Школа

Юджин Дайгон        Школа
Розовый, златоглазый, лишенный волос гуманоид в бледно-голубом подобии тоги стоял посреди Класса – сплетенной желтыми, красными и коричневыми живыми ветвями куба беседки. Поверхность ветвей, обращенная внутрь, гладка, будто отполирована. Все шершавости и листья – с внешней стороны. Сплетенья пола мельче и плотней, ветви его толще. Стены образованы более тонкими и редкими ветками, а потолок – и вовсе молодыми побегами, «дыры» в нем самые крупные. Нет ничего похожего на чередование прямых линий и стройных рядов. Есть упорядоченность хаоса, равномерность не сводящихся к формуле изгибов кривых.
Беседка повисла над развилкой ствола, мощной, покрытой сиреневой корой. По таким деревьям впору скакать исполинам-динозаврам, они как нельзя лучше подойдут здесь на роль белок и древесных мышей. К сожалению, здесь нет динозавров, как и любых других хищников. Внизу, в долине, есть хищники. Но и те очень мирные, добродушные.
Беседка расположена не очень высоко над землей, над травноцветным ковром. А вверху шумит листва. Зеленые листья разной формы, среди них листья клена соседствуют с дубовыми, березовыми, рябиновыми, малиновыми, лопуховыми и со множеством других, известных и не известных ботаникам. А между листьями натыканы иголки – сосновые, еловые, кедровые, всякие разные. И ягоды – малина, клубника, вишня… И плоды – яблоки, бананы, арбузы, персики, кокосы… Словно листья и плоды сиреневого дерева устроили карнавал и нарядились, нет, превратились кто во что горазд. Видишь знакомые маски, но никогда не узнаешь, что под ними, каковы ряженые на самом деле.
Молчит Рей, молчат оба Эдгара, молчат Стивены, молчит Пол,  молчит один Роберт, да и другой Роберт тоже… И Станислав, и Джеймс, и Урсула, и Герберт… И Френсис, и Жюль, и Пьер… И Евгений, и Михаил, и Алексей… И Аркадий с Борисом, и Ольга, и Кир… Все безмолвствуют. А кто молчит сейчас так же в других беседках? Такие же дети.
Они приходят сюда из своих времен, и возвращаются обратно, в тот же момент, отсутствуя и не исчезая. И старший здесь одного возраста с младшим. Здесь они учатся.
-Вы пришли сюда, - говорит Ларс, - потому что больше некому было прийти сюда, потому что вам некуда больше было прийти, потому что вы не могли не прийти. Вы никогда не знаете, какой урок вас ждет. Сегодня будет урок истории.
И он рассказывает об истории Земли, о государствах ящеролюдей и об их гибели, о цивилизациях различных типов, развившихся из приматов, и об их смене. И об их истории, истории вида, к которому они принадлежат. И о его гибели, и о тех, кто придет ему на смену. О поднявшихся в своем разуме после вырождения людей и вообще млекопитающих. И о конце Земли.
Рей смотрит через дверь вниз. Там, в метре, в зеленой сказке, сидит серебристо-серый пушистый шестилапый щенок с четырьмя большими глазами. И виляет хвостом ничуть не хуже любого четвероногого собачонка.
Интересно, историю Марса они тоже узнают? Надо подговорить Эдгара и Алексея. Просьбу троих Ларс выполнит гораздо скорее.
Колоссы, исполины культур в рассказе Ларса сменяли друг друга, шли неведомо куда и неизвестно откуда, через красную, с нависшей над ней тьмой, пустыню, сшибались в битвах, давили и топтали друг друга. Или падали, а следующие наступали на них, вминая в засасывающий песок.
Рею стало страшно от того, что станет с его Землей, с его миром. И еще страшнее то, что это происходит со всеми мирами Земли, они неизбежно исчезают, уступая место другим, и те, в свою очередь, поступают так же, оступаясь и падая в пропасть, которая вечно рядом.
Подумать только, как сильна над ними, над гигантами, над всей их тропой, власть бабочки. Пока она цела, они спокойны, убей ее – и ты вызовешь бурю. И так – с каждой бабочкой. Может быть, из-за этого они так неистовствуют? Из-за миллионов убитых бабочек? На своей тропе бурь…
Урок закончился.
Рей спрыгнул первым и вял щенка на руки. Щенок обрадовался и лизнул его влажным сладким языком, вкус которого Рей ощутил всей щекой.
Травноцветье расступилось, открыв желтую дорожку. Они направились в Школу. То есть все, что Здесь есть – Школа, и их беседка – один из классов, но есть здесь и настоящая, привычная школа, в одном здании. В нем, правда, играют больше, чем учатся. В нем много забавных существ. Учат их люди, все равно, какие – розовые, зеленые, синие, зеркальные. Главное, что люди. Человек лучше всего сможет понять человека. А значит, и научить. В здании Школы  же людей мало. А существ много. И весело. И, как везде Здесь, нечего бояться. В этом все они уверены, если только думают о подобных вещах. В Школе с ними ничего плохого не случится.
Но интересно, думал Рей, ступая по дорожке и прижимая к себе приятно теплого щенка, куда же идут мастодонты по своей пустыне? Может быть, тоже в школу? Но кто тогда их учит? Кто вообще может их учить? И чему?
Это для Станислава и для Герберта вопросы, а не для него.
Не знаю, где мы, подумал Рей, но небо, солнце и облака Здесь совсем земные.
-Правда? – спросил он щенка.
-То есть как это не знаешь, где мы? – возмутился щенок тонким детским голосом и ударил его мягкой лапой по руке. – Мы в Школе!
-Дожили, - прокаркала сидевшая под лиловым почему-то папоротником ворона. – Шестилапые щенки без спроса мысли читают. Вы только подумайте, щенки читают мысли!
Щенок махнул на нее лапой и гавкнул.
-Ты ему лишние ноги-то пооборви, - посоветовала сердобольная ворона. – Он сразу успокоится.
На каком языке она говорила? На каком языке они все говорят Здесь? Ясно только, что это не английский. И не польский, и не французский, и не русский. И вообще нет на Земле такого языка. Но они говорят на нем. Все Здесь говорят на нем.
Рей обернулся назад. Их группа вытянулась среди сиреневых стволищ. А как они одеты! Кто в матроске, кто в джинсах и майке, кто – в рубашке с коротким рукавом и брюках от воскресного костюма. По этим брюкам можно подумать, что Здесь – это мир воскресенья. И нет тут дней, кроме последнего в неделе. Выходит, их Школа – воскресная?
С очередностью занятий легко не просто запутаться, а вовсе сойти с ума. Иногда их не бывает неделями, а иногда – по три сразу, одно за другим. Тогда утро способно удлиняться до странности. В самом деле, каждое занятие, каждый приход в Школу, занимает часов пятнадцать. А возвращаешься ты в те же пять минут десятого. Причем за пятнадцать часов солнце на небе Здесь почти не передвигается.
Рей, все еще держа щенка, сошел с дорожки и сел на корточки. И заглянул в зеленый мир муравьев, гусениц, кузнечиков и бабочек. И почему-то ему показалось, что если увеличить их всех, они превратятся не в сверхужасных чудовищ, а в безобидных, мультяшных, похожих на детские игрушки, существ. Хотелось верить, что получится именно так.
Была еще одна причина, по которой Школа нравилась ему. В ней никто не прятался в тени, в темных углах, чтобы испугать его. Никто не таился, никаких страшилок. Будто Здесь вовсе нет теней и темных углов. Они, конечно, есть, но в них никто не прячется.
Пока он сидел, постигая мир трав, вся группа ушла вперед, и ему пришлось догонять их. Щенок высунул язык и часто дышал, лихорадочно осматриваясь, несмотря на  вечный, ни жаркий, ни прохладный полдень. Будто это он бежал, а не Рей. Ну да, в его представлении особой разницы нет, ведь он читает все мысли Рея, вот ему и передалось возбуждение.
Рей попытался прочитать мысли щенка. И почувствовал себя щенком. Но мыслей никаких не обнаружил. Может, у щенка их и правда не было.
Школа, точнее, главное здание ее, внезапно выскочила из-за густых зарослей сиреневых стеблей, словно из-под земли.
Она напоминала одновременно севшую летающую тарелку и город с башнями, шпилями, куполами, плоскими крышами. Только корпуса «города» строились не только в одном стиле и более-менее одинаковой высоты, но и вплотную, разделенные общими стенами не толще тех, что отделяют комнаты.. В центре чуть  возвышался купол чудо-стадиона, самого грандиозного из всех, виденных Реем. От купола расходились радиально семь плавновогнутых, поднимающихся к периферии эстакад, резко обрывающихся вниз уже за несколько десятков метров от строений. Семь островерхих шпилей. И опоры, вроде тех, что держат мосты, перевернутые усеченные пирамиды о четырех закругленных углах. Так что по этой крыше можно было гулять. На ней много цветов, но все они в вазонах. И статуи. На крыше Рей познакомился и подружился с Астрид. Эстакады делят периметр здания на семь фасадов, каждый из которых – парадный. А уж входов-выходов, дверей и лестниц на разных уровнях не перечесть.
Тарелка Школы лежит на склоне. Лежит на опорах, прямо, не кренясь. Склон не велик – по нему к фасадам идут широкие пандусы. Тарелка – из белого розоватого камня. Может быть. Это мрамор. И все в ней – солнечное, радостное, веселое, праздничное. Мир праздника – вот что такое Школа.
Здание окружено площадью – с фонтанами, павильонами, флигелями, скульптурами и скамейками. Группа рассыпалась.
Вот у основания одинокого минарета фиолетовый осьминог, крепко стоя на высоко выпрямленных сильных щупальцах, двумя конечностями держит за руки стоящих по разные стороны от него Робертов.
На ближайшей скамейке Жюль сидит с Федором. Федор из другой группы. Рей знает, что собеседник Жюля напишет несколько снов.
-…а они говорят, что самокопание не может считаться профессией, - донеслось до него от скамейки.
-Дети, - надтреснуто пробулькал осьминог, - может быть я избалую вас похвалой, но вы – лучшие дети Земли. Большинству из вас нечасто придется слышать такие слова.
Заметив Рея, осьминог протянул пару щупалец и взял притихшего, задремавшего щенка.
-Вот и Снупи вернулся, - сказал осьминог. – Не удивляйся, Рей, у него и братья есть – Снип и Снап.
Рей запоздал удивиться. Что осьминог знает его, но Здесь любое существо знало тебя.
-Дорогу! Дорогу кролику Его Величества! – услышал Рей озабоченно опаздывающий сказочный голос. И белый кролик промчался мимо них к зданию, приговаривая тихо, извинительно, почти бормоча:
-Ах, как я опаздываю, боже мой, как я опаздываю, бегемот мне голову оторвет.
И затерялся в гуляющих и сидящих. Белый кролик в белом цилиндре и серой жилетке с золотой цепочкой. Рей вспомнил, что бегемот – это, должно быть, имя. Да, именно так – Бегемот.
-А город должен быть разрушен! – говорил Евгений Аркадию. – Иначе и война, и все восстание е имеют смысла!
Рей пошел от минарета. На ходу он поздоровался с Владиславом и Артуром, запускающими в подструйном бассейне пиратский фрегат с черными парусами «Веселых Роджеров».
Прошел мимо оживленно беседующей кучки.
-События, доходящие до нас, не более, чем звуки с верхнего этажа. Все эти стуки, кашли, бряки для нас бессмысленны. Поднявшись наверх, мы обнаружим, что они наполнены значением. И более того, их загадочность и таинственность, ставящие их в нашем представлении в центр чего-то, превосходящего наше понимание, обоснованы нашим неведением. Окажется, что эти звуки являются следствием неведомого нам процесса, сопровождают его. Но пока мы остаемся на своем этаже, они выше нашего понимания.
А вот толпа детей и диковин обступила беседку, в которой Воланд играл в шахматы с Номером Сорок Четвертым. Беседка напоминала до крайности усеченное решетчатое купе. Игра шла живыми фигурами.
Кем являлись для них игроки? Свой, должно быть. Богом. А другой? Дьяволом?
В той же толпе рядом стояли Марк и Сэм. Кто они друг другу?