести по восемь игр. Они проходили параллельно в актовом зале и главном клубе при невероятном стечении болельщиков под надзором солидных жюри и групп наблюдателей. Каждый день по четыре встречи! По институту пронесся тайфун, смерч, торнадо, который оставил после себя руины учебных планов – никто не занимался, все, в том числе и преподаватели, играли, разрабатывали стратегии, судили, болели. В общагах работал подпольный тотализатор. Из комсомола исключили несколько шпионов. На субботние танцы никто не ходил. Министерская комиссия увеличилась вдвое – уж очень интригующие сведения поступали с пометкой ДСП[6]!
Две команды согласно правилам были дисквалифицированы за три ошибки в одной встрече, но остальные семь факультетов благородно сражались до полного изнеможения. В предпраздничный вечер по институтской трансляции разнеслось, что в финал вышли команды радистов, электриков, механиков и химичек, а финал состоится 2 мая на праздничном институтском вечере в помещении театра Оперыибалета. Да-да! В лучшем областном зале, вмещавшем ровно 996 кресел в партере, бельэтаже, двух балконах и огромной галерке.
В директорской ложе восседал весь институтский синклит, в такой же гостевой напротив – областное руководство. Ложи бельэтажа были забиты избранными руководителями всех вузов города и министерскими «соискателями». Слева и справа от главного прохода - соревнующиеся команды, за поперечным проходом и далее везде – болельщики. Киностудия, фото- и просто корреспонденты, профессионалы телестудии со своими уродами на тяжелых треногах. На удивление обошлось без президиума с массивной трибуной, графином, стаканом и получасовым докладом, а также без выступления самодеятельных коллективов! На сцене только институтский Big Band [7]! Ректор ограничился пятиминутным якобы экспромтом прямо из ложи, за что получил жидкие благодарные аплодисменты. Все ждали начала финальных игр. Как-никак, а надо было провести минимум шесть встреч. Пока пара команд сражалась две другие слонялись в огромном фойе и анфиладе зеркальных рекреационных залов. В трех шикарных буфетах и рекреации было по-праздничному светло и… пусто! И это, когда вокруг болтается столько молодежи!
Команды соперников располагались в партере вдоль всего центрального прохода. С трех сторон они были огорожены двумя рядами наблюдателей, судей, членов жюри. В полной тишине, как выстрел, команда начальника строевой части военной кафедры – вся грудь в орденских планках,- полковника Устимовича:
П У С К!
Да, такой голос мог перекрывать гул сражений! Как выяснилось впоследствии, это был первый случай в мировой практике, когда можно было наблюдать НЕВООРУЖЕННЫМ глазом захватывающую картину - движение информации - нематериальной субстанции! - по рядам от поперечного прохода до первого ряда партера, где ее стоя уже поджидали невероятно сосредоточенные до синевы выбритые лейтенанты военной кафедры, тоже при всем параде. Слышался только тихий шелест губ и два фронта информационных волн, причудливо изгибаясь, на удивление быстро бежали по партеру. И весь, - ВЕСЬ! – зал не дышал. Бравые лейтенанты, как заводные, резко вскидывали правую руку, два секундометриста на сцене засекали время и опять, как удары циркового бича:
СТОП ЛЕВАЯ!
СТОП ПРАВАЯ!
Всеобщий вдох и … тишина. Наконец:
ЛЕВАЯ – ВЕРНО!
ПРАВАЯ – ВЕРНО!
Мгновенный обвал аплодисментов и воплей «левых» болельщиков – их команда быстрее! Big Band разражается чем-то пульсирующе бравурным. Вычислители отдыхают. Coda и опять полная тишина, которую здесь в такой переполненности слышали очень давно, - разве что на «Мамаше Кураж» с Фаиной Раневской. И новые спускаемые с цепи волны – нужна победа с перевесом в два прогона. Потом поет Ляля Княжская и убитую неподдельным горем проигравшую команду сменяет новая, до предела сосредоточенная.
После трех игр – первый перерыв. Бурные обсуждения, пари и, конечно, тотализатор «на колесах» – на пачку сигарет, на бокал пива, рюмку водки – что со студента возьмешь! Сверка секундомеров, часов, алгоритмов… Лидеры команд в окружении деканов и тренеров. На сцене – отборный джаз! И это тоже впервые! В буфетах не протолкнуться. У входа в театр комсомольские комитетчики кое-как отбиваются от обнаглевших обиженных и возмущенных. И все заглушает этот вонючий сизедымный выхлоп телевизионного дизеля за углом. Силовые кабели тянутся в открытое окно второго этажа. Однако наряды с красными кантами на всякий случай со всех фасадов и в зонах прямой видимости. На служебном входе издевательски красуется внушительный навесной амбарный замок – сроду его тут не бывало! Но, что ни говори, лаконично и красноречиво! Уже поздний вечер, театр сияет изнутри, как океанский лайнер. Высокие окна цилиндрического, навсегда пропитанного потом репетиционного танцкласса, светят во все стороны необычно ярко. Но даже в центре города – пусто. Телезрители не отходят от экранов – трансляция даже в перерыве не прерывается. Во всех ленкомнатах и клубе тоже не протолкнуться. Даже вахтеры вместе с уборщицами в корпусах не отрываются от экранчиков переносных телевизоров:
- Это все-то натворил этот самый Лернер! Гляди, да вот он сам! Рассказывает… А что! Хоть и иудей, а мужчина видный.
Второе отделение было еще напряженнее – близился финал. И случилось так, что в последнем круге встретились первые претенденты: радисты – у них было минимальное количество членов команды – и химички – они, что было уже известно, самые скоростные. Это еще больше накалило обстановку. У представительниц лучшей половины взыграла женская солидарность и даже, не побоимся это отметить, половой шовинизм! Назревала политехническая амазономахия [8]! Появились плакаты «Женщина – тоже человек!», «А ну-ка девушки!», «Покажем этим мужикам!». В ложах уже громко скандалили. Жена первого что-то кричала под музыку Векслера. На почти сплошь мужской галерке ответно взметнули: «Покажите!» и хором кричали: «Мы по-смо-трим!».
Безобразие вмиг прекратил голосистый Устимович. И в бризантной тишине с минимальным перевесом победили радисты. Надо отдать им должное, - под крики восторга они, не сговариваясь, чисто интуитивно, выражаясь точнее - инстинктивно – сметая все и всех, бросились «в едином порыве» через проход к готовым расплакаться и даже разрыдаться проигравшим – но занявшим второе место! – девушкам и лихо подхватили их на руки. Так, почти обнявшись, команды встретили победный марш Big Band’а. И женские сердца тут же растаяли, и ручки удобнее и сильнее обхватили стройные юношеские шеи. А мы чем хуже! И болельщики тут же порасхватали болельщиц. А вот такого в этом зале никогда не было, потому что и быть не могло никогда, даже на капустниках. Это вам ведь не знаменитые концерты Big Band’а Бенни Гудмена в 1938 году в порочном Нью-Йорке. Профессорско-преподавательский состав и даже парткомычи с плохо скрытой завистью, посапывая взирали на эти почти библейские картины. Телеоператоры не знали что показывать. Режиссерский голос орал из наушников:
- Только общие планы и сцену!
Но на сцену уже прорвались юные лауреаты и начались массовые танцы, которым бы позавидовал кордебалет этого театра. И какие танцы! Сплошной разнузданный Запад. Ректор в бинокль наблюдал за первым секретарем. Тот обнимал вырывавшуюся, как кобылу из стойла, жену и тоже пытался что-то там выплясывать. Ну, слава богу, пронесло! И ректор, а за ним и вся свора из ложи помчались «в народ». Потом оркестр переместился в фойе и там уже танцевали все желающие. Телекомментаторы тарахтели, как тетерева. И вообще, эта телетрансляция была признана лучшей за весь год. Закончилась она в три часа ночи. Это тоже было впервые. И больше запись этой передачи никогда и нигде не показывали, даже с купюрами, даже фрагменты. А вот это уже было, к сожалению, как всегда.
Сразу же после сессии, аккурат после дня прессы, Радин отправился на другую сессию – международную, в Женеву. И в кулуарах в общем трепе рассказал паре-тройке знакомых о новой игре советских студентов. Просматривая утренние газеты он понял, что поступил очень неосторожно – в разделе науки и техники влиятельной местной Neue Z;rcher Zeitung появилось срочное краткое сообщение об «испытаниях русского биологического вычислителя». Теплилась надежда, что дальше дело не пойдет. Но назавтра все ведущие газеты во главе с британской «Times» опубликовали сенсационные материалы о грандиозном успехе русских в области бионики – «… как заявил пожелавший остаться неназванным один из участников этого проекта, в России создано несколько образцов биологических вычислительных машин. В целях обеспечения секретности, испытания были проведены в провинциальном университете и завершились полным успехом!». Пара-тройка кулуарных знакомых отводила глаза и клялась, что непричастна к этой шумихе. В понедельник на экстренном заседании советской делегации в нашем посольстве Радина быстро вычислили – он был единственным представителем провинциального ВУЗа. После телефонной консультации с Москвой порешили прикинуться дурнями - ничего не подтверждать и не опровергать. Москва сказала, что положение неясное: «Подождем, посмотрим. Возможны дивиденды. Этого болтуна Радина следовало бы вернуть домой и наказать, но сейчас это небезопасно. Может подняться антисоветская шумиха».
Продажная империалистическая пресса продолжала раскручивать маховик: «Научные и административные круги уверяли нас, что у русских нет соответствующих специалистов в области бионики, отсутствует опытная база и, по словам ЦРУ, финансирование подобных работ. Общественность полагала, что в этой научной области русские остались на уровне начала века, когда блистал их великий Павлов. Но, как оказалось, они решили все принципиальные проблемы и приступают к массовому выращиванию биологических вычислительных машин в органических бульонах, намного опередив Запад».
А в далекой провинции компетентные органы сработали некомпетентно: очередной институтский научно-технический сборник – в тонкой бумажной обложке, неряшливо грязный, ротапринтный, на кошмарной серой почти газетной – до мелких дыр! - бумаге с трудночитаемым шрифтом, который, сроду почти никто и не читал – был почти полностью посвящен научно-технической оценке проведенного конкурса. Среди нескольких десятков наукообразных публикаций, написанных «для поддержания реноме», увеличения количества печатных работ в ежегодных отчетах и списках литературы в уже прогнозируемых кандидатских и даже докторских диссертациях, мелькнуло и несколько пророческих и даже революционных мыслей. Так буйноголовая троица под руководством некого аспиранта сообщала о разработке многоустойчивых элементов той самой «n-ичной» логики. Интересны были и результаты статистической обработки процессов проведенных игр. Во вступительной обзорной статье «от редакции» - Лернер, Французов, Соболева и группа студентов – на основе ранее высказанного предложения студента Леонида Фукса обсуждалась возможность создания стационарной команды, на базе которой предлагалось отрабатывать новые структуры и алгоритмы вычислителей, что не требовало затрат на оборудование, материалы и улучшало не только научно-технический, но и учебный процесс. Последнее подчеркивалось особо.
ЦРУ не дремало и уже через неделю за океаном в закрытых кабинетах анализировали глянцевые копии этого научно-полиграфического шедевра. Как всегда, не обошлось без утечки информации. Ведущие западные бионики были в полной растерянности и даже прострации: «Производство биологических вычислительных машины не требует современного высокотехнологичного оборудования, не нуждается в инвестициях и поэтому характеризуется мизерной стоимостью. Если русские решили принципиальные проблемы, оно может быть организовано, например, на базе свиноферм, которых так много в их стране. В то же время, эти машины не требуют электрических источников энергии, они микрогабаритны, мобильны и автономны, не подлежат регламентным работам и ремонту - они невероятно надежны. Принципиально возможен процесс их самовоспроизводства». Это уже было серьезно. Это самое «реноме» советской науки стремительно возрастало.
Чуть ли не из болтуна и даже провокатора Радина вознесли на уровень пропагандиста-международника наших научных достижений. Пресловутый институтский сборник тут же изъяли из библиотеки и засекретили. Сознательные преподаватели сносили купленные экземпляры в первый отдел, где их количество судорожно суммировали: в первый день 23, во второй – 16… и так добрались до 93 при общем тираже в 100 экз. Собранное, как и все следы сборника в редакции и типографии по акту уничтожили. Лернера строго-настрого предупредили, чтоб молчал. Но кое-кто из подписчиков «Нового мира» уже прочитал «Не хлебом единым». Словом, нашелся свой мудрый Афоничев, нашелся и смелый Антонович [9]. Короче, несколько экземпляров исторического сборника сохранились, как свидетельство достижений советской науки и техники.
Тут-то и воспрянул Багнюк: вся исходная информация уничтожена! Кто не вернул сборник - не пикнет. Ссылаться не на что. Теперь он может стать первооткрывателем целого научного направления: „Homo sapiens – как элемент вычислительного процесса“! Оптимизация НИОКРа [10] на базе оптимизации процесса учебного и наоборот! Таким образом, страна преодолеет заметное отставание в области разработки, технологии и выпуска изделий радиоэлектроники и вычислительной техники! Достаточно собрать группу студентов – они же логические элементы, рассадить в нужном порядке – и готов макет логической схемы. Ее можно опробовать, отлаживать, настраивать, оптимизировать... И никаких затрат, никакого оборудования, никакой комплектации, никаких монтажников, наладчиков, никакого расхода электроэнергии… И все совмещено с учебным процессом! Захотелось изменить конфигурацию – пересади по новой схеме и всё! А еще, можно ведь рассаживать и соединять случайным образом и быстро отбирать нечто работоспособное. Метод перебора, проб и ошибок, Монте-Карло… Самоорганизация и самообучение… Вот она – докторская! Долгожданная и родимая!
Тут из заграницы вернулся Радин. Ректор немедленно пригласил его к себе, куда сбежались все «первые»:
- Дорогой Игорь Николаевич! Ну, наконец-то приехали. Как там? Что за ситуация? Что делать будем?
- А ничего! Границы закрыли. Визы им временно выдавать не будут. Эту тематику засекретили. Если появятся аккредитованные корреспонденты – посылайте ко мне, если прорвутся ученые – к Лернеру. А так – все хорошо, прекрасная маркиза. Министерство нашему НИСу выделило дополнительные ассигнования.
- Что со студентами будем делать? За ними ведь не уследишь?
- Contraria contrariis curantur, или по-нашему «палку - палкой!» Мы новую игру придумаем.
Когда все разошлись Радин напомнил ректору:
- Я же вам говорил, что они еще прославят наш институт.
И действительно, НИСу на следующий год отвалили кучу бабок, увеличили штаты, выделили две командировки в Штаты, а также разрешили открыть ученый совет по бионике, где очень скоро состоялось несколько успешных кандидатских защит, ректору присвоили звание заслуженного деятеля науки. На банкете по этому поводу он пьяный в дупель сердечно обнимал Радина и даже впервые приглашенного на такое мероприятие Лернера.
Как-то Фукс закончил расчеты очередной четырехчасовой лабораторки по электрическим машинам и отправился гулять по пустым коридорам – от воя генераторов и шума двигателей покалывало в висках. До конца пары оставался целый час. Дальняя дверь в актовый зал была приоткрыта, там что-то происходило. Фукс заглянул. Ага! Идет защита диссертации. Леня тихонько вошел и сел в предпоследнем ряду рядом с каким-то очкариком с папкой на коленях. Надел свои диоптрии, прислушался. Так ведь это Багнюк на трибуне. Ну и дела!
- Извините, он что докторскую защищает?
- А вы не опаздывайте, – прошипел очкарик не поворачивая головы, - А какую же по-вашему?
Через пару минут Фукс понял все. Ядром диссертации, основой ее, так сказать, научной ценности был биовычислитель Лернера и огромный, ну просто сказочный эффект от его внедрения в прикладную науку и образование по почти шуточному его – Фукса – предложению, высказанному в студенческой многотиражке! Растерянно оглянувшись, Леня поймал иронически веселый взгляд Лернера, сидевшего рядом с Радиным чуть левее, через два ряда впереди.
- Чушь, бессмысленная болтовня! – шипел очкарик, - Бред. Вы только послушайте, коллега, - обернулся он к Фуксу.
- Конечно, чушь. А вы выступите! Опровергните!
- Ну да! Простой аспирант против парторга-завкафедрой. Вы с ума сошли, коллега. Это же спектакль – простая формальность. Защита состоится в любом случае, при любой погоде. Она запрограммирована.
Действительно, речь соискателя не отличалась от выступления на партсобрании. Рефреном звучало: «Под руководством нашей партии!», «Достижения народного хозяйства, науки и техники!», «Ведущая роль советских ученых»… Особо подчеркивалось, что «болтики и винтики на современном ленинском витке развития нашего общества закономерно превращаются в новые, более сложные компоненты, например, как в нашем случае, - в логические элементы». «Когда же они превратятся в людей?» - думал Фукс и разглядывал плакаты. Жалкие структурные схемы из квадратиков, соединенных стрелками. Примитивные арифметические формулы. Зато какая каллиграфия, шрифты, цветные рисунки – была видна рука графика-профессионала. Но вот на большом плакате из склеенных листов какой-то монстр из четырехэтажных дробей. Интересно! О чем шепчет это устрашающее выражение?
- Извините, у вас есть автореферат?
- А вы не опаздывайте, – шипел очкарик, не поворачивая головы, - это откуда же у простого аспиранта автореферат-то может быть. Нам на всю кафедру только три дали.
- … на его базе могут быть организованы бригады коммунистического труда, - завершал свое выступление Багнюк.
- Бригады! Кому нести чего куда! - шептал очкастый аспирант, - Чего изволите! Профанируют науку, вульгарные невежды!
Тут, как в сказке, на колени упал автореферат - Леня опять поймал совсем уже развеселый взгляд Лернера.
В последней главе Фукс обнаружил плакатного монстра. Да, это была основная формула! Уравнение связывало величину эффективности предлагаемого соискателем биовычислителя с набором основных физических, технологических, экономических, социальных, анатомических, физиологических, психофизических, и даже психофизиологических, а также психологических, эргономических, санитарных и других совсем уж малопонятных параметров. Это была функция многих переменных, объединенных простейшими соотношениями, как было скромно указано – лишь первое приближение. Другими словами прозрачно намекалось на наличие оснований для дальнейшего развития этого научного направления. Эта формула была кладом для обширного но примитивного – на уровне первого курса технического ВУЗа! – общего исследования элементарной функции. Какой простор открывался, какое море графиков плескалось, какие развесистые сады произрастали на плакатах! Не хватало цветовой палитры – в ход шли пунктиры, штрихпунктиры, стрелки разных форм и цветов, сложные аббревиатуры кривых, условные обозначения, выноски, аксонометрии, нелинейные шкалы и прочий наглядный «научный» арсенал. Все это смотрелось бы лучше где-нибудь на выставке запрещенной в стране абстрактной живописи или в качестве обоев туалета. Но и здесь, в актовом зале все выглядело весьма живописно. Кто-то очень потрудился, подведя под бредовую идею такую солидную наукообразную основу, в которой мог разобраться и ученый, и инженер, и технолог, и экономист, и медик, и черт его знает, кто еще. И все - в одном лице! Какая-то темная лошадка, очень умело воспользовалась тем, что и объектом, и субъектом анализируемой биологической машины, - запрограммированных на выполнение элементарных операций homo sapiens, - были люди, человеческие группы и коллективы.
На основании анализа этой заключительной формулы в диссертации были сформулированы трехстраничные «научные» выводы и многочисленные рекомендации. Например:
Таким образом, комплексная программа испытаний чрезвычайно усложняется, если не принять во внимание наши рекомендации по тестированию на основании модифицированной таблицы Карно.
Как показывают приведенные выше соображения принцип функционирования, независимый от конкретной реализации логических элементов, сводит до минимума затраты интеграции и специализации предлагаемой нами системы.
Итак, принципиальное первичное соотношение между подсистемой и ее технологической реализацией открывает весьма интересные перспективы проектирования на основе разработанного нами системного подхода.
и далее в том же совершенно безлико-неконкретном псевдонаучном стиле.
Невидимка-лошадка - исполнитель заказной работы была очень аккуратна и, согласно общепринятым требованиям, расписала смысл каждого члена основной формулы, указав размерности.
Возвращаться в лабораторию не хотелось, а вот размерности – это интересно! По крайней мере, понятно. Фукс попросил у очкарика листик из папки и углубился в дебри проверки формулы на эти самые размерности.
Вокруг становилось все веселее: выступают маститые оппоненты, зачитываются отзывы. А с формулой ясно только одно: в любом уравнении, независимо от его физического или любого другого смысла, размерности с обеих сторон от знака равенства должны совпадать. Ведь, например, метрам никак нельзя прибавить килограммы или из литров вычесть секунды. В данном случае задача упрощалась, ибо эта самая эффективность принципиально объявлялась величиной безразмерной. Поэтому достаточно было убедиться, что правая часть – эта дробь – тоже безразмерна. Иначе говоря, размерности ее числителя и знаменателя должны быть одинаковы – тогда они сократятся. В противном случае формула неверна, ибо не имеет смысла, что бы она не содержала, не отражала, не выражала. Неверна, как цыганская Земфира Пушкина-Немировича-Данченко-Рахманинова и всё тут! И это неудивительно. Удивительно другое: в советских технических ВУЗах о теории размерностей не вспоминают и большинство преподавателей даже не знают о существовании основополагающей пи-теоремы Букингема! А зря, ведь на основе анализа размерностей можно устанавливать и анализировать функциональные связи между самыми различными величинами.
Вернемся, однако, на заседание ученого совета.
Фукс на листочке пунктуально выполнял подобную проверку основной формулы диссертации. Это было совсем несложно, но требовало большой аккуратности – было много независимых переменных.
- Ничтожества, - шипел очкастый, - цирк устроили.
- Есть! – воскликнул Леня. И на старуху бывает проруха: аккуратная темная лошадка, невидимка оказалась недостаточно внимательной – безразмерная по определению эффективность оказалась размерной.
- Что вы орете, - развернулся очкарик, - что у вас есть?
- Не у меня, а у Багнюка есть… Точнее, нет. В его основной формуле размерности не совпадают!
- Что? – не понял аспирант. И вдруг до него дошло, - Что вы сказали? Покажите немедленно!
Кругом начали оборачиваться. Через пару минут аспирант выпрямился и уставился на Фукса:
- Точно! Вы – гений! Не совпадают, коллега! Правая часть размерна! Что же делать?
- Вы же сказали, что это цирк. Вот и выступите. Укажите на ошибку.
- Ну да! Простой аспирант публично зарежет докторскую этого парторга? Вы с ума сошли, коллега. Выступайте сами!
Рядом заскрипело кресло – в него опустился Радин. Молча взял листок, бегло просмотрел, - Молодец! - и вернулся на свое место. Теперь оттуда веселились уже две пары глаз.
- Есть ли еще желающие выступить? - нехотя вопрошал профессиональный председатель, - Вопросы есть?
- Есть краткое замечание, - встал Радин-Шестаков.
- Да, да, пожалуйста. Если краткое, то можно с места. Мы и так уже изрядно засиделись.
- В формуле на плакате номер восемнадцать не совпадают размерности.
Сначала зал, как и аспирант, ничего не понял. Вертели головами, искали восемнадцатый плакат. Затем пополз шепоток, потом бумажный шелест… Извлекались блокноты, карандаши и ручки.
Председатель растерялся:
- О какой формуле вы говорите?
Радин вышел на сцену, взял указку и показал на злополучную формулу.
- Господи! – как-то совсем откровенно ахнул председатель, и стало ясно, что он ни черта не слушал с самого начала, что ему глубоко безразлично содержание этого собачьего бреда, что ему наплевать на суть диссертации, вернее – её отсутствие, что он почти рефлекторно заполнял паузы стандартными протокольными фразами хорошо поставленным председательским баритоном при отличной дикции - Ну и что прикажете делать?
- Как что? - взвизгнул женский голос, - Проверять!
- Погодите, погодите, - замахал холеными руками председатель, поискал глазами Багнюка, с трудом нашел, - Быть может соискатель прояснит нам ситуацию? Так сказать, ultima ratio [11].
Где-то там, в первом ряду встал вконец растерянный, ну просто насмерть перепуганный коротышка Багнюк. Был тот редкий случай, когда этот низкорослый негодяй не владел ситуацией. Он совершенно потерял ориентацию, он ничего не понимал и молча затравленно оглядывался. Из разных концов зала неслось:
- Проверили уже. Неверно!
- Не совпадают…
- Формула ошибочна.
- Дробь имеет размерность!
- Ошибочка вышла. Ха-ха!
До режиссеров защиты наконец дошло, что дело-то дрянь! Этот болван-соискатель, даже промычать ничего не может. Идиот! Кому он заказал эту халтуру? Кто текст проверял? И ничего ведь поделать уже нельзя - против теории размерностей не попрешь. Тут любой дурак может проверить. Академики-оппоненты, представители ведущей организации, авторы отзывов и прочая околонаучная сволочь in corpore [12] засуетилась – запахло крупным скандалом.
И вдруг:
- А может на плакате описка?
В зале начался бедлам. Из коридора валили любопытные – такого столпотворения тут давно не наблюдалось.
- Давайте в автореферате посмотрим.
- Нечего смотреть – там то же самое!
- Тогда давайте в диссертации проверим.
- Товарищи, товарищи! - председатель стучал авторучкой по графину (господи, а что будет с банкетом, там уже все накрыто на сто двадцать персон! Армянский коньяк с красной икрой стынет!), - Внимание! У нас лишь три экземпляра диссертации. Предлагаю для проверки размерности формулы создать комиссию из трех человек: секретарь совета, к.т.н., товарищ Секретарюк, член совета, начальник НИСа, д.т.н., товарищ Нисов и автор последнего замечания, д.т.н., профессор, товарищ Радин-Шестаков. Отводы есть? Нет? Голосуем. Единогласно. Комиссии приступить к работе. Объявляется перерыв на пятнадцать минут.
Через десять минут комиссия запросила еще пол часа: формула содержала чрезвычайно специфические аргументы, размерности которых даже товарищи Нисов, Секретарюк и Радин-Шестаков не могли уточнить. В связи с этим им было разрешено немедленно отправиться напротив через дорогу в профессорскую библиотеку. Там располагался полный перечень общих и специальных энциклопедий, толковых словарей, государственных и отраслевых стандартов, а также другой официальной справочной информации, включая ДСП. К счастью, на защите присутствовала зав. библиотекой, что очень ускорило доступ к этим бесценным информационным сокровищам.
Что и говорить! Это была ярко зияющая четверть чернозвездного часа Багнюка! Это была вершина всеобщего неподдельного интереса к его персоне! Никто не покинул своих мест, никто даже не встал. А публика всё прибывала, в зале уже негде было стоять, люди толпились в коридоре. Еще бы – «физического» падлюку-парторга прилюдно на куски режут! Это был апофеоз зав кафедрой физики, бенефис парторга общеобразовательных кафедр! Сквозь толпу, как крысы с корабля, молча протискивались и исчезали в коридорной перспективе уже давно все понявшие оппоненты и «защитники». Комиссия управилась минут за двадцать. И в спертой тишине секретарь сначала зачитал протокол избрания председателя комиссии (Нисов) и ее секретаря (Секретарюка) и затем подтвердил:
- Во всех трех экземплярах представленных в Ученый Совет официальных рукописей диссертации соискателя к.т.н., профессора, заведующего кафедрой физики Багнюка Ярослава Остаповича, в идентичных по написанию формулах номер сто восемь размерности левой и правой части не совпадают!
Зал замер.
И тут же из первого ряда неожиданно незнакомым голосом заблеял Багнюк:
- Прошу ученый совет снять диссертацию с защиты до голосования.
Просьба была тут же удовлетворена.
Это была coda.
Впрочем, не совсем. Из ВАКа пришел разгромный приказ: статус ученого совета понизили до кандидатского, председателя переизбрали. Но и это было еще не все. Через полтора года Багнюк все же где-то там, то ли в Казахстане, то ли в Киргизии защитился. Тихой сапой вернулся и вновь решительно и уютно уселся с ногами в протухшее кресло заведующего гнусной кафедрой, и с чуть меньшей наглостью - во второе - в парткоме. Вот это было уже все. Правда, в кулуарах над Багнюком потешались. Да что толку! - уменьшить его положительную репутацию было невозможно – у него ее никогда не было.
1 – административно-хозяйственная часть.
2 - Восхождение и спуск.
3 – единица с тридцатью пятью нулями.
4 - студенческое научное общество.
5 - безнадега (жаргон).
6 – для служебного пользования.
7 – большой (эстрадный) оркестр.
8 – битва амазонок с греческими героями.
9 – персонажи-правдолюбы романа «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева.
10 – научно-техническая и опытно-конструкторская работа.
11 - последний довод.
12 - в полном составе.
В маленькой лаборатории ч. 11 Гаусс и Букингем
© Copyright: Витя Вольф, 2015
Свидетельство о публикации №215071500883
Свидетельство о публикации №215071500883
Рецензии