Проект. Часть 1. Глава 4

Часть первая. Пробуждение

Пролог: http://www.proza.ru/2014/12/21/2297
Глава 1: http://www.proza.ru/2015/04/30/2098
Глава 2: http://www.proza.ru/2015/04/30/2117
Глава 3: http://www.proza.ru/2015/07/19/152


Глава 4.


Будильник заверещал, как выпавший из гнезда птенец. Не без труда разлепив слипшиеся веки, я взглянул на часы.

8:00.

Всё верно, вспомнил я вчерашний план. Так… хорошо. Телефон, телефон…

Прокашлялся. Плеснул в стакан воды из графина. Выпил. Набрал номер Фёдорова. Полковник ответил сразу же:

— Фёдоров, слушаю.
— Доброе утро, товарищ полковник.
— Ближе к делу, Кастальский. Ты чего там, заболел, что ли?

Ась? А я что, уже что-то сказал?

— Мне жена твоя звонила, — ответил полковник на незаданный вопрос. Я мысленно выругался: — Сказала, у тебя друг умер, и ты себя плохо почувствовал. Вроде сердце. Это правда?

А что поделать?

— Да, Евгений Михалыч, что-то в этом роде.
— Ладно, тогда отдыхай там. Но учти: Марина твоя хотя и просила, но ты сам знаешь, какие у нас порядки. Если экстренный случай, ты едешь. Понял?
— Конечно, Евгений Михалыч, не вопрос.
— Вот и хорошо, — сказал полковник и отключился. Как я и говорил.

Однако стоит отдать Маринке должное. Не побоялась сурового полковника, позвонила. Не учла только одного: Фёдорову всё одно, будь я хоть на смертном одре: если экстренный — изволь, товарищ майор, на выезд.

За самостоятельность Марину я, конечно, в другой раз побранил бы. Но сегодня подумал: Бог с тобой. Всё одно не удержишь. Это всё равно, что пытаться остановить вращение Земли. Есть такое понятие, как неизбежность. И никуда от этого не деться.

Встал, оделся. Убрал бутыль коньяка и бокал в бар. Поймал себя на том, что мне даже немного жаль этой квартиры. Несмотря ни на что, я успел её неплохо обустроить, особенно этот вот кабинет, мою святая святых. Мебель красного дерева, кожаная дизайнерская кушетка, удобное кожаное кресло, два отличных шотландских пледа, лампа под зелёным абажуром. Спокойный, уютный мир.

Увы мне, бродяге. Был бы человеком — никаких проблем, а тут изволь соответствовать. Noblesse oblige, как говорится, положение обязывает.

Отпер дверь, вышел в коридор. Посмотрел на себя в зеркало, скривился. Совсем нехороши стали-с, господин Кастальский, подурнели-с. Всё на лице: и возраст, и работа-профессия, и семейная жизнь, естественно.

А-а, чёрт с ним. Всё одно не лицо это — маска. Надоест — выброшу.

— Герман, ты встал? — прокричала Марина с кухни. Там что-то фыркало, булькало и пахло, между прочим, весьма аппетитно.
— Встал, встал… Ты-то чего так рано поднялась?
— Завтрак решила приготовить нормальный, человеческий.

Хо-хо, никак в ход пущена тяжёлая артиллерия. Осталось застать её там в каком-нибудь полупрозрачном халатике, чтобы всё чин-чинарём. Ведь меня, судя по запаху, ожидает как минимум яичница с беконом, горячий кофе и свежие тосты, как в лучших домах и средних голливудских фильмах.

Вот ведь пакость, а.

— Я в ванную.
— Ладно! Только ты недолго, кофе простынет!

Контрастный душ — штука хорошая. Помогает и проснуться, и в себя прийти, и с мыслями собраться. Да и для здоровья, говорят, полезно. Впрочем, последний пункт для меня уже не особо актуален.

Памятуя о стынущем кофе (нельзя отказывать себе в маленьких радостях человеческой жизни), я вылез, обтёрся пушистым полотенцем, надел халат, вступил в тапки. Побриться? Да нет, не нужно. Наоборот, вызовет лишнее подозрение (хотя куда уж дальше-то?).

И вот — кухня. На столе под теплосберегающей крышкой — совершенно верно, яичница с беконом и тостами. И кофе — горячий, потому что в турке на плите.

— Сейчас налью, — щебечет Маринка.

Она и правда в халатике, каком-то цветочно-солнечном. Порхает по кухне, даже, кажется, напевает что-то! А вчера была такая трагическая фигура. С чего вдруг смена амплуа? Или просто выспалась? А то ведь со мной выспаться проблематично, я храпеть люблю.

Ну и ладно. Такую Маринку проще будет оставить.

— Полковнику могла бы и не звонить, — замечаю между делом. — Всё равно ничего нового он мне не сказал, так же как и я тебе ничего нового сказать не могу. Будет вызов — придётся ехать.

Она ставит передо мной чашку с дымящимся кофе, а сама садится напротив, подперев кулачком подбородок, и смотрит в глаза. И молчит. А, это она в загадочность играет! Да, в своё время эта игра и меня забавляла. Но увы.

— Завтрак получился отменный! — надо же хоть что-то хорошее сказать. Маришка улыбается, довольная, а я не сразу замечаю, что и сам улыбаюсь. Эх, Марина Анатольевна! Вот сразу бы так! Ведь десять лет вместе прожили, а толку? А могли бы пожить, как люди! Со вкусными завтраками и вообще. Мужчине, ему же атмосфера важна. Не какой-нибудь там завтрак в постель, нет, но ощущение, что любимая женщина тебя любит и уют в твоей берлоге строит. Как там было у Чижа? «Так откуда ты, скво? В степи ещё не рассвело, а я уже позабыл, что есть на свете дороги…»

Правда, случай всё равно не мой. Не судьба тебе, Герман Сергеич, счастливым семьянином жить, не судь-ба. Смирись и живи, как получается.

Взгляд мой падает на лежащую на столе газету. Разворачиваю на страничке с криминальной хроникой, но там ничего интересного. Зато в «мелких сенсациях», как я их называю, есть кое-что, что привлекает моё внимание.

«Мистическая смерть в КПЗ!

Сегодня утром в следственном изоляторе ОВД «Зябликово» при обходе камер был обнаружен распятый труп гр. Звезды В.И. Старший сержант Ванюхин И.Г., дежуривший в изоляторе этой ночью и обнаруживший распятого, рассказывает, что покойный гр. Звезда был задержан по подозрению в убийстве своей девушки, фамилии которой ст. сержант Ванюхин не назвал. Задержанный был признан невменяемым и помещён в одиночную камеру. Милиционер утверждает, что камера была закрыта всю ночь, а в изолятор никто не заходил. Известно также, что мед. освидетельствование проводили штатный психолог ОВД «Зябликово» Кастальский Г.С. и проф. психиатрии Максимов Э.В. Пресс-служба Московского УВД заявляет, что придерживается версии самоубийства. Ведётся следствие.

По материалам ИТАР-ТАСС»

Я вздохнул.

«По-моему, Валька, это уже перебор».

Кстати, если ведётся следствие, то и до меня докопаются. Впрочем, даю сто против одного, что не успеют. А завтра газеты напишут про самоубийство штатного психолога ОВД «Зябликово» Кастальского Г.С. То-то мы шороху наведём в прессе, а?

Ладно, с завтраком покончено. Часы на стене показывают девять. Ещё три часа, и всё.

Курить охота! Это сколько я не курил уже, со всеми этими допросами и прочей ерундой?

— Марина, я в кабинет, на перекур.
— Хорошо, Герка.

Прямо шёлковая вся, как вышеупомянутый халатик. Что-то тут нечисто. Думай, голова, думай. С чего бы это ей вдруг так перемениться? Должна быть причина, и наверняка она у тебя под носом. Думай. Что пришло ей в голову? Что она задумала? Закрыла дверь на замок и выкинула ключ? Маловероятно, у меня всё равно запасной есть, да и слесаря вызвать недолго. Ох и не нравится мне это, если честно.

Закрыл дверь кабинета, открыл форточку, закурил. Я всегда курил здесь, чтобы квартира дымом не пропахла. А сколько раз она меня бросить просила… Но куда там! Хотя, казалось бы, почему бы и не бросить? Дурная привычка ведь, и ничего больше.

Время ползёт полураздавленной гусеницей. Пепельница переполнилась окурками. Делать нечего. Разговаривать с женой не хочется. На часах двадцать минут десятого. Как там Валька, интересно? Как только закончу на Шипиловской, нужно будет сразу же его вызвать, а лучше самому в Штаб отправиться. Заодно отчитаюсь по текущим делам. И надо уже начинать искать Второго Претендента, а значит, нужно будет заглянуть в Аналитический Отдел. Наверняка эти Пушистые-ушастые чего-нибудь, да понарасчитывали мне. А то ведь страна-то большая, даже столица, и та немаленькая. Где его искать, Претендента-то?

Интересно, а этот невезучий (или наоборот?) самоубийца с Шипиловской не подходит? Надо будет глянуть на него повнимательнее. Может, чего и угляжу. Было бы неплохо, двух зайцев одним выстрелом. Хотя и неудобно: ему же объяснять нужно будет, что да как. А каким образом мне это сделать, если я с крыши прыгать собрался? Разве что вместе прыгнуть — сразу к Истоку отправит. Но это в крайнем случае. И вообще маловероятно, чтобы Второй Претендент был до такой степени у меня под носом.

На часах без пятнадцати одиннадцать.

Вдруг — стук в дверь!

Я открыл: на пороге стояла Марина.

— Пустишь?
— Заходи, только у меня накурено очень.
— Ну и ладно, — улыбнулась (!), проскользнула в кабинет, по-кошачьи устроилась на кушетке.
— Ты чего-то хотела, Мариш?
— Да. Я, знаешь, чего хочу? Я вот чего хочу: Гер, а давай сегодня в ресторан сходим. В «Турандот», это на Тверском бульваре. Помнишь, его в прошлом году открыли? Там ещё помимо европейской кухни есть азиатская, как ты любишь. И вообще, говорят, стильное место, 4 звезды с плюсом, премиум-класс. Мы ведь так редко куда-то выбираемся, Гер! Вот и сходим. Выйдем в свет, себя покажем, на других посмотрим! Я своё новое платье одену — помнишь, то чёрное, с вырезом? Тебе оно ещё понравилось, помнишь? Ну правда, Герман, давай сходим! Вечером, часиков в семь или восемь, как тебе будет удобно. А?

И сидел я на месте, как пришпиленный, да язык проглотивший. Вот, значит, что придумала? Ну правильно: если я откажусь — должен буду выдумать причину. А поскольку ничего я не выдумаю, придётся соглашаться. Чёрт, как же неловко… Да, должен признать: девчонка меня поймала. И даже азиатская кухня, поди ж ты. И даже чёрное платье с вырезом.

— Ну так как, Герка?
— Э-э, звучит, конечно, заманчиво, но, детка, ты же знаешь, что у меня за работа. Что, если снова задержусь?
— А я столик забронирую, чтобы мы могли прийти в любой момент.

И на всё-то у тебя готов ответ, да?

— В общем, не знаю я. Предложение приятное, а уж как сложится — неизвестно. Так что если не сложится — не обессудь, пожалуйста.
— Я верю, что ты сможешь! — а глазки-то, так и сверкают! — Может, тебя ещё никуда и не вызовут!
— Может быть, — осторожно соглашаюсь я, — но сути это не меняет.
— Значит, договорились? Тогда я сейчас же закажу столик, а то потом можно не успеть. У них там знаешь, как! Всё-таки серьёзный ресторан, не какая-нибудь забегаловка.

Я вздохнул.

— Как хочешь. Но помни: я ничего не обещал.
— Хорошо-хорошо, — пропела моя мучительница. — Я это учту.

Ресторан. Знает ведь, куда бить, чтобы побольнее было. О, женщины! Прав был принц Датский, тысячу раз прав. Знает, плутовка, что я и вкусно покушать люблю, и рестораны уважаю. Неплохо всё-таки она успела меня изучить за это время…

Жаль только, что всё зря.

Если бы ты только знала, тоскливо размышляю я, задумчиво разглядывая кушетку, на которой она только что лежала. Если бы ты знала. Интересно, между прочим, как бы ты отнеслась ко всему этому? В смысле, если бы поверила. Поняла бы? Разрыдалась бы? Закатила бы сцену? Надела бы траур? Женщины — существа непредсказуемые, что есть, то есть. И всё же так иногда хочется простого нечеловеческого понимания. До боли хочется.

Да только где ж его взять…

Духи — существа довольно равнодушные. Не близки им человеческие эмоции, не выделяют Духи добро и зло. Вот власть, влияние — это да, хотя сейчас это уже скорее по инерции продолжается, после двух-то Войн. А вот что-то подобное… Впрочем, любить Духи тоже умеют, как ни странно. Но об этом тоже лучше лишний раз не вспоминать.

Часы показывают половину двенадцатого. Скоро. Всего двадцать две минуты осталось. Всего двадцать две минуты — и зазвонит телефон. И всё закончится.

За окном — весёлый день, московский летний день, ясный и синеокий. Куда-то спешат машины, люди, облака. Этакая пастораль, и в последний день моей человеческой жизни. Наверное, под конец всегда начинаешь вдруг подмечать то, на что раньше и внимания-то не обращал. Потому что тянется натура человечья к жизни, тянется, как тянется к Солнцу заблудший одуванчик на газоне. И этот, как там… Космонавт, чтоб его. Тоже ведь стоит наверняка на своей крыше и смотрит на всё это. На небо. На облака. На машины и пешеходов, — там, внизу. И думает: неужели всё? Конец?

Не-ет, дружок, «конец» ты себе как-нибудь в другой раз устроишь. Сегодня мой бенефис.

Тебя ведь уже заметили, верно? Одиннадцать часов и тридцать семь минут. Или нет: ты ещё только поднялся на крышу. Никто ничего не видел, пока что. Храбришься. «В моей смерти прошу винить…» Экая несуразица. Да кому, кому она далась — твоя жизнь? Думаешь, этой твоей девушке? Или этим, которые внизу? Да вот шиш тебе. Родителям, родным — это да, это более вероятно. Хотя, конечно, всяко бывает.

Люди одиноки — почти так же, как Духи. Просто нас меньше, поэтому нам труднее затеряться среди себе подобных. Живём там, у Истока, как в большой деревне, где все про всех всё знают. А вам тут, конечно, потяжелее. Народу-то вон сколько, как муравьёв в муравейнике. Одного раздавишь — другие и не заметят. Вот тебе и вся жизнь.

Поэтому те, кто поумнее, они за эту самую жизнь всеми лапками, всеми когтями-зубами цепляются, изо всех сил. Семьи заводят, детей рожают. Чтобы хоть что-то после себя оставить в Этом Мире, — хотя Миру-то, в принципе, наплевать. И не потому, что Мир — это что-то бездушное (совсем как я), а потому, что нет для Мира ни жизни, ни смерти. Потому что есть Исток, и всё Сущее в нём, и он — всё Сущее. А живой ты или мёртвый, это всё так, условности. Словечки-ярлычки, агрегатные состояния, да и только.

Жаль, немногие это понимают.

Одиннадцать-сорок две. Тебя ещё не заметили? Конечно. Тут пока заметят, пока до милиции дозвонятся, пока дежурный вызов примет, обработает, пока ближайшие машины подтянут, пока «Скорая» доедет… Пока позвонят штатному психологу ОВД «Зябликово» Герману Сергеевичу Кастальскому, пока он до места доедет… Но ты не прыгнешь, о нет. Не для того ты туда лез, чтобы раньше времени прыгать. Ты меня дождёшься. Дождёшься, и вот уже тогда мы с тобой по душам поговорим, — так, немножко. А потом один из нас отправится вниз, а другой — тоже вниз, но не по лестнице и не на лифте, а своим ходом.

Маринка притихла. Интересно, что она тут делает, пока я на работе? Скукота же — целый день сидеть одной в пустой квартире. Хоть бы кошку завела, что ли. А то и любовника — тоже сошло бы. Глядишь, и потерю бы легче пережила…

М-да. Циник ты всё-таки, Герман Сергеич, притом беспросветный. А с чего, спрашивается? Чего тебе, жилось плохо? Хорошо жилось. Работа хоть и тяжёлая, зато интересная. Квартира со всеми удобствами, машина, все дела. Жена хоть и с норовом, зато красавица. А ведь тебе уже не тридцать. И вообще, грех жаловаться-то. Так откуда в тебе цинизм взялся, откуда мизантропство? Не можешь Миру простить, что Катю с Игорьком забрал? Да ладно тебе. Люди и поболе твоего теряют. Вспомни Афган хотя бы. Помнишь, не забыл? Ага, ну то-то же.

Война и мир Германа Кастальского. Я так долго жил войной — Войнами Духов, войной людей, — что не сразу сумел привыкнуть к чему-то другому. Я долго жил войной, да — но ведь и миром тоже пожить довелось, и немало! Так чего ж тебе ещё надо, ненасытная ты Сущность?

Ничего. Вот отыщешь своих Претендентов, наберёшь команду, обучишь. Одержишь победу над Искажённым. И снова сможешь жить так, как тебе захочется…

Одиннадцать-сорок девять.

Нет, вру — не сможешь. Времена меняются. Что-то новое грядёт, и Искажённый — первый признак, призрак, отзвук этого нового грядущего. Первая ласточка. Что это будет? Третья Война? Или что-то совсем другое? Кто знает. Даже Духам неведомо будущее, разве что самое ближайшее.

Одиннадцать-пятьдесят одна. И-раз, и-два, и-три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать, тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок, сорок один, сорок два, сорок три, сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят, пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять, шестьдесят.

Часы показывают одиннадцать часов пятьдесят две минуты.

Дребезжащим старческим тенорком гундосит телефон. И-раз, и-два… Трубку долой!

Алло?

— Кастальский?
— Да, Евгений Михайлович, что случилось?
— Поезжай на Каширку! Шипиловская, 13. Суицидник у них там. Нужна твоя помощь.
— Уже еду, товарищ полковник.

Так. Рубашка, брюки, носки. Подтяжки? Нет, чересчур, пусть будет ремень. Туфли. Расчёска-то куда запропастилась? А, вот она. Пригладить седеющие волосы. Захватить пиджак. Да! Прощальную записку в карман. Что ещё? Портмоне, документы, мобильник. Часы. Ключи, брелок от автосигнализации. Ну вот, вроде бы всё.

Я в последний раз окинул взглядом свой кабинет.

Прощай, уютное жилище! Ты стало мне родным.

Пора, пора.

Выхожу, дверь оставляю незапертой. Иду в прихожую и сталкиваюсь там с Мариной. Она уже всё поняла — это видно по её лицу. Но — держится, надо отдать малышке должное.

Провожу рукой по её волосам.

— Не повезло, детка, всё-таки вызвали меня.
— Да, я понимаю, — серьёзная какая. Утреннюю весёлость как рукой сняло. Прости меня…
— Думаю, это ненадолго. Ну, по-крайней мере, надеюсь на благоприятный исход событий, — хилая попытка отшутиться. Но она не улыбается.

Чёрт-чёрт-чёрт.

Целую её в лоб.

— Всё, Маришка, я пошёл.
— Ни пуха, ни пера, — произносит она печально, но затем вдруг словно оживает: — Не забудь: мы сегодня идём в ресторан!
— Я ведь не обещал, — мягко возражаю я. — А хотя знаешь, что? Если выберусь — с удовольствием схожу с тобой туда. Всё, пока!

Ухожу быстро, не оборачиваясь, не дожидаясь лифта. Сбегаю по лестнице, хотя возраст даёт о себе знать, как, впрочем, и образ жизни.

Нестрашно.

«Ровер» приветственно откликается на кнопку брелока. Открываю багажник, достаю портфель, кладу в него записку. Достаю оттуда несколько увесистых пачек с долларовыми банкнотами, кладу их в бумажный пакет, так кстати нашедшийся в багажнике, забираю пакет с собой в салон. Теперь всё.

Ну что, поехали?

Машина петляет через двор и вскоре выезжает на Пятницкую. Теперь только вперёд. Пробок не видно, хорошо. С Пятницкой на Большую Серпуховскую, оттуда на Подольское шоссе, потом на Большую Тульскую, мимо Третьего Кольца на Варшавку, с неё на Каширку… Услужливый навигатор рисует мой последний маршрут, хотя я и без него знаю эту дорогу лучше, чем любую другую. Вечный маршрут «работа-дом-работа».

Вот и фитнес-клуб, а от него рукой подать до нужного поворота. Ещё немножко, и вот она — Шипиловская. Ещё каких-то четыреста метров — и я на месте: вот он, дом номер 13 (число-то какое!).

Впрочем, число числом, но сам дом — банальная «шестнадцатиэтажка», ничего из ряда вон. Вокруг довольно густо растут деревья; но, если прыгать с торцевой стороны, которая выходит как раз на Шипиловскую, тогда нормально: есть, куда приземлиться.

Парень стоит на самом верху. Орёт чего-то, но его не слышно.

А внизу — милицейские машины, «Скорая», всё, как положено.

Паркую «Ровер» неподалёку. Ключи оставлю в замке, а не то сигнализация включится.

Эх, и на кой чёрт я всё это придумал, с портфелем? Только добавил и себе, и ей лишних хлопот. Всё-таки недаром говорят: «семь раз отмерь, один отрежь». И вообще.

Ладно, чего уж теперь рассусоливать.

Беру пакет с деньгами, выхожу из автомобиля, хлопаю дверью.

Возле ближайшей ко мне милицейской машины стоит Славка Седов — знакомый паренёк, в нашем ОВД работает уже не первый год.

— Здорово, Слав. Ну, чего тут у вас?
— Здрасте, Герман Сергеич. Да вон, видите? Стоит, — Славка протягивает мне бинокль. Целюсь в парня:
— Вижу, что стоит. Шестнадцать этажей?
— Плюс надстройка.
— Угу, вижу. Пожарная лестница есть?
— Вон там, на стыке. Но вы, Герман Сергеич, лучше бы на лифте. А то хрен их там знает, в каком состоянии лестница-то.
— Ладно, поглядим. «Куб жизни» подвезли?
— Так точно, надуваем. Только с шестнадцатого-то этажа оно, знаете… Может и не спасти. Хорошо, если на дерево спарашютирует, или на машину. Тогда, может, и выживет, хотя я б себе такую жизнь не пожелал.
— Так ведь и он туда не за жизнью полез… Ладно, работайте. И смотрите, чтобы гражданские под ногами не путались.
— Так точно, товарищ майор.

Вздыхаю. Лезть, конечно, высоковато. Парень снова что-то орёт. Кажется, угрожает, чтобы не подходили, не то прыгнет. А ты что, прыгать не собирался? Или только при честном народе? Вот бестолочь.

Иду к дому, стараясь держаться в тени. Где-то сзади тормозит машина, и меня вдруг охватывает нехорошее предчувствие. Спрятавшись за деревом, я оборачиваюсь и вижу картину, от которой мозг сводит судорогой, а сердце замирает.

У обочины остановилось такси. Обычный такой «жигулёнок», ничего особенного. Но из него, расплатившись с водилой, вылезает Маринка!

Проклятье! Ведь как знал, что отчаянная девчонка выкинет какую-нибудь дурацкую шутку. Так-так, что же делать?

Славик — умница, перехватывает Маринку на лету, начинает объяснять ей, что здесь проводится спасательная операция, что гражданским сюда нельзя, и так далее. Отлично, это её задержит. Так что вперёд, Кастальский, вперёд! Лифтом нельзя, только пожарной лестницей.

Седов был прав: выглядит это средство противопожарной безопасности, мягко говоря, небезопасно. А что поделать? Служба наша, как говорится, и опасна, и трудна. Так что давай, Герман Сергеич, наверх, наверх!

Наверху, надо сказать, здорово дует. Пока лез, это не так ощущалось, хотя ступеньки порой предательски скрипели. Но тут, на крыше, всё иначе.

Паренёк стоял там же, у края.

— Эй, прыгун, меня погоди! — крикнул я. Парень резко обернулся, глаза его расширились:
— Не подходи!!!
— Заткнись и слушай сюда! — перебил я его. — Мне некогда объяснять, почему ты, Герман Титов, сегодня с крыши не прыгнешь. Да и устал я, знаешь, до смерти устал! Слушай! На девчонку свою забей, дура она была, раз такого парня кинула! Подумай лучше вот о чём: у тебя, балбеса, есть отличная вещь — музыка называется! Так что живи, едрить твою налево, и играй свою музыку!

Он был изрядно сбит с толку; во всяком случае, выражение лица у него было идиотское. Для начала сойдёт.

— Откуда вы знаете? Откуда вы всё это знаете?!
— Не важно, — я спокойно подошёл к нему, как будто ничего не случилось. Парень вцепился в какую-то антенну. Такое ощущение, что меня он боится ещё больше, чем высоты: — Это всё не важно, а важно вот что. На-ка вот, держи.

И я протянул ему пакет.

— Что это?
— Стимул к новой жизни, тёзка, — я улыбнулся, но улыбка, по-моему, вышла кривоватой.
— А? — не понял он. — Вы что, тоже Герман?
— Много дивного на свете, не правда ли? А теперь слушай внимательно, братишка, теперь самое главное…

Он уже забыл о прыжке. Он слушал.

— Там внизу, — продолжил я, — стоит девушка. Черноволосая такая, черноглазая. Красивая. Зовут её Марина.
— И что? — не понял Титов.
— А то. Скоро она… потеряет одного очень близкого человека. Он уже при смерти, спасти его нельзя. Понял? Так вот. Я хочу, чтобы ты с ней познакомился, понравился ей, утешил, когда будет нужно. Не знаю, как ты это сделаешь, но если сделаешь, будет тебе профит в виде серьёзного количества денег, раз в сто побольше, чем в этом пакетике. А ещё — машина новая, квартира хорошая и, собственно, сама девушка. Ей всего тридцать, а она без пяти минут вдова. Так что не будь дураком, подсуетись. Парень ты, правда, простой и честный, для тебя это будет трудновато. Но когда ты её увидишь, ты поймёшь. Характер у неё временами не очень, но вообще она славная. Понял, Титов?
— Ни-ничего я не понял… — голос у парня дрожал. — По-почему вы мне это говорите? К-кто вам эта девушка? И кто скоро умрёт?
— Её муж, братишка. Я же сказал — она без пяти минут вдова.

Вот теперь он, похоже, понял.

— Так это вы — её муж! Ведь вы?!
— «Вы», «вы», — передразнил я его. — Мы. Всей жизни у меня осталось минут на десять, даже меньше. Так что ты глазами не хлопай, ты слушай. Я её подвёл… и вообще сволочью был изрядной. Да и отчего «был» — я и сейчас сволочь. Но иначе нельзя. Есть многое на свете, друг Горацио, чего тебе лучше даже в кошмарах не видеть. А теперь всё, хорош базарить. Сейчас иди, спускайся. В лифт не ходи, спустись по пожарной лестнице, там никто не ждёт. А то видишь, сколько тут ментов? Вот. Там внизу, кроме девушки, стоит машина, «семьдесят пятый» «Ровер». Сделаешь всё правильно — будет твоя. Ключи в замке зажигания. Угонишь, забыв про девушку, — с того света вернусь, найду и убью как собаку. Но ты этого не сделаешь, ты парень хороший, я тебя насквозь вижу.

Это, к слову, была не фигура речи. Я смотрел на него нечеловечьим взором, насколько умел (ибо в это деле есть свои тонкости), но ничего интересного не видел. Никаких способностей, кроме музыкальных и, что характерно, кулинарных.

— Почему вы?.. Зачем вы это делаете? — он стоял, переминаясь с ноги на ногу. — Вы ведь её любите.
— Люблю, — вздохнув, согласился я. — Хотя до этого момента сомневался. Но повторюсь: объяснить тебе я ничего не смогу. Это, знаешь ли, государственная тайна. Понял? Если я тебе её раскрою, придётся тебя с собой захватить. А кто тогда о Маринке позаботится? Так-то. И вот что ещё: ты на неё сразу не напирай, она будет в шоке. Помоги ей до дома добраться, прямо на «Ровере» и поезжайте. Навигатор дорогу покажет. Машину водишь ведь?
— Вожу…
— Вот и молодец. А теперь давай, иди отсюда. Да иди уже, я сказал!

И он пошёл. Пятясь, озираясь, сжимая в руках несчастный пакет с деньгами.

В добрый путь, братишка.

А когда он скрылся за оградой, я шагнул на бортик и показал ожидающим меня товарищам большой палец; мол, всё окей, работайте. Потом развернулся и сделал несколько шагов от края, вроде как пошёл спускаться. Теперь надо было выждать немного, пока они расслабятся и сдуют «куб». А то ещё чего доброго спасут меня, горемычного. И что тогда делать прикажете?

Я достал сигареты и не без труда закурил. Ветер здесь был ого-го какой, сигарета буквально сгорала на лету.

Досадливо цыкнув на несчастную сигарету, я затушил окурок. Потом, опустившись на корточки, лёг на живот и подполз к краю. Внизу происходило привычное копошение. Интересно, а где Марина, подумалось мне.

Но моей своенравной девчонки нигде не было видно.

Надо было взять рацию, подумал я с досадой. Или бинокль. Чтобы хоть как-то контролировать ситуацию. Ребята ведь тоже не лаптем деланы: если меня долго не будет, могут заподозрить неладное.

Значит, пора.

Я высмотрел местечко, свободное от деревьев и машин. Хороший, чистый асфальт — много ли мне надо? Стоило, впрочем, учитывать ветер: меня могло запросто снести в сторону. Ну да ладно, надо быть оптимистом. В любом случае при падении с такой высоты остаться в живых весьма проблематично.

Но Марина, Марина-то где? Какого чёрта я её там не вижу? «Ровер» на месте — вон он стоит, никуда не делся. А Маришки нет.

Вот и плохое предчувствие никуда не делось…

Так, всё, пора, а то дождусь до чего-нибудь непредвиденного, подумал я. Шагнул к краю — один раз, второй, третий…

— Герман!!!

Как меня инфаркт не хватил — сам не знаю, но, чую, этот вопль мне ещё долго в кошмарах сниться будет.

Она поднялась наверх, на крышу. Маринка. От меня до финала этой истории — полметра. Один шаг до вечности, как говорится.

Медлить было нельзя. Если она опомнится и добежит до меня, то может и от края оттащить, невзирая на то, что я вешу семьдесят восемь кило, а она сорок. Недаром учёные говорят, что в состоянии аффекта слабая женщина способна на такое, перед чем иной силач спасует.

Значит, надо шагать. Эх, Марина! Ну зачем, зачем ты сюда приехала! Чтобы увидеть своими красивыми глазами смерть своего нелепого мужа? Дурочка моя, зачем же ты это сделала… Усложнила жизнь и себе, и мне, между прочим.

— Герман, стойте!

Оба-на, а это что ещё за явление Христа народу?

На крышу, боязливо цепляясь за поручни пожарной лестницы, поднялся мой тёзка!

Вот поганец, подумал я со смесью злости и удивления. Неужто сдал с потрохами? Тоже мне. А ведь стоило это предвидеть, парень-то из идейных. Я вообще хорош: кто его попросил позаботиться о Марине, спрашивается? Вот он и позаботился, на свой идиотский манер, супергерой недоделанный.

Спокойствие, Герман Сергеич, только спокойствие. Отчасти это даже хорошо, ведь некий контакт между ними уже установился, а значит, ей будет легче принять его потом, после. Когда всё закончится.

— Герман, не делайте этого!

А как же государственная тайна, браток? Забыл? Или вас уже ничему не учат?

Ладно. Бог с вами обоими.

Я развернулся, будто намереваясь шагнуть к ним. Их лица на секунду озарились робкой надеждой — но именно в этот самый момент я совершил последний подлый поступок в своей подлой жизни.

Встал по стойке «смирно» и, отдав честь невидимым командирам, оттолкнулся и полетел с этой клятой крыши, как стоял, таким себе стойким оловянным солдатиком.

Пока-пока, моя балеринка. Пока-пока, мой космотёзка. Счастья вам, люди.

Летел я быстро. А умер мгновенно.

…

Часть 1, глава 5 - http://www.proza.ru/2015/07/22/208