Зловещее возвращение. Часть первая. Начало

Уходя с филфака на службу в Морфлот, Илья Куваев думает, что Ирина, девушка, которой он поклялся в вечной любви, дождется его. Но она перестает писать. За неделю до демобилизации, старший матрос Куваев получает анонимное письмо, состоящее всего из одного слова: “ Возвращайся!”. Желание разобраться со странным письмом, втягивает Илью в гущу зловещих планов. Но,  несмотря на это, Илья, верный данному самому себе слову, готов распутать клубок таинственных событий, даже если для этого ему придется сойтись один на один с самим Князем Тьмы.

Граница между добром и злом проходит не вовне нас, граница между добром и злом проходит через наши сердца.
 










Той, что окрыляла, направляла, и поддерживала –
Моей Музе Натали,
посвящаю.

 
Часть 1.
1. ВОЗВРАЩЕНИЕ СТАРШЕГО МАТРОСА


С утра в пятницу 25 октября 1991 года стояла солнечная погода. Осенний воздух приятно бодрил, снега ещё не было. Короче, был обычный день, когда ничто не предвещало неприятностей.

В 9 часов 47 минут утра к пустой остановке черепахой подкатил подмосковный рейсовый автобус. Сквозь немытое стекло возле задней двери виднелась табличка с большими цифрами "320". Со скрипом раскрылись замызганно-желтые двери, на оледеневший песок возле остановки спрыгнули чёрные ботинки 44 размера. Над ботинками возвышались 184 сантиметра дембеля Ильи Куваева. В том, что это был именно дембель не оставляли сомения чёрная морская шинель, перекинутый через плечо вещмешок, шапка-ушанка, неизвестно каким клеем приклеенная на самую верхнюю часть затылка, да плюс к тому, желтые лычки старшего матроса на чёрном фоне погон над буквами “ЧФ”, означающими “Черноморский Флот”.

Со скрипом закрылись двери, выхлопная труба плюнулась сизым облачком отработанных газов, натужно кряхтя и поскрипывая рессорами на выбоинах шоссе, автобус поплёлся к Черноголовке. Илья остался на автобусной остановке один. 

Ладонь охлопала карманы чёрной шинели, на свет появилась красно-белая пачка фирменного “Мальборо”, слегка дрожащие пальцы извлекли помятую сигарету. После вчерашней попойки любое движение отдавалось болью в голове, во рту было сухо, всё тело тряслось невидимой внутренней дрожью. Пальцы нервно помяли сигарету, сморщенная бумага не хотела выпрямляться.

– Сегодня же я во всём разберусь! – пробурчал бывший старший матрос Куваев. – Именно сегодня я узнаю, что означают эти дурацкие шуточки! Сегодня же! И добавил: – Вопросы есть? Поскольку ему никто не ответил, то Илья ответил за воображаемого собеседника: – У матросов нет вопросов!

Матрос полной грудью вдохнул морозный воздух. Зипповская зажигалка выбросила чадную искру, по воздуху потянулся ароматный дымок импортных сигарет. Взгляд светло-голубых глаз пробежался вдоль асфальта, терявшегося  в лесах Подмосковья, вслед растворившемуся в сосново-ёлочно-березовых просторах автобусу. Пальцы несколько раз поправили шапку-ушанку на затылке. От остановки “Ведомственная больница”, где его оставил автобус, до родной деревни оставалось каких-то семь километров.

С одной стороны, можно было бы, конечно, пройти ещё с километр пешком в том направлении, куда уехал рейсовый автобус и свернуть налево, на бетонку, которая вела к родной деревне. Но этот крюк имел бы смысл только в том случае, если на бетонке он смог бы остановить попутку. Пешком быстрее было бы идти через лес – так он срезал значительное расстояние, и, в конце концов, выходил на ту же самую бетонку, но значительно быстрее. На шоссе в это время не было ни одной машины.

“Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов”, – мелькнула в подсознании теорема Пифагора, усвоенная ещё в школе.

Дембель затянулся фирменной сигаретой, попытался сплюнуть – слюны не было. Внимательный взгляд под сдвинутыми бровями задержался на шоссе – машин не было совсем. Да, надо было что-то решать – Илья перебежал пустое шоссе, чёрные матросские ботинки захрустели по прихваченному свежим морозцем песку лесной тропинки. Где-то в высокой голубизне неба слепил глаза солнечный диск. В сосново-березовом лесу было светло. Под быструю ходьбу легкий морозец освежал голову, похмелье отступало.

Начал свою службу Илья Куваев в учебке в Североморске, где по результатам тестированиая был определён в гидроакустики на корабли проекта 1134 Б. Корабли эти были известны также как “Беркуты”. Сразу после окончания учёбки был определён на Черноморский флот на большой противолодочный корабль “Адмирал Беляев”. Именно, на этом корабле пришлось ему бороздить Средиземное море, участвовать в дальнем походе Севастополь – Гавана и совершить межфлотский переход вокруг Африки из Севастополя во Владивосток, произведя деловые заходы в Луанду, Викторию и Мадрас. Образно говоря, за эти три года службы в морфлоте, старшего матроса Илью Куваева качали волны семи морей и трех океанов.

А вчера старший матрос Куваев приехал в Москву на восьмичасовом поезде из Севастополя и собирался же сразу поехать к себе домой. Но дембель – это дембель, и нечего тут удивляться, что по прибытии в Москву, его состояние, мягко говоря, было далеко от безупречного. Поэтому его дотащили до квартиры одного из дембелей- друганов, где он благополучно пришёл в себя сегодня утром. Никто его не гнал из дружелюбной квартиры, даже наоборот, упрашивали остаться. Но он был категоричен. А всё из-за этого письма.

Всё было странным в этом письме.

Во-первых, оно было непонятного содержания. Или, если уж быть совсем точным, то вообще без содержания, потому как состояло всего-навсего из одного слова: “Возвращайся”. Именно так. “Возвращайся” и всё. Возвращаться куда? Возвращаться к кому? Возвращаться зачем? Когда тебе предлагают вернуться, но не уточняют куда, ни к кому, ни главное зачем, то разве это не странно? Как будто речь шла о чём-то само собой разумеющимся.

Сначала он подумал, что письмо было адресовано не ему. Но, просмотрев конверт сто тысяч раз на свет и убедивший, что подчисток не было, ему пришлось принять как данность, что непонятное письмо нашло именно того адресата, кому и было предусмотрено автором.

Во-вторых, письмо было без подписи, без числа и с вымышленным адресом отправителя. Ему ли не знать всех в своей родной деревне? Если писал кто-то из своих, то почему не захотели оставить настоящий адрес? А если письмо написал кто-то чужой, то какой вообще был смысл в выдуманном адресе?

Солнце скрылось, снова вынырнуло из-за неизвестно откуда взявшихся тучек, и опять скрылось. По лесу  прошёл холодный ветер. Но солнечные лучи вернулись.

Но была ещё и третья странность  в этом письме. Причём эта странность была, если можно так сказать, самой странной изо всех – он чувствовал что письмо каким-то непонятным образом действовало на него. С тех пор, как странное письмо нашло своего адресата, матрос Куваев чувстовал себя очень странно – он слышал в голове какой-то нескончаемый шум, в котором при очень внимательном вслушивании можно было различить нечто похоже на то, как где-то очень далеко какой-то женский голос еле слышно плакал и оправдывался перед несколькими мужскими голосами. Ни слов, ни смысла было не разобрать. По-большому счёту, это и диалогом нельзя было назвать. А лишь легким шумом. Какой бывает, когда вода попадает в уши. Вот только воды в ушах у матроса не было. Но всё же, Илье казалось, что если прислушаться, то можно было различить голоса. Вот только все старания матроса были напрасными – сколько он ни старался, он не мог различить ни одного внятного слова. Естественно, что от этого всего сон стал беспокойным, просыпался старший матрос по утрам со страшной усталостью, как будто всю ночь таскал на себе мешки.

Тропинка пошла наверх, деревья расступились, матрос вышел на бетонку. Как и предполагалось, в это время она была пуста.

“Правильное решение!”, – подумал Илья. – А то стоял бы сейчас и ждал попутки! Бодрые шаги затопали по бетонной поверхности.

Нет, конечно же, Илья Куваев не был суеверным человеком. В Бога старший матрос Илья тоже не верил. И если бы ему кто-нибудь сказал что письмо может действовать на человека, то он, возможно, первым бы над ним рассмеялся. Но этот смех был бы показным. Потому что где-то в задних кубриках  мыслительных процессов, на тщательно задраенных от посторонних взлядов задворках сознания, старший матрос слышал легкий гул, отдалённо напоминающий людские голоса. Что это было?

Рациональное мышление Ильи подсказывало ему, что никаких голосов там нет. Вернее, не должно было бы быть. Но об их присутствии матрос догадывался не только по шуму – те диалоги, которые слышал Илья, почти реально существовал не только внутри, но и вовне и каким-то совершенно необъяснимым образом влияли на окружение матроса. А как иначе объяснить, что не имеющий нареканий по службе матрос Куваев ушёл на дембель с задержкой на неделю? Все остальные дембеля уже ушли на гражданку, а его оставили. Словно он был на плохом счету. Он, передовик боевой и политической подготовки, ушёл на дембель с самыми отпетыми нарушителями дисциплины. Словно про него забыли. Как ещё можно такое объяснить?

Но даже со странными шумами в голове, напоминавшими голоса, шептавшие непонятно что, матрос не терял присутствия духа. Он, лишённый нормального сна по ночам, старался днём тщетно отсыпаться. Но это у матроса получалось плохо. А точнее, совсем не получалось. Природная наблюдательность, унаследованная от отца, постоянным звоночком воспаляла мозг.

Тюки-тюки-тюки! А не изволите ли, товарищ старший матрос, предоставить отчёт об анализе боевой ситуации?

Да, влияние письма Илья ощущал. На своей голове. На своих ушах. На своём мозгу. Это было нечто почти не ощутимое, эфемерное, как шелест ветра в кронах деревьев, но вместе с тем и нечто вполне реальное. Это нечто, что вторглось в его жизнь и не хотело отпускать ни за что – ведь то, что Илья возращался домой сегодня, а не вчера, являлось следствием влияния странного письма.

Когда морфлот отпустил старшего матроса на дембель, шум в голове не собирался этого делать. Шум демобилизовался вместе с ним. Он двигался вместе с ним. Он жил вместе с ним. Только если раньше матрос старательно вслушивался в него в кубрике, то теперь он звучал в его голове, лежащей на полке плацкартного вагона "Симферополь-Москва".

Илье хотелось повернуть рубильник и отключить всё. Рубильника в его голове не было, но зато друзья-дембеля затарились водкой. Поэтому он охотно – может быть более охотно, чем ситуация того требовала – раздавил первый пузырь с друганами. Потом второй, за ним – третий, потом – четвёртый. А потом шум отключился. Только он отключился вместе с отключением матроса. Результат известен – то, что можно было сделать вчера, нужно было делать сегодня. Это раздражало пунктуального, рассудительного и методичного старшего матроса Куваева.

Но сегодня, именно сегодня, он поставит все нужные точки над "и". Потому, что, каким бы странным это не казалось, но старший матрос ощущал непонятным шестым чувством, что нужно делать. Потому что он догадывался кто мог написать ему это письмо. Он ощущал, что здесь не обошлось без участия Ирины.

Ирина! Он любил её. Они познакомились ещё до службы Ильим, но пожениться не успели. Когда Илья уходил на службу, она обещала дождаться его. И он ей поверил. Поверил настолько, что в его голове не возникало никаких сомений. Да и откуда этим сомениям взяться, если первое время службы в Морфлоте, она отвечала ему на каждое письмо? Откуда он мог знать, что потом она перестанет писать? Вдруг. Без никаких объяснений, оправданий и парадиастол. Последнее письмо от неё он получил больше года назад. А потом она как отрезала ножом по живому.

Сначала Илья бесился, страдал и надеялся. Но потом флотские товарищи смогли убедить его в том, что единственная женщина, которая ждёт матроса домой – это мать. А как лечатся измены? Очень просто. Все измены лечатся тем, что любой уважающий себя матрос собирает волю в кулак, подтирает сопли и забывает обо всём. Старший матрос Куваев поступил именно так – он вырвал из дембельского альбома страницы с её фотографиями и сжёг. На сердце стало спокойнее. До того самого дня, когда получил это письмо.

Он чувствовал, что письмо пришло от Ирины. Но что это письмо означало, он категорически не понимал. И это его раздражало, нервировало и бесило.

Зачем, спрашивается в задаче, ей нужно было писать?! Разошлись, так разошлись. Прошла любовь, завяли помидоры. Неужели таким дешёвым трюком она думала исправить то, что сама же разбила на мелкие осколки? Но чтобы она ни ответила – возврата к прошлому не бывать! Любовь, которая казалась вечной, зачахла и умерла.

Дорога, описав плавный поворот, пошла вниз и, перепрыгнув через коротенький мостик, снова устремилась вверх. Илья торопливым шагом шёл по левой стороне, надеясь, что если будет ехать кто-то из знакомых, то увидит его. Но бетонка была пустынна. Солнце окончательно исчезло за плотной пеленой пасмурного неба.

Матрос поднялся в небольшую горку, пробежав через небольшой лесок, дорога побежала среди широких полей. Сейчас всё было покрыто предзимним инеем. Эти поля засевала Птицефабрика, в народе называемая “Птичкой”. И хотя урожай был уже убран – то там, то сям на межах сидели чёрные вороны – они клевали только им видимые зерна. Угрюмое карканье на безлюдном просторе показалось Илье удручающим. Погода окончательно испортилась, с серенького неба посыпалась снежная крупа. Старший матрос ускорил шаг. Чёрные ботинки застучали чаще по уходящей к горизонту поверхности бетонных плит.

Поле начало ёжиться и постепенно с обеих сторон дороги снова пошел подлесок. Зелень сосен и елей, желто-красная расцветка берёз, ржавое золото осин. И тишина. Ни одной живой души. Ни тем более попутки.

Матрос быстро проскочил недолгий подлесок, навстречу отрылось ещё одно чёрно-заиневевшее поле, полное вороньего карканья. Быстрым шагом матрос подошёл к первым домам деревни Мосейково. Многие бывшие одноклассники Ильи жили здесь. Матрос взглянул на хмурое небо, пальцы поправили чёрный шарф.

“Да, ты чего?” – одёрнул матрос сам себя. “Какие ребята? Давай, давай, топай – будет ещё время”.

Вскоре бетонные плиты дороги выбежали к широким воротам со шлагбаумом – дальше начиналась “Птичка”. Вокруг не было ни души. Только карканье ворон под промозглым небом.

“Да, господа, времена действительно поменялись, и не только в первопрестольной”, – подумал Илья. “Раньше на контрольном пункте сидели люди, проверяли пропуска, а сейчас ни души. Где все?”.

Илья прошёл через открытый шлагбаум, черные ботинки размеренно отмеряли бетонные плиты, уложенные на дорогу на территории “Птички”.

“Птичка” была не только птицефабрикой. Это был крупный центр со школой, где учились ребята из окрестных деревень. В своё время здесь работал Дом Культуры с обязательными пионерскими кружками, по вечерам показывали фильмы, а по пятницам и субботам открывала свои двери дискотека. Здесь же на “Птичке” раньше была общепитовская столовая, куда любил заходить отец. Уже после того как пристрастился к спиртному. Официально там продавали пиво. А из-под полы Любка-татарка, заведовавшая в столовой, разливала армянский коньячок сомнительного качества. Отсюда же Илью провожали в морфлот. Все три года службы на Флоте, Илья думал о дембиле. Он представлял, как он вернётся, он представлял, как его встретят! И вот теперь он почти дома. Но что-то изменилось. Несмотря на то, что всё вроде бы оставалось на своих местах. Что конкретно? Матрос не мог сказать точно.

Территория “Птички” закончилась, а вместе с ней и покрытая бетонными плитами дорога. Дорога перескочила через мост и побежала дальше за реку Смородину. Илья остановился и края моста, взгляд скользнул через перила вниз – туда, где у свай, пенились водовороты темной воды. Берега, заросшие осокой и камышами , уже были схвачены тонким слоем наледи, но ближе к центру стремнины  продолжало биться, переливаясь всеми оттенками мертвого чёрного, теряющее живую теплоту тело реки. Словно, цепенеющая река могла выиграть битву с морозом и постоянным движением не дать себя сковать. Словно, студёный деготь реки мог вновь нагреться от постоянного бурления  у свай. Словно, горячечность намерения могла победить неизбежность перемен.

Откуда-то из-за леса с еле различимым стоном дунуло пронизывающим холодом, тело свело, по коже побежали мурашки. За грудиной ёкнуло, непонятная тревога сухим комком сжала горло. Матрос сглотнул.

– Ладно, чего раскис? Мы почти дома! Только через холм перейти!

За мостом “Птички” начинался подъём на холм, за которым находилась деревня Иванково. Слева на холме тянулись убранные поля “Птички”, а справа взгляд терялся в бесконечности серо-сине-зелёных лесов, уходящиx куда-то к Киржачу и Владимиру. Всё то же безлюдное раздолье, все те же вороны на заиндевелой земле, всё то же зловещее карканье, далеко разносящееся в хмурой дали морозного дня.

“Постой, тут всё равно что-то не то!”.

Пытливый взгляд ещё раз пробежался по полю. Всё было как прежде. Но вместе с тем, что-то изменилось.

“А что может измениться? Что тут вообще может измениться? Ты охолони чуток! Нет, это у вас в голове, старший матрос Куваев, что-то изменилось! Тут, наоборот, всё в полном порядке!”.

Матрос закинул подальше вещмешок на правое плечо, чёрные ботинки сделали несколько шагов.

“Нет! Тут точно что-то изменилось”. Илья остановился.

– Ну, я и балбес!, – расхохотался Илья. – Как же я раньше этого не заметил? Раньше тут была грунтовка, а сейчас проложили асфальт! Чёрный ботинок глухо топнул по ровному покрытию.

“Вот это класс! Это будет получше, чем “Птичкина” бетонка!”.

Действительно, одно дело – это бетонные плиты, а совсем другое дело – это асфальт. Ровный, хорошо уложенный, без ям и выбоин. Короче, первоклассный асфальт. Илья дошёл до конца рощи, дальше асфальтовая дорога уходила вправо и вниз, туда, где под холмом стояла деревня Иванково. Его родная деревня.

Сейчас он спустится бегом с холма, перебежит через мост – маленький каменный мост, который почему-то называли Калиновым мостом –  через реку Смородину, огибающую холм с полеском с другой стороны от дороги, и прибежит к родному дому.

Илья ускорил шаг, сердце радостно забилось.

После Калиновa моста начиналась деревня Иванково, состоявшая из двух улиц, расходящихся под прямым углом от центральной площади. Улица, которая являлась продолжением дороги, перепригивающей через мост, называлась Центральной. На ней жил Илья. Другая, уходившая налево и шедшая почти паралелльно берегу реки Смородины, называлась Кирпичной.

Взгляд проследил новое асфальтовое покрытие, бегущее через мост по всей улице Кирпичной и остановился на самом конце улицы, там, где между рекой Смородиной и березовой рощей находилось кладбище. Когда-то за рощей был карьер, в котором добывали глину для кирпичей, оттуда и пошло название улицы.  Там, где улица упиралась в реку Смородину были выстроены мостки – летними днями там купались пацаны, а по вечерам гуляли влюбленные парочки. Сейчас пустырь напротив мостков исчез – на его месте невысокое строение новой церкви отражало тремя куполами хмурое небо.

“ Жизнь, однако, поменялась...”. На асфальт полетел ещё один плевок.

Откуда-то из-за рощицы дунуло холодом октябрсьского ветра, матросу показалось, что он уловил несколько еле слышных нот похоронной мелодии.

“Что?!!”

Высокая фигура в чёрной шинели застыла посреди заасфальтированной дороги. Сердце в груди сразу взяло бешеный галоп.

Но ветер тотчас стих. А вместе с ним и звуки. Лишь пульс сердца в ушах.

Ту-ту-тум, ту-ту-тум, ту-ту-тум.

После нескольких минут неподвижного ожидания, чёрная фигура наконец сдвинулась с места: – Похоже, что показалось, – стараясь отбросить странные предчувствия и успокоить сам себя, выдавил из себя матрос.

Новый порыв холодного ветра унёс с собой последние сомнения – со стороны улицы Кирпичной, из-за новой церкви, оттуда, где кладбище, долетали приглушённые расстоянием заунывные звуки “Похоронного марша”.

“Мать!”, – кольнуло иголкой в мозгу. Левая рука прижала шапку к голове, дембельские ботинки лихорадочно затопали по новому асфальту.

Илья нёсся по улице Кирпичной, с каждым шагом звуки траурного марша нависали над ним всё плотнее. На  одном дыхании oн пролетел тридцать с лишним дворов, которые отделяли Центральную площадь от кладбища. За три года его отсутствия тут выросли новые домищи, oгороженные высокими заборами. Но сейчас было совсем не до них.

Запыхавшийся Илья добежал до церкви, но он не обратил на неё никакого внимания. Он матернулся, увидев большое количество новых иномарок, припаркованных перед мостками напротив церкви. Узкие щели между машинами почти полностью были забиты неулыбчивыми бугаями в чёрных костюмах, грудные мышщы бугрились под тёмными водолазками.

За церковью асфальт уходил направо, туда, где в глубине берёзовой рощицы виднелся высокий глухoй забор из неструганныx сосновых досок. Матрос же мчался вдоль реки, туда, где начиналось кладбище. Точнее, его старая часть, где с годами не осталось места. Теперь же все захоронения делались на другом конце кладбища, к которому надо было пробираться по узенькой тропинке вдоль реки.

Не задержавшись ни на секунду, Илья пробрался между машинами, выбежал на тропинку, где еле-еле удержал равновесие – глина тропинки была очень скользкой. Чертыхаясь, Илья перешёл на медленный шаг, вещмешок был заброшел далеко на правое плечо, сильные пальцы цеплялись за близкие оградки. Надрывные басы музыки, неверно акомпанирующие слегка фальшивившей меди труб, раздавались уже почти рядом. С чёрной предзимней реки Смородины тянуло холодом. Скользя по на глинистой поверхности, Илья добрался до конца тропинки и увидел траурную процессию.

У свежевырытой могилы на табуретках стоял гроб. Желтобурая земля вокруг ямы была застелена свежими елочьими лапами, наполнявшими воздух тяжёлым запахом. Вцепившись в края гроба рыдала поседевшая пожилая женщина в стареньком чёрном платье. В ней матрос тотчас узнал мать Ирины, своей бывшей возлюбленной. Нетрезвый отец Ирины – в чёрном слегка засаленном пиджаке – старался сдерживать слёзы, неловко обнимая рыдающую супругу. Новый порыв предзимнего воздуха прошёлся гулом в кронах опадающих берез, в лицо швырнуло колкими иглами мелкой позёмки.

Взгляд матроса непроизвольно выделил незнакомого высокого элегантного шатена лет тридцати пяти – сорока, расположившегося у ножной части гроба. Длинные волосы с легкой сединой, густые, сросшиеся на переносице брови, тщательно выглаженный чёрный костюм поблескивал всполохами бриллиантовых запонок. Мужчина стоял, опираясь на трость красно-коричневого дерева, пальцы сжимали серебрянный набалдашник, взгляд не отрывался от лица умершей. На некотором расстоянии за ним располaгалось несколько короткостриженных здоровяков в чёрных костюмах. А ещё чуть поодаль, за кучей желтобурой земли, уже прихваченной легким морозоцем и слегка припорошенной белой позёмкой, стояли старики деревни Иванково. Молодёжь, друзья и знакомые все были тут – испуганная стайка на отдалении от гроба. Духовой оркестр выводил заунывную мелодию, тяжеловесно бухали басы большой трубы. В яме суетились землекопы, подравнивая стенки могилы. Рядом с кучей земли стояли зелёно-красные венки и траурная фотография.

Взгляд матроса впился в снимок –  с фотографии смотрело лицо неулыбчивой молодой женщины. Темные волосы спускались до плеч, чернильные глаза, казалось, добирались до самой души и прожигали всё внутри. Женщина на фотографии была прекрасна! Но какой-то темной готической красотой! Чем-то она была похожа на ту Ирину, которую матрос когда-то знал.

Илья шумно выдохнул, сердце тут же успокоилось –  лежащая в гробу не была его матерью! Матрос осмотрелся по сторонам.

Наконец, в толпе старушек Илья разглядел свою мать. Мамины волосы совсем побелели, когда статная сельская учительница потеряла осанку, она сгорбилась, хотя ей не было ещё и шестидесяти.

Матрос подскочил к матери: – Мамочка!

“Как же ты постарела!”, – мелькнуло в голове.

– Сыночек! Слава те, Господи Боже, вернулся живой-здоровый! – на лице матери мелькнула улыбка, которая тотчас же сменилась слезами.

Илья обхватил безвольные плечи, целовал в белую голову. Предательские слезы катились по щекам ещё недавно грозного старшего матроса.

– А у нас горе! – причитала мать. – Ирочки не стало!

– А!? Ирка! Когда? – Илья разжал объятия.

Рыдавшая у края гроба пожилая женщина в стареньком чёрном платье подняла красные глаза на матроса: – Илюшенька! Вернулся? А Ирочки не стало, Илюшенька. Позавчера, она нас оставила…, – холодный воздух заполнился неразборчивыми причитаниями.

 – Что?! – подавился внезапно появившимся в горле комком Илья.

Илья подбежал к гробу, костяшки пальцев вцепились в холодную обивку гроба. Запах трупной заморозки смешивался с тягучим запахом елочных лап, свежевырытой земли и цветов. Из-за леса дохнуло ледяным ветром, мелкий снежок повалил, не прекращаясь.

– Ирка!? Ты?!! Ну как же ты? – глаза предательски щипало. – Ну почему, почему? Всего же неделя! Я же здесь! Я здесь!!! Я – вот он я!!!

Отец Ирины, стараясь не потерять равновесия между свежевырытой землей и ямой, описал почтительный круг и, приобняв, постарался оттащить Илью от гроба.

– Я должен был ждать приказа! – отбивался Илья. – Не может быть!!! – вырвалась из груди то ли плач, то ли хохот. – Из-за недели?! Из-за семи дней?!!

Внимательный взгляд элегантного мужчины неспешно всплыл над гробом, еле заметно вскинулись и снова упали сросшиеся густые брови, моментально сузившиеся зрачки тёмных глаз упёрлись в лицо матроса.

– Ну как же так? Неужели всё пропало? Почему ты меня меня не дождалась?!  – рыдал Илья. Он подскочил к гробу и, не обращая внимание на родственников и толпу, тормошил умершую.

Женщины, стоявшие рядом, плакали. Мужчины повесили головы. Он тормошил усопшую, слёзы лились рекой. Из-за реки, не прекращаясь, дул холодный ветер, по земле несло сухую позёмку.

– Теперь всё пропало! На самом деле, пропало! И почему? Почему?!!

Теплая слезинка упала на холодную щёку трупа, веки мёртвой поднялись, осмысленный взгляд упёрся в расширившиеся до предела зрачки Ильи. Словно электрический разряд парализовал тело. Слёзы, сопли, горечь потери, всё это в миллионную долю секунды скакнуло куда-то на третий план и замерло там, оставив после себя лишь бешеные удары выпрыгивающего из глотки сердца. Матрос превратился в каменную статую с идущим вразнос отчаянно пульсирующим сердцем.

Сколько длился этот момент? Долю секунды? Час? Вечность? Матрос не знал.

Веки мёртвой сомкнулись, холодное тело погрузилось в вечный сон, из которого нет возврата.

Матрос потряс головой, словно стараясь сбить наваждение. Недоверчивый взгляд блуждал по телу усопшей и окружающим.

Что это было? Кто ещё видел это?

Илья оглядел толпу провожающих в последний путь.

Неужели никто не видел, как она на него посмотрела?

Мать покойной продолжала рыдать, отец склонил нетрезвую голову к земле и пытался сохрaнить шаткое равновесие рядом с Ильёй, то ли поддерживая матроса, то ли опираясь на него. Илья ещё раз ожесточённо потряс головой, так что захлопали щёки, словно стараясь пробудится от только что привидевшегося ему кошмара. Он повёл глазами по сторонам – вокруг ничего не изменилось, лишь элегантный шатен сильно выбросил через ноздри воздух. Голова элегантного мужчины слегка подалась назад, подбородок еле заметно поднялся, их взгляды встретились. После нескольких секунд, Илья почувстовав себя неудобно по отношению к незнакомому мужчине, опустил взгляд. Левый угол тонких губ элегантного шатена слегка поднялся, и тут же опустился.

Нетрезвые землекопы вылезли из могилы, пьяный отец подошёл к матери. Та стала выть ещё пуще. Наконец, её удалось оттащить от гроба дочери. Землекопы наложили красную крышку с православным крестом.

– Дум, дум, дум, – разнеслись звуки молотка, с каждым ударом длинные гвозди всё глубже и глубже погружались в последнее пристанище той, которую при жизни знали как Ирина.

На толстых канатах, стараясь не уронить гроб, землекопы опустили гроб в могилу.

Элегантный шатен, держа трость левой рукой, правой взял холодную горсть жёлтоватой земли и первым бросил в могилу. Тусклый звук еле слышно долетел из ямы. Мать заголосила ещё пуще. Отец, обняв её одной рукой, другой рукой бросил комок земли в могилу дочери. За ним начали подходить друзья. Илья тоже бросил свою горсть и теперь молча стоял под звуки траурного марша и смотрел, как землекопы забрасывают могилу. Через несколько минут всё закончилось. Звуки марша стихли. Музыканты ушли. Землекопы установили крест, венки и фотографию с чёрной лентой на свежей земле могилы и тоже ушли. А Илья всё стоял, бесмысленно смотря на холмик свежей земли.

Кто-то тихонько потянул его за рукав бушлата сзади. Он подпрыгнул, еле удержался на ногах.

“Так и психом можно стать”.

Повернувшись, он увидел свою маму, рядом с ней стояла соседка Дина Юрова. Миниатюрная женственная фигурка, метр шестьдесят пять росту. Приятный овал лица, короткая чёлочка, огромные глаза цвета мокрой чёрной смородины.

– Привет, Дин.

– Привет, Илья.

– Помнишь Диночку, соседку нашу? – спросила мама.

– Конечно, как не помнить, – буркнул матрос. Взгляд направленный в землю.

“Да что такое тут творится? Неужели никто кроме меня не видел этого?”

– Ну пошли, пошли, – мама подхватила Илью под руку, потащила вперёд.

Мать, Илья и Дина вернулись по тропинке и снова вышли на место, где начиналась пристань. Автобус с музыкантами и землекопами уже уехал.

Несмотря на порывы холодного ветра со снегом, возле серебристо-серого пятидверного “Мерседеса Геленвагена” всё ещё стоял элегантный шатен и что-то тихо говорил священнику в чёрной рясе. Ничего не понимающий, дезориентированный и сбитый с толку собитиями этого странного дня Илья обратил внимание на странный вид священника, который выглядел каким-то странным – невысокого роста, с короткой бородой и усами, глаза скрывались за тонированными очками. Крупногабаритные ребята в чёрном стояли невдалеке, ожидая окончания неслышного разговора.

Мать, Илья и Дина понурым шагом добрели до площади. Дина жила в соседнем доме с Ильёй, ближе к площади: – Я даже не знаю, что сказать, Илья. Пока. До свидания, Милена Елисеевна.

– До свидания, Диночка, – улыбнулась мать Ильи.

Матрос обречённо стоял посреди улицы.

Она на меня посмотрела!

Дина открыла калитку, пошла по тропинке к одноэтажному  дому, сложенному из толстых брёвен. Резные наличники, красиво покрашенные синей краской на белом фоне. Высокое дерево красной рябины, лавочка перед воротами. Перед тем как исчезнуть за дверью дома, она оглянулась.

Мама стояла рядом с Ильёй. Словно поглаживая, она отряхнула рукав бушлата от крупинок мелкого снега: – Пошли, сыночек?

Калитка родного дома, как всегда, оказалось незапертой. Илья просунул обессилевшую руку через некрашеное дерево штакетника и повернул немудрёную задвижку.

Ответа не будет!

Темнело. Холодный ветер гнал мелкую позёмку по опустевшей улице.

 
2. ГРАФ БРЮС



Его Превосходительство господин генерал-фельдмаршал граф Яков Вилимович Брюс в приватном платье тёмно-синего сукна, скрестив руки за спиной, стоял перед высоким окном рабочего кабинета в главном здании усадьбы “Глинки”. За стеклами в начинающем темнеть воздухе Подмосковья сильный ветер гнал мелкую позёмку. Чёрно-серые скелеты деревьев двигались словно в такт какой-то зловещей жиги.

Худощавое с волевыми складками лицо, глубоко посаженные холодные глаза, хрящеватый нос, тонкая линия губ, твердый подбородок. Парик с длинными волосами, общий антураж величия, легкий налет надменности. Во всей усадьбе не было слышно ни человека – прислуга знала, что когда Его Превосходительство работают, то негоже их беспокоить. Лишь вой ветра за окном, да потрескивание берёзовых поленьев в камине.

Граф отошёл от окна  и сел за дубовый резной стол. Взгляд пробежал по мраморному полу, огонь жарко пылающего камина создавал причудливые тени на барельефах колонн, резные кресла, стоящие вдоль стен, казалось двигались в неверных отблесках каминного пламени. Взгляд с пола поднялся к трубе камина, где виднелся щит, разделенный на четыре части. С правой стороны щит поддерживал красный лев, а с левой – белый единорог. Посредине щита был изображён красно-оранжевый крест Святого Апостола Андрея. Над щитом были расположены три шлема, внизу щита читалась надпись по латини: FUIMUS.

Его Превосходительство рассматривал латинскую надпись. Словно видел её впервые.

– Сколько можно? Ведь я собственноручно перепроверил всё уже несколько десятков раз…

На столе в беспорядке валялись куски плотной бумаги, испещрённые столбиками перечёркнутых и вновь написанных цифр. Справа на столе стояла чернильница, были разбросаны перья.  Рука потянулась к тетради, но граф отложил её и из-под груды бумаг вытащил большую книгу. Это был известный “Брюсов календарь” с предсказаниями, отгравированный впервые в 1709 г. на меди и состоявший из шести отдельных листов.

Граф двумя руками раскрыл фолиант тесненной кожи,  на первой странице виднелась надпись: “Ново сия таблица издана, в ней же предложено вступление Солнца в 12 зодий приближно, такожде восхождения и захождения Солнца, яко на оризонт сей, тако и со оризонта; еще же величество дней и нощей в царствующем граде Москве, яже имеет широту 55 градусов 45 минут; вычтена и тиснению предана обще, яко на едино лето, тако и на прочие годы непременно, повелением его царского величества, во гражданской типографии, под надзрением его превосходительства, господина генерала лейтенанта Якова Вилимовича Брюса, тщанием библиотекаря Василия Киприянова: мая 2-го, 1709 г.”. Фолиант с шумом захлопнулся.

– Не важно, сколько раз мне придётся это перепроверять, но до тех пор пока я не буду абсолютно уверен…

Фолиант захлопнулся. Граф Брюс нашёл тетрадь, тонкие пальцы раскрыли её на последней странице. Но не там, где кончались записи, а на пустом листе.

– Итак, ещё раз. Год 1991 от Рождества Христова…, – прошептали тонкие губы. – … входит в цикл Юпитера в малом цикле, напоминая, таким образом, с одной стороны, 1907 год, а с другой – 1935…

Граф Брюс был дальним потомком национального героя Шотландии Роберта Брюса. Того самого Брюса, известного как король Роберт I, который разгромил в 1314 году 20-тысячную армию англичан в битве при Баннокберне и подписал под  Арбротской декларацией: "Пока жива хоть сотня шотландцев, мы не поддадимся английскому владычеству...". Но, хотя по венам графа бежала шотландская кровь, по духу он был русским – Яков Вилимович родился в Москве, в Немецкой слободе, куда во времена Кромвеля переселился его отец, рыцарь Виллиам. После того, как с детских лет судьба связала Брюса с царевичем Петром, вся жизнь его была отдана служению России.

Яков Брюс был выдающейся личностью. Глубокий интерес к научным изысканиям гармонично сочетался у него с отвагой и способностями военачальника. Свою военную карьеру Яков начинал в "потешных" войсках Петра, а с конца 1690-х стал ближайшим помощником царя, участвовал в создании регулярной армии в стране и в самых серьезных сражениях петровских кампаний. За Полтавскую баталию он одним из первых в России получил орден св. Андрея Первозванного. А ещё он был астрологом и астрономом, математиком и артиллеристом, инженером и географом. Он одним из первых на Руси стал популяризатором учения Коперника, и лично был знаком с Лейбницем. Зачинатель российской астрологии, Брюс был одним из наиболее образованных людей своего времени. Он свободно владел шестью европейскими языками и по своим познаниям был настоящим энциклопедистом.

Петр I высоко ценил своего ученого друга, который, будучи всего на два года старше царя, во времена постройки русского флота в Воронеже, объяснял ему, как “потемнение солнца примечать” и “как сыскать полус, не имея инструментов, кроме циркула и линеала”. Вечным памятником Брюсу остаётся зодиакальная радиально-кольцевая планировка Москвы, предложенная им и реализованная после очередного “великого пожара”. Когда в 1725 г. Петр I внезапно умер, Брюсу была поручена организация его похорон. Как человек, сведущий в медицине, Брюс не мог понять, как обыкновенная пневмония в одночасье унесла физически могучего царя. В 1727 г. Брюс уехал из Петербурга. Он купил землю около сельца Глинково в Подмосковье и выстроил усадьбу “Глинки”. Поселившись здесь вместе со своей супругой Маргаритой фон Мантейфель, Брюс все свое время отдал научным изысканиям.

Тонкие пальцы перелистнули страницу назад, взгляд упёрся в каллиграфически выведенные строчки, тонкие губы еле слышно зашептали: – Весна прогнозируется тихая и приятная, лето – жаркое и дождливое, осень – самая прекрасная. Зимою довольно красных дней с морозами, а потом дожди и стужа попеременно. Зимою рекомендуется закупить овес и пшеницу. В социальной сфере – тяжкая война между просвещенными народами, собрание великих податей с народа, рождение знаменитого принца…”.

Его Превосходительство стремительно вскочил: – А ведь он не поверил мне! Раскрытые ладони хлопнули по разбросанным на столе книгам, нервные пальцы поискали что-то среди груды бумаг, разбросанных на столе, взгляд упёрся в окно. За темным стеклом еле видные в темноте наступившей ночи гнулись и плясали скелеты ветвей.

– Но почему он отказался мне верить? Почему он даже отказался выслушать меня?

Сжатые кулаки ударили по раме, граф отбежал от окна, взгляд блуждал по заваленному книгами столу.

– Меньшиков и Екатерина I его отравили,  – думал граф, –  пока я изучал его гороскоп, ища характерные констелляции естественной смерти. А их в натальной карте и быть не могло, потому что его смерть была неестественной! Не могло там быть констелляций, а только транзиты Сатурна в соляре! Но что ещё я мог сделать? Как достучаться до сердца того, кто отказывается верить?

Брюс сел за стол, тонкие пальцы перевернули страницу тетради, взгляд упёрся в таблицу расчётов. Еле слышно пробормотал: – Год 1992 от Рождества Христова находится под влиянием Сатурна, входя в подцикл 1908 - 1936 - 1964 - 1992 годов… Нет, я не ошибся. Слишком я стар для ошибок.

Тонкие пальцы перевернули последнюю страницу тетради, ту, где заканчивались математические расчёты.

– Неужели всё повторится сначала? – взгляд остановился на чистых листах.

– Рождение великого принца, – граф опять подошёл к окну. На улице уже совсем стемнело. Его Превосходительство смотрел в абсолютную черноту окна. Не было видно ничего. Ни Луны, ни звёзд, ни неба. Даже силуэты деревьев растворились в чернильном мраке, который, казалось, покрыл собой все живые существа, обитающие в этом мире. – Рождение великого принца, – шептал Брюс. – Рождение великого принца…

Волевая складка между бровями смягчилась.

– Подожди, не паникуй, старый солдат. Если Всевышний даёт мне эту возможность, значит, он хочет, чтобы я не повторил прежних ошибок, – граф повернулся к столу, обе ладони упёрлись в полированную поверхность, взгляд скользнул по раскрытой тетради: “Весна обещается приятная и благополучная для всех земных плодов в начале, с обильным цветением. Лето сырое и растениям не полезное. Осень поздняя и студеная. Зима протяжная, морозная. Простой народ много от того потерпит, всякий хлеб будет дорог, с барышом будут те, кои удержат его до зимы на продажу, потому что летом непрестанные дожди не дадут собрать; осенью будет стоять худая погода и не даст созреть винограду и плодам; в конце января оттепель и великое наводнение во многих местах причинят вред. В социальной жизни предсказывается “удивительное некоторое изобретение” и счастливая битва”…

Граф пробормотал: – Счастливая битва? Как знать для какой стороны эта битва будет счастливой? Ведь если для одной стороны эта битва будет счастливой, то для другой она естественно будет несчастливой.”

Ладони хлопнули по столу: – Да, я слишком доверился рассчётам и забыл про жизнь! Я должен был до него достучаться, даже если он мне и не поверил! И если он не захотел меня слушать, я должен был кричать!!! Именно поэтому, я не смог защитить Петра от убийцы Меньшикова и его любовницы Екатерины! Но в этот раз, я не допущу, чтобы меня  не усышали!!! Я больше не допущу ненужных смертей! И те, кто меня должны будут услышать, меня услышат!”.

Мягко потрескивали берёзовые поленья в камине под вой ветра за окном. Причудливые тени плясали  по барельефам колонн, резные кресла, казалось, двигались в неверном свете. На широкой трубе камина виднелся щит, поддерживаемый красным львом и белым единорогом.



 
3. ВСТРЕЧА МОРЯКА



Смерть Ирины поменяла планы Ильи. Теперь он не мог спросить у неё зачем она написала это письмо. И почему она просила Илью вернуться. Теперь всё казалось ненужным. Матрос хотел перелистнуть ещё один лист календаря, забыть обо всём и зажить новой гражданской жизнью. Но матрос не мог.

Неожиданная смерть Ирины не только не добавила ясности, наоборот, она спутала всё в один огромный клубок, где Илья никак не мог найти свободный конец, за который ухватиться. К еле различимому шёпоту в ушах матроса – как будто какой-то женский голос плакал и оправдывался перед несколькими мужскими голосами – теперь прибавился взляд, который упрямо смотрел на матроса прямо из глубин его собственной памяти. И именно этот взгляд не позволял всё забыть, как будто здесь ничего не произошло.

Ситуация казалась Илье безвыходной. Матрос, привыкший к активным действиям, не знал что делать. Он чувстовал, что его состояние походило на бессмысленное бодание неизвестно с чем, и чем больше Илья старался убедить себя в невозможности расследования странных обстоятельств, которые подтолкнули Ирину к написанию письма, тем больше ему хотелось знать обстоятельства её смерти. Он почему-то был почти уверен, что странное письмо и самоубийство Ирины были звеньями одной цепочки. Если бы он мог узнать почему она его написала, тогда бы он приблизился к разгадке её самоубийства.

Но спросить было не у кого. Все знакомые, соседки, мать и все те, у кого спрашивал Илья как один повторяли, что Ирина повесилась. Да, ситуация действительно была шваховая, потому что похоже, что единственная, кто мог прояснить ситуацию, была мертва. Илья приказывал голове забыть про письмо, но сердце не соглашалось – матрос чувствовал, что надо было что-то делать. Но что?

Возможность забыть виделась в работе. В нормальной работе, которая могла бы наполнить клеточки молодого тела желанной усталостью. Тем более, что листопад уже прошёл, сад стоял пустой и неприглядный. Илья собирал опавшие листья, стаскивал их в кучи. После этого он обрабатывал почву в приствольных кругах раствором мочевины против яблочной парши. Он делал это день за днём, но того, что он так искал не было. Не было желанной усталости, не было спокойного сна, не было радости. Не радовал ни дембиль, ни то, что он, наконец, вернулся домой, ни мамина еда. Ничто не радовало. Таким образом, прошла неделя.

2 ноября была суббота. Морозы крепчали, иногда температура снижалась до минус десяти. В ночь лег зернистый снежок. С утра, по обыкновению, Илья копался в саду позади дома. Он снёс потяжелевшие от влаги снега листья в большие копны, вложил газету и тщетно пытался развести костёр. Влажные листья дымили, но гореть категорически не соглашались. Едкий дым наполнял предзимний воздух. Покрасневшие от холода пальцы не чувстовали спичек, ломали их тонкие тельца, не могли защитить от холодных порывов ледяного ветра.

Углубившись в разведение костра, Илья не услышал звуки подъехавшей дому машины, стук в двери и приветствия матери. Он лишь скаканул как ужаленный, когда тихо сзади к нему подкрался здоровенный бугай и радостно заорал в самое ухо: – Товарищ мареман!!! Разрешите поприветствовать!!!

Илья приземлился на мыски, нервно повернулся прыжком, стараясь успокоить скачущее сердце. Перед ним с широко раскрытыми объятиями стоял друга детства Гришка Рыдов. Над широченной от уха до уха довольной улыбкой светились голубые глаза. Гришка был на полголовы выше далеко не низкого Ильи. Широкое лицо, квадратная челюсть, голова, которая, казалось растёт прямо из плеч, настолько широка была его налитая венами шея. И вообще, Григорий Рыдов был весь какой-то не широкий, а широченный. Наверное, сказывалось тяжелоатлетическое спортивное прошлое. До того, как его призвали в армию в 83 году, он был неоднократным чемпионом Москвы и области по тяжелой атлетике. До того, как он вернулся в 85, уже уволили из органов отца Ильи и сам Илья поступил на филфак. Поэтому с тех пор виделись они нечасто – всё больше во время сессий или каникул, когда Илья приезжал домой из Москвы. А в 88 призвали в морфлот и Илью.

– Гришка! Ты чо? – матрос шумно выдохнул. – Так и заикой можно стать. Ну, здорово! Рука Ильи утонула в мозолистой от частого контакта с грифом штанги огромной ладони друга.

– А чего так скромно? – друг-динозавр сгрёб матроса в охапку, спина загудела от дружеского похлопывания. – Ну, ты прям, как будто впервые замужем! –  мял в объятиях Гришка. – Или всё ещё в себя не пришёл? – улыбающийся Гришка Рыдов выпустил матроса из объятий.

– Прихожу потихоньку, – Илья опустил взгляд на еле дымящуюся копну листьев. – Да вот и матери по хозяйству помогаю, чтобы от проблем голову проветрить.

– Какие такие проблемы? У кого проблемы? – брызнул смехом гигант. – У тебя проблемы? Я тебе подскажу решение для всех проблем вот так – нах все проблемы! Сейчас какое твоё дело?! Пей да гуляй, то, что за эти три года не догулял!

– Да какое там "гуляй", голова другим занята…, – махнул рукой куда-то в сторону матрос.

– Это ты о чём? Чем у дембеля голова может быть занята?

– Не знаю.

– Чего-то ты какой-то хмурый. Или кто на флоте был, тот в цирке не смеётся? – гоготнул Григорий. – Ты это брось нах, сейчас надо не проблемами башку забивать, а с друзьями веселиться. Поэтому…, – гигант сделал многозначительную паузу, – … мы с друганами решились скинуться на твою встречу. Так, что милости просим. Там все наши будут!

– Какая встреча, Гриш...? – медленно поднял взгляд на гиганта матрос.

– Ладно, не кисни! Нормальная встреча. У тебя отцовский “Газик” ещё жив? Хотя это неважно – я за тобой сам заеду! К семи! – Григорий ещё раз сдавил друга в объятиях и уехал.

Со всеми проблемами, Илья совсем забыл про отцовский “Газик”. Он плюнул на дымящююся копну листьев и пошёл обедать. А потом он решил пойти посмотреть, что сталось с отцовым “Газиком” за время его отсутствия.
Температура на улице поднялась, было почти под ноль градусов. Порывы ветра гнали неуютные облака по хмурому небу. Старый, обитый жестью гараж был пристроен с левой стороны дома. Чтобы попасть в гараж нужно было с улицы открыть штакетник забора.

Илья вышел из калитки дома, повернул к гаражу, старый ключи заскрипел в проржавевшем замке. Но усилия матроса были тщетны – замок штакетника не давал ключу провернуться и не отпускал заржавленную цепь. Нервные пальцы тщетно пытались провернуть ключ, стучали по замку, трясли цепь.

“На сухую не хочешь – сейчас мы тебя смажем”.

Матрос вернулся в дом, повернул налево и попал в мастерскую отца. Здесь ничего не изменилось по сравнению со старыми временами – пыль, паутина и запах запустения. Илья разгрёб какие-то старые банки, сдвинул табуретку, передвинул старый ящик из-под яблок. Наконец, под столом он увидел запылённую снаружи бутыль с керосином, заткнутую старой тряпкой.

С бутылью в руках, он вернулся к гаражу. Плеснул керосином в замок, резкий запах поплыл в воздухе, из замка маслянистыми струйками засочилась ржавчина.

Пару минут Илья ждал, глядя на уныло блестящие струйки. Потом попробовал ещё раз провернуть ключ в замке.

“К-к-р-р-ии”, холодный ключ, наконец-то, провернулся в замке, дверь штакетника была открыта.

С дверью гаража больших проблем не возникло, отец ещё в давние времена навесил над замком большой кусок резиновой покрышки, который защищал его от дождя и снега. Для порядка Илья плеснул керосином в замок. Подождал. Замок подался.

“И-и-и”, обе створки гаража со скрипом распахнулись. Пахнуло маслом и сыростью. В тусклом ноябрьском свете в глубине гаража угадывались очертания когда-то зелёного “Газика” с металлической крышей. Теперь о его цвете можно было только догадываться. В полумраке и под слоем пыли – это была просто бесформенная серая масса с расплывчатыми очертаниями, теряющимися в черной глубине гаража.

Кто же тогда знал, что всё так получится?

“Газик” отца, как его называли в семье, а точнее ГАЗ-69 Т-3, был выпущен в далеком 1971 году в совсем не героической версии – подметалки, и был приписан к районному отделению милиции, где частенько бывал отец в бытность свою участковым. В те времена у отца были очень хорошие отношения с начальником отделения милиции подполковником милиции Иваном Сергеевичем Трусовым. Подполковник Трусов ценил и уважал работу Макара Куваева, который работал участковым в деревнях Иванково, Мизейкино и на “Птичке”. После того как “Газик” закончил свою службу, его списали и предназначили на сдачу в металлолом. Вот тогда подполковник Трусов и предложил его отцу в качестве поощрения. Как одному из лучших участковых района. А чтобы подстраховаться, были выписаны соответствующие квитанции, и с отца в казну удержали определённую, отнюдь не символическую сумму. Но сделано это было специально, чтобы избежать в дальнейшем любых недоразумений. Как в воду глядели!

Илья открыл дверь машины, медленно поднялся в кабину, холод кресла проник сквозь джинсы. Матрос захлопнул дверь. Прислушался. Внутри кабины воздух сохранял ночной холод, изо рта шёл пар. Пахло бензином, старой резиной и прогнившими досками. Пальцы несколько раз пробежались по холодным бугристостям задней части черного руля.

Как счастлив и горд был отец в то время! Специально для “Газика” хозяйственный Макар Куваев пристроил к дому гараж и уже в гараже, он убрал задние широкие колеса у подметалки и заменил их на нормальные. Для лучшей плавности хода отец заменил пакеты рессор, а отсутствующий пол заменил листом фанеры. Поменять проводку, заварить кузов и крылья, поменять выхлопную систему, наладить тормоза, прошприцевать кузов не составило большой проблемы для хозяйственного Макара. Проблемы начались позже.

Илья медленно вышел из машины, открыл капот. Взгляд упёрся в потемневший мотор.

В 1982 году, когда умер Лёнька, его заменили кагебешником. Начались проверки, инспекции, ревизии. Когда наверху узнали, что предназначенный к списанию “Газик” попал в частные руки, то, чтобы избежать возможного административного порицания просто попёрли из органов Макара Куваева. Никто даже не потрудился посмотреть на квитанции.

У мотора всё было на месте, не хватало только аккумулятора.

Где же он?

Илья зашёл за “Газик”, туда, где невидимые для постороннего глаза, находились полки. Там отец хранил запчасти. Илья боком пролез за машину, раскрытые веером пальцы шарили по полутемным полкам.

Для отца – это было начало конца. Жизнерадостный оптимист превратился в желчного пессимиста. Хозяйственность отца закончилась.

Тебя бы ни за что так пнули, ты бы ещё не так обиделся бы!

И самое главное, что умеренно выпивавший раньше отец начал пить всё больше и больше.

На полках было свалено много всяких винтиков, болтиков, ключей, отвёрток, штангенциркулей, старых свечей зажигания, шлангов, гвоздей, шурупов. Аккумулятора нигде не было.

Куда ещё можно засунуть аккумулятор?

Илья вылез из-за машины и снова подошёл к открытому рту капота. Раскрытый зев машины чернел в полумраке гаража. Словно, хотел кого-то заглотить. В черноту отверстия молча смотрел матрос.

Сначала он пил от тоски. Потом  – чтобы расслабиться. Потом – по привычке. Или Бог ещё знает почему. И, в конце концов, он пил, потому что уже не мог не пить. Никакие разговоры, увещевания и внушения не помогали. Гипноз, “торпеды”, поездки к знахаркам стараниями матери и взывания к Богу эффекта не оказали. Отец пил, потому что хотел пить.

Нет, он не пил, он просто медленно делал то, на что быстро не решался – он убивал себя.

Ну где же этот чёртов аккумулятор?

Илья снова полез за машину.

Самая нижняя полка, которую он ещё не проверил, была заставлена большим куском фанеры. Таким большим, что, для того, чтобы её отодвинуть, нужно было хоть чуть-чуть выпихнуть машину из гаража.

А разве ты себя сейчас не убиваешь из-за бабы, которая тебя бросила и даже не удосужилась написать об этом?

Кто додумался впереть эту фанеру сюда?

Илья быстро подскочил, мысок чёрного ботинка саданул по покрытой пылью фанере.

“Кри-и-и”, хрустнула, но выдержала фанера.

Матрос подскочил, уперся двумя руками в заднюю дверь “Газика”.

“Так! Так! Так!” – в ярости долбил Илья пяткой.

Фанера сломалась. Матрос наступил на ставшее покорным дерево, сложил его пополам, отодвинул. Внизу стоял покрытый слоем пыли и паутины аккумулятор.

А что ещё делать человеку, которого выбросили на помойку, как собаку?

Илья с усилием выволок тяжёлый блок аккумулятора на некрашеные доски пола перед машиной. В гараже царил полумрак. Матрос поднял взгляд – у открытых ворот света было больше.

Он дотащил аккумулятор до самой двери, почти на улице осмотрел свинцовые контакты. Погрогал – они не шатались. Отвинтил пластмассовые пробки, посмотрел внутрь, стараясь определить уровень воды. Но ничего не увидел.

Тогда он вернулся в гараж, поискал среди разбросанного хлама на полках, и нашёл небольшую канистрочку. Такую, какую обычно используют для дистиллированной воды. Отвинтил крышку, понюхал. Похоже, это была вода. Матрос долил воды до уровня, завинтил крышечки.

Теперь бы  было неплохо его зарядить!

Матрос опять подошёл к полкам, наощупь нашёл какие-то спутанные провода. Выволок это богатство поближе к свету. Ему удалось быстро распутать провода, над полками отец приспособил две розетки. И через минуту аккумулятор уже был поставлен на зарядку. Илья встал перед машиной, чуть сбоку.

А что ещё он мог сделать с этой списанной тачкой? И не подаренной, а купленной, между прочим, на свои кровные? На помойку что ли её выбрасывать?

Илья подошёл к выходу из гаража. С улицы во мраке гаража было ничего не видно. Лишь красный глазок заряжающего устройства тревожно светился в темноте.

День еле-еле дополз до конца. Без пяти семь матрос уже стоял у калитки дома. К полвосьмого к дому Ильи подкатила новенькая чёрная БМВ “пятёрка”. Два коротких сигнала, но Илья не прореагировал. Пока Григорий лично не вышел из машины, матрос не обращал на его гудки никакого внимания.

– Ты чо? Оглох что ли, мареман! – огромная ручища Григория гостеприимно распахнула переднюю дверь пассажира. – Гони сюда!

– Твоя? – растерянность сменилась восхищением.

– Моя.

– Слушай, неплохо.

– Я знаю, брат, что неплохо. Как говорится, лучше быть здоровым и богатым, чем больным и бедным.

– И почем тебе такая красота вышла?

Григорий усмехнулся и промолчал. Потом он добавил: – Давай не будем о больном?

– Давай, – Илья погрустнел.

Похрустывая на мелких камешках, Григорий осторожно развернул машину, “пятёрка” рванула через Калинов мост вверх по холму. Через три минуты друзья уже подъехали к Дому Культуры “Птички”, но не остановилась возле него, а проехали чуть дальше – туда, где раньше была общепитовская столовая. Сейчас столовая исчезла, на её месте было кооперативное кафе. Прежние огромные стекла заменили на небольшие стеклопакеты, безликим раньше бетонным ступеням уют придавали резные поручни из жжёного дерева.

Григорий заглушил машину, друзья вышли. На площадке перед кафе уже стояли другие машины. Все новенькие.

– Народ уже подтянулся, – подмигнул Григорий.

А что он мог тогда сделать? Что ему нужно было делать? Даже если этой гребанной квитанции у него никто не спросил? Если списали в архив, и даже не выслушали? Ты-то вот тоже носишься с ней, как дурень с писанной торбой, а она, между прочим, тебя бросила!

В бывшей столовой общепита прямо за новыми дверями тёмного дерева выложили кирпичную полуарку, за которой виднелась стойка бара. Высокие хромированные стульчики с небольшими сиденьями, хромированные подножки для ног, импортная стереосистема с негромкой музыкой. За стойкой сновали бармены в белых рубашках и чёрных пиджаках.

– Слушай, это что? Это же было общепитом? – не смог скрыть удивления Илья.

– Было, да сплыло. Теперь это наше.

– Чьё наше? В смысле твоё?

– Не моё, но наше, – хмыкнул Григорий ничего не понимающему другу, – кроме меня есть ещё тут пара хозяев, вот и обустраиваем.

– Красотища!

– Дa ты проходи, не стесняйся, – огромная ладонь похлопала матроса по спине.

Илья прошёл через ещё одну полуарку туда, где теперь располагался небольшой зал. Девять богато сервированных столиков были распределены в три ряда. В дальнем углу от входа возвышалась небольшая сцена, с установленной на ней музыкальной аппаратурой. Огромные колонки, импортные музыкальные инструменты, музыканты о чём-то тихо переговаривающиеся.

Ни хрена себе встречка! Почище, чем в “Метрополе” будет!

Некоторые столики ближе ко входу были заняты огромными короткостриженными качками, сидящими со своими девчонками, столик напротив сцены был свободен. Илья замешкался. Григорий слегка подтолкнул: – Нам туда!

Илья недоверчиво опустился на стул, взгляд скользнул по залу. Большинство ребят были знакомы матросу. Была тут и Дина, она о чём-то болтала с незнакомой матросу подружкой.

– Привет! Привет! Здорово! – потянулись приветствовать Григория и Илью. Матрос жал руку старым знакомым, гигант Гриша, выдающийся габаритами даже среди совсем не хилых качков, знакомил Илью с новыми ребятами. После того, как знакомится уже было не с кем, Григорий встал со своего стула, плеснул водки матросу и себе, и с наполненным лафитником поднялся.  Небольшой зальчик затих.

– Ну чо, мужики? За встречу! – сказал Гриша и, чокнув лафитник матроса, вбросил в себя содержимое стопки.

– За встречу! За встречу! За встречу! – загомонили ребята со всех сторон, по залу прокатилась волна ударяющегося между собой стекла.

Захватив в рот лист сельдерея, со стоящего на столе оливье, Григорий махнул рукой терпеливо ждущим музыкантам. Тут же грянуло профессионально поставленными голосами: “К нам приехал, к нам приехал Илья Макарыч дорогой!”.

Широченный Гриша подтянул к себе оливье, навалил салату себе, не забыв при этом шмякнуть несколько огромных ложек на тарелку Ильи. На салат на своей тарелке здоровяк кинул закусочки из красной рыбы, холодца и копчёной колбаски. Плеснул водки Илье, себе. Чокнул стопку матроса. Вбросил в себя водки. Набил рот закуской.

Вот же бля ребята отдыхают! А на камбузе картошка жаренная – это был праздник!

Музыканты тем временем не стояли без дела. И сразу после приветственной песни начали: “Я пью до дна за тех, кто в море... ”.

Григорий налил ещё. Водка чередовалась с “Тархуном”, коньяк “Наполеон” польского производства –  с “Пепси-колой”. Люля-кебаб, шашлыки, цыплёнок табака, салатики, икорочка. Короче, началось застолье. Григорий наливал, произносил тосты, пил, ел. Гости смеялись, пили, закусывали, подходили к их столику, произносили тосты, чокались с Гришей и с Ильёй.

– Слушай, Гриш, откуда всё это? Это же каких денег стоит? – спросил захмелевший матрос.

–  Не боись, уплочено, – казавшаяся игрушечной в руках гиганта вилка стучала по дну тарелки, полной салата из крабовых палочек.

– Как это уплачено?

– Фирма платит, понимаешь?

– Какая фирма?

– Вот же чудила ты какой, чего тут непонятного? Приглашаю я тебя.

– Так а кто платить будет? – в тот момент денежный вопрос казался Илье очень важным.

– Да ладно тебе! – отрезал гигант. – Заладил: бабки, да бабки! Ты с друзьями, понятно тебе? – Гриша икнул. – Короче, сейчас не время про это базарить! Если хочешь, я тебе отдельно эту тему проясню.

– Ты по прежнему адресу в Мизейкино живёшь? – сменил тему матрос.

– Нет, ищи меня здесь, в спортзале Дома Культуры. Я почти всё время там торчу, а дома бываю только ночью. Если бываю, – хмыкнул набитым ртом Гриша.

Чего же я пропустил в этой жизни?

Музыканты знали своё дело. Хорошее исполнение, профессиональные вокалисты.

Взгляд матроса свободно плавал по залу, пока неподвижно не остановился на белой надписи “Yamaha” на чёрном синтетизаторе музыкантов.

А мне в детстве мать купила пианино. Темно-коричневый полированный ящик стоял в доме и повергал меня в благоговейный трепет. Вот только трепета этого хватило на год прилежности в музшколе и на год отлынивания. После того, как я поступил на филфак, пианино продали. Какой марки было это пианино?

Матрос старался вспомнить. Но название, которое вертелось на языке, никак не хотело материализоваться.

Да как же называлось это это чёртово пианино?

– Ну как тебе встреча, Илюха? – блестя  глазами с красноватыми прожилками, спросил Григорий.

– Высший класс, Гриш!

– А чего не ешь? Не пьёшь? Чего грустный сидишь? Давай, накладывай! – заботливый Гриша вываливал в тарелку Ильи какие-то закуски, салаты, балыки. Потом плеснул ещё водки себе и Илье, и не дожидаясь матроса со словами: “Ну будь!”, вбросил содержимое рюмки в себя. Подцепил чего-то со стола, челюсть-кувалда с сальными губами на потном лице ритмично задвигалась.

К их столику подошёл молодой человек. Это был Фрол. Ниже чем Илья, с клиновидной бородкой на узком лице, явно выделявшейся из общего спортивного фона присутствующих, и лихорадочным взглядом неспокойных глаз. Они учились вместе в школе, потом Илья поступил на филфак, а Фрол пошёл учиться на курсы метрдотелей со знанием английского языка.

– Здоров, Илюх! С прибытием!

– Здоров, Фрол. Спасибо!

– Какую тебе встречу, мареман, закатали!

– Да, встреча что надо.

Интересно, кто кроме Гришки за неё заплатил?

– А я тебя на кладбище видел, не подошёл только. Кто тебя знает, может ты ещё к ней чего-то чувствуешь? Хотя бабам верить нельзя, – Фрол сел за стол. – Ни на грош.

– Кому верить нельзя? Это ты о чём? – подплыла к столу жгучая брюнетка. Она когда-то училась в школе вместе с Гришей. Звали её Руфина.

– Это я про жену Харитона, – ответил Фрол.

– Жену? – Григорий посмотрел на Фрола осоловевшими глазами. – Какая она ему нах жена?

– А кто она ему тогда? – вступилась Руфина.

– Не знаю кто. Это в принципе не моё дело. Сожительница, наверное, – буркнул Григорий.

– Как это не жена? – насторожился Илья.

– Слушай, давай не будем об этом, – проворчал здоровяк и плеснул водки всем троим.

– А почему не будем? Это какой-то секрет, который все от меня скрывают? – раздражился Илья. Хотя, повода для этого не было никакого. Может быть, это был излишек выпитого?

– Да нет тут никаких секретов, Илюшенька. Иринка была ему женой, – проворковала Руфина.

– А ты у них на свадьбе гуляла? – пьяно настаивал Григорий. – Ты вот мне тогда ответь!

– Нет, не гуляла, – почему-то опустила глаза Руфина.

– А ты, Фрол, на свадьбе у Харитона гулял? – здоровяк продолжал допрос.

– Нет, – Фрол выдержал пьяный взгляд Григория. – Но я с ним работаю и знаю, что он за мужик.

– Ну, это мы все знаем. И нечего тут агитировать! – огрызнулся здоровяк.

– Да, – включилась Руфина, – Харитон – очень хороший человек.

Так была свадьба или нет? И зачем она тогда написала это дурацкое письмо?

Помутневший взгляд Григория плавал в пространстве, пока не остановился на Дине. Она с подружкой сидела за другим столиком. Он поманил обеих жестом ладони. Подошла застенчиво улыбающаяся Дина и её серьёзная костлявая одноклассница. Вместе с девушками к столику подошли несколько качков.

– Чего одни сидите? Проходите, садитесь, мы тут общаемся, присоединяйтесь…, – пробормотал Григорий.

– Ну как тебе, Илья? – обратилась Дина к матросу.

– По высшему разряду, Дин.

– Хороший он! Да, он хороший, базара нет, – продолжал буровить перебравший Григорий. – Только когда спит зубами к стенке!

– О ком это вы? – полюбопытствовала Дина.

– О Харитоне, – сухо ответил Фрол.

– А, – сказала девушка и потупила взгляд.

В разговор вступил один из качков: – Харитон – нормальный мужик. Потому что он не только о себе думает…

– Как это? – дернулся Григорий.

– А так! Церковь кто построил? – отчеканила Руфина.

– Он? – удивился Илья.

– Да, он, кто ж ещё? – снова подключился к разговору Фрол.

– Он и церковь построил, и священника привёз. И дорогу, между прочим, до церкви он тоже на свои бабки заасфальтировал, – продолжил качок.

– Не до церкви, а до гранитного цеха, – пьяно процедил Григорий.

– Гриш, какая разница? Народ-то в церковь ходит по асфальту, – голос Руфины   приобрёл воркующие нотки. Она прибавила, – по его асфальту…

– Да я чего? – хмыкнул Григорий. – Я ничего не говорю. Конечно же, он всё это построил для народа! Без базара! Ленин и теперь живее всех живых! А Харитон – продолжатель ленинской заботы о народе… Бугога! Не смешите мои лапти!

Дина не слушала полупьяный разговор, взгляд был направлен в пустоту.

– А ты что думаешь, Дин? – спросил Илья.

Девушка слегка пожала плечиками.

Музыканты отыграли своё, собрали аппаратуру и исчезли. Несколько особенно пьяных качков потянулись вслед за музыкантами. В зале наступила тишина, перебиваемая лишь голосами спорящих. Потом в зал втащили колонки из бара и поставили “Ласковый май”.

– А могли они потихоньку расписаться и никому об этом не сказать? – почему-то спросил Илья.

– Потихоньку? Это как? – пьяный взгляд здоровяка упёрся в матроса. – Харитон не такой мужик, чтобы что-то делать потихоньку.

– А может они хотели тайком в свадебное путешествие отправиться…, – настаивал на своём захмелевший Илья.

– Они бы отправились, но не тайком, – хлопнул широченной ладонью по столу Григорий. – Понятно, тебе, мареман? Они бы… туда… отправились бы… ик, – доверительно икнул здоровяк, – просто… ик… взяли бы и отправились...

Чтобы расшевелить заболтавшихся мужиков, девчонки попросили поставить Талькова “Чистые пруды” и объявили это белым танцем. Руфина вытащила из-за стола заметно пошатывающегося Илью. Он с трудом повёл её, еле удержался на ногах, вцепился ей в талию. Девушка улыбалась.

–  И как там на флоте? –  с придыханием спросила девушка.

– На флоте? Хорошо…

– И чего ты расскажешь после трех лет службы, морячок?

–  За пять минут не перескажешь.

– А есть чего пересказывать?

– Как не быть, конечно, есть.

– Так, может, встретимся и расскажешь?

– Конечно, давай… встретимся.

– Ты всё там же живёшь у мамы в Иванково?

– Да, второй дом от площади, сразу за домом Дины.

Музыка закончилась.  Лёгкая улыбка промелькнула на губах девушки, Руфина понизила голос: – Как раз насчёт неё я хотела тебе кое-что сказать.

– Что?

– Подожди, Ильюшенька,  всему своё время. Я к тебе заеду и обо всём поговорим. Спокойно.

– Хорошо, заезжай, знаешь где живу.

Матрос сел за стол. Кто-то поставил Владимира Преснякова.

…Я не ангел, я не бес, я усталый странник,
Я вернулся, я воскрес и в дом твой постучал.
Ты открыла очи мне сонным утром ранним.
Прислонился я к стене и шёпотом сказал: …

Вот только одного я не понимаю: за каким хером она мне написала, если была замужем? Да даже если бы она не была замужем, всё равно, непонятно зачем ей было писать.  Она же жила с ним.

Стало почему-то грустно, что-то давило за грудиной. Или это была водка?

На какой собачий мне всё это нужно теперь? Теперь, когда ничего невозможно изменить? Написала, и написала.

Песня продолжалась:
“…Дай мне с дороги вдоволь напиться.
Чистой водицы, дай мне, дай.
Ты расскажи мне про счастье былое,
И уложи спать рядом с собою…”

Настроение испортилось. Ощущение пустоты и бесполезности не оставляло.  В наполненной едой и питьём жизни стало чего-то не хватать. Но чего?

“…Годы странствий и разлук нас с тобой венчали.
Я к тебе сквозь тысячу вьюг пришёл в конце пути.
Сколько ты пережила горя и печали,
Не таи на сердце зла и путника прости”...

Песня закончилась. Казалось, что  матрос потерял, что-то очень важное, казалось, что что-то ушло навек, чтобы никогда больше не вернуться.

И ещё эта дурацкая тяжесть за грудиной.  Нет, это была не боль, но что-то давало о себе знать чувством тяжести, жжения, напряжения. Невидимый ранее воздух не втекал свободно, как раньше, в грудь. А  внезапно превратисля в концентрированную жидкость, за вдыхание каждого грамма которой надо было прилагать усилия.

Матрос плеснул себе ещё водки.

Поставили “Московского гуляку”.

Ладно, нах, чего ты?

Илья вбросил в себя водку, подцепил на вилку корейской моркови, пошатываясь подошёл к Дине.

– Потанцуем?

Девушка поднялась из-за стола. Матрос старался не наступать девушки на ноги: – Дин, а Дин!

–Да, Илья.

–А я по морям-океанам ходил.

–Я знаю, Илья.

–Я по всем семи морям прошёл...

– Правда?

– И по трём океанам…, – матрос с трудом сдержался, чтоб не икнуть.

– Значит, можно сказать, что ты мир повидал.

– Можно так сказать про старшего матроса Куваева.

– А чего так серьёзно?

– Не знаю, Дин, наверное, пока я плавал, я пропустил чего-то.

– О чем это ты?

– Пока я плавал, жизнь уплыла. Мимо.

– Ничего никуда не уплыло, всё как было, так и осталось.

– А с Иркой?

– Что, Илья?

– С Иркой что произошло?

– Мать тебе разве не сказала? Дина остановилась: – Повесилась она… С ума сошла … и повесилась…

Песня закончилась. Илья с девушкой остановился и стоял, обнимая девушку. Из-за стола поблескивали глазки Руфины.

Может, ей про письмо рассказать? А что? Я вот письмо от Ирки получил? А, может это не от неё письмо было? С чего это я взял, что это она написала? В конце концов, это могло быть дурацкой шуткой кого-нибудь из знакомых. Хотя кому надо так шутить? Но даже если письмо пришло от неё, то оно ничего не прибавляло и не убавляло к общей картине.

Поставили ещё музыку. Что-то из Цоя. Матрос вздрогнул, повёл девушку в такт музыке.

– А почему она повесилась, Дин?

– Говорят же тебе, что с ума сошла. Хотя я лично не верю.

– А ты во что веришь?

– Я не знаю. Но если ты хочешь...

– Договаривай.

– Если ты хочешь задать вопросы, то я знаю человека…

– Кто он? – глаза Ильи блестели.

– Обещай, что не будешь смеяться.

– Смеяться? Почему я должен смеяться?

– Сначала обещай.

– Хорошо, обещаю.

– Это одна моя знакомая, – на одном дыхании быстрым шёпотом выдохнула девушка. Чуть замялась, и добавила: – Она "видит".

–  Она видит?  Что она видит?

–  Многое.

– И как она видит? Она очки что-ли носит? – мелькнула и тут же пропала улыбка на лице матроса.

– Она гадает, – добавила посерьезневшая девушка. 

– Гадает? По руке? – улыбка задержалась чуть дольше.

– Нет, по картам таро.

– И чем она сможет нам помочь?

– Она очень светлая…, ну, в общем…, она не только гадает, она помогает усилить энергетическую защиту.

– Защиту? От чего?

– От негатива.

Вот, вот! Сначала шум в ушах, а теперь гадалка? А там уже и до дурдома недалеко! Короче, сушите весла.

– Слушай, Дин, по-моему, тут никаким негативом не пахнет, а только сигаретами и водкой.

– Ты же обещал, не смеяться.

– Я не смеюсь, я серьёзно. Поэтому я тебе говорю, что не хочу время тратить на всякую чепуху.

Музыка закончилась. Те немногие, кто ещё оставался в зале пересели за столик возле сцены. И тут Руфина попросила Илью спеть под гитару.

Плохо слушающие руки приняли гитару. Матрос проверил строй, подтянул колки для четвёртой струны. Снова проверил. Можно было начинать.

Хотелось спеть что-нибудь весёлое, жизнеутверждающее. Но ничего оптимистического в голову не приходило. Матрос набрал жидкого воздуху в легкие, выбросил из себя первые строфы песни. Словно стон вырвался из груди:

“О чем поёт ночная птица
Одна в осенней тишине?
О том, с чем скоро разлучится
И будет видеть лишь во сне,
О том что завтра в путь неблизкий
Расправив крылья полетит,
О том что жизнь глупа без риска
И правда всё же победит”...

Дина не отводила от Ильи чёрных блестящих глаз.

“Ночные песни птицы вещей
Мне стали пищей для души.
Я понял вдруг простую вещь
Мне будет трудно с ней проститься”…

Молчал Григорий. Молчали девчонки. Пьяные качки спали на столах.

”…Холодным утром крик последний
Лишь бросит в сторону мою.
Ночной певец, я твой наследник,
Лети я песню допою…”

Илья допел, пустой взгляд уткнулся в пол. Зал молчал. Апплодисментов не было.

Подсел Григорий, мощная ладонь шлёпнула плечо матроса: “Чего мы всё о грустном?”. Григорий подмигнул стоявшим возле бара официантам, из динамиков полилась танцевальная музыка. И плеснул Илье ещё водки.

А потом матрос провалился. Он не помнил, что было дальше. Он не помнил, как его закладывали в “пятёрку” Григория. Он не помнил, как они, виляя, ехали по пустой асфальтированной дороге от “Птички” к Иванково. Он не помнил, как его, как мешок картошки, тащил из машины в ярком свете фар шатающийся Григорий. И как украдкой из-за занавесок смотрела на эту сцену тайком смахивающая слёзы старушка-мать. Илья ничего этого не помнил.

 
4. В КАЧАЛКЕ


Во рту было сухо, голова разламывалась на части. На кухне мать звенела тарелками. Илья выполз из комнаты, трясущиеся руки нащупали алюминиевую кружку на табурете рядом с ведром, зубы заломило от ледяной колодезной воды.

Мать молчала.

Почему я вчера так набрался? Неужели, я такой же алкаш, как и папаня?

Илья выпил одну кружку. Потом другую. Потом третью. Голова заболела ещё хуже.

Ничего конкретного изо всего вчерашнего разговора матрос вспомнить не мог. Музыка и голоса друзей на вчерашнем празднике слились в один сплошной фон, из которого сознание яркими вспышками выхватывало на поверхность лишь короткие отрывочные фразы. В голове пульсировало.

Харитон. Гранитный цех. Они не были женаты.
 
Дрожащие пальцы нащупали ручку старенького холодильника “Юрюзань”, воспалённый взгляд остановился на банке с огурцами.

– Чего ищешь? Рассол надо из погреба принести, – сурово выговорила мать.

После вчерашнего матрос не хотел спорить с матерью. Илья покорно надел тапки на босу ногу, заскрипели ступеньки лестницы в погреб. Среди трехлитровых банок с проржавевшими крышками плавающий взгляд искал огурцы. Дрожащая ладонь протянулась к прохладной крышке, потные пальцы сжали шероховатый от ржавчины ободок. Рядом стояла банка с помидорами.

“Чтоб два раза не ходить”. И потащил две банки наверх.

Мать на кухне грела вчерашнюю лапшу на керогазе.

– Поешь чего-нибудь… Нечего с пустым желудком ходить…

Илья покорно сел за стол, раскрытые ладони ощутили растрескавшийся рисунок старенькой клеёнки. Со времени смерти отца её никто не менял.

Мать молча придвинула тарелку с чёрным хлебом. Трясущиеся пальцы поднесли деревянную ложку ко рту, язык обожгло жирным наваристым бульоном.

–Я хочу с тобой поговорить, – начала мать.

– Да, – ответил Илья и с шумом втянул в себя длинную вермишелину.

– Почему ты так вчера набрался, Илья?

– Я был на встрече с друзьями, – взгляд Ильи не отрывался от ложки, матрос очень сосредоточенно дул на горячую лапшу. Может, чуть более сосредоточеннее, чем обычно.

– Знаем мы эти встречи, твой отец вон как довстречался.

– А причём здесь мой отец?

– А при том, что нельзя тебе распоясываться. Не надо. Сурово поджав губы, мать исчезла с кухни.

Ещё несколько ложек лапши, и ложка с деревянным стуком полетела на поверхность стола. Сушняк не отпускал. Идиотские пальцы, казалось, дрожали сильнее, чем раньше. Пересохшие губы припали к краю банки с огурцами, холодный рассол приятно освежил запахом укропа и смородинного листа.

Не надо так распускаться. Не надо КАК распускаться?

Взгляд остановился на банке с помидорами. Среди красно-бурых помидоров, плавали зелёноватые листья смородины и вишни с белёсыми точками зубков чеснока.

Не надо распускаться как отец. А кто сказал, что он распустился? Может, человек просто хотел умереть?

Матрос, стараясь не делать быстрых движений, чтобы ненароком не усилить головную боль, встал из-за стола. Заскрипели половицы на полу, Илья вышел из дому, по воздуху потянулся сигаретный дымок. Наблюдая, как в безветренном воздухе, растворяется дым от сигарет “Ява”, матрос молча прогуливался и курил перед воротами дома. Наконец, сигарета закончилась, и после недлинной полудуги исчезла в лопухах у дороги.

Взгляд остановился на дверях гаража.

Я ж аккумулятор на зарядку вчера поставил!

Несколько нервных шагов, и матрос очутился перед входом в гараж. Замок в штакетнике поддался с усилием. Илья распахнул двери гаража обитые листовым железом и когда-то покрашенные зеленым цветом. Краска уже давно облупилась, из-под неё проглядывали пятна ржавчины.  Скрип ржавых петель, из темноты пахнуло застоявшейся сыростью, бензином и разлитым на деревянном полу маслом.   Матрос шагнул со света улицы и  присмотрелся – во мраке гаража тревожно брезжило темно-красно око включенного заряжающего устройства.

 Хорошо, что я про него вовремя вспомнил.

Два прыжка и матрос вырвал шнур из розетки. Растворяющийся задней частью в темноте гаража, “Газик” нависал зияющим капотом над Ильёй, как опасный зверь с оскаленной пастью готовый сожрать любого неосторожно приблизившегося. Стараясь не поворачиваться спиной к машине, матрос взялся за аккумулятор. Дрожащие после вчерашней попойки мышцы напряглись, раз-два и тяжелый прибор словно нехотя встал на место. Сам не зная почему торопясь, матрос почти на ощупь в темноте нашёл свободные концы аккумуляторных проводов, тёмные окисленные клеммы с трудом налезли на окисленные контакты, металлический ключ быстро довинтил крепёжные гайки.

Да что с тобой происходит? Куда ты гонишь? Надо было сначала аккумулятор проверить. Ладно, будем надеятся, что он уже зарядился. А ключи от машины где?

Взгляд в почти полной темноте пробежался по тому месту, где угадывались полки. Как будто, там можно было что-то увидеть. Илья начал рыться в запылённых металлических коробочках. Но там ничего кроме старых ржавых гаек и болтов не было. Ничего не найдя, Илья вернулся домой.

– Мам, где ключи от машины?

– Опять к Гришке собрался? Мало тебе вчерашнего?

– Зачем  ты так, мам? Я хочу машину проверить. 

Мать зашла в свою комнату, сухие пальцы раскачивали кольцо из нержавеющей стали, на котором виднелся ключ. Вручила сыну: – Только я тебя умоляю, Илья, – без эксцессов. Высоко неся седую голову, серьёзная мать скрылась за дверью своей комнаты.

Илья вернулся в гараж. Не закрывая капота, сел в кабину. Утопил несколько раз педаль газа до пола, после чего вставил и повернул ключ в замке зажигания. Машина дёрнулась, но не завелась. Чёрный ботинок ещё несколько раз утопил педаль газа.

Давай, родимый!

Трясущиеся пальцы повернули ключ зажигания. Старый “Газик” судорожно чихнул, неровно затрясся, Илья слегка придавил педаль газа. Едкий дым наполнил холодный воздух гаража, в глазах резало, в горле саднило. Матрос надавил на педаль газа, “Газик”, кашляя и плюясь, неровно усилил свой рёв.

Ничего, ничего, соколик... Сейчас мы тебя настроим, карбюратор почистим, зажигание проверим…

Взгляд упал на индикатор уровня бензина. Стрелка стояла за красной чертой.

До бензоколонки километров 15, на “резерве”, думаю, дотяну.

Чихающий  “Газик” покорно выкатился из гаража, взгляд упал на наблюдающую из-за шторок мать, матрос выпрыгнул из машины и закрыл двери гаража. Ещё несколько секунд, и, взревев застоявшимся за годы мотором, “Газик” добежал до площади, проскочил через Калинов мост и неровно попёр в небольшую горку. Сзади что-то громыхало, звенело и перекатывалось.

Матрос остановил машину, заглянул в заднюю часть “Газика”. Там всё было завалено невообразимым хламом – по углам валялись какие-то банки, расплющенные змеевики из медных трубок, в углах стояли старые алюминиевые бидоны. Нервные пальцы открыли один из них, в нос ударил запах перебродившего малинового варенья. Матрос поморщился.

Гляди, какой хозяйственный! На этом тоже экономил – своё гнал, чтоб лишнего не платить. Вот только здоровье новое оплатить забыл.

Матрос сплюнул себе под ноги. Один за другим он вышвырнул бидоны в придорожную канаву. Помятые алюминиевые бока тускло щерились круглыми ртами зияющих горловин на слегка запорошенной снегом траве.

Проехав рощицу, Илья переехал мост через Смородину. Справа промелькнули поликлиника “Птички”, жилые четырёхэтажные дома из белого кирпича, потом промелькнул и исчез Дом Культуры. Начались и быстро кончились чёрные поля, покрытые то там, то здесь первым снегом. Переехав через шлагбаум, Илья гнал “Газик” по бетонке. “Газик” трясло и лихорадило, что-то тускло звенело и стучало в моторе и в ходовой части.

Без эксцессов. А что в этом плохого? Я ведь вроде на дембеле. Ребята мне встречу устроили. Вроде как можно, какие проблемы?

За окном пробегали и оставались далеко сзади бесконечные леса и поля  “Птички”. Илья доехал до поворота, где бетонка вливалась в шоссе, и свернул направо, к Москве. Через несколько минут "Газик" уже стоял на бензоколонке. Матрос смотрел на шланг, вставленный в бензобак. В воздухе пахло бензином, слегка тошнило после вчерашнего похмелья, в тяжёлой голове кружились мысли.

А когда у них была свадьба? Ведь если они расписались, значит, и свадьба должна была быть? А если они не расписались, то, значит, они не были мужем и женой. Но если они жили вместе нерасписанными, то они были мужем и женой. Только гражданскими.

Ничего не решив, матрос запрыгнул в машину. "Газик" резко взвигнул покрышками на закрытом повороте, помчался обратно. Илья проехал через лес, первый мост, Мосейкино. Жалостно скрипели рессоры, где-то под полом стучало.

Динка говорит, что она сошла с ума и повесилась. Или ты сумасшедший, и ничего не планируешь, или ты не сумасшедший и тогда можешь планировать всё, что угодно. Но разве можно заранее спланировать, что ты повесишься и при этом быть сумасшедшим?

Когда слева завиднелась “Птичка”, откуда-то из глубин памяти всплыло приглашение Григория. Илья свернул налево, туда, где в глубине виднелся Дом Культуры. Он доехал до кафе “Шашлыки” и свернул направо. Через полкилометра он уже был перед старой баней, а теперь тренировочным залом Григория.

На большой асфальтовой площадке перед одноэтажным зданием красного кирпича стояло несколько машин. Илья подъехал почти вплотную к двустворчатым дверям и заглушил мотор. Хлопнула дверь “Газика”, матрос вбежал внутрь. На стуле в вестибюле дремал накачанный малый, он сразу подскочил как увидел матроса, которого вчера чествовал сам Григорий.

– Здоров, Гриша на месте? – кивнул матрос качку.

– Да, проходите, вот сюда.

Взгляд матроса скользнул по стенам.

Сколько раз я приходил сюда с отцом? Тогда всё было иначе.

Раньше в старой бане было два крыла, которые разделяли всё здание на на женское и мужское отделение. Теперь разделяющие перегородки снесли, по длинному коридору ходили здоровенные качки. Справа, оттуда где раньше было мужское отделение доносились весёлые крики – похоже, там играли в волейбол. Кто-то кричал, девчонки вопили, слышались судейские свистки. Илья пошёл налево, туда, где раньше было женское отделение. Все перегородки и стенки снесли, на полученном месте образовался одним огромный зал.

Илья вошёл. По всему залу небольшими группами тренировались здоровенные ребята. Слышался лязг железа, в воздухе стоял запах пота. Здоровенный Григорий лежал на скамейке и делал жим с груди лежа. На штанге было надето по четыре 20-килограммовых блина с каждой стороны. За ним стоял тот качок, которого Илья уже видел на встрече в кафе. При входе Ильи шум железа почему-то притих. Григорий с видимым усилием закончил последнее повторение и встал.
Одетый в майку и шорты, огромный Григорий казался ещё шире и квадратнее. Красная шея с набухшими багровыми венами, бицепсы по 60 см в обхвате, толстенные ляжки, вспотевшее лицо. Григорий – бывший штангист, супертяж, способный голой рукой пробить кирпичную стену.
Бля, мы вчера ужрались, а он тут разминается!
– Здорово, Ильюха! – тисками потной ладони Григорий сдавил руку Ильи. Илья, сам не хиляк, сделал усилие, чтобы выдержать хватку друга. – Добро пожаловать в наш спиртзал! – гоготнул здоровяк. – Чего, после вчерашнего головка бо-бо?
Илья промолчал.
– Кирпич, я тут с Илюхой поговорю, ты закончи без меня, – обратился Григорий к здоровяку стоявшему рядом.
Качок, названный Кирпичом, стал снимать замки и блины со штанги,  с лязгом они летели прямо на пол. Григорий бросил быстрый взгляд на качка, поморщился и отрицательно покачал головой, потом взял полотенце, утёр пот с лица, и, подхватив Илью под руку, потащил за собой вглубь зала, туда, где была дверь в раздевалку.
– Не обращай внимания, Кирпич на тренировках свой чувак, хотя и редкостный болван. Тренируется медленно, как и вообще всё по жизни так делает. От этого начинаешь думать, что он тормозом родился, но, как известно, тормозами не рождаются, а становятся в процессе жизни, – Григорий хмыкнул, – хотя здесь всё зависит от качалки и круга общения. Если он молчит во время тренировки, то его бесполезно разговорить. Химию уважает, поэтому такой и бык. В процессе тренировок – упрям как сушеные портянки, которые фиг сломаешь, даже если сильно захочешь. А оно нам надо? – он весело посмотрел на Илью.
Илья посмотрел на Кирпича, утвердительно кивая головой.
– Ладно, не бери в голову! Молодец, что пришёл, сейчас я тебя с остальными ребятами познакомлю.
Григорий пихнул дверь раздевалки, они зашли внутрь. Везде были разбросаны сумки, ремни и потная тренировочная одежда. Из душевых доносилось жеребячье гоготание.
– У нас тут тренируются одни чемпионы страны и мира по спортивному литроболью.  Ты садись пока, – трахнул широкой ладонью по дереву скамейки Григорий.
– Здесь же раньше была баня, – то ли спросил, то ли сказал матрос. Помолчал, потом продолжил: – Я и сам сюда приходил с отцом не раз.
– Была, была баня. А потом я договорился с директором “Птички”…
– Ты договорился? – похмельные пары ещё не выветрились из головы, матрос никак не мог понять ситуацию.

– Им деньги нужны были, зарплату выплачивать было нечем. Мы им заняли, но с условием...

– Ты им занял денег для оплаты рабочих? – не мог скрыть удивления матрос. – Это ж сколько бабла надо...

– Почему не помочь хорошим ребятам? – перервал Илью гигант. – Короче, нам отдали это здание под спортивный центр. Зал тяжелой атлетики ты уже видел. Там, где раньше было мужское отделение мы устроили хороший спортзал. Потом меня попросил директор школы помочь с ремонтом школьного спортзала, а потом я предложил проводить соревнования по волейболу здесь же. Что ты хочешь? Размеры 30 на 11 метров это позволяют. Постепенно сделали для девчонок раздевалку. Теперь тут и мужики в мини-футбол играют…

Илья молчал, взгляд плавал по шкафам и деревянным скамейкам.

Сколько же на “Птичке”рабочих, чтобы всем им занять денег на зарплату?

Григорий продолжал: – …народу становилось всё больше и больше. Помимо качков стали приходить боксёры, самбисты, дзюдоисты. Занятия велись бок о бок с другими секциями, и спортсмены только мешались друг другу. Потом мы договорились с дирекцией “Птички” на переоборудование подвального помещения, и ребята перепланировали его, устроив, кроме зала для бокса внизу тренажёрного зала и зала для самбо под спортзалом, ещё и раздевалку, душ и тренерскую комнату. Кстати, ты Лёшку Сторожева из Мосейково помнишь? Кандидат в мастера по боксу?

Илья кивнул.

– Сейчас Сторож у меня бокс ведёт. Кстати, если хочешь попотеть с ними, то подключайся – они с 16:00 должны начать.

Из душевой стали появляться здоровенные амбалы, закутавшись в полотенца, они стояли и уважительно не прерывали Григория.

– Ребят, это Илья. Он будет с нами. Знакомьтесь.

– Да, Иваныч.

Накачанные ребята по одному подходили к Илье и с подчёркнутой солидностью представлялись: Шерхан, Бройлер, Витя Сверчок, Цыпа, Фантомас, Жора Крокодил…

Будет с нами?

– Что ты хотел сказать этим “он будет с нами”?, – вдруг выпалил матрос.

– Очень просто, Илюх. Нам нужны ребята. Но не просто спортсмены, ты видел, сколько их здесь. А ребята с головой, способные связать два слова.

Илья молчал.

– Знаешь, как тяжело сейчас ребятам после армии, у которых института за спиной нет?

– Нет.

– Им помогать надо. А для этого нам нужны ребята с головой и подвешенным языком.

– Хорошо, а что конкретно делать надо?

– Просто, ходить по людям, знакомится и про нас рассказывать. Типа там, как ваше здоровье, как ваша любимая бабушка поживает, вернулась ли ваша дочка с югов, а заодно предлагать наши охранные услуги…

Илья не понимал.

– У нас тут что-то вроде групп по охране, – пояснил Григорий. – Ребятам надо на что-то жить. Понимаешь о чём я?

– Да, я понимаю, – выдавил матрос, хотя абсолютно ничего не понимал.

– Я тебя с ответом не тороплю, но мне бы очень хотелось, чтобы ты крепко подумал над моим предложением. Как ты понимаешь, я тебя приглашаю как старого друга. Нет, лучше, как брата. Понимаешь?

– Могу я немного подумать?

– Да, конечно, думай, думай, только не слишком долго.
– И Харитон здесь тоже бывает? – непонятно почему добавил матрос.
– Нет, вот Харитон сюда не ходит. Но это не значит, что не может придти, – толстенный палец поднялся вертикально в воздух почти перед лицом матроса. – Ведь мы с ним вроде как бы друзья, – ухмылнулся здоровяк.
– Слушай, расскажи мне про Харитона, – матрос подался всем телом вперёд. – Он действительно женился на Ирине?
– Слушай, Илюх, я знаю, что у тебя с Иркой что-то было, я знаю, что она вроде как тебя ждала, и я знаю, что потом появился… Харитон…, – растягивая слова начал гигант.
– Так была у них свадьба? – матрос не мог скрыть волнения.
– Ну, чего ты заладил? Была, не была, тебе то что? – огрызнулся Григорий. – Или ты всё ещё о ней думаешь?
– Нет! Я о ней не думаю! Я о другом думаю: была свадьба или нет?
– Нет, Илюх, свадьбы не было. Все говорят, что она с ним жила гражданским браком.
–  Гражданским, значит?
–  Да, Илюх. Все бабы одинаковые.
– Слышь, Гриш! – голос моряка внезапно усилился, – ты мне про всех баб не рассказывай, я с одной не могу разобраться.
– А зачем тебе с ней разбираться? – миролюбиво, и как бы идя на попятную добавил Григорий. – Разве она … не того… В смысле у тебя с ней…Или ты всё ещё..?
– Нет, я её уже не люблю, если тебя это интересует, – матрос помолчал. Потом прибавил: – Но я должен разобраться в том, что тут произошло...
– А что тут произошло? – выдохнул гигант. – В чём тут разбираться? В самоубийстве чокнутой телки?
– Телки так просто не вешаются.
– А она не ТАК просто повесилась – у неё крыша поехала после аборта…
– Аборта? – одними губами прошептал Илья.
– … после того как она забеременела, ее, словно подменили, ходила вся мрачная. Чем дальше, тем хуже. А потом сам знаешь…, – Григорий выдохнул необходимые слова и замолчал.
А письмо тогда зачем? Какой смысл в одном единственном слове? Что она хотела этим сказать? И почему именно мне? Какой смысл ей писать мне, если жила она с Харитоном? И мужик он, похоже не бедный, а значит, что у неё всё было шоколадно! И если они потом поссорились или помирились, так это уже ИХ проблемы!
– Так она же по идее счастлива должна была быть? С Харитоном этим? Ребёнка вон даже ждали, – тихо спросил Илья после минутной запинки.
– По идее, да. А на самом деле, кто знает, КАК оно было? – пожал плечищами Григорий.
– А Харитон что за мужик?
– Нормальный  мужик, я к нему не лезу, он – ко мне. Так что можно сказать, что мы с Харитоном дружим, – рот Григория скосило кривоватой улыбкой.

– А правду говорят, что он на свои деньги церковь построил?

– Правду, абсолютную. И священника он тоже привёз.

– Священника?

– Да, отца Панфила.

– Слушай, а откуда у людей такие деньги?

– Ну, это тебе не палатки на рынке держать. А у Харитона свой гранитный цех.

– Где?

– За церковью. К нему Фрол в команду затесался – машины с надгробиями возит.

– Какой Фрол?

– Не помнишь Фрола Афанасьева, одноклассничка твоего? Он и на встрече твоей вчера присутствовал.

– Как не помнить? Помню, конечно.

– Фрол и ко мне сюда тоже раньше ходил. Это ещё  до Харитона было. Но здесь он не прижился…

Брови матроса слегка приподнялись: – Как это?

– А очень просто. Иногда придёт и ржёт, базарит, друг всем, только цветы не дарит. Вот только хрен его заставишь по программе чего сделать. А иногда забьётся в самый угол качалки и ипошит одну тягу в наклоне по два часа. А иногда пропадает месяцами и в качалке не появляется.

– А может у него методика такая? – на лице матроса мелькнула улыбка.

– Какая нах методика?! – ощерился Григорий. – Ты его фигуру видел? По его фигуре видна его методика! Этот доходяга постоянно пичкает себя протеиновыми коктейлями, при этом страдая расстройствами желудка, и постоянно гонит пургу про плохую генетику, наследственность и прочую лабуду. Ему голову лечить надо, а не про методику думать!

Илья, не зная  почему, спросил: – А Дина сюда заходит?

– Динка? – Григорий еле заметно прищурился: – Дина? А как же? Она ко мне года два проходила. Этакая принцесса печального образа! Если бы я её не знал до качалки, так мы с ней никогда и не познакомились бы. Приходит в зал ни с кем не разговаривает, иногда даже не здоровается, проходит к дальнему окну, становится, смотрит в окно, как будто ждет кого-то! Это да! Всегда делает пару упражнений для талии. Уходит также по-английски, ни с кем не прощаясь.

– Слушай, а зачем он надгробия в машине возит? – перескочил с одной темы на другую Илья.

– А хрен его знает, – Григорий ничуть не смутился внезапной переменой темы. – Туда же так просто не заглянешь – у них там почти как самый настоящий “почтовый ящик” устроен. Йопта, как на секретном заводе по производству атомных боеголовок!

– А это ещё как?

– А так, что те, кто приезжают, остаются за воротами, а внутри распоряжается всем сторож Харитона. Жостер. Это у него то ли кликуха, то ли имя такое! Тот ещё мужик.

– Что значит “тот”?

– По-моему, он страдает крайней степенью обезбашенности. Я думаю, что он из “сидельцев”. В смысле, неоднократных. Понимай это, как не простого “сидельца”, а авторитетного. Мне так кажется, а на самом деле кто знает, как оно там? Ведь их там хрен разберёшь этих “харитоновских” – Харитон, хотя с виду сам не “блатной”, но в команду набрал такой отстой!
Илья уехал из спортзала затемно. Голова уже давно не болела, и, хотя Григорий неоднократно предлагал ему похмелиться, матрос отказался. На сердце было непривычно легко и спокойно. Уезжая, он твёрдо знал, что будет делать. А вернее, чего не будет делать. Он знал, что больше не будет заниматься распросами про этот дурацкий случай. Ему всё было понятно  – они жили вместе и она ждала от него ребёнка. А он в том время отдавал долг Родине на Флоте. И, даже если предположить, что письмо действительно написала она, то сейчас, после её самоубийства, какое это может иметь значение? Разве можно вернуть, то, что было? Нет. Что было, то было и быльём поросло!
Матрос выехал на дорогу к Иванково, переехал мост и нажал на газ. “Газик” заскрипел амортизаторами, под днищем что-то забилось, словно просясь на волю. В жёлтых кругах света фар мимо машины проносились зловещие формы слегка запорошенных снегом полей и чёрных лесов. Илья почему-то слегка выдохнул, когда проехал, то место где утром выбросил канистры и прочий мусор. Машина начала спускаться к Иванково. Илья врубил “нейтралку”, машина, давя гравий, плавно остановилась у дверей гаража.
Окно в комнате матери светилось. Когда “Газик” подъехал к дому, занавеска на окне слегка колыхнулась и замерла. Светящееся окно погасло.
Илья открыл гараж и заметил, что в холодной темноте сумрачно светится красный глаз заряжающего устройства.
Чёрт те знает, что такое! Какого чёрта мать включила пустое зарядное устройство?!!
Илья подошёл к устройству, уверенная рука рванула штепсель из розетки. Спустя несколько секунд, медленно, очень медленно, словно не желая того, померк и растворился в черноте гаража тревожный красный глаз.

 
5. ПЕРВЫЙ КОШМАР ИЛЬИ


Илья зашёл на темную кухню, взгляд наткнулся на оставленную матерью кастрюлю. Матрос щёлкнул выключателем, на кухне стало светло, несколько половников лапши наполнили тарелку, Илья принялся меланхолично хлебать ещё неостывшую лапшу.

По идее, он должен был чувстовать себя довольным из-за принятого решения оставить поиски, связанные с письмом, расследованием обстоятельств самоубийства Ирины и вообще всем, что хоть как-то было с этим связано. Должен, но матрос довольным себя не чувствовал. Почему-то красный глазок забытого зарядного устройства не давал покоя.

Я точно помню, что я его выключил и вытащил из розетки. Но когда я приехал, штепсель был в розетке! Кто мог воткнуть штепсель в розетку? Только мать. Но зачем матери включать штепсель в розетку? Зачем матери вообще ходить в гараж? Странно это. А что тут странного? Конечно! Это была мать! А зачем матери включать пустое зарядное устройство, если я его выключил? Мысли матроса шли по бесконечному кругу, из которого, казалось, не было выхода.

Илья дохлебал лапшу, выключил свет и решив, что утро вечера мудренее, принял решение пойти спать. Он пошёл в свою комнату, расположенную со стороны гаража и задними окнами выходящую в сад. Мать натопила печку, в комнате стояла тропическая жара. Илья открыл форточку. И стал смотреть в сад.

В неверном лунном свете, лившемся сквозь рваные разрывы чернильно-чёрных туч, сад тревожно чернел на фоне снега. Голые чёрные ветви качались от сильного ветра, казалось, что у деревьев выросли огромные пальцы. Они водили чёрными длинными пальцами и просили.

Что они просили?

Илья улёгся в кровать, накрылся толстым одеялом. Почти сразу скинул его, потому что начал потеть. Панцирная сетка тревожно скрипнула, несколько раз качнулась и затихла. На светлом от отражённого от снега лунного света потолке, тревожно переплетались чёрные тени пальцев сада. Они непрерывно двигались, переплетались, плели узоры. Илья долго смотрел на эту странную игру. Затем поднялся и почему-то прикрыл двойную форточку.

Мысли кружились и кружились вокруг красного глазка. Постепенно он начал вспоминать все собития, последовавшие за получением письма. А их было немного. Или вообще не было. Это как посмотреть. Ведь никто в здравом уме не будет утверждать, что получение этого письма смогло каким-то образом отсрочить его дембель? Сказать не может, но именно это чувствовал Илья. И если бы не эта странная задержка с дембелем, то он застал бы Ирину живой.

Объяснения?

Логических объяснений у матроса не было. А было лишь чувство потерянности. И вины. Вины, которую не смыть ни чем. Как будто из-за того, что он не выполнил то, что должен был выполнить. Но что это было?

Он взбил большую пуховую подушку и устроился поудобнее. Сна не было. Матрос встал, подошёл к окну. За окном тревожные чёрные ветки плясали в бесконечном танце, то переплетаясь, то вновь разбегаясь. Матрос стоял и смотрел на меняющиеся узоры.

Прошла минута, десять, час… А он всё стоял и у окна и смотрел.

– Надо было что-то делать…, – говорил кто-то в голове Ильи.

– Но что? – отвечал второй голос.

Наконец, Илья улёгся на кровать, скрипнула панцирная сетка.

Так дальше продолжатся не может. Иначе я стану психом. Решение окончательное и обжалованию не подлежит – я не буду с этим больше возиться. И завтра же поговорю с матерью, чтобы она больше в гараже ничего в моё отсуствие не подключала.

Матрос долго ворочался, пока наконец его не сморил тяжёлый сон.

Лазурное тропическое небо, слепящее глаза полуденное солнце. Четвероугольные паруса и стаксели под крепким бризом усиленно выпячивают грудь, форштевень то зарывается в волну, то вновь выпрыгивает из прозрачной воды, оставляя пенный след в кильватере. В морских брызгах, трехмачтовый парусник, сильно кренясь, летит вперед. На деревянной палубе разбросаны канаты, команда латает дырявый парус. Все ребята знакомы Илье по службе в морфлоте, даже одежда на них советского образца. Зелень пальм тропического острова прямо по курсу надвигается всё ближе. Туда, к явно видимой и уже слышимой пенной полосе прибоя, во весь парус идёт их шхуна.

Всё ближе берег, всё сильнее бьётся неспокойное у берега море. Трехмачтовый парусник на всех парусах летит к берегу, но капитан почему-то не меняет румба. Под килем хрустит, почти моментально судно останавливается и заваливается на бок. Матросы вперемежку с канатами, парусами, какими-то бочками падают в воду.

– Кораллы! Вы ни куя не видите, что здесь кораллы?!! –  истошно орёт незнакомый голос.

– Полундра, течь на корабле! Шлюпки на воду! – ревёт кто-то другой.

Пронзительный звук свистка режет слух.

Матросы перебираются по наклонненной палубе к борту, но там нет никаких шлюпок. Зато  всё пространство от севшего на мель парусника до берега забито стволами. Илья присматривается и видит, что вся поверхность моря забита сосновым лесом.

Наверное, хозяйственники сплавляли лес, и его прибило сюда?

На борту начинается паника. Матросы не дожидаясь команды, прыгают на скользкие, вращающиеся в воде брёвна. Кто-то толкнул Илью, и он тоже падает на бревна. Пытается встать, осклизлые бревна вращаются. Мокрый бушлат мешает двигаться, в ботинках хлюпает. Сосновые стволы набухли от морской воды. Чтобы устоять на них, нужно балансировать руками и быстро-быстро перебирать ногами. Матросы, не знающие как сохранить равновесие, падают и исчезают под слоем бревен в морской воде. Солнце внезапно садится, и сразу же темнеет. С моря тянет ставший почти сразу ледяным бриз. Какие-то непонятные круглые существа с маленькими телами и огромными зубами выпрыгивают из воды, впиваются зубами в лица и руки орущих моряков.

На цыпочках, балансируя на скользких брёвнах, Илья перебирает тяжёлыми ботинками. Солнце уже село, вода океана стала чёрной. Всё ближе берег, наконец, Илья прыгает на чёрный песок. Нет ни солнца, ни луны. На чёрном безлюдном берегу из вулканического песка дует сильный ветер. Он оглядывается, в чёрном море всё брёвна куда-то пропали вместе с командой. Даже силуэта корабля не видно. Что делать? Илья не знает. Краем глаза он видит какое-то движение, оборачивается в сторону берега. Присматривается. Ветер поднимает чёрный песок в воздух, то тут, то там открываются воронки в чёрном песке. Они всасывают в себя воздух, низкорослые деревца, траву и всё, что рядом. Песок ходит ходуном и дыбится как море.

Стоять нельзя, спасайся, беги! Куда?

Взгляд останавливается на близком силуете теменеющем неподалёку, матрос бежит от береговой кромки к одиноко возвышающейся чёрной горе. Бежать тяжело, ноги вязнут в песке, мокрая одежда сковывает. Воздуха не хватает, сердце удушающе бьётся в горле.

Ещё чуть-чуть, уже почти…

Прямо перед ним из сумерек вырастает низкорослое чёрное дерево. Илья тормозит, чёрный песок вздувается зыбью и расступается –  между матросом и деревом разверзается чёрная воронка. Воронка всасывает воздух, песок, сухую траву. Из-за дерева вылетает огромный кусок и чудом не зацепив Илью исчезает в зияющем зеве воронки. Из-за дерева появляется ребёнок. Он плачет, вихрь не даёт расслышать слова. Маленькие ручки вцепляются в кору, маленькие ручки раздираются в кровь. Вихрь усиливается, кора отрывается, ребёнок исчезает внутри воронки. Появляется ещё один ребёнок и стремительно исчезает внутри. За ним ещё и ещё и ещё.

Последний ребёнок с лицом старичка висит в воздухе, чья-то рука держит его. Илья всматривается и видит, что та, кто держит ребёнка – это Ирина. Ребёнок вцепился побледневшими пальцами в руку Ирины, но воронка неумолимо засасывает его. Морщинистый ребёнок лежит почти горизонтально в потоке воздуха, но чёрная дыра всё ближе и ближе. Вихрь раздирает морщинистую кожу, песчинки секут по лицу, разбивают в кровь, сносят, стачивают сначала кожу, потом мышцы, нервы. Оставшиеся кости ныряют в чёрное зево.

Ирина кричит что-то неразборчивое за страшным гулом вихря. Илья старается понять и различает лишь еле разборчивое: “Нас убили! Нас убили! Нас убили!”. Ирина кричит ещё что-то, но воронка всасывает даже звук.

Как её спасти?

Илья бегает, старается перебраться на другую сторону воронки, но на другую сторону широченной воронки, к дереву, ему не пробиться.

Хоть палка! Или верёвка!

Илья бегает, ищет на своей стороне хоть что-нибудь, всё что угодно, чтобы бросить Ирине.

Спасти любой ценой!

Но на чёрном вулканическом песке ничего нет.

Матрос орёт: – Держись крепче!

Он полон решимости, он бежит и наконец оббегает воронку. Матрос уже у дерева.

Сейчас, сейчас!!!

Илья подбегает к деревцу, хватается за него. Хватает тонкое запястье.

Не отдам! Не сможете!!!

Неумолимая воронка всё сильнее и сильнее втягивает воздух. Ирина уже лежит горизонтально в воздухе. Матрос неимоверным усилием старается хоть чуть-чуть задержать неумолимое движение.

Не отдам!!!

Илья напрягается, изо всех сил дергает – треск, жгучая боль в запястье.

Глаза Ирины спокойны, она смирилась!

Нет!!! Не отдам!!!

Ещё раз!

Хрясь!

Мгновенная боль овладевает каждой клеточкой матроса, уже угасающим усилием воли он приказывает себя не терять сознания. Меркнущий взгляд наблюдает как чёрная пустота бездонной воронки всасывает Ирину. Она летит спиной в пустоту, не сводя широко раскрытых глаз с Ильи. В обеих руках она сжимает оторванное запястье матроса. Она прижимает его к груди.

Внезапно ветер стихает. Тишина больно давит на уши, в звенящей тишине голос Ирины в голове Ильи тихо произносит: “Помоги”.

И матрос теряет сознание.

Мокрый от пота Илья вскочил с постели, всё ещё ощущая давящую тишину на уши после жуткого вихря. Сердце неистово колотилось. Дико ныла оторванная в ночном кошмаре правая ладонь.

Матрос помассировал её, почему-то побелевшую и онемевшую. Тотчас тысячи раскалённых игл мгновенной боли вонзились в мозг.

– Помоги! Помоги! Помоги! – гудели словно пламя лесного пожара слова в голове.

Помочь кому? Детям, которые пропадают в воронке? Ирине? Кому?

Он встал, умылся, вышел на кухню. Там уже хлопотала мать.

– Здравствуй, мам, – он поцеловал маму в седые волосы.

Мать не ответила. После долгой паузы она прибавила: – Ты же сказал, что быстро вернёшься, … а сам пропал на целый день.

– Я не пропал, я на заправку ездил.

– На заправку? И вернулся к ночи?

– К ребятам заехал.

– Илья, держи себя в руках, – выговорила мать и пропала из кухни.

Забыв о своём вчерашнем намерении поговорить с матерью, Илья вышел на улицу. Бросил взгляд в сторону гаража. Постоял. И сам не зная почему, оказался перед калиткой дома Дины. Из-за калитки он прокричал: – Дин!

Почти сразу же, словно ожидая, отворились двери дома, девушка вышла и встала с другой стороны калитки. Однако внутрь дома матроса не приглашая. Матрос на эти детали внимания не обратил: – Привет, Дин, ты про сны что-то знаешь?

–  Привет, Илья. Что тебя интересует?

– Толковать сны ты можешь? Понимаешь, ото всех проблем у меня уже голова кругом идёт и мне кажется, что со всем этим делом надо завязывать, потому что я лезу не в своё дело..

– Каких проблем, Илья?

– С Иркой, с самоубийством, с женитьбой…

– Расскажи, Илья, я попробую помочь.

В нескольких словах Илья пересказал Дине ночной кошмар. И закончил: – А потом она мне прошептала как бы внутри моей головы: “Помоги”, но этот был такой шёпот, что я его до сих пор помню. Это как крик. И не знаю я что бы это значило. Кому помочь? И какие-то дети тут при чём?

– Слушай, Илья, мне кажется, что это не простой сон, а вещий.

– Это как?

– Это те сны, которые сбываются...

– Сбываются? Ты о чём, Дин? Хочешь сказать, что я на остров попаду? Или что мне руку оторвут? – хмыкнул матрос, потирая правое запястье.

– Илья, надо идти к знающим людям, потому, что мне этот твой сон не нравится. Совсем не нравится, – прибавила девушка после недолгой паузы.

– А что конкретно тебе не нравится?

– Нечисто тут.

– А что тут может быть нечисто? – Илья усмехнулся: – Упыри, ведьмы, вампиры, ты это хочешь сказать?

– Нет, Илья, я этого не говорю. Но я думаю, что помощь специалиста тебе не помешает.

– Какого специалиста? О чём ты?

– Илья, у меня есть одна очень сильная гадалка, я думаю, что нам надо к ней съездить.

– К гадалке-то зачем? По-другому никак нельзя? Научных методов на этот счёт не существует?

– Илья, я тебе объяснить не могу, но я чувствую, понимаешь?

– Нет, не понимаю. Что чувствуешь-то?

– Что тут что-то не так.

– Это ты уже мне говорила, мы по кругу ходим, я тебе об одном, а ты мне о другом.

– Пойми, Илья, это может быть очень серьёзно.

– Вот именно, – голос матроса усилился. – И я хочу понять, что тут может быть серьёзного.

– Илья, нам необходимо съездить к этой гадалке.

– Нет, уж, если тебе так хочется, то поезжай одна, а я тебя дома подожду.

– Илья, ты понимаешь, что твоей жизни может угрожать опасность?

– Опасность? Какая? Ночью к дому придёт Баба Яга? Дин, это был обыкновенный кошмар. Не знаю, нервы, наверное, разыгрались, я не психолог…

– Хорошо, я тебе скажу, – зрачки круглых глаз девушки сузились перед лицом матроса. – Илья, твоя жизнь подвергается смертельной опасности. Но помочь нам может только сильная защита от всего негативного…

– Нет уж, ты иди, а я не пойду.

– Илья, мы должны к ней сходить.

– Нет.

– Илья, ну почему ты не хочешь понять? – почти крикнула девушка. И тут же успокоившись, добавила: – Если ты против, то зачем повторять это ещё сто двадцать раз?

Не прощаясь, девушка круто развернулась и исчезла в доме. Гулко хлопнула дверь.

Илья долго стоял на улице один. Он рассматривал улицу Кирпичную, мост через реку, новый продовольственный ларёк, который построил на площади Григорий.

А правая ладонь продолжала ныть. Не так сильно, как утром. Но она ныла.

Матрос помассировал её. Минуту, две, три...

Наконец, боль успокоилась.

Перед тем, как войти в калитку своего дома, Илья остановился.

Взгляд упал на двери гаража. Потом на ладонь.

Быстрым шагом матрос подбежал к гаражу, сильные руки распахнули двери.

Внутри всё было спокойно. Всё также как и вчера пахло сыростью, плесенью и бензином. “Газик” стоял на своём месте. Красный глаз был потушен.



 
6. В МОРГЕ


Всю неделю Илья никуда не выходил  из дома. Опять начались оттепели, снег растаял, на улице было склякотно. Матрос спустил яблоки в погреб. Наколол дров. Рука почти не ныла, но иногда давала знать о себе. За работой Илья забывался и, казалось, что всё уже миновало.

Мать больше не возвращалась к теме пьяной встречи, но Илье было неловко за тот день, когда он пришёл домой на рогах. Чтобы как-то загладить чувство вины перед матерью, матрос никуда не пошёл и на праздники – 7 ноября он провёл дома с матерью, занимаясь хозяйством и чистя сад.

Помимо работы в огороде, Илья занялся машиной – съездил пару раз к друзьям на “Птичку”, загнал “Газик” на “яму”, подтянул всё, что казалось неподтянутым, промазал солидолом, прошприцевал, поменял аккумулятор, вычистил салон. Стук в моторе значительно уменьшился, но полностью не пропал.

Прошла неделя, и 11 ноября в понедельник уже почти исчезнувшая боль в руке вернулась вновь. Массаж не помогал. Надо было что-то делать. Идти к гадалке, как того советовала Дина, матросу казалось абсурдным. Ему была нужна квалифицированная помощь. Но идти к врачам Илья тоже не хотел. Не хотел, потому что не находил в себе сил объяснять всё то, что накопилось в нём.  Короче, состояние было самое смурное.

Надо было что-то делать, лишь бы не сидеть сложа руки. Илья, наконец, решился. Он завёл “Газик” и выехал из гаража. Проехал Калинов мост и рванул вверх по холму. Возле рощицы валялись алюминиевые канистры.

“Следы бурных дней”, – мрачно подумал Илья.

“Газик” ровно урча мотором, скрылся за рощей в направлении к бетонке. Илья ехал в Солнцеград. Зачем? Он и сам пока не знал.

Почему ноет рука? Ведь я физически здоров. Хорошо, допустим, я отлежал эту руку во сне? Но почему она до сих пор не проходит? Ведь прошло уже больше недели? А ещё этот сон! Помоги! Нас убили! Кого нас? При чём тут вообще какие-то дети? И почему Дина тянет его к гадалке? А, может, вообще, лучше обо всём забыть и не лезть никуда?

От мыслей пухла голова.

А если она нуждалась в помощи и ей не к кому было обратится?

Стоп! Новая идея пронзила мозг. Матрос нажал на тормоза, машина слегка юзанув, встала как вкопанная.

Как же я раньше не догадался? Вот кто действительно может мне помочь!

Со всей беготнёй, Илья совсем забыл про старого знакомого своего отца Дмитрия Захаровича Пехлеванова. Когда-то давно, когда отца ещё не уволили из органов, он полагался на мнение этого человека чуть ли не больше, чем на своё собственное. И если есть хоть что-то странное в этом деле, Дмитрий Захарович должен найти объяснение всему. Научный подход, товарищи, это вам не хухры-мухры!

Ещё до того, как отец познакомил Илью с Дмитрием Захаровичем, этот человек вызывал в душе мальчишки чувство странного восхищения смешанного со страхом. Подумать только! Человек вскрывает трупы. И не только трупы, но и могилы. Короче, настоящий судмедэксперт.

Уже много позже Илья узнал, что вскрытие могил называется по-научному эксгумацией, и что на одной такой эксгумации и познакомились его отец и мать. Тогда ещё молодой Макар Куваев настоял на выяснениях причин смерти одного пожилого человека, эксгумацию и экспертизу проводил Дмитрий Захарович. В той поездке отец познакомился с его будущей матерью, начал за ней ухаживать и позже, когда они уже поженились, привёз её в свой дом Иванково.

Чего же ты стоишь? Уж он-то знает, что надо делать! Срочно надо к Дмитрию Захаровичу ехать!

Чёрный ботинок надавил на педаль газа, "Газик", зарычав, бодро набрал обороты. Через несколько минут матрос уже сворачивал с бетонки на шоссе.

На шоссе "Газик" ровно урчал мотором и не подавал никаких признаков приближающегося сюрприза. Даже ходовая часть перестала стучать. Именно, это отсутствие привычного шума и заставило матроса бросить взгляд на приборную доску! Илья увидел, что красная лампочка датчика, предупреждающая о перегреве воды, горит уже давно. Он снизил скорость, взгляд упёрся в датчик – стрелка зашкаливала на красное деление. И означать это могло только одно – температура воды превышала 100 градусов по Цельсию.

Вот те чёрт, и не заметил даже, когда зажглась!

Илья остановился на обочине, нервные пальцы повернули ключ в замке зажигания, мотор "Газика" покорно заглох. Подняв капот, матрос первым делом отвинтил крышку радиатора и очень удивился – пара не было. Он всмотрелся в чёрное жерло радиатора – воды было не видно.

А как же без воды я ещё мотор не сжёг?

Порадовавшись своему благоразумию, он полез в кабину, в руках появилась пластиковая канистра с водой.

Не дистиллированная, но доехать хватит!

Илья вылил всю воду в радиатор.

Сильные пальцы закрутили крышку радиатора, громко хлопнул капот. Сам не зная почему волнуясь, матрос повернул ключ зажигания, двигатель завёлся без проблем. Матрос газанул на холостых, прислушался. Посторонних шумов не было. Но это почему-то настораживало Илью.

Ладно, прорвёмся! До Солнцеграда дотяну, а потом опять надо машину на яму ставить.

“Газик” шёл ровно, матрос прислушивался к мотору, взгляд бегал с дороги на датчик температуры воды и обратно. Похоже, что всё было под контролем. Чёрный ботинок сильнее надавил на педаль газа. Перед машиной вставали и тут же исчезали где-то сзади одиноко стоящие берёзы, дома, речушки. Мысли матроса снова вернулись к судмедэксперту.

Уже подросшим пацанёнком отец один раз сводил Илью в морг, туда, где работал Дмитрий Захарович Пахлеванов. Илья с живостью вспомнил, что первые слова строгого Дмитрия Захаровича были о том, что в том заведении, где он работает, рано или поздно окажется каждый из нас. Илья вспомнил эти слова и хмыкнул. Говорил Дмитрий Захарович просто и без эмоций. Как механик. Вот только не матерился.

Мотор работал без шума, “Газик” нёсся вперёд. А воспоминания накатывали волнами.

Матрос вспомнил тот день, когда он впервые вошёл в здание морга. Вернее, не сам день, а запах. Тот неистребимый, ни с чем не сравнимый запах, в который он окунулся, как только вошёл в здание морга. Липкий запах, который сразу же въелся в волосы, в одежду, и, казалось, в мозг. В секционном зале запах был просто невыносим. Но и после посещения морга запах ещё долго не оставлял Илью. Он пропитал всю одежду до носков и трусов. Это был запах смерти.

Матрос покачал головой, словно стараясь отогнать непрошенные воспоминания. Но то место в мозгу, где они обитали, зажило своей собственной, неподконтрольной гласу разума жизнью.

Илья явственно вспомнил, как в тот же день он чуть не умер от разрыва сердца, когда подскользнулся на куске человеческой кожи. В тот день бак для биологических отходов  был полон, наверное, санитары забыли его вынести. А судмедэксперт, увлечённый работой, всё кидал и кидал в него останки человека. Когда бачок переполнился, кусок кожи с желтоватым подкожным жиром выпал и упал на пол. Илья не обратил внимания, поскользнулся на склизком куске и чудом не упал на гранитный пол. Дмитрий Захарович поднял спокойный взгляд на взволнованного мальчика и тихо, но внятно, сказал: – Труп – это НЕ ЧЕЛОВЕК, запомни это. Труп – это вещественное доказательство. Иными  словами, предмет. А предметов бояться не нужно

Отец обнял ошарашенного мальчика и слегка похлопывал по спине, а Дмитрий Захарович тем временем почти механически продолжал свою рутину: судмедэксперт сжимал глазные глазные яблоки умершего. Уверенные пальцы в резиновых перчатках мяли глаза того, кто ещё недавно было человеком для определения срока давности смерти. Когда взгляд судмедэксперта ещё раз остановился на лице мальчика, выражавшего боль вместе с отвращением, он ещё повторил, что трупы – это не люди.

Потом Дмитрий Захарович с силой провёл скальпелем за ушами трупа, с хрустом задрал окровавленный скальп на лицо. Остальное память сохранила хуже. Илья помнил, как появился какой-то санитар с круглой фрезой на окровавленной дрели и, распилив черепную крышку трупа, ударил по ней кулаком. С деревянным стуком кость запрыгала на гранитной поверхности стола. Если бы отец не удержал мальчика в своих объятиях, Илья обязательно бы потерял сознание и грохнулся на пол.

Уже дома, мама постирала всю одежду, которая была на нём в тот день. Илья сходил в баню, которую отец построил за домом. Но и потом, после бани, уже в другой одежде, Илье казалось, что запах смерти настолько въелся в него, что, казалось, его уже не удалить ничем. Лишь через несколько недель всё как-то само собой забылось. Чтобы всплыть из потаённых уголков памяти лишь сегодня.

За воспоминаниями, Илья не заметил, как “Газик” домчался до Солнцеграда, районного центра. Там на улице Фрунзе, за троллейбусным депо, стояло уже известное Илье двухэтажное здание морга. Здание дореволюционной постройки выходило на улицу лишь торцевой частью, где располагался вход для сотрудников милиции и судмедэкспертов. Вход там был по пропускам. Между длинным зданием морга и красной кирпичной кирпичной стеной троллейбусного парка был второй вход. Туда подъезжали, как их называли в народе, “труповозки”. Там выдавали родственникам гробы с телами усопших. Третий вход, для граждан, располагался с противоположной от троллебуйсного депо. Туда направился Илья.

Ещё с первого посещения, Илья помнил, что в подвалах морга хранили трупы, предназначенные для вскрытия. Там же располагались бассейны с формалином, где плавали части человеческого тела. Над подвалом, на первом этаже находились секционные залы, где проходили вскрытия и то место, где одевали и готовили для выдачи родственникам тела в гробах. Наконец, на втором этаже находились кабинеты судмедэкспертов. Также память мальчика почему-то зафиксировала на года, что в тот день Дмитрий Захарович сказал, что иногда ему приходилось вскрывать до 10 трупов ежедневно.

Сейчас, наверное, работы прибавилось?

Илья зашёл в небольшой холл. Там сидело несколько человек. Илья прошёл к гардеробу и попросил Дмитрия Захаровича. Толстая гардеробщица молча пробежалась по Илье взглядом, ничего не ответила, сняла чёрную трубку служебного телефона и сухо попросила: – Позовите, пожалуйста, Дмитрия Захаровича, его ждут. Молча повесила трубку и растворилась в темной глубине гардероба.

Илья помялся на месте, затем решил присесть на стулья холла. Взгляд упал на плачущую женщину средних лет. Чёрная косынка, распухшие от слёз серые глаза. Молодая женщина тоже в чёрном что-то тихо шептала, наверное, старалась её утешить. Также там были ещё какие-то тетки тоже в чёрном, они тихо перешёптывались. Мужчин среди них не было.

Кого она потеряла? Сына, или, может быть, мужа? Вот так и моя мать, наверное, здесь сидела, когда отца… когда отца не стало?

Ноздри матроса расширилисъ, он бессознательно нюхал воздух. Запаха смерти здесь не чувствовалось.

Скрип пружины, дверь в глубине с табличкой “Служебный вход” раскрылась. На пороге стоял стоял серьёзный Дмитрий Захарович Пахлеванов. Когда-то бывший белым, не первой свежести неглаженный халат, белая шапочка, круглые очки на полном красном лице шестидесятилетнего врача. Он почти не изменился  с той поры, когда матрос его увидел первый раз. Лишь в волосах прибавилось седины.

– Илья! Ты?! – на лице судмедэксперта промелькнула улыбка, руки раскрылись для приветственного объятия.

Илья быстро подошёл, Дмитрий Захарович крепко обнял его, похлопал по спине: – Сколько лет, сколько зим! Вот уж не ожидал, так не ожидал!

– Да, уж, Дмитрий Захарович.

– Слушай, я очень сожалею, то, что произошло с твоим отцом. Да что же мы тут стоим, поднимемся ко мне в кабинет?

Перед тем как пройти в дверь, Илья почему-то оглянулся. Женщина в чёрном тихо раскачивала верхнюю часть туловища словно в вечном отрицании, скомканный платочек у красных глаз, молоденькая девушка в чёрном всё также что-то тихо шептала ей. Илья с облегчением скрылся за дверями служебного входа.

Сразу за дверью, открывался короткий коридор, и потом ещё одна дверь. Пройдя её, Илья сразу почувствовал знакомый запах. Запах смерти. Хотя не такой сильный, каким он его помнил. И значительно перебиваемый другим запахом. Запахом “трупной заморозки”, как его называют в народе. А по-научному, запахом формалина.

Почему-то зачастило сердце. Откуда-то из глубины живота поднялась небольшая, но стойкая тошнота.

Двустворчатые белые двери налево, туда где был секционный зал, были закрыты. Рядом стояли пустые металлические носилки на колёсах. Они предназначались для перевозки трупов. Сейчас на них никого – или правильнее сказать ничего? – не было. На второй этаж, рядом с грузовым лифтом, на котором поднимали трупы из подвала, вела старинная лесенка с деревянными поручнями на железных перилах, аляповато окрашенных светло зелёной краской, в тон двери лифта.

Они поднялись по сточенным временем ступеням на второй этаж, по длинному коридору подошли к высокой в полтора человеческих роста двери, выкрашенной серой масляной краской. Заскрипела прикрепленная наверху двери пружина, Дмитрий Захарович любезно пригласил: – Проходи, Илюш.

В небольшом кабинете, перед высоким давно не мытым окном, стоял деревянный письменный стол. Стена направо от входа была занята полками с книгами. Вся стена налево также была занята – там стояли стеллажи с какими-то банками, внутри были видны заформалиненные части человеческого тела. В центре кабинета стоял скелет. На нём висело пальто и шапка. 

– Садись, пожалуйста, – Пахлеванов сгрёб со стула какие-то папки, они полетели на стол. – Чего хочешь: чая или кофе? – улыбнулся судмедэксперт.

– Давайте чайку, Дмитрий Захарович!

Старенький пузатый чайничек желтоватого фарфора выдавил из себя темно-коричневую струю в два гранёных стакана. Из книжного шкафа появился электрочайник, судмедэксперт долил кипятку, на свет появились две ложки и сахарный песок.

– Клади по вкусу, – сказал Дмитрий Захарович, сыпанул себе две ложки с верхом, ложка зазвенела внутри стакана:. – Давно на гражданке?

– С октября.

– И какие у тебя планы? – Дмитрий Захарович шумно отхлебнул чаю.

– Планы? Не знаю, – позвенел ложечкой в стакане Илья.

– Ты, вроде, в университете учился?

– Да.

– Не думаешь восстанавливаться?

– Не думал пока. Потом, может быть. Я вообще-то, пришёл с Вами по делу поговорить.

– По делу? Это – хорошо. По какому? – судмедэксперта, казалось, интересовал только его стакан с чаем.

– Вы должны помнить случай Ирины. Ирины Лебедевой.

Пахлеванов оторвал взгляд от стакана, взгляд остановился на Илье: – Ирину? Как же не помнить? Помню. Хотя я не должен ничего обсуждать с тобой, но на этот раз я сделаю исключение. Как для твоей матери.

– Для матери? Она тоже приходила к Вам? – выдохнул Илья. Со стороны казалось, что он обжёгся чаем.

– Приходила, приходила. Она, разве, ничего тебе не сказала? Но, это неважно. Итак, что тебя конкретно интересует?

Интересные дела получаются. Зачем сюда приходила мать? Может, она тоже чего заподозрила? И почему мне ничего не сказала?

Настала очередь Ильи разглядывать дно своего стакана. После паузы матрос ответил: – Меня интересуют обстоятельства её смерти.

– Обстоятельства её смерти очень просты. Она повесилась...

– Извините, Дмитрий Захарович, – перебил Илья, – она сама повесилась…? Он глубоко вздохнул: – Или ей помогли?

Пока матрос говорил, Пахлеванов перевёл взгляд с него на никогда не мытое стекло окна. За ним раскачивались скелеты чёрных деревьев. Судмедэксперт молчал, лишь его голова слегка раскачивалась из стороны в сторону. В такт деревьям. Наконец, он вздрогнул, словно сбросил с себя наваждение, подошёл к окну, и не поворачиваясь к Илье, начал говорить размеренным голосом:

– Знаешь, Илья, в судебной экспертизе, интересная эта тема – повешение. По-моему, это та тема, которая оказалась в “мертвой зоне” между судебными медиками и органами следствия. Ведь бывает как? Вскрываешь труп повешенного и знаешь, что такой род смерти, конечно же, находится вне компетенции судмедэксперта, ну а причина смерти – это, конечно же, механическая асфиксия.

Илья смотрел на Пахлеванова, говорящего окну:

– Какая у ментов, – извини, это я не про твоего отца, – тактика? Простая. Звонят нам: “криминала нет?”. Но звонят-то лишь для прикрытия совести. Мы-то знаем, что для них формулировка “механическая асфиксия при повешении” является 100% поводом для отказа в возбуждении уголовного дела.

Илья встрепенулся: – Извините, пожалуйста, Дмитрий Захарович, я не совсем понимаю. Вы считаете, что её могли убить?

– Нет, Илья, я так не считаю, – судмедэксперт продолжал говорить окну. – Обычно, убийцы редко вешают – больно хлопотное дело. Для того, чтобы можно было говорить про насильственную смерть должны быть следы удержания в петле, признаки борьбы, самозащиты, наконец. Это возможно только если убийцы сначала оглушают или травят жертву, а уж после вешают, чтобы замаскировать убийство. Но,  в таком случае, токсикологическая экспертиза должна показать наличие токсических веществ в крови, или должны быть следы ударов на голове. Ничего это не было…

– Но, хоть какие-то сомнения у Вас возникли? В том, что её могли повесить? – настаивал матрос.

Судмедэксперт внимательно следил за какой-то только ему видной точкой за окном: – Предположим, что её убили в одном месте и подвесили в другом. Тогда должны быть следы волочения. Но ничего этого при осмотре места происшествия выявлено не было…

Илья слушал, сердце почему-то билось всё сильнее и сильнее, хотя здесь, на втором этаже, запаха смерти не чувствовалось. Только слабый запах формалина из банок с органами, да от пожелтевших от времени костей скелета.

– …Если бы её удавили сначала, а потом подвесили, то тогда я бы это увидел по характеристикам странгуляционной петли. Знаешь, когда душат петлёй странгуляционная борозда намного ровнее, чем при повешении, и идёт горизонтально по середине шеи. У неё, – судебный врач резко обернулся на Илью, – ничего этого не было.

Илья ощущал лишь непонятное, ничем не объяснимое сердцебиение, смешанное с чувством тошноты.

Дмитрий Захарович отошёл от окна, сел на стул: – Знаешь, Илья, я давно работаю в Солнцеграде. Может быть, это слишком мирный город, по сравнению с другими. Я не знаю. Но, … – спокойный взгляд упёрся в лицо матроса – …у нас здесь в основном из убийств попадается либо бытовая поножовщина, либо причинение смерти по неосторожности в ходе мордобоя. Огнестрелы бывают очень редко. Да и то, когда “дедушка Ваня” берет старенькую берданку и стреляет в собутыльника. В общем, непрофессиональные убийства.

– А если допустить, что её убили бандиты? – Илья ерзал на стуле.

– Тоже не проходит. В криминальной среде, “пацаны” либо закапывают такие трупы, и к нам они попадают лет эдак через 5-10, либо убивают “правильно”. Не только судмедэксперты знают, как это делать, – Пахлеванов еле слышно хмыкнул. – Ну, или на худой конец, они накачивают свои жертвы алкоголем, чтобы они сами в петлю от депрессии полезли. Для твоего сведения, у Ирины…, – Дмитрий Захарович посмотрел на Илью, – токсикологический анализ вообще не выявил алкоголя в крови. Что означает, что в момент самоубийства она была как стеклышко. Внезапно Дмитрий Захарович сменил монотонный ритм речи на быструю скороговорку, которую, однако не закончил и оборвал свою речь на полуслове: – Неужели ты её по-прежнему...

Ответа не последовало. Лишь угрюмый взгляд исподлобья.

Слегка смущённый Пахлеванов постарался вернуться к монотоному ритму, но это у него не получилось: – Да, да, понимаю. Это сейчас неважно. Так вот, чтобы окончательно убить всяческие сомнения, мы провели гистологическую экспертизу прижизненности. Ты понимаешь, что это такое? Взгляд упёрся в матроса.

Сам не зная почему, Илья утвердительно кивнул головой. Хотя он первый раз в жизни слышал про это.

Дмитрий Захарович воодушевился, опять заговорил скороговоркой, почему-то пряча глаза от матроса: – Так вот, к признакам прижизненности борозды можно отнести, во-первых, кровоизлияния в слои кожи в промежуточном валике, – судмедэксперт встал со стула и ходил по кабинету. – Для этого мы исследуем лоскуты кожи шеи с помощью стереоскопического микроскопа. Мы провели это исследование. Во-вторых, кровоизлияния в подкожной клетчатке и мышцах шеи, в местах прикрепления мышц к ключице и грудине. Я лично уточнил, что они там присутствовали…

Из глубин подсознания матроса всплыл образ смиренно сидящей в вестибюле женщины в чёрном, он совсем ни к месту спросил: – А моего отца... Он тоже…– выставленный указательный палец описал круг в пространстве – …здесь был...?

Пахлеванов без эмоций ответил: – Нет, твоего отца я не вскрывал. Ведь мы с ним были друзья, ты помнишь? И у меня имеется профессиональная этика.

Илья смутился: – Извините, Дмитрий Захарович, что я Вас перебил. Не знаю, даже почему я Вас об этом расспрашиваю.

Заметив смущение матроса, Дмитрий Захарович постарался улыбнуться: – Извини, что лезу не в моё дело, но мне кажется, что ты должен вернуться в реальный мир, понимаешь?

– Нет, Дмитрий Захарович, не понимаю. А где, по-вашему, я живу?

Дмитрий Захарович слегка запнулся: – Я говорю о том, что ты должен забыть о твоей любви к этой девушке. Она тебя оставила и вышла замуж за другого. За этого, как его? Морщина между бровей у судмедэксперта стала глубже. Он щёлкнул пальцами правой руки: – За Харитона!

Илья, не зная почему, вдруг спросил: – А вы были у них на свадьбе?

– Что ты хочешь этим сказать?

– Говорят, что у них не было никакой свадьбы.

– Послушай, Илья, была, не былo, это не суть важно. Даже если у них не было свадьбы, то они всё равно жили вместе. То есть они были муж и жена. Пусть даже гражданские. А то, что было между тобой и этой девушкой, уже давно быльём поросло.

– Почему Вы так уверены?

Дмитрий Захарович еле заметно опустил глаза: – Илья, ты уже не маленький, и я не хочу давать тебе советов, как поступать в жизни. Но верь мне, – взгляд пробежал по ссутуленным плечам матроса, – за те три года, что ты нёс службу на морфлоте, жизнь поменялась. Я говорю это я тебе к тому, что если ты ещё этого не заметил сам, то уже пора.

В руках матроса находился пустой стакан, через стеклянное дно, густо покрытое спитыми чаинками, Илья старался разглядеть пол.

Пахлеванов продолжал: – Ну, разлюбила она тебя? Ну, полюбила она этого Харитона? Что ж теперь? Не ты первый, не ты последний.

Взгляд матроса медленно оторвался от пустого стакана. В кабинет через окно лезли сумерки. Илья, чётко разделяя слова, медленно проговорил: – Дмитрий Захарович, я не люблю Ирину. Уже не люблю.

– Тем более не понимаю. Зачем тогда тебе это всё? Забудь. И займись обустройством твоей новой жизни.

– Мне бы этого очень хотелось, – твёрдо сказал матрос. – Но сначала я должен выяснить обстоятельства смерти Ирины. ”Почему?” спросите вы, если любви не отсталось? Не знаю. Может быть, из чувства справедливости? Может быть да, а может быть нет. А может быть, ещё почему-то. Сейчас я не могу вам точно сказать. Но я должен знать правду!

– Узнаю характер Макара. Он был такой же упёртый. Один в один. Но я боюсь тебя огорчить – выяснять тут нечего!

Илья поднялся со стула, чтобы уходить. Неизвестно почему, из груди с каким-то надрывом вырвался то ли стон, то ли крик: – И всё-таки, Дмитрий Захарович, неужели Вы в этом деле не заметили ничего странного?! Неужели, не было ничего такого, что привлекло Вашего внимания?! Ну хоть что-то!!

В сумеречном кабинете взгляд Дмитрия Захаровича упёрся в лицо матроса. Прошло несколько секунд. Судмедэксперт покачал головой, раздался глубокий выдох: – Хорошо, – тихо сказал Дмитрий Захарович: – Было кое-что. Я не хотел тебе об этом говорить. Я щадил твою психику. Но раз ты так настаиваешь. Вот только мне придётся прибечь к профессиональной лексике... Выдержишь?

Матрос промолчал.

Судмедэксперт продолжал: – Вскрытие Ирины проводил я лично. Так вот, странность эта заключалась в том, что если у повешенных обычно можно на вскрытии видеть переломы хрящей гортани или подъязычной кости с кровоизлиянием в мягкие ткани, или кровоизлияния в лимфоузлы ниже странгуляции, или кровоизлияния в толщу кончика языка при прикусе его во время судорог, то, как правило, разрывы оболочек сонной артерии появляются только тогда, когда повешенный прыгает с высоты.

Илья слушал. Он внимательно следил за каждым словом. Они тяжёлыми ртутными каплями капали на мозг. Откуда-то из глубин желудка накатывали волны тошноты, забилось сердце. Но запаха смерти матрос не чувствовал. Или его скрывал другой запах? Запах формалина?

Дмитрий Захарович продолжал: – Когда у Ирины на вскрытии я обнаружил разрывы сонных оболочек, то, естественно, что это мне показалось странным. Поэтому я лично сам должен был всё промерить, сопоставить её рост, длину рук, высоту каблуков с высотой расположения удавки. Так вот, Илья, – судмедэксперт сделал паузу, – когда я сложил все эти цифры, я пришёл к выводу, что её в петлю никто не совал, а повесилась она сама. Только для этого ей надо было слегка подпрыгнуть и подтянуться на руках. Остальное довершила сила притяжения. Так что это всё хотя и странно, но вполне объяснимо.

– Ирка? Подпрыгнуть? Поднянуться? – выбросил воздух матрос. – Дмитрий Захарович, а если допустить...

– Никаких “если”, – перебил судмедэксперт. – Вот если бы она висела на десять, или даже пять сантиметров выше, тогда можно было бы сомневаться. Да что там пять, – вскочил со стула старый врач, – даже на один сантиметр! А так – нет. Я лично измерил и сопоставил всё, что можно было сопоставить: высоту расположения удавки, рост Ирины, высоту её туфель и длину её рук – ну нет тут сомнений в том, что она покончила жизнь самоубийством! Так вот, каждый раз, как я складывал все эти цифры сумма выходила выходила тютелька в тютельку. А перепроверил я всё это раз, наверное, сто. Поэтому я тебе как эксперт говорю, – давай считать эту тему закрытой.

Илья бросил взгляд через невидимое стекло на потемневшую улицу. Матрос делал усилие, чтобы поверить словам судмедэксперта. И он, может быть, поверил бы, если не эта постоянно накатывающая неизвестно откуда взявшаяся тошнота. Она отвлекала, не позволяля мозгу сконценрироваться. Через окно неосвещённого кабинета было видно, как сильный ветер на улице двигал чёрными силуэтами веток. Подсвеченные призрачным жёлтым цветом уличных фонарей ветви двигались в окружении слегка сияющей ауры. Не зная зачем, матрос спросил: – Дмитрий Захарович, а могут умершие открывать глаза?

– Почему ты это спрашиваешь? Я никогда об этом не слышал.

– Я спрашиваю об этом, потому что... – что-то остановило Илью. 

В самом деле, не думаешь ли ты начать объяснять то, что ты видел на похоронах нормальным людям? Хочешь, чтоб тебя прям отсюда увезли в психушку?

Матрос закончил фразу первым попавшимся в голову объяснением: – Просто в голову пришло.

– Ты, знаешь, отдохнул бы, что ли, – глаза Дмитрия Захаровича настороженно блестели в почти полной темноте кабинета. – Съездил бы куда, отвлёкся. А то я вижу, что ты переутомился со всем этим делом. Приехал, а тут такое... Любимая девушка...

– Она мне уже не любимая...

– Понимаю, понимаю.

– А вот если всё-таки чисто гипотетически предположить, что покойник на похоронах открывает глаза, то как бы Вы это объяснили?

– Только твоим нервным состоянием.

– Послушайте, Дмитрий Захарович, но в том момент я был абсолютно спокоен.

– Илья, послушай: покойники не движутся, не ходят, не машут руками, или ногами, не открывают глаз и никому не подмигивают, в этом можешь быть уверен. Ведь покойники – уже не люди...

Да, конечно, как такое забыть? Ведь труп – НЕ ЧЕЛОВЕК!

Илья шумно потянул воздух ноздрями.

– …Чтобы закончить с этой темой, хочу сказать тебе последнее. Мы провели гистологическое исследование борозды, а также гистохимическое исследование для выявления активности различных ферментов. Так вот, Илья, вывод однозначен: Ирина повесилась.

На этом разговор закончился. Душевный Дмитрий Захарович спустился вместе с матросом в вестибюль, где они распрощались. Женщины в чёрном уже не было. Там в это время не было никого. Матрос постарался успокоится, убеждая сам себя, что выйдя на улицу из этого зловещего здания, наполненного неприятными запахами, он почувствует себя лучше. И самое главное, сможет принять такое логичное объяснение судмедэксперта.

Но даже и на холодном воздухе улицы, облегчения на душе не наступало. Сердце уже не билось, и запаха тоже не чувстовалось. Но состояние внутреннего напряжения не проходило. Илья подставил лицо холодному ветру, где-то высоко на темном небе плыли тяжёлые тучи. Матрос хотел верить словам Дмитрия Захаровича Пехлеванова. Нет, он не просто хотел, он страстно желал. Но что-то в груди жало, щемило и ныло, не позволяя так принимать эти объяснения. Которые казались такими логичными. И такими простыми. Перед которыми вся сложность его заумстований по этому поводу казалась черезчур вычурной. Но ему казалось, что приняв эти объяснения он изменит памяти умершей. И самому себе.

Илья обнюхал руки, одежду, завёл машину. Он ехал, не спеша, по почти безлюдному шоссе, внимательно прокручивая в голове детали разговора.

Ей только надо было подпрыгнуть всего чуть-чуть.

Подпрыгнуть? Ирке?

Да, подпрыгнуть. Всего на несколько сантиметров.

Но потом ей надо было подтянуться!

Ну и что? Могла она и подтянуться. Она ведь не инвалид первой группы.

Она никогда не была худой!

А когда ты видел её в последний раз? Ещё до Морфлота? Почему ты априори исключаешь возможность того, что она за это время похудела?

Неспешно бежала машина, неспешно поднимались из глубин памяти детали разговора с Дмитрией Захаровичем. Илья прокручивал их в голове сотни, нет, тысячи раз. На каждый аргумент Пахлеванова внутренний голос выдавал контр-аргумент, на который Илья старался дать ответ в соотвествии с логикой судмедэксперта.

Матрос сам не заметил, как доехал до родных мест. “Газик”, сверкнув фарами, свернул на бетонку. Вокруг тянулись мрачные ночные леса. Отважно распарывая мрак ночи точками жёлтых фар, “Газик” проехал Мосейково, бетонка осветилась фонарями, за окном замелькали жёлтые окошки домов  “Птички”. 

На светлой дороге, после того, как мрак леса остался позади, Илья уже знал, что будет делать. Вернее, что он не будет делать ничего. Потому что судмедэксперт, был прав – это было банальное самоубийство. 

Через несколько минут “Газик” шинами зашуршал по гравию, матрос подъехал к гаражу. Со ржавым скрипом растворились обитые железом двери. Усталый Илья уже хотел загнать машину, как заметил, что в кромешной черноте светится зловещий красный глаз.

Одним прыжком матрос подскочил к зарядному устройству, сильные пальцы выдрали шнур из розетки, его трясло от непонятной злобы.

Какого чёрта мать ходит в гараж? Зачем она постоянно оставляет ЭТО включённым? И почему она мне не сказала, что ездила к Пaхлеванову? Чего она недоговаривает?

Илья был уверен, что это мать оставила зарядное устройство включённым. Потому что он точно помнил, как отключил его от сети, перед тем, как поехать в Солнцеград.

Пальцы впились в холодный эбонит зарядного устройство, матрос в слепящей ярости швырнул его куда-то в  непроглядную темноту гаража. В  глубине загрохотало, с полок посыпались крышки от банок. Потом всё стихло.

Матрос загнал “Газик” в гараж, пинком закрыл двери гаража. Рука не болела. Впрочем, матрос уже давно про неё забыл.
 
7. РАЗГОВОР С ДИНОЙ


В ночь слегка подморозило. Деревья за окном стояли радостно-белыми. Может быть, поэтому, проснулся старший матрос в бодром состоянии. Мать хлопотала на кухне, звенели кастрюли, вкусно пахло куриной лапшой.
Когда Илья появился на кухне, мать улыбнулась: – Хорошо отдохнул, сынок? Садись, позавтракай. Хочешь яишенки?
Матрос хотел яишенки. А ещё он хотел копчёной колбаски с белым хлебом. Он и от варёной колбаски не отказался. Ни от сыра. Ни от всего того, что ему предлагала мать. Потому что на отсутствие аппетита матрос не жаловался никогда.  А тем более в такой замечательный день.
Проглотив завтрак, Илья блаженно потягивал горячий сладкий чай. Мать спросила: – Ну и что ты думаешь?
– Вкусно.
Пожилая женщина улыбнулась: – Я не об этом. Что ты думаешь делать с твоей жизнью?
– В смысле?
– Когда ты думаешь возвращаться к нормальной жизни?
–  Мама, я на гражданке, следовательно, я нормален.
– Илья, ну зачем ты себя так мучаешь? Почему ты не хочешь принять вещи такими, какие они есть?
– Похоже, что тут я не один такой, – матрос блеснул глазами: – Похоже, что нас двое. Ведь ты тоже была у Пахлеванова.
Мать выдержала взгляд: – Дмитрий Захарович тебе объяснил, что в этой ситуации ничего странного нет? Зачем, сынок, ты себя так изводишь? Оставь всё это, отпусти, дай уйти. Зачем ты себя мучишь, Илюша? Ведь она же тебя бросила! Не ты её, а она тебя. Она тебя не дождалась. Где твоя мужская гордость? Почему ты не хочешь её забыть? Она ведь ушла к Харитону.
– Мама! Я её не люблю. Давно.
– Илюша, в жизни не такое бывает. Но настоящий мужчина должен найти в себе силы всё выстоять. Перебори себя раз и навсегда. Прикажи себе.
– Мам, ну послушай, сказал же тебе, что я её уже разлюбил.
– Возвращайся к нормальной жизни, сынок. Что было, то было и быльём поросло.
– А я не спорю, – улыбнулся матрос. – Помнишь, как у Ильфа и Петрова? Банкет продолжается, господа присяжные заседатели. Но вот ты ведь тоже к Пахлеванову ездила. Значит, тоже подозревала что-то. Да и сейчас тоже, постоянно оставляешь включённым зарядное устройство.
Мать остановила взгляд на переносице матроса: – Жизнь – это не потом, жизнь – это сейчас. Возвращайся, Илья. И вышла с кухни.
Илья молча допил чай.
Почему она ничего не ответила про зарядное устройство? Какие у неё были соображения, чтоб поехать к Пахлеванову? Ведь она не могла просто так взять и поехать.  Значит тоже какие-то подозрения были. Но кого она  могла подозревать?
Матрос посмотрел в пустую чашку. Налил ещё чаю, добавил сахару, губы обожгла горячая сладость крепкозаваренного чая.
Хотя с другой стороны, какое это может иметь значение? Если бы она что-то знала на самом деле, то она, конечно же, сообщила бы об этом Дмитрию Захаровичу. А раз она ему ничего не сказала, то у неё просто ничего нет.
Старший матрос отставил на край стола пустую чашку.
Что-то я на самом-то деле зациклился на этой теме. Права мать, искать тут нечего.
Матрос вышел на улицу, длинные пальцы достали сигарету, по воздуху поплыл дымок. Взгляд упёрся в стену гаража.
 Зачем всё-таки она постоянно его включает?
Захотелось тотчас же зайти в гараж, но Илья сдержал себя.
Однозначно, что мать права на все сто. А то, что мне было непонятно, Пахлеванов популярно объяснил с точки зрения науки. Науки, товарищи, а не досужих вымыслов и темных предрассудков! Так что лучше с сегодняшеного дня я начну обустраивать жизнь. И начну прямо сейчас, с огорода. Скоро настоящие морозы, а снега нет. Да зайцы и белки могут яблони попортить. Давай-ка с огоньком, да за дело!

Неплохо было бы всё это дело с музычкой организовать!

Илья вбежал в дом, нашёл бобинный магнитофон "Комета-212М-стерео", купленный отцом в далёком январе 1982 года за 350 руб. Тогда, когда отец ещё был жив и ничего не подозревал об ожидающих его неприятностях. Тогда, когда жизнь казалась такой простой и счастливой. Живи, честно выполняй твою работу и наслаждайся результатами трудов. Да. Если бы на самом деле, всё было так просто!

Илья сразу же полюбил этот магнитофон. Внешний вид, особенно, когда бобины вращались был просто кайф! Бобинные магнитофоны! В них чувствовалась сила! В них    ощущалась мощь! У многих пацанов тогда уже были кассетные магнитофоны и они  в лицо смеялись над "Кометой" Ильи. А для него сразу стали важными лишь бобины, бобины и только бобины!  Ведь ленту можно было трогать руками, размотать её, а потом часами наматывать обратно. А звучание? Разве могло с ним сравниться звук несерьёзного подобия бобин – жалких аудиокассет? Да ни когда в жизни! Мягкий звук с частотой от 20 до 31000 герц. Это был не просто звук, это было дыхание...

Сначала катушек было немного. Потом отец научился записывать любимые песни с телевизора, и количество катушек резко увеличились. Отцу нравилась советская музыка, мама записывала для неё новогодние "Огоньки", русскую народную музыку и "артистов зарубежной эстрады". А потом Илья стал записывать на него рок-музыку.

В руках матрося появилась коробка с катушками. Бумажное покрытие некоторых размякло от времени и сырости, но названия, написанные шариковой ручкой, ещё читались. Юрай Хип, Лед Зеппелин, Дип Пёрпл. Матрос,  ничего специально не выбирая, вытащил первую попавшуюся катушку.  Бледные пальцы отмотали от катушки  первые полметра коричневой плёнки, которая тотчас же была заправлена в канал  и выведена на пустую катушку с другой стороны. После чего закрепили там ленту, поставили катушку на подкатушечник, включили.  Коротким прыжком лента  двинулась. Прошёл прозрачный ракорд, белое место склейки ракорда и остальной ленты, динамики заговорили слегка гнусавым голосом Макаревича:

Как много дней
Ты провел среди друзей,
Пока не понял,
Что ты совсем один?

Илья слушал.

И сколько ты искал путей
К мечте своей,
Пока не понял,
Что дороги не найти?

Матрос смотрел, как левая катушка постепенно пустела, а правая наполнялась лентой, протянутой через лентопротяжный механизм.

И сколько дней
Ты ждал любви своей,
Пока не понял,
Что такой на свете нет?

Скажи, с какого дня
Ты стал
Обманывать себя;
И дай мне,
Дай мне,
Дай мне ответ!

Нервные пальцы щелкнули выключателем, звук прекратился. Илья  схватил тяжёлый магнитофон и вытащил на веранду. Тотчас распахнул окна,  поискал в коробке,  нащупал первую попавшуюся бобину. Из колонок запел Демис Русос "Гудбай май лов, гудбай". Илья переменил бобину,   удовлетворённо услышал пинкфлойдовское "Атомное сердце мамы" , и после того, как за ним последовал "Юрай Хип", пошёл за граблями.


Илья вышел в сад за домом. Музыка далеко раздавалась в свежем воздухе, наполняла бодростью.

Отец любил и гордился своим садом. Здесь росли малина, вишня, сливы, крыжовник, клубника, а также яблочные деревья. Начиная с июня, начинал плодоносить белый налив. Потом наступала очередь медовки. Потом подходила очередь Уэлса и антоновки. Пока с отцом всё было нормально, он ухаживал за садом. Потом, когда начались проблемы, он забросил всё. А заодно и любимый сад.

Илья рассматривал потерявшие листву ветви, слегка припорошённые ночным инеем.

А что ему ещё оставалось делать?

Бороться до последнего, вот что ему оставалось делать.

Даже, когда бывшие друзья от него отвернуслись?

Даже, когда все от тебя отворачиваются, надо продолжать бороться. Потому что это мужской долг.

Тебе легко рассуждать, потому что ты в его шкуре не был. А вот хлебнул бы ты того, что ему выпало, тогда и посмотрели бы какой ты мужчина.

Каждый решает свои проблемы. Даже если бы я очень захотел, я бы не смог оказаться в его шкуре.
Матрос подошёл вплотную к деревьям, разглядел на ветвях сливы гнёзда вредителей.
Развелось вас здесь!
С каким-то непонятным удовольствием матрос начал срывать гнёзда боярышницы и златогузки. Когда набралась небольшая кучка, он  притащил из сарая сухие доски и развёл костерок.  С ухая сосна быстро принялась, в морозном воздухе потянуло дымком. На ноябрьском ветру костёр быстро разгорелся. Пламя приятно согревало.
Неплохо было нарубить лапника. До снега нужно обвязать стволы, а то зайцы и белки всё пожрут!
Маленький топорик был засунут за пояс ремня,  матрос через заднюю калитку сада вышел на поле за домом. Летом  там сеяли горох, кукуру или другими культурами для нужд “Птички”. Сейчас, поздней осенью, на чёрном убранном поле местами лежал лёгкий снежок. Илья направился через поле к лесу.  Где-то сзади остался  кричащий магнитофон.
В морозной тиши леса матрос принялся рубить лапник. Спокойная размеренная работа  разогревала молодое тело и вместе с тем успокаивала. Давно уже образовалась большая куча. Гораздо большая, чем ему было нужно. Но разгорячённый почти до пота Илья продолжал рубить.
Наконец, он закончил.  Поколов все руки, он всё же смог обвязать кучу лапника верёвкой,  вздулись мышцы, матрос взвалил лапник на плечи. Путь к дому занял у тяжело дыщащего Ильи немало времени. Постепенно приблизился и стал различимым  звучащий на магнитофоне Райнбоу "One day, in the Year of the Fox, Came a time remembered well, When the strong young man of the rising sun…".
Уже в саду, он принялся обвязывать стволы деревьев лапником.  Этому приёму научил его отец, чтобы защитить кору деревьев от грызунов.
Неплохо было бы также окучить штамбы. Тогда ни зайцы, ни мыши деревьям не страшны.
Закончилась одна песня, началась другая.

Fly, robin fly – пел певец Silver Convention.

Флай, робин, флай – подпевал Илья, обвязывая деревья.

Fly, robin fly – пел Silver Convention

Флай, робин, флай – подпевал Илья.

Fly, robin fly

Флай, робин, флай

Up, up to the sky – закончил певец на высокой ноте.

Ап, ап то зе скай – закончил вместе с ним Илья. И замер.

Его прошибло холодным потом.

Постой, постой!

Она-то не Робин! ОНА-то летать не умела!

 В этот момент Илья понял, что все доводы судмедэксперта потеряли свою убедительность.

Потому что она не умела летать!

Так! Надо что-то срочно было делать! Но что?

Говорят, что её нашли где-то в лесу? Нужно  было бы самому убедиться надо ли ей было летать, чтобы в петлю запрыгнуть.

Но где ЭТО место?

В  лесу.

Понятно, что в лесу, но лес-то большой! Кто может знать? А тот, кто её в том лесу нашёл и в милицию позвонил. Вот только кто может знать, кто её нашёл? Надо у кого-то спросить. Но у кого?

Грязная ладонь хлопнула по лбу.

Как это я сразу об этом не подумал?

Мужики должны знать. Надо только доехать до автосервиса на “Птичке”.

Через несколько минут он домчался до “Птички”.

“Газик” быстро очутился на яме. Многие мужики его знали ещё по школьным годам, а те, кто не знал, знали Григория. Поэтому у Ильи вопросов не возникло. Мужики открыли капот, радиатор.  Поскольку уровня воды опять не было, Илья объяснил, что произошло по дороге в Солнцеград. Естественно,  всем миром стали искать протечку. Залезли под “Газик”, залили воды, закрыли радиатор, завели мотор. Но никаких следов воды снаружи мотора не появлялось.

Мотор заводили, глушили, заливали воду, искали-искали, но так ничего и не нашли. Наконец, кто-то додумался проверить масло. Оно было белое. Однозначно, вода поступала в масло. Но как? Нужно было искать протечку. Или половинить движок. Илья долил воды – с ремонтом решил подождать.  В месте с тем, он, стараясь не привлекать внимания дотошными расспросами старался как бы невзначай выяснить кто и где обнаружил повешенную Ирину. Но сколько он ни  расспрашивал, каких наводящих вопросов ни задавал, ему никто не отвечал. И даже если отвечали, то или советовали забыть про это дело, или переводили разговор на другую.

Все вопросы были заданы, но ответов не было. Илья поехал домой. Когда он приехал к гаражу, сердце почему-то застучало. Рывком распахнул двери гаража – зарядное устройство, еле видное в темном чреве гаража, валялось там, куда он его вчера закинул.  Загнав “Газик” в гараж, матрос курил на улице.
Ну не сходятся концы с концами! Вроде всё по уму, а сердцем чую, что тут что-то не так! Летать-то она не умела! Вот в чём вопрос. Почему никто не хочет показать мне то место, где она повесилась? Что это за секреты среди своих? Или я действительно лезу туда, куда не нужно? Но, если в этом деле действительно нет ничего странного, то какие проблемы?
Стемнело. Лампочки на деревянных фонарях осветили жёлтым цветом серую улицу. Прихватывал лёгкий морозец. На лужах появился тоненький ледок. Ещё зёлёная местами трава покрылась изморозью. Илья  вперил взгляд в темное небо.
– Привет сосед, – раздался приятный голос. Это была соседка Дина. Девушка закончила Институт Полиграфии, но работала на бензоколонке Григория. Деньги небольшие, но это лучше чем мотаться каждый день в Москву.
– Привет, Дин. Как жизнь? С работы? – старший матрос   вздрогнул.
– С работы, – стройная девушка казалась совсем неуставшей. Казалось, она не спешила домой. Она стояла в приталенном пальтишке, слегка сдвинутая набок вязаная шапочка, в сложенных руках небольшая сумочка. По улице Центральной дул холодный ноябрьский ветер.
Если он хотел с кем-то поговорить, то нужный человек стоял сейчас перед ним. И если он хотел услышать ответы на свои вопросы, то должен был рассказать девушке всё.
А она мне поверит?
Надо было принимать решение. И Илья его принял.
Полился сбивчивый рассказ. В углубляющейся темноте глаза Дины были чуть видны. Но Илья особо в них не всматривался. Рассказав о том, что произошло на кладбище, он перешёл к рассказу о посещении морга. Он также рассказал, что его мать была у Пахлеванова. Он  не упустил ни одной детали, и особенно настоял на необходимости проверить расстояние до петли. Единственное, что он опустил – это мерцание красного глаза зарядительного устройства.
Но какое это могло иметь значение? Разве могла существовать какая-то связь между дурацким красным глазом и смертью Ирины? Тем более, когда Илье было ясно, что это его мать по каким-то неведомым причинам включает в сеть зарядное устройство. Про странное письмо, которое он получил за неделю до дембеля он забыл упомянуть.
 После того, как рассказ был закончен, молчавшая до этого девушка:  – Илья, скажи мне, почему тебя это интересует? Ты всё ещё любишь Ирину? Даже после того, что она тебе сделала?
– Нет. Между нами всё уже давным-давно перегорело. Во всяком случае, для меня.
– Тогда зачем тебе всё это надо?
– Мне кажется, что она не могла повеситься сама.
– Значит, ты ищешь справедливости?
– Справедливости? Можно и так сказать. Я должен во всём разобраться, понимаешь?
– Как же ты похож на твоего отца, – девушка засмеялась чистым прозрачным смехом.
Илья смутился: – А разве это плохо: быть похожим на отца?
Девушка посерьезнела: – Нет, ты что! Ничего плохого в этом нет. Это даже хорошо, что дети похожи на отцов. Тем более, на таких, каким был Макар Поликарпыч.
– Слушай, Дин, ты что думаешь по этому поводу?
– По какому? – в ноябрьской темноте глаза девушки блестели как два чернослива.
– По поводу смерти Ирины? Ты думаешь, её могли убить?
– Илюш, если её убили, то закономерно возникает вопрос: кто? И сразу за ним: за что? Или в обратной последовательности. Кому была выгодна её смерть?  То есть мы возвращаемся к извечному латинскому Cui prodest? Cui bono? Так вот, насколько мне известно, у неё не было врагов…
После недолгой паузы, девушка добавила: – От которых её не мог бы защитить Харитон.
Илья смотрел на Дину. Он только сейчас заметил, какие большие у Дины глаза.
Почему у неё такие красивые глаза? И почему я раньше на них не обращал внимание? Она ведь росла по соседству.
Сам не зная почему, Илья выпалил: – А если это надо было самому Харитону?
– Харитону? Зачем? Насколько мне известно, они не были расписаны. Так что вопросы раздела имущества здесь не стояли. А какие ещё у него могут быть мотивы?
– Слушай, а ты знаешь, где она повесилась?
– Нет, Илья, я этого не знаю. И я, честно говоря, не понимаю, зачем ты вновь и вновь к этому возвращаешься.
Откуда-то из глубин подсознания вынырнули и связались в цепочку ранее не связанные с собой слова: Возвращайся, она на меня посмотрела, помоги, труп не человек.
– Странно всё это, Дин, вот и возвращаюсь...
– А если Харитон здесь задействован, то ты пойдёшь против него? – заблестели круглые глазки в желтоватом сумраке ноябрьской ночи. Вообще, Дина в вязаной шапочке была какая-то аккуратненькая, приятная и счастливая. Именно, счастливая.
– Против Харитона? А что тут все с этим Харитоном носятся, я не понимаю? Если он причастен к этому делу, то я и против Харитона пойду. И органы привлеку…
– Ты прям, как твой отец говоришь. А участковым ты стать не хочешь? – улыбнулась Дина.
– Не знаю, я ещё над этим не думал, –  в голосе старшего матроса послышались серьёзные нотки. – Может быть. Хотя впрочем, я не знаю. Я вообще, Дин, после флота другим человеком стал.
– Другим, это каким? – Дина почему-то раскачивалась из стороны в сторону. Слегка, еле заметно.
– Дин, я столько за эти три года повидал, что и не рассказать. Я на трёх океанах был, на семи морях.
– Прям как в сказке?
– Прям как в сказке. И честно тебе скажу, я понял, что кроме нашего Иванково есть мир. Огромный большуший мир.
– А почему ты вернулся, Илья?
Матрос задумался. Он не знал, что ответить. Ему казалось, что письмо здесь было ни при чём. После паузы он добавил: – Не знаю. Наверное, я вернулся, потому что должен был вернуться. Хотя мне предлагали остаться на срочную. Но ты же знаешь, что мать у меня одна. По хозяйству помощь нужна …, – Илья не договорил.
Дина подошла и положила левую руку на предплечье матроса: – Я всё понимаю, не надо об этом. И я думаю, что здесь можно найти решение.
– Решение? Какое? – почти закричал Илья.
– Я тебе уже говорила о нём. Помнишь? Или ты в тот момент был под  шофе?
– Ладно, ничего я не был, – буркнул старший матрос. – Это с гадалкой что ли?
– С ней самой, Илюш.
– И ты думаешь, что она сможет нам помочь?
Дина молчала.
Илья тоже молчал. Молчание затягивалось. Наконец, уверенный голос старшего матроса прервал тишину: – Да что тут думать? Стою тут варианты перебираю, как будто у меня есть выбор! Если нам никто не помогает,  что тут собственно думать? За этим я сейчас бы не то, что к гадалке пошёл, а к самому чёрту!
– Да, я тоже так думаю. И если она не сможет НАМ, – Дина сделала ударение, – помочь, то я думаю, что уже никто ничего не сможет сделать.
– Слушай, а ты работаешь завтра? – почти кричал Илья.
– Нет. Почему ты спрашиваешь?
– Мы прям завтра к ней бы поехали!
– К сожалению, завтра среда.
– Ну и что?
– Ехать к ней можно только в субботу.
– В субботу? Это ещё почему?
– Потому, Илюш, что кончается на “у”. Дина опять стала слегка раскачиваться из стороны в сторону.
– А раньше нельзя?

– Раньше нельзя. Пойми, что это не мои условия, это её условия, Илья. Понимаешь?

– Какие у гадалки могут быть условия?

– У неё могут быть, потому что она не простая гадалка.

– Не простая, а какая? Заслуженная что ли? – Илья хмыкнул.

– Она “видящая”.

– Это ещё что такое?

– Скоро сам узнаешь, – Дина слегка улыбнулась. – Подожди до субботы.

Девушка шагнула в калитку, оглянулась: – Илюш, в субботу я буду ждать тебя в шесть утра. И исчезла в доме.

На улице дул промозглый ветер. Казалось, можно было идти домой. Но что-то внутри заставило  Илью подойти к дверям гаража.  Матрос долго стоял, словно прислушиваясь к звукам, которые могут доноситься изнутри. Потом решительно распахнул ворота.

Внутри было темно. В холодном мраке гаража пахло бензином, машинным маслом и сыростью прогнившего деревянного пола. Красный глазок был потушен.

Опять нужно ждать.

Ждать, всегда ждать. Почему нельзя всё сделать быстро?

Ну, что ж!  Если нет другого выхода, то я подожду. До субботы. 
 


8. У ГАДАЛКИ

16 ноября 1991, в субботу, стояла слякотная погода. Снег никак не ложился, температура стояла плюсовая. Илья встал пораньше, пошёл в гараж. Выгнал “Газик” на улицу, проверил масло, воду в радиаторе.
Дотянешь, старичок? Путь-то неблизкий.
 Хотя уровень воды в радиаторе был нормальным, он долил ещё. Потом сходил домой и принёс целую канистру. На всякий случай.
После этой поездки загоню тебя к ребятам на “Птичку”, пусть разбираются.
Было без пяти шесть, когда матрос коротко просигналил под окнами соседнего дома. Занавеска на окне Дины шевельнулась, через несколько минут  девушка выбежала из дому и, гулко хлопнув дверью,  запрыгнула на переднее сиденье.
– Привет, Дин, – Илья чмокнул Дину в щёчку.
– Привет, Илья, – Дина потупила взгляд.
–  Говори куда ехать.
– По бетонке мы выезжаем на шоссе, а потом сворачиваем, но не на Москву, а на Киржач. Потом по прямой до Крестов, а дальше я скажу.
“Газик” загудел мотором и помчался вперёд. За окнами промелькнула рощица, потом “Птичка”, Мосейково и лес за ним. Наконец, на шоссе они свернули налево.
Машин было немного, “Газик” ровно урчал сильным движком. Илья включил отопление, в кабине стало жарко. Температура воды в радиаторе стойко держалась на 80 градусах.  Без разговоров, они домчались до Крестов и ушли налево. За стеклами проплывали бесконечные сосны и ели подмосковных лесов. Ещё минут через пятнадцать Дина попросила Илью свернуть возле неприметного съезда с шоссе, машина пошла по длинной грунтовой дороге. Ям было немного, дорога была утрамбована,  и ещё примерно после получаса “Газик” остановился перед одиноко стоящим домиком в лесу.
Дорога  уходила дальше куда-то в лес. Рядом ничего не было. Только одноэтажный домик из тёмных толстых стволов на белом свежевыкрашенном фундаменте приветливо смотрел на путников четырьмя окнами своего фасада.
Это дом лесника? А кто ещё может жить в такой глуши?
Илья заглушил машину. Они вышли. В ноябрьской тишине  гулко хлопнули двери. Где-то далеко закаркали вороны. Зелёного цвета калитка с небольшим скрипом пропустила Илью и Дину вперед. Девушка прошла по тропинке мимо двух высоких сосен, поднялась на небольшое крыльцо, раздался несильный стук в дверь. П отом она повернулась к матросу: – Во-первых, вопросы нужно задавать чётко. Помни, что какой вопрос, такой и ответ.
Илья кивнул.
– Я помню, как ты отнёсся к моему совету тогда, на встрече. Сейчас я тебя попрошу быть посдержаннее. Пожалуйста, не делай из гадания развлечения.
– Я  и не думал делать никакого развлечения,  а просто высказал то, что я думаю.
– Я понимаю, что это было твоё мнение. Так вот, сейчас я попрошу тебя его не высказывать. Хорошо? – Дина ещё постучала в дверь. 
– Ну, это можно.
– Ещё одно. Гадалке принято “золотить ручку”...
– Сколько я ей буду должен дать?..
– Послушай, ей будет приятно, если это даже пятачок. Определённых тарифов нет. Дай то, что посчитаешь нужным.
– А если ничего не дам?
– Илья, это твоё дело. Но дашь, или не дашь, то, по крайней мере, не говори “спасибо”...–   девушка поджала губки, и ещё раз постучала.
– Это почему?
– Илья, не принято гадалок благодарить. Если поблагодаришь за гадание, то никогда не сбудется.
Илья задумался.
А чего собственно говоря я хочу, чтобы сбылось? Мне бы во всём произошедшем разобраться, а будущее своё и я сам устрою.
– И последнее, ты можешь зайти один, но тогда ты никому не должен будешь рассказывать о том, что тебе нагадали. Или хотя бы до тех  пор пока не исполнится нагаданное.
– А вдвоём мы зайти не можем?..
В глубине тихого дома послышались лёгкие шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла гадалка. Это была женщина лет сорока. Длинные волосы до плеч, забранные ленточкой, чуть пухлые губы с еле заметной улыбкой, широко расставленные чуть навыкате глаза. Гадалка была одета в длинную белую одежду, до пят, какое-то подобие сарафана. Она стояла слегка скособочившишь, так что левое плечо было чуть выше правого.
– Здравствуй, Дина.
– Здравствуйте, Севиллина.
– А он, стало быть, Илья? Она протянула пухленькую ручку.
– Илья, приятно познакомится.
– Севиллина.
Севиллина? Это настоящее имя?
– Проходите,  пожалуйста.
Внутри дома гадалки стоял полусумрак. Они прошли через сени и зашли в небольшую комнату.  Через двойные стёкла окон внутрь не долетало карканье ворон. Только где-то в глубине слышаля тихий звук настенный часов.
Тик-так, тик-так.
В центре комнаты на дощатом крашенном полу стоял стол, накрытый вязанной скатертью.  Почти вплотную к столу висел матерчатый абажур,  середина стола была залита жёлтым светом. Оставшаяся часть комнаты была погружена в полумрак.

– Садитесь, пожалуйста.

Севиллина жестом указала на стул, стоявший у стола. Дина вопросительно  подняла брови. Гадалка спросила: – Он хочет, чтобы ты осталась? Подожди.

Тонкие пальцы толкнули маленькую дверцу в глубине комнаты, скрипнули дверные петли.  Взгляд Ильи успел обежать помещение. Там на высоких стульях сидели две женщины, как две капли похожие на Севиллину. Также как Севиллина они были одеты в белые одежды, женщины пряли.  Перед третим стулом стояла прялка. Откуда-то  еле слышно лилась спокойная музыка. Женщины тихо подпевали. Дверь затворилась.

У неё есть сестры? Чего они там прядут?

Через минуту  гадалка вернулась к гостям, с собой онa внесла небольшой стульчик, на который усадила Дину. Севиллина зажгла спичку, загорелась свеча.  Щёлкнул чёрный выключатель, от которого шла наружная проводка к лампе, комната погрузилась во мрак. Лишь свеча освещала комнату неровным светом.

– А Вы, Илья, садитесь сюда, пожалуйста.

 Взгляд на Дину, Илья недоверчиво сел на стул.

– Свет свечей и однотонная скатерть – это очень любимые картами вещи. Мой опыт показывает, что самая лучшая скатерть – это вязанная или плетённая вручную. Эту скатерть, – ладонь неторопливо разгладила неровную поверхность, – я вязала сама для моих карт.

В руках гадалки появилась колода обычных игральных карт, она  неторопливо её перетасовала.

– Пока я  готовлю колоду, я расскажу вам кое-что обо мне.

Илья смотрел на руки гадалки, методически тасующие карты.

– Я с  ними развариваю.

С кем? У неё с “крышей” всё в порядке?

Где-то в глубине тикали ходики. Тик-так, тик-так.

– Я – профессиональная гадалка, что люди иногда называют гадалка “по роду”. В моей семье, на протяжении нескольких поколений рождались только девочки. Когда они вырастали, все они становились гадалками. В моих жилах течет не только русская кровь, но и с других стран света: цыганская, латиноамериканская, балтийская.

Илья  молчал, откуда-то изнутри начинало подниматься странное чувство. Глупое чувство потери времени.

– Предсказание судьбы и будущего – очень ответственный процесс, который не терпит неаккуратности и невнимательности. Карты – капризный инструмент. Подружиться с ними иногда бывает сложно. Перед предсказанием, когда мысленный вопрос уже задан, карты надо долго тасовать, буквально, пока руки не устанут. Так карты привыкнут к Вам, и они же Вам скажут, когда можно начинать.

Я и без карт знаю, что мы можем начинать. Или чем дольше тасуешь, тем больше надо потом платить?

Гадалка закончила тасовать,  дала снять Илье.  После того, как матрос снял две верхние карты, она попросила их перевернуть. На столе лежали пиковая девятка и десятка. Молча, Севиллина положила их в колоду и продолжила тасовать.

А теперь что?

– Когда выходят две одноцветные карты подряд, то гадать нельзя, – Севиллина тасовала. – Карты в принципе не могут врать. Если ваш  прогноз на картах далек от истины, значит, вы просто не можете правильно истолковать комбинацию. Этому могут быть две причины: либо вам сообщается нечто такое, что выходит за рамки ваших обычных возможностей, то до чего вы еще “не доросли”, – Севиллина посмотрела на Илью странными в свете свечи выпуклыми глазами и продолжила. – Либо карты просто не хотят говорить с вами. Карты вполне могут “закрыть вам дороги” к получению информации. Игральные карты вполне могут врать целенаправленно, злонамеренно, если они вас за что-либо невзлюбили.

Дина сидела, не шелохнувшись на маленьком стульчике.

Карты меня невзлюбили? Они на собак похожи? А хвостом вилять они не умеют? Заплачу я тебе, что ты хочешь, заплачу, страху ты уже навела, только давай начинай уже.

Наконец, гадалка попросила Илью снять и вытащить две карты из колоды. Он перевернул их и положил на скатерть. Там лежало два красных короля.

Севиллина отрицательно кивнула головой. И снова принялась тасовать колоду.

– Что же делать, если карты “закрыли вам дороги”? Самый простой выход – это взять другую колоду. Дело в том, что карты – это инструмент, нуждающийся в тонкой настройке.

Ну да, конечно, это как гироскоп или эхолокатор.

– Очень распространенная ошибка заключается в том, что человек берет в руки любую колоду, и думает, что узнает всю правду. Но с чего бы вдруг?!  Голос гадалки неожиданно вырос.

Илья вздрогнул.

– Представьте себя на месте этих карт, Илья! Стали бы вы рассказывать что-либо важное человеку, которого плохо знаете или вообще впервые видите?

Илья оглянулся на Дину.  Неморгающий взгляд, вперенный в гадалку.

– Карты достоверно работают лишь с тем человеком, в котором они чувствуют “своего”. Неважно, хозяина или друга. Лучше всего, если вы сами являетесь одной из карт. Я  говорю, конечно же, в метафизическом смысле.

Ядрёный корень! Куда я попал? Какой нах метафизический смысл?

– Если  Вы, Илья, поэтапно прошли все воплощения, представляемые картами, то в таком случае Вы  являетесь абсолютным хозяином любой колоды, и  Вам открыты всегда все дороги. – Гадалка перестала тасовать и попросила Илью снять и открыть две верхние карты. На стол  легли чёрвонная дама и валет.

Илья с тоской  уставился в лицо гадалки: – Как я понимаю, гадать нельзя?

– Если и на третий раз первыми выходят не те карты, это означает, что посредством игральных карт на поставленный вопрос ответить невозможно! Но у нас есть ещё возможность спросить у Таро. Гадалка пропала за дверью.

Илья посмотрел на Дину: – Ты же мне обещала, что она на мои вопросы ответит. А она всё вокруг и около! Если ей бабки нужны, то спроси сколько надо, только чтоб начинала быстрей…

Тихая музыка стихла, появилась Севиллина.

Она положила на стол колоду карт Таро. – Положите свои руки на колоду. Вот так... двумя теплыми ладонями она  прижала руки Ильи  к картам. – Теперь я попрошу Вас думать о Вашем вопросе.

Илья постарался сосредоточиться. Но ничего не получалось.

Прошло несколько минут.

– Если у Вас не получается, тогда просто расскажите, что с Вами произошло. Но вопрос не называйте. Только держите руки всё время на колоде. Гадалка откнулась на стуле.

Илья начал свой рассказ. Он рассказал про свои отношения с Ириной до того, как он ушёл в морфлот, про переписку, и про то, что потом Ирина просто пропала. Он ничего не сказал про странное письмо, которое он точно знал, что было отправлено Ириной. Ведь можно сказать, что с этого письма всё и началось. Его недоверие к самоубийству Ирины. Зачем писать: “Возвращайся”, если ты хочешь покончить жизнь самоубийством? Или если ты счастливо вышла замуж за другого? Пусть даже и гражданским браком. Он продолжил свой рассказ рассказом о дне похорон и про то, что мёртвая открыла глаза.

Здесь гадалка, которая раньше его не перебивала очень внимательно посмотрела на него и потом на Дину. Дина сидела тихо, как мышка. После того, как наступила пауза были слышны лишь настенные ходики. После этого Илья рассказал про странный сон с Ириной и всасывающую её воронку с детьми, про посещение морга и про то, что у судмедэксперта всё же было сомнение по поводу высоты расположения петли. После этого он замолчал. Гадалка не перебивала.

Севиллина сидела тихо. Она молчала. Илья как был с руками на картах Таро, так и сидел. Прошло какое-то время. Гадалка о чём-то думала, но ничего не говорила. Наконец, она спросила серьёзным голосом: – Тебе угрожает смертельная опасность. Я постараюсь тебе помочь. Но для этого ты сам должен хотеть себе помочь.

Илья почему-то раздражаясь ответил: – Я пришёл сюда для того, чтобы получить ответы на мои вопросы.

– Карты ответят тебе. Но сначала, я ещё раз хочу тебя спросить: Ты действительно хочешь всё это знать?

– Действительно ли я хочу знать? – почти вскричал Илья. – Конечно, я хочу знать. Зачем бы тогда я стал весь этот огород городить и сюда приезжать?

Гадалка сняла с себя ладонку. Это была обычная бумажная иконка на белой нитке. Она протянула её Илье. - Возьми, надень.

– Это ещё зачем?

– Это защитит тебя.

– Послушайте, защищу я себя сам. Иконки ещё никому не помогали. Мне нужно знать ответ на вопрос, который привёл меня сюда.

Гадалка так и осталась ждать с вытянутыми вперёд руками, ожидая, что Илья возьмет ладонку и наденет. Но он не взял.

– Скоро ты узнаешь его. Но сначала я должна ещё раз сказать тебе, что твоей жизни угрожает опасность. Ты должен помириться с Ириной.

– Чего? – глаза Ильи полезли на лоб. – Помириться с Ириной? Да как же я с ней помирюсь, если она умерла?

Где-то сзади заелозила Дина.

– Ты пойдёшь к ней на могилу и наденешь предварительно эту ладонку. После этого...

– Никуда я ходить не буду. Ни на какое кладбище. Вы чего в самом-то деле?

Тут вмешалась Дина: – Илья, ты же мне обещал!

– Что я тебе обещал? Ходить по кладбищам? Вы что в самом-то деле? Я приехал сюда, чтобы получить ответы на вопросы, а не для того, чтобы ходить по кладбищам.

Гадалка успокоилась, взяла себя в руки и спросила: – Итак, вы действительно хотите знать, то, что вы хотите знать?

– Да, конечно, как же иначе?

– Вопроса мне не говорите. Сейчас я разложу карты, и они вам ответят. Но я вас прошу об одном. После того, как мы закончим, вы никому об этом не будете рассказывать?

– Да, я никому об этом не скажу. Дина меня уже предупредила.

Гадалка взяла у Ильи карты и попросила вытащить из колоды две карты. Он вытащил и передал Севиллине. Она положила их рубашкой вверх крест на крест. Потом попросила ещё три карты и положила их в один ряд свеху от креста: сначала положила одну точно над крестом, затем одну слева и одну справа. Потом попросила ещё четыре карты. Илья ей передал ещё четыре карты. Она  положила одну слева, одну справа в одном ряду, оставив свободное место точно в середине ряда, под крестом первых карт. Ещё одну она положила чуть снизу, точно под пустым местом в нижнем от креста ряду. Последнюю карту она положила на свободное время.

– И они действительно мне скажут то, что я хочу знать? – почему-то совсем не к месту спросил Илья.

Дина сзади тихонько шикнула: – Илья, ну пожалуйста, мы же с тобой об этом говорили...

Чуть выпуклые глаза остановились на лице Ильи: – Они расскажут всё, что сочтут нужным. Данный расклад Таро хорош тем, что не только показывает тенденцию развития событий, но и может иногда открыть некую тайну, поведать о скрытых причинах происходящего. Трижды троякая лунная богиня проявляется в девяти картах. И перевернула первую карту.

Странная карта поразила Илью. На огромном выжженном поле жёлто-красные пески захватили последнюю выжженную зелень. В красных лучах закатного солнца они были похоже скорее на сгустки крови, чем на песок. Солнце уже трогающее линию горизонта казалось тусклым кровавым пятном через густой туман дыма от горящих лесов. Восточная часть неба исчезала в мутной, серо-свинцовой мгле. Илья, казалось, почувствовал, как неподвижный предночной воздух насыщен гарью. Обнажённые мужчина и женщина стояли друг перед другом, со связанными за спиной руками. Толстая верёвка, видимая из-под густых распавшихся волос женщины, одним концом связывающая её живот, была надета петлёй мужчине на шею.

Илья вздрогнул. Как у нас, только наоборот.

Матрос продолжал разглядывать странную карту. Средь дыма на карте в воздухе парила странная призрачная фигура. На большом шаре сидел козлиноподобный чёрт с женскими грудями. Между двух темных  изогнутых рогов виднелся факел с тремя языками пламени. Одна рука чёрта была опущена вниз, а другая поднята кверху. У поднятой руки было написано по латыни: “Solve”, у опущенной – “Coagula”. На лбу чёрта светилась странная и совершенно неуместная звезда. На груди у чёрта были видны две змеи: одна с поднятой головой, другая – с опущенной. Своими телами эти две змеи образовывали странный полукруг на животе чёрта. Этот полукруг был заполнен рыбьей чешуей и на ее фоне был виден серебряный крест с распятой на нем розой. Под ним была видна птица гага, вырывающая пух из груди, чтобы дать тепло своим птенцам, которые в числе семи расположились внизу и белой лентой обрисовывают начало косматых козлиных ног.

Что это за хренотень? Илью поразило изображение долины, а не чёрта. Он почувствовал, что долина это не простая, а какая-то сложная. Неподвижное кровавое солнце, казалось остановило свой бег по небесному своду, парящий надо всем демон и двое бедных людей с выражением невыразимой тоски на лицах. Эта долина хранила нечто. Долина, казалось, скрывала какую-то жуткую тайну. В самом низу карты красовалась надпись по-английски: The Devil.

– И это? Эта карта? –  вымученная улыбка матроса вышла жалкой.

– Это первая из двух карт, которые символизируют крест на груди жрицы...

Илья посмотрел на вязаную скатерть. Где здесь жрица?

– Эти две карты показывают суть проблемы. Или если хотите, два движущих мотива. Которые могут подкреплять или противоречить друг другу...

– Ну хорошо, а что это значит? Этот чёрт? –  палец матроса барабанил по скатерти, словно стараясь надавить на изображение чёрта на карте.

– Пятнадцатая карта старших арканов называется не чёрт, а Дьявол. В данном положении эта карта означает первоначальный мотив.

– Мотив кого?

– Хотя черт и не так страшен, как его малюют, однако вам, видимо, придется встретиться с теневой стороной своего характера. Илья, очень может быть, что вас будут склонять к какому-то неблаговидному поступку или к измене своим принципам...

– Принципам? Каким принципам? – очумело переспросил Илья.

Дина тихонько зашипела сзади.

– Внутренним принципам. Вы можете почувствовать какое-то внезапное внутреннее побуждение, которого вы за собой не подозревали. Или думали, что давно преодолели его...

О бля! О чём она? 

– ... такие как, зависть, ревность, алчность или жажда власти. Не стоит ни злиться на себя за это, ни взваливать вину на других. Также не стоит пытаться подавить в себе это побуждение. Используйте ситуацию, чтобы внести луч света в темную часть своей души. Просто осознайте свое побуждение и выясните его причины…

– Какое побуждение, Севиллина? Я ничего не понимаю.

– Он советует внести луч света в царство тьмы, и предостерегает нас от ошибки поддаться искушению изменить своим принципам, запутаться в отношениях с другими, впутаться в грязные дела и борьбу за власть.

Илья глядел на мрачную карту. Гадалка перевернула вторую карту, лежащую под первой и образующую крест. На фоне мрачных гор и полной луны, две молнии били в высокую башню, расчленяя её надвое.

 – Скучно вам, Илья, сегодня, во всяком случае, не будет. Вас ожидает сюрприз, который может обернуться удивительным открытием, но может стать и существенной помехой.

– Я не понял...

– Если внезапное крушение планов огорчит вас или рассердит – что вполне понятно – то не забывайте, что карта Башни в конечном итоге означает слом ставших слишком тесными рамок или освобождение от изживших себя представлений. Спустя какое-то время вы перестанете жалеть о том, что не осуществилось сегодня.

– Вы можете объясняться яснее?

– Эта карта вам говорит, что вы должны избегать неоправданного риска. Также будьте готовы к краху прежних представлений и надежд. Первая карта, – гадалка указала на Дьявола, – это мотив первоначальный, исходный. А вторая, – Севиллина посмотрела на карту Башни, мотив – сопутствующий или дополнительный. Башня говорит вам о том, Илья, что вы довольно долго считали свое положение стабильным и безопасным, и вдруг все рухнуло...

Я считал моё положение стабильным? Когда это было последний раз? Неужели на флоте? Навскидку сразу и не вспомнить.

– ...При этом рушатся как раз те структуры и условности, которые мы уже превзошли, и они стали тесны вам. Речь может идти как о ваших убеждениях, так и о работе, финансах, дружеских или иных отношениях…, – она сделала паузу, но взгляд от карты не оторвала. Илья почувствовал, как Дина замерла, превратившись в один бездыханный комочек, – … представлявшихся вам стабильными и неизменными. Карта Башни символизирует некую концепцию, которая долгое время обеспечивала вам уверенность в будущем, а возможно, и чувство защищенности, а теперь перестала соответствовать вашему возросшему уровню.

– Дьявол, Башня, что дальше?

Гадалка перевела взгляд с Ильи на карты, провела ладонью, словно колхозница на базаре, расхваливающая свой товар: – Эти карты дают нам понять какие именно факторы влияют на ход событий в их хронологической последовательности. Эта карта, – гадалка перевернула карту в середине верхнего ряда – это карта полной луны, олицетворяющей главный фактор, действующий именно сейчас.

На зелёной траве у широкого озера с видом на далёкие горы, под чёрным закатным небом лежал витязь. Ног его было не видно, он лежал спиной к Илье, отвернувшись лицом к озеру. В его спине торчали сабли. Много.  Сколько точно матрос не сосчитать не смог. Он почему-то вспомнил свой визит в морг. Сердце застучало в тревожном галопе.

– Это карта десяти мечей...

Что же это они ему десять мечей в спину всадили, одного мало было что ли? Или это чтоб не промахнуться? Чтоб наверняка?

– ... и эта карта означает, что сегодня – день подведения итогов. Возможно, Илья, вы не готовы проститься с кем-то или с чем-то именно сегодня, тем более, если речь идет о самом для вас дорогом...

– Проститься с кем...? – Илья  ничего не понимал.

Гадалка оставила без внимания его вопрос и продолжала: – В любом случае старайтесь не поддаваться желанию все разрушить и выплеснуть вместе с водой то, о чем потом будете сожалеть.

– Куда выплеснуть?

– Илья, вам настало время “подвести черту”, решительно покончив с чем-то очень ранее для вас важным. Поймите, что было, то было, но прошло...

– Что было? Что было важным?

– Илья, не поддавайтесь жажде разрушения и не увлекайтесь пустыми прожектами.

Илья чувствовал, что откуда-то со спины поднимается жар. Он был близок к тому, чтобы начать потеть. Может быть, гадалка жарко натопила печь?

– Эта карта, – гадалка перевернула карту в левом от неё углу верхнего ряда, – олицетворяет фактор, набирающий силу...

На большом квадратном камне сидел Король с жезлом в правой руке. Одеяния Короля сверкали цветом крови, перед ним стояла жаровня с разведённым в ней огнём.

Гадалка помолчала. Она лишь склонила голову ниже и сказала, ни к кому не обращаясь: – Помни, сын Земли: ничто не способно противостоять твердой воле, имеющей своею опорой знание истинного и справедливого. Борьба за осуществление этого – больше, чем право; это долг. Человек, победивший в этой борьбе, лишь выполняет свое предназначение здесь, на земле; тот же, кто погибает, будучи предан делу, обретает бессмертие. Если Аркан возникнет в твоем гороскопе, это значит, что осуществление твоих упований зависит от того, кто могущественней тебя: найди его, и он будет твоим покровителем. Это сказал по поводу Старшего Аркана Император Папюс.

Илья молчал, глядя на короля.

– Эта карта вам говорит, что ситуация обострится и нужно быть готовым к драке. У вас готов ваш вопрос?

– Да, – начал Илья, с трудом разлепив пересохшие губы, чтобы начать говорить.

Гадалка отрицательно махнула рукой: – Не задавайте его вслух. Если можно на него ответить или “да” или “нет”, эта карта вам говорит категорическое “нет”.

Категорическое нет? Значит,  она не  повесилась?  То есть, её убили? Кто? За что? Сердце опять  заметалось в груди.

– Эта карта, – гадалка перевернула последнюю карту в правом углу верхнего ряда, – олицетворяет фактор, постепенно теряющий силу.

На ней стоял рыцарь без доспехов, одетый в какую-то хламиду.  Он держал два меча: в правой руке – меч, направленный к земле, в левой – меч с отломанным концом.

– Это перевёрнутая пятёрка мечей. Она говорит, что лучше перестать выжидать, ведь лучше честно проиграть, чем сдаться без боя?

– Извините, проиграть кому?

– Эта карта олицетворяет ваше прошлое. Возможно, вам уже пришлось ввязаться в бой против чьей-то подлости, злонамеренности или клеветы...

– Клеветы?...

– Не настраивайтесь на покой. Деритесь пока хватит сил и помните, что если вы готовы вступиться за правду и стоять до конца, то в будущем сможете победить.

Вступиться за правду? Стоять до конца? А за чем же тогда мне ещё сюда было ехать?

А сейчас мы посмотрим Ваши ожидания, – гадалка перевернула карту лежащую справа в ряду снизу от креста. На сером коне во весь опор мчался рыцарь, словно бы преследуя неприятеля, как у героических героев рыцарских саг.

– Рыцарь Мечей – это олицетворение энергичного менталитета, – начала гадалка, – руководствующегося в своей деятельности неизбывной верой в справедливость и торжество разделяемых им убеждений. Такие понятия, как правда, справедливость, гуманизм для него – не  пустой звук. В сочетании с фатальными картами может символизировать смерть…

Смерть. Везде смерть.

Илья промолчал. Дина тихонько сидела сзади. Гадалка продолжила расклад, перевернув левую карту нижнего ряда.

С левой стороны карты стоял абсолютно голый мужчина с абсолютно голой женщиной слева. Над ними располагалась крылатая фигура с распростертыми над ними руками, за ней символ солнца.

Севиллина посмотрела на карту, помолчала, и начала говорить голосом более тихим, чем до этого. Это звучало как-то по-заговорщицки: – Влюблённые – это шестая карта Больших Арканов. Это карта человеческой любви, являющейся составной и неотъемлемой частью самой жизни.

Смерть, любовь... Но она уже сказала самое главное, что я хотел слышать. Теперь только надо подумать, что с этим знанием делать? Кто бы мог помочь в расследовании этого дела?

– ...Фигура мужчины – символ сознательного разума. Фигура женщины – символ подсознания, а также намёк на наличие интуитивной, инстинктивной и эмоциональной ипостасей существа человеческого. Нагота Влюблённых – символ чистоты отношений. Дерево у мужчины за спиной – это Древо Жизни, ветви которого отягощены двенадцатью плодами. Дерево за спиной женщины – это древо познания Добра и Зла. Крылатое существо, воздевшее свои руки над Влюблёнными – это Архангел Рафаил. Он дарует исцеление, оделяет здоровьем, приводит к гармонии. Втроем они – мужчина, женщина и Архангел Рафаил символизируют триединую природу человека, – гадалка застыла над картой.

Архангел Рафаил? Тройная ипостась? Это ещё что такое?

– Этот Рыцарь Мечей, – гадалка указала на карту справа, – это то, что на свету. Это – то, что ты, Илья, знаешь, и вполне адекватно оцениваешь.

Илья молча кивнул головой.

– А вот Влюбленные – это то, что пребывает во тьме.

Илья поднял вопрошающий взгляд на гадалку.

Гадалка продолжила: – Эти Влюбленные – это нечто вполне реальное, но пока вами не осознаваемые. Хотя, – она подняла взгляд и посмотрела за спину Ильи, туда, где сидела Дина, – эти неосознаваемые побуждения часто играют гораздо большую роль, чем осознаваемые. Теперь давайте посмотрим, куда Вас ведёт ближайший путь. Она перевернула карту, расположенную в самом низу, даже не в ряду, а под ним, в самом центре.

Вся карта была заполнена кубками. Илья насчитал их семь. Перед странными кубками стояла темная фигура. Но то, что его поразило было то, что загадочные кубки, были переполнены поистине фантастическими видениями – из первого кубка торчала странная женская голова; некто под вуалью смотрел из второго; в третьем находилась змея, в четвёртом – замок на скале; в пятом – горка драгоценностей; в шестом – венок над черепом; в седьмом – небесно-голубой крылатый дракон.

Илье не понравилась эта карта. От неё веяло чем-то странным. Может это был запах? Какой-то отталкивающий, но вместе с тем легко узнаваемый запах? Какой?

Севиллина посмотрела на Илью, потом на Дину, перехватила взгляд Ильи и заговорила: – Вы видите первый кубок? Женская голова в первом кубке слева символизирует вожделение...

Вожделение? Это о чём? Чьё?

Гадалка продолжала: – ... вуаль во втором – это обман, иллюзорность; змея в третьем кубке – это ложь; замок на скале в четвёртом кубке – это нарушенное обещание; горка драгоценностей в пятом кубке – это тщеславие; венок над черепом в шестом кубке – это иллюзорная победа; небесно-голубой крылатый дракон в седьмом кубке – это безудержное пьянство...

Пьянство? Я буду жрать водяру, как папаша? Пока не откажет сердце, или пока не сядет печень? Это и есть та радужная перспектива, которая меня ожидает?

– ... А темная фигура впереди, – гадалка указала на карту, – это символ растерянности Вопрошающего, то есть Вас, Илья.

Растерянность вопрошающего, это, пожалуй, то, чего мне действительно не хватало. А как перестать быть растерянным этому самому вопрошающему? От карты однозначно чем-то пахло.

– И это ваше ближайшее будущее. Вместе четвёртой картой, – она указала на Императора, – являющейся картой фактора, который будет действовать, плюс шестая карта, – она указала на Влюбленных, помолчала, – побуждения, которые будут осознаны позже и восьмой картой, которая являет нам перспективу развития событий. Гадалка указала на семёрку кубков. – Итак, посмотрим, открыла ли нам Жрица свою тайну? Гадалка перевернула последнюю карту, лежащую в середине нижнего ряда, точно под крестом.

На карте была изображена жрица.

– Это – Верховная Жрица, вторая карта Больших Арканов. Это наиболее священная карта Таро, которая возобладает над всеми прочими картами Больших Арканов. Видите здесь, – гадалка указала на карту, – ...свиток с надписью “Тора” в руках Верховной Жрицы?
Илья смотрел на карту.
 
– ...это олицетворение высшего Тайного Закона, ведомого лишь ей. Вода, струящаяся с её пышного одеяния - символ сил подсознания, а именно: телепатии, пророческого дара, ясновидения, интуиции.

Ясновидение? Это как?

– ...Покрывало, ниспадающее с двух сторон, – это отражение различных аспектов подсознания: способностей психики связать воедино Прошлое, Настоящее и Грядущее и умения нашего подсознания трансформировать события реальности в особые символы.

Вроде всё понятно, а ничего не понятно. Сюда бы боцмана, он бы мне всё разъяснил, по-морски, как в Уставе.

– ...Луна в диадеме, венчающей голову Жрицы, – это символ перемен. Полумесяц у ног Жрицы – символ цикличности. Вообще, наличие лунных фаз – это намёк на тайные нюансы, способные повлиять на ситуацию...

Всё смешалось в голове. Какие-то обрывки фраз, слов и ещё этот странный знакомый, где-то совсем недавно ощущаемый запах. Севиллина встала и ненадолго вышла. Через несколько минут она вернулась и снова села за стол, туда, где она сидела раньше: – Итак, я думаю, что я ответила на все ваши вопросы?

Илья сидел недвижно. Где-то сзади зашевелилась Дина.

– Как Вы поняли, ситуация достаточно серьёзная. И самое главное, что Вы один с ней не справитесь. Вам придётся не только действовать на пределе своих сил, но и воспользоваться помощью Императора...

Императора? Какого? Николашки Кровавого?

Гадалка вытянула вперёд руки и повесила Илье на шею желтоватую цепочку. Цепочка была тяжелой, на ней висела массивная звезда красно-жёлтого металла, свободно вращающаяся в массивном круге.

– На кладбище я не пойду, и никаких ритуалов делать не буду.

– Это не для ритуалов, это обычный талисман для защиты от темных сил в нужную минуту...

– Никуда ходить не надо? – спросил почему-то облегченный Илья.

– Нет, просто пообещайте мне, что будете ходить с этим талисманов 24 часа в сутки, не снимая его даже в бане...

– Не снимая? Это ещё  почему?

– Если вы ещё не поняли вашей жизни угрожает смертельная опасность...

– Ничего, как-нибудь я с этой опасностью разберусь... Илья дёрнулся снимать талисман с шеи, но сзади подключилась Дина: – Илья, ну что ты? Разве тебе трудно походить с талисманом?

Да, нет, не трудно. Илья расслабился на стуле.

Гадалка устало встала со стула и сказала: – Мы закончили.

Илья почему-то спросил: – Сколько я Вам должен?  Неуверенная рука щупала карман брюк.

Не дожидаясь пока он достанет деньги, гадалка перебила его: – Вы мне не должны ничего. Если хотите, что-то оставить, то можете положить деньги на стол.

Перед тем как исчезнуть за дверью, гадалка подозвала взглядом Дину и прощательно кивнула Илье головой. Дина исчезла за дверью. Илья тихо сидел за столом под жёлтым абажуром. Где-то далеко тикали ходики.

Тик-так, тик-так.  Под равномерное тикание утекало время.

Может быть, ещё то немногое время, оставшееся мне.

Илья оставил несколько бумажек на столе и слушал. Он вслушивался в то, что происходило внутри. Но там ничего не происходило. Потому что было очень тихо. Голосов было не слышно. Сколько он так просидел? Он не может точно сказать. Три минуты? Пять? Тридцать? Наконец, дверь открылась, появилась Дина. Её волосы были слегка растрёпаны, лицо раскраснелось. Как будто она только что пробежала три километра в противогазе. Гадалка не появилась.

Мимолетный взгляд на Илью и какое-то отрешённое: "Пошли", и не ожидая Илью, она  засеменила к выходу.

Где-то в холодном воздухе каркали вороны. Изредка сосновый лес оживлялся туканьем далёкого дятла. Уже у машины Илья повернулся к Дине: – Слушай, Дин, что она тебе сказала?

Лишь только в тот момент, он заметил, что Дина плачет.

Она подняла на него печальный взгляд: – Она сказала, чтоб мы больше не приходили. Обещай мне, что не снимешь талисмана?

– Дин, ты чего?

– Просто обещай мне!

– Хорошо...

– Обещай!!!

– Ты чего, Дин? Ну, хорошо, я обещаю...

Девушка запрыгнула в холодную машину – маленький комочек справа от водителя. Илья сел за руль. Чуть-чуть порычав, машина завелась. Илья подождал, пока машина разогреется, и рванул вперёд по просёлку.

Стемнело. Жёлтые фары вырывали  у темноты круги, хмуро бегущие по стоящим вокруг шоссе сосен. Дина насупилась на сиденье и молчала. Илья тоже молчал. Он получил ответ на свой вопрос. Но  легче от этого ему  не стало. Хотя он и знал, что тут что-то не так, но это к уголовному делу не пришьёшь и в качестве доказательства никому не предъявишь.

Машина проехала “Птичку”, справа затемнели знакомые силуэты рощицы. Уже  глубокой ночью “Газик” подкатил к дому Дины. Вся какая-то сгорбленная, она открыла калитку и  бесшумно проскользнула внутрь, едва махнув Илье на прощание.

Что же ей сказала гадалка, что Динка так расстроилась? И Севиллина эта тоже хороша, вместо того, чтобы помочь,  не нашла ничего умней как: "Не приезжайте больше"! 

Чёрный ботинок придавил педаль газа, “Газик” послушно подкатил к дверям гаража.  Захрустел гравий под весом выпрыгнувшего из машины матроса, скрипнули  открывшиеся двери гаража. Тревожный взгляд пробежался по черноте гаража, но в темноте ничего не светилось. Илья загнал машину, закрыл ворота и исчез в доме.


 


 
9. БРЮС И СевилиннА


Граф Брюс подошёл к окну в кабинете. За окном ветер гнул серые ветви деревьев. Снег никак не хотел ложиться. В мраморном камине со щитом, поддерживаемый красным львом и единорогом с латинскими буквами FUIMUS, пылал огонь, приятное тепло разносилось по огромному кабинету. Граф подошёл к камину, сосредоточенный взгляд наблюдал за языками пламени. На душе было хорошо после кропотливой правильно выполненной работы.

“Тяжкая война между просвещенными народами, собрание великих податей с народа, рождение знаменитого принца, счастливая битва”, думал граф. “В этот раз всё будет по-другому. В этот раз мы обойдёмся без ненужных потерь – в этот раз никто не умрёт! А  разве не в этом заключается истинный смысл “великой битвы”?

Граф отошёл от камина, принялся расхаживать вдоль длинного ряда резных кресел. Сел на одно из них. Посмотрел за окно, потом на огонь в камине.

“Рождение великого принца. Оно должно произойти! Я не мог ошибиться! Но почему же до сих пор от неё нет никаких вестей! Неужели я в чём-то ошибся?”

Граф Брюс встал, подошёл к окну. Долго стоял,  пока за окном cтемнело. Он повернулся к камину. Сел за стол. Взгляд упёрся в записную книжку тисненую кожей, с заложенным вместо закладки гусиным пером. Тонкие пальцы потянулись к записной книжке, неожиданно изменили направление и уперлись в поверхность рабочего стола.  Нервные пальцы забарабанили по полированной поверхности.

“Я не мог ошибиться. И все вычисления я лично перепроверил пять раз. Когда же?”.

Зеркало в почерневшей серебрянной оправе, стоявшее на столе, осветилось изнутри. Граф схватил зеркало и повернул к себе, внутри виднелось лицо Севиллины.

– Наконец-то! Я так ждал! Говорите же, ради Бога, говорите, что у Вас есть хорошие новости! – тараторил сплошной скороговоркой граф, не давая Севиллине раскрыть рта. – Все последние дни, я только и делал, что ждал Ваших вестей! Скажите, ради Бога, что у вас хорошие новости!

– Ваше Превосходительство господин генерал-фельдмаршал, я Вам скажу новости, но только если Вы мне позволите говорить, – ответила Сивилина.

– Да, да. Извините меня. Итак, Вы видели рождение славного принца?

– Видела, более того – он посетил меня!

Граф засмеялся, тонкие пальцы сцепились: – Великолепная новость! Он готов?

– Ещё нет – сердце его разделено.

– Я вас не понимаю...

– Он сам пока не знает. Сомнения раздирают его душу.

– Сомнения?

– Всё очень просто, граф. У него нет ясного осознания, а есть лишь смутные предчувствия...

Граф нахмурился: – На каком же основании, вы тогда убеждены, что это именно он? Вы абсолютно уверены? Ошибки быть не может?

– Это он. Я в этом абсолютно убеждена. Потому что он пришёл не один.

– С ним пришла его свита? Это хороший признак...

– С ним пришла возлюбленная, которая чистотой чувств пробудит его для действия...

– Но это же не прибавляет ни йоты определенности... Как Вы можете утверждать что кто-то кого-то к чему-то пробудит? И тем более, указывать точную дату, не будучи астрологом?

– Позвольте с Вами не согласится, граф. Это очень определенно. Больше, чем нужно. Это настолько определённо, что я передала ему амулет!

– Что? – граф побледнел. – Вы передали ему амулет? Не может быть! Как же так? Вы же должны прекрасно понимать, что это означает?

– Я  всё прекрасно понимаю. И более, того принимаю.

– Как же Вы могли? Это же означает смерть! Смерть лично для Вас! Я не могу этого допустить!

– Ваше Превосходительство, нижайше Вас умоляю не предпринимать никаких шагов! Ему нужно время. Ещё немного. 

– Нет, нет и нет! Я не могу допустить Вашей смерти! Я сейчас же вылетаю к Вам!

– Ваше Превосходительство, я Вас умоляю этого не делать!

– Но они же убьют Вас!

–  Долг требует от нас жертв!

– Я не могу этого допустить...

– Ваше Превосходительство, если они поймут, что мы готовим...

– Но Вы же поставили жизнь на карту! Вашу жизнь!

– У всех нас имеется выбор, но не тогда когда речь идёт о выполнении долга. Заканчивайте приготовления.

– Но, Вы же добровольно возложили себя на алтарь как жертвенного агнца! Если прогноз известен, то всегда можно что-то сделать, усилить охрану, наконец,

– Я выполнила то, что должна была выполнить – это мой долг!

– Севиллина, я хочу тебя защитить.

– И не вздумайте, граф! Если битва начнётся раньше времени – тогда точно у нас не останется никаких шансов.

– Неужели ничего нельзя сделать?

–  Сделать всегда что-то можно, но в этот раз я Вас умоляю ничего не предпринимать. Пусть они думают, что добились своего ещё раз. И пусть это будет их последний раз! Я верю, что это будет так!

– Хорошо, а сколько Вам… – голос графа дрожал, –…осталось времени?

– Как только они узнают, что я его передала ему.

– Позвольте, я ничего не понимаю?! Как они узнают? Неужели он всё скажет сам? Почему тогда ты говоришь, что он принц?

– Нет, конечно, он не скажет. Но им не надо говорить. Они поймут сами. Они поймут всё, потому что он не сумеет этого скрыть.

– Что же делать мне? Неужели вы не оставили мне другого выбора как только сидеть и ждать...

– Не волнуйтесь, граф, славная битва действительно будет славной, потому что мы победим.

– Севиллина!

– Прощайте, Ваше Превосходительство. Победа будет за нами! Наши потомки это увидят!

Зеркало потухло.
 
За окном давно стемнело. Кабинет погрузился во мрак. Огонь догорел. Под нежным пеплом еле тлели красные угольки. За резным столом, охватив двумя руками голову и съехавший набок парик, рыдал Его Превосходительство господин генерал-фельдмаршал Яков Вилимович Брюс. 

 

 
10. РУФИНА


Хмурое ноябрьское утро 17 ноября встретило Илью в кровати. Ночь он провёл очень плохо.  Сон был беспокойным, постоянно прерываемый странными обрывками мыслей от сказанного гадалкой. Плюс ещё этот проклятый ноябрьский ветер, который завывал в печной трубе всю ночь. Нет, конечно, эти завывания  он слышал не первый раз. Ещё когда Илья был ребёнком, эти завывания его пугали. Но потом он вырос, привык, и перестал обращать на них внимание. А вот теперь они возникли опять.  С одной стороны, эти завывания были такими знакомыми,  но с другой стороны, именно сегодня от этих завываний повеяло чем-то непонятным и зловещим. Как от того дурацкого “глазка” зарядного устройства. Или от странного запаха, который Илья почувствовал в доме у гадалки.

Что это был за запах? Неприятный? Да. Знакомый? Да. Но он никак не мог вспомнить,  где раньше он мог его ощущать.

До поездки к гадалке, ему казалось, что, получив ответ на единственный волнующий его вопрос, он тут же начнёт действовать. Ответ он получил, но это не продвинуло его не на шаг к дальнейшим действиям. Даже наоборот – его накрыла  необъяснимая апатия.

Он зажал в кулак массивную звезду жёлтого металла, мягко вращающуюся в толстом золотом ободке. И вращал её, вращал,  вращал лёгким движением безымянного пальца.

Помощь Императора, смертельная угроза жизни, настоятельная просьба носить этот странный талисман, не снимая даже ночью. Всё это было непонятно.  С чего это гадалка, которая видит его первый раз в жизни, вдруг решилась подарить ему это дорогое украшение?  Пальцы продолжали крутить амулет, судя по весу, он был из золота высокой пробы. И это не считая самой цепочки, которая тоже, судя по весу, была из золота. И вдруг ни с того ни с сего, гадалка, которая видит его первый и, похоже, последний раз в жизни, вешает ему на шею такое сокровище. Почему? Какой ей интерес в том, что ему кто-то угрожает?  Угрожают и угрожают, ей то до того что? Разве сейчас не настали времена, когда каждый гребёт только под себя? Что это за дурацкие намёки, недомолвки и недоговорки? Разве нельзя всё это было объяснить более ясным языком?

Как на флоте, например? Хотя бы как на флоте. Уж там объяснят так, что любой недоумок поймёт.

Мать уже давно хлопотала по дому. Через закрытую дверь Илья слышал как она то входила, то выходила из дому, тихо хлопая входной дверью. Лёжа на кровати, Илья оставался смотрел через двойную раму с открытой форточкой на почерневший вяз за окном комнаты. При неверном ноябрьском свете дня он не казался таким зловещим, как в ночное время, когда сильный ветер раскачивал понурые ветви, царапавшие стекла, словно стараясь пробраться внутрь комнаты.

Верховная Жрица открыла свою тайну. Это, конечно, очень хорошо. Только  кому?  Потому что мне все её открытия до сих пор непонятны. А вот по поводу тёмной фигуры, обозначающей растерянность – это она просто в “яблочко” попала. Интересно, как это ей удаётся?  Может она с Динкой до моего приезда  поговорила? Или она у неё всё предварительно выпытала? Как же называлась та книга, которую я читал ещё до института? Где один психолог раскрывает все секреты гадалок, которые шпионят за человеком и потом выдают ему добытую информацию как якобы полученную в процессе гадания? Как же фамилия этого мужика? Толково всё описал. И где сейчас эта книга? В гараже я её не видел. Надо потом будет в столярке посмотреть, очень может быть, что она валяется где-то там, в углу, среди других книг.

Надо было что-то делать. Но что? Если её и убили, то, как к этому убийце подобраться? Как выяснить, кому была необходима смерть Ирины? Своему собственному мужу или сожителю? Ну, хорошо, если он ей был муж, то тогда всё её имущество должно было после смерти отойти к нему. А какое у Иры имущество? Дом? Так он родительский. Машина? У неё сроду не было. А если они были не расписаны, так и вообще её сожитель-убийца по закону ничего не получит. Зачем тогда её убивать? А если это не он, то кто ещё?

В голове не было конкретного плана действий. В голове вообще не было никакого плана действий. А были одни обрывки непонятных мыслей, оставшихся после поездки к гадалке. Да был ещё странный талисман, который Илья сжимал правой рукой. Надо было, что-то делать, а что Илья не знал.

Звуки кастрюль на кухнe стали громче.

Кстати, сколько сейчас времени?

Илья встал, быстро оделся, спрятал талисман и цепочку под одежду и вышел на кухню. Было уже за полдень. Он обнял мать за сухонькие плечи и поцеловал в седую голову.

– Садись есть, уже всё остыло, – сухо отозвалась мать, не отрываясь от мойки грязной посуды.

Он молча поел гречневой каши с оладьями, которые приготовила мать рано утром и которые она поддерживала тёплыми в печи.

Мысли бежали в голове, но ни к чему конкретному Илья не приходил.

Или я найду протечку, или ремонт движка неминуем.

Илья  решил поехать к друзьям на “Птичку” и починить машину. Ему казалось, что решая одну проблему, он приблизится к решению и второй.

В этот раз он решил подойти к поиску проблемы систематически. Он загнал “Газик” на яму и решил сам осмотреть мотор снизу, внимательно осматривая миллиметр за миллиметром. Илья искал, и не находил, искал, и не находил, искал, и не находил. Шли минуты, часы, Илья всё искал и искал. И ничего не находил. Он выходил курить на улицу, возвращался, искал, снова выходил. Механики искоса посматривали на него, но ничего не говорили. Илья продолжал исследовать миллиметр за миллиметром. Наконец, по чистой случайности, уже отчаявшись от попыток, он нашёл протечку. После этого мужики обещали всё починить за пару часов. Илья облегчённо вздохнул и отошёл от машины.  Теперь можно было и перекурить.

Он стоял у входа в “Автосервис”  с зажжённой сигаретой, к воротам подкатила жёлтая Лада ВАЗ-21065, или как её именовали в народе “шаха”. Жгучая стройная брюнетка вышла из машины. На ней была “дутая” куртка с ярко-красным шарфом, под цвет шарфа лак для ногтей и губная помада. На стройном теле – обтекающие фирменные джинсы “Леви Страус”.  Это была Руфина. Она, опершись ручкой  с ярко-красными ногтями на капот машины, улыбнулась Илье: – Привет, мареман! Как течёт гражданская жизнь?

– Всё нормально, Руфин, – Илья улыбнулся. – Это твоя? – он кивнул на жёлтую “шестерку”.

– Моя, Илюшенька, моя. Нравится? – Руфина приблизилась к Илье. Илья шагнул в сторону, уступая место, и подошёл к жёлтой машине.

– Хорошая машина. А почему ты жёлтый цвет выбрала?

– Жёлтый цвет – это хороший цвет. Цвет надежды.

Илья, медленно затягиваясь, неторопливо обходил новую машину, он как-бы приценивался к ней.

– Она же у тебя новая, а ты её на яму загнать хочешь? Проблемы какие?

– Нет, Илюш, проблем никаких. Привезла ребятам – пусть помоют и зажигание посмотрят. Там какие-то проблемы с опережением или  ещё с чем-то, я не знаю с чем.

– Обкатку прошла? – Илья кружил вокруг машины.

– Ещё нет. Ей несколько месяцев – в сентябре купила, за полтора месяца до того, как ты пришёл. А куда мне одной на ней ездить?

–  Ты не знаешь, куда можно на машине ездить? На рыбалку, за грибами, на шашлыки..., – Илья кружил вокруг машины.

Руфина приблизилась к нему.

Он бормотал: – ... ВАЗ-21065, 1,6 литра, 80 лошадок, бесконтактная система зажигания... карбюратор какой? “Солекс”, наверное... бампера пятёрочные. Да, но тут и обогрев заднего стекла предусмотрен... пятиступенчатая коробка... да и фары галогеновые.

Наконец, Илья перестал кружить перед машиной Руфины. Он встал перед  перед пластмассовыми “очками” передних фар жёлтой “шахи”: – Всё хорошо, но почему жёлтый цвет, Руфина?

– Да ладно, Илюш, жёлтый – и жёлтый. Нравится мне так. Ты, лучше, про себя расскажи. Правду рассказывают, что ты заграницу плавал?

Илья улыбнулся: – Не плавал, а “ходил”. Так у нас говорили.

– И где же ты был?

– Да пришлось попутешествовать. Это как в сказке, Руфина, если кому сказать, то не поверят, что был я на семи морях и трёх океанах. И на Средиземном море был, и на Кубе был, и до Владика дошёл...

– На Средиземном море?.. – перебила Руфина.

– На Средиземном. Сразу после учёбки. А точнее в феврале-апреле 89.

– И что же ты там делал?

– Я служил на большом противолодочном корабле “Адмирал Беляев”, – чётко по-флотски начал докладывать старший матрос Илья Куваев. – Наш БПК почти два месяца вспахивал бирюзовые просторы Средиземного моря, выполняя задачи поставленные командованием ВМФ СССР и 5 Средиземноморской оперативной эскадры по поиску американских стратегических атомных подводных лодок. Мы также следили за авианосными ударными группами 6-го флота США…

– Как интересно, Илюш, – с трудом сдержала зевоту  брюнетка. – И лодки эти, американские, зачем вошли в Средиземное море? Неужели напасть хотели?

– Эти лодки из глубин этого мирного моря держали на прицеле наши города и села и в любой момент готовы были поразить их баллистическими ракетами с ядерными боеголовками.

– Что же случилось после того, как твой корабль вошёл в Средиземное море?

– Ничего не случилось, но в любой момент могло случиться. Американцы в Средиземном море уже давно чувствовали себя хозяевами “отдельной многокомнатной квартиры”. Но с тех пор, как в ней поселился Советский Военно-Морской Флот, та “квартира” превратилась в коммунальную. Ну, а как ты знаешь, в коммуналке свои нравы и законы, поэтому американцам пришлось с нами считаться.

– А на берег вы не сходили? Всё время в море торчали? – девушка медленно накручивала локон на указательный палец правой руки.

– На берег не сходили.

– А про Кубу расскажи, – глаза Руфины  блеснули.

– Это было в том же году, в 89, но уже позже, где-то в июне. Во время боевой подготовки в Карибском море заходили не только в Гавану, но и в Сьен-Фуегос и в Саньяго-де-Куба.

– Ну и как тебе Гавана?

– Отличный город. Мне понравился. Гавана – это вообще мой самый любимый город из всех, где довелось побывать. Никуда больше мне так не хочется вернуться, как на Кубу вообще и в Гавану, в частности.

– А какие там женщины? – где-то в глубине полунасмешливого взгляда пульсировало напряжение. Руфина слегка округлила губы. Словно для поцелуя.

– Какие? Очень хорошие. Любвеобильные.

Руфина посмотрела на Илью: – Они тебе больше нравятся, чем русские?

– Руфина, они другие. И говорят на другом языке, которого я не понимаю. А объясняться знаками, как глухонемой, тоже надоедает. Естественно, когда время говорить наступает.

– А у тебя была кубинская любовница?

– Да, ладно, чего ты начинаешь: была, не былo? Руфин, какая разница?

Девушка сжала губки, тонкие брови еле заметно поднялись,  и тут же опустились. Руфина отвела взгляд на рядом стоящие березки. Помолчали. Потом добавила: – А ещё куда ты плавал... Извини, “ходил”?

– А ещё я был в Анголе, в Луанде, в смысле. Это когда мы шли межфлотофским переходом из Севастополя вокруг Африки до Владика. До Владивостока, то есть.

– А потом?

– После Луанды, где мы пробыли с неделю, мы произвели деловые заходы в Викторию, это на Сейшельских островах и в Мадрас, это в Индии.

– А потом?

– А потом мы пришли во Владик.

– А дальше что?

– А дальше, Руфина, в ночь с 13 на 14 марта 1991 г. во время учений с нашими же подлодками мы шли вслепую, лодка видимо тоже. Из-за несоответствующих гидрометеоусловий на сильной качке “завалились” обе антенны...

Девушка слушала.

– ... то есть приводы, которые их удерживают в нейтральном положении, не выдержали в штормовом море размаха бортовой качки, и антенны “ушли” на стопоры. Станции “ослепли”. Пока моряки вручную их со стопоров снимали, лазили на 30-метровую высоту при наличии остаточной качки в 15 градусов вправо-влево. Ты можешь себе  такое представить при волнении моря в 5-6 баллов?

Руфина смотрела на Илью широко раскрытыми глазами и не моргала.

– ...Около 1:30 корабль повело, и он натолкнулся на подлодку. Как потом выяснили, что пробоина в носовой части была 2 на 6 метров, топливные отсеки и рубка гидроакустиков, в которой никого не было. Чудом никто не погиб, лодка тоже уцелела. Некоторых из ребят, которые готовились к ДМБ, отправили воинским эшелоном до Севастополя.

Моряк похлопал по карманам. Достал пачку “Явы”, указательный палец  влез внутрь  пачки – сигареты закончились.

– Говорили мне ребята: “Куда ты нахрен поедешь? На какой хрен домой, кому ты там нужен?”. 

Сильные пальцы смяли ненужную пачку, Илья оглянулся по сторонам и бросил комок под ноги. Потом наступил сверху. Тяжёлая подмётка поелозила по пачке, словно убеждаясь в том, что эта никогда больше не сможет вернуться в свою исходную форму.

Взгляд девушки упал на ботинок Ильи, Руфина улыбнулась: – Тебе говорили, а ты всё равно приехал? Чего же ты не остался на Флоте, морячок?

Матрос пожал плечами: – Не остался, потому что должен был вернуться.

Глаза Руфины  блеснули: – Вернуться? Зачем? Что ты здесь забыл? Оставался бы...

Илья посмотрел в глаза девушки: – Должен был, понимаешь?

Руфина отвела глаза, взгляд скользнул по цепочке жёлтого металла на шее парня. Она протянула руку, словно желая потрогать, и спросила: – Это рыжьё, Илюш?

Илья повернулся боком к девушке, не позволяя ей коснуться цепочки: – Это амулет, на счастье.

– Хороший амулет, Илюш. Красивый. На твоей встрече я ничего подобного у тебя не видела. И кто тебе такой подарил? Слон? Ты теперь под ним будешь ходить?

– Какой Слон, Руфина?

– Гришка Рыдов.

– А чего это Гришку “Слоном” кличут?

– А того, что когда они тут, на “Птичке”, как-то летом лагерь устроили – и дружок твой, Гришка, всех качков заставлял в Смородине часа по три с ластами плавать, а сам по берегу за ними в противогазе бегал – всё смотрел, чтоб дисциплину соблюдали, чтоб раньше времени на берег не вылезли.

– Не знал я, что Гришку “Слоном” кличут.

– А мне не веришь, у него самого спроси. Только подальше от него встань, а то зашибёт когда эту кличку услышит – больно она ему не нравится.

– Да, нет, зачем, Руфина? Я тебе верю...

– Ты будешь на Гришку работать? –  нараспев повторила вопрос Руфина.

– При чём тут Гришка? Я ещё не решил, где я буду работать и вообще что я буду делать.

– А цепочка эта? – Руфина снова приблизилась к Илье, но он  отшагнул назад.

– Это  подарок Дины, – соврал Илья. Он не хотел рассказывать о посещении гадалки.

–  Ты ври, ври, да не завирайся, –  взгляд Руфины стал холодно-пронзительными. – При  чём тут Дина? У неё у самой ничего нет, а она будет тебе золотые цепочки дарить?  Ну ты загнул, морячок! Не надо.

– Чего не надо? – машинально переспросил Илья.

– Лапшу на уши вешать не надо.

– Кто тебе лапшу на уши вешает?

– Ты, Илюша,  мне лапшу на уши вешаешь, когда говоришь, что соседка твоя тебе это “рыжьё” подарила. У неё самой ничего нет, у “безлошадницы” этой, а она будет тебе цепочки золотые дарить? – Руфина сжалась в плотный клубок, словно пантера, приготовившаяся к прыжку. – Ты бессеребренник, Илюш?

– При чём тут это?

– Тебе неважно, если у твоей будущей жены будет хорошее приданное?

– Не знаю, Руфина, никогда об этом не думал.

– А ты подумай, Илюш, подумай. Очень многое поменялось с тех пор, как ты ушёл на флот. И если раньше нельзя было много денег иметь, то теперь можно.

– А при чём тут деньги и Дина? – Илья почему-то чувствовал пустоту под ложечкой.

– А при том, что Дина за твоей спиной с другом встречается и ничего тебе про это не говорит...

– Дина? С другим? Не верю...

Руфина улыбнулась: – А мне не веришь, сам проверь. Ты ребят Гришкиных знаешь?

Илья пожал плечами. Вышло неопределённо.

– Есть там здоровяк один, Кирпич, по-моему, его зовут. При бабках мужик, как и все они, впрочем. Так вот, соседка твоя с ним тайком встречается. По субботам у Кирпича тренировка, она его ждёт, а потом они вместе куда-то уходят.

Илья насупился: – Ты сама видела?

– А если бы не видела, разве бы стала я напраслину на человека возводить?

Илья нахмурился: – А зачем ты мне это говоришь, Руфина? Мне то с того, какая польза?

Руфина улыбнулась левым краем рта: – Не знаю, Илюш, не знаю. Но проверить не навредит, как думаешь?

В этот момент  голос из из мастерской позвал Илью: – Машина готова.

Илья растерянно простился: – Ладно, Руфин, я пойду. Встретимся ещё.

Не отвечая, она приблизила к Илье  ярко накрашенные губки: – Ну ладно, чего ты как неродной прям, товарищ мареман? И чмокнула в щёку.

Илья растерянно стер со щеки губную помаду и пошёл в “Автосервис” получать “Газик”. На пороге он обернулся и посмотрел на Руфину. Девушка стояла, спрятав руки в карманы дутой куртки и, улыбаясь, смотрела на него: – Увидимся ещё, мареман.

– Увидимся, – и матрос исчез за дверями офиса.
 
11. ПОСЕЩЕНИЕ КЛАДБИЩА


Всю неделю, начиная с понедельника, Илья занимался делами по дому – подготовил сад к зиме,  договорился с мужиками и привёз дров, которые он потом напилил, наколол и сложил в штабель. Но всё это было каким-то внешним. Каким-то наносным. Всё это было не то. То, что раньше давало ощущение физической радости от от уставшего в трудах тела, сейчас только отвлекало, не давало сосредоточиться на главном. На чём?

Вот именно это "на чём?" и не давало покоя. Илья не знал, что делать дальше. Когда он ехал на дембиль, он представлял себе всё по-другому. Как? Матрос сейчас не мог сам себе ответить не этот вопрос. Но он знал, что совсем иначе, как это выходило сейчас в реальной жизни. Плюс к этому, он чувствовал себя отставшим от жизни, которая за время его службы на флоте стремительно унеслась в непонятные дали; он чувствовал себя этакой морской раковиной, выброшенной на морской берег за смертью своего обитателя. Жизнь за эти три года изменилась. И изменилась значительно. То, за что раньше сажали, сейчас было разрешено; то, за что разрушили жизнь его отца, сейчас осталось в далёком, никому не интересном, прошлом.  Может, правильно говорили ребята, что надо было оставаться на флоте? Тогда почему он не остался?

А ведь это был вопрос, на который он не ответил Руфине. Не ответил, или не знал, что ответить? Этим вопросом Руфина разбередила душу моряка. Ходил бы сейчас сверхсрочником по морям и океанам, приумножая славу Российского Флота. И по большому счёту, чего реально он хотел? Разобраться с Ириной? А чего с ней разбираться? И так всё ясно. Она жила своей жизнью по новым законам, благополучно про него забыв. Её убили? Может быть, это и так, но кто об этом сейчас вспоминает? Все стараются смотреть лишь вперёд, забыв про прошлое. И единственный человек, который этого не хочет забывать, - это странная гадалка, у которой они были. Но вот, разве можно противопоставить слово гадалки слову ветерана судебной экспертизы района? Хорошо, если на то пошло, то сюда можно ещё отнести и то странное письмо, которое он получил незадолго до дембеля. Кстати, неизвестно кем написанное, но которое он почему-то приписал руке Ирины. Но, предположим,  пусть его написала Ирина, ведь это, по большому счёту, тоже ничего не решает!

Короче, много было непонятных вопросов, но ответов не было никаких. Илья не знал, что делать со своей жизнью. По идее, он должен был бы восстановиться в институте и доучиться, чтобы получить диплом. Филолога? Чтобы горбатить потом за три копейки, пока его друзья-знакомые без никаких высших образований зарабатывают нормальные деньги, живут-наслаждаются жизнью и в ус не дуют? Конечно, можно было бы попробовать поступать на физтех, так как после флота у него появился новый опыт. Но с другой стороны, чем лучше жизнь инженера по сравнению с филологом? Жить от зарплаты до зарплаты?

Мать, хотя и не бурчала как раньше, но всё равно поглядывала искоса. А ей какого на одну учительскую пенсию? Он, конечно, кое-что привёз с собой из шмотья, которое он купил в загранке и жил сейчас на вырученные от продажи шмоток деньги. Но всё равно рано или поздно надо будет решать, эти деньги закончатся. И тогда придётся решать, что дальше в этой жизни делать.

В таких раздумьях дни бежали неторопливой чередой. За понедельником наступил вторник, потом среда, четверг, пятница... Хотя вся работа по дому была уже сделана, Илья искал новых дел. Ему  казалось, что выполняя привычную рутину он хоть на шаг приблизится к верному решению. Но он никуда не приближался. Поэтому он ощущал, что буксует на месте. Конечно, матери он ничего не говорил, но внутри его одолевала буря. Как та, что свалила антенны наблюдения и сдвинула их со своего штатного положения.

23 ноября, в субботу, он проснулся рано. Умылся, позавтракал и стоял у калитки своего дома. Табачный дым медленно уплывал к серому небу. Всю неделю погода стояла отвратительная – зима никак не начиналась. Ночью температура опускалась до одного-двух ниже нуля, а днём опять всё развозило плюсовой температурой. Отремонтированный “Газик” стоял в гараже, но Илья никуда на нём не ездил.

Планов не было, неопределённость тяготила. Илья побрел от дома в сторону Калинова моста, а потом почему-то свернул направо, вдоль по Кирпичной. Он медленно шёл к новой церкви, возле которой виднелись новые иномарки и торжественные старушки в цветастых платочках. Илья постоял рядом с церковью, посмотрел на суету и побрёл дальше, вдоль реки Смородины, туда, где начиналось кладбище. Матрос брёл мимо старых и новых оград, пока наконец-то не oстановился перед могилой Ирины. Крест с фотографией, чуть осевшая жёлтая земля, завядшие цветы.

А ведь прошёл уже почти месяц.

Он смотрел на осыпавшиеся венки и на пожухлую краску на красных лентах. На кладбище было промозгло. Наверное, и из-за близости реки, которая блестела стальной змеей в ноябрьском воздухе.

В голове ничего не было. А была лишь пустота и ожидание чего-то.

Чего?

Он и сам не знал. Если бы сегодня были бы сороковые сутки, то можно было бы помянуть рабу Божью Ирину. Но так как сегодня прошёл лишь месяц, то и помянуть вроде как не надо. Или можно помянать в любой день? Илья не знал. Наверное, мать может знать. Или батюшка.

А вот если она повесилась, то можно ли её помянать? Я знаю, что самоубийц не отпевают в церкви, а вот поминают ли?

Пальцы размяли сигарету, в воздухе поплыл табачный дым. Не найдя места, куда стряхивать пепел, матрос отошёл от могилы и встал в проходе, прислонившись к ограде. Вдруг его взгляд остановился на одной могилке, рядом с могилой Ирины. По небольшим размерам было понятно, что там покоился ребёнок. Ноги сами поднесли матроса поближе, он прочитал: Саша Калязин, 10.1.91 - 28.8.91.

Ребенок, который родился и умер, пока меня здесь не было. Фамилия мне ничего не говорит. Чей он? Судя по тому, что сейчас здесь много чего строится, может новые семьи к нам переехали?

Илья посмотрел на реку, на небо, на лес. Взгляд упал на другую могилку, ближе к лесу. Это была ещё одна детская могилка. А за ней ещё одна. Илья пошёл вдоль детских могилок. Они бесконечным рядом уходили вверх от реки. Матрос дошёл до самой верхней окраины кладбища, туда, где начинался смешанный лес и стоял серый глухой забор гранитного цеха Харитона. Дальше ходу не было. Илья решил вернуться.

Он подошёл к могилке Ирины, вроде как бы для того, чтобы проститься – делать на промозглом кладбище было больше нечего. И вдруг его как стрела пронзило воспоминание о странном сне, где он увидел Ирину с детьми, которых засасывала воронка.

“Помоги!”, – кричала Ирина Илье.

Это крик ожил в мозгу.

“Помоги! Помоги! Помоги!”.

Илья так и не понял, кому он должен был помочь: Ирине или этим странным детям из того ночного кошмара. Но однозначно, что-то тут было очень странно.

Илья спустился с кладбища к реке. Он вышел к церкви – служба уже закончилась, но двери ещё были открыты. Вот кто мне может помочь, – подумал Илья и направился к открытым дверям, за которыми виделись жаркие огоньки желтоватых свечей.

Отца Панфила Илья уже видел издалека в день похорон Ирины. Но сейчас он смог рассмотреть его повнимательнее. Первое, что бросилось ему в глаза, что священник был молод, чуть может старше самого Ильи.

Священники, вроде бы должны быть старыми? Или я ошибаюсь? Хотя что я знаю про священников?

Глубоко посаженные глаза из-под низких бровей внимательно изучали Илью, лицо было сухим и вытянутым, волосы гладко прилизаны и зачёсаны под центральный пробор. Отец Панфил уже снял жёлтую праздничную ризу и облачился в обычную чёрную рясу.

Илья представился и быстро пересказал про то, что видел на кладбище. Естественно, он предпочёл утаить про то, что мёртвая открыла глаза в день похорон, и про то, что Ирина ему написала. Илья предпочёл действовать методом “прямых доказательств”, как говорил его отец, и рассказал отцу Панфилу лишь про большое количество детских могилок.

Отец Панфил выслушал Илью, не перебивая. Когда Илья выговорился он подошёл ближе к нему и обнял за плечи. От этого кажущимся со стороны ласковым объятием, Илья почему-то внутренне сжался.

– Ты крещён, Илья? – спросил священник, внимательно разглядывая жёлтую цепочку амулета, который Илья носил не снимая с того самого дня, когда они были у гадалки.

– Да... Так точно..., – Илья не знал, как правильно обращаться к святым отцам. В морфлоте этому не учат, и раньше это было никому не нужно. Он сам того не зная, потянул тельняшку вверх, словно стараясь скрыть золотую цепочку под вырезом.

– Когда ты последний раз исповедовался?

– Точно не вспомню... Давно... До того, как меня призвали на флот…,–  Илья повёл плечами, словно стараясь сбросить руку обнимаёщего его священника.

– Тебе надо исповедоваться. Ты устал, душа твоя просит помощи, чтоб увидеть себя вновь обновлённой и светлой...

– Обновлённой и светлой? – словно загипнотизированный повторил Илья.

– Момент покаяния – это “время благоприятно и день очищения”. Время, когда мы можем отложить тяжкое бремя греховное, разорвать вериги греха. Но к этому блаженному очищению ведет нелегкий путь. Мы еще не приступили к исповеди, а душа наша слышит искушающие голоса: “Не отложить ли? Достаточно ли я приготовлен? Не слишком ли часто говею?”

– Извините, Ваше ... э-э-э... Благородие..., – Илья никак не мог подобрать нужного обращения, – я не совсем Вас понимаю...

– Если ты решил исповедоваться, явится множество препятствий, внутренних и внешних, но они исчезают, как только проявишь твердость в своих намерениях. Первым действием готовящегося к исповеди должно быть испытание сердца. Для этого и положены дни подготовки к таинству – говение.

Илья слушал, не перебивая, но, стараясь вырваться из объятий молодого священника. Причём сделать это незаметно, не обидев его слишком выраженными движениями. Откуда-то из глубины живота к горлу подступила лёгкая тошнота. Наконец, ему удалось незаметно вырваться из цепких объятий, но тошнота не проходила.

– Приготовление к исповеди не в том, чтобы возможно полно вспомнить и даже записать свой грех, а в том, чтобы достигнуть того состояния сосредоточенности, серьезности и молитвы, при которых, как при свете, станут видны ясно наши грехи..., – священник продолжал что-то долго говорить и объяснять качающему головой в знак соглашения Илье.

Но тот не слушал. Тошнота слилась с тоской, они раскалывали Илью напополам.

Если я не верю в Бога с той силой, как верит моя мать, это не значит, что я могу неуважительно себя вести.

Отец Панфил тем временем продолжал: – В Священном Писании мы читаем: “Сын мой! Если ты приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению: управь сердце твое и будь тверд, и не смущайся во время посещения; прилепись к Нему и не отступай, дабы возвеличиться тебе напоследок…

Тут Илья почувствовал, что если он сейчас же не выбежит из храма на улицу, то его просто стошнит. Бледный и вспотевший, Илья пробурчал что-то невнятное священнику и скакнул на улицу. Жадно хватая широко раскрытым ртом холодным воздух, он засеменил к своему дому.

Неудобно-то как! Моя мать сюда ходит, а если он потом ей расскажет?

Илья подошёл к дому. Почему-то в голове всплыли слова Руфинаы о том, что сегодня суббота и что сегодня Дина должна встречаться с Кирпичом. В кармане куртки звенели ключи от гаража. Он механически открыл ворота. Вывел “Газик”, закрыл двери и направился на “Птичку” к спортивному залу.

Отремонтированный “Газик” сыто урчал мощным мотором на подъёме и через несколько минут Илья уже подъезжал к спортивному залу. Тошнота стала полегче, но полностью не прошла. Илья поставил “Газик” подальше от входных дверей и решил подождать.

Он наблюдал за входящими людьми. Время, указанное Руфиной, уже прошло, а Дины всё не было. Илья решил ехать домой. Но в самый последний момент появилась она. Сердце забилось сильнее. Как только девушка исчезла за дверями, он побежал за ней. Лёгкая фигурка повернула налево, туда, где была качалка. Илья отдышался, постоял у входа минут пять-десять и уверенно последовал за девушкой.

Почти у самых дверей качалки стояли двое: маленькая Дина расположилась спиной к Илье, и огромный Кирпич, глыба мышц почти вдвое выше девушки,  одетый в новый тренировочный костюм “Адидас”, лицом к матросу. Качок радостно лыбился и постоянно что-то говорил, наклоняясь к Дине. Нескольких минут хватило Илье, чтобы оценить эту сцену. Не отдавая отчёта в своих действиях, матрос почти побежал к беседующей парочке. Дина услышала шаги сзади и поспешно обернулась: – Илья! Привет! Что ты здесь делаешь?

Огромный Кирпич на голову выше высокого Ильи и почти в два раза шире его в плечах, угрюмо молчал и смотрел на Илью исподлобья. Не зная почему, Илья не ответил на приветствие девушки и лишь коротко бросил: – Надо ехать домой!

Глаза девушки расширились: – Сейчас?

– Сейчас, Дин.

Кирпич шагнул навстречу, угрожающе навис над Ильёй: – Ты не видишь, что мы тут разговариваем?

– С другими говори…, – в Илье проснулась отчаянная злоба, в горле пересохло, сердце бешено застучало. В этом момент ему было не важно, что Кирпич здоровее и тренированнее его, матрос съёжился и превратился в подобие маленькой хищной крысы, злобно прыгающей на превосходящего его размерами противника и рвущего, рвущего, рвущего жёлтыми кривыми клыками ненавистное мясо, – …а мы уезжаем!

Качок замер, взгляд скользнул по золотой цепи на шее маремана, и шагнул назад: – Да, без базара, братан. 

Илья посмотрел на Дину, зардевшуюся легким румянцем, подождал пока она зашагает к выходу и развернулся вслед за ней. Они дошли до “Газика”. Сердце Ильи всё ещё бешено колотилось, но дурацкая тошнота отступила.

Дина покорно стояла перед передней дверью пассажира. Илья галантно отрыл дверку, подождал пока девушка устроится на сидении, и хлопнул дверью. Может быть сильнее, чем было нужно. Дина вздрогнула.

С “Птички” ехали молча. Дина смотрела на жёлтые круги света, и улыбалась одними краешками губ. Илья сосредоточенно хмурил лоб, сконцентрировавшись только на чёрном асфальте. Как-будто ничего важнее его в тот момент не было. Словно, стараясь доехать побыстрее. Словно, боясь расплескать что-то, не донести. Уже переехав через Калинов мост, Дина спросила: – Илья, почему ты это сделал?

Илья выключил зажигание, машина на нейтралке плавно подкатила к дому Дины. Сильная рука потянула вверх ручник, долгий взгляд на улыбающуюся Дину: – Почему? Потому. Разве всё должно иметь своё объяснение?

– Илья, мне нужно знать...

Он не дал закончить фразу и, приблизившись к широко раскрытым глазам девушки, поцеловал её в податливые губы. Девушка прильнула к Илье, он, оторвавшись от её губ, молча смотрел ей в лицо. В машине было тихо, где-то далеко перебрёхивались собаки.

– Дин, знаешь, просто ты мне очень нужна...

– Что ты хочешь сказать?

– Дин, не знаю, что я хочу этим сказать, но я сейчас как сумасшедший. Дин, сейчас момент такой, что я ничего не знаю. Не знаю, ни кто, ни где, ни когда. Но одно я знаю точно, что ты мне очень нужна. И я знаю, что не хочу тебя потерять.

Большие доверчивые глаза цвета мокрой смородины смотрели на Илью: – А как же Ирина, Илья? Ведь и месяца не прошло с момента её смерти?

– При чём здесь Ирина? Она давным-давно меня забыла. Впрочем, как и я её.

Ну при чём тут Ирина?

– Ты её больше не любишь?

Почему она опять и опять про неё спрашивает? Больше спросить что ли нечего?

– Дин, я давно уже её разлюбил.

– Меня родители ждут, Илья. И беспокоятся. Я побежала.

Дина ласково прикоснулась теплой ладошкой к щеке Ильи и посмотрела ему в глаза, нет не в глаза, а в самую душу. Она весело выпрыгнула из машины и, открыв калитку, помахала Илье рукой.

Илья коротко ткнул в центр руля, “Газик” издал короткий прощальный звук. Дина исчезла за дверью дома. Илья постоял ещё несколько минут, завёл мотор и подкатил к дверям гаража. Внутри было темно. Чего хотелось больше: плакать или смеяться, Илья и сам толком не понимал. Но тошнота пропала окончательно.

 
12. ФРОЛ АФАНАСЬЕВ


На следующий день, в воскресенье 24 ноября, Илья встал рано, позавтракал с матерью и вышел покурить к дому. События последних дней если не прибавили ясности в том, что делать, то, по крайней мере сегодня, после того, как объяснился с Диной, всё же получили какую-то направленность. Но что делать с другим Илья просто не знал. Получалось, как сказала гадалка.

Сверху с горы зашумел мотор, к дому подкатила красная тонированная “восьмёрка”. Из неё, улыбаясь до ушей, вылез Фрол. Илья смотрел на него.

– Привет, мареман! Как сам?

– Здорово, Фрол. Что тебя привело в наши края?

– Да, вот заехал поговорить, давно не виделись, – ответил Фрол, приближаясь и почему-то вглядываясь в шею Ильи.

Чего он мне на шею смотрит?

– Ну, раз приехал, заходи в дом. Ты позавтракал? хочешь чайку попьём, самовар ещё горячий.

Мама встретила Фрола приветливо – она его ещё помнила по школьным годам. Торопливо накрыла на стол, поставила нарезанный батон белого хлеба, домашнее варенье из вишни, достала из холодильника сливочное масло. Собралась было уходить. Но Фрол её остановил: – Милена Елисеевна! У нас от вас секретов нет, попейте с нами чайку.

Мать Ильи довольно улыбнулась и села с ребятами за стол пить чай.

– А, да, почти забыл. Я же ведь Вам, Милена Елисеевна, подарок привёз, – Фрол шмыгнул носом.

– Мне, подарок? – зарделась мать Ильи.

– Подождите минутку. Фрол выбежал из дому, добежал до машины и тотчас вернулся с пятикилограммовой банкой индийской ветчины.

– Это Вам.

– Спасибо, Фрол. Мать засуетилась, ища место для банки. Потом сунула банку Илье: – Давай открой, на стол поставим.

Илья быстренько открыл банку, порезал длинным ножом и выложил на тарелку сочные ломти в желтовато-прозрачном желе.

– Ну расскажи, Фрол, как твоя жизнь? – улыбнулась Милена Елисеевна. – Ты ведь после школы поступал куда-то? Я уж сейчас и не вспомню. Да вы кушайте, кушайте, угощайтесь, ребятки.

Мать налила всем чаю и подвинула тарелочки поближе к Фролу.

– Поступал, не поступил. На экономический МГУ. Потом закончил школу метрдотелей со знанием английского языка, – Фрол опять шмыгнул носом, положил три кусочка сахару и начал шумно мешать ложечкой чай.

Чего он всё шмыгает?

– А с работой как?

– С работой нормально. Сейчас нормально.

– Ты где работаешь сейчас?

– У Харитона.

– А это не Иринин ли муж?

– Он самый, – Фрол взял рукой самый жирный ломоть ветчины, положил его на кусок белого хлеба и, чавкая, принялся уплетать за обе щеки.

– Ты чего сидишь, как в гостях? – обратилась мать к Илье, который сидел, молча слушая.

Гляди какой воспитанный, подарок принёс. Только к чему всё это? Непонятно мне куда он клонит.

– Да, мама, – Илья уложил кусок ветчины на белый хлеб, который лежал у него на тарелке.

– Харитон, – начал Фрол, предварительно прожевав и проглотив, – умный мужик. Он своё дело так поставил, что сам живёт и другим позволяет. Никого не обирает, – Фрол опять взял кусок ветчины и положил на хлеб. Милена Елисеевна заботливо спросила: – Ещё чайку?

Он только кивнул головой, тщательно пережёвывая ветчину. Мать подлила заварки и добавила кипятку из самовара: – Сахарку? Одну? Две?

– Две, пожалуйста, – дожевал Фрол. И опять шмыгнул носом.

– А чем Харитон занимается? А то я тут от жизни отстала.

– У Харитона собственная компания по производству архитектурных деталей и ритуальной продукции.

– Он архитектор?

– Нет, ну что Вы, Милена Елисеевна, Харитон – не архитектор, он предприниматель.

– Предприниматель? – удивилась мать Ильи.

– Да, он создал свою фирму на базе одного камнеобрабатывающего комбината.

Илья молча пил чай и ел ветчину. Ветчина действительно была вкусная.

Интересно, сколько такая баночка по нынешним временам может стоить?

Милена Елисеевна оживилась: – То есть на него люди работают, а он их работу продаёт?

– Ну, где-то так, – улыбнулся и ещё раз шмыгнул носом Фрол. – Раньше за это сажали, а сейчас это разрешено, как в Штатах.

– И ещё ты мне вот что скажи: а много на него людей работает? – спросила Милена Елисеевна.

– Вот этого я Вам сказать не могу, потому что это – коммерческая тайна. Могу лишь сказать, что один из таких цехов находится здесь, в Иванково, и я как раз тем и занимаюсь, что привожу гранитные плиты для дальнейшей обработки.

– Какой цех? – встрепенулась мать. – А то я уже совсем от жизни отстала...

– Цех находится за новой церковью, рядом у кладбища, – почему-то нахмурился Фрол. – Но вопрос не в этом. Вопрос в том, что сейчас дела у Харитона идут очень хорошо, даже больше того, я бы сказал, что чересчур хорошо. Настолько хорошо, что он смог после интенсивных переговоров с ведущими европейскими фирмами организовать поставку своих изделий зарубеж.

– Кто? – не выдержал Илья. – Харитон? За рубеж памятники продаёт?

Фрол торжественно посмотрел на Илью: – А ты не знал? Твоя соседка тебя не проинформировала?

– Какая соседка? Динка что-ли? А она откуда про это знает?

Фрол опять шмыгнул носом: – Илюх, про это все знают. Знаешь, сколько ему европейцы платят?

Мать сидела не шелохнувшись. Фрол продолжил: – Миллио-о-о-ны...

– Миллионы чего? –  ахнула Милена Елисеевна, – … миллионы рублей?

– Нет, ну что Вы, как можно с европейцами вести дела в рублях? Ему платят в долларах.

Мать надулась, засопела и стала подбирать невидимые крошки с полинявшей клеёнки.

Илья отставил чашку с чаем и спросил недоверчиво: – Миллионы долларов? Ты ничего не перепутал? Такие деньги только в Америке водятся.

– Нет, Илюх, я ничего не перепутал. Именно миллионы. И теперь такие деньги у нас тоже водятся.

Мать перепугано смотрела на Фрола.

– Так вот, Илюх, Харитон хочет расширять производство, и ему нужны люди...

Илья смотрел на Фрола.

Нужны люди? Так пусть найдёт? С меня то какой толк в гранитных плитах?

Мать слегка подтолкнула его в бок сухим кулаком: – Человек дело говорит...

Фрол слегка осклабился, посмотрел на мать, потом опять на Илью: – Илюх, другого такого шанса у тебя в жизни не будет…

Илья помешивал в полупустой чашке уже давно растворившийся сахар.

Мать опять пихнула сухим кулачком под рёбра: – Человек ответа ждёт, а ты его ждать заставляешь... Она радостно посмотрела на Фрола: – Ещё чайку?

– Нет, спасибо, я больше не хочу, – тот посмотрел на матроса, – дело серьёзное и беспроигрышное. Думать тут нечего. Что мне Харитону сказать?

Илья нервно поигрывал ложечкой в чашке. Поднял взгляд на Фрола: – Не знаю, что сказать. За предложение конечно спасибо, но я пока не знаю.

Мать вскочила со стола и пошла греметь грязной посудой.

– Какие проблемы, Илюх? – Фрол понизил голос. – Ты мне скажи, если нужна помощь Харитон тебе поможет ситуацию разрулить. Он шмыгнул носом и почему-то посмотрел на шею Ильи: – Или ты уже с другой командой подвязался?

– Ни с кем я не подвязывался, – откуда-то из глубины на Илью накатила волна раздражения. – Я только что на дембель пришёл, а ты меня сразу запрячь хочешь?

Фрол подался назад: – Я тебя не запрягаю. Наоборот, – зрачки сузились в две булавочные головки, – я тебе помочь хочу. По старой дружбе, – он постарался рассмеяться.

Илья продолжал: – Дай отдышаться, в себя придти. Дела доделать.

Мать оставила грязную посуду и стремительно подошла к столу: – Какие у тебя дела? А отдохнёшь потом. А работа эта ценная, думать тут нечего.

Фрол посмотрел на мать и слегка улыбнулся: – Правильно, Милена Елисеевна. Абсолютно правильно. Ну ладно, засиделся я у вас, а мне ещё в цех надо. Большое спасибо за чай. Кстати, Илюх, у меня на следующей неделе день рождения, мы с мужиками хотим тусовочку собрать,  – он с хитрецой подмигнул Илье, – будет желание, заскочи. Мы в Солнцеграде ресторан снимем. Если надумаешь, то приезжай. А да, чуть не забыл, – он вынул из кармана красивую тесненную записную книжку, легко выдрал из неё чистую страницу, достал толстую “Паркеровскую” ручку и вывел на листе: “г. Солнцеград, 1-й Советский переулок, д. 2, 2 этаж, офис 12, ООО “Каменный цветок”.

Мать тревожно наблюдала за Ильёй. Фрол, ничего не замечая вокруг, бормотал себе под нос: – Телефончики я тебе тоже на всякий случай запишу…

Он вывел мелкими циферками: “8-456-31921”.

– Это прямой к секретарше Харитона, её зовут Джудит.

Он  поднял взгляд на Илью, и попытался пошутить: – Комсомолка, активистка, знойный женщин, мечта поэта, панымаиш?

Мать, не шелохнувшись, глядела на листочек, на котором писал Фрол и на его ручку.

Фрол, ничего не замечая, продолжил: – Есть ещё один…, – 8-456-37403, – приписал он снизу,  –  ... и факс, – он посмотрел на Илью, – тоже запишу. 8-456-67679. Кто знает, может понадобится?

Фрол поднялся, опять шмыгнул носом. Протянул листок Илье, тот взял его и положил на клеёнку. Илья поднялся вместе с ним, вышел во двор, почему-то спросил: – А Ира сама повесилась? Или ей помогли?

Фрол, натужно кашлянул и как-то странно сгорбившись, ответил на вопрос вопросом: – Ты чего, Илюх? Кто же на такое решиться? Она же Харитону женой была!

Он как-то быстро ткнул ладошку в руку Илье, и не дав тому возможности пожать её, вспрыгнул в машину. Матрос смотрел как красная тонированная “восьмёрка”, сильно газуя, разворачивается на улице и затем исчезает за рощицей на холме за Калиновым мостом. Там где он выбросил бидоны для отцовской бражки.

Илья закурил. Он и сам не знал, почему он не принял такую непыльную работёнку. Да и правильно сказала мать, что дел у него особенных не было. Ни особенных, ни не особенных. Вообще никаких. Если, не принимать во внимание, странные обстоятельства, окружающие смерть Ирины.

Указательный палец метнул недокуренный бычок на землю, матрос вошёл в дом.

Мать гремела посудой в раковине. Когда он прошёл в комнату, она повернулась и сердито сказала: – Если бы ты знал, чего я натерпелась с твоим отцом. А теперь ты тоже начинаешь выкаблучиваться… И беспомощно заплакала.

Илья хотел обнять мать за старческие плечи, но она вывернулась, и исчезла в своей комнате, громко хлопнув дверью.
 
13. ФРОЛ В ОФИСЕ ООО “КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК”


В то же воскресение, поздно вечером красная тонированная “восьмёрка” с визгом затормозила в 1-ом Советском переулке города Солнцеграда Московской области напротив офиса общества с ограниченной ответственностью “Каменный цветок”, занимающего два этажа дома номер два. Кирпичное зеленовато-серое двухэтажное здание сталинской постройки уже спало, лишь зашторенные окна наверху светились теплым светом.

Фрол выпрыгнул из машины, быстро закрыл двери на ключ и подбежал к бронированной двери. Он был доволен собой: сегодня он будет первый раз лично разговаривать с шефом. Есть придурки, которые работают на Харитона годы, и ещё ни разу не говорили с ним лично. А он, который без году неделя работает здесь уже сумел себя хорошо поставить и заработать уважение!

Фрол быстро постучал “та-там”, сделал паузу, потом добавил “та-та-там”. Подождал и повторил.

Дверь распахнулась – на пороге стоял верзила в чёрном костюме и водолазке. Чёрный короткий ежик светился в отражении электрического света, падающего из помещения.

– Добрый вечер, Фрол Витальевич, – обратился здоровяк к Фролу, – проходите, пожалуйста. Садитесь, я сейчас позвоню.

– Ты, чо, мелево, в натуре? – зашипел Фрол. Худое лицо перекосилось, исходя слюной: – Не видишь, кто перед тобой стоит?

Здоровяк отступил назад: – Я вижу, кто передо мной стоит, но ...

– Очки протри, если зрение потерял. Или тебе фокусировку навести, а?  Ты не видишь, кто перед тобой стоит? – Фрол зловеще приблизился к здоровяку. – У тебя чего, башку заклинило или тебе объяснить, Человек Московской Области?

– Фрол Витальевич, Вы же меня правильно поймите, если она всё время меня просит по телефону докладывать...

– С ней я сам разберусь, понятно тебе? – Фрол, не дожидаясь, пока здоровяк наберёт номер, вбежал в пустой холл первого этажа.

Там ничего не было, если не считать стул для охранника-здоровяка, невысокого столика с телефоном и трех стульев для посетителей. Он в три прыжка перепрыгнул расстояние, разделяющее входную дверь и красивую круглую лестницу с чугунными решетками, ведущую на второй этаж. Он не обратил внимания на дверь в глубине первого этажа, а быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Пробежал по длинному коридору, декорированному панелями темного дерева, и очутился в просторной прихожей.

Длинное полуизогнутое восьмиместное кресло для гостей, расположенное справа от входа, было пусто. В огромном аквариуме в стене, справа от входа, молча плавали огромные чёрные рыбины. На полу лежал пышный ковёр. Перед креслом стоял невысокий столик с какими-то журналами. Можно было бы сказать, что в приёмной не было никого, если бы не красивая девушка странной наружности, сидевшая за невысоким столом секретарши по левую руку от входа. Лет 22, короткие темные волосы, накрашенные чёрным губы, подведённые чёрным глаза.

Девушка увидев его, нервно забарабанила пальцами по полированной поверхности стола.

– Привет, Джудит! – с беспечной улыбкой обратился Фрол к секретарше. И шмыгнул носом.

– Сколько раз тебя просили докладывать о прибытии? – Джудит продолжала барабанить по столу.

– Докладывать о прибытии должны чужие, я здесь свой, – улыбка чуть-чуть увеличилась. – И сегодня я буду говорить с шефом лично!

– Сколько раз тебя просили докладывать о прибытии? Или других охранников вызвать? – Джудит барабанила уже не пальцами, а костяшками.

– Джудит, всё нормально.

– Сколько раз тебя просили докладывать о прибытии? – повысила голос Джудит: – Или ты так и будешь заниматься беспределом?

– Я не занимаюсь беспределом, и если охранник тебе не доложил, это его проблемы...

– Василий всегда мне докладывает, только когда ты приезжаешь, он почему-то перестаёт докладывать...

– Слушай, Джудит, меня Харитон ждёт, ты ему доложи, что я приехал, а морали свои на потом оставь...

Джудит твёрдо посмотрела на него: – Ох, доиграешься, Фрол. Ты думаешь, я не знаю, как ты на Василия наезжаешь?

– Вася за себя сам постоять сможет, – ухмыльнулся Фрол. – Доложи шефу, что я приехал.

Джудит нервно стучала костяшками по столу: – Не знаю, чего в тебе Харитон Андреевич нашёл...

– Слушай, Джудит, будешь шефу докладывать или нет? Или так и будешь меня всю ночь тут своими нравоучениями кормить?

– Я знаю, кто ты, – ответила Джудит. – И если бы была моя воля...

– Послушай, если бы, да кабы, то во рту росли б грибы. Если бы была МОЯ воля, – он сделал акцент, – знаешь ЧЕГО бы я с тобой сделал? – зрачки Фрола сузились. – Поэтому будь умницей и делай свою работу. Просто делай свою работу, – добавил он на одном шумном выдохе.

Джудит не шевелилась.

– Будешь докладывать или мы будем шефа заставлять нас ждать... Если он узнает, то ему может не понравиться, что ты заставляешь его ждать по срочному делу...

Джудит отрицательно покачала головой, палец с ногтём выкрашенным темным лаком нажал на кнопку переговорного устройства: – Харитон Андреевич, приехал Фрол.

С другой стороны ответил тихий голос: – Пусть войдёт, Джудит.

Фрол подошёл к двери светлого дуба и легонечко постучал костяшками пальцев. Подождал, пока из-за двери раздалось тихое “Войдите”, медленно нажал на массивную дверную ручку и потихонечку приотворил дверь. Но не широко, а лишь настолько, чтоб протечь верхом тела внутрь. Сегодня он, наконец, переступит этот порог. Начиная с сегодняшнего дня, он будет лично получать распоряжения от шефа. Секретарша? Пусть она передаёт указания шефа другим.

Перед порогом, Фрол обернулся и одними губами послал воздушный поцелуй Джудит. Она вспыхнула и заёрзала на стуле.

– Вот же сцуко козёл! – прошептала молоденькая секретарша и прибавила непечатную брань. Но её уже никто не слышал – дубовая дверь тихо затворилась.

В большом кабинете было полутемно. На расписанном причудливыми лилиями и растительными орнаментами паркетном полу лежал огромный толстый ковёр, глушивший шаги. Напротив двери находились два высоченных окна, сейчас закрытые тяжёлыми светло-бежевыми шторами. Стены и потолок были покрыты лепниной. У левой и правой сторон кабинета стояли массивные шкафы тёмного дерева, заполненные папками, документами, бумагами. Лишь настенные плафоны и приятный свет настольной лампы с зелёным абажуром освещали пишущего человека.

За небольшим письменным столом в стиле “русский жакоб” сидел элегантный мужчина лет тридцати пяти - сорока. Длинные темные волосы с легкой сединой, густые, сросшиеся на переносице брови, безукоризненно выглаженная белая рубашка с бриллиантами запонок. Темный пиджак был накинут на спинку стула. Перед письменным столом стояло кресло для посетителей сделанное из дуба и карельской березы. Вместо подлокотников две химеры предлагали свои крылья.

Посетитель замер у двери, и не смел ступить на пышный ковёр. Элегантный мужчина писал, словно не замечая, что Фрол вошёл. Так продолжалось достаточно долго. Наконец, мужчина закончил писать, закрыл толстый манускрипт, откинулся на стуле и поднял темные глаза на Фрола.

Похлопал ладонью по темной обложке. Откинулся в кресле: – Я не слышал, как ты вошёл, проходи...

Зелёная лампа освещала только стол, и лица собеседника было не видно. Лишь внимательные тёмные глаза, казалось, блестели своим собственным светом над зелёным абажуром. Тонкая ладонь поманила Фрола.

Стараясь не наступать на центр пышного ковра, Фрол бочком почти на цыпочках прошёл к столу и уже было хотел сесть в кресло. Но два тонких пальца, казалось, ткнули его на расстоянии и оставили стоять перед письменным столом. Уже не на ковре, а на  тонком кусочке паркета.

– Итак, разговор состоялся? – прервал тишину элегантный мужчина.

– Да, Харитон Андреевич.

– Ты предложил ему работу?

– Да, Харитон Андреевич.

– Что он тебе ответил?

– Он сказал, что подумает.

Два глаза прошили Фрола из темноты над зеленым абажуром: – Он сказал, что подумает? А что тут думать?

– Вот и я тоже так думаю, Харитон Андреевич, “что тут думать”? – постарался улыбнуться Фрол.

– А теперь ты мне ответь, почему он отказался?

– Не знаю, я ему всё сказал, как Вы хотели, Харитон Андреевич.

– Хорошо, предположим, что ты ему всё сказал, КАК я хотел, – Харитон сделал ударение. – Почему тогда он не согласился?

– Не знаю, Харитон Андреевич. Он вообще странный какой-то. С такими не разговаривать надо, а по-другому разбираться...

– С кем разговаривать, а с кем нет, это я решаю. Тебе понятно? – спокойный голос мягко тёк из-за зелёного абажура.

– Да, да, конечно. Я просто хотел..., – начал быстро оправдываться Фрол.

– Мне не интересно, что ты хотел. Мне нужны результаты, а их нет, – в спокойном голосе появились металлические нотки. – Ты подготовился к разговору?

Фрол нервно задёргался и шмыгнул носом. Ему показалось, что лилии на ковре по-змеиному зашевелились, нацеливаясь на него со спины. Невольно, он сделал маленький, чуть заметный шажок к спасительному кругу света.

– И давай кончай с этим твоим шмыганием. Мне абсолютно не важно, какую дрянь ты нюхаешь, чтоб шмыгания твоего я больше не слышал, понятно?

– Понятно, Харитон Андреевич, – ответил Фрол, хотел шмыгнуть, но чудом удержался, напрягши все мышцы брюшного пресса.
 
– Итак, я жду ответа на мой вопрос. Ты подготовился к разговору? Или ты, как всегда, решил под “дурачка” закосить?

– Я? Нет, что Вы, Харитон Андреевич... – Фролу захотелось шмыгнуть носом, он напряг мышцы брюшного пресса и сдержался.

– Расскажи мне, как ты подготовился, – два тёмных глаза впились в Фрола. – Ты узнал, какие у них отношения с матерью? Ты узнал, что ему нравится и что нет? Привычки? Хобби? Планы? Друзья? Ты узнал, какие у него отношения с этим Слоном? Кто у него подруги? – мягкий голос исчез, вместо него на Фрола лился стальной.

– У него отец спился...

– Эту историю про милицейский “Газик” я и без тебя слышал. Ты мне что-нибудь новенькое скажи.

– С Диной у него вроде как шуры-муры.

– Насчёт неё ты не беспокойся – там Руфина уже работает. Что ещё?

Фрол молчал.

– Видишь? Я плачу тебе деньги. За что?

– Я матери его подарок отвёз.

– Подарок? Какой?

– 5 килограммов ветчины.

– Что?!!

– Пятикилограммовую банку ветчины…

В ответ раздалось громогласное хохотание: – Ты подарил его матери банку ветчины?

– Да, а что? Старухе понравилось –  лупила за обе щеки.

– Какой же ты дебил! Какой же ты тупой! Если бы можно было набрать нормальных людей на работу! Просто нормальных людей! Ты бы и пяти минут здесь не задержался! Но что делать? За неимением лучшего приходится иметь дело с такими, с вашего позволения, “профессионалами”. После короткой паузы Харитон как-бы невзначай добавил: – Тебя за что посадили? За “бакланку”?

Фрол съёжился, повесил голову: – Да, я сидел за “хулиганку”, – прошептал он еле слышно.

– Потому что у тебя нет мозгов, потому что только идиоты дарят женщинам ветчину...

– Она не женщина, а старуха...

– Ты так беспросветно туп, что не понимаешь элементарных вещей! Как самый натуральный “баклан”! Любая старуха сохраняет в себе ту женщину, которой она когда-то была...

– Как же старуха может сохранять в себе женщину? – прошептал Фрол и снова напряг мышцы брюшного пресса, чтобы подавить неуёмное желание шмыгнуть.

– Запомни, женщинам дарят цветы! Всегда и везде. Старым, молодым. Всем!!!

Фролу показалось, что темнота в комнате сгустилась. Ему хотелось исчезнуть из этого кабинета. Раствориться, улететь, пропасть. Такого жуткого страха он не испытывал нигде и никогда. Он чувствовал, что эти два горящих глаза могут сделать с ним всё что захотят. Растоптать. Уничтожить. Стереть с лица земли. Эти тёмные пронизывающее глаза, смотрящие на него поверх зелёного абажура. Этот странный разговор, смысла которого он не понимал. Это постоянное желание шмыгать носом, которое почему-то не нравилось Харитону. Он сгорбился. Пальцы в сжатых кулаках до побеления косточек впились в ладони.

– Что ты выяснил на счёт цепочки?

– Есть у него цепочка. Похоже, что золотая.

– Ясное дело, что есть. Но кто ему её дал? Его друг-качок? Потому что он решил с ним работать? – голос выдержал паузу. – Или кто-то … ещё?

Фрол молчал. Время замерло. Надо было хоть как-то спасать положение, его осенило: – Если Вам нужна его цепочка, Харитон Андреевич, я могу всё устроить! Воткнуть перо мареману и взять на гоп-стоп – это проще пареной репы!

– Ты ничегошеньки не понимаешь!!! – голос отскакивал от стен и грохотал под сводами кабинета. – Не понимаешь, и понимать не хочешь!!! Ты туп, как чурбан! Не зря отец Ильи упёк тебя за решётку! Неужели ты думаешь, что если бы мне нужна была его цепочка, её у меня бы уже не было? – голос, казалось, хлестал по щекам. – Неужели ты думаешь, что мне нужны твои советы или мнения? Нет, нет и нет!!! Ничего этого мне не нужно! А нужнa мне лишь твоя работа!!! Согласно подписанному тобой контракту, – голос смягчился, в нём появились проникновенные нотки. 

Фрол чувстовал, что летит в тар-тарары. Голова безвольно мотнулась.

– Очень хорошо, – продолжал голос. – Если ты согласился на все пункты нашего контракта, то почему ты ничего не делаешь? Итак, что ты думаешь в этой связи?

Фрол втянул голову в плечи.

– Слушай и запоминай. Сначала мне нужно узнать, кто дал ему эту цепочку. И если это просто цепочка или на ней есть кое-что ещё.

– А что может быть на цепочке? – Фрол не осмеливался смотреть в глаза поверх плафона,  заискивающий взгляд сосредоточился на тонких руках, элегантно лежавших на поверхности стола.

– Тебя не волнует, ЧТО может быть на цепочке. Но ты должен выяснить если ЧТО-НИБУДЬ на ней есть. И запомни это, я повторяю это в последний раз – вопросы здесь задаю я. Потому что я плачу деньги. Если ты в силу умственной недостаточности не способен ответить на них, то, по крайней мере, ты должен отработать потраченные на тебя средства и привезти этого, как ты выражаешься, “маремана” сюда.

Фрол слегка расслабился.

– Но здесь есть одна деталь. Объясняю для “бакланов” и умственно недостаточных. Привезти – это не значит мёртвого или в наручниках. Ты должен так всё выстроить, чтобы он САМ захотел ко мне приехать. У тебя есть вопросы?

Фрол почувствовал, что голос снова вбил его в землю, что силы его оставили. Окончательно и бесповоротно. Он чувствовал себя, как выжатый лимон. Нет. Как половая тряпка, брошенная в углу.

– Если нет вопросов, то разговор окончен. И поторопись с “мареманом”. Сроку тебе – две недели. Последние две недели. Если не выполнишь – разговаривать будем по-другому – у меня тоже терпение не железное. Время пошло. Свободен.

Бледный Фрол с усилием выполз из дверей. Едва увидев его потную физиономию, Джудит презрительно скривила накрашенный чёрный ротик. Страшно  ныли брюшные мышцы. Еле двигая пятитонными ногами, oн дотащился до выхода, где сидел здоровенный охранник; в запавших сереньких глазах полыхнула ярость.

 – Ну, кули ты тут расселся, чурбан куев? – то ли прохрипел, то ли прошипел он, громко шмыгнув носом. – Давай, открывай! Ватная нога со злобой пнула в ножку стула охранника.

Здоровенный детина вскочил, распахнул металлическую дверь.

Осунувшийся  Фрол вывалил ставшее неподъёмным тело в ноябрьскую тьму.
 
14. ФРОЛ СНОВА В ГОСТЯХ У ИЛЬИ


На следующий день в понедельник 25 ноября Илья встал поздно. Он лежал в кровати и смотрел в потолок. За стеклом дул промозглый ноябрьский ветер, но температура ниже нуля не спускалась. В голове было пусто. Мысли перескакивали от Ирины к Дине и обратно.

Ну почему все девчонки такие одинаковые? Когда казалось-бы всё начинает налаживаться, они придумывают нечто такое, что и понять невозможно. Почему Дина в такой ответственный момент должна была вспомнить про Ирину? Что за этим вопросом таилось?

Промучившись с полчаса над этой загадкой и ни придя ни к какому выводу, он оделся, и пошёл умываться на кухню. Мать уже давно встала – она вообще рано вставала всегда – и уже возилась на кухне. Он вежливо поздоровался, но она не ответила и сохраняла гордое молчание.

Она дуется на меня из-за того, что я не принял предложение Фрола. А может я действительно дурак, и мне надо было за него схватиться? Что бы сделал отец на моём месте? Я не знаю, чтобы он сделал, потому как жил он в другое время, да и закваски он был другой. А какой? А такой, что для него не существовало полутонов. Для него всё было однозначно: друг-враг, свой-чужой, белое-чёрное.

Матрос быстро умылся, почистил зубы, сел к столу. Есть не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Мать сурово прошествовала в свою комнату и там затихла.

Наверное Богу молится?

Он давно уже не заходил в комнату отца и матери. Но он ещё помнил как он видел там тёмные картины с полустертыми ликами. Перед ликами день и ночь коптила лампадка. Мать покупала специальное лампадное масло через каких-то своих подружек в далёких церквах. В советское время она работала учительницей литературы в школе и ей необходимо было скрывать свою веру в Бога.

Если бы в то время узнали про то, что она имеет иконы в доме, её точно так же как и отца попёрли бы с работы. А теперь, наверное, ей намного легче? Ведь церковь теперь прям под носом. И никто её ниоткуда не погонит. А куда погонишь пенсионера?

Илья поел хлеба с вчерашней ветчиной, допил полутёплый чай и вышел на улицу. Он смотрел на пустынную улицу, на Калинов мост, на невидимую, но угадываю за домами улицы Кирпичной реку Смородину, на холм за мостом. Его внимание привлекла красная тонированная “восьмёрка”, которая вылетела из-за рощицы на холме и спустилась к мосту.

Через минуту перед его домом остановилась эта красная “восьмёрка”, из которой появился Фрол.

– Здоров, Фрол! Как жизнь?

– Хорошо, Илюх, – ответил Фрол и почему-то погрустнел.

По сравнению со вчерашним днём он изменился. Сегодня он уже не был вчерашним самоуверенным человеком – под глазами появились круги, он весь как-то съёжился. Илье показалось, что он постоянно озирался по сторонам.

А чего ему озираться тут, в Иванково, где он вырос и где его каждая собака знает?

– Слушай, Илюх, – начал Фрол, – я тут кое-что из подарков привёз… Он начал доставать из багажника какие-то коробки и сумки. В конце на свет появился большой букет темно-красных роз.

– А розы кому? – опешил Илья.

– Кому? Матери твоей, разумеется. Я вчера приехал на скорую руку, уже потом сообразил, что неудобно к женщине в гости без цветов ходить. Вот и решил исправить ошибку, – Фрол попытался улыбнуться. Вышло косо. – Ну, чего стоишь, мареман? Помоги.

Недоумевающий Илья схватил несколько коробок. Фрол захлопнул багажник, достал с заднего сиденья сумки и цветы, пихнул ногой дверь. С гулким шумом дверь закрылась. Фрол не видел, как мать наблюдала за ними из своей комнаты, но как только они подошли к калитке дома, дверь распахнулась и оттуда появилась сияющая мать:

– Фролушка! Опять приехал? Проходи, проходи, пожалуйста, – от материнской сердитости не осталось и следа. Она выглядела довольной. – Проходи, я сейчас чайку поставлю.

Гость вошёл в дом. За ним Илья.

Фрол сбросил все сумки  на скамейку у входа. Фрол стоял с коробками в руках, не зная, что с ними делать. Сначала он хотел положить на пол, но потом ему стало неудобно. Он положил их на клеёнку стола. Мать чего-то сердито пшикнула и потащила коробки поближе к печи, туда, где стоял большой сундук.

– А это Вам, – протянул цветы Фрол.

Мать зарделась: – Ой, красота-то какая, – только и проговорила она. – Сейчас в воду поставлю. Где тут у нас ваза была?

Она металась по кухне, открывала какие-то шкафчики, выгребала кастрюли, черпаки, трехлитровые банки. Вазы нигде не было. Мать, не желая расставаться с букетом, ушла куда-то вглубь дома и искала там, но ничего не находила. Наконец, она вернулась с пустой литровой банкой и наполнила её водой из-под крана: – Сейчас, сейчас. Она обрезала черешки и поставила цветы на стол: – Ну что же ты стоишь, Фрол? Проходи к столу. Сейчас чайку поставим.

Мать суетилась на кухне, доставала блюдечки, тарелочки, на столе появилась даже банка варенья. Естественно, она достала из холодильника открытую банку ветчины, которую вчера подарил Фрол. Но ни словом, ни взглядом не спросила, что это за коробки и сумки, которые привёз нежданный гость.

Пока мать суетилась, Фрол подошёл и открыл первую коробку. На свет появился красивый пуховый платок. – Возьмите, пожалуйста, Милена Елисеевна. Гость подошёл к продолжающей суетится женщине и накинул платок на плечи.

Мать остановилась и погладила платок рукой: – Ой, какой тёплый… Спасибо…

Фрол тут же ответил: – Оренбургский. Натуральный. Как Вы знаете, эти платки делают из особой породы овец.

Потом из коробок появились ботинки для Ильи, костюм, белая рубашка, галстук и запонки золотистого цвета.

Мать стояла посреди всего этого богатства и молчала. Наконец, она спросила: – Ой, Фролушка, подарки-то какие дорогие. А мне давно уже никто ничего не дарил. И она присела на лавку, склонив голову.

Илья, ранее молчавший, посчитал нужным вступить в разговор: – Спасибо тебе, конечно, но можно поинтересоваться, чего это ты так расщедрился?

– А это не я, а Харитон. Я ему сказал, что ты согласился с ним работать. А он всем своим управляющим одежду приличную дарит. Потому как надо представительный вид иметь для серьёзной работы. Тебе ещё и подъёмные причитаются.

– А почему ты ему сказал, что я на эту работу согласился? – Илья не поддавался.

Мать тихо вздохнула и негромко выговорила: – Илья! Ну не начинай, пожалуйста, я тебя просто умоляю. Не начинай. Потом она обратилась к Фролу: – Ну, чего же мы стоим? Милости прошу за стол.

Пустые коробки и сумки Илья вынес в сени, когда он вернулся, мать уже разлила чай и слушала разговор Фрола: – ...да, именно так, Милена Елисеевна. Времена сейчас другие. То, что раньше запрещено было, сейчас по постановлениям Партии и Правительства разрешено. Жизнь поменялась. За то, что раньше сажали, сейчас называется бизнесом. И, похоже, что за это уже больше сажать не будут...

А вон отца моего хотя не посадили, но жизнь порядком потрепали.

Илья тихо сел за стол, взял хлеба, положил кусок ветчины, сидел и тихо жевал, слушая разговор матери с Фролом.

– Фрол! Ну, скажи ты мне на милость, что сейчас – правда, а что – нет? Вот я человек пожилой, в другое время я росла, и всех этих “перестроек” не понимаю. А вдруг потом опять всё запретят, а тех, кто в бизнесмены подался, возьмут и посадят?

– Да, нет, что Вы, Милена Елисеевна! Как можно? Тогда уже надо сажать с самых верхов. Вы вот к примеру возьмите того же министра обороны, – он отхлебнул из чашки и посмотрел на Илью, – тот, что тебе приказ о дембеле подписывал. Он в сентябре подписал другой приказ, по которому можно теперь армейское имущество продавать...

Мать ахнула. Илья хмуро смотрел на Фрола.

Фрол продолжал: – ...если за бизнес теперь начнут сажать, то начнут с самых верхов. А это, как Вы понимаете, невозможно.

Илья перестал слушать. Он ушёл в свои мысли. Он думал об отце. О его судьбе. Ведь если бы он сейчас жил-бы, то ему ничего за тот “Газик” и не сказали бы. Он же ведь его не украл, он же за него заплатил. Да даже если бы и не заплатил бы, то всё равно его списывать хотели. Опередил своё время? Только кому от этого сейчас лучше?

Мать что-то спрашивала, Фрол оживлённо отвечал. Илья то чуть-чуть прислушивался к их разговору, то снова уходил в свои мысли. Фрол рассказывал про то, что Харитон помог ему купить машину, дав в займы денег. Потому что в его бизнесе необходимо, чтобы все управляющие хорошо выглядели и были “на конях”. Таким образом, частный капитал способствует развитию благосостояния отдельных граждан. Он рассказывал про огромные доходы Харитона, про планы международного развития, про необходимость привлекать к делу людей нового мышления, не боявшихся трудностей, и способных взять на себя риск и ответственность за принятие сложных решений. Илья в разговоре участия не принимал. Мать раскраснелась, кивала головой и изредка похохатывала. Прошло часа полтора. Похоже, что Фрол наговорился с матерью и снова переключился на Илью.

– Илюх! А ты чего сидишь, как воды в рот набрал? – Фрол снова вошёл в роль своего парня.

– Слушаю, чего умные люди скажут, – отшутился Илья. Спорить желания не было. Не хотелось также ругаться с матерью.

– А сам то ты чего думаешь?

– По поводу чего? – матрос не хотел нарушать гармонию.

– По поводу новых возможностей, которые тебе открываются?

– Новые возможности? Это ты о чём?

– Это я о предложении Харитона. Как оно тебе показалось?

– Как оно мне показалось, я тебе уже ответил.

Фрол сдержался: – Слушай, ну зачем же так категорично?

Мать тревожно застыла и не смотрела на Илью. Потом она вдруг спросила: – А если он не захочет с Харитоном работать, то подарки заберут?

– Этого я Вам сказать не могу, потому что такого ещё никогда не было. По крайней мере за то время, что на Харитона работаю, – ответил Фрол. – Хотя, мне кажется, было бы логично вернуть подарки...

Илья молча встал, подошёл к лавке, где были сложены рубашки, галстуки. Сгрёб всё в одну кучу и всунул в руки ошеломлённо сидящему Фролу. Подождал. Посмотрел на мать, сорвал с неё платок, молча, положил на кучу.

Мать, зарыдав, убежала в свою комнату.

Фрол со злобой посмотрел на Илью: – Ну, чего ты ломаешься, как целка? Что тебе ещё нужно? Я прошу тебя как человека! Вон старого человека до слёз довёл, а она твоя мать всё-таки.

– Не боись, о моей матери я сам позабочусь.

– Илюх, ну чего ты набычился-то? Ты мне объяснить можешь, какие у тебя проблемы? Харитон – классный мужик. Он всегда готов помочь хорошим людям. И если тебе не понравится, ты всегда сможешь из этого дела выйти...

– Фрол! Выход сам найдёшь или тебе помочь?

– Илюх! Мы с тобой не первый год знакомы, я тебе зла желать не буду. Я просто по - дружески хочу знать, что у тебя за причина, что ты такое выигрышное предприятия ни во что ставишь? У тебя есть какие-то другие предложения? Скажи мне просто и я отвалю, – Фрол всматривался в глаза Ильи. – Не отворачивайся от твоей удачи, а не то, она от тебя отвернётся…

– Разговор окончен.

Фрол встал и с яростью посмотрел на бывшего моряка. Под тельняшкой ясно виднелась золотая цепочка. Но вот что на ней было, скрывалось от постороннего взора.

– Ты, это смотри! Удачу не проворонь, мареман.

– Ты мне угрожаешь?

– Нет, что ты, как можно старому дружбану угрожать? Просто совет.

– Нам чужих советов не надо, у нас своих тьма!

Фрол вышел из дома. Илья смотрел из-за кухонной занавески, как Фрол злобно швырнул охапку одежды в машину. Потом Фрол вернулся в сени – он забрал все коробки и бумажные сумки, метнул на заднее сиденье.

В ноябрьском воздухе сильно хлопнула дверь красной "восьмёрки". Машина, натужно газуя, развернулась и пропала за Калиновым мостом.
 
15. ДИНА


Время уже клонилось к вечеру, а мать из своей комнаты не выходила. У Ильи было гадкое настроение. Он и сам не знал, почему он так поступил. Может быть, он и принял бы все подарки Фрола, но когда он увидел то, как тот манипулирует его матерью, что-то внутри словно переломилось.

Может, действительно, помягче надо было? Не устраивать базара при матери? Постараться обойтись “дипломатией”?

На душе было гадко.

А как бы поступил бы отец? Этот? Этот и “Макаров” бы достал и в потолок бы выстрелил. Не любил человек полутонов и скрытых намёков.

Темнело.

Илья вышел на улицу. Хотелось поговорить с матерью, но он не решался. Опять всплывут проблемы с отцом, как нужно было жить, что время сейчас другое. Начнёт плакать, упрекать, что я о ней не думаю, что человек она старый и что всю свою пенсию оставляет в аптеке. Илье обязательно надо было с кем-то поговорить. Хоть с кем. А с кем он и сам не знал.

Давно стемнело.

Матрос стоял и курил. Сигарету за сигаретой. Наконец, со стороны Калинова моста показалась стройная девичья фигурка – скоро к Илье подошла соседка.

– Привет, Дин! – улыбнулся Илья. – Как жизнь?

– Хорошо, спасибо, – улыбнулась в ответ Дина. – Чего стоишь тут один и мёрзнешь? Пойдём к нам, чаем горячим напою.

– Нет, спасибо. Я только что поел, – соврал Илья. – Мне поговорить с тобой надо...

– Дома и поговорим...

– Дома родители...

Она переложила сумочку и взяла её двумя руками, скрещёнными перед собой: – О чём ты будешь говорить? – тёмные глаза блеснули.

Илья коротко пересказал то, что случилось вчера и сегодня, когда к ним приезжал Фрол. Дина слушала, скрещенные перед собой руки с сумочкой. Илья закончил, а Дина всё молчала.

– Что ты думаешь по этому поводу? – нетерпеливо спросил Илья.

– Даже и не знаю, что тебе сказать. Странно всё это.

– Странно, что  тебе всё это кажется только странным.

– Да, а что? – слегка удивилась Дина.

– Мне это кажется более, чем странным, – начал Илья. – Мне это кажется неправдоподобным. Приходит человек, предлагает не работу, а золотую жилу, и всё это за просто так...

– Слушай, Илья, но вы же когда-то учились вместе, друзьями были...

– Учились, это да, но вот чтоб уж очень такими большими друзьями быть, этого между нами никогда не было...

– Илья, а почему ты отрицаешь, возможность того, что Фрол – хороший человек и хочет тебе помочь?

– Хороший человек? Не знаю, может, я действительно перегнул палку, но мне не понравилось, как он старался к моей матери втереться в доверие...

– Почему ты так говоришь?

– Принёс цветы. И потом подарки дорогие...

– Цветы – это же хорошо, Илья. Цветы женщинам нравятся...

– Не тот человек Фрол, чтоб цветы дарить. От такого не то, что цветов, снега зимой не допросишься...

– Не знаю, Илья, всё-таки мне кажется, что не надо было Фрола выгонять. Может, он просто помочь тебе хотел? Он знает, что ты из Армии вернулся...

– Не из Армии. А из Флота..., – перебил Илья.

– Из Армии, из Флота, не суть важны различия... – хотела продолжить девушка, но Илья опять перебил: – Для тебя может и не суть, а для меня суть...

– Илюш, ну послушай же меня. Я тебе хочу сказать, что Фрол когда-то рос с тобой вместе, может, он помочь тебе хотел, а ты с ним так? Верить людям надо...

Илья, не дослушав слова Дины, опять перебил: – Верить? Не знаю, Дин, кому сейчас верить. Люди поменялись, другими стали, а я как замороженный во льдах мамонт, который проснулся после вековой спячки и ничего в новой жизни не понимает. И потом я его ещё вчера спросил про Ирку, а он отвертелся какими-то общими фразами. Не знаю, Дин. Всё это странно как-то. Запутано.

– А что ты спросил у него про Ирку? – переспросила его девушка. – Что там вообще можно спрашивать? Неужели ты до сих пор её любишь?

– Нет, я же тебе сказал, что не люблю её. Уже давно. После того, как она меня бросила и разлюбил. Но ты пойми, если её убили, то мне надо в этом деле разобраться....

– Илья, её никто не убивал, она покончила жизнь самоубийством. По-моему, это яснее ясного. Чего тут ещё искать? Скажи мне честно: ты не можешь её забыть?

– Почему все женщины такие одинаковые? Я же тебе уже сказал русским языком, что давно её разлюбил...

–  А мужчины какие? И потом, у тебя много было женщин, что ты за всех говоришь?

– Женщин у меня было прилично, – соврал Илья, сам не зная зачем, – а говорю я про них...

Дина не дала ему закончить фразу: – У тебя было прилично женщин? Это уже после того, как ты закончил свои отношения с Ирой? И где у тебя были эти отношения, если ты служил во Флоте?

– Дин, ну выслушай ты меня ради Бога! Я тебя умоляю. Просто выслушай. Я чувствую, что мы говорим о многом, скачем, как зайцы с темы на тему, вместо того, чтобы обсуждать самое главное...

– Самое главное, Илюш? А что для тебя самое главное?

– А главное для меня – это выяснить, кто убил Ирину.

– Когда у тебя будут новые данные, позвони мне – мы вместе поедем в милицию и подадим заявление..., – глаза девушки потухли.

– Ну, зачем ты так?

– А затем, что пока что все данные говорят лишь о том, что ты её по-прежнему любишь и не способен принять сам факт её смерти...

– Я же уже тысячу раз тебе сказал, что я её не люблю…

– Илья! Я не знаю, любишь ты её или нет, но во время нашего общения мы только и делаем, что о ней и говорим...

– Последний раз о ней говорил не я, а ты...

– Последний раз – это когда?

– Последний раз – это тогда, когда ты поехала встречаться с этим качком...

– Илюш, а даже если и поехала, то, извини меня, тебя это как касается? Мы, кажется, с тобой ещё не расписаны, чтоб ты за мной шпионил...

– Я? Шпионил? – Илья побагровел. – Я ни за кем не шпионил. Я просто случайно подъехал и тебя увидел. Вот и всё. Кстати не переводи разговор на меня, когда ещё не ясно, что ты с ним там делала.

– Илюш! Я ничего с ним не делала. Но даже бы если бы чего-то и делала, то тебя это как касается… – Дина, казалось, нарочно провоцировала Илью.

– Не знаю, как касается, но я тебя видел с ним, поэтому не надо всё на Ирку спихивать...

– А я и не спихиваю. Я говорю, то, что чувствую. Что ты заблудился сам в своих мыслях, блуждаешь, а на дорогу никак выходить не хочешь. Илья! Я целый день работала и очень устала. Я пойду, если хочешь, завтра поговорим. Девушка исчезла за калиткой своего дома. 

Она почти дошла до двери дома, как Илья ей крикнул: – Тогда я пойду работать к Харитону…

Она повернулась: – Не знаю, конечно, Илья, тебе решать. Но одно дело Фрол, а другое дело – Харитон.

Илья в совершенной растерянности переспросил: – Я не понял...

– Энергетика у него тёмная. Такая тёмная, какой я больше ни у кого не видела.

– Энергетика, Дин? Это ещё что такое?

– Энергетика, Илья, это как-бы душа человека.

– Но ты же сама мне сейчас про Фрола рассказывала...

– То, что я тебе про Фрола рассказывала, вовсе не означает, что ты должен тотчас к Харитону на работу устраиваться.

– А к чему же тогда весь этот сыр-бор?

– А к тому, что, ты, может быть, хорошего человека из дому выгнал. Спокойной ночи.

Скрипнула дверь. Всё стихло в ноябрьской ночи.

Совершенно сбитый с толку, Илья вернулся домой.

Мать в своей комнате света не зажигала. Повернулся выключатель, при включенном электричестве, Илья увидел, что грязная посуда была перемыта и убрана со стола. Матрос долго рассматривал шикарный букет красных роз. В нём боролись два противоположных желания, но, наконец, он решил оставить его там, где тот стоял. Илья открыл холодильник, осмотрел его внутренность, отхватил широченный ломоть ветчины из банки, разделил на три части, и, бросив сверху на три толстых куска белого хлеба, потащил в свою комнату.
 
16. У ГРАНИТНОГО ЦЕХА


Во вторник 26 ноября Илья проснулся рано. Ночью подморозило. Матрос вышел из своей комнаты. Матери не было. Она оставила на столе нарезанный хлеб, прикрытый тарелочкой. Положила варенье в вазочку, нарезала ветчины и заварила свежий чай. Откуда-то издалека доносился колокольный звон.

Куда это её понесло не свет ни заря?

Илья не мог знать, что 26 ноября справлялся церковный праздник: день святителя Иоанна Златоуста.

Он, как и его отец, не верил в Бога, а верил тому, чему учили в школе, что “религия – это опиум для народа”. И он точно также как его отец не понимал, как мать в советские времена могла рисковать своей работой только из-за веры.

Илья  позавтракал. Мать не появлялась. Вышел из дому.

Из головы не шёл вчерашний разговор с Диной и вообще все эти странные события последних дней.

Он покурил.

Непременно нужно решать этот вопрос! Но как?

Григорий! Вот кто поможет разобраться во всем этом.

Матрос распахнул двери гаража, заурчал мотор “Газика” – Илья поехал в качалку к другу.

Через несколько машина уже остановилась у спортивного зала. Было ещё рано, народу в качалке было немного. Здоровенные качки тренировались группами. Раздались басистые звуки приветствия, многие из качков знали матроса. Взгляд пробежался по залу, Григория нигде не было, матрос решил спуститься в тренерскую.

По коридору подвала, ещё далеко от тренерской, разносился шум и ржание молодых бугаёв. Илья, помня флотский порядок, коротко постучал в дверь и вошёл. Григорий с группой здоровых ребят замерли, несколько десятков напряжённых глаз уставилась на Илью. Брызнув смехом, молчание прервал Григорий: – Не любите пехотинцев, а любите моряков – моряки ипутся стоя у скалистых берегов!!!

Мужики загоготали пуще прежнего. Григорий с улыбкой выбрался из-за стола, широкая туша приблизилась к Илье: – Здорово, мареман! А чего так по Уставу, ты же на гражданке? Мозолистая лапища сжала ладонь Ильи, огромный качок сгрёб друга в объятия: – Ну, чего, надумал?

– Надумал чего, Гриш?

– Работать со мной, – улыбался Григорий. – Я тебе говорил, что мы расширяемся, растём, нам люди нужны. Проверенные люди...

Моментально установилась тишина, мужики прекратили ржать, куда-то засобирались. Через минуту тренерская была пуста.

– Не знаю. Я ещё над этим, как следует, не думал. Я, собственно говоря, к тебе по другому вопросу...

– Выкладывай, какие у тебя проблемы, – выдохнул Григорий, взгляд упёрся в золотую цепочку Ильи, видневшуюся из-под тельняшки.

Илья коротко пересказал события последних двух дней. При этом он сосредоточился на посещении Фрола в воскресенье и в понедельник. Илья уже давно закончил рассказ, а Григорий всё стоял, молча разглядывая его золотую цепочку. Наконец, прервал молчание: – А это у тебя откуда? Фрол дал?

– При чём здесь Фрол? Это вообще к нему отношения не имеет, – ответил Илья. И сделал жест, как бы стараясь запрятать цепочку поглубже под тельняшку.

А куда же её запрячешь, если у тельняшки нет воротника?

– Это подарок матери, – соврал Илья, чтобы избежать рассказа про настоящую историю цепочки. Не станет же он рассказывать другу про то, как ездил к гадалке? Вот тогда он станет посмешищем навеки.

– Значит, ты не согласился с ними работать? – ещё раз переспросил Гриша.

– Нет, Гриш, я же тебе уже сказал. Просто я не понимаю: зачем ему нужно было два раза ко мне приезжать, подарки мне и матери привозить?

– Да хер его знает зачем! А ты исключаешь, что он мог в тебя влюбится? А то ведь знаешь, какие порядки на зоне?!! – гоготнул Григорий, широкая ладонь хлопнула по столу – гигант давился от смеха.

– На зоне? А причём здесь зона?

– Он отсидел за “хулиганку” три года...

– Мне об этом ничего не сказал...

– Я не думаю, что он этим особенно гордится. Да и посадил его твой отец. Поэтому и не сказал. У нас много кто сидел, если каждый тебе будет про своё прошлое рассказывать, то времени не напасёшься…

– Слушай, не вопрос, Гриш. Просто меня вот что занимает: он много говорил про этот гранитный цех, про то, как они там работают. Ты чего-нибудь об этом знаешь?

– Я в его дела особо не лезу. Как и он – в мои. Но я знаю, что Фрол возит какие-то плиты и памятники...

– А куда он их возит?

– Да за церковью забор поставили, кусок земли огородили, туда и возит...

– И чего там?

– Хрен его знает, чего там. Земля и земля. Раньше там картошку сажали. А сейчас сараи какие-то стоят.

– Слушай, а если там цех, или ещё Бог знает что, то там же работать должен кто-то? Ты видел там рабочих? Или они их привозят вместе с плитами?

– Никого я там не видел. Но если ты хочешь, то мы можем, вот прям сейчас, не отходя от кассы, съездить и на месте всё посмотреть. Григорий поднялся, они вышли из тренерской.

Рядом со зданием спортивного зала, у самого входа, стояла чёрная БМВ “пятёрка”. Гриша деловито сел в машину и включил зажигание, пока Илья наблюдал за ним. Григорий сделал знак рукой, приглашая Илью в машину. Но Илья подошел к двери водителя, подождал, пока здоровяк опустит стекло, потом сказал: – Слушай, после того, как мы съездим туда, я хочу дома остаться. Чтоб взад-вперёд не ездить, давай, я на “Газике” поеду?

– Да без вопросов, – хохотнул Гриша. Он неспеша стронулся с места, подождал, пока Илья сядет в “Газик” и заведёт мотор. Взрыкнув моторами, обе машины помчались к гранитному цеху Харитона.

Через десять минут чёрная БМВ “пятёрка” и “Газик” уже переехали Калинов мост и повернули на Кирпичную улицу. Церковная служба закончилась, народу на улице не было. Они подкатили к уже закрытой церкви, проехали чуть вперед, и свернули за церковью направо. Ноябрьским зеркалом под неверными лучам солнца блестела река Смородина. Где-то в прибрежных тростниках лежал снежок. Через минуту они уже стояли перед высокими закрытыми дверями, перед которыми заканчивалась асфальтированная дорога.

– А теперь чего? – спросил Илья.

– А теперь мы посмотрим, что к чему, – ответил Григорий, огромный кулачище стал долбить в трехметровые ворота.

Внутри было тихо.

Здоровяк подождал, потом опять стал долбить.

За воротами стояла тишина. Вдруг совершенно неожиданно послышался звук ключа в замке, потом звук тяжелой металлической цепи, и в воротах открылась маленькая дверка.

На пороге стоял невысокий мужичок. Лет 50-60. Росту невысокого, может быть метр шестьдесят. Но в плечах он был широк неимоверно. Одет в новенькую чёрную телогрейку, левая пола захлёстнута под правую и подвязанна проволокой. Морщинистое лицо мужика горело глубокопосаженными зелёными колючими глазками. Бровей и ресниц у мужика не было, вместо правого уха красовался уродливый шрам, редкие волосики были всклокочены, рот был полон золотых зубов.

Илья хотел представиться, сделал полшага вперёд, но мужик, не дожидаясь, обратился к здоровяку Григорию: – Чё за кипёшь, в натуре, Слон? Ты чего, в натуре, глаза отморозил, что прёшь буром? Ща я посшибаю вам рога, демонюги…, – сверкнул зеленью глаз в сторону моряка мужичок, – …порву жопу на лимонные дольки…

Илья врос в землю от такого приветствия, пока Григорий не прервал злобную тираду: – Мы к Харитону.

Мужичок цыкнул через золотые коронки, тут же засобирался уходить: – Ты, кажись, лоховатый, рамсы попутал. Никаких Харитонов у нас сроду не было.

Григорий, словно не давая мужику исчезнуть, тут же спросил: – А разве это не ЕГО гранитный цех?

– Его, не его, тебе-то шо с того? – вновь повернулся лицом к друзьям мужик.

– А того, что он, – толстый палец указал на Илью, – будет с Харитоном работать.

– Чего ты мне лапшу вешаешь? – взгляд колючих зелёных глазок оценивающе пробежался по фигуре матроса: – Этот литерок малохольный? А чего ж он тогда хлебалом щёлкает, надулся, как хер на бритву, а ты за него базар трёшь?

– Слушай, ты, никто тут хлебалом не щёлкает, – надвинулся на мужика Григорий.

– Не-а? – рот мужика осклабился в кривой улыбке, блеснули золотые коронки, мужик сплюнул почти на ботинки Григория. – Ты вообще не при базаре тогда, рот закрой, кишки простудишь.

– Да ты на кого, Жостер, вякаешь? – подскочил Григорий к мужику.

– Охолони, Слонюга рогатый! Пусть Алёша Бесконвойный сам за себя ответит, – мужик не испугался, не отступил перед нависшим на ним гигантом, лишь выставил вперёд левое плечо, незаметно сунув правую руку в карман телогрейки. Словно ища чего-то. Илья стоял на отдалении. Так они и застыли.

Все молчали.

Наконец, мужик вперился в матроса взглядом, залыбился левой половиной рта: – Ну, шо застыл, как зачарованный? Или уже чихнарки хряпнул? Оскал левой половины рта мужика стал шире, блеснули золотые коронки.

Илья не понимал, чего хотел мужик. И почему-то тоже стал улыбаться. Вышло как-то по-глупому.

Мужик перевёл взгляд зелёных глаз с матроса на Григория, весело хмыкнул: – И шо ты там верещал? Сверчило это будет на Харитона работать? Ой, держите меня семеро – я сцу фонтаном! Мужик повернулся к воротам и пробурчал: – Вальты Слона накрыли, в натуре. Добегался. И исчез за дверью.

Дверь с шумом захлопнулась. Раздался звук цепей и замка. Потом всё стихло.

Друзья стояли под дверями, смотря друг на друга. После нескольких минут Григорий, наконец, выплюнул закрытой двери: – Задушил бы козла! Огромные кулаки сжимались и разжимались, желваки на скулах раздулись, нижняя челюсть, казалось, перетирала невидимую жвачку. Наконец, он расслабился: – Поеду я в качалку, время подпирает. Запрыгнул в чёрную “пятёрку” и через минуту в воздухе остались лишь отработаные выхлопные газы.

Илья стоял один перед закрытой дверью гранитного цеха. Ничего не решив, он сел в “Газик” и поехал домой.



 
17. В ОФИСЕ “КАМЕННЫЙ ЦВЕТОК”


На следующий день, в среду 27 ноября Илья проснулся в странном настроении. События последних дней смешались в голове. Непонятные подарки Фрола, разговор с Диной и совершенно ужасный уркаган Жостер. Всё это плавало в голове, кружилось, но, ни к чему конкретному он не приходил. Кошмарный сон с Ириной, где она звала его: “Помоги!”. Он так и не мог понять, кому и, самое главное, зачем помогать. Он также не добыл улик насильственной смерти Ирины. Если не считать той странной поездки к гадалке. Ну, и может быть, каких-то несостыковок во время визита к Пехлеванову. Но это были догадки, домысли и ничего конкретного. А подозрения, как известно, к делу не подошьёшь.

Надо было что-то делать? Но что?

Правильно сказала Дина, что если бы у меня были бы улики, то я бы давно уже написал заявление.

Так чего же ты беспокоишься тогда? Оставь, забудь, живи спокойно.

Но ведь там ещё кое-что было!

Там было это престранное письмо, неизвестно кем написанное.

И наконец, там был труп, открывающий глаза!

Труп – это не человек, уже не человек, вспомнил он давнишние слова судмедэксперта. И труп глаз не открывает.

Хорошо, допустим, что ты прав. Допустим, что её действительно кто-то убил. Как узнать кто и зачем это сделал? Сначала, конечно, нужно составить список подозреваемых, вспомнил Илья своего отца. А для того, чтобы его составить, надо задать себе вопрос и ответить на него: Кому это было выгодно?

Вот в чём вопрос. Кому это было выгодно?

Я не знаю, кому это было выгодно.

Враги у неё были? Врагов у Иринки не было, замуж она собиралась за Харитона. Убийцы очень часто хорошо лично знают жертву, опять вспомнил Илья отца.

Хорошо, предположим, что он её убил Харитон? Но зачем? Да незачем ему её убивать. Вот и всё.

Откуда-то с улицы появилась мать, с каменным лицом она прошла в свою комнату.

Наверное, по соседкам ходила. И, похоже, что она на меня серьёзно обиделась за Фрола. Ну как же, ведь она думает, что в новой жизни кто-то что-то будет делать для кого-то бесплатно. Она хочет жить новой жизнью, а на самом деле лишь повторяет то, чем жила в прошлом. Она настрадалась в отношениях с отцом, теперь она старается это просто забыть. Сколько это продлится?

Илья сидел на кухне за клёёнчатым столом, взгляд смотрел через белую кружевную занавеску на мрачную ноябрьскую улицу.

Работать? Конечно, надо. Просто необходимо деньгами матери помогать. Он и не отказывается работать. Но, здесь есть одно большое “но”. Сначала он должен во всём этом разобраться.

А чего тут разбираться? Сказали же тебе уже, что никакого убийства тут не было, что что у девочки поехала “крыша” и она прыгнула в петлю. Именно, что прыгнула.

А что подарило ей “крылья”? А если у неё не было “крыльев”, то как она влетела в эту петлю? Чушь какая-то. Или её влетели? Но кто? И самое главное, за что?

Илья вышел на улицу. Стоя и курил. Народу не было. Вдали блестела серебряным холодным ноябрьским блеском река Смородина.

Я поговорил со всеми, я задал вопросы и честно не нашёл на них никаких ответов. И все мне ответили, что Ирина повесилась сама.

Постой, постой. Разве ВСЕ мне ответили?

А Харитон?

По телу пробежала холодная волна.

Матрос влетел в дом и начал искать бумажку, которую в воскресенье оставил Фрол. Он перевернул всё на кухне. Но бумажки не было. Он искал, заглядывал во все банки, но бумажки не было. Тогда он подошёл к двери комнаты матери, костяшки пальцев тихо постучали по деревянной поверхности. За дверью было тихо. Ещё один стук и матрос тихо вошёл. Лицом к стене, украшенной стареньким ковром, мать лежала на кровати. Илья, не проходя, тихо спросил: – Мам! Фрол тут адрес оставил, ты не видела?

Мать, не поворачиваясь, неопределённо махнула рукой. Взгляд Ильи пробежался по поверхности столика, стоявшего рядом с кроватью матери. В центре стояла банка с розами. Перед ней стояла фотография, уже порядком пожелтевшая, на которой стоял молодой ещё отец и обнимал улыбающуюся мать. Илья схватил кусок бумаги. Там был адрес. Мать, не поворачиваясь, спросила: – Зачем тебе?

– Съездить хочу.

Мать повернулась: – Только теперь надумал? А сразу не мог решить, чтоб человека не обижать? Зачем нужно было всё это устраивать? Как же ты похож на отца! И снова отвернулась к стене.

Илья ничего не ответил и вышел из комнаты матери.

Старый “Газик” быстро домчал Илью до Солнцеграда. Он и сам не знал, чего он будет искать в офисе у Харитона. Но однозначно, что туда надо было съездить.

Илья хорошо знал районный центр и, свернув с площади Ленина, быстро нашёл дом номер 2 в 1-ом Советском переулке. На доме не было никакой таблички, указывающей, что это было ООО “Каменный цветок”. Чтобы не привлекать внимание, Илья проехал перед домом, проехал чуть дальше, развернулся и вновь вернулся к дому. Только на этот раз он остановился с другой стороны переулка с двусторонним движением. Отсюда всё было хорошо видно.

Возле дома шла обычная жизнь. Проходили какие-то невзрачные люди, по асфальту перед домом молодые мамаши возили коляски. Но у металлической двери, где, как полагал Илья, разместилось общество с ограниченной ответственностью “Каменный цветок”, никакого движения не было. Илья ждал и сам не знал чего. Проходили минуты, часы. Матрос вышел из “Газика”. Сходил в ближайшее кафе, перекусил, выпил кофе, покурил. Потом вернулся.

Время близилось к вечеру. На улице стали зажигаться слепые фонари, а Илья всё сидел в машине.

Похоже, что ничего я сегодня не выясню .Наверное, придётся уехать.

Неожиданно, со стороны площади Ленина появилась чёрная “Волга”. Она остановилась на тротуаре напротив бронированных дверей офиса. Распахнулась задняя дверь, на тротуаре появился человек, одетый в рясу священника. Илья, присмотревшись, узнал отца Панфила. Но от его церковной степенности не осталось и следа. Он вёл себя, а точнее двигался, как обычный занятой человек. Водитель приспустил стекло окна пассажира, и священник, нагнувшись, что-то сказал водителю. Отец Панфил отошёл “Волги”, и на долю секунды задержал взгляд на зелёном “Газике”, стоявшем на другой стороне переулка. Захлопнулась тяжёлая металическая дверь, священник исчез в офисе.

Матрос настроился на дальнейшее ожидание. Вдруг дверь распахнулась, на улице появился огромный охранник в тёмном костюме и водолазке, тот, кого в прошлый раз Джудит назвала Василием. Чуть поодаль за ним шли ещё двое бугаёв, облачённых в чёрные костюмы. Василий быстро дошёл до чёрной “Волги”, но не задержался у двери пассажира, а обошёл машину спереди.

Наверное, будет разговаривать с водителем?

Здоровенный Василий, бросив быстрый взгляд направо и налево, одним прыжком пересёк улицу. Через пару секунд он уже стоял возле “Газика” Ильи. Двое охранников стояли чуть поодаль, скрещённые перед животом руки, короткие ежики волос. Если бы в это время в переулке было бы движение машин, они бы его перекрыли. Но, к счастью, машин в это время на улице уже не было.

Уверенный стук костяшками пальцев в стекло двери “Газика”. – Илья Макарыч! – пробасил Василий, – Зачем же сидеть в машине, если можно пройти в офис? Милости просим. Здоровяк постарался изобразить подобие улыбки на лице. Толстые пальцы открыли дверь, двое охранников, безразлично, стояли на отдалении. Илье ничего не оставалось делать, как принять сомнительное приглашение. Но разве он здесь не затем, чтобы поговорить и задать Харитону интересующие его вопросы?

Илья вышел из “Газика” и под внимательными взглядами охранников прошёл через бронированные двери, поднялся по круглой лестнице на второй этаж, прошёл по длинному коридору и остановился перед столом Джудит. Она слегка улыбнулась и сказала: – Проходите, пожалуйста, Вас ждут.

Охранники под неодобрительным взглядом девушки, тяжело плюхнулись на диван для посетителей, и зашелестели журналами.

Илья недоверчиво стоял перед массивной дверью.

– Проходите, пожалуйста, – оскалилась чёрным ртом Джудит.

Илья постучал твёрдо, по-флотски, и, не дожидаясь ответа, вошёл. Кабинет был полуосвещён, за столом сидел Харитон. Он поднялся навстречу, вышел из-за стола и указал на “крылатое” кресло для посетителей: – Проходи, садись.

Илья прошел, озираясь  на большое количество книг на полках тёмного дерева. Харитон поймал его взгляд и слегка улыбнулся: – Да, Илья, ты как филолог сразу уловил, что основная ценность здесь книги. Помимо книг, среди которых есть большое количество раритетов, там имеются и очень любопытные контракты, договоры, и прочая интересная документация. Если покопаться, понятно. Здесь есть, – широкой взмах правой руки, – и книги из легендарной библиотеки Птолемея. Неправильно думать, что все они погибли в великом пожаре. Нет! Они получили некоторые повреждения, страницы почернели, но некоторые из них сохранились. Как назидание о хрупкости этого источника знания.

Илья посмотрел на книжные полки, ломившиеся от книг.

Харитон продолжил: – Они содержат вещи, неизвестные большей части человечества и раскрывают тайны, ключи к которым, казалось, не существуют. И всё это к твоим услугам, если пожелашь, конечно.

Илья переводил взгляд с довольного Харитона на книжные полки и на роскошную лепнину потолка и стен кабинета. 

– Ну а в целом скажи мне, Илья, тебе нравится мой офис? – Харитон сыпал вопросами. – Я имею в виду не только мой кабинет, но и зал ожиданий и зал первого этажа. Надеюсь, ты обратил внимание на отделку лестниц и прохода?

Илья неопределённо пожал плечами.

– Как ты совершенно правильно заметил, – продолжал Харитон молчащему Илье, – это ампир. Классический ампир, и пусть тебя это не удивляет. Кстати, что я могу тебе предложить? Чай? Кофе? Что-нибудь из спиртного?

Илья опять пожал плечами.

Харитон продолжил: – Ампир? Что мы знаем о нём? Как общие сведения, мне бы хотелось упомянуть, что ампир – это стиль в архитектуре и декоративном искусстве позднего классицизма, который относится к первой четверти девятнадцатого века, что, впрочем, тебе, как филологу должно быть хорошо известно. С момента своего создания ампир был ориентирован на образцы античного и древнеегипетского искусства и соединил монументальный лаконизм с изысканностью декоративных элементов. Декор офиса в стиле ампир подчёркивает важность решаемых нами вопросов...

Мужика несёт куда-то, а куда я понять не могу. Какая может быть важность у надгробных памятников?

Харитон прервал свою речь, взгляд упёрся в скучающего Илью: – Я не буду больше утруждать тебя ненужными, как тебе кажется, данными по поводу этого архитектурного стиля. Я лишь просто хочу отметить, что я искренне рад, что ты, наконец, решился на этот важный для нашего общего успеха шаг...

Илья переспросил: – Важный для общего успеха шаг?

– Да, да, именно, так я и сказал: “важный для общего успеха шаг”. В данный момент ты просто должен сказать мне, сколько ты возьмешь с меня за твои услуги. Деньги? Не стесняйся, их есть у меня предостаточно. Бабы? Любые, какие захочешь. Власть? Мы можем также обсудить и этот вопрос, – лицо Харитона сияло. Он схватил трость красного дерева с набалдашником в виде головы волка с раскрытой пастью и положил на неё подбородок – он наблюдал за Ильёй.

– Деньги? При чём здесь деньги? – недоверчиво протянул Илья.

– Как при чём здесь деньги? – с пафосом вскричал Харитон. – Деньги всегда при чём! И скажи мне, пожалуйста, разве Фрол не провёл с тобой предварительную работу...

– Предварительную работу? – переспросил Илья, не давая закончить фразу.

– Он не объяснил тебе, чем мы тут занимаемся?

– Да уж объяснил – два раза приезжал..., – хмыкнул матрос.

– В таком случае, я избегну ненужных повторов. У тебя есть вся необходимая информация для принятия правильного решения, – Харитон с теплотой наблюдал за Ильёй, при этом смотрел куда-то на шею.

– Принятия решения? Какого? – опять переспросил Илья.

– Правильного решения. Единственно правильного для твоей ситуации.

– Хорошая формулировочка, – ухмыльнулся Илья. – Самое главное понятная...

– А что тут ещё может быть непонятно? Хотя, впрочем, если тебе может быть нужно ещё немного времени, я могу по-дружески попробовать помочь тебе...

– Помочь мне в чём? – Илья не понимал, о чём они говорят вот уже пять минут, и начинал раздражаться. Но спросить прямо о цели своего визита он не решался.

– Помочь найти себя.

– Я не понимаю о чём тут речь...

Харитон мечтательно продекламировал: – Мудрец говорит: Видишь, вон там, в небесах, исчезает она! Старуха-луна сбрасывает маску света и открывает свои тайны всем. Какая маска у тебя? Знал ли ты, мой драгоценный, что носишь маску? И что скрыто под ней?

– Какую маску? – полезли вверх брови матроса.

Харитон продолжал: – В свое время я носил великое множество масок – больших и маленьких, разукрашенных и простых. Каждая из них открывала взору столько же, сколько и скрывала. Я хорошо усвоил, что в одно время маски носить необходимо, а в другое, наоборот, не стоит.

Илья, стараясь сдержать раздражение от казавшегося бессмысленным разговора, ответил: – Я не ношу никаких масок. Не знаю, как другие...

Харитон впился в него глазами и спокойно выговорил: – Легко оказаться в плену иллюзии относительно надетых масок, живя в убеждении, что под каждой маской ничего нет. Именно тогда мы начинаем ценить маску гораздо больше, чем она того стоит. Я читаю большое смятение в твоём сердце – ты не знаешь, что делать...

– Но, вопрос, по которому я пришёл...

– Никаких “но”, мой юный друг. Спешу тебя заверить, что хотя это и кажется странным, но носить маску естественно. Маскарад становится опасным занятием только тогда, когда ты сам начинаешь полагать, что не носишь никакой маски. Те маски, которые ты менее всего ощущаешь, принадлежат твоей тьме. Это происходит потому, что старшие в семье и в деревне учат тебя избегать признания этих масок. Более того, призывают во имя приличия не указывать пальцем на тёмные маски других. Ты засыпаешь сном праведных, и, в итоге, забываешь и теряешь великую силу этих масок...

– Я не теряю никакую силу  никаких масок, да и собственно говоря...

– Да, конечно, ты не носишь никаких масок. Ты единственный кто не носит маски! Все носят маски, а ты – нет! Замечательно! Великолепно! Это так сейчас на Флоте учат? – Харитон ухмыльнулся. – Конечно, конечно, носить маски – это прерогатива других людей, но не твоя! Но почему тогда, когда ты смотришь на них, то можешь различить маски тьмы так же отчётливо, как будто свои собственные? Есть с чем сопоставить? Именно поэтому, нас учат не говорить королю, что он голый, считая при этом, что и мы сами полностью одеты...

– Этот разговор ушёл в какие-то абстрактные дебри...

– А ты хочешь перейти к конкретике? – закончил мысль Ильи Харитон. – Хорошо, давай перейдём к конкретике. Но для начала, я хочу показать Вам мою библиотеку, – Харитон почему-то перешёл на “Вы”. – Вам нравятся книги, Вы же учились на филологическом?

Илья не ответил.

– Вот посмотрите, здесь есть много рариретов. Подойдите, не бойтесь, – Харитон улыбнулся, открытая ладонь пригласила матроса к книжным полкам.

Книги Илья любил. Наверное, эта любовь досталась ему от матери. И в бытность студентом он частенько просиживал в "Ленинке". Хотя сейчас он не был настроен на осмотр книг, но всё же из чистого уважения к хозяину кабинета он подошёл к книжному стеллажу. Со входа в кабинет был виден только первый стеллаж, но пройдя за него Илья увидел второй, третий, четвертый... Хотя они и размещались в кабинете, но были укромно спрятаны как бы в боковом ответвлении, не видном со входа. Все они были заставлены самыми разнообразными книгами.

Матрос неспеша пробегал глазами корешки книг. Подняв глаза почти к потолку, взгляд наткнулся на длинные ряды зелёных томов с золотистым теснением.

– Если Вам нужны справки, то к вашим услугам самая крупная дореволюционная русская универсальная энциклопедия, выпущенная акционерным издательским обществом «Ф. А. Брокгауз - И. А. Ефрон», – улыбаясь как гид-экскурсовод комментировал Харитон. – Как Вы прекрасно знаете, энциклопедия состоит из 86 томов, спешу отметить 82 основных и 4 дополнительных, выходивших в течение 1890-1907 годов.

Раньше Илья видел Брокгауза и Ефрона только в “Ленинке”. Матрос вспотел. То ли от удачи, то ли от какого-то непонятного волнения. Хотя чего ему было волноваться?

– Это? Это Брокгауз?

– Конечно, он самый, – улыбка Харитона обнажила ослепительно белые зубы. – Вы как филолог…, – Харитон запнулся, посмотрел на Илью и добавил, – …как будущий филолог должны знать, что “Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона” имел устойчивую репутацию одной из лучших в мире универсальных энциклопедий. Он не только не уступал немецкому “Брокгаузу”, французскому “Ларуссу” или английской “Британнике”, но в чем-то и превосходил их, отличаясь широтой тематического охвата и глубиной изложения научных сведений тот исторический момент, когда он был написан, то есть на на начало XX столетия.

Матрос застыл перед зелёными корешками.

– Идём дальше, – пригласил Харитон, шагнув в полутёмную глубину кабинета, туда, где стояли ряды стеллажей. Он снял томик с полки, внимательный взгляд пробежался по обложке: – Русский вестник. том 59. Автор: Катков М.Н. Издательство: Москва: Въ типографiи Каткова и Ко. Год: 1865.

Илья стоял перед зелёными корешками “Брокгауза”. Услышав ушедшего вглубь Харитона, он стряхнул с себя секундное замешательство и быстро догнал библиотечного гида.

– Вас что-то заинтересовало, мой юный друг? – участливый взгляд уставился на переносицу матроса.

Илья отрицательно помотал головой.

– Если Вам что-то нужно, Вы только скажите... Итак, на чём я остановился? Ах, да! Как Вы знаете, Русский вестник – это русский литературный и общественно-политический журнал, один из наиболее влиятельных журналов второй половины XIX века, оказавших значительное влияние на развитие общественной мысли и движение литературной жизни в России. Настоятельно рекомендую. Как для институтской программы, так и для самостоятельного прочтения, – Харитон шагал внутрь библиотеки, наугад снимая томики с полок.

Илья старался не отставать, не успевая удивляться количеству стеллажей и размещённых на них книг.Освещение становилось всё скуднее  и скуднее.

В руках Харитона появился ещё один томик: – Вот кстати, Аристотель. Он любовно посмотрел на корешок, провел длинными пальцами по коричневому переплёту. –“Аналитики” первая и вторая. Любовно поставил книгу на место, откуда только несколько секунд назад её взял. – Логика как особая наука берет свое начало в исследованиях Аристотеля. “Аналитики” Аристотеля являются основным и лучшим из его произведений по логике, объединенных под общим названием “Органон”. – Это Вы знаете наверняка, я даже не знаю зачём я Вам эти прописные истины твержу? – Харитон устремился вглубь библиотеки, оставив Илью рассматривать корешок "Аналитики".

– Вы языками не интересуетесь? Я имею в виду, кроме русского? – остановился и неожиданно повернулся к матросу Харитон. Илья, который рассеянно бегал глазами по полкам, чуть не налетел на Харитона.

Тонкие пальцы протянулись к стеллажу, в руках появился темно-коричневый фолиант. – Вот посмотрите эту любопытную книжицу, – задумчиво проговорил Харитон, но книги Илье не протянул, а продолжал погрузившись в какие-то размышления её рассматривать.

– Русско-карельский словарь. Автор: Георгиевский. Издательство: Типография Смирнова. Год: 1908…

Илье и в голову не приходило спросить зачем ему нужен русско-карельский словарь. Харитон и не спрашивал – он читал лекцию, подбрасывая массивный том в правой ладони: – …до 90-х годов ХХ века карельская письменность была развита слабо, причем на её развитие влияли “разнонаправленные” усилия: с одной стороны, деятельность православной церкви, с другой, русских и финских лингвистов. Поэтому в книгоиздании использовали как кириллический шрифт, так и латинский. Данный словарь составлен учителем Святозерского одноклассного училища М. Д. Георгиевским для нужд учителей и служащих, работавших в Карелии, поэтому из практических соображений карельские слова приводятся на кириллице. Хотя и автор и редактор признают что в ряде случаев кириллица не совсем правильно передает фонетические особенности карельского языка, поэтому в предисловии приведены некоторые примечания к чтению карельской части словаря…

Илью до этого момента никогда не интересовали особенности карельской фонетики, но он как-то очень быстро втянулся в академический ритм, навязанный Харитоном.

– Или вот, вепсско-русский словарь, – нёсся из глубины библиотеки поставленный голос Харитона. – Автор: Хямяляйнен, Андреев. Издательство: Госучпедгиз. Год: 1936. Здесь слова даны в форме литературного языка, но в словарь вошли далеко не все слова, которые бытуют в вепсском языке, даже не все те слова, которые выступают в печатной литературе.

Илья догнал Харитона, но томик уже был водворён на место и Харитон продолжил экскурсию. Чуть впереди он уже снимал с полки новую книгу: – Или, к примеру, русско-чудский словарь с некоторыми грамматическими указаниями.

Илья почти бежал сзади, он вспотел, грудь под тельняшкой в том месте, где талисман прикасался к коже, чесалась и свербила. Стараясь не привлекать внимания Харитона, он залез рукой внутрь тельняшки и почесал зудящую кожу. Легче не стало – зуд лишь усилился.

– Ещё один. Очень интересный. Еврейский и халдейский этимологический словарь к книгам Ветхого Завета, – почти бежал куда-то вглубь Харитон. Казалось, он не обращал внимания на матроса. Лишь снимал томики со стелажей, читал названия и тотчас ставил обратно. – Или вот этот “Основной курс международного языка Эсперанто”. Или этот “Краткий русско-финский военный разговорник”.

Илья трусил сзади. Такого количества книг-раритетов, он не видел ещё нигде. От быстрой ходьбы по спине тек пот, от тяжелой цепи чесалась грудь.

Харитон остановился, в руках появился ещё один томик: – Хотя если Вас языки не интересуют, то здесь есть и другие достойные книги. Как эта, например, интереснейшая книга Кулланды Иллариона Семеновича, выдающегося педагога и пропагандиста рационального пчеловодства. С 1880 г. по 1910 г. Он заведовал образцовой пасекой Пензенского училища садоводства…

– А вы что же? Все книги прочитали? – Илья не мог скрыть уважения.

Харитон улыбнулся:  – Потихоньку-помаленьку.

Илья стоял перед Харитоном, восхищённо рассматривая бесконечные томы книг-раритетов. Потом он спросил: – А можно мне?

Улыбающийся Харитон жестом ладони пригласил матроса к действию. Илья вытащил наугад книгу со стелажа ещё один томик. Прочитал: “Мировая война в отдельных операциях. Барановичи, 1916 г”.

Харитон тут же прокоменнтировал: – По горячим следам Первой мировой войны Германский государственный архив решил издать отдельными выпусками описание наиболее ярких и поучительных для разрешения спорных тактических вопросов операций и боёв минувшей войны. Некоторые выпуски были весьма оперативно переведены на русский язык и изданы в Советской России, с целью, как сказано в редакторском предисловии профессора Изместьева, помочь “всем работникам военной мысли и командному составу армии извлечь опытные данные из действий нашего в минувшей войне противника”...

Илья вытащил ещё томик. Прочитал на обложке: – Веневитинов, “Полное собрание сочинений”…

Не давая матросу закончить, Харитон отбарабанил словно хорошо выученный наизусть текст: – Полное собрание сочинений поэта-романтика, одного из основателей направления “любомудров”, изданное в 1862 году в петербургской типографии Бакста под редакцией Пятковского. Содержит также портрет автора, факсимиле и статьи о его жизни и сочинениях. Издательство: Типография Бакста. Год: 1862. Язык: русский дореформенный

Это был класс! Это было нечто! Даже на филфаке универа, где преподавали доктора и кандидаты наук, матрос никогда ничего подобного не видел! На Илью напал азарт. Мелькали книги в руках, Харитон без запинки шпарил: – Древняя российская вивлиофика, издательство Новикова, год 1788… Европейская Метрология, или описание главных мер, монет и весов в Европе, Типография Праца, год 1845… Орбини Мавро, Кнiга iсторiографiя початiя имене, славы и разшiренiя народа славянского,  Санкт-Петерсбург, 1722… Древняя российская история от начала российскаго народа до кончины великаго князя Ярослава Перваго или до 1054 года, Императорская Академия Наук, год 1766…

Илья уважал умных людей. Он встречал знающих людей в своей жизни. Но даже для них это было уже слишком. Перечитать все имеющиеся в библиотеке книги, казалось, было невозможно и за десять жизней. А уж тем более помнить о чём все эти книги! Просто из любопытства матрос снял со стеллажа ещё один том. Подкинул в руке тяжёлый фолиант. Харитон небрежно скользнул взглядом по обложке: – Переплетное ремесло. Практическое руководство для переплетания брошюр и книг. Издание 1915 года.

Вот это класс! Ну что тут скажешь?

– А Вы и переплётом занимаетесь? – удивился Илья.

Харитон улыбнулся: – Приходится кое-что обустраивать, самому устраивать мастерскую, инструменты, материалы. Да и манускриптов к нам много поступает. Приходится, как говорится, решать проблемы.

Пальцы матроса нащупали большой фолиант почти чёрной кожи. На обложке название почти стерлось и не читалось. На сей раз Харитон промолчал. Вопросительный взгляд матроса упёрся в Харитона. Тот нервно передёрнул плечами: – Храню в качестве куриозитета... Ничего особенного…

– А Вы? – настаивал матрос, словно профессор, оценивающий на экзамене знания студента.

– Да Вы сами посмотрите, если Вам так интересно…

– Можно? – спросил Илья.

– Да, конечно, ознакомтесь с тем, на что способен воспалённый ум…

Матрос открыл обложку, взгляд пробежался по строкам: “Ново сия таблица издана, в ней же предложено вступление Солнца в 12 зодий приближно, такожде восхождения и захождения Солнца, яко на оризонт сей, тако и со оризонта; еще же величество дней и нощей в царствующем граде Москве, яже имеет широту 55 градусов 45 минут; вычтена и тиснению предана обще, яко на едино лето, тако и на прочие годы непременно, повелением его царского величества, во гражданской типографии, под надзрением его превосходительства, господина генерала лейтенанта Якова Вилимовича Брюса, тщанием библиотекаря Василия Киприянова, мая 2-го, 1709 г.”.

Харитон почти вырвал книгу из книг Ильи: – Да полно Вам! Смотрите, сколько здесь всего, а Вы теряете время с разной чушью. Календарь с шумом захлопнулся в руках Харитона, и с удивительной быстротой был водворён на прежнее место.

– Да, посмотрите, сколько здесь всего, книги – это моя гордость, подойдите же Вы, – улыбнулся Харитон, тонкие пальцы сомкнулись на запястье матроса и он потащил Илью за собой вглубь библиотеки. – А вот книги, которые на самом деле могут быть Вам небезинтересны, – Харитон кивнул на полку.

Взгляд Ильи пробежался по разноцветным корешкам. Кама-сутра, Дао-секс, тантрический секс...

– Мне нравятся все книги, – Харитон улыбался, – но эти книги очень особенные для меня. Например, “Тибетская Камасутра”. В руке появился увесистый томик. – Не желаете приобщиться?

Илья отрицательно покачал головой. На лбу выступили крупные капли пота, кожа на груди под медальоном дико чесалась. Но матрос сдерживал себя перед Харитоном.

Харитон улыбаясь всё шире и шире продолжал: – Или вот эта. В “Трактате о страсти” Гедуна Чопела с откровенностью повествуется о шестидесяти четырех искусствах любви, упомянутых, но не подвергнутых подробному рассмотрению в известной во всем мире индийской “Камасутре”. Поэтому данная книга будет особенно полезна и интересна для тех, кто хочет оживить любовные игры и придать им больше интимности, – Харитон слегка прищурил левый глаз. – А Вы же ещё так молоды, мой юный друг!

Харитон весело подмигнул почему-то напрягшемуся Илье: – Не менее важна основная тема книги – совмещение сексуального наслаждения с духовным развитием. В тантрическом буддизме шестьдесят четыре искусства любви намеренно используются в процессе духовного развития для усиления экстатического оргазма, который влечет за собой манифестацию более утонченного и сильного уровня сознания. Это мощнейшее сознание, способное постичь истинную природу реальности, имеет огромное значение для продвижения на духовном пути.

Илья молчал, со лба тек пот, грудь дико чесалась.

Харитон посмотрел на раскрасневшееся лицо матроса, хохот слетел с губ: – Прошу простить! Я Вас смущаю, мой юный друг!!! Если хотите, я оставлю Вас… ха-ха-ха... одного! Смотрите, выбирайте, Вы у себя дома! Длинный палец указал на верние ряды полки: – Здесь Вы можете найти “Кама-Сутру” и “Ветки Персика”. С картинками! Позовите меня, когда я Вам понадоблюсь!

Деревянная палка с набалдашником процокала по паркетному полу, звук затих за далеко закрывшейся дверью.

Матрос не смог больше сдерживаться – левая рука через ворот тельняшки залезла на грудь, тонкие пальцы почти со сладострастным остервенением чесали и чесали зудящую кожу. Дочесавшись до приятного горения, матрос вытащил левую руку с зажатым в ней амулетом и уже было хотел засунуть амулет обратно под тельняшку, как увидел, что в присутствии амулета в полутёмном пространств екорешки книг на полках светятся странным светом. Нет, никакого луча света от амулета не было видно, похоже, что корешки светились сами по себе.

Люминесценция?

Илья навёл талисман на те полки, которые они только что прошли с Харитоном. Некоторые книги светились светло-синим или зеленовато-голубоватым цветом. Самое странное в этом свете было то, что Илья мог издалека читать то, что было написано на книге, хотя луч амулета не увеличивал размера букв. Илья без труда – хотя стоял далеко – прочитал, на корешках книг: Вильям Блейк. Книга Уризена…

Он чуть изменил наклон талисмана, на светящемся зеленовато-синим цветом названии ясно читалось: “Записки о Московiи, Барона Герберштейна, перевод И.Анонимов”.

Его совершенно не поражало, что он мог не только читать корешки книг в освещении амулета, но и знать кто и когда написал их. Ведь он же учился на филфаке? Пусть даже и очень давно.  Почему теперь он  не мог этого вспомнить? Ведь помнил же Харитон!

Это было даже интереснее, чем игра с Харитоном. Теперь Илья играл один: Большая государева книга или Царский титулярник… Очерки по истории анархических идей... Die Reichelsche Munzsammlung in St.-Petersburg…

Илья вертелся во все стороны, подходил к стеллажам, снимал книги, проверял, что прочёл правильно, снова ставил. Его уже не смущало, что он понимал книги на других языках, которых никогда  не изучал. Эта странная игра зачаровала Илью, он наводил амулет на разные стеллажи, наблюдал сине-зелено-желтоватые оттенки цветов, любовался ими.

Вдруг он заметил, что где-то в глубине стеллажей, за кричаще розовыми книгами по тантрическому сексу и журналами “Playboy”, промелькнули багрово-красные капли. Илья постарался рассмотреть названия, но не смог. Он подбежал к странным стеллажам, пальцы попытались схватить папку, что-то полетело и с шумом грохнулось на пол. Но то, что упало не представляло особого интереса, ведь рядом стояли десятки, сотни, или, может, тысячи подобных папок. Руки наобум вытащили первую попавшуюся папку, перед лицом матроса раскрылись древние пергамины.

В луче амулета, текст написанный по латыни задвигался, отделился от страницы, и, раскрутив двойную спираль, медленно задвигался в пространстве перед лицом изумлённого Ильи. Возбуждённый взгляд бегал по светившимся багрово-кровяным светом линиям ещё не забытой латыни, которую он тут же переводил:

Nos praepotens Lucifer, juvante Satan, Belzebub, Leviathan, Elimi, atque Astaroth, allisque…– крутились  в пространстве багровые буквы,

Мы, всемогущий Люцифер, сопровождаемый Сатаной, Вельзевулом, Левиафаном, Астаротом и другими, – шептал Илья,

hodie habemus acceptum pactum foederis Urbani Grandieri qui nobis est… – выхватывал взгляд

– …сегодня заключаем договор о союзе с Урбеном Грандье, который теперь находится с нами, – шептал пересохшими губами матрос.

Et huic pollicemur amorem mulierum, florem virginum, decus monarcharum, honores, voluptates et opes.

– И мы обещаем ему любовь женщин, цветы девственности, милость монахинь, всемирные почести, удовольствия и богатства.

Fornicabitur triduo; ebrietas illi cara erit.

– Он будет вступать во внебрачные связи каждые три дня; увлечения будут приятны для него. 

Nobis offerit semel in anno sanguinis sigillum,

– Он будет приносить нам раз в год дань, отмеченную его кровью…

sub pedibus consulcabit sacra ecclesiae et nobis rogationes ipsius erunt.

– ..он будет попирать ногами реликвии церкви и молиться за нас.
 
quo pacto vivet annos viginti felix in terra hominum, et veniet postea inter nos maleficere Deo.

– Благодаря действию этого договора он проживет счастливо двадцать лет на земле среди людей и, наконец, придет к нам, понося Господа.

Factum in infernis, inter consilia daemonum.

– Дано в аду, на совете дьяволов.

Sigilla posuere magister diabolus et daemones principes domini. Baalberith, scriptor.
 
– Подписи демонов. В углу подпись Баал-берита, писаря.

Папка шлёпнулась на пол. Выпав из луча амулета, содержимое папки погасло. Но перед лицом матроса горели багрово-чёрным пурпуром другие папки.

Феодальный договор о вассалитете…

Конкордат с Сатаной…

Текст договора с дьяволом дворянина из Пиньеролля…

Странная догадка пронзила мозг, сердце забилось, Илья бросился к стеллажам. Он хватал папки, документы, всё что попадалось под руку – смотрел в луче, бросал, открывал новые.

Договор возмездного оказания услуг…

Договор Мены…

Перед глазами матроса мелькали названия договоров, имена, фамилии.

Папки летели на пол.

Подгоняемый ужасным предчувствием, матрос искал в странных документах Ирину Лебедеву.

Илья не заметил, как рядом оказался Харитон. Казалось, он вырос прямо из сваленных на полу папок: – Итак, я вижу, что Вам понравилась моя библиотека, мой юный друг? – невозмутимо выговорил Харитон, спокойный взгляд не отрывался от амулета.

Захваченный врасплох, Илья подпрыгнул от испуга, застыл на минуту, и стал неуклюже засовывать амулет под тельняшку.

Свет пропал. Наступила почти полная темнота.

Харитон улыбался: – Что же мы на самом деле, почти без света стоим, милости прошу! Он жестом открытой ладони пригласил следовать матроса за ним. Харитон отошёл от стеллажей, сел за стол, зажёг настольную лампу. Илья остался стоять на ковре, на значительном удалении от рабочего стола.

– Итак, – сказал Харитон, – после того, что мы все видели, мы можем вернуться к отложенному разговору. Скажите, что Вы хотите... Или назовите цену... В кругу друзей не стоит стесняться... Итак, мой юный друг, деньги? Бабы? Власть? Я весь внимание…

– Я пришёл сюда не за этим.

– А, нет? – удивился Харитон. – А зачем тогда, позвольте полюбопытствовать?

– Я пришёл сюда, чтобы узнать, что произошло с Ириной.

Харитон еле заметно наморщил лоб. Потом уточнил: – Может быть, мы сначала поговорим о главном, а потом перейдём...

Илья жёстко повторил: – Что произошло с Ириной?

– Я удивляюсь, мой юный друг, той странной настойчивости некоторых молодых людей в вопросах второстепенного характера при полном игнорировании вопросов первостепенной важности… Почему бы Вам не заняться решением актуальных вопросов, вместо того, чтобы вновь и вновь не обращаться к призракам прошлого? Так сказать, почему не направить Вашу неуёмную энергию в несколько более практичное русло? Сорвите навязанные обществом маски и станьте самим собой!

– Что произошло с Ириной?

– Ну что ж, если Вы так настаиваете, мой юный друг, я открою Вам сей секрет Полишинеля: oна повесилась.

– Она повесилась сама? Или..., – голос вздрогнул, – ей помогли?

– А, вот, почему Вы так старательно искали среди документов? Вы старались найти договор Ирины? – в голосе Харитона появились сочуственные нотки. – Понимаю Вашу позицию, хотя никоим образом не могу её разделить. При всём моём к Вам уважении. Так как никакого договора у Ирины не было. И быть не могло. Я не хочу в данный момент углубляться в ненужные технические детали, но я Вас просто прошу верить мне на слово. А, следовательно, давайте снимем этот вопрос с повестки дня – что было, то было... – мимолётная улыбка появилась и тотчас пропала на тонких губах.

– Ты убил её?

– Позвольте, ну зачем Вы так? Это же нелюбезно, в конце концов. Я приглашаю Вас в мой офис, показываю Вам мою библиотеку, как жест открытости и будущего взаимовыгодного сотрудничества, а Вы вместо элементарной благодарности, начинаете высказывать самые необоснованные обвинения...

– Ты убил её?

– Презумпция невиновности…, – выпалил Харитон.

– Презумпция невиновности? При чём здесь презумпция невиновности? – спросил Илья.

– Презумпция невиновности, от латинского praesumptio – предположение, это один из демократических правовых принципов судопроизводства, согласно которому обвиняемый считается невиновным до тех пор, пока его вина не будет установлена судом в соответствии с законом...

Илья смотрел на Харитона в упор – oткуда-то из глубин души поднималась мрачная ярость. Он спросил ещё раз: – Что произошло с Ириной?

– Она решила покончить с жизнью. C'est la vie, – Харитон хмыкнул. – Ну отчего Вы так зациклены на второстепенных деталях? У Вас же нет никаких, я подчёркиваю, абсолютно никаких доказательств. Одни предположения, да и те неясным образом сформулированные. Давайте перейдём к обсуждению эсенциального...

Больше сдерживаться бывший старший матрос уже не мог. Илья заорал: – Я задал конкретный вопрос! Кто убил Ирину? Ты?

Харитон, слегка улыбаясь тонкими губами, смотрел на Илью насмешливыми глазами: – Ну зачем Вы так нервничаете? Я же Вам неоднократно повторил, что я тут абсолютно ни при чём, – глаза Харитона лучились оптимизмом. Он мечтательно процитировал:
– Прощусь, Элиза, я с тобой
Для дальних, чуждых стран.
Мою судьбу с твоей судьбой
Разделит океан...

– Не увиливай от ответа! Я, по-моему, чётко спросил! Ты отдал приказ?!! Почему?!!!

– Что Вы в самом деле как маленький, заладили кто, да почему? Разве сейчас можно что-нибудь изменить? Было, да прошло, твердит мне время, – Харитон негромко  напел слова известной песни.

– Ты ответишь, козёл!!! – Илья через стол прыгнул на Харитона, скрюченные от ярости пальцы искали горло противника. Он махал руками, на пол летели бумаги, записные книжки, книги. С грохотом упала зелёная лампа, куски битого стекла разлетелись по толстому ковру. Но сколько не старался Илья, он никак не мог дотянуться до ненавистной шеи Харитона – изящная палка красного дерева с серебряным набалдашником на конце в виде головы собаки мешалась и била по вытянутым рукам Ильи.

Сзади подбежали охранники, заломали руки, начали бить. Поваленный и прижатый к полу Илья только рычал от ярости. Трое здровяков сидели у него на ногах и спине. Слегка хромая подошёл элегантный Харитон, матрос ясно видел вычищенные ботинки светло-коричневого цвета, острый кончик палки впился в ковер в нескольких сантиметрах от лица Ильи.

Элегантный Харитон, слегка подтянув вверх брюки, присел на корточки и миролюбиво сказал: – Давайте же, наконец, о друзья, приподнимем завесу тайны. С этими словами он протянул руку к цепочке Ильи. Но как только он прикоснулся к ней, тотчас отдёрнул руку – между пальцами Харитона и амулетом проскочила огромная электрическая искра. В кабинете запахло палёным. Харитон процедил: – Понимаю... должен присутствовать элемент добровольности… но это уже чересчур… даже для неё…

Элегантный мужчина встал на ноги, подошёл к столу, постоял, разглядывая толстые папки на мрачных полках. Не оборачиваясь, добавил: – Горек путь познания, основанный на собственном опыте, и Вам предстоит испить чашу сию, мой юный друг. Но умоляю Вас, Илья, помнить, что ненужных страданий можно избежать путем добровольного приятия условий, которые в дальнейшем...

– Пошёл ты на куй!!! Сука!!! Ты убил её!!! Ты не мужик!!! – хрипел в ковёр распластанный Илья, брыкаясь, он старался сбросить дюжих охранников: – Одному слабо?!! Один на один, как мужик слабо?!!

Куски разбитого стекла впивались в лицо, но ярость заставляла забыть о боли и о кровоточащем лице.

Харитон отошёл в сторону: – Жаль, мне на самом деле очень жаль. Я хотел избежать ненужностей, но, не я один выбираю, мой юный друг, – я ждал взаимности! – и обратился к охранникам: – Ну что встали как истуканы? Настало время на деле доказать, что вы не зря едите хлеб насущный. Приступайте к выполнению задания, но помните: не убивать и не калечить! Несмотря на временные несогласия, он мне ещё пригодится!
 
18. ВТОРОЙ  КОШМАР ИЛЬИ


Выписка из истории болезни № 17133:

Пациент Куваев И.М, 16.02.67 г.р. проживающий по адресу: Московская область, Солнцеградский район, д. Иванково, ул. Центральная, д. 42., поступил 28.11.91 г. в 1:50 в отделение травматологии Солнцеградской районной больницы. Обстоятельства получения травмы не выяснены, так как пациент был обнаружен в бессознательном состоянии на проезжей части ул. Фрунзе г. Солнцеграда, предположительно травма получена в результате наезда автомашины. Диагноз при поступлении: Закрытый компрессионно-оскольчатый перелом тела L3 позвонка без повреждения спинного мозга. При первичном осмотре врачом травматологом грубых неврологических нарушений не выявлено, пациент уложен на щит с реклинирующим валиком, выполнена паравертебральная блокада. С целью уточнения диагноза выполнено КТ (компьютерная томография) исследование, при котором определен характер и степень перелома (многооскольчатый перелом тела L3 позвонка, с внедрением осколков в позвоночный канал до 0,5 мм – нестабильный “взрывной” перелом L3). Осмотрен нейрохирургом, в неврологическом статусе явления нижнего парапареза. С учетом имеющихся данных пациенту выполнен: вентральный опорный расклинивающий спондилодез цилиндрическим титановым имплантатом с декомпрессией позвоночного канала. В послеоперационном периоде наблюдение в отделении реанимации до двух суток, после чего пациент переведен в отделение травматологии, дренаж удален на третьи сутки, назначен комплекс лечебной физкультуры, дыхательной гимнастики, разрешено вставать с постели через 10 суток, ходьба при помощи костылей. На контрольных КТ компрессия тела устранена, позвоночный канал не деформирован. Послеоперационные швы удалены на 15 сутки, заживление первичным натяжением. Выписан на амбулаторное лечение через 23 суток после операции в удовлетворительном состоянии, с полным регрессом неврологической симптоматики, с рекомендациями продолжать реабилитацию в амбулаторных условиях и ношения ортопедического корсета до 3 месяцев.

Илья не помнил, как оказался в реанимации. Он, то проваливался в бессознательное состояние, то вновь приходил в себя. Когда он открывал глаза, то видел рядом с больничной койкой постаревшую мать. Старенькая, она молча, сидела рядом. Потом появлялась Дина. Пока она помогала матери, они переговаривались между собой о чём-то неслышном.

Илье постоянно кололи обезболивающее, что поддерживало его в состоянии постоянной дрёмы. В ней он не мог отделить реальность от болезненных фантазий. Он постоянно забывался тревожной дрёмой, возвращался в реальность, забывался опять. Но в последнюю ночь его пребывания в реанимации ему приснился настоящий кошмар.

Цепочка! Всё дело было в ней! Даже амулет не имел той цены, какую имела эта цепочка!

Он лишь зря её берёг, непонятно для чего.

А ведь на самом деле её можно было очень хорошо её продать!

Что он и сделал. И теперь, когда у него есть деньги от продажи золотой цепочки, он решает купить машину. Он едет на старом “Газике” в Солнцеград, чтобы купить новый “Мерседес Гелленваген”. Как только он видит эту машину, он сразу её покупает.

Но продавец обманул его, когда сказал, что эта машина новая. Как только Илья садится в неё, он сразу чувствует, что на этой машине раньше кто-то ездил.

И он точно знает, что этот кто-то – это Харитон.

Ехать в машине, которая раньше принадлежала Харитону, невыносимо для Ильи. Он останавливается, выходит из “Гелленвагена”, достаёт из нагрудного кармана письмо, которое написала Ирина. С одним единственным словом: “Приезжай”.

Неизвестно откуда появляется Дина и без приглашения садится с ним в “Мерседес”. Илья чувствует, что, Дина ни за что не свете не должна видеть это письмо. Его нужно спрятать. Илья понимает, что письмо можно незаметно для Дины спрятать только дома, поэтому он решает ехать быстро.

После того, как он сворачивает на бетонку, но ещё не доезжает до “Птички”, на проезжей части неизвестно откуда появляется большое количество быков, причём одних быков и ни одной коровы. Илья торопится поскорее доехать домой, чтобы спрятать письмо, нервничает, сигналит, пытается разогнать быков, открывает окно, кричит, что они спешат.

Но всё напрасно. Пастуха нигде не видно.

Тогда они с Диной выходят из машины на дорогу. Быки идут одной сплошной рекой, за ними ничего не видно. Дина чувствует приступ страха и начинает плакать. Откуда-то издалека раздаётся еле слышный напев, Илья понимает, что пастух – это Жостер. Илья сажает Дину в машину и начинает утешать.

Уркаган подходит близко к машине, хлопает кнутом на быков, и напевает голосом Харитона: “Я потерял не клад богатый...”, пытается всмотреться внутрь“Мерседеса”, но, похоже, ничего не может рассмотреть внутри машины. Издалека из леса выходит Севиллина, вся в белом, она что-то кричит Жостеру. Он злобно усмехается, отходит от машины и направляется к Севиллине, размахивая пастушьим кнутом. Он что-то радостно орёт, но из-за бычьего мычанья Илья не слышит. Севиллина уходит в лес, за ней исчезает Жостер.

Постепенно быки куда-то пропадают, и вся дорога оказывается заполненной детьми. Маленькими плачущими детьми, тянущими ручки и вглядывающимися старческими лицами внутрь машины.

Илья парализован внутри машины.

Дети начинают колотить по машине, царапать, раскачивать.

Медленно, очень медленно, черепашьим шагом Илья страгивается с места и с облегчением вздыхает, когда дети остаются сзади. Наконец, “Геленваген” доезжает до дома Дины.

Но дома нет. Он сгорел. Вместо дома видны одни головешки. Илья хочет предложить Дине зайти в его дом, но он тоже сожжён.

Они ходят по пепелищу, ходят, ходят, ходят, ищут уцелевшие вещи.

Дети, которых они оставили на дороге, доходят до пожарища, кричат, тянут их за руки. Маленькие сморщенные создания ковыряют головешки, находят кусочки хлеба, жадно отнимают друг у друга, давятся ими.

Дети находят ключ старинного типа под головешками, протягивают его Илье. Он не знает, что открывает этот ключ, отказывается его брать. Дети настаивают, он не берет.

Из-за фруктовых деревьев, которые уцелели после пожара дома, появляется Ирина. Она вся в чёрном, за ней стая огромных злобных собак с пастями, пышущими огнём. Смотрит она в упор на Илью и не замечает Дины: – Илья, почему ты не хочешь взять ключ? Она почти кричит: – Возьми! Возьми! Возьми!
 
В холодном поту вскочил матрос с реанимационной кровати, размахивая вокруг руками, в которые вонзались трубки капельниц.

На следующие сутки Илью перевели в обычную палату и удалили дренаж.

Но он всё ещё не мог ходить. Мать заботилась о нём, но ему было очень неудобно, когда Дина помогала матери выносить “утку”.

Он вздохнул с облегчением, когда, наконец, на десятые сутки ему разрешили вставать.

За всё это время несколько раз приезжал Григорий. Он не задерживался надолго, заходил на пять минут, коротко расспрашивал о состоянии здоровья матроса, оставлял свежие фрукты для больного и уезжал. Дина дала ему адрес улицы, где Илья оставил “Газик”, и он перегнал его в гараж Ильи.

Наконец, 21 декабря, в субботу, Илья был выписан. Дина приехала на “Газике”, чтобы забрать Илью из больницы. Мать помогла Дине втащить сына в машину, и они поехали домой. Илья смотрел на окружающий пейзаж.

Был уже декабрь, а зима не наступала. Противная серая слякоть декабрьского неба. Наконец, “Газик” подъехал к дому Ильи. Взаимными усилиями между матерью и Диной они смогли доволочить Илью до его комнаты. Дина чмокнула Илью в щёчку, потом повернулась к матери и попрощалась: – Ну, я побежала, Милена Елисеевна.

И исчезла за дверью.




 
19. ПОСЕЩЕНИЕ ГРИГОРИЯ


На следующий день, в воскресенье 22 декабря Илью навестил Григорий. Погода стояла мерзкая, зима не наступала, над серой землёй дул пронзительный ветер. Друг, как всегда привёз яблок и груш с базара. Илья уже ходил, но ещё с трудом. Мать открыла Григорию, пропустила его в комнату и куда-то исчезла.

– Хорошо, Илюх. Теперь мы можем нормально поговорить. Ну, рассказывай, Илюх, что случилось?

Илья коротко пересказал Гришке то, что случилось с ним в момент посещения офиса Харитона.

Помолчали.

Григорий спросил: – Не понимаю, я всей этой фигни. Ведь если бы он хотел тебя убить, он бы тебя убил и закопал, да так, что лет через десять только пуговицы бы нашли. Не понимаю, зачем он это сделал.

– Я знаю, кто убил Ирину, – невпопад ответил Илья.

– Кто?

– Харитон.

– Сам что ли? И ты ему об этом сказал?

– Именно, что сказал. Хотя доказательств у меня нет. Поэтому он и приказал своим битюгам меня отметелить. Один на один он хрен бы мне чего сделал.

– Но почему он тебя не убил?

– Не знаю, он сказал, что я ему зачем-то нужен.

Григорий посмотрел на друга: – Ты ему нужен? Зачем?

– Не знаю.  Может  быть, у меня есть что-то, что ему нужно?

– У тебя есть что-то, что нужно Харитону? – повторил Григорий. – Да не смеши мои портянки, мареман! У него бабло, тачки, телки. Чего у тебя может быть, чего у него ещё нет?

– Ну не знаю, Гриш.

– Ты согласился с ним работать?

– Я? – глаза Ильи вылезли на лоб и остались там по крайней мере минуту. – Да ни в жизнь я теперь с ним работать не стану. Да и раньше не стал бы.

– И это правильно. Слушай, Илюх, если ты не будешь работать с ним, тебе надо работать со мной.

– Это ещё почему?

– Он на тебя наехал, потому что ты один. Если бы он знал, что ты со мной, он бы тебя в жизнь не тронул бы. Испугался бы. Он знает, что если мне надо, то я смогу поставить “под ружьё” сто бойцов за полчаса. И разнесу к херам собачим всю его контору.

– Слушай, не надо никого разносить. По крайнем мере, сейчас.

– Это ещё почему? – покосился гигант на Илью.

– Если мы сейчас всё сожжём, то нам уже никогда не узнать правды, про то, за что убили Ирину.

– А ты и впрямь думаешь, что он её убил? Я тебе вот что скажу: я не думаю, что Харитон сам стал бы марать руки убийством!

– Теперь я уже не думаю, теперь я знаю это наверняка. И даже если он сам не убивал, то он отдал приказ! Но теперь мне нужно понять зачем он это сделал. Вот только доказать никому ничего не могу.

– Слушай, не надо никому ничего доказывать, – перебил Григорий. – Если ты это знаешь, то я на твоё слово могу положиться. Мне одного твоего слова достаточно, чтобы покончить с Харитоном и вообще с кем угодно! А то возомнил из себя невесть что! Что он тут себе думает, что он тут царь и король? Видали мы таких королей!

– Слышь, Гриш, дай мне твоё слово, что пока никого мочить не будешь...

– Ты же сказал, что уже знаешь наверняка...

– Я знаю кто, но не знаю зачем. Да и доказательств у меня нет.

– А кому на хрен сейчас нужны твои доказательства? Если ты хочешь в ментовскую на него заявление писать, то ни с доказательствами, ни без них у тебя ничего не получится. Ты знаешь, какие сейчас менты пошли? – он покосился на Илью. – Ты извини, конечно, я не про твоего отца сейчас говорю.

Илья поморщился.

Гигант продолжал: – Хоть у меня в Солнцеграде и всё схвачено, но у Харитона, по-моему, в Москве кто-то сидит. Откупится, сволочь. Гасить его надо.

– Гриш, обещай мне, что никого гасить сейчас не будешь. Обещаешь?

– Ну, если ты так настаиваешь. А чего мы тогда с ним будем делать?

– Пока ничего. У тебя ребята есть?

– В смысле?

– Надо поставить ребят, чтоб вычислили все, что в этом гранитном цехе происходит.

– Не понял...

– Когда Фрол туда заходит, когда Жостер уезжает, что они возят...

– Дурное дело нехитрое! – мечтательно глядя в пустоту, хохотнул Григорий. – А после?

– После будет видно. А пока поставь ребят, разбей на несколько групп и установи круглосуточное наблюдение. Но чтоб не в машине торчали, как дураки на видном месте, а скажи, чтоб машину где-нибудь подальше ставили и сидели в засаде. Или на кладбище, или в лесу.

– Будет сделано, товарищ мареман, – протянул обе руки для дружеского пожатия довольный Григорий. – Ну а как мы их всех вычислим, так и накроем медным тазом. Я лично на себя эту поганку Жостера возьму.

– Потом, может  быть, и загасим. А сейчас обещай, что ребята будут просто за ними следить, – Илья пожал сильную руку друга.

– Замётано, – отдал честь по-военному Григорий. – А тебе болеть-то ещё долго?

– Врачи говорят, что ещё месяца три.

– Да, тля, хорошо они тебя отделали,  но ничего, братан, как на ноги встанешь, так мы с ними расквитаемся. Ты помнишь тех, кто тебя метелил?

– Помню, конечно.

– Мы этих козлов живьём закопаем, я тебе обещаю.  Всех, причём. А пока поправляйся быстрее. Тебе кстати никакой другой помощи не надо?

– В смысле?

– Ну, по хозяйству, жратвы купить. В больницу куда ездишь? К нам, на “Птичку”?

– Нет, в Солнцеград. Меня Дина возит.

– Молодец, Динка. Наша девчонка. Если, кстати, ей на бензоколонке нужны отгулы, то без проблем.

– Хорошо, отлично.

Друзья пожали руки, Григорий обнял друга и вышел. Илья наблюдал из окна, как гигант неспеша загрузил обьёмное тело в чёрную “пятёрку”, которая, буксанув задними колесами,  оставила  после себя облачко выхлопных газов и скрылась за Калиновым мостом.

 
20. НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ГРАНИТНЫМ ЦЕХОМ


Потянулось долгое время реабилитации. Бесснежный декабрь сменился таким же январём, зима никак не наступала. Снег то выпадал, то таял. Странные снижения температуры до минус пятнадцати, чередовались с такими же странными повышениями до плюсовой температуры. Потом наступил чуть более холодный февраль, а за ним пришёл уж совсем тёплый март. Казалось, что природа взбесилась. Старики не могли вспомнить ничего похожего.

Дина возила Илью на “Газике” три раза в  неделю в больницу в Солнцеград. Постепенно Илья набирал силу и восстанавливался. После первого месяца Илья хотел водить уже сам, но Дина с непонятной упёртостью не давала  матросу садиться за руль.

Когда он настаивал, она обижалась и молчала.  Если он продолжал настаивать, она дула губки, иногда даже плакала. Все уговоры были напрасны, как ни старался Илья, уговорить Дину ему не удавалось. Так и возила его “его личный шофёр”, как он сам шутил. Она не обижалась, а лишь скрупулёзно выполняла взятый на себя долг. Илья уже давно признался ей в любви. И Дина ответила ему взаимностью.

Иногда появлялся Григорий и докладывал о результатах наблюдения. Хотя особенных результатов и не было.

Его ребята выяснили, что иногда в гранитный цех приезжает Фрол и привозит гранитные плиты в деревянных ящиках. Однако Жостер не позволял никому заходить за деревянные ворота. Когда приезжал Фрол, Жостер оставлял его у ворот и сам заводил машину на территорию цеха. Спустя какое-то время Жостер лично выводил уже нагруженный грузовик накрытыми мешками блоками и оставлял его Фролу. Фрол садился за руль и уезжал в Солнцеград. Никаких рабочих никто никогда не видел. Правда, ребята смогли вычислить, куда ездил Жостер на мотоцикле “Урал”. И это была единственная зацепка, которая у них появилась.

Постепенно, ребята, которым хотелось действий, а не простого высиживания, перестали таиться на отдалении, они стали останавливаться всё ближе и ближе к деревянным воротам.. Хотя в целом и общем, Илья и знал чуть больше, чем раньше, надо было признаться, что  полного понимания ситуации у них не было.

Что толку в том, что они узнали, где живёт Жостер? Если они так и не выяснили, кто работал в гранитном цехе, в котором, кстати или некстати, Харитон никогда не появлялся.

Илья понимал, что они стоят на месте, но ничего другого придумать не мог.

Полный курс реабилитации Илья закончил в двадцатых числах марта. Дина снова  начала работать на бензоколонке, но, несмотря на это, они встречались ежедневно. Иногда она заходила после работы к нему, иногда он ждал её на улице и ходил в гости к ней. Иногда она оставалась у него на ночь. Ребята  Григория начали поговоривать о скорой свадьбе.

В тот день, 30 марта 1992 года, в понедельник, уже наступила настоящая весна. Солнышко пригревало, природа как бы говорила, что зима ушла безвозвратно и возврата к холодам не будет. Дина появилась в обычное после работы время. Но была она неразговорчива. Более того, она была подавлена. Илья постарался расспросить её, но девушка молчала. Илья уже почти отказался от своего намерения что-то выяснить, но в этот момент девушка сама как бы выдавила из себя одну фразу: – Помнишь гадалку?

– Гадалку? Как её? – пальцы защёлкали в воздухе. – Севиллину что ли?

– Да, Севиллину.

– А что такое? – матрос поднял глаза на девушку.

– Она покончила жизнь самоубийством, – прошептала Дина.

– Что? Когда? – выдохнул Илья.

– Ещё в декабре…, до Нового Года … она повесилась.

Матрос не знал, что ответить.  Он не находил нужных слов, чтобы обьяснить  накатившие на него чувства.

Уже в доме, Дина не захотела ни есть, ни пить чай, а, молча, прошла в комнату, оставив Илью одного на кухне.

Илья стоял в недоумении.

Повесилась.

Она повесилась.

Как повесилась Ирина.

Лишь теперь матрос почувствовал, что эта новость саданула по мозжечку похуже любой кувалды.  Надо было очень срочно что-то делать! Но что?!!

Илья вышел из дома, на пустынной улице никого не было. Только одинокие фонари и почерневшее небо. С реки тянуло весенней сыростью. Сам не зная почему, он добрёл до Центральной площади и свернул в сторону кладбища.

Осталась позади церковь, матрос стоял перед входом на кладбище. Вдруг он услышал звук приближающегося сзади грузовика,  совсем неуместный в такое позднее время. Он инстинктивно сделал пару шагов и скрылся за кладбищенскими  оградами.

Тихо урча, грузовик сбавил обороты, почти затормозил и плавно повернул за церковь, туда, где располагался гранитный цех.

А может он ехал в другое место?

Какое? Кроме цеха, там ничего больше нет.

Не в силах сдержать накатившее любопытство, матрос решил выяснить цель столь позднего визита. Для этого ему нужно было обойти кладбищем тыльную часть гранитного цеха. Тяжело отдуваясь и неловко переступая ещё ватными после операции ногами, Илья засеменил между оград, к березовому подлеску, прилегающему к задней части забора гранитного цеха. Добравшись до забора, Илья частными шажками пошёл вдоль него, свернул направо, потом ещё раз направо, пока  его не ослепил лучами своих фар грузовик, стоящий перед открытой калиткой гранитного цеха.

Сильный свет фар не позволял уставшим от темноты кладбища глазам отчётливо разглядеть разговаривающих, матрос  лишь полуразличил три  мужских фигуры, перебрасывающимися если слышными фразами.  Но сколько  матрос не прислушивался, слов разобрать было невозможно. Хотя риск был велик, ему ничего не оставалось делать, как приблизиться.

Матрос попополз по-пластунски вдоль забора, где росли невысокие сосенки. Наконец, Илья разглядел Фрола. Рядом с ним стоял отец Панфил, но без рясы, а в джинсах и ветровке. Третий, стоявший спиной к Илье и к воротам, судя по росту и по ширине плеч в ватнике, был Жостер. Но слов по-прежнему было не разобрать.

Рискуя быть обнаруженным, матрос очень медленно подполз ещё ближе. Наконец, слова стали различимо слышны.

– …Стоп-кран, – медленно надвинулся Жостер на Фрола. – Ты чего гонишь, какие килограммы?

– Я сказал, а ты слышал, – постарался с достоинством ответить Фрол. И шмыгнул носом.

– Слушай, не шелести порожняками, а почитай моё достоинство, которое я объявил на этом бухенвальде. Шишку здесь держу я. Каким расклад был, таким и остаётся.  Догоняешь, удмурт ошпаренный?

Стараясь не хрустнуть случайной веткой,  матрос напряжённо застыл.

– Здесь было всегда так, как скажет Харитон. Тем более что они договорились с Фариптериксом. Так, что расслабься немного, а потом дуй повышать производительность труда, –  растягивая слова, выговорил Фрол. Потом он добавил: – А не то Харитон тебя сожрёт, камикадзе! И шмыгнул носом.

–  Напугал ежа голой жопой! Харитон поперхнётся меня жрать, а ты же – тем более, баклан игрушечный! Заткни пробирку, щами тащит, – выпалил скороговоркой Жостер, под ноги полетел длинный плевок.

– Ни хера! – глюки от кокаина и матушка-неврастения жестоко сжимала мозги и делали Фрола безрассудно храбрым.

– А ты чо, псинка, замолодился уже чихнаркой под глюкозу? – зашипел Жостер. – Галюники ловишь? Ну коль замолодился центровым снежком, то сиди и жабрами не шелести! – медленно наступая, Жостер вытягивал шею, как бы всматриваясь в лицо Фрола,  левое плечо выставлено вперед, правая рука в кармане.

Фрол попятился и, уткнувшись спиной в машину, остановился. Сзади  лился неживой свет жёлтых автомобильных фар, против света лицо Фрола  представлялось неподвижным чёрным силуэтом.  И именно по этой вдруг охватившей Фрола неподвижности, Илья понял, что тот  напуган. Панически напуган. Напуган парализующим все клеточки его тела страхом.

Тут в разговор вступил отец Панфил. Правда, голос его был совершенно неузнаваем, от спокойного голоса, который Илья слышал в церкви не осталось и следа, сейчас он говорил быстро и нервно, как бы выплёвывая слова:. – Хорош базарить, Жостер. Харитон сказал...

– Слышь, преосвященство сраное, – перебил Жостер. – Ну чо ты в натуре? Что за кипиш на болоте, что за шухер на бану? Баклан этот, – он кивнул на Фрола, – конечно, погорячился, мы его поправим.  Не сейчас, так попозже. Но ты-то куда лезешь, как английский принц в дешевую ночлежку? – лево плечо ватника направилось на Панфила.

– Притухни, Жостер, – повысил голос отец Панфил, – кончай к куям собачим всю эту мутоту...

– Шоб я притух? Да ты чо? Ты на кого хавало разеваешь? У тебя что, мозги раком встали?! Ты фильтруй базар, в натуре, фуцан..., – Жостер двинулся на отца Панфила,  из руки в руку перелетел финский нож, в жёлтом свете автомобильных фар ярко блеснуло   никелированое лезвие.

Отец Панфил  попятился назад, чуть не упал,  гулко ударился спиной о левое крыло грузовика.  Тут же вскочил и,  продолжая пятиться, скрылся за противоположной от матроса стороной грузовика. Уже оттуда, невидимый в темноте, он истеричной скороговоркой заголосил, отвечая неслышному Жостеру: – Не куй мне тут указывать, что фильтровать! Я тебя не боюсь,  понятно тебе, уркаган? Я и покруче тебя видывал! И где они все сейчас? Вот именно! Так что и ты сиди и не выйопывайся! Я, мля, тебе передал до чего они добазарились, a твоё собачье дело – это выполнять приказ и ни куя больше! И кули ты, мля, в рот его ипать, несёшь куетень какую-то блатную?  Золото давай и всё. Понятно тебе?

Илья отказывался верить происходящему. Тот ли это отец Панфил, с кем он познакомился в церкви? Он вытянул шею и закаменел, стараясь не пропустить ни слова из чужого разговора.

– Ты че, пропадла, прёшь как трактор по бездорожью? Тебе в нюх втереть, чтоб ты хавальник заткнул, рогомёт позорный? Хочешь я тебе прям сейчас макитру раскрою? – донеслось до матроса злобное шипенье Жостера. Он прыгающей поступью побежал куда-то в темноту за грузовик, туда, где только что скрылся отец Панфил и откуда ещё раздавались его злобные вопли.

В лучах фар грузовика остался один Фрол, пересохшими от страха губами он зашептал: – Да чего же мы тут орём? Нас услышать могут, может, внутрь зайдём? Он двинулся от грузовика к воротам.  Из темноты за грузовиком выпрыгнул Жостер, ссутуленное наклонённое вперед тело перекрыло дорогу,  никелированная финка летала из левой руки в правую и обратно: – Ты не дрочи на судьбу, баклан. Кто зайдёт туда, того вынесут оттуда вперёд копытами...

– Так что Харитону передать? – орал из темноты за грузовиком невидимый отец Панфил. – Слышь ты, уркаган, ты про золото ничего не сказал...

– Нишкни, не надо трёпа, преосвященство тряпочное! Умняк народу дави, дурку гони насчёт отпевания и загробной жизни, –  внезапно успокоившийся Жостер гоготнул. – Да хорони их на “правильном” кладбище. И будет тебе счастье. А про рыжьё пусть Харитон с Фариптериксом бузу трёт, догоняешь, перхоть?

Руки и ноги Ильи затекли от неподвижности. Он постарался поменять положение, в этот момент предательски хрустнула сухая ветка. Отец Панфил и Фрол замерли. Жостер  замолк, кинул взгляд в темноту, тут же стремительно зашагал по направлению к Илье. Блестящий клинок летал из правой руки в левую и обратно.

Ждать больше было нельзя. Илья выскочил из своего убежища, ватные ноги с трудом отталкивались от земли, матрос, задыхаясь, бежал прочь от страшного урки с ножом. В спине ломило, сердце вылетало из груди, в голове кувалдой бил пульс, ноги, казалось,  прилипали к земле, каждый шаг давался с трудом. Он толкал вперёд своё отяжелевшее тело по еле  различимой в темноте тропинке.

Где-то на удалении топали кирзовые сапоги Жостера, до матроса долетело: – Ну, сверчило, тебе каюк!.. Спрошу как с гада!.. Красной юшкой плеваться будешь!..

Постепенно кирзовый топот остался позади,  а потом и совсем стих.

Илья,  задыхаясь, перешёл на медленный шаг. Остановился. 

Истощённое после операции тело согнулось, дрожащие  потные ладони уперлись в колени.

Через несколько минут матрос отдышался.

Медленно миновал конец деревни, перешёл через улицу Центральную и, никем не замеченный, прошёл полем  до калитки, расположенной с задней стороны сада.
 
21. ПОГОНЯ


Тело болело, уставшие ноги слушались с трудом. Илья плюхнулся на табуретку на кухне. Дверь в комнату открылась, на пороге появилась Дина. Маленькая фигурка в ночной рубашке, по утомлённому лицу было видно, что девушка не сомкнула глаз: – Почему у тебя такой вид? – спросила она.

– Какой вид? – Илья осмотрел себя.

Одежда и ботинки были заляпаны засохшей грязью.

Сбиваясь на ненужные детали, Илья пересказал то, что видел и слышал у гранитного цеха. Дина молча слушала, потом перебила: – Зачем ты туда пошёл?

– Не знаю, Дин. Я вообще-то шёл не туда...

– А куда ты шёл?

– Я шёл на кладбище...

– А почему ты шёл на кладбище?

– Я просто хотел прогуляться, подумать… После того, что ты мне сказала про смерть гадалки…Мне кажется, что её смерть каким-то образом связана со мной.

–  Тебе так кажется? – переспросила Дина.  Девушка приблизилась  к кухонному столу.

– Не знаю как, но как-то связана. Хотя я выполнил то, что она просила и никому не рассказывал про амулет.

Взгляд тёмных глаз упёрся в Илью, на жилистой шее красовалась золотая цепочка, амулет был спрятан под тельняшку.

–  Ты никому ничего не рассказывал? – переспросила она.

– Дин! Ну, за кого ты меня принимаешь? Конечно, никому.

– А были люди, что интересовались?

– Ну, конечно, были.

– А кто?

– Да все мои друзья.

– И Гриша?

– Гриша одним из первых спросил. Но это уже после Руфины было.

– И Руфина спрашивала?

– Она, по-моему, первой и спросила. Ещё когда мы с ней в автосервисе встретились, ну когда я “Газик” чинил...

– Ты с ней встречался в автосервисе?

– Встретились случайно, Дин. Ты чего? – он постарался обнять стоящую рядом с ним девушку. Она отстранилась.

– А никому ничего и рассказывать не надо было, Илья, – взгляд ещё раз остановился на шее матроса. –  И теперь это дело так не останется, – проговорила она.

– Какое дело?

– Сторож, который за тобой гнался, тебя узнал.

– Ну, узнал, ну и что с того? Я же уже дома…

– Илья,  ты ничего не понимаешь или только прикидываешься!? – закричала девушка. –  Собирайся!!!

– Собираться куда?! Ты чего, Дин?!!

Дина выбежала из кухни, буквально через пару минут она появилась вновь уже одетой: – Амулет на тебе?

Илья встал в дверях комнаты: – Что происходит, Дин? Ты мне можешь объяснить?

– Амулет на тебе?!!

–  На мне.

– Так, так, где она? – девушка хлопала по карманам куртки. Наконец, на свет появилась ладонка, которую ей дала гадалка. – Ты готов? И надела ладонку на матроса.

– Готов к чему?

– Они уже близко, скоро они подъедут. И тогда нам не уйти.

– Да, ради Бога, кто они?!! – орал Илья.

– Илья! Я тебя умоляю, нет времени на разговоры, – маленькие пальчики впились в рукав бушлата, она тащила его через огород к задней калитке.

Неумело гремя ключами, она старалась попасть в невидимую в темноте щель замка. Илья отобрал у неё ключи, щёлкнул замок, они выбежали на поле. Пока матрос закрывал калитку, стараясь  через щель в двери снова навесить замок, девушка его торопила: – Быстрей, быстрей, они уже рядом.

Наконец, дужка замка щёлкнула, матрос заорал: – Да кто рядом-то?!!

Не отвечая, миниатюрная девушка вцепилась в рукав бушлата, маленькая ручка с силой  потащила Илью за собой по темному полю куда-то туда, откуда он недавно пришёл, спасаясь от преследования Жостера. Быстрым шагом они дошли до конца деревни и, не сбавляя шага, пошли вдоль грунтовой дороги, которая через лес вела к деревне Мерзляево. Это была уже не улица Центральная, а просто грунтовая дорога в её продолжение. Полная колдобин и луж. По которой можно хорошо идти, но ехать можно очень плохо.

– Быстрее, быстрее, – торопила девушка. Уставший матрос уже ничего не спрашивал, он лишь тяжело сопел сзади.

На повороте в лес девушка оглянулась. Вслед за ней повернулся матрос. То, что они увидели, не поддавалось никакому описанию – с горки за Калиновым мостом ползли машины. Их легко можно было опознать по горящим фарам. В этом не было ничего необычного. Какая машина ночью не зажигает фар? Необычным было количество машин. Первые уже переехали Калинов мост, и остановились у дома Ильи и Дины, но светящаяся гусеница всё тянулась – из-за рощицы  выползали  всё новые и новые сегменты.

5 километров лесной дороги вели к деревне Мерзляево. За Мерзляевым были лишь лесные тропинки, по которым можно было проехать только на мотоцикле или пройти пешком. Если им удастся дойти до Мерзляева, то они спасены.

– Ой, Илья, что же это делается? – охнула Дина. Илья не ответил, на этот раз он схватил её за руку и поволок за собой по грунтовой дороге. Надо было во чтобы то ни стало дойти до Мерзляева и потом скрыться в лесах за ним. Тогда их не найдут.

Сколько у нас времени? Пока мать им откроет? Они будут стучаться? Или они не будут стучать и тогда...? Что они тогда могут сделать? Кто вообще эти люди? И почему все они их ищут?

Ещё каких-то полчаса назад Илья чувствовал себя в полной безопасности. Сейчас это чувство полностью улетучилось...

Илья шлепал ватными ногами по плотной земле. Спина ныла. Матрос тащил за собой девушку и постоянно прислушивался не раздаётся ли сзади звук моторов. Самое главное не пропустить момент и вовремя прыгнуть в придорожные кусты, туда, где можно пересидеть, пока не пройдёт колонна. А если сразу двинуться в сторону от дороги? Но куда? В том-то и дело, что в сторону от дороги не было никаких поселений. Там был лишь глухой лес, куда селяне избегали ходить. И всё из-за страха проклятого места, где когда-то давным-давно, ещё в 30 годы какие-то бандиты зверски убили учительницу.

Что сейчас происходит в доме? Что с матерью? Они могут навредить матери? Они могут сжечь дом, оставленный моему отцу дедом? Эх, давно надо было скорешиться с Гришкой, тогда сейчас у меня была бы защита против этих неизвестно откуда взявшихся бандитов. Ну, ничего! Лучше поздно, чем никогда! Эту ночь пересидим в лесу, а на завтра я обязательно пойду к Гришке. Мы им ещё покажем!

Илья ускорил шаг. Дина повисла на руке: – Ой...задыхаюсь...

– Дин, надо быстрее.

– Я… больше… не могу... Девушка отпустила руку, наклонилась, стараясь поймать широко раскрытым ртом побольше кислорода.

Илья постоял, как ему казалось целую вечность. Пошёл вперёд, вернулся, девушка стояла, наклонившись вперёд. Он взял её за руку, потащил вперёд, Дина еле переставляла ноги.

Мерзляево должно было быть уже близко. Или так ему казалось. Только добежать, дойти, доползти, а в тех лесах они их уже не достанут. Через густой лес не было видно, что происходило в Иванково, но предположительно Илья догадывался, что бандюганы должны будут перекрыть возможное отступление огородами. И для этого надо потопать ножками. Никакой “Мерс” не пройдёт по весеннему полю. Только если это не танк. И это значит, что у них есть время. Ещё есть время. До тех пор, пока бандиты Харитона не поймут, куда он делся.

– Дин, ну пожалуйста..., – подбадривал он еле идущую девушку. Он забегал вперёд, возвращался. Девушка то ускоряла шаг, то опять останавливалась. Потом, Дина начала жаловаться на боль в правом боку. Илья уговаривал её, шёл вперед, возвращался. Дина делала частые и долгие паузы для отдыха.

Где-то сзади мелькнули фары, бесшумные машины внезапно оказались рядом. Сильные пальцы вцепились в рукав девушки, матрос потащил Дину за собой через придорожные кусты вглубь леса. – Ты что, Илья? – протестовала Дина. – Шш! – приложил парень палец ко рту. – Они нас догнали!

Затаив дыхание в десяти метрах от дороги, они наблюдали как по ночному лесу медленно проплывала гигантская светящяяся гусеница – плюясь грязью, буксуя колесами и урча моторами, колонна внедорожников натужно ползла по чёрному лесу. Ветер донёс до них запах выхлопных газов. Они сидели и смотрели. А машины шли сплошным потоком. Как на параде. 

– Скоро они доберутся до Мерзляево, если уже не добрались, – зашептал Илья, – тогда они начнут искать в придорожном лесу. Если мы не уйдём вглубь леса, нас найдут!

– Уйти куда? Туда, где убили учительницу? Там же проклятое место!!

– Тс… , – матрос приложил палец ко рту, – чего орёшь? Нас услышат, – добавил он шёпотом. – Там нас никто никогда не найдёт. По крайней мере, на машине туда не доехать, а пешком у нас перед ними фора.

Медленно, очень медленно они побрели через чёрный лес, скоро фары уже скрылись за деревьями. В чёрную глубину леса не долетал гул моторов, там не чувствовался смрад выхлопных газов. Только звук ломающихся сухих веток под ногами и глухой гул пролетающего в верхушках деревьев ветра. Илья медленно шёл впереди, придерживая ветки, на лице чувствовалась паутина и сухие елочные иголки.

Сколько они уже шли?

Трудно сказать. Может быть, полчаса; может быть, час; а может и больше. Спросить было не у кого – Илья забыл свои “Командирские” часы дома. Где-то в высоких разрывах чёрного неба появился серп убывающей луны. Её призрачный свет неверно освещал кроны тёмных деревьев. Идти стало легче.

Дина остановилась: – Я думаю, что мы уже отошли достаточно далеко. Можно переждать здесь. А как посветлеет, то можно будет вернуться.

– Дин, не можем мы на одном месте стоять. Хоть и весна, а всё равно холодно.

– Илья, давай отдохнём, я очень устала.

Парень отрицательно кивнул головой: – Нельзя, Дин. Если костра не разводить, то мы закоченеем. Надо идти вперёд.

– Я дальше не пойду.

– Дин! Ну, пожалуйста.

– Там проклятое место, мне ещё бабушка рассказывала.

– Мне тоже рассказывали, Дин. Но ты же уже большая, чтобы верить в бабушкины сказки,  – улыбнулся Илья.

– Это не сказки.

– Ты и правду веришь во все эти страшилки? – удивился бывший старший матрос.

–  Неужели ты ещё не понял? – возразила Дина.

– Не понял чего?

– Против кого мы пошли?

– А против кого мы пошли? Ты имеешь в виду бригаду Харитона? Или этого уркагана Жостера?

– Именно их.

–  Ну и в чём тут проблема? Кто бы они не были, завтра вернусь в Иванково, подниму Гришкиных ребят и разберусь с ними. Велика беда – уркаган с ножом! Да если надо, мы и стволы достанем. Я думаю, что если с Гришкой поговорить, то у него и гранатомёты есть. А что такое с парой гранатомётов колонну машин в лесу накрыть? – Илья разговорился. – Из первого шарахнуть по головной машине, из второго – по последней. Кто выйдет из колонны расстрелять из автоматов. Делов-то!

– Ты так ничего и не понял, – погрустнела Дина. – Место там проклятое, они нас там найдут. А потом..., – она всхлипнула и прижалась к Илье, – ...мне страшно. Я не хочу туда идти.

– Да, ладно тебе, – Илья обнял девушку. – Неужели ты действительно веришь в чёрта и в домовых?

– Илья, этим не шутят.

– Я не шучу, нам надо просто двигаться всю ночь, иначе мы замёрзнем. Что ты предпочитаешь: сдаться и замерзнуть или бороться и победить? Не дожидаясь ответа, он вцепился в руку девушки, с силой потащил за собой. Дина не сопротивлялась.

Они пролезли через бурелом, затем спустились в ложбинку с еле заметной речкой, прошли по глинистому берегу, вылезли на другой стороне. Илья уверенно шёл впереди, отодвигая лапы елок, стараясь скрыть сильную боль в спине. Дина, молча, шла сзади. Через полчаса они вышли на мрачную в неверных лучах лунного света тропинку.

Кто ходил по ней? Куда и откуда она вела? Этого, может быть, не знал никто. На ней не было отпечатков колёс, только оптечатки копытец и лап дикого зверья были вдавлены в мягкую глину.

Словно зная куда идти, Илья уверенно зашагал вперёд по мягкой глине вперемежку с опавшей хвоей. Через час они вышли на перекрёсток двух тропинок. На мрачной развилке где-то в чёрном небе с проглядывающей из-за разрывов в облаках луной над их головами возвышался трехметровый деревянный крест.

Илья подошёл к кресту. Покрытая мохом старая древесина ещё не развалилась. Верх креста был  накрыт наподобие домика двумя широкими досками. Лунный свет блистал причудливым ореолом вокруг прогнившей древесины. – Значит, вот здесь… они её..., – прошептал. Дина перекрестилась.

Ещё через полчаса мрачная тропинка заглохла среди леса, дальше нужно было пробираться через мрачные ельники. Илья опять пошёл вперед, хотя здесь уже не было нужды отводить елочьи лапы в сторону. Все деревья были высоченными чёрными елями, чьи кроны терялись в небе. Полог леса был устелен прошлогодней хвоей, по естественному ковру шагалось мягко.

Постепенно высокие ели стали редеть, перед уставшими путниками открылась маленькая полянка. В центре поляны в неверных лучах лунного света стоял добротный двухэтажный дом. Слева к нему примыкала крыша высокого сеновала. Дом был обнесён новым некрашенным штакетником. Окна закрыты ставнями, внутри света не было.

Илья направился к дому, но Дина потянула его за рукав: – Подожди, не ходи туда, это очень странное место.

– Дин, ну ты чего опять начинаешь? – Илья постарался придать своему голосу хоть немного убедительности. – Мы же уже говорили об этом.

– Смотри, в окнах света нет.

– Света нет, потому что ночь давно.

– Ильюшенка! Я очень боюсь! Давай здесь подождём...

– Ты же хотела отдохнуть, обогреться. Переночуем хоть на сеновале. Всё лучше, чем под открытым небом. Илья потянул Дину за руку, они подошли к штакетнику.

Перед тем как прикоснуться к неструганной древесине штакетника, Илья оглянулся. В призрачном свете луны темный лес шумел вершинами елей. Окна дома были закрыты ставнями. В доме всё было тихо. Чересчур тихо. Не было слышно даже собачьего лая.

Илья подумал. Потом хрипло прокричал: – Люди добрые! Есть кто дома?

В ответ тишина. Только ветер дунул и затих в верхушках.

– Есть кто дома? – он хотел постучать, калитка отворилась. Илья оглянулся на застывшую сзади Дину. – Ну, вот и все, а ты боялась! Заходи.

Дина подняла руки, дула на сложенные вместе большие пальцы. Словно от мороза. Илья уверенно потащил её за собой. – Давай в дом зайдём!

Над верхушками деревьев что-то еле слышно дунуло. Похожее на ветер. И стихло. Потом откуда-то издалека прокатился и стих неявный гул. Темные ели согнулись и затихли.

– Я боюсь, Илья! Давай уйдём отсюда, пока ещё не поздно!

– Не бойся, – Илья уже стучал в дверь дома.

На фоне чёрного неба и бледной луны промелькнула мрачная тень. И тут же пропала с другой стороны поляны. Потом ещё одна. Потом ещё. И ещё. Дина в ужасе следила за тенями. – Не бойся, это летучие мыши, – Илья хотел приобнять девушку.

Дина вскрикнула: – Илья! Да открой же ты глаза, наконец! Какие летучие мыши могут быть в марте?

Илья не ответил, он постучал ещё раз, потом ещё. Тени мелькали, не прекращая. Откуда-то из глубины леса, откуда они пришли, послышались далёкие голоса. Голоса весело перекликались друг с другом и приближались. Голосов было много, очень много. Кто-то кричал “ау”, кто-то с другой стороны ему отвечал.

Прям тебе весёлые грибники, только вне сезона.

Илья дёрнул дверь на себя. Скрипнув новыми петлями,  она гостеприимно распахнулась. Парень втащил Дину в чёрные сени. Потом набросил петлю, сухо лязгнул засов.

В темноте сеней пахло чем-то до тошноты знакомым, но вот чем Илья не смог определить. Матрос нащупал и заложил засов на входной двери. Они пошли вглубь наощупь, наткнулись на массивные обитые толстой мешковиной  двери, ведущие в дом. По закрытой на засов внешней двери загрохотали удары. Многочисленные голоса орали: – Люди добрые! Есть кто дома? Другие голоса им тут же ответили:  – Приютите бедных странников!!! Всё потонуло в водовороте криков и хохота.

Илья рванул  на себя массивную дверь, они ввалились в комнату.

Слабый свет чёрной свечи вырывал у мрака ночи лишь небольшую часть в центре просторной комнаты. Стены, пол и потолок растворялись в темноте. В центре комнаты на длинном деревянном столе стоял открытый гроб. Крышка гроба было прислонена у входа в комнату. Дина увидела гроб, дыхание перехватило, пальцы сложились в щепотку словно для крестного знамения.

Запах! Какой устрашающий и до боли знакомый запах! Откуда он мне знаком?

Стук в двери раздавался всё сильнее. Потом начали стучать в окна. Со всех сторон дома слышались голоса и смех. Крепкие ставни выдерживали удары. Но сколько времени они ещё могли их выдержать?

Медленно, словно нехотя, Илья приблизился к гробу. Внимательно осмотрел лежащего там старика. Впавшие щеки, провалившиеся из-за отсутствия зубов губы, седые волосы, там, где они ещё сохранились. В строгом чёрном костюме с орденскими планками ветерана войны, руки сложены на груди и закрыты темно-темно красным, почти чёрным в неверном свете свечи, бархатом. Казалось, что бархат взят с какого-то очень старого знамени. Знамени полка.

Ветеран Великой Отечественной, наверное? Но почему он здесь один? Кто его сюда положил? Кто его будет отпевать? У него нет родных? Но дом-то ведь новый?

Грохот и хохот снаружи стали ещё сильнее. Казалось, что дверь вот-вот слетит с петель. Но она пока ещё выдерживала удары. Илья перевёл взгляд на Дину: невидимая, она сидела в темном уголке, он услышал её всхлипывание.

Вдруг мертвец открыл глаза, заскрипела заформалиненная шея, мутный взгляд “заплавал” в темном пространстве, нашёл и остановился на лице Ильи. Моряк почувствовал, что земля зашаталась под ногами, как во время качки.

– Даже и в гробу покоя нет,  – низким голосом проклокотал мертвец. – Сам  откроешь? Или заставишь старика подыматься?

Илья попятился, натолкнулся на плачущую в углу Дину. Чуть не упал, с трудом удержался на ногах.

Голова мертвеца всплыла  над гробом, через минуту старый ветеран уже стоял в полный рост в гробу. Где-то у дальней невидимой стены сползло на пол тело Дины, потерявшей сознание.

Мертвец уже стоял перед Ильёй. Неуклюже балансируя закостеневшими руками, мертвец шёл на несгибающихся ногах к двери.

Илья толкнул мертвое тело. Мертвец отлетел к стене, но не упал. И  снова направился к двери.

Илья подбежал, сильный толчок.

Мертвец злобно зашипел: : – Они хотят войти... И они войдут... И снова направился к двери.

Илья подскочил, но мертвец приготовился к новой атаке. Раскрыв словно крылья мёртвые руки, он ткнул деревянной рукой Илью в грудь куда-то туда, где висел медальон – Илья отлетел, из руки мертвеца повалил дым, запахло жжённым. Мертвец опять направился к двери.

Илья схватил безжизненное тело Дины, приподнял, раскалённой иглой пронзила боль в спине, матрос застонал, но обьятий не разжал – он потащил девушку по деревянной лестнице на второй этаж.

Наверху всё было завалено старой мебелью – кресла, стулья, поставленная на “попа” кровать. Превозмогая боль, он бережно опустил бесчувственное тело девушки на старое пропахшее пылью кресло, и стал заваливать входную дверь мебелью.

Внутри дома загрохотало, полетели на пол старые кастрюли, под мощными ударами кулаков затрещала тонкая дверь на второй этаж.

Долго мы здесь не протянем. Неужели всё кончено? Неужели финита ля комедиа? Неужели капец?

Илья сильно тряс Дину. Она не приходила в себя.

Ну что же делать? Может через крышу попробовать?

Он подобрался к окну. Новый шпингалет поддался без труда. Окно распахнулось. То, что он увидел внизу, парализовало его. Весь дом был окружен здоровенными битюгами. Все они были как на подбор, точнее, вылепленны по одному образцу. Чёрные костюмы, чёрные водолазки, рост под два метра, бритые затылки. А к ним из леса подходили всё новые и новые.

Илья, стараясь не привлечь внимания, тихонько затворил окно.

Сколько ещё мы здесь продержимся? Ровно столько, сколько выдержит дверь. А потом? Об этом Илья предпочёл не думать, взгляд скользнул на Дину. Девушка тихонько сопела. Ну, прям, как во сне.

На минуту удары стихли. Потом вместо ударов, сильные руки с другой стороны начали раскачивать дверь.

– Ити! – считал кто-то из-за двери по-японски, толпа с другой стороны навалилась на дверь, что-то среди кучи мебели разломилось.

– Ни!

Опять что-то треснуло.

– Сан!

Скрипела гора мебели.

– Си!

Затрещало что-то.

– Го!

Теперь, казалось, трещал уже весь дом.

– Року!

Треск стоял такой, что было уже не понять, что конкретно трещало. Мебель? Дверь? Дом? Жизнь?

– Сити!

Какой же я дурак, что Дине не поверил – ведь она меня предупреждала. Неужели нас здесь так и кончат? Эх, автомат бы!

– Хати!

Илья перекрестился. Попытался вспомнить хоть одну молитву и не вспомнил ничего. Потом перекрестился ещё. И ещё.

– Кю!

Илья отошёл от двери, снова взглянул вниз на двор. Люди куда-то исчезли, вместо них в неверном лунном свете весь двор был запружен странными созданиями с козлиными рожами. Из чёрных брюк забавно торчали тощие козлиные копытца. Застонала Дина, открыла глаза.

–  Дзю!

Илья подхватил Дину под мышки, раскалённой иглой пронзила боль в спине – матрос застонал, но вытерпел. Одним движением он поставил её на ноги, уверенная рука потащила девушку к окну.

– Ты что, Илья? – сопротивлялась Дина. – Тут же высоко!

– Я тебе серьёзно говорю, что живым врагу я не дамся. Ни ты!

Моряк перевалил отяжелевшее тело через подоконнник, лёг на крышу, нащупал ногами край водостока и медленно пополз в сторону крыши сеновала. Через минуту он уже протягивал руку Дине: – Только вниз не смотри.

Девушка охнула, но овладела собой и прошла по бордюрчику. Скоро они вдвоём уже стояли на покатой крыше сеновала. В доме что-то ухало и трещало.

– Ой, как страшно Илюш! Неужели смерть пришла? – зашептала девушка.

Илья уронил голову.

– Ты хоть в церковь-то сходил?

Илья ничего не ответил.

– Если с нами что-то случится, я хочу, чтоб ты знал, что я тебя люблю, Илья...

– Я тебя тоже люблю...

– Давай вместе помолимся...

– Давай...

Откуда-то снизу послышались хлопки в ладоши. Илья посмотрел вниз – в неизвестно откуда взявшемся шезлонге сидел Харитон. Безупречный костюм, тщательно начищенные ботинки, на серебряном набалдашнике трости играли отблески лунного света.

Элегантный мужчина приветственно кивнул головой: – Великолепная сценка. И в театр ходить не надо. Это очень похоже на водевиль. Если вы после молитвы ещё споёте чего-нибудь…

Он ещё раз похлопал в ладоши: – Кстати, пользуясь моментом, Илья Макарыч, я бы хотел задать Вам вопрос. Как же можно Богу молиться без веры? Помните, как в Писании сказано, что вера сдвигает горы и всякое такое прочее? А если Веры нет, то получается, что всё как бы остаётся на своём месте? Поправьте меня, если я ошибаюсь.

– О чём это ты? – ответил Илья.

Дина застыла на крыше, глаза впились в залитую лунным светом фигуру в шезлонге.

– Ну как же так? Неужели запамятовали? Неужели Вы сейчас не помните того, что сами сказали в день похорон?

– Что именно я сказал в день похорон?

– Понятно, понятно, – ответил Харитон. – Вы хотите, чтобы я Вам напомнил. Эта часть мне понятна. Но я не буду этого делать, именно потому что мне и всем уже всё понятно. Нельзя же верить всему тому, что человек говорит? Тем более, что в пылу потери мы можем сказать что-то такое, от чего потом будем долго открещиваться, правильно я рассуждаю? – он дыхнул на ногти правой руки, полюбовался на них в неверном лунном свете и потёр ими об пиджак. – Хотя я и сожалею, что идейного борца из Вас не получилось, но я  всё равно оставляю в силе моё приглашение. Кстати, ваша милая спутница, – он элегантно кивнул Дине, – может к Вам присоединиться.

– О чём? – зашептала Дина. – Я ничего не понимаю.

Где-то в глубине дома что-то трещало среди взрывов адского хохота.

Илья пожал плечами: – Этот шизик всегда говорит какими-то загадками...

– Послушайте, Харитон, что Вам от нас надо? –  закричала Дина.

– О, оказывается, у юной леди есть голос, – улыбнулся Харитон. – Я буду с вами откровенен. Собственно говоря, я никогда не лгу, но людям почему-то кажется, что я делаю это чаще, чем они сами. Как бы Вы лично могли объяснить этот феномен? С психологической точки зрения, возможное объяснение каким-то образом связано с проекцией, хотя я могу и ошибаться. Так вот, чтоб не отдаляться от темы, я Вам хочу сообщить, что мой интерес заключается в привлечении молодых кадров, способных биться за идею. Именно так, Вы не ослышались. В наш достаточно меркантильный век, я ищу идеалистов, способных отдать свои жизни служению идее...

– Но у Вас же полно помощников? – перебила Дина.

– Этот факт, конечно, бесспорен. Помощников у меня, действительно, большое количество. Но, спешу заметить, что большинство из них, в принципе, не способно понять, что такое идея. Следовательно, они не способны за неё работать. В основном их притягивает в мои ряды жажда материальных накоплений, хотя также может быть и жажда власти. Ну, или секса, и я прошу Вашего прощения за ненужную откровенность..., – он элегантно кивнул Дине.

– Хорошо, а почему мы? – вступил в разговор Илья.

– Прошу уточнить одну немаловажную деталь, а именно, то, что первым человеком, получившим моё приглашение, явились именно Вы, Илья Макарович. Впоследствии, к нему присоединилась Ваша милая спутница. Что отнюдь не умаляет её достоинств...

– Но Вы можете набрать десятки, сотни, тысячи человек! Вам только свиснуть! – ответила Дина.

– Спасибо за Ваши лестные слова, – элегантный мужчина кивнул Дине. – Я надеюсь, что они идут от чистого сердца? Но здесь имеется одна существенная деталь, часто упускаемая из внимания. Уточню, что речь идёт о наборе именно в наши ряды людей идеи, а не голодных воронят или просто лжецов с детскими наивными глазами. Вы бы смогли им верить, если бы могли видеть каковы кости их черепа безо всякого рентгена? Так вот, я и не верю 99,9 % из тех, кто ко мне обращается. Времена меняются, проблемы остаются. И, как и ранее, поиск квалифицированного персонала создаёт дополнительную головную боль кадровикам. Вы сами посудите, если даже и в Вашем случае, я должен был прибыть сюда, – он обвёл рукой круг, – в это безлюдье. Зачем? Случай-то несложный, … – он помолчал, потом добавил: – …в принципе. Да потому что нет квалифицированных кадров, кому поручить выполнение этого задания. Так что, я думаю, что я ответил на Ваш вопрос, сударыня?

Где-то в глубине дома что-то с треском и хрустом падало.

– А имущество-то, зачем громить? – спросила Дина.

– Пусть Вас это не смущает, но ребятам нужен выход энергии. Для вас же это создаёт дополнительный драматизм, необходимый для скорейшего принятия правильного решения. В любой момент, вы можете остановить разрушение, спрыгнув сюда, на двор. Или просто, заявив, что хотите это сделать. Поймите, что в наши неспокойные дни, со мной лучше водить дружбу, чем пытаться игнорировать, как недавно это пытался сделать Илья Макарович. Я уверяю Вас, всё, что будет указано в контракте, будет выполнено. Слово чести, – он кивнул Дине.

– Что ты, сцуко, врёшь? Кто тебе поверит... – Илья кипел от того, что Дина разговаривала с этим человеком как ни в чём ни бывало.

– Ну, зачем ты так?  – дёрнула за рукав Дина.

– Этот гад Ирку убил, - ответил Илья. – А ты с ним лясы точишь!

– У тебя есть доказательства?

– Нет у меня никаких доказательств, я просто это знаю…, – прошипел матрос.

– А раз так, то зачем тогда напраслину на человека возводить? – горячим шёпотом затараторила Дина.

– Теперь ты его защищать будешь? – голос Ильи перешёл на высокие ноты.

Снизу раздались хлопки в ладоши: – Благодарю Вас, юная дама, за Вашу проникновенную защиту, – Харитон кивнул головой. – Я бы попросил учитывать всё то, что справедливо отметила Ваша спутница, – обратился он к Илье. – Как дополнительный фактор, мне бы хотелось указать, что в случае Ирины, обстоятельства были совершенно другими: условия предварительно не были обговорены, контракт подписан не был. И, чтобы Вы знали, она ко мне приблизилась, а не я к ней. Как Вы сами можете убедиться, что случай тут диаметрально противоположный. И кстати, Вы слышите эти звуки там, внутри дома? – Харитон сделал паузу.

Внутри что-то сокрушали, казалось ещё немного и дом упадёт.

– Это звуки времени, – поднял палец и прислушался Харитон. – Времени, которого у меня целая вечность, а у вас, к сожалению, – нет. Вы, как филолог, не можете не помнить дилемму Мцыри. Помните:
“Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог”?
Решайтесь же скорее, мои друзья. Вот вам моя рука.

Харитон театрально вытянул руку по направлению к крыше, в лунном свете блеснул золотой перстень. Он полюбовался им, подышал на него и почистил об лацкан пиджака.

В глубине дома послышался хруст разбитой двери.

– Что делать Илья? – зашептала Дина. – Он правду говорит, бежать нам некуда.

– Слушай, Дин, а ты не задумывалась, почему он за нами ходит?

– Нет.

– Потому что он вот это хочет, – Илья рванул из-под тельняшки золотой талисман. В толстое кольцо на оси была вделана звезда.

– И этого, – Илья со злостью поцеловал звезду, – ему никогда не видать.

С ночного неба брызнул ослепительный свет. Словно, наступил день. Да такой яркий, что глазам было больно. Прямо на покатую крышу неведомо откуда опустился крылатый конь. Огромные крылья, разметав кучу мелких травинок и сухих прошлогодних листьев, медленно сложились. Широкие копыта неуклюже царапали шифер.

– Абсолютно правильное решение, давно уже надо было помощью талисмана возпользоваться, милостивый государь, – фыркая через широкие ноздри, конь посмотрел весёлым глазом на амулет. – Меня зовут Дан, я к вашим услугам. Милости просим, – конь оскалил зубы, указал на спину. – Седла не предусмотрено служебным уставом, поэтому прошу Вас, сударь, крепче сжимать мой круп, а Вас, сударыня, крепче держаться за молодого человека.

На крышу уже лезли битюги с козлиными рожами.

– Ну что же вы стоите? – заржал крылатый конь, взмахнул огромными крыльями, ветер поднял взметнул сухие листья в воздух. – Промедление смерти подобно!!!

Битюганы лезли на крышу.

Илья схватил окаменевшую Дину, приподнял.

Калёным железом пронзила боль в спине. Матрос упал. Девушка так и осталась стоять возле передних копыт Дана.

Качки были уже рядом.

Скорченный Илья усилием воли вспрыгнул на корточки, слегка привстал, опять согнулся, уходя от удара левой нырком под руку битюга и коротко по-флотски ткнул левой в печень. Битюг сложился пополам. Матрос уверенно добил прямым правым в челюсть.

Но за ним перли другие.

Крылатый конь опёрся на передние копыта, заржал: “Поберегись!!!” и лягнул поверх головы согнувшегося Илья. Двоих битюгов как ветром сдуло.

Но за ними напирали новые.

– Ну что? Так и будем стоять? – заржал конь.

Девушка вспрыгнула на высокий круп, тонкие пальцы вцепились в гриву. Илья попытался запрыгнуть на коня, но боль в спине не позволяла. Он схватил Дину за руку, с трудом взгромоздился сзади девушки.

Кто-то уже тащил его за рукава куртки, он брыкался, но не мог освободится.

С треском оторвался рукав куртки, битюги повалились на крышу.

– Посторонись!!! – триумфально заржал Дан, и несколько раз лягнул толпу. Копыта   царапнули шифер, несколько взмахов огромных крыльев и мрачный лес пропал далеко внизу.


Конец первой части.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/07/19/138