Каждому ветеринару - по коту

 В безмятежный сон внезапно втиснулось и рассредоточилось по периметру картинки целое стадо коров. Неторопливо и отрешенно вращали они челюстями с хрустом перетирая пьяную траву мышатник (Термопсис ланцетный); замирали, удивленно вслушиваясь, как зеленая непослушная масса не хотела заваливаться в огромный кожаный мешок; громко и сытно отрыгивали и продолжали с прежним стойким равнодушием вращать челюстями...

  Я проснулся. Коровы исчезли, но шумовые эффекты остались, будто успели следом выскочить из сна.

  Чавкали и хлюпали на кухне нагло, с нескрываемым наслаждением - точно весь руководящий состав элитного предприятия обедал в специально отведенном  для них закрытом зале рабочей столовой.

  Я вышел из спальни и сделал коту последнее китайское предупреждение.

  Я сказал:

  - Ландыши - это ядовитые растения. Причем, ядовитые от корней и до плодов. Животные, даже в красивой цветочной вазе, ландышей не жрут! Кроме, конечно, пятнистого оленя. И, как выяснилось, еще и тебя, паразит ты такой! Иди спать немедленно!

  Я очень не люблю, когда при мне кто-то чавкает и, хлюпая, пьет из вазы с цветами воду. Кот об этом хорошо осведомлен, но иногда из природной вредности ночного охотника, или из желания в очередной раз выяснить, кто является настоящим хозяином дома, делает все мне на зло.

  Видит Бог, последнее время я стараюсь не конфликтовать с котом; вообще никак не реагирую, когда он вспоминает о давних обидах и, выйдя в коридор, начинает противным голосом зазывать меня - Змея Горыныча, Чудище сказочное - на смертный бой.

  Но, в отличие от кота, помню, что я - хронический пацифист. И стал  таким сразу, как только с приятелем ветеринаром двенадцать лет назад удалил коту яички. Так что теперь делить мне с котом нечего, мстить не за что и выходить на смертный бой с кастратом - ниже моего достоинства. Да - достоинства! Пусть с годами и поизносившегося!

  Кстати, на это мне с постоянным упрямством указывает одна Язва, работающая кассиром в гипермаркете "Карусель". Всякий раз, обнаружив меня возле своей кассы, она

скручивает себе лицо брезгливой гримасой и хорошо поставленным на Юрфаке голосом, наотмаш хлещет меня дежурными фразами: "Пенсионное удостоверение у вас есть? Жаль, что  нет. Ваше затасканное лицо обязывает меня предупредить, что у нас сегодня по пенсионным удостоверениям хорошие скидки".

  То есть, моя внешность взывает к жалости, но льгот и скидок еще не заслуживает. Приходится с увядшим достоинством сносить и эти унижения.

  Ранним утром - пока не замусорил мозги мыслями о том, как спасти мир и украсть миллион - я спешно позвонил ветеринару.

  В цветочной вазе осталась ровно половина букета ландышей.

  Я говорил в трубку быстро и много. Прежде всего - о бдительности, проявленной неоднократно мною в процессе многолетних наблюдений за кастрированным элементом.

Высказал мнение о том, что кот решил таким необычным  образом наложить на себя лапы, но, вспомнив, с каким изощренным наслаждением он выгрызал стрельчатые листья у ландышей, склоненных в печали, точно уличные фонари, я тут же отмел эту смелую мысль.

  Вместо нее выдвинул еще пару версий; дал четыре эпитета поведению кота, три из которых оказались нецензурными, и, запутавшись окончательно, предположил:

  - Может, кот незаметно где-то использовал последний стратегический запас и теперь ощущает острый недостаток яда во всем организме?

  Ветеринар долго молчал. Видимо, отходил от телефона, чтобы умыться, побриться, приготовить завтрак, зарядиться утренней гимнастикой, посмотреть последние новости, выпить кофе с булочкой и выкурить с наслаждением сигарету, угнездившись на унитазе...

 Затем он решительно взял трубку и сказал:

  - Думаю, ты бздительность принимаешь за бдительность. Я хорошо изучил твоего кота. Даже при самом миролюбивом расположении к окружающим и благостном настроении, яду в нем всегда столько, что любая теща позавидует. Вот сейчас я с глубокой тоской взираю на свои руки, искусанные твоим котом, и официально заявляю: " С ядом у него все в полном порядке!"

  - А ко мне какие могут быть претензии? Я не раз предупреждал, что руки совать в организм кота со стороны хвоста - крайне опасная для жизни забава, - вспомнил я последнее посещение кота ветеринаром и его покалеченные руки, которые брось собакам - есть не станут.

  Я решил пожалеть ветеринара и по возможности поднять ему настроение. Пришлось подробно пересказать сон, крепко связать его с травоядным поведением кота и подспудно, на простом примере, растолковать теорию Заха-Петера о замкнутой спирали в трансфинитном исчислении:

  - Хозяйка доит корову, смотрит на вымя, в это же время корова поворачивает голову и смотрит на вымя хозяйки - обе испытывают чувство, близко напоминающее
удовлетворение. Затем хозяйка тянется за ведром с молоком, приподнимает свой зад и глядит под хвост корове. Корова в это время в очередной раз обнаруживает отсутствие хвоста у хозяйки, заглядывая туда, куда ей нужно. Но чувство, близкое к удовлетворению у обеих не пропадает, а приобретает иную, может быть, более совершенную форму, известную Природе, но не известную известной им обеим Природы, - разложил я на составные сложную теорию Заха-Петера: - Вывод: как бы пристально ты не вглядывался в интересующий предмет, кроме жопы все равно тебе ничего не дано Природой разглядеть. Но чувство глубокого удовлетворения от процесса останется, и даже приобретет иную, более совершенную форму.

  - Это - одна из тех коров, что в твоем сне щипала "пьяную траву"? - смутил меня ветеринар резким скачком от темы "В мире животных людей" к современным практикам психоанализа, базирующимся на женском соннике и толковом словаре русского мата издательства "Глагол".

  Тягаться знаниями с ветеринаром в этой области было бессмысленно, как и спорить о биографии еврейского народа - все равно он прочел больше на одну книжку Говарда
Фаста.

  Пришел кот, запрыгнул на подоконник, и мы с привычной солидарностью стали наблюдать за просыпающимся двором. На мобильнике я включил громкую связь, чтобы живой просмотр сериала через стекло-пакет в формате 3D наполнился яркими комментариями ветеринара:
 
  Вот, Серафима Семикрылая из сороковой квартиры не обманула ожиданий - выпила предварительно три стакана чая "Беседа" и под его действием "забила стрелку" сразу нескольким соседкам - вышла к песочнице на "терки", но никто из ее подружек к месту дислокации еще не прибыл.

  Вот, с соблюдением полного молчания в эфире, пронеслась по двору свора собак и целенаправленно свернула к автостоянке.

  Все это время беспрерывно верещал мобильник, выбивая из себя, словно пыль из ковра, рассыпчатую речь ветеринара:

  - Всякая тварь божья нуждается в лекаре, - прокомментировал он наугад невидимую для него, вялотекущую жизнь за окном: - Взять, к примеру, мою супругу, женщину не добрую, потому что у нее больная печень... Впрочем, нет, это - плохой пример. Лучше возьмем сына плотника Иосифа - того, кто выучился на терапевта  и затем три года хода шлялся по Иудее и Самарии с учениками, демонстрируя на местном подопытном населении свое ремесло. Чем закончилось его врачевание - общеизвестный факт.

 И, хотя в Иудее врачеватель считался личностью неприкосновенной и почитаемой, этого парня, в нарушение всех законов и традиций прибили к дереву и оставили позорно мучиться, как последнего прощелыгу. А он, между прочим, предупреждал учеников на страницах Святого писания: "Нет врача в своей деревне! Чего вы все за мной таскаетесь?"

  На последних словах ветеринара кот отодвинулся от  трубки мобильного телефона и брезгливо тряхнул лапой, будто попытался сбросить с нее прилипшую гадость.

  - Понимаю, - оглянулся я на кота, - комментарии не совсем к месту. Но надо и ветеринара понять: он же не видит нашей картинки за окном. У него другие ассоциации.

Наверное, он сейчас любуется своей супругой. А нам известно, с каким пиететом он относится к ней - почти с таким же, как - к тебе. У тебя, кстати, печень не болит? - спросил я и промурлыкал коту "Vampolka" из альбома "Cynchestra" The Devin Tawnsend bend.

  Кот не реагировал. Он пристально следил, как Серафима Семикрылая манипулировала руками и нашептывала ладоням, точно вдувала в них молитву.

  - Колдует, сука, - предложил я коту свою версию.

  - Кто колдует? - тут же, напомнив о себе, откликнулся в трубке ветеринар: - Кот? Не верь ему! Твой кот хитро вывернутый приспособленец. Если он сейчас демонстрирует предсмертную агонию, то, знай - зверь готовится к вероломному нападению! Расскажи подробно, пошагово, как он себя ведет, как притворяется? Это очень важно!

  - Презирает, - оглядев внимательно кота, сделал я единственно правильный вывод.

  - Что?

  - Сидит на подоконнике и демонстративно тебя презирает!

  К Серафиме Семикрылой присоседилась  дочь - та самая Язва, которая работает на кассе в "Карусели" и постоянно требует у меня пенсионное удостоверение.

  Обе синхронно покрутили головами, вглядываясь в окна еще дремлющего дома, потом закурили на детской площадке.

  В складках шторы, опустившейся по-дружески на плечо, проснулась муха; зазудела, набирая взлетную мощь; прочертила по комнате испытательный круг; со всей дури

влепилась в окно; сползла по стеклу и снова уснула.

  Кот впервые на муху никак не отреагировал. Муха тоже попала в поле его презрения.

  Я все подробно изложил по громкой связи ветеринару.

  Ветеринар сказал:

  - Не к добру! Обстановка чрезвычайно тревожная. Жаль, что все окна моей квартиры выходят на другую сторону, а то я смог бы сразу поставить безошибочный диагноз!

  - Кому? Серафиме? - удивился искренне я.

  - Зачем мне лишний раз ставить своей теще диагноз? - в ответ так же искренне удивился ветеринар.

  - И я думаю - зачем?

  - Серафима - женщина стоическая. Ей какой диагноз не поставь, она все равно всех нас переживет. Наверно, тоже по ночам жрет ландыши или "пьяную траву". По крайней

мере, цианидом ее не напугать. От нее самой разит миндалем, точно на Майорке весной.

  - Хватит заливать! Ты никогда на Майорке не был. Откуда тебе знать, как весной пахнет в лепрозории?

  - Фредерик Шопен там был, а я музыку Шопена очень люблю. Мне этого достаточно.

  - Так бы сразу и сказал, что от Серафимы пахнет Шопеном периода, когда он чуть не сдох от чахотки и назойливой Жорж Санд.

  - Нет. Моя теща пахнет суровее всякой затасканной Жоржи. У Серафимы даже взгляд источает острый запах постоянной готовности приколотить меня железными скобами к
бетонной шпале. Я в такой взгляд упирался всего лишь трижды за свою жизнь. Второй раз - лет тридцать назад, в общежитии по улице Красина, дом 53, в городе Кирове.

  Там каждый вечер, ровно в 21.00 являлась из подвала в актовый зал огромная, седая крыса. Устраивалась в центральном проходе, на последних рядах, и полчаса блаженно внимала трепатне дикторов, вещавших в программе "Время" о завоеваниях гегемота в закромах Родины.

  Крыса была такой уставшей от жизни, такой старой и дряхлой, что, казалось, будто свой бессмертный авторитет она заработала еще на службе в секретариате у Сергея

Мироновича. И последние новости с экрана телевизора "Рубин" воспринимала крыса не иначе, как отчетный доклад на партактиве молодых товарищей по партии. 

 Вроде и впадала крыса в дремоту, но профессиональные навыки завсегдатая президиумов требовали от нее одним глазом чутко следить за порядком, контролировать ситуацию и держать в страхе аудиторию одним своим присутствием в ложе для почетных гостей.

  Это были самые спокойные полчаса в сутках.

  Вся живность в общежитии замирала, будто отползала в анабиоз. Люди не были исключением.

  На Доску информации сторожили прикнопили памятку о том, как следует себя вести при случайной встрече с крысиной королевой. Ну, там: не приближаться более,чем на три метра; не делать резких движений; не разговаривать; смотреть в пол, приложив правую руку к сердцу; во время новостей не загораживать экран телевизора; не курить; не жрать шоколад и печенье с маргарином, и вообще - вести себя в четком соответствии с основными параграфами морального кодекса строителей коммунизма.

  Нарушителям грозило суровое наказание: впредь до выселения с конфискацией личного и скудного имущества.

  Я много мифических историй слышал про легендарную крысу. И, конечно, мой бунтарский дух, заквашенный на любопытстве, спровоцировал меня однажды на совершение бесстрашного подвига. За такие раньше награждали Орденами Ленина и Звездой Героя посмертно. Поэтому я помню все в мельчайших деталях.

  А было так:

  "... уже противно свербящая мелодия "Манчестер-Ливерпуль" загоняла под верхнюю рамку экрана телевизора последние строки о погоде в стране, когда, пробираясь к выходу на цыпочках, вдруг неудержимо захотелось изо всей силы пнуть вальяжно расплывшуюся на ступеньках пастозную, вконец одряхлевшую крысу. Почему-то тогда завертелись строчки Корнейчука из бессмертного "Тараканища".

  Но, чтобы после свершенного подвига мне было легче оправдаться перед общагой - мол, случайно вышло, мол, показалась крыса дохлой - я сперва очень правдоподобно и слегка коснулся ее носком тапка... Крыса даже не скрипнула шейным позвонком, чтобы из любопытства глянуть - какое ничтожество посмело нежно толкнуть ее. Ни пискнула мерзость такая, ни шелохнулась.

  Тогда я поддел ее эффектно одной ногой, как футбольный мяч, а другой - ударил прямым подъемом стопы.

  Крыса стартовала красиво, но вместо того, чтобы запищать и вылететь в дверной проем, она вдруг по-старушечьи крякнула, трижды провернулась вокруг своей оси и шлепнулась всей тушкой ровно туда, откуда только что взлетала.

  За спиной, во вдруг народившейся плотной космической тишине, кто-то отчетливо произнес: "Вот и всё! Пришел к нам полный, кудрявый писец!" Мне показалось, это пропели хором крысы, притаившиеся за креслами в актовом зале, и в нетерпении готовые прямо тут же приступить к тому акту, который озвучили.

  Вслед приговору сквозь стены, нагнетая обстановку, просочились глухие звуки мелодии Элиса Купера "Милости прошу в мой ночной кошмар!" (В то время Judas Priest еще не сочинил "Nastradamus")...

  А потом пришло время споткнуться о взгляд крысы. Она пристально осматривала уже приговоренного, острым и ощутимым взглядом, будто больно отпиливала по кусочку от меня.Осматривала не просто человеческими глазами, но глазами Председателя народного суда Серафимы Нафанаиловны Семикрылой - моей дорогой тещи, которая и запрятала меня в ту самую общагу по улице Красина, и обустроенную под проживание "химиков", отбывавших наказание на стройках народного хозяйства.

  Но здесь нужны подробности! - предупредил ветеринар нас, благодарных слушателей, о том, что намерен сделать традиционное отступление перед детальным изложением того, что сотворили с общагой сбежавшиеся со всей округи крысы; как перегрызли всю электропроводку в здании, выгрызли нагрудные карманы с хлебными крошками и сосками у старшего дежурного по надзору и покусали затылок и копчик "хозяина" общаги, майора милиции Зверева.

  - Не забудь дать коту Gourmet, а лучше - Sheba с треской и лососем, - напомнил мне ветеринар о вкусовых предпочтениях моего питомца и засранца.

  - Как же, забудешь тут. Кот уже ждет возле миски, когда нажрется от пуза и пойдет в забой скрести лоток с наполнителем.

  Единственное, что в нем работает без сбоев - это приобретенный рефлекс, который за 4478 прослушиваний одной и той же истории о любви и терпении, о полетах и падениях, выстраданных ветеринаром, незаметно перерос в безусловный рефлекс. И не будь кот кастратом, то наверняка передался бы от него по наследству в бесконечно будущие поколения.

  Я направился следом за котом выдавить пол-пачки  кошачьего корма в его миску, оккупированную с ночи домашними муравьями.

  История от ветеринара 12 лет звучала абсолютно одинаково, лишь с той разницей, что первую тысячу раз он рассказывал ее о своем друге детства; вторую - от его имени, и только на четвертой тысячи сознался, что история эта полностью его, о нем, и выстрадана им на собственной шкуре.

  История банальная. Под ее звуковым регулярным давлением из среднего уха выкипела за годы вся жидкость. Пропала не только острота восприятия, но, отчасти, повредился слух и вестибулярный аппарат - к концу исповеди ветеринара нас обычно покачивало и тошнило, как при морской болезни. Кот блевал шерстью и не переваренными бобами арахиса - так я догадался, что он по ночам еще таскает украдкой арахисовый щербет и шоколадные батончики из конфетницы. (А раньше приходилось оправдываться перед женой и клясться сахарным диабетом, что семью не обкрадываю, хотя сладости люблю не меньше кота).

  История всегда была озвучена одинаково, но выводы из нее ветеринар делал в каждом случае разные. В этом и заключалась главная интрига:

  "... вот поэтому мой друг детства и ненавидит Путина, что президент очень напоминает ему крысеныша. А всем известно, что внешность - прямое отображение той половины души, какая взята и заложена Природой в человека от зверя, птицы или пресмыкающегося" - пророчествовал, например, ветеринар лет десять назад, прочитав наконец "Степного волка" Германа Гессе.

  Или - буквально на днях:

  "... поэтому меня и прозвали Сёмой, хотя мама нарекла еще при рождении  Андреем Николаевичем - в честь отца Владимира Сергеевича, - сделал ветеринар очередной неожиданный вывод: - Вот, скажи, к примеру, как величать твоего кота?"

  " Бэс Мордо Нэгро Карлос Марксос Фридрих Энгельсштатский Кастратский", - не задумываясь ответил я.

  "Видишь, как сложно и запутано всё в этой враждебной клоаке, ошибочно назаванной людьми Миром. На самом деле, в звериной среде  у твоего кота совершенно другое имя. Если бы ты узнал его настоящее имя, то наверняка очень удивился и, возможно, рехнулся бы от удивления".

  Я не рехнулся.

  А кот, дослушав в очередной раз исповедь ветеринара до конца, забрался в кожаное кресло и демонстративно нагадил в него - в знак протеста против своего неуёмного желания непременно нагадить в кожаное кресло. Потом противным голосом солистки The Piglets пропел куплет Johny Reggae и с гордо поднятым хвостом степенно прошествовал  в прихожую и спрятался там под треножником вешалки.

  - Но здесь нужны подробности, - по громкой связи потребовал к себе ветеринар пристального внимания и уважительного терпения.

  Ну, и какие изменения он внес за сутки в свою историографию? Что нового и экстраординарного появилось в его исповеди?

  Да-а, всё то же, ничего особенного.

  В усеченном варианте исповедь ветеринара выглядит примерно так:

   "На заре Перестройки молодой пацанчик - еще не ветеринар, но выпускник биолого-химического факультета, поработавший по направлению учителем химии в школе - был в одночасье лишен доступа к сочному телу одной вызревшей вдовы, о которую терся еще с третьего курса. А лишившись доступа к телу, он, соответственно, лишился и койка-места, быстро занятого бывшим одноклассником вдовы. При случайной встрече с одноклассником, - как объяснила ветеринару вдова, - тело ее затрепетало, взмлело и вспомнило всё. "Поэтому немедленно пшёл вон!"

  В то время секса официально в стране еще не было, а развращенный вдовой организм ветеринара требовал его так, что скулы сводило.

  Человеческая похоть или усиленное влечение к противоположному полу (сатириазис) считалась в развитом социализме болезнью загнивающего империализма, серьезным психическим отклонением, способным опрокинуть идеологически и морально здорового строителя коммунизма в бездну ****ства. А от ****ства, как известно, до инакомыслия, диссиденства и антисоветской агитации и пропаганды - всего полшага.

  Можно представить, с каким невыносимым страданием приходилось существовать похотливцу в среде, основательно отравленной коммунистической моралью, где даже слово "трахнуть" еще не употреблялось в своем исконном, благозвучном и понятном значении.

  Создать семью ветеринар боялся, терять время и средства на долгие обхаживания не хотел - проститутки, надо полагать, были, но работали в глубоко законспирированных злачных местах - их днем с огнем не сыщешь. Так что просто пойти и вставить какой-нибудь бабе было большой проблемой, чреватой статьей 117 УК РСФСР.
  Без клятвенных заверений жениться или обеспечить полным пансионом избранниц - "давать за просто так" ветеринару отказывались. Видимо, мордой он не вышел, или не доставало ему изобретательности в правом деле охмурения слабой половины человечества. Количества сперматозоидов у него хватало на целый континент, но внедрить их было не в кого.

  (И на хрена я все это пишу? Все равно никто больше двадцати строк прочесть не может).

  Так, отбывая одиноко повинность в строгом режиме мастурбации, он за год подвел себя к единственно верной мысли, что самая сексуальная сучка - это жалкое подобие правой руки, и начал было уже с мыслью свыкаться, как неожиданно встретил свою Язву.

  В первый же день знакомства она пригласила ветеринара к себе на ужин; накормила его до отвала полуфабрикатами - портвейн "777", принесенный ветеринаром в подарок, пить отказалась - неумело покурила с ним в форточку индийских сигарет "Мадрас"; с презрительной усмешкой на лице прослушала хвастливую исповедь ветеринара; походя назвала его себялюбивым и самонадеянным фантазером и затем, очертив границы его возможных притязаний, сказала:

  - Я не люблю это дело. Мне не нравится половой акт вообще. Мужчин у меня не было давно, очень давно. Поэтому договоримся на берегу: если нас что-то не устроит... в тебе, то это скрывать друг от друга не будем и расстанемся друзьями. И еще: обсуждать моих близких родственников и выпытывать у них информацию о моем прошлом  тебе категорически запрещено!

  На том и порешили.

  Язва постелила на угловом диване в зале. Выключила свет, приказала ветеринару отвернуться, выйти на кухню и помыть посуду, сама бесшумно разделась, незаметно юркнула под одеяло, напряглась, сжала до онемения кулаки, закрыла глаза и приготовилась к суровым, жизненным испытаниям.

  - Потом тарелки домоешь, - после томительного ожидания распорядилась Язва: - Не терплю заторможенных типов. Быстро сделал дело - и мой посуду смело!

  Быстро не получилось - из-за бутылки портвейна и внезапно привалившей и обескуражившей ветеринара удачи. Всё, что должно было возбудиться, реагировало непривычно вяло, как он ни старался гладить и лизать по-кобыльи точеное тело Язвы.

  Одна прелюдия затянулась на полчаса.

  Она восхищенно шептала: "Руки! Ах, какие у тебя руки!"

  И тут же окатывала холодным упреком:

  " Устала ноги задирать! Сколько можно? Вся моя конституция от напряжения трясется! Когда же, в конце концов, ты кончишь?"

  "Чтобы кончить, надо, хотя бы, начать!" - пораженчески думал ветеринар и ожесточеннее продолжал натирать ей лобок.

  В общем, по умолчанию, при обоюдном согласии сторон, первый половой акт был условно сдан в форме не дифференцированного зачета ( в переводе "дифференция" - расчленение), без занесения оценки во вкладыш. Но, странным образом, обрел статус семейного торжества, и в дальнейшем, ежегодно, в течение 30 лет праздновался Язвой так же широко и затратно, как День рождения или Международный Женский День 8-е Марта.

  Под утро, переполненный щенячьей благодарностью, и впав в эйфорию от сознания собственной силы и благородства, ветеринар растолкал крепко спавшую Язву, и заявил смело, с готовностью отвергнуть любые возражения:

  - Я хочу от тебя иметь ребенка!

  - Ты ничего не напутал? - хотя спросонья, но вполне резонно поинтересовалась Язва.

  - Маленького такого сына! - ветеринар показал размер ребенка, соорудив из большого пальца и мизинца "козу", и покачав этой конструкцией перед носом Язвы.

  - А-а, так ты хочешь, чтобы я родила тебе сына? - догадалась Язва: - Не получится! Надо сперва жениться. У моего ребенка должен быть законный отец.

  - Я согласен, - придушив в себе трусость, похвастался ветеринар своей готовностью впредь только под ее неусыпным контролем делать разные глупости и детей.

  - Честное слово, мне сейчас не до замужества. Рано вставать. Утром - на работу. Хочется выспаться. Давай, за завтраком поговорим о твоих шансах, - призналась Язва и отвернулась к стене.

  Но поговорить за завтраком не удалось. Да и вообще, было не до завтрака.

  В семь утра, гремя связкой ключей, ворвалась нежданно в квартиру мать Язвы, Серафима Семикрылая. Оглядела налитыми кровью глазами ветеринара с ног до головы, пока тот искал трусы, судорожно хлопая ладонями по дивану, будто клопов давил, потом, боднув пространство головой, показала Язве следовать за ней на кухню.

  Язва без подготовки зарыдала в голос, точно над гробом деревенская плакальщица с почасовой оплатой труда; перелезла через ветеринара и, покачиваясь под спудом греховной ночи, ушла на лобное место.

  С такой бесцеремонностью и смелым откровением, с какими мать и дочь выясняли отношения в присутствии постороннего и случайного свидетеля, ветеринар раньше не сталкивался:

  - Чего ты всё воешь и воешь?! Перестань выть! - требовала Серафима, и тут же заводила Язву еще больше: - Ты хотя бы паспорт у него спросила? Нет? И это - старший следователь прокуратуры! Курам - на смех! А вдруг он серийный убийца, или того хуже - засланный бывшим хозяином квартиры казачок? Думаешь, просто было того хозяина упрятать прочно на зону и переписать на тебя жильё? Я предупреждала: будь внимательной, остерегайся случайных связей! Хорошо, что из домоуправления сразу позвонили и сказали, что у тебя ночует подозрительный тип. Он, действительно, доверия не внушает.

  - Мама, ты мне предлагаешь и дальше заниматься самотыком? - заглатывая со словами слезы и сопли, неумело пыталась перечить Язва: - Или опять пользовать подругу Верку? Во сне она уже является ко мне с отросшим мужским членом на коленной чашечке правой ноги.
  Разве, не ты внука хотела? Разве, не ты постоянно сравниваешь меня с бесплодным, увядающим цветком?
  Мне тридцать лет, а я все время чего-то должна остерегаться. Неужели ты думаешь, что я не сумею справиться с чуханом? Да будь он потомственный рецидивист, я перевоспитаю его и сделаю из него, кого захочу.

  "Сколько, сколько?! Тридцать лет?! - сильно смутился тогда в мыслях от услышанного ветеринар: "На пять лет старше его! Да еще и следователь прокуратуры?! Вот, попал! Вот, нечистая сила подмахнула, так подмахнула-а! А выглядит деваха годка на 23, не больше!"
 
  Серафима изводила дочь новыми подозрениями:

  -  Я, конечно, не подстрекательница, но на твоем месте проверила бы шкатулку с золотом. Да и денежки пересчитала бы. Мужик сейчас пошел говнистый, не надежный, - настаивала она: - Может, не надо дожидаться, а сразу позвонить в дежурную часть и вызвать наряд милиции? И дальше - по накатанной... Статью ему подберем веселую - от трех до пяти. Посмотрим, что за продукт угнездился на твоем диване?..


  Вернулся из лотка кот. Долго целился, высчитывая через решение сложных интегралов силу толчка, потом взлетел снарядом и мягко опустился на подоконник, ровно между горшками с геранью и, свисающим колючей балбеткой, кактусом. Предъявил мне свой профиль со сколотым носом, как у гизского сфинкса -Рахмариса - такой же высокомерный и заумный в окаменелом взгляде приветствия восходящей троицы  Амона-Ра-Птаха, и едва заметно повел ухом.

  По громкой связи ветеринар продолжал исповедоваться, пестуя подробности того шокирующего утра, когда впервые схлестнулся с Серафимой:

  - Трусы я так и не нашел, поэтому во второй раз предстал перед Серафимой нагишом. А чего уж там было стесняться мне, продукту? Все причиндалы свисали органично, тело дышало молодостью - на зависть председателю народного суда, - смаковал он свою выходку: - Я выложил красивой горкой свое достоинство на стол, прямо перед носом Серафимы, и сказал строго: "Вот вам, мой паспорт! Хотите, проверяйте на подлинность!"
  А она взяла столовую ложку; подцепила  мое хозяйство и, скинув его  со стола, сказала смущенно: "Нехорошо подслушивать чужие разговоры. Перегнул ты, парень, палочку-то. Перегнул".

  Вообще-то, пару дней назад, в исповедальных ведомостях ветеринара ложка была десертной, а еще раньше - чайной, но липкой и обжигающей. "Серафима, мол, отреагировала с профессиональной молниеносностью судьи, вынув ее из чашки с горячим, сладким чаем, и не соизволив даже облизать.

  Кот, по едва уловимым изменениям в интонациях трясущегося в трубке голоса ветеринара, уловил фальшь и, степенно повернув голову в мою сторону, застыл в раздумье.

  - В данном, конкретном случае размер не имеет значения, - пояснил я шепотом коту: - Важно, как Сема приучает нас и себя, в первую очередь, к своей смелой выдумке.

  В прошлом месяце сцены со столовыми приборами не было и в помине.

  А было вот что:

  Ветеринар позорно бежал из квартиры, в спешке натянув на голову берет Язвы, и смяв в хлам задники у ботинок.

  Язва кричала ему в спину:

  - Не бойся, я тебя спасу!


  Кот принял мои пояснения без особого энтузиазма. Я положил  руку ему на голову и почесал под ушком.

  За окном солнце принялось поедать тень, вызревшую и густо взбитую за ночь в торце дома. Высоко на поверхности чистого от синевы неба всплыло и закачалось предвестником грозы кучевое облако с золотистым боком; зацепилось на Востоке за невидимую преграду, и озорной, ранний ветерок живо растянул его в перо и размазал, словно ребенок - кашу по столу.

  Две дамы свесились по-старушечьи перезревшими плодами с крашеной синим и желтым колором - под цвет украинского флага - скамейки и покачивались в такт своим раздумьям, точно тренер киевского "Динамо" Валерий Лобановский.

  Серафиме - 82 года, её дочери Язве - 60! Делить им уже нечего. Разве, что обиды на ветеринара.

  "Вы, мама, для разнообразия сломали бы себе шейку бедра, что ли? Хоть какую-то радость в дом привнесли бы!" - сказал ей недавно ветеринар.

               
 О том, как Серафима тридцать лет назад упекла его в Киров отбывать там наказание по позорной статье 113 УК РСФСР, ветеринар, конечно, не забудет до смерти. Серафима лично подбирала ему статью "кухонного боксера" - так безумно любила единственную дочь, оберегала ее от напасти - вроде Семы, - мечтала о головокружительной карьере дочери, и делала все возможное и невозможное, будто творила страшную месть за свою нелепо истраченную жизнь, поломанную слепой и безжалостной судьбой.

  Не хотела и не пыталась она тогда представить, что ее кровинушка, лапушка, красавица, дочка грозной судьи, почти небожитель - западет вдруг на невзрачного типа, нищеброда... А тот нагло, в открытую отобьет у Серафимы самое драгоценное, принадлежавшее только ей одной - дочернюю любовь.

  Делить дочь с недоумком представлялось ей унизительным и позорным делом.

  Любовь нельзя поделить, любовь можно выкрасть. Совершить разбойное нападение на представителя закона со взломом и проникновением в жилище и путем хитрого обмана завладеть самым дорогим.

  Нет, ветеринар тогда заслуживал более сурового наказания.

  Но и Серафима не отрицала свою вину в том, что не сориентировалась вовремя, упустила возможность расправиться с ветеринаром еще тогда, когда Язва только начала его поиски.

  И повод для поиска был безобидным и не вызывал подозрений - вернуть головной убор, случайно прихваченный чуханом в позорном бегстве.

  Он прятался у приятеля в комнате гостиничного типа. Приятель был известным в районе эфедринщиком, находился в разработке, а за всеми  постоянными и случайными посетителями комнаты велось пристальное наблюдение как раз Веркиным отделом. Так что вычислить место нахождения ветеринара не составило особого труда: "Неизвестный принес эфедринщику коробку "Солутана", после чего эфедринщик оставил в распоряжении незнакомца комнату, а сам уехал в дачный массив "Дружба". Приметы неизвестного..."

  Чтобы операция "по выемке продукта" прошла успешно и без неожиданностей, Язва решила действовать по старинке:

  " В половине второго ночи звучно и четко, строго по инструкции, постучала в двери, - звонок не работал, - затаив дыхание прослушала злорадно всю какофонию звуков, взорвавшую за дверью покой и тишину спящего дома; выждала немного;постучала снова, точно произвела предупредительный выстрел, и достала из сумочки ключи, которые Верка изъяла у задержанного эфедринщика накануне.

  Ветеринар был сильно растерян, смущен, но не напуган. Он стоял посреди комнаты, прикрыв птичью грудь шерстяным пледом - весь такой нелепый и недоделанный - худенькие ножонки его скосило под Андреевский крест, будто впервые он встал на коньки. Кроме жалости, другие чувства к нему испытывать, казалось, было просто неуместно".


  На этой сцене своей исповеди ветеринар обычно делал паузу, чтобы дать нам с котом возможность подключить к телефону зарядное устройство и выгрызть колтун шерсти на боку.

  -Знаешь, а ведь я ждал, что она придет, - заявлял он нетерпеливо нам после недолгого, принудительного молчания.

  - Еще бы, не ждал! С****ил у нее берет и думал, что с рук сойдет? Она забудет и все тебе простит?


 Обычно ветеринар молча проглатывал мои замечания, но тут же включал песню New state of mind - 97-го года, где инструментальное
исполнение звуковым пейзажем верхнего уровня тащилось, прихрамывая, следом за вокальными партиями музыкантов группы "Yes".
Однако, меня с Бэсом гнусными намеками запугать было трудно, если кот даже цеппелиновский Trampled Under Foot переносил легко и игриво, а под Bron-Y-Aur Stomp вообще впадал в экстаз,- вцепившись когтями намертво в мои ноги, все никак не мог надышаться потными носками, - закатывал глазища и блаженствовал.
Но сегодня ветеринар вдруг спросил:
- Ты серьезно считаешь, что все дело было в берете?
А я и растерялся, забыл сразу и напрочь заготовленные еще очень давно едкие ответы, вроде:
"Если полностью исключить то место, которое у тебя было прикрыто беретом, то - да! Серьезно!
Мне всегда интересно было узнать: о чем думает кролик, замерев в стойке покорности под гипнотическим взглядом анаконды - "Что этот шланг, прошипевший вслед:"Я тебя спасу!", серьезных увечий нанести кролику не посмеет? Потискает в крепких объятиях, потрется, но не заглотит же его целиком, такого молодого, красивого и способного затрахать до смерти любую анаконду, пока та будет пытаться налезть на него перчаткой?"
Язва приказала ветеринару:
- Возвращайся домой! Пять минут - на сборы! Еще десять - ефрейторский зазор. Потом, живо с вещами - на выход! Мне еще квартиру надо будет опечатать. Одна головная боль - с тобой!
"Зачем ты навьючиваешь на себя огромный мешок проблем, если считаешь, что я такой никчемный? Хотя, кто-то же должен паразитировать на твоем комиссарском теле? Лучше уж я, чем лобковая вошь с Веркиным клеймом?" - порывался ответить ветеринар. Но так и не осмелился. Оставил рисковую затею - так как давно не хварывал - про запас - на случай, когда, наигравшись вдоволь в "дочки-матери", Язва вышвырнет его из квартиры без сожаления, как износившийся талисман.
- За всю свою жизнь я супругу ни разу не ударил! - с долей сожаления признался ветеринар: - Может, она ждала и надеялась, что я когда-нибудь начну истязать ее, хотя бы в постели?
Бабы народ такой: Их лупишь - они все понимают и прощают. А, не лупишь - сами начинают лупить своих мужиков. И - моя, что бойцовская собака: час лает, грызет до крови и потом неделю отдыхает от боев, сил набирается для новой грызни. Вся - в тещу.

продолжение сл.