Глава 9 Третий день. Скупцы и расточители

Третий день. Скупцы и расточители

Наступил третий день, и в этот день с полудня мне пришлось тащить Тартюфа на своем горбу, проклиная все на свете, в особенности бесов и тиранов с Кровавой речки. Клюку он потерял при переходе через бурный ручей и сам чуть не утонул, хотя воды там было по колено. За эти дни Тартюф себя ничем не запятнал, что было важно по условиям игры, но ему становилось с каждым часом хуже. Я совершенно выбился из сил. Мне до сих пор никто не попадался в жизни, кто прилагал столько усилий, чтобы попасть на небо, как это делал я. Да чтоб оно перевернулось!
Мы сделали привал. Теперь мы часто делали привалы. Пока я перевязывал свои раз-битые в кровь ноги грязной тряпкой, Тартюф предался размышлениям.

– А Люций значит «лютый»? – вдруг спросил он, поставив меня в тупик этим вопросом. Во-первых, я не знал, какой вывод последует за этим, а во-вторых, я никогда не думал о происхождении своего имени.
– Не знаю, может быть. А что? Какая разница?
– Нет никакой, – поспешно успокоил он меня. – Я просто так спросил. А ты давно в Аду?
– Больше чем ты. Несколько тысяч лет.
– Ого! Я думал я здесь старожил. Теперь понятно, почему ты так хорошо ориентируешься в этих дебрях. Нам далеко еще до Стикса?
– Далеко. Четыре полных круга.
– А что за грешники находятся на этих кругах?
Я устно ознакомил его с древним циркуляром Люцифера, с наслаждением растянувшись на траве и подложив под голову руки. Все мои кости ныли, ступни горели. Он рас-смеялся, тоже развалившись.
– Наверное, не сладострастники, а сластолюбцы? На втором круге.
– Да какая разница? – буркнул я. Этот зануда начинал действовать мне на нервы.
– Ну как же? Ты подумай хорошенько, – Тартюф сорвал и закусил травинку. – Ведь слово сладострастие означает качество страсти и суть его качественная работа. Это ненаказуемо. Всегда карают за количество. Чем больше у мужчины женщин, тем больше он сластолюбив; так же и женщины. Мы порицаем множественность связей. Кто больше грешен – тот, кто съел одну конфетку и получил от ее сладости и вкуса неземное наслаждение, или тот, кто как свинья в один присест уничтожил килограмм конфет? Конечно этот последний! Значит, все грешники на втором круге Ада должны быть сластолюбцы, а не сладострастники, или весь Ад – ужасная ошибка.
– Похоже, ты эксперт в вопросах страсти? – язвительно спросил я, с негромким охом перекатываясь набок, чтобы лежать к нему лицом. Ад был ошибкой. Сплошной ошибкой и несправедливостью. Интересно, что думал по этому поводу Господь? Любил ли он свое творение так же горячо, как ненавидели его мы?
– Эксперт я или не эксперт, но логика есть логика, – со скромным достоинством воз-разил Тартюф. – Представь себе, что до сих пор имела место страшная судебная ошибка. На втором круге собраны не те! Тебе понятна моя логика?
Я посмотрел на его вздувшуюся покрасневшую лодыжку. Похоже, он и себя мнил уже безвинной жертвой и причислял к невинно осужденным; это давало ему злость и силу. По логике вещей он сейчас должен был выть, катаясь по траве, а он лежит и умничает. Неужели он так привык к страданиям на своем девятом круге? И все же опираться на больную ногу он не может, следовательно, не может и идти самостоятельно без посторонней помощи. Полдня я нес его на своем горбу и совершенно выбился из сил. Его нога нам вылилась в серьезную проблему.
– Ты меня слушаешь?
– Я думаю, – грубо отрезал я, чтобы он заткнулся. – Думаю, что мне с тобой делать? Я очень многое поставил на карту. Мне просто жизненно необходимо за оставшиеся два с половиной дня дойти до Стикса. Смогу ли я нести тебя на себе через густонаселенные круги?
Он понял меня и страшно побледнел.
– Ты хочешь бросить меня здесь? Скажи прямо, я смогу это пережить. Чего мне ждать?
– Я думаю. Еще не решил. Своя рубашка ближе к телу. Может быть брошу, может донесу.
– И в том и другом случае я буду благодарен тебе за попытку. Не мучайся напрасными переживаниями. Если я не дойду, значит, мне было не судьба дойти. Но если бы ты знал, как ноет сердце!
– Сердце не ноги, пусть ноет, пусть кровоточит.

Я очень хотел его помучить. Меня трясло, мне нужен был допинг, чтобы злостью восстановить утраченные силы. Я уже третий день был не у дел. Садистская привычка мучить кого-нибудь изо дня в день превратила меня в проклятого сукиного сына. Однако нужно было что-то решать. Тартюф не подозревал, что в нашем путешествии он главное действующее лицо и без него игра теряет смысл. Бросив его сейчас и сдавшись Люциферу, я сохранял свою жизнь, но на сто лет лишался права на следующую попытку. Мой путь на небо лежал через Тартюфа. Сумею доказать, что самый главный грешник на Земле исправился, пройдя все круги Ада – мне простится все. Мне было страшно. Душа сжималась при мысли о мертвых водах Стикса и о наказании, ожидающем меня в случае провала.

Но я его не бросил. Отдохнув, мы снова вышли в путь. Поднялся страшный ветер, не прекращающийся ни на минуту. О, это была адская дорога! Все время вверх, имея на двоих три кровоточащих ноги. Навстречу нам катились камни, рушились деревья, из склонов вырывались корни трав, за которые мы цеплялись. Мы поднимались из глубин Ада. Черная бездна жадно маячила внизу, с готовностью разевая свою пасть, когда соскальзывала нога. Мы повисали на крутом склоне, болтая в воздухе ногами, напрягая иссякающие силы. Несколько раз нас чуть не схватили бесы, которые построившись длинными цепями, старательно прочесывали лес, кололи острыми трезубцами придорожные кусты, или устраивали по своим реестрам повальную проверку мертвых душ и пересчитывали кольца на их шеях, когда мы с Тартюфом пытались затесаться в толпы скупцов и расточителей. Тех и других было огромное количество. Большинство скупцов были немолодые лысые обрюзгшие мужчины с измученными умными лицами банкиров, большинство расточителей – красивые молодые женщины с высокими гибкими шеями, обритые наголо. Мужчины были наги или почти наги, женщины одеты в одинаковые грубые бесформенные платья неприятного для глаз ослепительного белого цвета. По сути дела это были просто холщевые мешки с дырками для рук и головы, доходящие им до пят. Мне было не совсем понятно, почему все эти люди попали в Ад, тем более что их никто не мучил. Бесы, когда не были заняты прочесыванием местности и нашей поимкой, только и делали, что кривлялись друг перед другом, прихорашивались перед зеркалом, щеголяли в узких женских трусиках стрингах, смешно шевеля волосатыми ягодицами, и без конца мерили одежду лучших мировых брендов, которой тут было завались. Вереницы женщин дни напролет бродили среди этих тряпичных куч, где каждая была размером с Джомолунгму, не имея права и возможности остановиться. Все горы тряпок имели свои собственные названия, начертанные углем на деревянных табличках. «От Валентино» было коряво написано на одной табличке, «Дольче Габбано» на другой, «Прадо» на третьей, и так далее и тому подобное. Одна из несчастных мотовок, не в силах сопротивляться своей женской сущности, стянула из какой-то кучи одежды яркую тряпочку и незаметно сунула под свой мешок, служащий платьем. И тут же полчища ее товарок стали с гвалтом в открытую хватать и мерить на себя одежду, словно на распродажах выхватывая друг у друга из рук понравившуюся вещь, сбрасывая с себя противные белые мешки и бесстыдно обнажаясь. На гвалт набежали бесы и разняли дерущихся. Кроме издевательского смеха всех провинившихся наградили только парой увесистых шлепков по мягкому месту и заставили вернуть и порвать все облюбованные вещи. За женщинами, качаясь на ветру как тени, бродили совсем маленькие дети, кожа да кости, с надутыми, как барабан животами и опухшими от водянки ногами. Все они умерли когда-то от голода. На их сморщенных личиках остались только огромные, на пол лица, умоляющие глаза. Они протягивали к бывшим красавицам грязные ручонки и лепетали как птички на разных языках, моля дать им немного еды. Еды у женщин не было никакой и дети падали замертво на тропу, усеянную бусинами из разорвавшихся жемчужных ожерелий, усыпанную великолепными бриллиантами и рубинами, которые нельзя было есть. Везде валялись искусственные детские скелетики в драных лохмотьях; нельзя было шагу ступить, чтобы под ногами не захрустели пластмассовые косточки. От пошлой безвкусицы этого адского наказания у нас голова пошла кругом.

Мужчин тут заставляли всегда носить с собой два тяжеленных рюкзака с «черной» медной мелочью, один на спине, а второй в руках, как уснувшего младенца, тогда как под ногами у них так и хрустели золотые и серебряные монеты. Вместе с железными кольцами на шеях все это делало мужчин похожими на римских рабов в каменоломнях. Они не имели права останавливаться хотя бы на минуту, и все время двигались по кругу, выискивая среди золотых монет медь и пополняя ею свои запасы. Если какой-нибудь обессиленный скупец плохо старался или упускал из рук мешок с мелочью, его нещадно пороли бичами. Из-за нестерпимого сияния золота все скупцы здесь страдали снежной слепотой.

Мы видели богатейшие россыпи алмазов, золотые жилы, равных которым не было в природе, окованные золотыми уголками разбойничьи сундуки со сбитыми замками и откинутыми выпуклыми крышками, полные сверкающих драгоценностей. Мы прятались в лесах, где на деревьях вместо листьев росли  зеленые банкноты, а вместо ягод – мелкие золотые монетки. Вскоре нас стало просто тошнить от вида этого бесполезного богатства. Так и хотелось обменять его все на хотя бы малую толику счастья и везенья!

Уже возле приграничного столба перед третьим кругом нам пришлось предстать перед светлейшими очами Князя Тьмы, одиноко сидящего на острие высокой скалы. Он обозревал окрестности через огромную черную подзорную трубу. Сердце мое так и замерло в груди! Он посмотрел прямо на нас, заледеневших в шевелящемся потоке грешников, над которым к тому же так и щелкали бичи. Несколько долгих секунд он не сводил с нас глаз. Не зная моего нынешнего облика, он не мог меня узнать, но мог узнать Тартюфа. В мире было полно картинок с его довольно точным изображением. Прошла целая вечность, пока его ржавая труба не двинулась в другом направлении. Я мысленно воздал горячую хвалу Господу! Мы благополучно пережили и это испытание! Тартюф приблизил к моему уху свои искусанные в волнении губы и хрипло прошептал:
– Ах, Люций! Смогу ли я когда-нибудь ответить тебе благодарностью за все, что ты для меня сделал? Даже если я лишусь больной ноги, моя признательность тебе будет безграничной!
– Не лишишься, если мы вовремя дойдем до Стикса. Я знаю на реке один тайный приток, который вмиг вылечит твою гангрену. Не хнычь, не раздражай меня, и я тебя не брошу.
Он шумно вздохнул и крепче обхватил меня за шею.
– Ты мне дороже брата! Знал бы ты, как мне хочется дойти!