Проект. Часть 1. Глава 3

Часть первая. Пробуждение

Пролог: http://www.proza.ru/2014/12/21/2297
Глава 1: http://www.proza.ru/2015/04/30/2098
Глава 2: http://www.proza.ru/2015/04/30/2117


Глава 3.


— Рад снова тебя видеть, Валентин.
— А? Кто здесь?

Он обернулся и сначала, похоже, никого не увидел — или просто не додумался взглянуть чуть выше.

— «Это я, добрый Э-эх», — процитировал я. — Я здесь. Видишь меня?
— Я почти ничего не вижу, — он нахмурился, пытаясь разглядеть меня в темноте.
— Да? Ладно, тогда включим подсветку, — усмехнулся я. Стоило подойти поближе, чтобы Исток отразился мириадом радужных бликов на моей броне. Вот тогда-то Валя меня и увидел. Правда, это зрелище впечатлило его настолько, что он в ужасе отшатнулся от меня — огромного, в два человеческих роста, рыцаря, закованного в сияющие доспехи, с рогатым шлемом на голове, гигантской клейморой и толстенным фолиантом Кодекса Радуги на поясе.
— Кто ты? Что ты?! — вскричал мой Претендент.
— Спокойнее, Валентин Иосифович. Мы с вами сегодня уже встречались. Помните?
— Так это… Герман Сергеевич, вы?!
— Не совсем. Я — Гермес, по прозванию Несокрушимый, Дух-Воин, первый Паладин Радуги. А Герман Кастальский — это человек, созданный мной для жизни в Мире людей.
— Вот… Вот оно что, — он поёжился, словно от холода. — А что это за место?
— Это? Это Исток. Видишь, как сверкает?
— Да… А что он такое?

Я мысленно улыбнулся. Он был словно ребёнок, который спрашивает «почему идёт снег», «почему светит Солнце».

— Всё.
— Что это значит? Как это — «всё»?
— Молча, Валентин Иосифович, молча. Вкратце не объяснишь, слов не хватит. Но ты не расстраивайся, очень скоро ты сам всё поймёшь. Понимаешь, Валя… Так устроены Миры. После смерти человек сначала попадает сюда — после того самого тоннеля со светом в конце, — и здесь ему даруется возможность узреть Исток Изначального, который есть Альфа, Омега, и всё остальное. Ну а потом за ним приходят такие мрачноватые ребята и забирают его, скажем так, дальше по этапу. В Преддверия Ада, если быть точным.
— В Преддверия… Ада? — похоже, упоминание о Резервации произвело на него впечатление ничуть не меньшее, чем мой облик.
— Именно так. Там, в Преддвериях, люди распределяются по Кругам, где проходят курс страданий и мытарств, вплоть до полного излечения души. Всё, как полагается.
— Значит, я тоже туда отправлюсь?
— При обычных обстоятельствах — да. Но сейчас у нас очень непростое время и особые, можно сказать, исключительные обстоятельства. И я не просто так отправил тебя на смерть. Я предлагаю тебе отказаться от человеческой сути и стать таким же, как я. Стать Духом.
— Духом? А… зачем?
— Скажем так: во имя высшей цели. Для участия в миссии по спасению Мира, и даже не одного. Такой ответ тебя устроит?
— Звучит внушительно, — он вымученно улыбнулся, но я понял, что парень уже готов. Неудивительно: если тебе предлагают выбор между Адом и неизвестностью, то ты, очевидно, выберешь неизвестность, даже если она может оказаться страшнее любого Ада.
— Вот и славно. Тогда дело за малым. Всё, что тебе нужно, это шагнуть прямо туда, — я указал на Исток.
— И всё?
— И всё. Никаких заклинаний, жертвенных агнцев и тому подобного. Быстро и просто.

Валя вздохнул:

— Вы пытаетесь меня приободрить, спасибо вам. По правде сказать, после того, что случилось… Мне уже не важно, что будет дальше. Наверное, при других обстоятельствах я бы вам просто не поверил. Хоть я и Мастер Иллюзий, я всё-таки человек. Но теперь я думаю: что бы ни случилось, хуже уже не будет. Так что по рукам.

Он протянул мне свою хрупкую мальчишескую руку, и я бережно сжал её в своей стальной длани.

— Ну что, Герман Сергеевич… То есть, извините, Гермес…
— Зови меня как хочешь, Валёк. И не дрейфь, всё будет хорошо.
— Ладно… Я вам верю. Ну всё, я пошёл.

И он пошёл. На фоне Истока его фигурка казалась крохотной. Я видел, хоть и не без труда, как он дошёл до того места, где плоскость Мира обрывалась вертикально вниз. На краю этого обрыва он на мгновение замер, словно в нерешительности, но потом, похоже, взял себя в руки и шагнул в пропасть.

Я знал, что он чувствовал в этот последний момент, и даже немножко позавидовал ему. Это ни с чем не сравнимое ощущение, когда ты погружаешься в радужные волны Истока и напрочь забываешь о том, кто ты, где ты и зачем сюда пришёл. Ничего более не имеет значения, но каждая секунда твоего существования наполнена высшим смыслом и абсолютной гармонией…

Ладно, Герман Сергеич, хорош слюни пускать, сказал я себе. Придёт время, и ты отправишься на Переход. Тогда и поплаваешь в волнах Истока. А если повезёт, сможешь и обратно выплыть…

Все мы, Духи, однажды родились в этих волнах, вышли из этих волн, и я едва ли погрешу против истины, если скажу, что с тех достопамятных времён каждый из нас больше всего мечтает хотя бы ненадолго вернуться обратно. Для того и существует Обряд Перехода — обряд обновления, перерождения. Мы вечны, но даже мы порой устаём. Как бы странно это ни звучало, кое-что человеческое не чуждо даже нам.

Однако пора бы уже моему ныряльщику вынырнуть, подумал я. И точно: в тот же миг от радужного полотна отделился светящийся эллипсоид, пролетел над пропастью и приземлился неподалёку от меня.

Я подошёл поближе. Это всегда очень забавно и одновременно вызывает ностальгические ощущения.

Новорожденный Дух неподвижно лежал у моих ног выброшенной на берег медузой. Ни формы, ни цвета, ничего. Только разум, сохранивший как человеческие воспоминания, так и «память Истока» — знания о Духах, о новом для него Мире, и всех остальных Мирах Радуги.

— Ну? И долго ты собираешься так валяться? — спросил я с усмешкой.

Он зашевелился, очевидно, попытавшись подняться или хотя бы принять какую-нибудь форму, но у него, естественно, ничего не вышло.

— Ай, брось, старина. Просто представь себе, что ты — Валентин Звезда, двадцати… Сколько тебе там было лет? Не важно. Так вот, представь, что ты проснулся утром, понемногу пришёл в себя и, преодолевая лень, встал с кровати.

И он действительно встал! Медузообразное нечто приобрело форму человека, постепенно став тем самым Валентином, которого я допрашивал сегодня днём. За одним исключением: вместо привычной одежды на парне были только трусы и майка.

— Это что ещё за стриптиз? — саркастически усмехнулся я.
— Простите, — он густо покраснел. — Просто вы сказали, чтобы я представил, что проснулся, вот я и…
— Хорошо хоть я не додумался присоветовать тебе вообразить себя вылезающим из ванной, — я, не сдержавшись, расхохотался. — Так, ладно. Урок второй: одежда. Представь себе, что ты одет во что-нибудь… Ну, во что бы ты сам хотел одеться? Вот это и представь.
— Хорошо, — Валя кивнул и зажмурился. Поверхность его тела сразу же пришла в движение, подобно океану Соляриса меняя форму, текстуру и цвет. Некоторое время спустя он уже стоял передо мной в бежевых холщовых штанах и белой футболке. Я удовлетворённо кивнул:
— Неплохо, а то дни стоят жаркие. Но ты кое-что забыл.
— Что? — удивился Валя.
— Обувь, молодой Дух, обувь. Или так и пойдёшь босиком? Впрочем, сейчас это не важно. Мне нужно уладить кое-какие детали в Мире людей, так что тебе лучше отправиться в Штаб Ордена Радуги. Это теперь твой дом родной, он же место работы, он же твоя Родина, сынок. Познакомишься там со всеми…
— Герман Сергеевич, а можно я с вами пойду? Если вы не против, конечно…

Опаньки. Да этому парню страшно! Даже после экскурса в историю, даже после купания в Истоке! Или он просто необщительный? Помнится, на допросе он говорил о чём-то подобном.

— И куда же ты, друг сердешный, со мной пойдёшь? Меня вон супружница из ванны всё никак не дождётся, а тут ещё ты такой красивый… Ну да ладно. Но тогда уроки номер три и четыре сразу, экстерном. Урок номер три: общение. Знаешь фишку, да? У людей это называется телепатия, Духи привыкли звать это мыслеречью. Делается просто. На меня или посмотрел, или просто обо мне подумал, и одновременно сказал мне мысленно то, что сказать хочешь. Давай, действуй. Передай мне «Привет, мир!»

Валька хихикнул, но спустя секунду я услышал в своей голове его звонкий голос, радостно возвестивший Миру о своём рождении.

— Молодцом! Общаться таким образом ты сможешь с кем угодно, где угодно и когда угодно. С людьми тоже можно, только они этого пугаются сильно и ответить внятно не могут. Но это ничего, я тебя потом научу в сны ходить, тогда полегче станет. Ну-с, а теперь урок четвёртый: невидимость. Как видишь, азбука Духов в целом весьма тривиальна. Но для того, чтобы стать невидимым для смертных, тебе нужно не выходить с Той Стороны, даже когда окажешься на Этой. Понимаешь, о чём я? Вот мы сейчас здесь, и нас, как и этого места, человеку не увидеть. Помнишь, как ты меня сначала не заметил, хотя я фигура довольно приметная? Вот и тут та же история. Информация обо всём этом хранится в твоей голове, тебе её туда Исток прописал, так что особенностей расписывать не стану, сразу перейдём к практике. Давай за мной.

Я обернулся: дверь в ванную, как я и ожидал, одиноко висела в пустом пространстве там, где я её оставил.

— Сейчас зайдём, и дальше только мыслеречью. Окажемся в моей ванной. Правда, тебя я оттуда сразу же выпровожу, поскольку всё ещё хочу погрузиться, так сказать, в очищающие воды, ибо после работы устал как собака. Так что, брат Валентин, ты отправишься исследовать мою квартиру, стараясь не попасться на глаза моей жене Марине. Хождение по Той Стороне — штука тонкая: нет стопроцентной гарантии, что она тебя случайно не заметит, — например, в зеркале. Так что будь начеку. Держись теней, либо наоборот — самых освещённых мест: там шанс быть обнаруженным почти нулевой. Если совсем прижмёт, выходи из квартиры и звони в звонок. Когда она откроет, скажешь, что ты мой друг и должен срочно со мной поговорить. Мариночка, конечно, дама с характером, но ты её обаяешь, и она не устоит. Тогда и прятаться не придётся. Да, и ещё момент. Пройти сквозь стену просто: идёшь себе, как если бы никакой стены там не было. Понял?
— П-понял.

Хе, завалил я тебя информацией, верно, дружок? Ладно, подумал я, тебе полезно. В конечном счёте, для тебя всё только начинается.

— Если понял, тогда заходим. На счёт «три»: раз… два… три!

На счёт «три» я открыл дверь, и мы дружно ввалились в ванную.

Хорошо всё-таки, что в Мире людей я довольно худощавый и во мне не три метра росту, пришла в голову невольная мысль. Да и Валя, на счастье, тоже юноша худенький. Ванная комната у нас не то чтобы очень тесная, и всё же.

«Так, к выходу готов?»
«Кажется…»
«Когда кажется, Валентин Иосифович, надо креститься. Давай, выходи. Как я учил: сквозь дверь, и невидимкой по квартире. Эх, надо будет тебя в следующий раз поучить азам полиморфии. Например, как обращаться в муху. Довольно удобно, главное — чтобы не прибили. Всё, пошёл».

И он пошёл. Стал прозрачнее (умница!), без труда прошёл через дверь… Вроде бы всё в норме.

— Герка, ты там скоро? — раздался недовольный голосок с кухни.
— Скоро, детка, скоро. Ещё десять минут.
— Ну во-от, опять разогревать!
— Да оставь ты его в покое, этот ужин! Я его любым съем, ты же всё-таки старалась.

Она ничего не ответила, но, кажется, я попал «в яблочко». Если только она поверила этой внезапной и такой неискренней нежности.

Ладно, будем верить в лучшее.

Я погрузился в воду, краем уха услыхав, как где-то за горизонтом звякнула, свалившись на пол, какая-то посуда.

— Гер, это ты там грохочешь?
— Нет, детка, я всё ещё в ванной.
— А это тогда что?.. — кажется, её голос дрогнул. Что ж, даже юным хищницам не чуждо человеческое, я бы даже сказал, девчачье.

«Валя, не громи посуду, ты пугаешь даму!»
«Простите, Герман Сергеич! Я случайно!»

Одуреть можно, подумал я и с головой ушёл под воду. Минуты две спустя я услышал звонок в дверь: похоже, Вале надоело бродить по квартире тенью отца Гамлета, и он решил разыграть наш сценарий «Визит старого друга».

«Только смотри, не накосячь. Люди, Валентин, они иной раз проницательнее Духов оказываются».
«Я понял».

— Вы к кому? — с подозрением спросила Марина в прихожей.
— Здравствуйте, я к Герману Сергеевичу Кастальскому. Мне сказали, он тут живёт.
— Живёт. А вы, собственно, кто такой?
— Я? Я сын его друга. Герман Сергеевич с моим отцом вместе в университете преподавали.

Ай да Валька, изумлённо булькнул я. И когда это он про моё университетское прошлое разузнать ухитрился?

— Да-а? А как вас зовут?
— Валентин Вершинин. Я Ефима Семёновича сын.
— Что ж, очень приятно. Я Марина, жена Германа. Вы заходите, раз уж пришли. У вас к Герману какое-то дело?
— Да, мне необходимо сообщить ему нечто очень важное.

«Только не переборщи», передал я.

— Проходите сюда, в гостиную. Герман недавно с работы приехал, сейчас в ванной отмокает. И он ещё не ужинал, так что я вам, пожалуй, предложу поесть, если вы не против. Что будете пить?
— Пить? О, я, признаться…

«Скажи, что с удовольствием выпил бы чаю».

— Знаете, Марина, я бы просто чаю выпил, если можно.
— Хорошо. Посидите тут, я сейчас сделаю вам чай. Вы пьёте пуэр? Герман обычный чай не пьёт, только китайский. Даже научил меня его заваривать. Та ещё морока, честно говоря, но чего не сделаешь ради любимого мужа.

Я чуть не захлебнулся.

Так, Кастальский, пора тебе отсюда вылезать. А то Бог её знает, до чего она там может договориться такими темпами.

— Признаться, никогда раньше его не пробовал, но, думаю, это вкусно. У Германа Сергеевича всегда был отменный вкус.
— Это да, — согласилась Марина. — Что ж, в таком случае я заварю нам чайник.
— Буду вам очень признателен, — ответил вежливый Валя.

Она ушла на кухню, а по дороге едва не столкнулась со мной, выходящим из ванной. Взяв меня своей хрупкой, но цепкой лапкой за отворот халата, она заговорила тихо, чтобы Валя не услышал:

— Там какой-то паренёк, говорит, что сын твоего друга. Говорит, что зовут его Валентин Вершинин. Я твоих университетских друзей не знаю, но парень выглядит приличным. Так что, Герка, иди-ка ты переоденься во что-нибудь более подобающее. К тебе всё-таки гость пришёл.
— Не волнуйся, девочка, — я чмокнул её в макушку. — Вальку Вершинина я знаю с малолетства, а с его отцом мы всегда большие друзья были. Это свой человек. Ты ступай лучше сделай чаю, а заодно принеси мой ужин в гостиную.
— Хорошо, — прошептала она, мигом отпустив мой воротник. И я подумал: а не дурь ли ты затеял, Герман Сергеич, с этими финансовыми махинациями? Оставишь девчонку ни с чем. А за что, спрашивается?

Да, есть у меня такая дурная черта: в последний момент, когда удар уже нанесён или почти нанесён, мне становится жаль противника. Однажды, во время Первой Войны, эта жалость едва не привела меня к Падению. Если бы не один мой добрый соратник, кто знает, где бы я сейчас был.

Тьфу-ты, пропасть.

Я заглянул в гостиную, кивнул Вальке:

— Какие люди! Валькинштейн! Как тебя сюда занесло?
— Долгая история, Герман Сергеич, — улыбнулся юноша.
— Ладно, я тогда переоденусь сейчас и приду, ты уж подожди меня ещё немножко.
— Без проблем, Герман Сергеич.

Я направился в спальню. На душе было гадко.

Ведь если подумать: за что я мщу этой девочке? За то, что взяла меня в оборот? Да сейчас все так делают! Дарвинизм, естественный отбор. Выживает приспособленный. И вообще, мало ли кем я мог оказаться. Был бы каким-нибудь беспринципным, циничным гадом, кинул бы её в итоге ради другой, помоложе… И осталась бы девчонка ни с чем. Вот она и подстраховалась… К тому же, 30 лет — это у них всё-таки какой-никакой, а возраст. А у Маришки, кроме красоты ослепительной, за душой-то ничего особого нет. Институт закончила с грехом пополам, потом работала полгода у брата на фирме, да и кем, секретаршей… А ведь всем хочется хорошей жизни, спокойной, в достатке. В смысле, людям. А ей, может, детей хотелось… Мы об этом никогда не говорили, но кто её знает…

Более того, в конечном счёте именно циничным гадом я и оказался. И кинул, пусть не ради другой, а вообще, вместе со всем миром. Улёт же, завтра на Шипиловской. Тут, понимаешь, Миры спасать надо, тут не до личной жизни. А я опустился до мести… Измельчал ты, Герман Сергеич, как есть измельчал. Пожалуй, надо тактику получше продумать. В конце концов, я ведь Паладин! Воин Света, Рыцарь в сияющих доспехах! Должен быть благородным и всё такое. А что вместо этого?

— Герка! Ужин стынет! И чай я заварила! — крикнула Маринка из гостиной.

Я рассеянно поглядел на своё отражение в зеркале и поскрёб заросший трёхдневной щетиной подбородок. Затем извлёк из шкафа чёрное кимоно с золотыми драконами и, примерив, подмигнул своему отражению. Отражение состроило недовольную гримасу. Тогда, тяжело вздохнув, я переодел нелепый наряд на классические левайсы, белую футболку и красно-клетчатую рубашку навыпуск. Пусть лучше так, скромненько и не на выставку.

— Иду, Мариш!


…


Потом сидели в гостиной. Я поужинал, и теперь мы втроём пили очень недурной пуэр. Что поделать: как я уже говорил, я немного гедонист. Хочется иногда пожить со вкусом. Посидеть вот так вот, расслабившись, попить чаю или чего покрепче. Посмотреть телевизор, в конце концов, а лучше какой-нибудь хороший фильм, вроде того же «Привидения». Помню, Маринка по моей просьбе полгода ходила, стриженная под мальчика, а-ля Молли Дженсен… Приятные воспоминания.

Впрочем, на этот раз голова никак не желала заполняться подобными благостными мыслями. Было как-то тоскливо и пусто. Я смотрел на этих двоих, весело болтавших о чём-то отвлечённом, и думал: смотри, Герман Сергеич — такой могла бы быть твоя семья. Если бы Катя и Игорёк остались живы… Игорьку бы сейчас было 18, но Валька выглядит моложе своих лет, так что… А Катя, конечно, выглядела бы старше, но… Разве это важно? Нет, не это. Важно то, что они сидят сейчас перед тобой, эти двое, Дух и человек.

Первого ты самолично отправил на смерть, чтобы перекроить по своему лекалу, для своих целей, и будущее его туманно.

А вторая завтра станет вдовой.

У тебя нет никого, кого ты мог бы назвать родным — человеком ли, Духом ли. У тебя есть Первый, Великий Магистр, которого ты всегда почитал как брата. Первый, которого ты всегда считал причиной смерти твоей Кати и твоего Игорька, пусть и косвенной причиной, — потому что настоящей причиной стал ты сам. То, кем ты был. Твоё собственное упрямство, упрямое желание того, о чём ты сейчас думаешь, — семьи.

Наверное, это карма. Нужно просто смириться и жить дальше. В конце концов, нельзя забывать об Искажённом, который способен пустить под откос не только тебя, но и, потенциально, самое Исток. А это, согласись, не фунт изюма. И твои печали по сравнению с этим — ничто.

— Герман, вы же с Валей хотели о чём-то поговорить? — вдруг вспомнила Марина. Ну правильно: дело-то вроде срочное было, а вместо этого мы уже битый час тут чаёвничаем и болтаем ни о чём.
— Да, верно… Всё правильно. Идём, Валёк. Вон, видишь — дверь? Это мой кабинет. Ступай туда, я догоню.

Валентин кивнул, не задавая вопросов. Умница, далеко пойдёт.

Он был уже возле кабинета, когда Маринка схватила меня за руку:

— Гер… Ты мне не нравишься.
— Ну прости, детка, старость — не радость. И вообще…
— Да нет же, дурак! Что с тобой творится? Ты сам не свой с тех пор, как пришёл с работы. А теперь ещё этот парень… О чём он хочет с тобой поговорить? Герка, мне как-то не по себе. Я боюсь. Ты ведь ничего от меня не скрываешь, правда? Ты ведь всё мне говоришь? Ты ведь сказал бы мне, если бы случилось что-то неприятное, что-то плохое? Не держи меня за идиотку, я же вижу, по лицу твоему вижу!
— Ну ладно, хватит. Мне надо идти, — я решительно усадил её на диван и направился к кабинету.
— Герман! — крикнула она мне вслед не обиженно даже — отчаянно.

Я не обернулся.

Ты всё равно больше ни на что не способен, Кастальский. Тебе всё равно нечего ей сказать.


…


Валентин дожидался меня в кабинете, уютно устроившись на моём диване.

— Хорошо тут у вас, Герман Сергеич, — сказал он, пока я запирал дверь. — Только атмосфера… нездоровая.
— Нездоровая, говоришь? А ты у нас, значит, специалист по атмосферам, да? У самого-то что — забыл? Кто свою девчонку угробил? И ведь успел уже информацию обо мне накопать, — откуда? В голову мне лазил, ведь так?

Он побледнел, улыбка сползла с лица.

— Проклятье! — выругался я. — Прости, Валька, это меня уже несёт. Нервы ни к чёрту. А ведь, казалось бы, Дух-Воин, Паладин Радуги, все дела. Понимаешь, Валя, я живу в этом Мире без малого тридцать лет. В смысле, как человек. Вроде бы и недолго, но за это время столько всего успело случиться — ты не поверишь. Вот и… поистрепались нервы. Ты уж меня прости, что я тебе таких гадостей наговорил. Не со зла я, Валёк.
— Да что вы, Герман Сергеич, не нужно. Я всё понимаю. Я же вижу, как вам тяжело. Просто… не знаю, чем могу вам помочь.
— Надо не мне помогать, надо дела делать. Завтра и начнём. Но сперва мне нужно будет… закрыть свою нынешнюю жизнь. Это не займёт много времени. Так. Теперь что касается тебя. Если не хочешь отправляться в Штаб, сегодня можешь переночевать тут. Маринке я скажу, что тебе далеко ехать. Она не будет против, не сегодня. А завтра выйдем вместе, но я отправлюсь на работу, а ты…

Я задумался. Куда ж мне тебя деть-то, а, Мастер Иллюзий?

— Да я, Герман Сергеич, могу просто по городу побродить, чтобы вам не мешать…
— «По городу побродить», — передразнил я. — Конечно можешь, а то как же. Но мне такой вариант отчего-то не очень нравится. И чего бы тебе в Штаб не отправиться? Нет, серьёзно. Всё равно рано или поздно ты туда попадёшь, со мной или без меня. Понимаешь, пока что я для тебя — единственный знакомый Дух. А ведь нас не так уж и мало. Конечно, Старшим Духам до популяции людей далеко, но ведь мы не количеством берём, а опытом, которого за миллиарды миролюдских лет накопилось более чем достаточно. Да, пожалуй, тебе нужно в Штаб. И не спорь со мной, пожалуйста. Ты должен быть официально представлен Великому Магистру Ордена Радуги, тебе должна быть официально присвоена Каста, и вообще весь этот официоз, вся эта бюрократия… А что поделать? Так что давай, решай: сегодня туда отправишься или завтра? Для Потусторонья разницы нет, учти. Времени у нас сколько, одиннадцать? Нормально. Марина ничего не заподозрит, всё в порядке вещей. Безусловно, было бы правильнее, если бы я лично представил тебя Великому Магистру, но у меня нет на это времени. Поэтому я отдам приказ Ват-У. Это знаешь, кто? Это, Валь, Кошка, Белая Королевская Кошка, весьма важная особа. Но так как Кошачий Мир, он же Колыбель, находится под патронажем Ордена Радуги, а сами Кошки — бывшие Духи, то она всё равно у меня в подчинении, потому что я отношусь к Первой Касте, а она — ко Второй. Интересно, куда Магистр определит тебя. Это ведь раньше Каста по номеру рождения присваивалась, сейчас-то, говорят, по способностям…

Всё это время Валя молча ждал, пока я закончу свой монолог. Когда я наконец умолк, он сказал:

— Думаю, вы уже всё решили, верно? Насчёт меня, я имею в виду. Так что отказываться или соглашаться нет смысла. Как скажете, так и будет. Кроме того, я ведь тоже ваш подчинённый, не так ли?
— Официально — нет, пока нет. Но это, конечно, вопрос времени… Ладно. Раз у нас с тобой пошёл такой разговор, отправишься сейчас. Только вот наберу номерок…

Я снял трубку.

— Говорит Гермес.
— Да, Милорд? — отозвалась на том конце Кошка-диспетчер.
— Сообщи там, что прибывает Первый Претендент. Инициация прошла успешно… Хотя, думаю, Великому Магистру об этом и без меня известно.
— Милорд велит прислать машину за Претендентом? — осведомилась Кошка-диспетчер.
— А почему бы и нет? Адрес, думаю, тебе известен.
— Так точно, Милорд.
— Тогда выполняй.
— Слушаюсь, Милорд!

Я опустил трубку на «рога» и посмотрел на Валю.

— Ну вот и всё, товарищ Звезда. Сейчас за тобой придёт машина… Думаю, уже пришла. Тебя отвезут в Штаб. Веди себя прилично, говори поменьше, слушай побольше. В разговоре с Великим Магистром прибавляй «Повелитель», с Кошками можешь особо не церемониться. Какую бы Касту тебе не определили, ты — мой личный протеже, а значит, находишься на особом положении. Ты не просто Дух, ты — первый Воин Радуги. Что это значит, тебе объяснит Великий Магистр. Ну, а если он не удосужится, тогда это сделаю я, но уже завтра. Вопросы?

Валентин улыбнулся и покачал головой.

— Вопросов нет.
— Вот и славно.

В этот момент зазвонил телефон. Я поспешно снял трубку.

— Машина подана, Милорд. Чёрная «Волга».
— Да ты что, серьёзно? — искренне восхитился я. — Во даёте! А я думал, иномарку пришлёте. Молодцом! Как тебя звать?
— Пуш-А, Милорд, Четвёртая Каста.
— Молодец, Пуш-А! Позже объявлю тебе личную благодарность.
— Спасибо, Милорд! Рада стараться!
— Ну всё, вольно. В смысле, отбой.

Трубка снова повисла на аппарате.

— Слыхал, да? Чёрная «Волга»! Совсем как в былые времена. Когда-то сам на такой катался, когда в «органах» служил. Прямо ностальгия. Нынешнее-то поколение подобными вещами не удивишь, а раньше такую машину издали примечали, даже безо всяких опознавательных знаков. Знали и боялись, так-то… Ладно, это меня снова унесло куда-то. Всё, Валёк, выходим.

Я вышел из кабинета, он последовал за мной.

— Маришка! Валентин уходит!

Она вышла к нам — какая-то серьёзная, даже чересчур. Подошла к Вале:

— До свиданья, Валентин. Хотя мне кажется, что мы с вами больше не увидимся… У вас никогда такого ощущения не бывает? Знаете, вот смотришь на человека и понимаешь: всё, это в последний раз. Нет?

Он неопределённо пожал плечами:

— Может быть. Никогда об этом не думал. Спасибо вам за чай, Марина. Он был очень вкусным.
— Ну да… Не за что. Всего вам хорошего.
— До свиданья.
— Давай, Валькинштейн, — я крепко пожал парню руку. — Ещё увидимся. Спасибо, что заглянул. Не пропадай там, хорошо?
— Конечно, Герман Сергеевич. Не волнуйтесь, — он улыбнулся, набросил на плечи невесть откуда взявшуюся куртку (молодец, подумал я, на ходу схватывает) и, помахав нам рукой, вышел на лестничную клетку. Я дождался, пока за ним пришёл лифт, а потом закрыл дверь.

Марина молчала, и это молчание было тягостным.

— Его отец, Фима Вершинин, четыре дня как умер. На машине разбился насмерть, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. К тому же это была полуправда: Фима действительно разбился на машине, но это было ещё в девяностых.
— Мог бы и не говорить. Я и так догадалась, что там что-то плохое.

Марина закуталась в шаль и теперь была похожа на нахохлившуюся птицу.

— Герман, давай ты завтра никуда не поедешь, а? — она посмотрела на меня так, что у меня внутри что-то оборвалось. Крепись, Кастальский, крепись.
— Ну что ты, милая, у меня же работа. Меня полковник Фёдоров со свету сживёт. Ты же знаешь, он для меня как этот, как его… Как Тарас Бульба, во! Сам породил, сам и убьёт, если понадобится. Если бы не он, где б я сейчас был…
— Я всё это знаю, — перебила Марина. — Всё знаю. Но ты же работаешь как проклятый. Давай завтра… Пожалуйста, только завтра! Позвонишь, скажешь, что заболел. Что у тебя температура! А? Ну Герка, ну пожалуйста! Пожалуйста. Ради меня. Я знаю, что ты меня не любишь…
— Ну что это ещё за глупости…
— Не любишь! Я знаю, не спорь. Я и не прошу. Я об одном прошу: останься завтра дома. Хорошо? Обещай мне. Обещай!

Вот ведь, а? Ну, и что ты будешь с ней делать, а, Герман Сергеич?

Я обнял жену, прижав к себе это маленькое, худое птичье тело. Она вцепилась в мою рубашку, словно меня в любой момент могло унести ветром.

— Послушай, — сказал я, — послушай, давай вот как поступим. Я позвоню полковнику, скажу, что неважно себя чувствую. Если срочных вызовов не будет, останусь дома. Но если будет срочный вызов, Марина, мне придётся ехать, хочу я этого или нет. У нас на участке только один штатный психолог — я. На всю Москву вообще психологов в УВД маловато, не особо популярная должность, наверное. Поэтому… Ведь всякое может случиться. Понимаешь?
— Да, я понимаю, — она отстранилась от меня. — Я всё понимаю. Я ничего не могу сделать. Ты всё равно уедешь, а я останусь. Ты уедешь и больше не вернёшься. А я останусь в этой проклятой квартире, одна, — слышишь меня?! — одна! Ты же меня никогда не любил. Зачем ты вообще появился в моей жизни? Жил бы со своей виолончелисткой. Так нет же!.. А теперь… Ты и от неё так же ушёл — так ведь? Просто пропал однажды, и всё. Ты же сам рассказывал, что вас судья, твой знакомый, удалённо развёл. Да ты хоть задумывался когда-нибудь, каково ей было? Нет, скорее всего никогда. Так и со мной будет, я знаю…
— Марина, это уже паранойя. И не говори мне об Эвелине, мне неприятно об этом вспоминать. Я же тебя просил.

Век бы не помнить Эвелины и её тюленьих глаз. И её маман, конечно. Вот где была феерия ужаса и геена огненная.

Марина снова бросилась ко мне:

— Ну прости, прости пожалуйста, я больше не буду, никогда не буду, клянусь! Только не уходи, хорошо? Не уходи, не пропадай, пожалуйста, пожалуйста, я же этого не вынесу!
— Марина, перестань. Я же сказал, что не собираюсь никуда пропадать.
— Ты врёшь, врёшь, ты всё врёшь! Ты думаешь, я дура, а я и вправду дура, что тебя, такого, полюбила! Дура, дура!
— Всё! — в конце концов, мои нервы не выдержали. Я взял её за плечи и несильно тряхнул: — Прекратить истерику! Это невыносимо. Я сказал, что останусь завтра, если не будет срочных вызовов — значит, так оно и будет. И всё на том! Я же просил тебя не закатывать мне сцен, тем более на пустом месте. Всё, иди спать.
— А ты?! — крикнула Марина.
— А я посплю в кабинете. Мне нужно отдохнуть, в конце концов. А тебе нужно прийти в себя.

С этими словами я развернулся и пошёл к кабинету, а она осталась стоять там — моя бедная чёрная птица.

«Оставлю, всё оставлю! Какая, к чёрту, месть?! Кастальский, ты хуже всех. И ещё хуже».

Закрыв дверь кабинета на ключ, я сел за стол, достал чистый лист бумаги, взял ручку и написал всего одно слово:

«Прости».

Пусть будет так. Ни черта, конечно, не понятно, но хотя бы намекает на то, что я раскаиваюсь. Господи… Мы ведь никогда не говорили по душам. Да, когда-то я рассказал ей и про Эвелину, и про Катю. Насчёт Эвелины она ничего тогда не сказала, насчёт Кати — пожалела. Её, меня, Игорька. А я и сам уже не помню, на кой чёрт я ей всё это рассказал. По-моему, я тогда выпил лишнего, вот язык и развязался…

О, выпивка. А это, между прочим, идея. Да будет мне пара стакашек на сон грядущий. Один я, правда, пить не люблю, можно даже сказать, терпеть не могу, но Марина мне в этой ситуации уже не помощник. Теоретически, я мог бы вызвать кого-нибудь Оттуда… Отчего-то подумалось о Смерти. Но поругаться с одной женщиной и сразу же выпить с другой — это даже как-то пошло. Да и едва ли она согласится.

Нет, нужен мужик. Притом желательно не Валиного возраста, а постарше. Но кто? Кто из Перворождённых станет вот так вот запросто пить со мной? Со мной, Вторым, которого все и всегда… Не то чтобы терпеть не могли, но всё же. Ну разумеется, первый Паладин Радуги, правая рука Великого Магистра Ордена Радуги, любимчик, можно сказать. Мажор, короче. Эх…

Я достал из бара бутылку коньяка и бокал-тюльпан. Не сказать, что я так уж сильно любил коньяк, но…

Коричневая влага заструилась по стенкам бокала. Ровно четверть, вот так вот. Или нет, лучше треть.

Дерьмо. Везде и всюду. И ещё этот Искажённый, чтоб его. Если бы не он, жил бы я сейчас, как обычно. Никаких полётов с крыш, никаких приглашений на казнь, даже ссоры с женой, и те по минимуму, потому что я всегда старался поменьше трепать себе нервы. А зачем? Работа и так нервная. Говорят же, что сапожник без сапог; так без чего, вы думаете, психолог?

Хм, если не ошибаюсь, «псише» в переводе с латыни значит «душа». Вот, значит, без чего живёт на свете Герман Сергеевич Кастальский. А что, логично: я же Дух, Существо, не человек даже. Вот и живу этакой бездушной сволочью. Моё здоровье!

Коньяк по обыкновению попахивал клопами. Классика. Надо было водку брать, но теперь уж поздно.

Завтра — как по нотам. Полковнику я позвоню в восемь. Скажусь больным. Он скажет, мол, раз больной, то и сиди дома, отдыхай. Посетует на то, что самому бы отдохнуть, да куда там. Повесит трубку, не попрощавшись: это он всегда так, стиль у него такой, можно сказать. Без преди- и послесловий.

Потом, в 11:52 зазвонит телефон. Я подниму трубку, и тот же полковник скажет, что на Шипиловской объявился суицидник, и чтобы я мухой летел туда. Хорошо хоть в это время пробок немного, а то так ведь и опоздать недолго, к собственной кончине-то. Вот смеху было бы… Правда, непонятно кому. Шутки, увы, никто не оценит.

От Кастальского Г.С. останется только мокрое место на асфальте и «Ровер», в багажнике которого притаился портфель. В портфеле — куча денег и записка с лаконичным «Прости». Да, надо будет захватить бумажный пакет: пригодится, чтобы отсыпать немного банкнот для несостоявшегося самоубийцы Германа Титова. Должна же быть у парня мотивация, если уж девушка бросила. Ха-ха, а может, ему телефончик Маринкин дать? А что, ему 29, ей 30… Эх, Кастальский, циничная ты скотина. И ещё раз твоё здоровье. Удачного тебе завтра полёта.

Всё, отбой.

…

Часть 1, глава 4 - http://www.proza.ru/2015/07/19/188