Что бы ни случилось, глава 1

глава 1


 Фёдор поставил на сушилку последнюю тарелку и вытер руки относительно чистым углом кухонного полотенца. Не стал вешать его назад — кинул в корзину с грязным бельём и, окинув придирчивым взглядом отмытую кухню, направился в общую комнату. Вообще-то общей она была только днём, превращаясь ночью в супружескую спальню. Вторая, небольшая комнатка, служила детской для маленького сынишки, сейчас увлечённо катающего по ковру машинку.

 — Пап, смотли, у масинки двелки отклываются, как настоясяя!

 — Угу, — Фёдор уселся на ковер рядом с сыном и присоединился к игре. — А давай построим мост из кубиков?

 Он покрутил головой, стянул со стула пояс от голубого халата жены и разложил его на ковре.

 — Вот, это будто река…

 — Давай!

 Пятилетний Илюшка подорвался, притащил коробку с кубиками и высыпал её содержимое на пол. Некоторое время слышалось только пыхтение мальчика, короткое реплики отца и визгливый голос соседки из-за неплотно прикрытого окна. Ковер постепенно покрывался кубиками, расставленными в хаотичном, на первый взгляд, порядке. Однако присмотревшись, можно было увидеть систему — некоторые, поставленные друг на друга символизировали дома, другие, по одному — магазины. На ковре постепенно образовывался мини-городок. Фёдор осмотрел получившееся и пошёл на кухню, там, на полочке, лежали несколько листов упаковочного картона и ножницы. Несколько минут работы и вот между домиками стоят вырезанные елки и деревья.

 — Ух, ты! Здолово! — Илюшка передвинул одну ёлку, и довольный осмотрел получившееся.

 За окном уже сгустились сумерки, потянуло вечерней прохладой, и Фёдор встал, чтобы закрыть форточку. Да и ужин уже пора готовить — жена предупредила, что задержится. Мужчина не понимал, какая срочная работа может быть по вечерам в скромной фирмочке, где Людмила трудилась рядовым экономистом. Руки привычно шинковали овощи, переворачивали котлеты, помешивали макароны, а Фёдор прислушивался к происходящему в комнате, что-то притих сынишка. Это было подозрительно, все знают, что когда детей не слышно, последствия бывают очень серьёзными. Звон разбитого стекла полностью подтвердил эту теорию и Фёдор, приглушив огонь, кинулся на звук. Мальчишка сидел на корточках возле остатков дорогой вазы из чешского стекла и виновато смотрел на отца. На ладошке лежало несколько осколков, палец набухал алой кровью из пореза, а губёшки уже кривились, готовые выдать первую порцию плача.

 — Ну… мать теперь тебе задаст, — вырвалось у отца, — ты же подарок дорогой тёщи грохнул.

 В глубине души, Фёдор был рад, что этот раритет, оставшийся от эпохи развитого социализма, наконец, перестанет мозолить ему глаза своей на редкость уродливой формой. Пузатая ваза громоздкая и тяжёлая, была торжественно преподнесена молодым во время скромного свадебного ужина. Намёк был более чем понятен – какая свадьба, такие и подарки. Невеста обиженно поджала губы, жених пропустил мимо ушей все намёки — торопливое бракосочетание по причине глубокой беременности Люськи, с которой и переспал-то по-пьяни, да и то один раз. Случилось это событие на студенческой вечеринке, куда Фёдора, на его беду, занесло случайно — он просто жил в этом же подъезде и заглянул к соседу за солью. Бурная радость хозяина настолько озадачила, что Фёдор позволил увести себя в комнату, налить ему стакан «штрафной» и под дружно улюлюканье выпить. Почти непьющий мужчина захмелел сразу и сидел потом весь вечер в углу дивана. Как он оказался в постели с Люськой, разбитной весёлой девахой, демонстрирующей неуклюжий стриптиз посреди комнаты, он так не понял. Но утро в одной постели, в чём мать родила, рядом с такой же голой Люськой, помнил хорошо, как и своё удивление. И ещё большее изумление он испытал, когда девушка явилась к нему в гости с уже приличным животиком и потребовала, чтобы Фёдор на ней женился, мол, она девушка скромная, никогда и ни с кем кроме него не спала, так будь добр, топай подавать заявление. Парень тогда так растерялся, что безропотно согласился. В принципе, ему было всё равно, девушки его откровенно пугали, а детей ему хотелось, а тут всё сразу, ухаживать не надо, тратить время — тоже, да и ребёнок уже на подходе. Рождение сына непьющий Фёдор отмечал с размахом, а потом долго болел с похмелья. Людмила оказалась плохой матерью, так что все тяготы первого года жизни малыша, Федор вынес на своих плечах. Он, а не жена, вставал ночью к сыну, чтобы поменять пелёнки, бегал в молочную кухню за творожком и кефиром, укачивал орущего Илюшку, когда у того резались зубки.

 — А знаешь, пошли-ка навстречу маме. Может, она нам обрадуется, и не будет ругать за вазу. Как думаешь?

 — Пасли! — малыш потопал одеваться, а Фёдор — на кухню, чтобы снять ужин с плиты.
 Весенний вечер был по-летнему тёплым, в свежий воздух вплетались ароматы цветущей сирени, а отсутствие комаров и мошек делало прогулку просто замечательной. Илюшка топал по лужам, поднимая тучу брызг, а Фёдор благодушно улыбался в ответ недовольным прохожим. Капли до них всё равно не долетали, а смысла объяснять всем и каждому, что ребёнку интересно, он не собирался.

 — Пап, смотли какая бабочка! — малыш показывал на белую капустницу и Фёдор, согласившись, что — да, бабочка замечательная, подумал, что сыну надо бы найти логопеда, пора уже, пять лет исполнилось.

 Он никак не мог понять, почему нельзя взять на обучение ребёнка помладше, или они надеются, что всё само выровняется? Ну конечно, если бы Илюшка стал выговаривать «р» и «ш» самостоятельно, им же меньше работы. Нужно снова наведаться к специалисту и, если возьмут, договорится, что посещения будут по скользящему графику, чтобы выпадало на выходные.

 Отец с сыном не торопясь шли по узкой дорожке в городском парке. Когда-то, давным-давно, его называли Аптекарский сад и выращивали здесь пряности и лекарственные травы. Но сначала сменилась власть, выкосив под одну гребёнку правых и виноватых, затем прокатилась война, переломавшая не только судьбы людей, но и деревья, а в послевоенную разруху было не до сада, тут дома бы заново построить — жители кое-как в землянках бедовали. Вот и стало это место парком, проложили дорожки, поставили скамейки, эстраду, тир и несколько качелей с каруселями. Вечерами тут играл духовой оркестр, танцевали парочки, мужчины, красуясь, выбивали «десятку» и дарили своим девушкам скромные призы в виде косоглазого зайца или головастого медведя. Но в стране снова поменялась власть — пришли люди жадные и беспринципные, и парк снова стал приходить в негодность. Асфальт потрескался, эстрада обветшала и покосилась, карусели частью разобрали, а часть покрасили и запустили заново. Появились киоски с пивом, мороженым и сигаретами, одновременно с этим таинственным образом исчезли в небытие урны и скамейки. Но жители всё равно любили свой парк, отвоевав для себя небольшой кусочек, они своими силами сделали там детскую площадку, и теперь днём по тропинкам гуляли дети, а на скамейках сплетничали бабушки и мамы.

 Фёдор нередко приходил сынишкой сюда, просто погулять. Здесь было почти не слышно городского шума, а среди кустов встречались укромные уголки, давно облюбованные влюблёнными парочками. Илюшка бежал по дорожке, что-то кричал на своём, особом языке, пел, или правильнее сказать — выкрикивал слова песенки про зайцев, а Фёдор шёл следом, поставляя лицо нежаркому вечернему солнцу. Краем глаза присматривая за сыном, он достал из пачки сигарету и прикурил, не очень-то хотелось разбавлять свежий воздух дымом, но привычка требовала: «возьми меня, покури меня». За кустами слышалась какая-то возня, и Фёдор хотел уже отойти, чтобы не мешать очередным влюблённым, как вдруг услышал голос жены.

 — Оооох… ты просто мачо, лапуля.

 — Лучше твоего?

 — Куда ему, с его-то пипиской.

 Фёдор слушал, как его жена возится в кустах с другим. Влажные, хлюпающие звуки, поцелуи, стоны и оханья. Сигарета прижгла пальцы и он, машинально затушив, бросил остатки в мокрую траву. Наклонился, поднял, осмотрелся, нашёл взглядом урну и пошёл к ней. На дне покорёженной гиперактивными подростками урны виднелась мутная лужица воды, в которой уже плавали набухшие окурки, обертки от мороженого и упаковки от презервативов. Фёдор добавил в этот набор свою мятую сигарету, посмотрел, как она медленно покачивается на поверхности. Как он — всегда среди других, всегда быть, как все, работать, растить сына, любить жену. Любить? Он оглянулся на кусты, постоял немного. Любить… такое короткое слово. Он не чувствовал сейчас ни обиды за предательство, за жестокие слова, за всю ситуацию в целом, когда жена изменяет среди белого дня, чуть ли не на виду у всего города. Не было злости, внутри осталась только пустота. Нет, не так, она всегда была там — пустота. В сердце у него только пустота.

 — Папа! Пап! Ну чиво ты стоис? Посли, там так интелесно.

 Почему пустота? У него есть сын. Это ЕЙ Илюшка не нужен, никогда не был нужен. А у него есть сынишка, и плевать на все измены мира.

 — Извини, я тут задумался. Покажи, что там такое?

 — Там сказка, настоясяя. Там бабочки. И цвиточики, вот такие! — сынишка раскрыл руки, словно обнимая что-то огромное. — И зайчик. Он мне вот так показал.

 Илюшка поднёс руки к носу и помахал пальчиками, словно дразнился.

 — Зайчик? А у него руки есть?

 — Конесно, он же настоясий ненастоясий зайчик.

 — Как это — настоящий и ненастоящий сразу?

 Фёдору было так хорошо идти рядом с малышом, разговаривать о простых и непонятных взрослому вещах, пытаясь разобраться. Кусты и происходящее в них подёрнулось дымкой, осталось позади. А впереди был «зайчик» с руками, показывающий его сыну «длинный нос».

 — Ну, пап, ты, сто совсем не понимаес? Это сказка!

 Сынишка привёл его на полянку, усыпанную лютиками, но бабушка называли их странно — куриная слепота, почему, Фёдор, сколько не спрашивал, ответа так и не получил. Это уже потом, когда вырос и поступил учиться в медучилище, он узнал, что безобидные цветы — ядовиты.

 Странный запах витал над полянкой, чуть медовый и в тоже время с отчётливой горчинкой. Фёдор принюхался, удивляясь совершенно несочетаемым ароматам. В самом центре, у кривой берёзы стояла дверь. Обычная, ничем не примечательная, кроме того, что она просто висела в воздухе, не касаясь земли. Через открытый проём виднелся луг, уходящий в бесконечность, среди высокой травы там виднелись яркие маки, или что-то очень на них похожее, и крупные сиренево-розовые цветы, вроде ромашек или, скорее, гербер. Они покачивались на ветру и с каждым порывом, до Фёдора долетал горько-сладкий аромат.

 — Вот! — малыш с торжеством показывал на дверь. — Там был зайчик!

 — А где он сейчас? — растерянно спросил Фёдор — ну, не может быть такого в центре современного города.

 — Усёл, нету зайчика! — Илюшка вырвал руку и кинулся к двери, заглянул в проём и радостно завопил, что вон он, зайчик, идёт тропинке.

 И не успел Фёдор оглянуться, как малыш перебрался через высокий порог и побежал по чужому лугу.

 — Илья! Вернись!

 Но малыш не слушал отца, уходя с каждым маленьким шагом всё дальше и дальше. Его шапочка уже почти скрылась вдали, когда Фёдор словно очнулся, кинулся следом за сынишкой, влетел в двери, даже не заметив, как перепрыгнул порог, и побежал по душистому летнему лугу. Внезапно оказалось, что Илюшка совсем рядом, в двух шагах. Фёдор подхватил его на руки, и бессвязно что-то шепча, повернулся назад. Но двери там уже не было. Вокруг, куда хватало взгляда, простирался бесконечный луг, только в одной стороне виднелись какие-то кусты, да где-то вдали удалялась чья-то фигура.

 — Мать твою перетак, — вырвалось у Фёдора впервые в жизни.

 — Пап?

 — Прости, сынок. Прости.

 — Пап, а вон зайчик.

 Фёдор повернулся в ту сторону, куда показывал сынишка и, с усилием подобрал отвисшую челюсть. К ним приближался здоровенный тип, серая кожа, длинные уши, выступающие вперёд передние зубы, на лысой круглой голове какая-то татуировка, спускающаяся к вискам и чуть ниже.

 — Ммммать… это же не человек.

 Тип подошёл ближе, и Фёдор подобрался, прикрывая сына руками. На непонятном существе было надето… да почти и ничего не было — короткая кожаная юбочка, прикрывающая самое дорогое, пара ремней, крест-накрест опоясывающая мощный торс, ремень с шикарной огромной бляхой чуть ниже пупка. И меч. Из-за правого плеча торчала весьма недвусмысленная рукоять, а ещё Фёдор разглядел колчан со стрелами и немаленький такой тесак на поясе. На ногах у типа были надеты странные зашнурованные сапоги, а из-за голенищ торчали круглые рукояти, наверное, и там было какое-то оружие, что-то вроде кинжалов

 — Ой, ну ни фига ж себе…

 Тип подошёл почти вплотную, осмотрел Фёдора с ног до головы, задержался взглядом на Илюшке и что-то пророкотал.

 — Не понимаю, — пробормотал Фёдор.

 Тип снова что-то спросил — интонация была явно вопросительная, не дождался ответа, гулко стукнул себя по груди и сказал:

 — Арыг.

 — Ты Арыг? — уточнил Фёдор.

 Тип вполне понятно кивнул и ткнул пальцем в его грудь. Фёдор пошатнулся и назвал своё имя.

 — Хыдыррр?

 — Фёдор… — помотал головой парень.

 — Тходдорр…

 Так продолжалось некоторое время, наконец, Фёдор плюнул и, припомнив перевод своего имени на другие языки и сократив его насколько можно, выдал:

 — Тео.

 — Тео, — согласился Арыг.

 — А это Иль, мой сын.

 — Э?

 — Иль, — Фёдор вытер пот со лба.

 Только сейчас он вдруг понял, что здесь… а кстати, где это и что? Ну, в общем, тут было жарко. Вот этот Арыг стоит почти голый и не мёрзнет, а на них с сыном чего только не надето.

 Тип вдруг сунул в рот пальцы и оглушительно свистнул. Издалека послышался топот, и увидев ЧТО прибежало на зов, Фёдор, нет Тео, окончательно затосковал: к ним приближалась смесь коня, осла и крокодила. Чешуйчатая зелёная кожа, длинные челюсти, украшенные великолепным набором зубов, длинные уши, вместо копыт на ногах когти, такими живот распороть – раз плюнуть. Хуже всего, таких чудищ было два, на спинах обоих красовалось что-то вроде попон, у того, что поменьше ещё и какие-то тюки привязаны, а у крупного — лук со спущенной тетивой.

 «Ага, вот зачем у него колчан».

 Тип перераспределил тюки на спине меньшей… ну пусть пока лошади, и жестом велел Тео садиться верхом. Парень отчаянно замотал головой, совершенно не представляя, что ему делать с этим животным. Арыг нахмурился и просто закинул его на спину, сунул в руки поводья — только сейчас Тео заметил, что в уши зверюг вставлены кольца, и как-то странно оттолкнувшись и изогнувшись в полёте, вскочил на большего… коня и просто направился вдаль.

 Под ноги зверюг стелилась изумрудная трава, ложились маки, потом их когти зацокали по мощёной дороге, нечаянные спутники миновали горбатый мостик, перекинутый через неширокую бурную речку, свернули к рощице странных деревьев — очертанием похожие на обычные, но с длинными мягкими иглами вместо листьев. С концов ветвей свисали пурпурные цветы-колокольчики с неприятным запахом, напомнившем Тео кошачий туалет.

 Роща кончилась как-то неожиданно, а за ней у развилки дорог Тео увидел двухэтажное деревянное здание с вывеской, вполне понятный крендель и кривоватая бутылка не оставляли сомнений в назначении дома.

 Вот и Арыг что-то сказал, указывая на трактир, и вскоре они уже сидели за сравнительно чистым столом, а служанка, костлявая и косая на один глаз ставила на него крынки, стаканы и миски с мелко нарезанным мясом, овощами и лепёшками

 Время обеда Арыг не тратил зря, указывая на тот или иной предмет, он называл его, слушал, как Тео повторял, и одобрительно кивал головой. Илья сидел тихо — малыш был так восхищён, что попал в сказку, что не обращал внимания на странности.

 Позднее, когда они уже ушли спать в небольшую каморку на втором этаже, Фёдор задумался, почему он сразу, с первых же минут пребывания в другом мире, принял его безоговорочно, почему не попробовал вернуться, даже попыток не сделал, просто пошёл за Арыгом, доверившись чужаку. И решил, что раз так случилось, значит, это кому-то нужно. Он не пригодился у себя дома, так может, здесь станет приносить пользу? С этими мыслями, Тео прижал к себе сопящего сынишку и, наконец, уснул.