Отец

               

Когда мой папаня в очередной раз схватился за ремень, я уже ждать не стал. Хватит! Я сиганул в окно, благо, было открытым, окна наши над самой землёй, как и почти у всех в нашей деревне.  Тот только взвыл, но пока он штаны подпоясал своим ремнём, я был уже далеко. Нет у меня больше сил! И мать жалко, и сестру, а что я могу против здорового мужика.
Он ещё и святошей был. Перед каждым действием молился: «Отец наш небесный…»  Нет, со смеху помрёшь. На рыбалку идти – «Отец наш небесный…» Значит, рыбки ему подбрось. Надо же! Верующий. И перед тем, как меня лупить ремнём, опять – «Отец наш небесный…»
Сбежал я, ему не догнать. А куда дальше, не знаю. Темно на дворе. Село наше глухое, спать ложимся рано. Как же мне больно! Он там лютует, мамке достаётся. Сколько раз она руки подставляла, чтобы меня защитить, так и ей попадало по рукам. Какая вера  позволяет издеваться над детьми и женщинами? Плюну со зла… и дальше бегу. А куда?
Вдруг вижу – в окошке школы светится. К нам учительница из города приехала, направили её.  Была, не была... Постучал в окошко тихонько, а она как будто ждала кого, открыла сразу же:
– Заходи, Сеня, давай, не стесняйся. Что там у вас?
– Батя дерётся… – и я вдруг не выдержал – расплакался.
– Будет, будет. Я сейчас чайник поставлю, посидим с тобой. Я на твоей стороне. Битьё – последнее дело.
Она ушла в кухоньку. Эту новую учительницу Ольгу Петровну пока оставили жить «при школе»,  пожлобились даже паршивую хату дать! Мало их по селу пустует! Боятся, что всё равно уедет. У нас много учительниц поменялось. Трудно тут жить. Всё с боем – вода, хлеб, электричество. Двадцатый век на дворе, а у нас какие-то коптилки, свечи. Нет средств,  говорят, к столбу провода протянуть. А старухи своё:  зачем, мол, свет, от него глаза болят…
– Садись, Сеня, чаёк хороший, у меня и печеньице из города есть. Или сначала бутерброд… Подожди минутку.
– Спасибо.
Смотрю на чашечки, маленькие, красивые… А Ольга Петровна уже бутерброды с колбаской ставит на стол в тарелочке. Мне хоть и стыдно, но есть-то хочется. Поели мы, попили чайку, теперь уже спать бы лечь.
– Сеня, –  говорит она, – я вижу ты домой не пойдёшь, я тебе сейчас ночлег устрою, свет погасим, никто тебя не найдёт, а утром решим, как дальше быть. Идёт?
– Мне неудобно, но я, правда, не могу пойти домой. Он меня со свету сживёт.
Ольга Петровна постелила мне на диване чистую простыню, укрыла пледом и пожелала спокойной ночи.
– Вот увидишь, всё образуется. Отдыхай, не думай о плохом.
– Спасибо вам, – сказал я, – и тут же провалился в глубокий, спокойный сон.
Поднялись мы в шесть часов утра. Нужно идти к автобусу, поедем, пока в школе уроки не начались. Хотя и лето, но с отстающими Ольга Петровна не прерывает занятий.
Оказалось, что учительница везёт меня в город, где живут её родители. Приехали мы – снег на голову. А родители – ничего, молчат. Обняли дочку, мне руку подали, она им что-то пошептала и сказала, что нужно успеть в школу к первому уроку. Я попрощался с ней, топчусь у порога.
– Давай, паренёк, знакомится, – сказал мне мужчина, – я Николай Иванович, а это жена моя, мама вышей учительница, Евгения Васильевна. А тебя как звать-величать.
– Я Семён, ученик, в той деревне живу, где Ольга Петровна работает.
– Ну, ну, не стесняйся. Нам с тобой веселее будет. Что уж тут сделаешь!
Так я остался в городе. У них в доме тихо, всё ладно, не ссорятся. А мне неловко, что меня кормят, чистое бельё постелили, почти вся комната моя с окошком. Даже не верится. Лето кончится, как и куда в школу пойду, пока и не думаю об этом, стараюсь помочь, чем могу, своим хозяевам. То в магазин сбегаю, то в киоск – газетку купить, подметаю, выбиваю коврики. Ну, вроде как не совсем нахлебник…
Что в нашей деревне было, я узнал позже. Папаша мой подался в милицию, в розыск подал. Но в милиции не дураки, обратились к учительнице. Она им всё рассказала. Папашу так припугнули, что он стих вмиг.
– Будете искать парнишку, обязательно найдём, он и будет свидетелем на суде, расскажет, что в доме у него тиран, мужик, которого и отцом невозможно называть, избивает сына, да и матери достаётся. Этого хотите? Сядете, как миленький, за хулиганство. Побои снимем с вашего сына. Ну, отчего притихли? Герой над бабами да над слабыми?
– Так и меня отец бил, кому же учить детей, если не отцу?!
– Сейчас не то время домострой устраивать! Что вы можете дать сыну. Чему научить? Сквернословить, пить, драться? Чего ж молчите?
– Дак я ж работаю.
– Все работают, но не все тиранят семью. Есть управа и на вашего брата. Оставьте в покое парнишку. Завтра же принесите его метрику в отделение, табель школьный. Ему учиться надо, а не бегать от папаши с ремнём!
Вот в таком духе был разговор, папаша притих на время. Отец принёс и метрику, и табель. Рассказывали потом, что стал каким-то тихим, как будто сломался в нем стержень из злости и ненависти…
Меня в школу городскую определили, учительница назначила мне «шефа», помощника, чтобы подтянул меня по предметам до уровня других ребят. Класс был переполнен, мальчики и девочки учились вместе, мой помощник приходил к нам домой и в первое время делал со мной уроки. Потом он отчитался перед классной руководительницей, сказал, что я всё на лету хватаю и что он мне больше не нужен. Это было счастливое время, я иногда скучал по матери, сестричке Вале, но ехать туда не мог. Боялся.
Как пролетели два года, не заметил, поступил в техникум, выдержал конкурс, мне даже стипендию назначили, предложили общежитие. Я спросил у своих хозяев, как мне быть с этим. Я же считаюсь иногородним, мне полагается койка в общежитии. А они уговорили меня никуда не переезжать:
– Что ты, Сеня, тебе неплохо у нас! И мы привыкли, нам с тобой и легче, и веселее. Оставайся.
– Спасибо, – счастливо улыбнулся я.
Стипендия моя очень выручала нас всех, теперь я стал добытчиком, мог разрешить себе побаловать себя и своих хозяев, то тортик купить, то напиток сладкий. Так всё хорошо устроилось.
В один прекрасный день – звонок в двери. Открывает Николай Иванович, приглашает войти, а там мой папаша собственной персоной. Он порог переступил и – бряк на колени.
– Прости меня, сынок, простите и вы, люди добрые. Дурак я, последний осёл. Такого сына потерял! А сам слёзы по щекам размазывает.
Честно говоря, мне даже жалко его стало. Огромный мужик, а стоит на коленях… передо мной.
– Ладно, папа, – говорю ему, – о чём речь? Что было, то прошло. Я зла не держу. Скажи лучше, как там мама и Валечка?
А он, хоть и встал с колен, продолжает плакать:
– Заболела наша мамка. Тебя хочет видеть. Я всё вызнал и приехал за тобой. Лежит она, кто знает, дождётся ли нас…
Я на своих оглянулся, будто подсказки жду. Они же теперь моя семья.
– Если правду твой отец говорит, нельзя грех на душу брать, поехать к матери нужно, а вернёшься, дальше учиться будешь. – Смотрят они на отца и продолжают: – ваш сын в техникуме учится, ему стипендию назначили на отличную учёбу. Срывать его с учёбы нельзя. Он конкурс выдержал. А повидаться – отчего же, Сеня, как думаешь?
– Завтра выходной, вот и поеду.
– Оставайтесь у нас, – поддержала Евгения Васильевна, – а утречком поедете.
– Вот спасибо вам, люди добрые, а я, грешным делом думал, что сын бродяжничает где-то, – снова заплакал отец.
Он на самом деле изменился, как-то притих, даже взгляд другой, будто он боится или виноватым себя чувствует…
Мы поехали первым утренним автобусом, в дороге молчали, каждый думал о своём. Я – о том, что было бы со мной, если бы не учительница новая Ольга Петровна, а отец думал тяжёлую думу. Почему он упустил сына, почему мать болеет, как всё изменить…
А ничего уже не изменится, всё, что было, не вернуть. Жизнь пошла по другому пути. А ещё я подумал, интересно, он всё ещё молится перед едой и перед походом в лес на охоту, святоша наш с ремнём в руках…