Вещь не в себе

Вещь не в себе


1. Егор
****уться.
В этом доме реально водятся привидения. Или *** пойми что.
Ноги ****ец трясутся. Сердце колотится, точно травки пыхнул. Хорошо бы так было, иначе не объяснить всю эту неведомую ***ню.
Крадусь через коридор, точно ****ский ниндзя, в каждой руке – по кухонному ножу. ****ые стены, пол и потолок поворачиваются то деревянной стороной, то каменной, то грязью всякой, рваными обоями или захудалой тканью ковров. Всё скрипит, скрежещет. Трансформируется, каруселится, сука. Не описать словами… Стонет, воет сраный дом.
Ну ничего, уже привык нахуй. Главное, ноги вовремя переставлять. Да следить, чтобы стенами жопу не прищемило.
Я выберусь отсюда, ****ь!
Ледяное дыхание – прямо мне в затылок. Оборачиваюсь и подскакиваю от неожиданности.
- Медведка! Сраная ты ****а!
****ский торшер стоит посреди коридора прямо передо мной, хотя секунду назад его там не было. Лампа не горит, провода нет, стоит себе, и всё. Только шнурки из бахромы по краю абажура покачиваются от ветров, что гуляют по сучьему дому.
- Когда ты от меня уже отъебёшься?
Молчит торшер.
Прохожу ещё несколько шагов. Какокалофония от Карусели по барабанным перепонкам бьёт, но со стороны торшера - ни звука, ни пука. Оборачиваюсь – ****а-мать! – опять стоит рядом со мной! ***ня на палочке с меня ростом, бахромой невинно покачивает. Как вообще этот абажур уцелел после всего?
- Ладно, ****ь! – Убираю нож за ремень, подхватываю ***вину. Медведка лёгкая, не то, что раньше, когда сущей медведихой была. – По крайней мере, ты мне помогла от Астматика отбиться. Доверие заслужила, сучка. Может, ещё сгодишься на что.
  Молчит. А к скрипу и скрежету стен добавляется новый звук: кто-то зовёт на помощь. Нормально так, членораздельно, по-человечески, ****ь. Я-то думал, что уже один в живых остался.
Иду на зов, волнуюсь, но иду. Привлечёт, конечно, ебучих монстров всяких, но я своих не бросаю нахуй. Хотя не буду ****еть - в первый раз съебался. Да что там, чуть не обдристался! Когда вся эта канитель началась, когда всё полетело к ***м собачьим. Но тогда лишь отмороженные идиоты не сдрейфили, надо же головой немного думать: пора делать ноги, значит, пора. А не только бездумно ****ачину набивать себе за праздничным столом. Экватор, мля. Вот я ел спокойно, никого не трогал, а тут бац, бляха-муха, и началось - кишки, мясо и дерьмище повсюду, все орут и мрут, как мухи! Как тут не убежать сразу? Егорка не дурак, ****ь, не дурак. Я даже на махачах старался не в первой шеренге ебашить. Ну его нахуй.
- Помогите! Кто-нибудь! – Ванин голос.
Не лучший напарник, но выбирать не приходится. Задрот только и знает, что фильмы и сериалы всякие смотреть, да ссаные рецензии в стенгазету писать. Нет чтобы в качалочку сходить, на мужика похожим стать. Кинокритик ***в. Может, хоть в призраках ебучих разбирается…
Заглядываю в комнату. А там, у дальней стены - телек. И Ваньку показывают по нему. Вот что за ***ня?
Подхожу. Вонит чем-то – ****ь в рот. Ванька меня заметил и орёт пуще прежнего:
- Егор! Охуеть! Егор! Вытащи меня отсюда!
Приглядываюсь. Да не телевидение это, а Ванькина оторванная голова внутри телека, за прозрачным экраном. Там-сям кровью заляпано. Но как он ещё жив, губами шевелит, таращится – *** поймёшь.
- Егор! ****ь! Ты только не переключайся! – лыбится пидр.
Ловушка! Замануха, нахуй! Кручусь-верчусь и понимаю, что уже поздно. Идёт ко мне страхолюдина со стороны открытого шкафа – голое тело Ваньки, только вместо башни – какой-то огромный хобот из его же кожи тянется. Как продолжение шеи. Замахивается рукавищем своим сраным, отклоняясь от торшера, и как ё-о-обнет! Набросил мне эту ***ню на голову, ****о моё целиком поглотила! Чувствую, как присосалась к горлу какими-то ****скими присосками! Душит.
Закрылась клоака нахуй.
Темно. Нельзя дышать, ибо ****ец внутри самый настоящий.
Ну а дальше - говно через хобот попёрло, да быстро так. Скапливается вокруг головы, раздувает сраную эластичную трубу, но ни капли не пропускают присоски на шее. Дерьмо под давлением и в глаза, и в рот, и в нос, и в уши лезет – как ни сопротивляйся…
****ец, короче. Полный ****ец.
Словно издалека слышу приглушённый пидарский хохот.

2. Тина
Так-так, думай, девочка. Пока передышка.
Быстрее мозгами шевели, ****ь! Мы сдохнем тут!
Заткнись, заткнись, сука! Стискиваю виски пальцами.
Передышка… Зато какой ценой! Ленке пришлось горло перерезать. Ленке, подруге недоделанной! Чтобы Жирнорот занять и выиграть время. Господи, ну и вляпалась!
Так-так, ванная комната. Туалет. Бежевая плитка.
Дверь я заперла, но это - хлипкая преграда. Не выдержит, если полезут. Жирнорот снаружи чавкает, дожирая Ленку, Троица перехихикивается. Но что дальше? Будут прорываться сюда за мной? За нами! Заткни-и-ись!
Нет, твари тупые, могут забыть. И медленные. Хотя когда как. Должны уползти прочь, когда закончат…
Ленка… Ох, Ленка-коленка… Прости меня, дуру. Но выбора не было. Наверное.
Заткнись! Не время сейчас!
Ладно. Так… Что же делать?…
Душевая кабинка. Унитаз. Стиралка. Раковина. Зеркало предусмотрительно разбила, Фотографа сюда не надо. Скупой набор туалетных принадлежностей. Лезвия… Лезвия есть. Станок есть. Живём. Ну, или какой-никакой план отступления. В мир иной.
Шпок!
Что за хрень? Лампочка исчезла! В потолок всосалась, мать её!
Сижу в тишине, как мышка, жду. Окровавленными пальцами сжимаю лезвия. Хреновая защита, но что прикажете делать?
Шпок! Шпок! Шпок! Все лампочки попрятались.
Вот так вот. Теперь я в полной темноте.
В полной ****е, подсказывает неугомонный внутренний голосок.
Когда раздаётся громкий скрежет, я отскакиваю подальше и выставляю перед собой мобильник. Синий свет тускло отражается от кафеля. Сеть всё равно не ловит, а вот как дурацкий фонарик – вполне себе ничего.
Ну вот, теперь стиральная машина куда-то провалилась. То ли под пол, то ли в стену. Место пустует.
- Ленка, ты? – со страхом спрашиваю я. А потом ржу. Ну всё, точно трындец нам, если сучка мстить пришла.
Не, она художница, тут кто-то другой пожаловал.
Заткнись!
Сама заткнись!
- Кто тут? – одними губами вопрошаю я и наблюдаю, как тонет в зыбучих плитках унитаз.
Следом – раковина. Чуть успела лезвия сгрести в охапку.
Оборачиваюсь к двери, но ручка куда-то тоже запропастилась. Вожу мобильником, не могу найти её, даже забыла – справа она должна быть или слева. Одно сплошное дерево. Пипец!
Душевая кабинка осталась.
Не, мне и тут клаустрофобии хватает, спасибо, обойдусь.
Молчу, почти не дышу, прислушиваюсь. Вроде тихо.
Хотя подожди-ка…
Какие-то едва слышные звуки кругом. Будто кто-то очень тихо разлепляет влажные губы, отрывает слюнявый язык от нёба… Готова поклясться, что ещё слышу спокойное гортанное дыхание.
- Тарасевич, ты что ли?
Невидимые рты одновременно издают то ли смешок, то ли громкий выдох.
И начинается…
Языки лезут из щелей между плитками. Медленно, как улитки. Покрытые блестящей в свете экрана мобильника слизью. Обыкновенные человеческие языки. Слюна стекает по кафелю…
Много-много языков. Лезут и лезут.
Тарасевич, ловелас этакий… Что же ты задумал? Облизать меня до смерти?
Улыбаюсь. Прислоняюсь лицом к стене.
Что ты делаешь, дурочка?
Заткнись, сучка!
Остановись!
Мррр. Его языки тянутся ко мне, как цветы к солнечному диску. Я отвечаю взаимностью. Таким ты мне больше нравишься, Тарасевич. Ты и не догадывался… Столько попыток…
Режь их! Режь, дура!
Уговорила.
Лоскут за лоскутом срезаю, но растут языки из стен быстрее. Бритвенными лезвиями тут порядок не наведёшь.
Стены в крови, пол в крови. Поскальзываюсь, но продолжаю ползать туда-сюда, скребя стены почти в полной темноте. Пальцы исцарапала сама себе же, дура. А что делать?
Ого, что-то новенькое. Совсем не похоже на язык. Скорее, это маленький пенис. Ты только посмотри, дорогуша.
Не отвлекайся!
Ну ты только посмотри. Берусь за него рукой. Тот медленно разбухает. Давай-давай, крошка, ты сможешь! Это всего лишь кафель!
Что ты делаешь? Нам нужно выбираться!
Куда?
Я не знаю! Но сделай что-нибудь! Ты что, хочешь здесь подохнуть?
Нет… Но почему бы не…
Сосредоточься, дурочка! Нужно спасаться!
Член увеличивается, растёт… И вдруг начинает раскрываться, как прекрасный цветок, лепестками выворачивается во все стороны…
- О-о, это мне? – хихикаю я. Растрогана, растрогана…
Внутри него что-то светится. Прекрасные… жгутики… тянутся-тянутся…
****ь! Это как у самых ядовитых медуз! Я передачу про них недавно смотрела! *****-*****-*****!
Отстраняюсь. Кажется, пенис стал расти быстрее. А языков уже сколько!
Смотрю на дверь, обсыкаюсь. Даже не знаю, свалил Жирнорот или ждёт снаружи. И Троица с ним… Того гляди, ротики ладошками прикрывают, чтобы не выдать себя смехом, сучки. Дверь и не открыть, и не стоит пытаться.
Вывернутый пенис уже почти на метр торчит из стены. Жгутиками целится мне в лицо. Тянется довольно быстро.
Один из самых длинных языков обвивает лодыжку крепко-крепко. Перерезаю его лезвием; обрубок шевелится сам по себе, как отброшенный хвост ящерицы.
Так, всё! Надо прятаться.
Вваливаюсь в кабинку душа, закрываю дверцы.
Языки – слепые рыбы – бьются о пластиковое стекло.
Что теперь? Тупик? Конец тебе, девочка. Заживо погребённая под языками и ***ми Тарасевича…
Извлекаю из джинсов ремешок, связываю изнутри ручки дверец. Мда, сама себя загнала в ловушку. Но других вариантов нет.
Языки уже змеями покрывают весь пол и все стены, извиваются. В воздухе пляшут светящиеся жгутики развёрнутых ***ков, невероятно длинные, они только и ждут, чтобы я покинула кабинку.
Тентакли, ****ь! Вот же невезуха!
Ленке, получается, одолжение сделала. Перерезав горло. Её же лезвием, которое та на шее носила. Готичка эмовская. Что теперь она придумает в своём призрачном воплощении? Наверное, мне уже и не узнать.
Бурчит кран за спиной. Так, это ещё что? Смотрю на душевую лейку снизу вверх и думаю – только не гной, пожалуйста! Блин, там же Гнойный Прыщ как раз буянит, ну кто ещё… Уж лучше бы сперма Тарасевича…
Нет! Нет! Не-е-е-ет!
Бело-жёлтые струи густым дождиком начинают бить сверху. И точно вам говорю, это не сперма. Это гной, явно Прыщ до меня добрался. Вот же сукин сын!
И из сливного отверстия тоже начинает бить зловонный родник…
Сбрасываю лейку, плююсь и морщусь. Что же делать?
Срываю с себя майку и начинаю обматывать гарнитуру. Изо всех сил скручиваю, затыкаю щели.
Шланг отрывается от лейки! Одна тугая струя начинает заливать кабинку гноем.
Нет! Нет! Нет, ****ь! Я так умирать не собираюсь!
Пытаюсь заткнуть течь пальцами. Смотрю на ручки дверец. И вижу, как с той стороны их связывают языки Тарасевича.
****ец. Я сдохну тут. Захлебнусь гноем. Без вариантов. Уж лучше от жгутов тогда… Но как до них добраться?
А жгутов снаружи столько, что светло уже, как при свете ламп. Только языки скоро замуруют душевую кабину…
Смотрю на бритвенное лезвие в руке… Смеюсь… Ухахатываюсь… Подношу к шее…
Гноя уже по колени. Незавидный конец у Болотной Тины.
Заткнись, заткнись! Быстро-быстро тычу лезвием себе в висок.
Ну мы им устроим, когда станем призраками, да, подруга?
…станем призраками, будем прятать в рулонах туалетной бумаги мухоловок и сколопендр…
Визжу от боли. А за стеклом танцуют, извиваются развёрстые ***ки.

3. Ян
Сохранить здравый рассудок в такой обстановке – задача не из лёгких. Но я стараюсь мыслить рационально даже теперь, когда мистическое значительно перевешивает материалистическое. Хорошо, за двадцать минут после полуночи я повидал уже достаточно, чтобы немного сдать позиции: окей, сверхъестественное рядом, магия есть, сверхреальность – вот она. Согласен, на простой розыгрыш уже глупо надеяться. Допустим, всё так ужасно, как выглядит со стороны. Но даже у этой чертовщины должны быть какие-то основания, причины, мотив. Остаётся верить лишь в структуру, пускай и непознанную, стараться, в конце концов, познать её! Иначе, если это всё не подчиняется никаким твёрдым законам, то – голова кругом! – тогда ничему больше нельзя верить, хоть сразу падай и сдавайся, принимай небытие. Нет сюрреализму и всему этому бреду! Я требую объяснений! И добуду их. Или погибну.
Разложим всё по полочкам. Мы, студенты третьего курса экономического факультета, собрались группой в арендованном особняке отпраздновать Медиум, середину учебного курса. Сначала всё шло своим чередом, а потом, ровно в полночь, началась непонятная… с позволения сказать… чушь. Мои одногруппники начали умирать от каких-то необъяснимых происшествий. Ладно бы одна или две случайности. Стас упал шеей на горлышко разбитой бутылки. Ира хрякнулась об угол стола. Лину и Женю зарубил в припадке Саша. Допустим. Это всё ещё понять можно. На фоне остального… Как у Тимофея из тела полилось столько гноя? Да, у него всегда было прыщавое лицо, бородавки всякие, но разве есть подобная болезнь, чтобы сразу из всех волдырей, да ещё по всему телу, начал бить бесконечными ключами гной? Да у пацана даже крови столько быть не может! А как объяснить полтергейст, подхвативший осколки стекла и начавший втыкать их в Андрея, вытыкать и снова втыкать? Что за чертовщина творилась с Наташей, пианисткой? Откуда эти растущие струны из-под ногтей? Она ведь разрубила танцующих в гостиной парней, а потом они срослись все вместе костями наружу! Как солнечные очки расплавили нашему главному приколисту голову? Как они в неё погрузились, будто утонули, провалились в череп? Разумного объяснения не найти! Разве можно как-то логически объяснить, почему дом начал перестраиваться, словно сделан из какого-то жидкого вещества? Хотя при прикосновении – все предметы твёрдые, только двигаются, сжимаются, разжимаются, будто кто-то балуется с абстрактными фигурами в графическом редакторе? Дурдом, ей-богу.
А ещё эти призраки нацистов…
Лучшая версия на данный момент – я сплю. И скоро весь этот кошмар забудется. Конечно, сейчас всё кажется вполне реальным. Но так всегда, наверное, когда видишь сны. Иначе что остаётся? Дом населён неубиваемыми призраками? Дом–монстр, пожирающий обитателей после полуночи? В людей вселились демоны? Не смешите! Должно быть нормальное объяснение!  Должен быть выход! По крайней мере, не все мы превратились в тварей, надежда есть…
Наблюдатель в лице меня жив, а это уже что-то. Спектакль лично для меня? Возможно, но когда опустят занавес? Где закулисье? Хватит уже этих фокусов! Раны на моих ладонях реальны, кровь-то настоящая!
Честно говоря, я уже устал бороться. Повидал немало монстров: убегал от Программиста, в которого вгрызся его же ноутбук; улепётывал от трёх блондинок наших, которые срослись точно сиамские близнецы плечами, а в их длиннющих руках, вывернутых назад, - всякие цепи с крюками, мясные тесаки и топоры; отбивался от глаз Гимнастки, которые на торчащих во все стороны иголках катаются повсюду, разведывая территорию, чтобы потом остальное тело прикатилось на прутьях изгороди нанизать тебя; с Фотографом через зеркала, конечно, бился – точнее с собственными копиями; а ещё гнойный Тимофей, опарышевый Олег, пианистка Наташа, полтергейст Андрей...
Теперь я прятался в какой-то кладовке, которая вот-вот собиралась схлопнуться. Вывернуться наизнанку. Вот, что происходит с этим домом. Здесь всё выворачивается. Даже люди, умирая, выворачиваются органами наружу (как шестеро кавказцев срослись и вывернулись наизнанку острыми костями, Развёрстый Дракон, ё-маё). Не все, но многие. Сумасшествие, да и только. Никакой логики.
И выхода не видать.
Дом вывернулся и обратился всем собою сам в себя.
Вещь в себе, блин. Хотя Кант совсем не это имел в виду.
После стычки с глазами Гимнастки я теперь баюкаю израненные руки. Не так-то просто было отбросить эти комочки куда-нибудь, когда они взбираются по тебе, норовя выколоть глаза. Цепляются за кожу, за одежду, умеют расслаблять иглы, делая их усиками, а потом снова превращают в прочные шипы…
Но вот – проблеск надежды. Нормальный человеческий голос в коридоре.
- Есть кто-нибудь живой, ****ь? – покрикивает Егор.
Я отвечаю ему и осторожно выбираюсь наружу. Товарищ стоит с торшером наперевес, хмурится. Пытается распознать во мне монстра.
Голова его измазана чем-то тёмным, от него исходит сильная вонь.
- Ты что, по канализации лазал?
- Типа того. Ты как, нормально?
- Живой пока.
- Вот и хорошо. Наконец-то, хоть кто-то живой нашёлся, сука. Я думал, уже один на этой ****ской Карусели.
Манерный наш Егор разматерился, описывая свои похождения. Я его понимаю, хотя непривычно слышать столько матов с его стороны. Прилежный такой ученик, всегда в костюме, с галстуком, в очках. Конечно, я знал, что он в дурном районе вырос, да и качался парень активно, кикбоксингом занимался, лысая голова в шрамах… Но обычно вёл себя очень спокойно, благородно и этично, особенно с девушками. Вот и сейчас описывает, как наших спасал, жизнью рискуя, но едва сам уцелел.
- Ты говоришь… с Медведевой выживал вместе?
- Да, сучка многим тварям дала прикурить. Ты ж её знаешь, бой-бабу. Старосту нашу. Вот только всё равно раздраконили её. Упала Медведева в коморку, где Полтергей этот сраный был, который осколками стекла управляет. ****илась с ним долго, но он её одолел, конечно. Я ничем не мог помочь сверху. Обежал полздания, спешил к ней, а Полтергея уже не видать и на месте её трупа торшер ****ый стоит… Я потом только понял, что это и есть Медведка теперь… Но в отличие от остальных она ублюдошной тварью не стала, наоборот, помогает теперь с чудищами бороться… *** его знает почему.
Как-то не верится. Ни в гибель Медведевой, ни в то, что обыкновенный светильник какой-то суперсилой обладает. Может, у Егора уже крыша поехала? Взахлёб описывает то, как торшер спасал ему жизнь.
- …Эта Ванина ***ня меня говном накачивает, а я просто роняю торшер. Так и надо было сразу поступить, запамятовал. Медведка молодец, своё дело знает. Когда на неё не смотришь – а я и не мог тогда – она расхуячивает врагов за секунду! Дважды уже выручила. От кинокритика злоебучего и от Астматика, харкающего кислотой…
- Жесть, - говорю я, хотя всё равно не верю. Ну не могла Медведева погибнуть, не могла! Только не она!
- Тихо, ****ь! Слышишь?
Женский визг вдали, действительно.
– Кто-то кричит там. Пошли-пошли!
- Вряд ли уже поможем, раз кричит…
- Ну ты ссыкло, Ян! Соберись, нытик ***в!
По дороге к душевой комнате натыкаемся на Программиста-Крокодила. Помню, как ему пальцы сначала отгрыз ноутбук, ровно в полночь, когда всё началось. Теперь компьютер вгрызся в его тело, до пупка, лишив головы и грудной клетки. Клацает образовавшейся пастью, а торчащие осколки костей – как зубы. Ещё провода всякие от него тянутся. Оголённые на концах. Сами по себе двигаются, словно змеи Медузы Горгоны.
Вот и теперь обвивают меня, тычут в кожу медью… Вижу, как шнур с вилкой на конце приближается к розетке, проплывающей по стене.
- Сейчас током ёбнет, Ян! – кричит Егор. И бросает в Крокодила торшер. Абажур сбивается набок, программиста это тормозит, тот рычит, запутавшись. Но вилка продолжает тянуться к розетке… - Зажмурься, нахуй! Зажмурься скорее! Медведка его за****ит! – Сам уже стоит, псих, закрыв глаза руками.
Не-е, я так тупить не буду. Не верю в чудеса.
Хватаюсь за провода, впившиеся в кожу, с усилием отстраняю их от себя. Ток пошёл - искрятся окончания. Свожу их вместе. В мстительном порыве. Треск! Загорается ноутбук, а вместе с ним и торшер, и сам программист. Хрипит от боли, извивается, дёргается. Покончено с ним.
- Горит твой светильник! – говорю я.
- Вот какого ***? – Егор в бешенстве. – Чуть не сдохли из-за тебя! Я же сказал – зажмурься!
Он прикладывает свою грязную руку к моим глазам, не давая смотреть. Потом убирает. И я вижу, что торшер уже стоит посреди коридора не объятый пламенем, будто новенький.
- Я же говорил, ****ь! Она теперь волшебная нахуй!
- Да уж, - бормочу я.
Логики в этом доме не сыскать.

4. Егор
****ец. Не ожидал, что Тарасевич столько дерьма навалит. Всю ванную комнату наполнил языками и ***ми, да откуда это всё берётся? Бедная Тинка повизгивает из душевой кабины, надо её спасать…
Забрасываю Медведку поверх массы языков, что уже дверь ванной комнаты выдавили… Кричу Тине, чтобы глаза закрыла. А та, кажись, уже захлёбывается чем-то. И так жмурится, заебись.
Мы с Яном в стороны расходимся, рожи прикрываем. Медведка срабатывает как долбаная граната. Из проёма тонны кровавого дерьма выплёскиваются. Неебическая жуть.
Потом Тинка выходит – красотка, нахуй: вся в гное, с головы до пят. Без майки, сисяндры руками прикрывает. Скромница наша, даже в такой час. Ну ничего, понять можно, отдаю ей свой пиджак. Тот в дерьме всяком, но лучше, чем ничего.
Уходим, потому что на шум сбегается всякая ***ня. По классификации Тинки это Троица с Жирноротом. Даже не знал, что они вместе срослись: три пустоголовых бляндинистых ****ины со всякими колюще-режущими предметами в руках и жиртрес вместо их ног громадным еблищем вниз. На нём они как бы ездят, а когда настигают кого-нибудь, как Ленку, по рассказу Тины, то Жирнорот начинает человека жрать. Хлебало настолько огромное у толстой морды, что такую кроху, как Ленка, целиком заглотить может, с-сука. Ещё по бокам у этой компашки - по четыре ноги, сросшиеся в виде свастики, со ступнями на концах, и эти «колёса» крутятся, двигают сраную «колесницу».
Да тут, куда ни плюнь – везде неебическая жуть.
Тинка говорит, навидалась многого. Почти всем ****ским тварям названия придумала. Честно говоря, рад, что такая милая девчушка уцелела. Скромная, прилежная тихоня-отличница. Ботанша, ну а чо, я тоже не двоечник, как в школе, *****. В каком-то возрасте понимаешь, что иначе хорошим специалистом и не сделаться нахуй. Мне казалось, такие, как Тина, первыми сдохнут, как самые неприспособленные к жести. Я-то всё же кое-чего умею, руки-то помнят бурную молодость в шахтёрском городке…
А панк наш по имени Ян тоже, видать, не так прост. Вроде тупой, как обезьяна, с цветастым ирокезом на голове, точно педик какой-то, а чё-то даже умеет. Без торшера Программиста-Крокодила замахал нахуй! И говорит, не раз уже выкручивался… А ведь прошло всего двадцать пять ебучих минут! Я уже поседел, наверное!
Переговорить бы нормально, да времени нахуй нет. От Троицы с Жирноротом съебали, Гимнастку шипастую встретили, тоже чуть съебали, Изнаночников встретили, еле от них ушли, и, наконец, на Фотографа наткнулись… Я ведь даже не знал, что это за ***ня! Оказывается, если начинает мигать какая-нибудь лампочка, словно вспышка фотоаппарата, то твоё отражение из ближайшего зеркала рывками надвигается, увеличивается, а потом вырывается, бляха, злобный близнец на волю, нападает на тебя… Бывалые Ян и Тина чуть успели меня выручить – лампочку разбили. Еба-а-ать. Представьте, торчит моя копия наполовину из зеркала и кулаками размахивает, пытаясь дотянуться и ****ы дать. Тащили меня прочь, но я эту ***ню так просто не оставил – сам ****ы ему дал. Ха-ха-а-ах.
 И вот долгожданная передышка. Заныкались в какой-то треугольной комнатушке. На чердаке что ли? *** поймёшь, где теперь низ и верх в этом доме. Тина от гноя пытается отряхнуться, я дерьмо Ваньки с лысой головы счищаю, а Ян руки бинтует какой-то тряпкой.
Обсуждаем, кто жив, кто мёртв, кто в какую тварь превратился. Классификацию свою выводим. ****скую курсовую по теме уже можем написать!
Программист-Крокодил, Астматик, Говнокритик и Языкастый – уничтожены. Гнойный Прыщ, Фотограф, Изнанка, Приколист, Гимнастка, Пианистка, Полтергей, Охотник-рыболов и Троица с Жирноротом – вот они ещё здравствуют, ****ь. А мы, похоже, последние, кто выжил.
- С Ленкой непонятно ещё… - шепчет Тина. – Художница она. Гот. Не представляю, какой тварью станет…
- Может, как Медведка, за нас будет?
- О-очень сомневаюсь, - бормочет Тина, потупив взгляд.
- Медведка упрямая ****ец, - говорю я. – Её по жизни не переспорить, не победить. Активистка ***ва. Даже вся эта ***ня её не сломила. Она – наш билет отсюда. Уверен, всех этих ублюдков распидарасит да не сломается.
Ян грустно помалкивает. Тинка гладит его плечо.
Знаю, в чём дело. Поёбывал он Медведеву, слухи ходили, да и по языку тела, по взглядам понятно было. Совсем недавно сношаться начали. И тут такое… Печально это всё. Хотя интересно, что же наша староста в этом ебучем панке нашла? Уж она-то, ****ь, с мозгами была. И яиц у неё на двоих хватило бы.
Может, этот *** не так прост. Поглядим.
- Не время нюни распускать, - ворчу я. – Собрались, ****ь! Ян, нам нужно факел сделать. Против сраного Фотографа и прочей швали… Не всё же на Медведку надеяться.
Целую торшер, улыбаюсь. Красотка наша. Надежда Медведева.

5. Тина
…станем призраками, сделаем скабки-занозы подвижными, чтобы к сердцу быстро ползли… да можно даже заусеницы в медленных убийц превратить… заткнись…
Смотрю на ползущую волосами кверху подмышку и уже ничему не удивляюсь. Егор наступает на неё, с хрустом раздавливает. Кусочек Изнанки. Тоже, наверное, разведка…
Егор и Ян живы, надо же. И помогли мне.
Нам!
Заткнись!
Бедный Яник, потерял свою Медведку. Он ведь души в ней не чаял. А она, хитрая кошка, небось, игралась с ним, как с клубком ниток. Потом отбросила бы, и конец романтической истории. Но нет, теперь их любовь будет цвести вечно, вах-вах!
- А Тинку чуть Гнойный Прыщ не ёбнул, надо же! – усмехается Егор, нарушив тишину. – Я-то думал, что этот пидр самый безобидный. Подумаешь, плюётся гноем…
Я слышала, кое-кто говном давился, но тоже благодаря торшеру спасся. Но молчу, я ведь приличная девочка.
Мы.
Заткнись. А вообще Егор жутко изменился. Таким приятным молодым человеком раньше был. А теперь в стрессовой ситуации растерял все свои манеры. Надеюсь, наша маска-то не сорвётся?
…станем призраками, сделаем огромную пасть в виде лестницы, ведущей на второй этаж… когда люди на неё ступают, мы чуть выжидаем, а потом начинаем жевать их… только заострим углы ступенек… заткнись!
И вот идём-бредём мы по Карусели, как называет дом Егор. Ищем выход. То безобидные призраки нацистов разгуливают по коридору, то вполне реальные монстры за поворотами топчутся. Стараемся их не тревожить, обходим. То и дело новые коридоры появляются, новые проходы.
- У меня есть теория, - тихо говорит Ян. – Помните начало? В монстров сперва превратились всего три человека или четыре. Остальные уже погибали от них и после смерти тоже переходили на тёмную сторону, так сказать.
- Во-во, с *** ли мы не превратились?
- Я думаю, может, тьма коснулась в первую очередь тех, кого… гм… легче всего понять? Легче всего познать!
- Нихуя не понимаю.
- Монстрами стали те, кто слаб душой, - слышу собственный голос и краснею. Неужели я это сказала? Заткнись же, дура.
- Гм, не уверен, что «душа» - подходящее слово, - отвечает Ян. – Философы часто пытались осмыслить сам факт осмысления чего-нибудь. Или кого-нибудь. Ведь… что мы знаем о мире, о вещах, которые нас окружают? Восприятие и сущность – не одно и то же. Мы можем мыслить предметы, то бишь осмыслять их на основе внешней… исходящей от них информации. Мы видим лишь оболочки. Но разве можно познать вещь… в полном её объёме? Понять её всю целиком, полностью, на сто процентов. Не уверен. Что уж говорить, если речь идёт о том… чтобы познать человека?
- ***ню городишь, панк, - морщится Егор.
- Так вот я думаю, что в диковинных тварей обратились сначала те, кто объективно… проще других. Кого из нас проще понять, осмыслить. Сами посудите. Пианистка? Отличница без личной жизни из богатенькой семьи, звезда инстаграма, у которой одно единственное хобби приоритетнее всего в жизни. Наши кавказские друзья, сросшиеся и вывернувшиеся наизнанку… Стоит ли пояснять? И другие по аналогии. Охотник-рыболов, например. Может, это слишком стереотипно…
- А Медведева? – спрашиваю я, сдерживая усмешку.
- И она тоже вписывается в эту теорию. Она не так проста, вы сами знаете. Не превратилась и боролась долго. И даже обратившись, не стала помогать злу. Пока единственное исключение. И не меньшим исключением… - Ян вздыхает. – Она была при жизни.
…станем призраками, развесим на стенах и потолках полиэтиленовые пакеты… и будем их на живых сбрасывать, к рожам прилеплять, душить… круто, да? заткнись…
Какое-то время идём молча. Вступаем в коридор, галерею из картин, плавающих на стенах.
- Вот и с нами, видимо, не так всё просто, - ещё тише произносит Ян. – Тебя, Егор, банальным гопником или ботаником не назовёшь.
- Ну спасибо, ****ь.
- Да и у Тины, наверное, какие-то тайны имеются. Душа не нараспашку.
Молчу. Убью его первым. Убьём-убьём! Заткнись.
Егор с улыбкой тараторит:
- Если ты такой нахуй умник, то расскажи нам главное: что, ****ь, творится с этим домом? Почему всё каруселится? Когда это закончится и где ****ый выход?
- И почему мы натыкаемся на призраки нацистов? – спрашиваю я. – Они единственные, кто не пытаются нас убить. Может, они владели этим домом раньше? Может, сегодняшние твари тоже превратятся со временем в безобидных призраков?
- Этого моя теория не объясняет, наверное. Но уж поверьте, я над этим думаю не меньше вашего. Этот дом… Он может быть ненастоящим. Или, по крайней мере, не таким, как мы его…
Ян умолкает, вместе с нами рассматривая первую картину в галерее.
Смерть с косой. Выполнено маслом. Хм, а что мы, собственно, ожидали? Розовых пони и единорогов на зелёном лугу под радугой?
- Ленка… Художница… - бормочу я. Дрожу. Кутаюсь в пиджак Егора. – Мальчики, пойдём отсюда…
- Если это попытка нас запугать, то с этого надо было начинать до всякой расчленёнки и выворачивания людей наизнанку, - смеётся Егор. – Теперь уже как-то похуй на стра-а-ашные каракули! Похоже, Художница будет конкурировать с Гнойным Прыщом за звание самого безобидного монстра!
Мы бредём дальше мимо жутких картин. Всякие пугала, дома под покровом ночи, черепа, пауки, вороны, горгульи… Источники света на картинах – фонарные столбы, масляные лампы… На бетонном полу тоже рисунки – стрит-арт в виде всяких иллюзорных провалов.
Меня аж колотит. Чувствую, что одними рисуночками дело не ограничится. А парни даже развеселились, шутят.
…станем призраками и будем манить всех на солнечный свет в окне… а потом связывать шторами по рукам и ногам и превращать стекло в мощную линзу, чтобы жечь пойманную жертву, как насекомое под лупой… заткнись!
Опять начинаются вспышки и щелчки. Да ярко так!
- Фотограф! Фотограф!
Мы ошалело оглядываемся в поисках электрических источников света или зеркал, чтобы разбить их… И понимаем, что это мигают нарисованные огни на картинах.
- Да вашу ж мать! – кричит Ян. – Уничтожайте рисунки!
Он поджигает факелом картину с изображением каменной горгульи. Я царапаю лезвиями огромную чёрную псину, которая с каждой вспышкой приближается, норовя выпрыгнуть из рамки…
Фотограф и Художница объединили силы, ну надо же!
- ****ь! Не успеем! – Егор роняет торшер, разворачивается и убегает. Позади него из картин выпрыгивают пауки, вороны, соломенные чучела.
В конце галереи перед ним возникает длинное лезвие косы. Голова Егора отделяется от тела, руки судорожно пытаются её поймать. Он пробегает ещё несколько шагов и неуклюже падает, запутавшись в собственных ногах.
Из картины беззвучно выбирается скелет в чёрном плаще с косой наперевес. Пустыми глазницами смотрит на нас с Яном…
- Господи! – выдыхаю я, стуча зубами.
- Бежим! – Ян тянет меня за руку. – Уходим! К чёрту всё это!
Скелет в плаще указывает костлявой рукой на меня, а потом жестом показывает, что не сносить мне головы.
Ох, Ленка-коленка.
- Ой! А-а-а! – Ян куда-то падает, срывая с меня пиджак, чуть не утащив меня за собой. Оказывается, рисунок на полу тоже «ожил», материализовался. Ян свалился куда-то на нижний уровень, канул во тьму. Потом его крики становятся особенно громкими, душераздирающими. Вот это посмеялись над Художницей…
Я с трудом сохраняю равновесие на краю провала. Оглядываюсь на Смерть с косой… Та приближается…
- С-с-сука, - слышу собственное шипение.
Замечаю торшер, лежащий между нами. Улыбаюсь.
Медведь, твой выход. Надеюсь, ты распознаёшь, кто свой, а кто чужой. Зажмуриваюсь.

6. Ян
Дощатый пол врезается в меня, проверяя на прочность кости.
Я жив, но больно как – не описать словами.
Потом доходит: меня здесь поджидают. Пол чёрный, волнуется, шелестит.
Дыра вверху затягивается, уменьшается в размерах. А вместе с ней пропадает источник света.
В последний миг перед кромешной темнотой смотрю на свои руки.
И понимаю, что они покрыты клещами.
Их миллионы здесь внизу, во тьме. Миллиарды…
Охотник-рыболов, любитель леса. Вот, чьё это логово.
Тук! Тук! Тук! Тук! Ногу пронзает боль. Хихиканье под полом.
И Приколист. Их двое здесь!
Тук! Тук! Тук! Продолжает забивать гвоздь снизу вверх. Остриё, торчащее из дерева, всё больше вонзается в мою плоть. Я вскакиваю, отстраняюсь, отползаю, кричу. Клещи напрыгивают на меня сотнями, тысячами. Забивают рот своей массой, я фыркаю, плююсь, чихаю, не могу вдыхать воздух, полный мелких кровопийц. Лезут в глаза, набились под веки.
Тук! Тук! Тук! Новый гвоздь впивается в задницу и продолжает пробиваться.
Я опираюсь на руки, поднимая тело. Новые гвозди распинают меня, пронзают ладони.
Боже! Я перекатываюсь вбок, качусь до стены, трясусь, сбрасывая с себя легионы бестий.
Тук! Тук! Тук! Гвозди лезут из пола, впиваются мне в плечи, в ноги…
Кое-как встаю, с криком бегу, отряхиваюсь.
Свет! Мокрыми от слёз, пота и крови глазами я различаю свет…
Туда, скорее… Ковыляю… Лишь бы не упасть. Иначе меня точно пригвоздят, сожрут, высосут всю кровь нафиг. Кожа лица и кистей горит от боли из-за впившихся паразитов. Большую часть можно смахнуть. Но многие вцепились уже крепко, даже в глазные яблоки, в слизистую рта… Лучше бы я обгорел, ей-богу…
Врываюсь в раскрытую пасть лифта. Лифта? Плевать! Лифт так лифт. Почему бы в этом сумасшедшем особняке не быть лифту? Ха-ха! Может, у нацистов тут была подземная база… Может, это лифт на второй этаж…
- Увози… Дава-а-ай! – ною я, едва ворочая распухшим языком.
Всё перед глазами расплывается, с трудом вижу кнопки. Окровавленными пальцами нажимаю все подряд. Пожалуйста, другой этаж! Любой другой этаж! Хоть в Преисподнюю!
- Вези-и! Ну-у-у!
Лифт издаёт сигнал, будто сейчас поедет.
Перед глазами какие-то вертикально висящие нити. Со всех сторон. Вожу руками, пытаясь их разгрести. Что это такое? Ну что ещё за хрень?
Смотрю на потолок лифта, а там между лампочками тысячи крошечных отверстий. И через каждое пропущена нить…
Понимание леденит душу.
Это леска…
Я гляжу под ноги… и от ужаса меня парализует.
Пол лифта усеян тысячами рыболовных крючков разных размеров.
В этот момент дверцы закрываются и лифт – нет, нет, нет! – трогается. Вниз! Он едет вниз, чёрт вас всех подери!
Лески натягиваются. Крючки поднимаются, впиваясь в меня, пронзая одежду и кожу.
Я ору во всю глотку, колочу кулаками по дверцам, раздвигаю их.
Адская боль новой волной несётся по всей поверхности тела.
Мои ноги отрываются от пола.
Меня подвешивает на рыболовных крючках.
Меня прижимает к потолку, в который я упёрся дрожащими руками.
Меня… о, боже… меня растягивает, разрезает тут и там… по чуть-чуть, понемногу… Лифт тормозит… Он подвешен на мне, на лесках, на моей коже… Только она тормозит его, держит весь его вес.
Правый глаз, кажется, выкорчевало с корнем… Левым ещё вижу… На стенах и потолке росчерки моей крови… Брызгает отовсюду с каждым биением сердца…
Тук! Тук! Тук! Из деревянной панели потолка вырывается ножка огромного гвоздя, она рывками приближается к моему лицу. И леска продолжает тянуть всё тело кверху, прямо на него.
Так, секунда на размышление. Ещё секунда на размышление. Ещё секунда – А-А-А-А-А – на размышление. Ладно. Ничего не придумал лучше.
- Я Тик-герой! – кричу и расслабляю руки. Гвоздь вонзается мне в голову, я даже удивляюсь тому, какой он ледяной. Кричу, но не слышу собственного крика.
Приколист Вася одобрительно хохочет.

7. Егор
Я видел, как моё обезглавленное тело размахивало руками, пытаясь поймать меня. Потом катился по полу бесформенным мячом. А остальной я вскоре небрежно рухнул, будто мешок с дерьмом.
Я тяжело моргал и беззвучно шевелил губами. Не мог дышать, кричать. Упустил момент, когда торшер расправился с костлявой Смертью, пауками и прочей дрянью. Не видел, куда скрылись Ян и Тина.
Теперь лежу и подыхаю, слушая журчанье крови. Угасаю.
В воздухе кружат, опускаясь, вороньи перья.
Вижу, как тает моё былое тело, расползается безобразной кляксой.
И как из этой кляксы – из-под телесной простыни – тянутся десятки рук, пытаясь пробиться сквозь мембрану… 
А потом обзор заволакивает что-то белое и твёрдое, словно скорлупа.
Я перерождаюсь.
Я – нечто новое.
Мне всё так же больно, но я всё так же не могу кричать.
И не смогу… Другие закричат.

8. Тина
Костлявую победила, теперь иду с торшером дальше под несмолкающие крики Яна откуда-то из-за стен. Иду, но словно вязну в какой-то полудрёме… Что за чертовщина?
Сначала здесь обосновались фрицы. По крайней мере, с них что-то началось тут. Что-то дурное. Их призрачные оболочки туманны, рябят, трепещут. Они неспокойны. Уже потом, после них, здесь жили одиночки – стареющие тихие люди. Их ауры пусты. Они будто не жаждут общения… Им нечего сказать… Они неуместны.
Дом раскрывает свои карты. Грузит меня своими ненужными тайнами.
Нас.
Мы выше этого, красотка. Мы – сила.
Мы – тёмный огонь. Всегда им были.
Наверное, Ян был прав. Мы непознаваемые. Поэтому нас не убить. Никто не знает нас так хорошо, как мы сами. Но рано или поздно Дом может подобрать нужную комбинацию…
Каждый, кого мы убиваем, легко познаваем. Но мы – сверхсущности. Нас с первого взгляда одним восприятием не одолеть.
Да, детка!
Дом дразнит нас своими тайнами. Призраки торчат из всех углов. Они будто мечтают быть познанными. Рассказать свои вшивые истории, вывалить всех скелетов из шкафов…
Зачем? Подарок последнему выжившему? Жест доброй воли? Честной спортивной игры? Типа если мы сложим пазл, нам откроется выход? Может, мы просто освободим заплутавшие души? Этого вы хотите от нас? Или мы – Тина – какие-нибудь Избранные? Сложно, ****ь, сказать прямо?
Наверное, дьявол - простой дебил с синдромом всех маньяков, которые хотят, чтобы их поймали. Атрофировались механизмы защиты психики у бедняжки. Ему, поди, хочется наиболее простого выброса бессознательной энергии, устал от сложных методов, дезориентирован и обезоружен примитивнейшей природой… Такой вот modus operandi.
О-о, мы разбираемся в психологии. Слишком долго пытались познать себя.
А что если мы не хотим покидать Дом? Ха-ха! Что если мы созданы для такого места, как это? Да-да. Вы и не знали… К чёрту ваши загадки!
Мы танцуем венский вальс под бесконечную «In the Hall of the Mountain King».
Призраки вокруг в недоумении. Мы не хотим помогать себе. Мы не хотим помогать им. Но подглядываем из любопытства на их действо…
Нацисты поклоняются какому-то символу… Начертанному на стене кровью или краской…
Чёрное Солнце. Schwarze Sonne.
То ли всегда зналось, то ли внедрилось в разум только теперь…
Что это? Зачем это? – задаёмся мы вопросами. И в ответ на них – новые образы, новые сцены из прошлого этих стен. Ну, или их враньё, или наши галлюцинации.
Человеческие жертвоприношения. Здесь, в этом доме. Не просто расстрелы военнопленных, партизан, евреев и прочих гражданских. Нечто более сложное, ритуальное, оккультное. Арийцы убивали арийцев в специальных ваннах, закалывали ножами, ударяли током, пытаясь высвободить…
Это всё не важно – подсказывают призраки.
Люди, книги, рисунки… Многорукая женщина-богиня… Что-то такое знакомое.
Фашисты искали мистические артефакты. Силу-шакти. Для борьбы с демонами.
Нас осеняет. Не важно, нашли они это или нет. Существовало оно или нет.
Всё это реально не имеет значения!
Важно лишь то, что сегодня из-за непонятного дерьма после полуночи любые самые безумные идеи воплощаются в жизнь! Достаточно свидетельств перед глазами! Сколько можно убеждаться?
Новые твари воплощаются сразу же после смерти. Им проще, им ближе. А вот те, кто уже далеко во времени, не могут так просто вернуться. Им нужна помощь, протянутая рука или что-то такое… Им нужен канал. Нужна связь.
Они хотят быть увиденными, познанными.
И фрицы хотели увидеть нечто большее…
Мы – Тёмный Огонь Чёрного Солнца.
Они искали его.
Они пытались прекратить дурной век - Кали-юга.
Они спасали мир.
Не важно, что это было самообманом, сущим бредом, одним из оправданий.
Важно, что теперь любая идея обретает смысл.
Возможно, теперь наступила настоящая Кали-юга. Вот уже тридцать пять минут худшего из возможных Апокалипсисов.
И если мы познали всё правильно… Мы в силах это прекратить…
Попытаемся? Сможем ли? Или даже не будем пробовать?
Мррр.
Торшер не отстаёт. Медведева… Ты пока непостижима. Но даже такой ты нас больше не пугаешь.
- Медведка… Мои глаза открыты! А-а-а-а-а-а!
Я отрезаю себе лезвием верхние и нижние веки, но не свожу с торшера взгляд. Глазные яблоки заливает кровью, морщусь, но я давно готова.
Непоколебима, как и враг.
Мы, мы, мы! Мы - огонь!
Раз комок, два комок… Они опадают, словно лепестки. Три, четыре…
Мы смеёмся сквозь собственный протяжный вопль.
Четырёх комочков-кистей хватает для картины… Эта стена неподвижна, призраки сделали её такой. Мы вычерчиваем знак Чёрного Солнца своей кровью…
Мой, твой, наш Третий Глаз узрит непознанное и познает его.
Мы – Тёмный Огонь Чёрного Солнца, призванный разрушить Майю. Иллюзию, сковавшую этот мир. Она не позволяет понять его истинную единую всеобъемлющую сущность.
Но это нужно подкрепить жертвой.
Майя, мы идём!
Майя-а-а!
Мы выламываем дверь торшером, который превратили в факел. Водим огнём перед собой, над полом, сжигая клещей… Тысячи погибают, тысячи спасаются бегством, прыжками, некоторые атакуют нас… Но нам всё равно.
Мы - Тёмный Огонь Чёрного Солнца, призванный разрушить Майю!
Мы пришли за жертвой. Мы слышим её крики. Паразиты нас не остановят. Оболочка всё равно иллюзорна.
- Помоги… мне… - стонет Ян. Его приковало крючками к потолку лифта. В лицо ему вбиваются гвозди. Но он ещё жив, хотя потерял много крови. Что-то тянет его вместе с лифтом вверх, медленно-медленно…
- Нет, - шепчем мы губами Тины.
- Помоги…
- Не-е-ет! – улыбаемся мы, поднося пылающий абажур торшера под его тело.
Ян находит в себе остатки сил, чтобы кричать и дрыгаться. Гвозди глубоко впились ему в череп, поэтому голова почти неподвижна. Зато смешно дёргает конечностями, от которых тянется леска. Точно марионетка в руке неумелого кукловода.
- Мы – Тёмный Огонь Чёрного Солнца, призванный разрушить Майю!
Повторяем снова и снова, пока он ещё способен слышать.
Его кожа чернеет, плавится. Сладостно шипит жир.

9. Ян
Мечты о скорой смерти сменяются безрассудным гневом.
Я зол, как никогда никто зол не был. И боли больше нет.
Есть только величайшая неутомимая жажда мести.
Я выжру всё. Оставлю только холод, тьму и пустоту.
Вы – Тёмный Огонь какой-то там звезды?
Тогда я – Чёрная Дыра. Посмотрим, кто кого.

10. Егор
Крадусь через коридор, точно ****ский ниндзя, в каждой руке – по кухонному ножу.
Только теперь у меня сорок рук!
Я Многоножка нахуй!
Я слеп, я нем, я глух. Но как-то вижу всё вокруг и даже больше, ощущаю иначе, не как в человеческой оболочке.
Я быстро передвигаюсь по стенам и потолку. Меня много, но я лёгкий, как фата. Кожа да руки. Тихо втыкаю и вытыкаю ножи, часто перебираю конечностями. Это так легко.
Другие Аватары меня не трогают. А я могу их уничтожить, но мне не до этого.
Я иду на Тёмный Огонь.
Времени в обрез. Я чувствую, что наш Дом погибает.
Через стены я ощущаю, как Тина добирается до подземной стоянки. Богом забытой, забытой всеми.
И там её ждёт старомодный легковой автомобиль.
Фольксваген. По совместительству – газенваген, но она не знает об этом.
Чёрная Дыра разрастается, уничтожая лифт и всё вокруг. Растёт, неутомимая, голодная.
Автомобиль разбивает дверцы погреба в щепки. Тина выезжает во внутренний дворик, который когда-то окружал дом снаружи. Неухоженный газон, декоративные фонтаны, яблони, клумбы с цветами… И вокруг этого колоссальный смерч из внутренностей дома, в форме огромной замкнутой сферы.
Теперь здесь больше всего чудовищ. Вокруг одного аккреционным диском вращаются осколки стекла. Другая щёлкает хлыстами-струнами. Третья катается, нашпигованная со всех сторон прутьями изгороди. Четвёртый источает гной. Тройня сиамских близнецов верхом на толстой роже. Ещё шестеро распиленных, сросшихся и вывернутых наизнанку. И остальные, незаметные для людского глаза, но ощутимые для меня…
Газенваген гоняет по кругу, объезжая чудовищ.
Чёрная Дыра разрушает часть дома, воздух полнится осколками…
Поднимается сильный ветер…
Тина за рулём поёт:
Карусель, карусель начинает рассказ.
Это сказки, песни и веселье!
Карусель, карусель — это радость для нас,
Прокатись на нашей карусели!
Салон наполняется выхлопными газами.
Я спешу к ней, скольжу над травой, быстро перебирая руками.
Нас много, а она одна.
****ец ей.

11. Тина
Кое-какая сука тянется своей ****ской тощей рукой из внутреннего зеркальца заднего вида, царапается, тягает за волосы, хватается за руль, мешает мне вести машину. Из потолка салона один за другим пробиваются гвозди, я пригибаюсь, чтобы не испортить драгоценный скальп, но чёртов автомобиль подскакивает на колдобинах, потому всё равно царапаюсь о них. Воздуха катастрофически не хватает, окна не открываются, что за допотопный транспорт? Из вентиляционных отверстий на приборной панели брызжет гной.
Мы – Тёмный…
Да заткнись ты!
Пассажирский салон и место водителя разделяет металлическая перегородка. В ней - несколько сквозных отверстий от пуль. Гляжу в одну дырку, а там, на заднем сиденье, в отдалении, в туманной дымке, корчится полупрозрачный нацист, какой-то офицер, судя по множеству нашивок, медалек, финтиплюшек. Он достаёт из сапога призрачный пистолет и палит в сторону водителя. Другой рукой зажимает нос и рот.
Нет времени на дурацкие загадки! Хватит! Призраки мне голову дурят, чтобы своих друзей убивала! Пошли они нахрен! Больше не куплюсь!
Какие призраки, детка? Это ведь мы, мы с тобою всё сами…
Заткнись! Заткнись же ты наконец! Терзаю руль.
Глупышка. Бедная Болотная Тина. Заплутала.
- Заткни-и-ись! Забейся! – ору. – Господи, мои глаза! Что с моими глаза-а-ами? Где мои веки с ресницами? Почему я не могу закрыть глаза? Захлопнись! Заткни-и-ись!
А потом хохочу от зрелища: Гимнастка случайно прокатилась по Изнанке. Нанизала её на прутья. И катится дальше. А у Изнанки смешно шевелятся ножки, когда её раз за разом поднимает кверху.
Чёрная Дыра Яна всё больше и больше. Вот уже вертится на месте Полтергей, его раскручивает вокруг своей оси – кольца из осколков стекла поглощаются Дырой. А Пианистку в её ****ском платьице вообще уже отрывает от земли, уносит, но она цепляется струнами за всё подряд, лишь бы удержаться. Разевает неестественно огромный рот.
Кашляю. Наверное, щас удавлюсь от смеха.
Ого, что-то новенькое: огромное кожаное одеяло накрывает машину. И со всех сторон у него торчат руки, а в кулаках - ножи. Даже Приколист со своими гвоздями ретируется. Начинается страшный грохот – новое чудище барабанит лезвиями по окнам, крыше, дверцам и капоту.
 Я отклоняюсь подальше от стёкол, через которые пробиваются острые клинки. Ничего не видно, продолжаю давить на газ, надеюсь врезаться и сбросить эту тварь. Но рулём управляет рука из зеркальца, прочно вцепилась, сучка, шлюха, пидараска, мразь.
Через пробоины просачивается страшная вонь.
- Ой, фу, какая гадость! Опять этот запах! Егор, ты что ли? – смеюсь и морщусь. – Какой кошмар!
Пока он прорывается внутрь, я в каком-то дурмане тянусь руками под сиденье, чтобы взять противогаз. Какие предусмотрительные фашистики. Наверное, много дерьма нанюхались.
Кое-как напяливаю. Потом хватаю мужскую руку, просунутую в салон через дыру в окне, и вынуждаю её резать другую, женскую ручонку, которая удерживает руль. Фантом Фотографа визжит и отступает в Зазеркалье.
Я резко поворачиваю машину вправо, она уходит в занос, многоножка Егор почти срывается, цепляется за крышу несколькими ножами. Болтается теперь с левого бока, раздувается, как парус. Ну, хоть не заслоняет лобовое стекло.
Чёрная Дыра уже размером с небольшой дом. Изнанку, Гимнастку, Полтергея, Пианистку и Прыща засосало, затерялись бедняжки на горизонте событий. Троица трепыхается, Жирнорот оставляет борозды от зубов на газоне. Уже даже машину тащит беспощадное гравитационное притяжение. Интересно, волнует ли Дыра невидимых тварей, таких как Художница или Приколист? Неинтересно! Сосредоточься, ****ь! Мы гибнем!
Блин, как же хочется моргнуть! Пересохшие в этом смраде глаза саднят, не хватает слёз, влаги! Царапаю ноготками стёклышки противогаза.
Перевожу взгляд на соседнее сиденье. Медведка помалкивает, уютно устроилась, сучка. Ткань абажура вся обгорела, так и не восстановилась с тех пор. Потому что я не дала возможности.
Мы не дали. Замочить могла нас.
Заткнись.
Мы огонь! Агхонь!
Вдавливаю педаль тормоза в пол и кручу руль влево. Половина Егора исчезает под колёсами, машина многократно подпрыгивает, трясётся. Тычусь макушкой в лезвия и гвозди, кричу во всю глотку. Адски больно.
Егору тоже не позавидуешь. Пальцы его разжимаются, выпуская ножи. Существо остаётся лежать на дороге позади, наполовину скрученное, грязное, мятое, дёргается в конвульсиях. Тряпка как из задницы. Кричать вот только нечем.
Потом Егора отскребают невидимые силы и несут к Чёрной Дыре.
Я провожаю его печальным взглядом. Он мне чем-то нравился; я про человеческую сущность, не Многоножку. Может, ещё встретимся, кто знает…
Машина уже едва слушается, скользит по искажённым текстурам вслед за прочим мусором к чёртовой сингулярности. Уже даже Троицы с Жирноротом не видать. Всё решил поглотить разбушевавшийся Ян. И никак не успокоится. Какие силы ему это позволяют?
И вот он – луч надежды. Я вижу, как замкнутая сфера Карусели поддалась, начала выворачиваться. От горизонта тянется к Дыре воронка – пока ещё тончайшей струйкой извивается, но крепчает, ещё как крепчает, расширяется.
Дрожит иллюзорная мембрана, истончается, рвётся, не успевает восстанавливаться. Проиграла Майя этот бой.
Давлю на газ, вырываюсь на финишную прямую – извилистую дорогу, ведущую прочь от проклятого особняка. В конце тоннеля – зияет тьма свободы.   
Буксую на месте на малой скорости. Нужно торопиться, пока есть возможность.
- Ты тоже это видишь? – вопрошаю я, смеясь.
Молчит торшер. Ладно.
Не звери мы.
Это да.
Открываю пассажирскую дверцу, выталкиваю светильник за борт. Кувыркается Медведка, улетает к своему любимому.
А теперь – по газам! Мотор ревёт; Фольксваген уносит меня за пределы Карусели, пока окошко ещё не закрылось. Надежда умирает последней.
Позади нечто торжественно громыхает. Воссоединились голубки. Чёрная Дыра сжимается, коллапсирует, схлопывается. ****а рулю, как сказал бы Егор.

И вот я снаружи, еле вырвалась. Тишь да благодать. Всё ещё ночь; темно, а в отдалении, за пролеском, зарево ночных городских огней. Мы на окраине дом снимали.
Выбираюсь из потрёпанной машины, снимаю противогаз, блюю, затем гляжу на особняк. Глазам не верю, протёрла бы, если бы это было так легко…
Кажется, будто дом поглотил какой-то инопланетный кокон. Торчит такой из земли сюрреалистичный, беззвучный, переливается всеми красками, светится. Чем-то по раскраске Юпитер напоминает и прочие подобные планеты. Газовые гиганты с вечными бурями на видимой поверхности. Только  теперь в миниатюре, среди деревьев, под звёздным небом, всего этажей пять в высоту.
Надо бы кого-нибудь позвать. Показать это чудо. Рассказать, что произошло.
Достаю мобильник. Батарея ещё не села. Делаю несколько фотографий. Снимаю видео. А вот селфи, ****ь, не надо!
Наваливается боль. Физическая и от всех прочих потрясений. Ноги подкашиваются, сажусь обратно в автомобиль.
Звоню родителям, но в ответ - «абонент временно недоступен».
Забавно, что скорая помощь и полиция тоже не отвечают. Может, призраки телефон как-то испортили…
Ладно. Если цивилизация не идёт к Магомету… Поехали.

Приехали.
Все дома, которые встречаются на пути, превратились в такие же коконы. Наизнанку вывернулись. Хрен поймёшь. Каждое жилище человека. Все здания, даже административные, которые ночью пустовать должны… Кафе, рестораны, ночные клубы. У небольших – малые коконы, у высоток – высокие.
Люди мне тоже попадаются. Всякие ночные гуляки, которые застали чудеса под открытым небом. Перепуганные, ничего не понимающие, в эти дома-коконы прорваться пытаются, убиваются, дурачки…
Никто ничего не знает, не объясняет…
Моего внешнего вида пугаются, шарахаются. Некоторые помочь хотят, но я сама от них удираю. Ну их! Самим помощь нужна. А мне бы… верхнюю одежду найти что ли… и умыться… и клещей повыдёргивать, ёкэлэмэнэ.
Говорят, сразу после полуночи всё так сделалось.
Везде теперь хаос, паника, переполох…
И что делать теперь? Что мне делать?
На-а-ам.
Ой, да замолчи ты уже!

Мальчишка лет четырнадцати стоит на пустыре возле дороги, смотрит через небольшой любительский телескоп на ночное небо... Явно с головой не в порядке. Люди крова лишились, родных, друзей, а этот звёзды рассматривает.
Останавливаю машину рядом. Тяжело дышу, хныкаю, слёз нет, не знаю, чего хочу. Хватило мне загадок на сегодня. Отдохнуть бы.
Устало запрокидываю голову, глаза хочу прикрыть, но не могу.
Смотрю на небо. Какое-то оно странное, хоть я и не знаток созвездий. Может, истерзанные глаза уже подводят?
- Почему звёзды жёлтые и так… кучкуются? – спрашиваю я мальчишку.
Тот оборачивается и звонко восклицает:
- А это не звёзды!
Я присматриваюсь. К горлу снова подкатывает тошнота.
- Это огни ночной Америки!