Сталин Троцкого

Читать Льва Давидовича Троцкого не только очень любопытно, но и необходимо: «звучит» сегодня он как никогда современно. Логическим продолжением  после его «Исповеди»  под названием «Моя жизнь», конечно, был «СТАЛИН» в двух томах. Это  основной труд Троцкого, «дело» всей его жизни. Именно книга Льва Давидовича  легла в основу всех остальных произведений, которые потом были написаны о Сталине.

Погружаясь в текст Троцкого, понимаешь, что  те, кто опирался на его труд как на достоверный источник, либо вовсе не читали   Троцкого, либо  читали, но как-то очень избирательно.

«ЧТО БЫЛО ЛИЧНОГО, ДАВНО ПЕРЕГОРЕЛО...»

На протяжении всех 608 страниц Лев Давидович как будто уговаривает сам себя и нас поверить в то, что Сталин был «кровожадным злодеем», но злодеем в его «устах» он все равно не выглядит, потому что автор  выступает не только как   Судья, но и как Адвокат. Вот в чем ценность книги.

Он будет «говорить»  о Сталине еще в «Моей жизни», которая писалась  в Турции, где он «ожидал» политического убежища у европейских демократических держав, а потом вынужден отправиться в Мексику.  Сталин того периода был у него однопланов. Через несколько лет он снова продолжит  писать о Вожде и подойдет к этой теме со свойственной ему скрупулезностью и  охватит все существующие  источники о Сталине: «В известных кругах  охотно говорят и пишут  о моей ненависти к Сталину, которая внушает мне мрачные суждения и предсказания... Что было личного, давно  перегорело...  Я  считаю  себя  поэтому  вправе сказать,  что никогда не возвышал Сталина в своем сознании до чувства ненависти к нему».

«ИСКУССТВО УПРАВЛЕНИЯ ЛЮДЬМИ БЫЛО В ТУ ПОРУ НЕМНОГИМ СЛОЖНЕЕ ИСКУССТВА УПРАВЛЕНИЯ СТАДАМИ»

Лев Давидович, выросший в мелко-буржуазной семье, будет недоумевать, как этому грузинскому мальчишке из «убогого» и «захолустного» места удалось так «высоко взлететь». Он переберет в своей памяти Тех, кому в истории человечества посчастливилось «проделать» такое стремительное Восхождение.

Он приведет в пример израильского царя Давида, который в отрочестве пас овец, но был уже одаренным  с детства. Красоты природы и искусная игра на флейте только развили его природный ум и  приблизили его ко двору, где он «разгонял тоску Саула». Лев Давидович  при этом отметит, что этот пример не слишком убедительный, поскольку «почти все сыны  полукочевого израильского народа  пасли овец и что искусство управления  людьми  было в  ту пору  немногим  сложнее искусства  управления стадами».

Он вспомнит  головокружительную карьеру Юлия Цезаря и Наполеона I, но  эти полководцы доказали свою исключительность сначала на поле брани, а уже потом смогли  повелевать «безоружными массами».

Он будет размышлять и над карьерой Гитлера и Муссолини, но  сам сделает вывод, что и тот и другой не были самостоятельны в выборе своих идей:  «У Гитлера, как и  у Муссолини, все заимствовано и подражательно. Муссолини совершал плагиат  у большевиков. Гитлер  подражал  большевикам  и  Муссолини». Возможно, все дело в особом ораторском искусстве?!  Гитлер  считал «живое устное слово» определяющим и владел им виртуозно, но и тут Лев Давидович подметит: все дело в том, что Гитлер не «умел писать».

Он будет дальше приводить примеры, назовет и Маркса и Энгельса, которые приобрели миллионы последователей, не «прибегая за всю свою жизнь   к  ораторскому  искусству.   Правда,  им  для  приобретения  влияния понадобились многие годы».

Он проведет параллель с эпохой Возрождения, когда рушились старые нормы отношений и строились новые. Эта эпоха тоже была отмечена особой политической моралью и  особой жестокостью, но «... чтоб  быть  похожим  на  сверхчеловека  эпохи Возрождения,  Сталину  не хватает красок,  личности,  размаха, соображения,  капризного великодушия».

«МАЛЕНЬКАЯ ГРУЗИЯ НАВЯЗАЛА МОСКВЕ СВОЕГО СОБСТВЕННОГО ЦАРЯ»

Так в чем же  секрет успеха?  Какие «краски» в своем арсенале использовал Сталин? На помощь Льву Давидовичу придет  итальянский философ  Никколо   Макиавелли: «Опыт показывает,  что  великие  дела  совершают  те,  которые  умеют  подчинять   себе   людей посредством хитрости или насилия... Когда дело  идет  о спасении отечества, нельзя обращать внимания ни на какие трудности  и на то, справедливо  ли это или несправедливо, гуманно или  жестоко,  похвально,  заслуживает порицания, но, оставляя в стороне все другие критерии, надо  прибегать исключительно  к тому  средству, которое  может спасти жизнь и сохранить  свободу отечества».

Лев Давидович так увлечется размышлениями этого философа, что будет приводить и приводить его цитаты,   как будто «позабудет», что именно Он, Лев Давидович Троцкий,   и Владимир Ильич Ленин   закладывали основы нового государства, именно Они «спасали Отечество». А  Сталин, по словам Троцкого,  в это время так был далек от всех этих свершений, что его и в «микроскоп невозможно было увидеть». Но не будем спешить, как не спешил и Лев Давидович.

Он продолжит «искать»  те исключительные краски, которыми обладал Сталин и заключит: «В  начале  XVIII  века грузинский  царь отдался  под власть  Москвы, видя себя вынужденным отдаться под власть Москвы. В  начале XX века маленькая Грузия навязала Москве своего собственного царя». Нам ничего не остается, как «отправиться» в Грузию, где рос и учился Иосиф Джугашливи.

«ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ — ИОСИФ ДЖУГАШВИЛИ И ЕГО ЭТНИЧЕСКАЯ ФИЗИОНОМИЯ»

Надо отдать должное Льву Давидовичу: если он берется за какое-то конкретное «дело», то подходит к его выполнению с исключительной скрупулезностью и усердием, и то, что он делает, ему нравится. Ему нравится «мир» книг,  ему нравится сам процесс погружения в этот «мир», и этим он и подкупает своего терпеливого читателя.

Он расскажет о Грузии, о ее «природных богатствах» и «благословенном климате», о том, что несмотря на бедность и отсталость, грузины смогли сохранить «этническую физиономию и свой язык»; расскажет и о письменности, которая возникла уже в IV столетии, на 600 лет раньше, чем в Киевской Руси. Но главным «предметом» исследования будет Иосиф Джугашвили, его ровесник.

Он попытается оттолкнуться от национального характера грузин, которым присуща доверчивость, впечатлительность, вспыльчивость и в то же  время отсутствие предприимчивости, но с этими чертами характер Иосифа , по мнению Льва Давидовича, мало вяжется. Поэтому он решит «копнуть» дальше и «проверить» чистоту крови, но запутается: одни «исследователи» будут говорить, что «мать Иосифа Джугашвили была не грузинкой, а осетинкой и что в  жилах его есть примесь монгольской крови»;  другие с точностью до наоборот будут утверждать, что «мать была  чистокровной  грузинкой,  тогда  как   осетином   был  отец,  грубая, неотесанная  натура, как  все  осетины, которые живут в  высоких  кавказских горах». На этом исследования такого плана он уже не будет развивать, а пойдет дальше.

Он познакомится с «воспоминаниями» тех, кто хорошо знал семью Джугашвили и  узнает, что семья Иосифа занимала «старую  мазанку  с кирпичными  углами  и песчаной  крышей».  «Их комната имела не более девяти квадратных аршин и находилась около кухни. Вся обстановка  комнаты состояла из маленького стола, табуретки и широкой тахты, вроде нар, покрытой «чилопи» -  соломенной цыновкой. К этому  позже прибавилась старая  шумная швейная машина матери».

Его мама вышла замуж в юном возрасте, у них родилось четверо детей, трое из которых умерли во младенчестве, Иосиф был четвертым ребенком.

Иосиф будет сердечно  привязан к своей матери, которая посвятила свою трудовую жизнь служению «Богу, мужу, сыну». В одиннадцать лет он останется без отца, и мечта сделать из сына «хорошего сапожника» не осуществится, но  осуществится мечта мамы — увидеть сына в будущем в рясе Священника. Для этого он поступит в духовное училище в Гори.

«ВЕНЕЦ ЧЕСТОЛЮБИЯ»

Он поступит в  духовное  училище  с  «ситцевой  сумкой  под  мышкой».  По словам товарищей, «мальчик  проявлял  большое рвение в изучении катехизиса и молитв»; «... благодаря своей исключительной памяти, Coco запоминал  уроки со слов учителя и не нуждался  в повторении». Лев Давидович будет читать эти воспоминания соучеников Иосифа и недоумевать: ведь он до этого времени считал Сталина «малограмотным» человеком, и что «память Сталина, по крайней мере  теоретически, весьма посредственна», но вынужден был все-таки признать: «... чтоб  запоминать  в классе,  нужно  было  отличаться исключительным вниманием.  В тот период священический сан был, очевидно, венцом  честолюбия для самого Coco. Воля  подстегивала способности и память».

Так получается в жизни, но некоторым людям очень трудно признать и смириться, что кто-то тоже умен, усерден, целеустремлен. Лев Давидович для подтверждения этой «гипотезы» перечитает  «воспоминания» из совершенно разных источников, которые подтвердят одно и то же: «Иосиф был одним из самых бедных и самых способных». «Coco перечитал все,  что было в школьной библиотеке - произведения   грузинских  и   русских   классиков,   разумеется,  тщательно просеянные начальством. На   выпускных  экзаменах  Иосиф   был  награжден похвальным  листом, что для того  времени  являлось событием  из  ряда вон выходящим, потому  что отец его был не духовного звания и занимался сапожным ремеслом» . Он будет получать ежемесячную стипендию за усердное обучение и примерное поведение.

«СИЛЬНЫЕ ДУХОМ С ВЕРОЙ В БОГА И ВЕРОЙ В СЕБЯ»

В 15 лет Иосиф поступит в духовную семинарию в Тифлисе, в городе с 1500 — летней историей. «Благодаря успешному  окончанию  духовного  училища  в Гори,  Иосиф Джугашвили был  принят  в  семинарию  на  всем готовом, включая одежду, обувь и учебники». Как и в духовной школе, так и в семинарии, обучение велось на русском языке. Преподаватели в большинстве своем были русские по национальности, грузины допускались   в учителя только в том случае, «если проявляли двойное усердие».  «Ректором состоял русский, монах Гермоген,  инспектором  - грузин,  монах  Абашидзе, самая грозная и ненавистная  фигура  в  семинарии».

Это было время, когда в России марксизм проходил свою «интеллигентскую стадию», а в Тифлисе стали возникать первые социалистические кружки, в которых семинаристы принимали активное участие, несмотря на строгий надзор царского правительства и наистрожайшую дисциплину.
 
«Дни в семинарии проходили, как в тюрьме  или в казарме. Школьная жизнь начиналась  с семи  часов  утра. Молитва, чаепитие, классы. Снова  молитва. Занятия с перерывами до двух часов дня. Молитва. Обед. Плохая и необильная пища. Покидать стены семинарской тюрьмы разрешалось только между тремя и пятью  часами.  Затем  ворота запирались. Перекличка. В восемь часов чай. Подготовка уроков. В десять часов - после новой молитвы - все расходились по койкам».
 
Только сильные духом с верой в Бога и верой в Себя могли перенести и выдержать эти испытания, а слабые духом и физически «покидали семинарию для кладбища».

«КНИГА - СПАСЕНИЕ И ОСОБЫЙ МИР»

Спасением была для всех Книга. Читали  все с упоением, читали иногда «в церкви во время службы, притаившись в рядах». Иосиф любил «гражданскую историю и логику», зачитывался произведениями национальной грузинской литературы, выделяя Шота Руставели. Увлечен был романом «НУНУ» Александра Казбеги, в котором главный герой Коба, грузинский Робин Гуд, борется за независимость горцев. С этим «именем» он начнет заниматься литературной и пропагандисткой работой для партии.

«ТЯЖЕЛЫЙ КУЛАК И ЗАКУЛИСЬЕ»

Лев Давидович будет читать многочисленные воспоминания, подбирая «пазлы»  в Свою, заранее подготовленную картинку, а картинка будет получаться иной. 

«... Денег  у  него не было, мы же получали от родителей посылки и деньги на мелкие расходы»,-  напишет Гогохия, семинарист, учившийся с Иосифом. Из чего Лев Давидович сделает заключение, что  вынесшее унижение детства и юности  и неравенство настолько будет сильно, что даст о себе знать в будущем и проявится в необузданных желаниях с целью обогащения.

Другой семинарист Иремашвили  будет отмечать, что «как мальчик он  был хорошим другом  для  тех, кто подчинялся его  властной  воле».  Другой «биограф» будет говорить о «тяжелом кулаке» Иосифа, которого побаивались многие, но это «предположение» Лев Давидович отметет сразу: «Рискованное «прямое» действие не  было в характере Сталина, по всей  вероятности, и в те отдаленные  годы. Для  работы  кулаком  он  предпочитал  и  умел  находить исполнителей, оставаясь сам на втором плане, если не вовсе за кулисами».

«РЕЖИМ ДВОЙСТВЕННОСТИ... И НЕЗАУРЯДНАЯ СПОСОБНОСТЬ К ПРИТВОРСТВУ»

Мечта мамы так и останется мечтой: ее сын, Иосиф Джугашвили, не закончит семинарию и не «примерит» на себя рясу Священника.  Он будет отчислен с последнего курса. Неясна подлинная причина. По мнению одних, «начал читать  книги вредного направления» и исключен за неблагонадежность.  Другие будут утверждать, что причина отчисления — это  руководство социал-демократическими кружками. Третьи будут настаивать, что исключен за «неуспешность , которая  явилась результатом его внутреннего разрыва  с  богословской премудростью». Четвертые «говорят», что он сам забрал документы из семинарии  за год до ее окончания. Тем самым, он отучился  в общей сложности в духовных учебных заведениях без малого 9 лет, и эти годы, несомненно, наложили неизгладимый отпечаток на всю оставшуюся жизнь.

Любопытный вывод делает Лев Давидович: «... положение молодого Джугашвили  имело исключительный  характер:  он учился в закрытом учебном заведении, где вся жизнь была подчинена  требованиям церкви и где каждый шаг совершался на глазах монахов. Чтоб выдержать этот режим двойственности,  нужна была исключительная  осторожность   и   совершенно   незаурядная   способность  к притворству».

«ОН ОКАЗЫВАЛСЯ ВСЕ ЖЕ НЕДУРНО ВООРУЖЕН ПРОТИВ УЧЕНИЯ ЦЕРКВИ, АРГУМЕНТОВ ЛИБЕРАЛИЗМА И ОСОБЕННО ПРЕДРАССУДКОВ НАРОДНИЧЕСТВА»

Лев Давидович дальше будет отслеживать «шаг за шагом» деятельность Иосифа Джугашвили сначала как тифлисского социал-демократа, потом батумского,  соотнося факты, слухи, предположения, версии и  свои выводы: «... был революционером местного масштаба». Продвигался вперед «медленно, неуверенно, ощупью».

Напишет он подробнейшим образом и о первых тюремных заключениях, и  ссылке Иосифа: «Нет оснований сомневаться, что в тюремных конфликтах Коба занимал  не последнее место и что в сношениях с администрацией он умел постоять  за себя и за других». «В тюремной жизни  он установил  распорядок, - вспоминал  Вано Каландадзе,  -  вставал  рано  утром,   занимался  гимнастикой,  затем приступал к изучению немецкого  языка и экономической литературы... Любил он делиться с товарищами своими впечатлениями от прочитанных книг».  Лев Давидович «восстановит» полный список книг, прочитанных Джугашвили на тот период и сделает  заключение: «Всего этого было  и  много и мало. В теоретической  системе молодого революционера оставалось,  конечно, больше прорех, чем заполненных мест.  Но он  оказывался  все же  недурно вооружен  против  учения церкви,  аргументов либерализма и особенно предрассудков народничества».

«ИЗ ССЫЛКИ ЗА ГРАНИЦУ, ЧТОБЫ «ДОГНАТЬ ЖИЗНЬ»

По мнению Льва Давидовича, «Всякий  революционер стремился  как можно  скорее  побывать  за  границей,  повидать  и послушать вождей,  проверить  свои взгляды, установить постоянную связь с «Искрой»  и, через   ее   посредство,   с   подпольными   работниками  в  самой   России». Иосиф не был замечен в таком стремлении: «Он  остается «местным работником», кавказцем и провинциалом до мозга костей».

После ссылки Джугашвили не отправился в Лондон к Ленину, а вернулся домой: «... факт этот не может  не вызвать удивления. Сколько-нибудь заметные беглецы редко возвращались на родину, где им слишком легко было  попасться на глаза полиции». Лев Давидович будет озадачен этим «открытием» и вскоре выяснит, что причиной этому возвращению  была «юная жена» Иосифа.

Эта причина была недостаточно веской для Льва Давидовича, ведь он в свое время по дороге в ссылку познакомится с Александрой Львовной Соколовской, с которой обручится еще в пересыльной московской тюрьме. Там в ссылке у них  родятся две дочери, и когда Троцкому устроят побег, он оставит и жену, и своих девочек в Сибири. Александра Львовна его поймет, ведь есть революционное слово «НАДО». Она  останется в Сибири, а он уедет на встречу с Лениным в Лондон: «Из-за границы я едва мог переписываться с ней. Для нее наступила затем вторая ссылка. В дальнейшем мы встречались только эпизодически. Жизнь развела нас, сохранив ненарушимо идейную связь и дружбу».

Вскоре он встретит Наталью Ивановну Седову, тоже революционерку, которая станет его женой. У них родятся два мальчика, и проживут они с ней долго и счастливо.

«АНТИЦИПАЦИЯ НИКОГДА НЕ БЫЛА ЕГО СИЛЬНОЙ СТОРОНОЙ»

Разбираясь досконально в известных документах и воспоминаниях, он выяснит, что Джугашвили, этот провинциал, еще в 1903 году, когда находился в тюрьме, «решительно примыкает к большевикам», несмотря на серьезные  разногласия  между большевиками и меньшевиками на лондонском съезде. И это в то время, когда  и  «Искра» находилась в руках меньшевиков, и на  Кавказе господствовала их партия.

Лев Давидович вспомнит, как он лично присутствовал на этом съезде в Лондоне и как  ему непросто было разобраться, кто же прав и к кому примкнуть. Он воздержится от голосования, в результате чего его автоматически причислят к меньшевикам и это на долгие годы разведет его по политическим мотивам с Владимиром Ильичом.

А как же смог разобраться в этих политических хитросплетениях Джугашвили, ведь «антиципация никогда не была его сильной стороной».

«ГДЕ ТЫ БЫЛ, КОБА?»

С особым усердием и свойственной ему доскональностью Лев Давидович будет искать материал о конкретных «делах», подтверждающих активную революционную деятельность Иосифа Джугашвили в 1905 году и последующие годы. Как удастся ему  выделиться на фоне других революционеров и выделиться так, чтобы его заметил Ленин.

Лев Давидович возьмет под «свою заметку» все написанные Кобой статьи, подсчитает все выступления на митингах, на партийных заседаниях и посчитает, что этого недостаточно для революционера такого масштаба.

Статьи Кобы  «скудны по форме и содержанию», «пламенных» речей от него никто не слыхал и это в то время, когда все агитаторы партии ходили «с сорванными голосами»: «Он  мог не без  успеха  изложить в закрытом  собрании партии мысли,  которые он  твердо усвоил.  Но в  нем не было ни одной жилки агитатора. Он с трудом выжимал  из себя  фразы  без колорита, без теплоты, без ударения». «Коба не был, однако, журналистом по натуре. Его мысль слишком медленна, ассоциации слишком однообразны, стиль слишком  неповоротлив и  скуден». «... он будет не спеша писать тусклые комментарии к ярким событиям».

Лев Давидович так «войдет в роль» строгого Судьи, что еще долго и дотошно будет перечислять все недостатки работ и выступлений Кобы. Не остановится и на этих замечаниях: с бухгалтерской точностью «пересчитает», сколько раз  встречается имя Сталина, включая  все его партийные клички,  в протоколах разного рода  письменных и устных «выступлений». Затем «выйдет» из роли Судьи и выступит уже «Адвокатом» и заключит: «Было бы, однако, неправильно  думать, что подобные статьи  не оказывали действия. Они были необходимы, ибо отвечали  спросу. Их сила состояла в том, что они  выражали идеи  и лозунги революции; для массового читателя они были новы  и  свежи;  из  буржуазной  печати  этому  научиться  нельзя  было».

«ЭТОТ ЧЕЛОВЕК БЫЛ ИМЕННО ТОГО ТИПА, ЧТО НУЖЕН БЫЛ ЕМУ»

Лев Давидович не раз себе будет недоуменно задавать этот вопрос и сам на него отвечать: как  случится, что Ленин приблизит так близко к Власти Сталина? За какие такие исключительные заслуги? Неужели «этот человек был именно того типа, что нужен был ему?»

Вспомнит он, что в центральном вопросе революции Сталин разойдется с Лениным: «Он решительно   выступал   на   съезде против   национализации,   за   раздел конфискованной  земли  между  крестьянами».  Это не могло не вызывать удивления: как смог молодой кавказец так дерзнуть и непримиримо  выступить против  вождя  своей  фракции  по  аграрному  вопросу,  в  области  которого авторитет  Ленина считался  неопровержимым.

Не разделял  он  и соображения Ленина насчет международной революции, более того, они  были ему далеки  и  чужды: «Коба относился к перспективам перманентной революции с суеверным презрением». «...  международная революция в те дни, как и значительно позже, оставалась для него безжизненной формулой, с которой ему нечего было делать в практической политике». «Он искал более близких  «гарантий». У грузинских крестьян, которые  не знали общины, индивидуалистическое   отношение  к  земле  проявлялось   резче и   непосредственнее,  чем у  русских.  Сын  крестьянина  из деревни  Ди-ди-Ладо считал, что  самой надежной гарантией против контрреволюции  будет наделение мелких  собственников дополнительными  клочками  земли».

Внимательно читая размышления Льва Давидовича, невозможно не заметить, как в этой книге о Сталине менялась тональность в изображении Ильича. Если в «Моей жизни» Ленин у него «выступает» как Гениальный Вождь и Учитель, Стратег, то спустя годы, когда произошло переосмысление случившегося, Владимир Ильич изображен уже без таких высокопарных слов, а даже, порой, несколько уничижительно: «... он продолжал строить политику на революционном  прогнозе. Таково  было  основное  правило  этого  стратега».

«ЧЕСТНЫЙ ГРУЗИН»

Припомнит Лев Давидович, как в 18 году, сразу после установления советского режима меньшевик  Юлий Осипович Мартов напишет в своей газете: «Что кавказские большевики примазывались к разного  рода удалым предприятиям экспроприаторского рода, хорошо известно хотя бы тому же г. Сталину, который в  свое время  был исключен из партийной  организации за  прикосновенность к экспроприациям». Ему будет вторить и меньшевик Федор Ильич Дан (муж сестры Мартова). Сталин привлечет Юлия Осиповича к суду революционного трибунала: «Никогда  в  жизни, - говорил он  пред  судом  при переполненном зале, - я не судился в партийной организации и не исключался - это гнусная клевета». «С такими обвинениями,  с какими выступил Мартов, можно выступать лишь с документами в руках,  а обливать грязью на основании слухов, не имея фактов — бесчестно».

Фактов действительно не найдется ни в полицейских актах, ни в показаниях предателей и перебежчиков, которые бы  подтверждали участие Сталина в подобных революционных «приключениях».

И все-таки по настоянию меньшевиков в ЦК партии строго осудят экспроприации «как  недопустимые  нарушения партийной дисциплины», но при этом сделают «оговорочку»: «... в намерения участников не входило причинение ущерба рабочему движению и что ими руководили лишь «неправильно понятые  интересы  партии».

Как вынужден отметить Лев Давидович, что Сталин принадлежал в годы реакции «не  к тем  десяткам тысяч,  которые покидали партию, а к тем немногим сотням, которые,  несмотря ни на что, сохраняли верность ей».

«ТАК БЫЛО! ТАК БУДЕТ!»

Мы живем в такое время, когда мировая история подобна «покорной  глине в руках горшочника», переписывается на наших глазах по нескольку раз на день. Я думаю, что каждый, кто интересуется историей нашей страны, хоть раз да задавался вопросом: можно ли было избежать событий 17 года, или этот процесс  неизбежен. Когда читаешь «Хронику» тех дней, то понимаешь: ответная  реакция от «обиженных и оскорбленных» неминуема  при   недальновидной политике  царя и правительства, несмотря на долготерпение и мудрость нашего многострадального народа.

1912 год был отмечен новой «волной» политического оживления после нескольких лет затишья. Причиной, подтолкнувшей к массовым выступлениям, был расстрел рабочих на Лене: «В глубокой тайге, за 7000 верст от  Петербурга, за 2000  верст  от железной дороги,  парии золотопромышленности, доставлявшие ежегодно  миллионы  рублей прибыли английским и русским акционерам, потребовали восьмичасового рабочего дня, повышения  зарплаты  и  отмены штрафов. Вызванные  из Иркутска  солдаты стреляли по  безоружной толпе. 150 убитых, 250 раненых; лишенные медицинской помощи раненые умирали десятками. При обсуждении   Ленских  событий в Думе министр  внутренних дел Макаров заявил под аплодисменты правых депутатов: «Так было, так будет!»

Неужели такие кровавые события «пройдут» незамеченными? Неужели правительство ничему не научилось за семь лет после «Кровавого воскресенья»? Что это? Святая Вера в свою Избранность, а, следовательно, и в свою Вседозволенность и Непогрешимость?

Русский человек счастлив малым. Он терпит долго, он до последнего понимает и верит в «доброго царя-Батюшку». До Ленских событий Он, русский народ, потеряет в русско-японскую войну при совершенно бездарном командовании наших полководцев стольких верных сынов отчизны, стольких кормильцев лишатся семьи, осиротеют дети.  Еще не залечив раны -  «Кровавое воскресенье». Потом Первая мировая. Опять Потери, Горе. От революции 1905 года до октября 17 года  столько лет, за которые ничего, ничего не было сделано для Этого народа, который Все Понимал. Прощал. Терпел. Если «установка» одна: «Так было! Так будет!», то эта установка тупиковая, она непременно приведет рано или поздно к Взрыву народного терпения и тогда Он снесет ВСЕ, Все без остатка.

«ГЕНИИ УСКОРЯЮТ ДВИЖЕНИЕ КОЛЛЕКТИВНОЙ МЫСЛИ»

Но вернемся к Льву Давидовичу и к тем событиям, которые предваряют революционный, семнадцатый год. Еще в марте 1917 года большевики  в Советах будут в ничтожном меньшинстве и в самой партии преобладает  интеллигенция «мелкобуржуазная по происхождению  и условиям жизни». Агитаторы- большевики отметят, что от народа чувствуется «холодок», «слепого напора» уже нет, появилось осмотрительность и недоверие от неопределенности слов: «... сумеют ли  они сделать то, что обещают?» Ленин в это время  «издалека»  раздает неутомимо инструкции и рекомендации.

Народ действительно не верил ни меньшевикам, не доверял он и большевикам, а продолжал еще ждать от царя, посланца Бога на земле, конкретных дел, а не обещаний... и не дождется.

Лев Давидович продолжит с бухгалтерской точностью «следить» за восхождением к Власти Сталина, и недоумение его перерастет в  беспомощность:  он, Лев Давидович Троцкий,  был у Власти!  И потерпел поражение.

Припомнит он предсмертное письмо Адольфа Абрамовича Иоффе: «... Я никогда не сомневался в правильности намечавшегося вами пути, и вы знаете, что более 20 лет иду вместе с вами, со времен «перманентной революции»... Но вы часто отказывались от собственной правоты в угоду переоцениваемому вами соглашению, компромиссу. Это - ошибка.. ». Об этом говорил и Владимир Ильич, называя — наш «Иудушка Троцкий».

Вспомнит и слова Григория  Евсеевича  Зиновьева: «Плохой политик не сумел найти правильной тактики, и поэтому потерпел поражение».

Надо признать, что Льву Давидовичу хватит мужества перечислить все достоинства Сталина, которыми, увы, или, к счастью, не обладал он, но которые были отмечены Лениным.

Ленин одним из первых заметил у Сталина «напряженную крепкую Волю», которая позволяла ему противостоять чужим мнениям. «Он не обладал теми качествами, которые  привлекают  симпатии. Зато природа щедро  наделила  его холодной настойчивостью и практической  сметкой». «Он  лавировал  против лавирующих,  отвечал  хитростью на  хитрость  и вообще не давал себя одурачить».


Но Лев Давидович не был бы Львом Давидовичом, если бы, перечисляя все достоинства, которые подметил Ленин, не дополнил характерными штрихами этот портрет: «Он   казался,   или  в   известном   смысле  был,  серой
посредственностью». Это, видимо, был его ответ Сталину на  «интеллигентские шатания» теоретиков  и «красивую ненужность», которыми  наградил  Иосиф Виссарионович  Троцкого на V съезде партии.

«КАК СЛОВО НАШЕ ОТЗОВЕТСЯ»

Так случится в жизни Льва Давидовича,что  он окажется в Нью-Йорке в январе 1917 года и пробудет там недолго, всего три  месяца, но оставит свои «путевые записки»: «Я оказался в Нью-Йорке, в сказочно-прозаическом городе капиталистического автоматизма, где на улицах торжествует эстетическая теория кубизма, а в сердцах - нравственная философия доллара». Он с Владимиром Ильичом «попробует»  строить страну с совершенно другой философией, а  жизнь, по какой-то иронии, или в силу вселенской справедливости, преподнесет «сюрприз»: в марте 1940 года Лев Давидович,   сильно  нуждаясь в средствах, продаст большую часть своего архива  Гарвардскому университету. Спустя годы, уже после смерти Троцкого,  администрация этого  университета  любезно разрешит публикацию его произведений.

«ДЕСПОТИЗМ ИЛИ СВОБОДА?»

Существует ли гармония между правительством и народом? Вот дилемма,  которую не в силах разрешить современное общество: «Гармония между правительством и народом существует в двух  случаях: или народ управляется  по  воле одного, или один управляется  по  воле  народа.  В первом случае это деспотизм, во  втором — свобода».