О важном

Наши «важно», «больно», «наверняка», – что они перед лицом времени?

Пока человек жив, – это чуть ли ни суть и мерила. Он рассуждает о прошлом, исходя из своих «важно» и «больно», он смотрит в будущее, пытаясь разглядеть в нем черты знакомых «важно» и «наверняка». Они как магнитики души притягивают события, лица, переживания, составляя из них личный ландшафт мировой истории для одного-единственного человека.

Но приходит смерть. Песчинка, невидимая глазу, опускается на дно реки, волны времени катятся дальше. Они и до нас катились, столетиями и тысячелетиями, не страдая от нашего отсутствия, они побегут дальше, туда, где о нас забудут, просто не будут знать, что мы были со всеми своими «важно», «больно» и "наверняка", как мы сейчас не знаем о всех, живших до нас, и тем более, о тех, кому еще предстоит жить. И это нормально.

***

Моего собеседника удивило, что я не знаю о смерти NN: «вы для него много значили», - взглянул он с участливой печалью и оставил меня переживать это известие наедине, предполагая во мне сокровенную грусть.

Мне и на самом деле не по себе стало, но не оттого, что я, оказывается, что-то там значила. Невежа, инвалид, голь перекатная, – что я могла значить для NN, человека светского, образованного, интеллигентного, с умным взглядом и широким кругозором, хорошо обеспеченного и социально благополучного. Если нам и пришлось познакомиться, то по совершенной случайности. Я уж и не помню... И ничего хорошего и плохого,  тоже не помню – одни разговоры. Да как разговоры?.. Говорил, по большей части, NN. Мне-то про себя рассказывать нелепо было бы, – ничего приятного, интересного, нового, ничего, что заслуживало бы внимания. А вот его я готова была слушать подолгу. Он обладал счастливой способностью говорить не о чем: о погоде, искусстве, бесконечностях, обходить «опасные» места, не погружаясь глубоко в тему, не увлекаясь ввысь, и не бросаясь в крайности. Мне этой способности не дано, неправильно я общаюсь, - с первого же взгляда, с первой секунды или слишком раскрываюсь, или в себя ухожу. NN называл это интровертностью. Он вообще много умных слов знал, что придавало особую значимость его речам, так что иногда я просила его говорить проще, ведь Библия, и та написана простыми словами. И все-таки слушала, стремясь научиться его легкости, его умению жить, но так и не научилась. Это я потом поняла, после того, как наши встречи прекратились. Говорили, он меня искал, - кажется, этот же собеседник и говорил,- но я решила «не находиться». Может, потому и решила, что ничего «важного» в наших разговорах не случалось. Тем удивительнее, что я «для него значила».

А вот что по-настоящему меня смутило, так это то, что не нашлась я, чем NN помянуть. О покойных ведь как? – или по-хорошему или никак. А я и не знаю, чем он, NN, хорош-то был. Был ли он добр? Трудно сказать. Умен? Взгляд был умным, это да, а про остальное не мне, глупой, судить. «По поступкам увидите»? А мне и поступков не вспомнить… Слова одни. Но что-то же должно было быть, светлое и важное, чтобы сказать «спасибо NN, что ты был». Вот отчего мутно, не по себе, вот отчего страшно-то, - оттого что вспомнить ничего не могу. Может, по забывчивости, по болезни это, может, по своей черной неблагодарности, – но не могу. Стараюсь, – перед лицом Смерти стараюсь, – и не вспомню. Но не мог же он вот так, никак, – жить. Ведь было что-то очевидное, явное, хорошее, что-то главное для него, для его друзей (если они были), для его родителей, – наверняка же было. И дай Бог, чтоб они вспоминали NN этим хорошим, дай Бог, чтоб даровали ему «светлую память».

А от меня – за урок спасибо. Я ведь тоже уйду, и волны времени покатятся дальше. Моя инвалидность и отсутствие образования спишутся в архив, чтобы сгнить со временем. Если и вспомнятся кому-то, то так, – легким штрихом биографии некоей И.Михайловой, но это будет уже неважно. Вспоминать не это будут, если будут. Но если уж будут, – хорошо бы вспоминаться отчетливо, ясно, ну и по-хорошему, конечно. И мне это кажется важным. Пока. Пока я жива…