Я встретил их на пляже

Это была милая парочка, недавно посетившая Ниццу и наши солнечные пляжи. Сорен, среднего роста и упитанности сорокалетний мужчина, вел под руку свою жену Мисси, которая не знала меры ни в росте, будучи ниже мужа на голову, ни в упитанности - в окружности она была побольше своего супружника. Их имена, конечно, я узнал позже, но вам сообщаю так, будто бы я их знал всегда.
Сорен о чем-то говорил ей, шлепая босыми ногами в закатанных штанах по воде, а она почти семенила за ним, колыхаясь дородным телом и смеясь от его речей. Было видно, что Сорен, хоть и тяготится внешней несуразностью жены, очень ее любит. Он бережно следил, чтобы она ненароком не упала в воду и не затерялась в толпе отдыхающих снобов, и провожал ее взглядом, когда та уходила купить себе очередное мороженое или погладить чью-то собачку, до которых она была большая охотница.
Мисси отвечала ему тем же - она всегда улыбалась мужу и постоянно то хватала, то отпускала его большую ладонь. Я не знаю, много ли у них было общего в жизни, учитывая, каким отстраненным взглядом Сорен смотрел на все вокруг, включая жену, но их постоянно видели вместе.
Я читал о таком поведении в книжке, что хранилась у меня на столе. Взаимная забота ведет к взаимному уважению, и наоборот - как-то так.

Я пытался с ним заговорить, однажды, но у меня получилась какая-то неловкая фраза, а у Сорена на лице получилось не менее неловкое выражение; Мисси, вечно идущая с ним рядом, колыхая округлостями, смотрела куда-то в сторону и не смогла мне помочь в неловкой ситуации. Мы постояли так с минуту, переминаясь с ноги на ногу, а потом каждый пошел своим путем. Проклятое мое косноязычие всегда бежало впереди меня.
Но я каждый день видел их на нашем курорте. Мисси лежала в шезлонге, и в этой, комфортной для глаз, тени, читала какие-то толстые, непривлекательные на вид книги. Сорен эти книги не читал, напротив, даже избегал их.
Так мне казалось - может, это и было далеко от истины, но кто знает, что такое эта истина. По мне, так нет никакой истины, а есть одно заблуждение. Вся жизнь сплошное заблуждение. Я заблуждался во всем и всегда - так мне казалось, в этом я был уверен. Да, я был уверен в том, что заблуждаюсь - и в этом имела своим истоком моя вера в неверие истине. Меня успокаивала книга, которую я хранил под подушкой, про покой и благоразумие, про то, как надо жить. Я читал ее и моя нервозность проходила.
Конечно, не самое лучшее из чувств - постоянный парадокс мыслей, парадом шествующий из конца в конец собственного серого вещества. Казалось, я так и видел бьющих в литавры, одетых в ливреи, драгунов собственного мышления - вечно мне мерещилось что-то такое.

Наверное, мое присутствие как-то начало раздражать Сорена, и однажды он подошел ко мне, брови его были недовольно насуплены, будто он был чем-то зол, но зол на самого себя - такая злоба бывает, когда не можешь разобраться в самом себе и том, чего ты хочешь - и прямо спросил у меня, почему я каждый день лежу на том же пляже, где и он с женой, и почему всегда на одном и том же шезлонге.
Я несколько нервно ответил, что я здесь лежал задолго до их с женой прибытия, но при упоминании его жены Сорен еще сильнее насупился, будто я влезал в его личную жизнь наглее, чем позволял себе это раньше - хотя я себе позволил лишь однажды и весьма кратко, хоть и не слишком элегантно, а вернее, даже топорно. Потом я добавил, что не знаю, что мне сделать, и если он хочет, я найду другой пляж. Сорен помолчал, потом снова посмотрел, как было у него в привычке - сквозь меня и, казалось, сквозь своих собственных глаз, будь это хоть сколько-нибудь возможно - и молча отошел.
Я проводил его взглядом и вернулся на шезлонг, стараясь не смотреть в их сторону. Я чувствовал себя виноватым - наверное, я слишком много думаю о незнакомых мне людях; я вообще слишком много думаю и рано или поздно это плохо кончится. Надо бы перечитать книгу, главу про общение с другими людьми с позитивно-конструктивной точки зрения.

На следующее утро я взял свою сумку, и пошел от отеля не в правую сторону, а в левую, подальше от лежака Сорена и Мисси. Какие неприятные люди - есть такой типаж людей, который сначала нравится, но потом оказывается, что люди это не слишком приятные. Наверное, они сейчас думали такое же и обо мне, но я им не понравился и сначала - уж в этом я уверен, хотя, конечно, заблуждаюсь.
Интересно, что он нашел в толстой жене? Наверное она хороша в постели. Это точно. Никто не станет жить с толстой девахой без каких-то дополнительных бонусов. А может, он просто жалкий бедняк, который единственное что может себе позволить, так это вот такую жену. Наверное, и сюда они приехали в долг. Я даже злорадно потер руки - теперь-то я тебя раскусил, Сорен. Швед проклятый. А жена, похоже, с южных краев, и плюшки любит - шведские плюшки с корицей. И потом он ее трахает, и ее жирные бока колыхаются, как у тюленя.
Я засмеялся. Какое же ты дерьмо, Сорен. Из-за тебя я вынужден сидеть на другой стороне пляжа, где отдыхают крикливые доминиканцы. Тебе, видите ли, не нравится, где я сижу, а я сижу там, где мне удобно, и я там сидел до того, как ты туда прибыл со своей толстой клушей, и буду сидеть после того как ты уедешь, наконец - и не сидеть, а лежать, и смотреть на кого угодно, и купаться без того, чтобы кто-то меня сверлил своим отсутствующим взглядом, а когда искупаюсь, снова лягу на лежак и буду курить свою сигару. Проклятые шведы. Я не знал ни одного шведа в своей жизни, но уже их ненавидел.
Темнело, и я направился домой, принять душ и смыть с себя морскую, едкую соль - и крем от загара, который спасал меня от слезающих слоев собственной кожи. И тут меня чуть не затрясло - эта сладкая парочка до сих пор валялась на пляже. Мисси лежала на шезлонге как мерзкий, жирный бегемот, а Сорен в своих синих плавках валялся на песке, а ступни его омывала морская вода. Когда ж вы уберетесь с моего пляжа - я и так ради вас оставил свою лежанку и направился в другое, нелюбимое место, а вы еще оккупировали пляжный отрезок планеты с утра и до вечера.
Я вспоминал книгу - позитивный настрой, дружеское отношение к недружелюбным людям, но я был слишком зол - хотя особых причин для этого не находил.
Я старался избежать встречи наших взглядов, но тут бегемотиха Мисси перевернулась на шезлонге и, подставив свой зад в красном закрытом купальнике к заходящему солнцу, посмотрела на меня. Потом посмотрела в другую сторону, а потом снова на меня. Чего пялишься, подумал я про себя и отвернулся.
Наверное, жирной твари хотелось поправить купальник, затерявшийся в ее телесах. Любительница плюшек.
Я опасался шагов на песке, я опасался, что Сорен пойдет за мной и будет мне высказывать, но видимо, их никак не радовала встреча со мной.
Да и меня тоже, вечно пялятся на всех а потом не не не потом пялятся на всех и в целом люди не не неприятные и вообще я наде де деюсь что никогда их больше ше ше не увижу-у-у.
У меня в горле застрял комок, я словно чем-то подавился - то ли слюной, то ли злобой, то ли заходящим солнцем, и начал падать под его тяжестью - солнца, злобы и слюны, не знаю - но я начал падать и судорожно хватать руками песок.
Последнее, что я увидел, были испуганные и взволнованные - но от этого не менее ненавистные - лица Сорена и Мисси. Мне казалось, что они сейчас будут на меня плевать или бить меня, как делал мой отец, когда мне было десять.


Я очнулся в родной палате. Все то же. Мягкие стены. Маленькое окошко сверху. Дверь с решеткой.
Вошла медсестра, мисс Уолтерс, старая женщина, впрочем, сохранившая опрятность.
- Вы опять не принимали лекарств? Вас же выпустили с условием, что вы будете их принимать три раза в день. Вы даже книгу свою любимую тут оставили.
- Я... я забыл, просто... забыл.
- И вас опять нашли на пляже. Вам же сто раз говорили, что не надо ходить в скопления людей.
- Там были... эти двое... мерзкие такие... жирная такая....
- Ну-ну, вы что. Не надо таких слов. Они только показывают, что вам еще надо подлечиться.
- Не надо, я здоров! Мне надо домой. Мне надо домой.
- Не надо. Полежите у нас недельку. Мы проследим, чтобы вы принимали таблетки.
- Ладно. Мне нужно успокоиться. И все. Потом приму ваши таблетки.
- Вот и славно.
От таблеток, которых я давно не принимал, неслабо штормило, но они, раззадорив мой желудок с порцией больничного супа, успокоили мой разум. Чего я вообще разозлился так, надо было просто забыть про этих людей, про Сорена и Мисси. Ну заняли какой-то лежак, ты займи другой, ну видел их разок, ну увидел два - нет никакой трагедии. Ты же читал в книге все эти прописные истины.
Тут дверь опять отворилась - что ей еще делать, кроме как открываться и закрываться - и вошла мисс Уолтерс.
- А у вас гости, - сказала она, забирая мою тарелку и пустые стаканчики из-под лекарств.
- Кто там может быть?
- Мистер Густафсон и его жена.
- Это кто ещ.... - я осекся. - А что им надо?
- Они хотят спросить, все ли с вами хорошо. Это ведь они нашли вас на пустом пляже, когда вы отключились.
- Ну... пустите.
Они вошли, на этот раз уже одетые не по-пляжному: он в костюме, она в широком платье с рисунком из бело-красных цветочков.
- Спасибо вам, - сказал я, - что подобрали меня.
- Да не за что, - сказал Сорен. - Мы сразу заметили, что вам нехорошо.
- Я давно не принимал... таблеток, вот.
- Не беда, теперь вы в полном здравии.
- Еще не в полном, но скоро буду.
- Мы все равно уезжаем через три дня, так что...
- А меня через три дня выпишут.
- Тогда прощайте, друг мой, - сказал Сорен.
- Прощайте, - тихо сказал я.
Все-таки они милые люди.
А я такого о них себе наговорил.

...Медсестра закрыла мою дверь, а я достал из-под подушки любимую книгу.  Из окна, выходившего на лестницу, слышались голоса, пение птиц. Жизнь хороша. Меня вылечат эти добрые медсестры и их таблетки.
Я открыл главу о внутреннем ребенке внутри нас, которому нужна любовь всех на свете, которую он желает - и наверное, может получить, если будет вести себя хорошо. Так ребенок получает любовь от родителей, и так же получу и я от жизни.
- Зачем ты вообще поперся к этому ублюдку? - послышался женский голос.
- А что было делать? Он упал у нас на глазах, не бросать же его.
- Этот дьяволенок меня глазами сверлил, как будто через купальник.
- Не говори глупостей, Мисси.
- Ты не видел, я видела. Надо было его там оставить.
- Зато теперь он в руках врачей и не будет нам докучать. Таким как он, место в дурке. Он и ко мне подходил, что-то там заикался, все лицо заплевал.
- Какой мерзкий тип, - женский голос звучал веселее и куда тише, так как удалялся от окна к воротам больничного двора, - Никуда не деться от психбольных. Проклятие какое-то.
Я вскочил с кровати и прижался лицом к окну с решетками, и хотел было закричать им вслед, что мне к чертовой матери не нужна была их помощь и официальные визиты, но передумал. Книга учит другому. Надо жить по ней. Надо признать свою вину, и тем самым ее отпустить.
Это сработало.
Черт с ним. Я во всем виноват. Да и какого отношения можно ждать к таким, как я. Я заикаюсь, плююсь, пристаю к людям и разглядываю толстых женщин.

Я продолжил чтение книги, подобрав ее с пола - я ее туда отшвырнул. Она меня успокаивала. Учила доброте и пониманию всех и вся. Надо проще относиться к людям, не вызывать их раздражения. Быть терпимей и добрее. Там все про это. Триста страниц историй из опытов психологов. И немного про йогу и вегетарианство. В общем, все такое полезное и душеспасительное, наверное. Про религию кое-где.
Мне принесла ее медсестра, которая сейчас уже уволилась и уехала к брату на ферму, там даже сохранились ее пометки карандашом.

Но я устал читать и захлопнул книгу.
Второй том издания "Бесконечная мудрость всех вещей. Доброта и понимание." Авторы - С. и М. Густафсон.