Какой-то рассказ

Водитель притормозил на автобусной остановке у кольца. Я пожал ему руку, взял свою сумку и почти что проворно, то ли вывалился, то ли ловко выпрыгнул из «газели». Я был последним пассажиром. Теперь он помчит по Северному шоссе на новый мост, а оттуда – к гаражам Цветмета. А я не слишком спеша пошаркаю домой. Пройдя мимо двух совсем молодых узбеков, пристально глядевших на меня, я брел вдоль дороги к светофору. Автобусы уже не ходили. Легкая ненавязчивая дымка медленно таяла в тусклом фонарном свете, вечерний воздух пахнул «фаренгейтом». Я перешел на угасающий красный и купил в супермаркете бутылку молока. На улице я вновь встретил двух моих новых друзей. Один из них резко пробормотал:

– Чё пасешь, мудила?

С ранних лет я не могу придумать подходящий ответ на этот вопрос, так, наверное, и умру, лишенный этой необходимой мудрости.

– Эй, а ты уроки сделал? – игра в напыщенного смельчака отныне началась.

Мой собеседник ржаво ухмыльнулся то ли мне, то ли своему спутнику, то ли сумеркам, а потом со знанием дела направился в мою сторону. Под правым глазом у него была огромная круглая, будто бы лакированная бородавка темно-коричневого цвета, напоминающая дверную ручку. Два удара в лицо, и я уже рухнул, даже не попытавшись защищаться, а теперь – не силясь встать. Второй пробормотал что-то по-своему, по-ночному, по-звериному, и они величаво и с гонором пошагали прочь, ничего не взяв. Вот я и вернулся домой. Ветер приятно обдувал лежащее на парковке препятствие: я никак не мог заставить себя встать и пойти, или хотя бы сесть; зачем мне покидать твои объятия, о мой милый, мой уютный асфальт? Я нахожу, что мы прекрасно дополняем друг друга. Есть в этом, конечно, что-то неодобряемое обществом, не так ли? Не будем… Тем не менее – мы одно целое: как Земля и Луна, как разум и сердце, как двое влюбленных, как отец и мать, как день и ночь, как любовь и ненависть, как радость, сука, и горе. Уютный, удобный асфальт. И пусть спина моя уже окоченела и затекла, и пусть, что мне нужно куда-то идти, или не нужно?.. Зачем мне вставать, а, асфальт? Встать, чтобы встать? Нет, так не пойдет. Ты не дашь мне ответа, а, мой милый друг? Я слышу время, ты слышишь его? Я чувствую, как по спине бегут секунды: я настолько неподвижен, что чувствую их бег, чувствую, как они замедляют шаг… ты чувствуешь, асфальт? Я настолько неподвижен, что ни один глаз не увидит меня. Я, наверное, уже покрылся пылью, и меня скоро подхватит ветер. Как же это меня несказанно радует, хотя, наверное, снова вру… Почему ты молчишь, асфальт?

Я все же медленно поднялся. Высморкал корку крови. Поднял молоко и в том же темпе побрел вновь. За дорогой во дворах и дальше – гремел поезд. Из окон домов доносились мелодрамы, запах жареного, проповеди разгоряченных мужей. Я прошел мимо фонтана в форме круга, ни разу не видел, чтобы он работал. Неоновая вывеска пивной моргала красным пламенем. Недалеко от заправки в «жигулях» несколько человек выпивали. Машинально я попытался распознать среди них моих новых друзей. Зрение не позволило мне это сделать, значит, их не было.

В сторожке около дома горел свет. Я поднялся к подъездной двери, не упустив ни одной ступени. Писк, затем – лифт и тесная квартира. Разулся, не включая свет, прошел на кухню и убрал молоко в пустой холодильник. Комната ненадолго озарилась сиянием. Открыл настежь окно и сел за стол. Голова моя начинала  ныть. Я не курю, потому что трус, а так бы – закурил сейчас. И не пью, потому что не умею. Или по той же причине. Некоторое время спустя,  в комнату впорхнула бабочка, ведомая, судя по всему, только ей видимым светом. Покружив, она села на спинку свободного стула. «Слишком пошло» – подумал я, но теперь в ее компании я чувствовал себя хоть немного менее одиноко. Ночь я набирался смелости, а утром, быть может, позвонил, или, быть может, умер.